Больничная рутина В больничной палате у постели Моти сидела Рути, то и дело прижимая платок к глазам. Моти, притихший и опустошённый, лежал на спине, равнодушно поглядывая вокруг. В коридоре, напротив дверей палаты подчёркнуто сиротливо пристроился на маленьком жёстком стуле, одном из непременных атрибутов присутственных мест, Тим Пительман. Он почти не глядел на своего коллегу: кому может быть интересен этот отработанный материал, вчерашний везунчик! Ведь нынче не у Блоха, а у Пительмана всё идёт как нельзя лучше, как того и хотел друг папани Миней Мезимотес. Как только этот плюгавый красавчик разработал основной принцип угишотрии, на первое место вышла личная преданность Арпадофелю, и его фанфарическим идеям. Вот где Тим превосходил Моти по всем статьям!
Внезапная смерть рош-ирия Эрании Ашлая Рошкатанкера, и вот уже Тим Пительман – и.о. рош-ирия. И, – заметьте! – ни одна собака тявкнуть не посмела! Результаты Турнира – то, что доктор прописал. Пресловутая Меирия для начала превратилась в один из микрорайонов Эрании, в Эранию-Юд-Гимель. А сейчас в этом унылом гнезде фиолетового мракобесия, в самом сердце Арцены, полным ходом идёт ораковение, разработанное его, Пительмана, преданными фанфаризаторами. Да, немного прокололись с колпакованием, да ведь с кем не бывает! Пительман со-товарищи думали, что достаточно будет сети воронок-фанфароботов, подкреплённой жёстко-показательной операцией колпакования в одном-двух учебных заведениях – и фиолетовые сами сбегут из Меирии, которая для них превратится чёрт знает во что. Не учли, так сказать, человеческого фактора… точнее – степени упёртости фиолетовых фанатиков. А тут ещё этот нелепый инцидент с дурной девчонкой в ульпене – и всё из-за десятка не в меру темпераментных дубонов, перевозбуждённых видом такого количества смазливеньких молодых девчонок в очень соблазнительных длиннющих юбках… Ведь думалось: кадры, набранные в местной тюрьме в отряд дубонов специально для данной операции – самый подходящий человеческий материал! Ну, не импотентов же набирать, в самом-то деле!
После этого случая Тим понял: вот для чего фиолетовые девицы носят такую, якобы, скромную одежду, зачехляются с ног до головы! Правильно Офелия их разоблачила: под этими длинными юбками и прочим… э-э-э… они всё равно голые!
Но каким образом об этом стало известно в городе? Ведь не только по Меирии (ах, простите! – по Эрании-Юд-Гимель) слухи поползли в тот же день, но и выплеснулись в Шалем! Кто-то говорил, что в Шалеме у этой девицы жених… Big deal!
***
Да, до сих пор у Тима Пительмана всё складывалось тип-топ! Всё – кроме одного.
Ну, не удаётся ему добиться благосклонности этой соблазнительной толстушки Рути, не получается мерзкому гению-красавчику рога наставить!
А сейчас, ради того, чтобы находиться поближе к вожделенной Рути, он сидел на этом жёстком, неудобном, колченогом стуле, в который с трудом втискивал свой необъятный зад. Только бы поедать её взглядом, в котором причудливо перемешались и надежда, и угодливость, и много-много чего, о чём Тим даже не хотел задумываться…
Даже торжественный приём, который он же сам и посоветовал устроить сыновьям любимой женщины, обошёлся без него. Ничего не поделать – пришлось его проигнорировать. Обойдутся без него Миней с Арпадофелем! Пусть хоть раз, хоть что-то попробуют решить в его отсутствие, а уж он потом продемонстрирует им свою хватку! Никто к нему не предъявит никаких претензий. Разве что Офелия… Но ей-то он всегда может сказать, что был на выполнении дабур-задания особой важности, которое не пришло время освещать в прессе… "Ну, как же, помнишь? – налёт на магазин спорттоваров Иммануэля в Меирии и конфискация руллокатов… Сначала мы там сами подготовили плацдарм, а потом и вашу бригаду пригласили!" – "А-а-а! Ну-ну!
Кадима, хавер!" Тим поёрзал на неудобном стуле, пытаясь устроиться поудобнее – и вспомнил, как он тут, в этом мрачноватом больничном коридоре, оказался, и даже зажмурился от удовольствия.
***
От близнецов Блох Тим почти сразу узнал, чем у Магидовичей завершилась операция дубонов, которой мальчики командовали. Галь ему доверительно поведал, что совершенно неожиданно встретил у своего дяди Арье родителей. При этом совершенно случайно, конечно же, он не просто оказался свидетелем сильного приступа у отца, но и, как подобает преданному сыну, организовал срочную его доставку в городскую больницу на специально оборудованном "ленд-дабуре". Тут-то Тим смекнул: скорее всего, Рути захочет быть рядом с мужем, ухаживать за ним. Правда, ситуация осложнялась тяжёлой болезнью её старика-отца, состояние которого оценивалось как почти безнадёжное. Но Тим был уверен: для Рути, позволившей себе столько лет не общаться с родителями и братьями, муж, тем более внезапно заболевший – главный приоритет. Да и что ей делать в этом фиолетовом логове после стольких лет элитарной жизни!
Он не просчитался! Рути действительно уже назавтра покинула дом родителей, туманно пообещав маме, что, как только найдёт Мотеле, как только узнает, что ему никакая опасность не угрожает, тут же прибежит к ним, поможет им ухаживать за папой. И вообще, придётся ей побегать от больного мужа к больному же папе. Она искренне надеялась, что это ей удастся. Но не учла загадочных и зловещих обстоятельств, которые надвинулись и на неё, и на её родных.
Тим с утра курсировал от дома Блохов в Эрании-Далет до корпусов городской больницы на своём новеньком "мерсе", переливающем всеми оттенками тускло-болотного.
Он даже почти не появлялся ни в СТАФИ, ни в ирие, осуществляя руководство по та-фону (как это водится у очень больших начальников). Ему почти сразу повезло: после полудня он увидел знакомую пышную короткую фигурку, выбирающуюся из автобуса, волочащую за собой две огромные кошёлки. Ему бросилось в глаза выражение глухого отчаяния на её лице. Он уже не помнил, как ему удалось совершить на машине ловкий манёвр, припарковать её чуть ли не у самых колёс автобуса, выбраться наружу и броситься навстречу Рути.
Оторопь, смешанная с омерзением, наплывшая тёмной тучей на полное отчаяния лицо Рути, его не обескуражила. Она приходила в себя от его внезапного появления, как ей показалось, чуть ли не из-под заднего колеса автобуса, а он быстро тараторил:
"Рути, я всё знаю! Главное – где твой Мотеле: отделение, палату! Давай, не медли, я тебя туда подброшу!" – "А?.. Что?.. Откуда ты знаешь?.." – "По долгу службы я должен знать всё! Забыла, с кем дело имеешь?" – не мог не повыпендриваться Тим.
– "Мне надо домой заскочить…" – пробормотала Рути, стараясь не глядеть на Тима.
Она обошла его, направилась в сторону перекрёстка и повернула на свою улицу. "Ты что?.. Не хочешь поскорее к Мотеле?" – "Очень хочу!.. Но… У меня дома дела…
Вот душ принять… Кошёлки положить… И вообще… Я сама!" – "Ладно, я подожду, а потом быстро тебя туда подброшу. Помогу с пропуском. Ты же знаешь: я всё могу…" – "Знаю…" – не оборачиваясь, бросила Рути, завернув за угол. Тиму ничего не оставалось, как на машине медленно последовать за нею до самой калитки. В дом она его не пустила, словно бы рассеянно захлопнув дверь перед самым его носом.
Целый час, пока Рути собиралась, он терпеливо сидел в машине и ждал, не отрываясь, глядя на калитку.
***
Рути вошла в салон и только подивилась тому, во что он был превращён за одну ночь. Сыновей, тихо похрапывавших тут же на диване, она не заметила, как и исчезновения пианино, бросила в кухне кошёлки и быстро поднялась в спальню. …Наконец, калитка заскрипела. Тим резво, насколько позволяли габариты, выбрался из машины и бросился ей навстречу: "Рути, поехали!" – "Ты всё ещё тут?" – "Да-да! Поехали же! К Мотеле хочешь? – я мигом домчу! Мне – зелёная улица!" Рути обречённо махнула рукой и забралась в его машину, но села на заднее сидение, не глядя буркнув: "Спасибо!" Всю дорогу Тим пытался одновременно следить за дорогой и поймать её взгляд, но она упорно смотрела на пробегающие мимо машины.
Но вот и больница. Тим очень ловко представил дело таким образом, будто только благодаря ему Рути получила особый постоянный пропуск в палату к тяжело больному мужу.
***
Уже почти сутки Тим томился в мрачном больничном коридоре, время от времени отлучаясь в туалет. Из кабинки больничного туалета он дистанционно руководил задачами, стоящими перед его отделом, колпакованием и ораковением – естественно, в рамках модернизированной угишотрии! Эранийские городские проблемы могут подождать… во всяком случае, пока не завершатся успешно эти два важнейших мероприятия. На то, чем это чревато для близких людей вожделенной женщины, ему было глубоко наплевать. Вот какие мысли копошились под его почти полностью лысым черепом, пока он сонными глазами поедал Рути…
***
Рути не сводила глаз с бледного родного лица Моти. Вдруг он приподнялся на локте.
Рути ласково произнесла: "Моти, не делай резких движений! Врач сказал – тебе нельзя!" – "Да ну, перестань!.. Мне уже легче, отошло… Не надо было горячку пороть, само бы и прошло… Взяли бы такси, дома бы отлежался, на родном диване мне было бы гораздо легче. Сын отчего-то в панику ударился! Неужели пришло и моё время… держать дома ящики лекарств?.." – "Ты много работал, – ласково журчала Рути, – перенапрягся… Нельзя столько работать! Тем более работа вредная: компьютер, силонокулл… Дети не той дорожкой пошли, да ещё в разные стороны…
Даже не знаю, кто из них больше виноват…" – "Я виноват… Живи мы в простом скромном окружении, привычном с молодости… А мне захотелось престижного квартала, престижной работы в престижной фирме… Правда, я же и приложил руку к её созданию! Мезимотесу верил безгранично… Предупреждали же ребята, с которыми мы начинали!.. И вообще… Я тебе изменил – за то и наказан…" – "Что ты, Моти!
Ты не мог! И вообще – я ничего об этом знать не хочу!" – воскликнула Рути ошеломлённо, закрывая уши ладонями и побледнев. Сердце ухнуло вниз, голову сжало как обручем. Моти упрямо продолжал, и в уголках глаз сверкнула слеза: "Да-да, не спорь! Я тебе изменял – с карьерой, с работой, с компьютером… Самая что ни на есть измена! Вот и расплата!.. А если бы я выбрал другой порядок предпочтений…" У Рути отлегло от сердца: так вот о какой измене говорит её Мотеле?.. Краска медленно возвращалась на лицо. Она бессильно откинулась на стуле, потом наклонилась к мужу и погладила его по щеке: "Не говори глупостей, мой хороший!
Ты всё делал правильно, просто слишком буквально понимал обязанность мужчины обеспечивать семью, не думал, что прежде всего ты нам нужен здоровый и весёлый!
Хотел, как лучше, как у всех… Слишком увлёкся работой, для тебя она стала самым важным на свете!" – "Вот я и говорю…" – "Ну-у! – Рути нежно приложила ладошку к его губам. – Ты же не мог знать, что задумали твои боссы. Тебя это захватило – и вот ты…" – "А тот концерт… – продолжал, как бы сам с собой, бормотать Моти: – Ведь я уже тогда понял… должен был понять, – поправился он, – что это такое! И не остановил мальчиков… Я и виноват! Должен был сразу понять, чего хочет Мезимотес, что за чудовище этот Ад-Малек… да и Куку Бакбукини… Оба мафиози, откровенные враги!.. А я… с их так сказать, "музыкой"… связался, работой увлёкся… Работа, видишь ли, и ничего, кроме работы…" – "Да, уж этот твой лучший друг Миней основательно высосал тебя, твои знания, твой талант, да и душу… А этот…" – и Рути опасливо понизила голос до шёпота, скосив глаза в сторону двери, за которой в коридоре сидел Тим. – "Я ему так верил, Минею… Ведь он мне очень помог!.." – и по смугло-серой щеке Моти скатилась слеза. Он отвернулся.
Рути вспомнила их первую близость, вспомнила, как Моти целовал её глаза и слизывал слёзы с её щёк. В горле у неё защипало. Она снова погладила Моти по щеке, стараясь мизинцем осторожно стереть слезу со щеки. Вдруг Моти раскрыл глаза и, запинаясь, пробормотал: "Рути, мне кажется, ты всю жизнь меня ревновала к Нехаме Дорон, жене Бенци. Или я ошибаюсь?" – "Честно? Да, поначалу меня это мучило. Ведь когда мы познакомились, ты на неё запал, а на меня – ноль внимания!" – "Рути, ты у меня смешная девочка! Мало ли кто на кого по молодости запал! Что, будешь ко всем меня ревновать, с кем я хоть когда-либо что-либо?.. Да ты о чём!?
Зачем-то отношения с ними прервали… А ведь они такие хорошие, порядочные, верные, преданные друзья… Сейчас я это вижу!.." – "Мотеле, но они же не вписывались в наш круг! Мы не могли их к себе приглашать: у нас у самих было всё меньше кашрута. Даже мои родные из-за этого не хотели у нас часто бывать… Папа… бедный мой папа…" – на глаза Рути навернулись слёзы. – "Ох, Рути… И ты об этом… А впрочем, что это я тебя упрекаю! Сам же так захотел! Все концы в один запутанный узел… И не развязать, не распутать!.. Но ты напрасно так себя изводила ревностью к Нехаме! А мне, если честно, обидно, что ты так обо мне думала…" – и Моти слабо улыбнулся, положив свою руку на пухленькую ручку жены.
Рути отвернулась, прилагая все силы, чтобы он не заметил, что у неё снова глаза на мокром месте. После непродолжительной паузы Рути взяла себя в руки и ласково спросила мужа: "Тебе чего-нибудь хочется, дорогой? Водички, или сок принести?" – "Нет, ничего, спасибо…" – лицо Моти было повёрнуто к окну. Он был всё так же бледен, но Рути показалось, что естественные краски медленно возвращаются на его лицо. Помолчав, Моти прошептал: "Если бы ты знала, как мне хочется увидеть Ширли!" – "Успокойся. Главное, чтобы ты был у нас здоров! Ты же знаешь, как ты нужен детям… – и тихонько добавила: – И мне… Я уверена, мальчики ещё опомнятся.
Они же у нас были такие славные, ласковые, нежные!.. И учились в общем-то… неплохо… Это у них сейчас какое-то наваждение!" – "Да… Настоящее наваждение!
Только почему-то не всех оно охватило… Но почему мои сыновья в эти кошмарные игрушки играли, вместо того, чтобы учиться! Как я в своё время учился, чтобы в университет поступить после армии… У моих родителей своя жизнь, папа солидный бизнесмен, вся жизнь в работе… Мне много чего приходилось самому… А у этих… чего им не хватало? Силонокулл в голову ударил, захотелось в дубоны. А Ад-малек! – это же откровенный враг!.." – "Успокойся, родной, не думай об этом… Не наше это дело…" – пробормотала Рути, но Моти не обращал на её слова внимания: "Они уже пробовали закрыть их школы силой…" Рути еле слышно прошелестела: "Так закрыли же, я слышала…" – "…но при этом очень нехорошее дело там произошло… по радио говорили… ещё когда я был на работе… А сейчас – ораковение! Что это такое, в подробности не вник, но боюсь, что именно это имел в виду Миней… – и Моти понизил голос до чуть слышного шёпота: – О новейших технических средствах, которые гораздо эффективней полиции и армии. А тут подвернулась моя программа…" – "Тише, милый, успокойся… Тут этот… сидит… Что он тут делает, не знаю…
Привёз меня сюда, спасибо ему… Но чего он ещё от меня хочет! – залепетала Рути, наклоняясь к мужу и нежно промокая ему лицо влажной салфеткой. – Ещё услышит…
Если честно, я не верю, что религиозная девушка, ученица ульпены, начала заигрывать с грубыми дубонами… что из-за этого они её… изнасиловали…" – "Я тоже не верю… – прошептал Моти. – А наши мальчики с ними дружбу водят!.. И ведь гордятся же этим! Ну, почему? Почему именно мои сыновья?!" – "Не думай об этом, прошу тебя… Сейчас ты должен думать только о себе!.. Дай, я тебе подушку поправлю. Вот так удобно?.. А так – лучше?.." "Рути… этот ещё здесь? – вдруг свистящим шёпотом спросил Моти. Рути оглянулась:
"Ты имеешь в виду Тумбеля? Да, сидит, глазеет на меня, даже мигать забыл…" Моти дал ей знак, чтобы она наклонилась поближе: "Я ведь давно перестал ему доверять? Как я жалею, что не указал ему на дверь, когда мальчики были маленькими…" – "О, ты и не представляешь, какой это гнусный мерзавец…" – прошептала, покраснев, жена и погладила его по руке. Моти продолжал тем же свистящим шёпотом: "Лучше бы он ушёл… Попроси доктора как-нибудь выпроводить его… – и помолчав, зашептал чуть слышно: – Я тебя заклинаю: береги Ширли, девочку нашу, спаси её от этого безумия!.." – "Конечно! Успокойся! Тебе сейчас прежде всего нужен покой…" Рути ещё что-то лепетала, а в голове бились несвязные мысли – об Австралии и о том, что девочку сначала нужно найти, тогда и можно будет её спасти… А где она, неизвестно… Но об этом говорить Моти она, конечно, не станет.
***
Тим сидел напротив открытой двери палаты, глядел во все глаза, как Рути и Моти ласково шептались друг с другом, как Рути ласково прикасалась к мужу, и в нём поднималась тёмной волной неодолимая злость, с которой он даже не хотел бороться.
Он сидел, скорчившись на неудобном стуле, глядел на них, не мигая, и растравлял свои душевные раны. Он начал представлять себе Моти, лежащего в той же кровати, но совершенно в другой больнице, в другой, мрачной палате, освещаемой маленькой лампочкой густо-гнойного цвета под потолком. Мозг его тут же заработал в направлении переустройства и переоснащения палат таинственного Шестого отделения.
Он вскочил и бросился в туалет, из кабинки позвонил Зяме и тихим, нежным голоском изложил свою идею. Зяма восторженно ответил (Тим гадливо скривился, представив себе выражение зяминого лица): "О, шеф! Вы одним словом запустили мой генератор идей!" – "Ну-ну!.. – оборвал его Тим. – Так что ты хочешь сказать?" – "Как всегда: нет проблем! Обтекаемая форма помещения с уходящими как бы бесконечно вверх стенами вам подойдёт?" – "Конечно! Давай, трудись!" – "Тоже с помощью программы ораковения?" – "Послушай, Зямчик, я не буду делать твою работу!
Моё дело – руководить! – раздражённо повысил голос Тим и тут же опасливо оглянулся, дёрнув за ручку спуска воды. – Короче, мне нужно, чтобы не позже, чем через три дня я уже мог эту систему задействовать. На испытания и отработки времени у тебя не будет. Понял, лапочка?" – ласково, но с угрожающей ноткой, проворковал Тим и, не дожидаясь ответа, закрыл та-фон, снова спустил воду в унитазе и покинул кабинку.
***
Он снова едва втиснул свой зад в показавшийся ему ещё меньше неудобный казенный стульчик. "А не заменили ли мне его?" – мелькнула сварливая мысль. Он даже не обратил внимания, что дверь в палату кто-то неплотно прикрыл.
Прикрыв устало глаза, он вспоминал, как приходил к Блохам в дом, как играл с близнецами, откровенно игнорируя младшую дочку Блохов, эту "копчёную рыбку" с чёрными, как у армейского приятеля-соперника, глазами.
Тим грезил: вот он, его бывший коллега, униженный, раздавленный, с мольбой и болью наблюдает, как он, Тим, торжествующий, счастливый, радостный, обнимает и целует Рути, подхватывает её на руки – и она не только не сопротивляется, а счастливо и радостно улыбается ему в ответ… А вокруг улыбаются Миней Мезимотес, Коба Арпадофель, Офелия, и рядом мальчики, Галь и Гай… В их глазах, серых глазах, так похожих на глаза Рути, непередаваемый восторг и торжество. Они радостно в унисон кричат: "Мама! Наконец-то ты подарила нам любимого отца!
Наконец-то, мы все вместе! Наконец-то, мы все Пительманы! А этих Блохов – полы мыть в нашем дворце, где все гальюны – Фанфарирующие и Золотые!" Погрузившись в сладкие грёзы, Тим даже не заметил, как Рути встала, сделала несколько шагов и плотно закрыла дверь…
***
Врач осторожно уложил Моти в постель, попросил доставить капельницу и проворчал:
"Ну, зачем делать такие резкие движения! Тихо и спокойно послать всех подальше, в том числе и плохие воспоминания, и думать только о себе, и только о хорошем.
Голубушка, сядьте в то удобное кресло и отдохните. А мы сделаем всё, что нужно.
Ваш муж ведь никогда не болел, он, в общем-то, здоровый и крепкий мужчина.
Знаете ли, худенькие обычно крепче толстяков. Не волнуйтесь: мы его поставим на ноги! Вы же знаете силу нашей медицины! Вы ещё с ним танцевать будете, вот увидите! Вы же молодая и красивая пара, вы такая преданная жена!" Рути смущённо улыбнулась сквозь слёзы, не глядя на врача. Потом прошептала, доверительно наклонившись к врачу: "Вон там, напротив палаты сидит один. Как-нибудь уберите его отсюда, да так, чтобы он больше сюда не возвращался – его присутствие волнует мужа…" Доктор молча кивнул.
Только под утро Моти стало легче, и он забылся беспокойным сном. Но вскоре он вдруг открыл глаза и позвал: "Рути, Рути!" – "Что, родной мой?" – встрепенулась она. – "Позвони Ширли на та-фон, лучше из кабинки туалета, и воду спускай, чтобы не слышно было. Если она там, где они думают, скажи, чтобы немедленно бежала оттуда…" – "Да-да, дорогой. Я уже позвонила… – не раздумывая, соврала Рути,
– Всё будет в порядке. Только ты не нервничай, ни о чём не думай…" – "Но не говори о том, что я заболел, а то… чтобы ей не пришло в голову сюда примчаться, это опасно…" – "Да-да, дорогой! Не волнуйся. Тебе дать попить? Доктор сказал, что тебе нужно больше пить…" Они даже не обратили внимания, что выставленный из коридора больницы, Тим вернулся и снова занял свой пост напротив палаты, и снова пристально, не мигая, глядел на Рути, хлопотавшую подле Моти. А ему то становилось лучше, то хуже – всё зависело от его настроения. Иногда доктору удавалось уговорить её прилечь и отдохнуть тут же, на маленьком диванчике. Но чаще она засыпала тут же рядом, прикорнув на кресле, которым заменили для неё неудобный жёсткий стул, то и дело вздрагивая и в ужасе просыпаясь: ей снилось, что её Мотеле захрипел, что ему снова стало плохо, что ему не хватает воздуха, что он, не дай Б-г, умирает… А то ей снилось, что её Мотеле выкрали и увезли в другую палату, на третий этаж, в то самое ужасное Шестое отделение, о котором она читала в последних статьях Офелии.
***
Офелия и прочие труженики фанфармации извещали публику: "В муниципальной больнице недавно было открыто специализированное отделение, куда поступают люди с явными признаками странной патологии. Эта патология заключается в болезненном, на уровне психических отклонений, восприятии силонокулл-гармоний, на которых строится современная наука фанфарология и музыкальная культура. Как выяснили учёные фанфарологи, наличие в обществе людей, имеющих упомянутые странные особенности восприятия, существенно затрудняет дальнейшее внедрение в массы "Цедефошрии", а главное – струи подобающей цветовой гаммы. Это и явилось определяющим при принятии новых постановлений эранийских властей".
"Согласно последнему постановлению, все те, у кого хотя бы раз было отмечено проявление тревожных болезненных симптомов при звучании силонокулла, должны быть выявлены и доставлены в специализированное отделение муниципальной больницы.
Необходимо тщательно исследовать эту опасную патологию. Только так можно определить эффективные пути лечения симптомов непроизвольного антистримерства, дабы оно не переросло в антистримерство сознательное".
"На основании упомянутых ранее исследований стало известно, что наиболее часто и ярко эта антистримерская патология проявляется у обитателей нового микрорайона Эрании – Юд-Гимель. В основном это люди, которые в течение многих лет подвергались вредному воздействию наркотического звучания шофара, а также массированному воздействию так называемой "хасидской музыки". Наши учёные медики в настоящее время выясняют возможность нейтрализации вредных воздействий хасидских гармоний, и особенно шофара, на организм человека. Они ищут способы очищения мозга и слуховых рецепторов от вредной слуховой памяти и вредных клише.
Появилась надежда, что именно с появлением новых очищающих пассажей силонокулла нам, наконец-то, удастся надёжно нейтрализовать вредные звучания, которые до недавнего времени были источником разрушительного антистримерства".
И так далее, и тому подобное… Методам очищения сознания, отравленного звуками шофара, Офелия посвятила огромную, умело затуманенную, статью в последнем номере "Silonocool-NEWS".
Однажды утром кто-то услужливо положил на тумбочку свежий номер "Silonocool-NEWS", рядом с задремавшей в кресле Рути, и неслышно вышел за дверь. Рути тут же, вздрогнув, проснулась, увидела, что Моти тихо и спокойно посапывает во сне, причмокивая, как ребёнок. Она с нежностью смотрела на спящего мужа. И только потом обнаружила раскрытые на статье Офелии желтоватые листы газеты. Она с опасливым любопытством осторожно, как будто это ядовитое, хищное насекомое, взяла газету, стараясь не разбудить мужа, и, чуть дыша, углубилась в чтение.
Читать писания Офелии и раньше-то было противно, а сейчас стало ещё и страшно.
Особого страху на неё нагнали длинные и цветистые описания новой категории пассажей силонокулла, она торопилась дочитать до конца до того, как Моти проснётся. А потом просто села на газету, чтобы эта статья не попала Моти на глаза, чтобы не вызвала у него болезненного желания прочесть её, чтобы не возникло у него никаких мыслей и вопросов по этому поводу: его-то к чему волновать!
Моти постоянно вспоминал детей, жалобно сетуя на то, что никто из них не посещает его: "Где наши мальчики? Если бы они только пришли ко мне… я готов их простить! Я уверен, что они уже всё поняли и одумались… Только почему они не приходят? А где моя Бубале?.. Я ведь с нею так и не и повидался у Арье…" – "Не думай об этом, – нежно журчала Рути, поглаживая мужа по щеке. – Я уверена – она беседер…" Но она отнюдь не была в этом уверена. С того самого дня, как они узнали о бегстве девочки из дома Арье, ей так и не удалось связаться с дочкой. Это наводило на мысль, что она по-прежнему где-то в Юд-Гимеле, в котором происходило что-то странное и пугающее. Ведь Рути не может дозвониться и до матери, чтобы узнать об отце. Полнейшая неизвестность и невозможность её прорвать… А что с братом Арье, с детьми его и Амихая?.. А она ещё зачем-то повздорила с Амихаем, с непереносимой горечью подумала Рути и вздохнула: ведь она боится и Моти оставить, особенно после того, что написала Офелия в своих статейках.
"Ты же знаешь, что происходит у них в Юд-Гимеле… эти жуткие воронки… э-э-э… фанфароботы… агрессивный вой и грохот… чего Шир не переносит!.. Каково ей, когда всё это вокруг!.." – "Тише, тише, родной мой… Не надо об этом… – жарко зашептала Рути, опасливо оглядываясь на кем-то услужливо прикрытую дверь. Она ещё не забыла втиснутого в неудобный стул толстого, лысого Тима напротив двери, неизвестно чего ожидавшего. Впрочем, она отлично понимала, чего он ждал, и это переполняло её страхом и яростью. Она так и не решилась рассказать мужу о неожиданном визите Пительмана и о диком предложении, которое тот ей сделал. А тем более она не могла говорить об этом сейчас, когда перед нею лежал её любимый муж, такой беспомощный и жалкий. Сильно осунувшийся, он казался ей таким маленьким, постаревшим, с совершенно седыми, но по-прежнему густыми кудряшками, смуглое лицо было густо покрыто морщинами, чёрные глаза полны неизбывной тоски.
С нежностью и жалостью глядя на мужа, она старалась не вспоминать о тошнотворном увальне. Но как забудешь! – в каждом номере "Silonocool-NEWS" сообщалось обо всех передвижениях и.о. рош-ирия Эрании адона Тимми Пительмана по просторам "Цедефошрии" (даже когда он громоздким кулём сидел напротив больничной палаты). Самое шокирующее впечатление произвёл на Рути репортаж Офелии из Фанфарирующего Золотого Гальюна, где приводилось очень красочное и многословное – в духе Офелии! – описание звуковой атмосферы странного заведения. Несколько хвалебных абзацев Офелия посвятила главному создателю этого чуда Тимми Пительману. А после этого перешла… к посещению их, Моти и Рути, сыновьями Общей кальянной. Когда Рути прочитала, какими словами Офелия Тишкер говорила про её сына Галя, какие игривые эпитеты применяла, какие прозрачные намёки отпускала в адрес молодого парня, которому годилась в матери, краска бросилась ей в лицо, и она потрясённо вспомнила, что вскользь обронил Тим о Гале и Офелии. Разумеется, эти репортажи Рути старалась прятать от Моти, чтобы не возбуждать в нём ненужных вопросов и воспоминаний, чтобы не будоражить и не расстраивать его. Но её состояние после прочтения этих репортажей не могло укрыться от его взора, и он тревожно вопрошал:
"Рути, скажи мне, что случилось, почему ты такая нервная, просто не в себе?
Никогда ты такой не была…" – а она, скосив глаза в сторону и отчаянно краснея, отвечала: "Ничего, дорогой, просто волнуюсь, как там дома…"
***
Проходили один за другим дни-клоны… Рути потеряла им счёт, ей казалось, что уже целую вечность они с Моти в этой палате, а на самом деле прошла всего неделя с небольшим.
После обеда Рути ласково прикоснулась чуть влажной губкой к лицу Моти, потом осторожно промокнула его осунувшееся лицо салфеткой. Умиротворённый Моти полулежал на высоких подушках и вдруг медленно проговорил: "Хорошо, что ты есть у меня! Надеюсь, скоро меня отпустят домой, с детками увижусь… Доктор уже намекнул, что результаты исследований обнадёживают. Он сказал, что осталось только дождаться официального обхода главного врача ирии…" – "Да ты что, Мотеле! Это-то зачем?" – переполошилась Рути. – "Ай, формальность…" – отмахнулся Моти. – "О, если бы так…" – чуть слышно пробормотала Рути дрожащим голосом и отвернулась. Ей тут же вспомнилась статья Офелии о зловещем Шестом отделении на 3 этаже…
Моти не заметил паники в глазах Рути. Он помолчал, глядя с улыбкой на жену, и снова проговорил: "Я сейчас всё чаще вспоминаю нашу молодость… как мы с тобой по концертам бегали, потом в твою любимую кондитерскую… Помнишь?.. Слушай, Рут, я хотел тебя спросить…" Рути напряглась и покраснела, она начала лихорадочно раздумывать, что ещё Мотеле давно хотел её спросить; хорошо, если снова о Нехаме.
А вдруг о Тумбеле?..
Она пробормотала: "Что, дорогой?" – "Э-э-э… Я хотел тебя спросить, почему ты вдруг не захотела поддерживать отношения с Доронами?" – "Ты уже однажды меня об этом спрашивал…" – пробормотала Рути, но Моти, не слушая, продолжал: "Не думаю, что это только ревность. Ты же у меня умная девочка!" – "Да нет, Мотеле, я и вправду очень ревнивая… Вот и Ширли к Доронам приревновала…" – "Ну, ты же у меня умная девочка", – снова повторил Моти. Рути ничего не ответила. Она решила дать ему выговориться, потом погрузилась в воспоминания о детстве, рассказала о семье Ханани, историю своей семьи, про умерших в младенчестве близнецов, про Йоси… Моти сокрушённо проговорил: "Если бы я знал об этом… Может, у нас с ним по-другому бы отношения сложились… и у нас с тобой жизнь…" – сокрушённо промолвил Моти. Рути отрицательно качнула головой, пробормотав: "Не думаю…
Папа… он нелёгкий человек…" На этой ноте разговор угас сам собой.
Рути наклонилась над ним и погладила его по щеке, потом, помолчав, неожиданно проговорила: "Наверно, надо было нам в Австралии оставаться. Работал бы там, и дети бы не пошли в разные стороны…" – "Рути, пути наших детей уже до Австралии капитально разошлись. Ширли всё равно рвалась в Эранию… Тогда я не знал, что её так тянет домой… Кроме того… Ты же знаешь: меня вызвали, велели немедленно приехать… Почему, так и не знаю… Никакой серьёзной работы больше мне не поручали…" – "А может, мальчики сообщили Тиму, что ты хочешь остаться, вот он и намекнул шефу, чтобы тебя вызвали?" – "Может быть… Чёрт его знает, что Тумбелю нужно было на самом деле!.. До сих пор понять не могу… Ведь от серьёзных проектов меня отстранили… Да и были ли такие?.." – Моти отвернулся к окну.
Рути сидела, съёжившись, и потерянно глядела на его согнутые плечи, на его покрытый курчавыми седыми прядями затылок. Она вспоминала его густую, курчавую, чёрную, как смоль, шевелюру, его обаятельную улыбку, смешливые блестящие чёрные глаза, их встречи, прогулки по центральным бульварам Эрании их молодости, концерты, на которых они сидели, взявшись за руки и восторженно внимая прекрасным мелодиям…
Слишком поздно она поняла, что Тиму было нужно от их семьи… Слишком поздно…
***
Дверь палаты тихонько раскрылась, и в дверях показалась незнакомая высокая молодая женщина в медицинском халате. Рути вздрогнула и испуганно обернулась, Моти поднял на незнакомку вопросительный взгляд. Её лицо, а главное – пышная золотистая грива, прикрытая шапочкой в цвет халата, и яркие синие глаза, показались ему по-доброму знакомыми, но он никак не мог вспомнить, кого ему напоминает это лицо.
Незнакомка прошла прямо к кровати Моти, предварительно плотно прикрыв дверь, и негромко проговорила с английским акцентом: "Это вы будете Мордехай Блох?" – "Д-д-да, я…" – тут же резко приподнялся Моти, испуганно поглядев на женщину. Рути тут же встрепенулась: "Что случилось? Очередная проверка?" – "Нет, нет, гвирти… – и она вопросительно взглянула на Рути, которая ответила: "Рут…" – "Гвирти Рут.
Я врач из соседнего отделения, Рахель Неэман. Не бойтесь, не с 3-го этажа… – ласково тихим голосом проговорила Хели. – Вам привет от… – она понизила голос до шёпота и приблизила лицо к Рути: – от вашей дочки Ширли. Нет, нет, не надо никаких резких движений, никаких шумных эмоций, адони. Ничего не случилось – я просто пришла вас проведать… Моего брата Ирми Неэмана вы должны были знать…" При упоминании имени Ирми Моти с трудом, но вспомнил, откуда ему знакомы эти ярко-синие глаза с причудливой смесью строгости и озорства, эта светло-золотистая пышная грива. Такие же глаза, но более озорные, были у одного из программистов в группе Бенци, у высокого мощного "американца", Ирмиягу Неэмана. Он вздохнул, откинулся на подушки, закрыл глаза, снова открыл: "Но… но… где она сейчас? С кем?" – одновременно спросили Моти и Рути. – "Она со своими друзьями, в Меирии.
Это длинная история, и я бы не хотела… Мы хотим переправить их всех в Неве-Меирию, надеемся, что получится… Вопрос времени…" – "Как! – чуть слышно воскликнула Рути – И Цвика с Нахуми там же? А их семьи, мои родители?" – "Этим мы тоже занимаемся. Дело в том, что Юд-Гимель уже несколько дней, так сказать, зашивают в ракушатник. Трудно в таких условиях найти дорогу…" – "Ох! Что же это делается!" – запричитала Рути. – "Тихо, тихо, гвирти… Хорошо, что они все вместе, заботятся друг о друге". – "А что с учёбой?" – "Какая учёба, гвирти?!
Все учебные заведения в Эрании, не только в Юд-Гимеле, закрыли на каникулы. На самом деле – на пересмотр учебных программ. Их заменили домашние кружки по изучению… – девушка криво усмехнулась, – основ фанфарологии…" – "Но это же религиозные частные школы!.. Мы платили, за целый год внесли немалую сумму!" – "Ага!
Все платили, все внесли! Но Арпадофель заявил на всю Арцену, что это слишком дорого – субсидировать обучение в школах, где обучают мракобесным наукам, несовместимым с современностью и фанфарологией". – "Да какое там, к чёрту, субсидирование!" – закипел Моти. – "Тихо, тихо, больной, а то укол сделаю… успокоительный! – мягко, с притворной строгостью, прошептала Хели. – Это известно, но люди предпочитают верить тому, что Офелия пишет. Это же проще всего – верить тому, что написано, и ни о чём не думать! Короче, с учебными заведениями в Юд-Гимеле ясно, что произошло… после того, как там… случилось… сами знаете… Эту несчастную придётся очень долго лечить, но… травма на всю жизнь. Юные Дороны после ареста отца – не спрашивайте, как! – застряли в Меирии.
Хорошо, что они все вместе! Не буду говорить, как им удаётся скрываться под самым носом у дубонов".
Моти покраснел и отвернулся, Рути тоже вздрогнула. "Как?!.. – вскинулся Моти. – Моей девочке угрожает опасность?" – "Сейчас – нет. Есть защита, и пока она работает. Кстати, девочка ничего не знает о вашей болезни… Так, наверно, лучше – для её же безопасности… А теперь – самое главное: до вечера вам необходимо продержаться без приступов… – и Хели полушутливо погрозила Моти пальцем, ласково улыбнувшись. – Мы попытаемся вас потихоньку перевести отсюда: не стоит вам сейчас лежать в этой городской больнице. Со дня на день может выйти приказ по больнице, чтобы все непростые случаи перевели на 3 этаж. Понимаете? Учтите, гвирти: если придут, прикажут везти его на обследование, как угодно… но не отпускайте. Не думаю, что они смогут это сделать без вашего согласия, даже если бы больного держали за… э-э-э… недееспособного… Лучше спать, или прикинуться спящим – тогда, может, не тронут. Что хотите, делайте, но не давайте его увезти! Это очень важно!" Рути подняла глаза на Хели и, изо всех сил сдерживая волнение, пробормотала: "О, как мы вам благодарны! Моему мужу так важно было узнать, что наша девочка… беседер…" – "Да, они друг о друге заботятся. Словом, дождитесь вечера… Мы придём с моим женихом и его друзьями",
– Хели улыбнулась и, помахав супругам рукой, вышла и осторожно прикрыла дверь.
Когда дверь за Хели закрылась, Рути молча посмотрела на мужа, прошептала: "Ну, вот, видишь…" – и вдруг осеклась: она увидела, что глаза Моти наполнились слезами, он тут же отвернулся, зарылся лицом в подушку. Рути испугалась: "Что ты, Мотеле! Нельзя так! Тебе нужен воздух! Не зарывайся! Открой лицо. Никого же нет!" Моти послушно лёг на спину, закрыл глаза. По щекам текли слёзы, а Рути вытирала ему щёки и глаза и приговаривала: "Ничего, дорогой, ничего… Всё будет хорошо…
Ты болен, но ты поправишься… Вечером эта милая докторша поможет нам… может, наконец-то, сможем домой вернуться…" "Она ничего не сказала нам о наших мальчиках…" – "Ну, я с нею поговорю…
Наверно, не знает…" – "Как же так… они-то знают, что я болен, знают, где я…" – "Они же на службе, командиры… дубонов, может, их не отпускают в увольнение".
– "Позор: мои сыновья – дубоны!.. За что нам такое?.." – "Успокойся, дорогой, успокойся…" – Рути взяла руку мужа в свою и гладила её, пока он не успокоился и не уснул.
Визит сыновей За окном смеркалось. Рути устало прикрыла глаза, Моти лежал, глядя по сторонам, повернулся, лёг на бок, глядя на слепящие золотисто-лиловатыми бликами заходящего солнца окна здания напротив.
За дверью внезапно раздались громкие голоса. Рути вздрогнула и проснулась: "Что это! Мотеле! Ты беседер?" – "Да, я беседер. Но что там за шум? Может, эта милая доктор?.." – но не успел ничего добавить. Рути едва успела шепнуть: "Закрой глаза… Ты спишь…" Дверь со стуком распахнулась, и на пороге появились… близнецы Галь и Гай. Но в каком виде! – грязные, рваные рубашки непонятного, какого-то бурого оттенка стоят колом, чем-то непонятным заляпаны джинсы, их дорогие, шикарные кроссовки порваны. Волосы висят нечесаными тусклыми прядями непонятного цвета, словно бы свалялись, как грязная шерсть. Огромные серые глаза не сверкают льдом и сталью, а бегают по сторонам. Ни колечка, ни колокольчика на лице и на ушах, на щеках у Галя свежие царапины, у Гая уши распухшие, бесформенные, темно-лилового цвета…
Они бросились к кровати, на которой привстал на локоть в изумлении и испуге отец, толкаясь, попытались схватить его за руку: "Папа! Прости, папа! Мы пришли!.." – "Ну-ну-ну… Я простил… Всё хорошо… Я очень рад… Здорово, что пришли…" – слабо улыбнулся Моти, а по щеке скатилась слеза. Он не отрываясь глядел на усевшихся прямо на пол возле его кровати сыновей, неловко поглаживая их плечи и жёсткие, нечистые волосы. Рути отстранилась немного и вдруг спросила: "Что с вами такое? Что за вид? Что с вами случилось? Почему вы такие растрёпанные, грязные? Гай, что у тебя с ушами?" – "Ой, маманька, дорогая, ты не представляешь, что нам пришлось пережить! – со слезами в голосе заговорил Галь. – В общем-то, наша служба оказалась гораздо тяжелее, чем мы предполагали, чем Тимми нам расписывал, когда устраивал нас туда. Он же нам расписал море удовольствия, почёт, уважение. Шутка ли? Дубоны! Привилегированный отряд, охрана Зоны и шомроши у глав фанфаризаторов! А если важный визит… ну, вроде Клима Мазикина, или – представляешь? – Бизона Хэрпанса! Мы, собственно, ожидали прибытия Кулло Здоннерса на церемонию открытия уже полностью сформированной "Цедефошрии"…
Такие были репетиции? Такие маршировки отрабатывали! Кайф!!! – воскликнул Галь.
– Мы же – особые части дубонов-шомрошей для охраны "Цедефошрии"! Сначала была охрана Забора! Ну, вы же помните! А специальная ночная охрана, когда начали формировать ракушку!.. Это что-то особенное! Зрелище – супер! Ты бы видела, как это было здорово!" Гай немного оживился, перестал теребить уши и подхватил восторженным фальцетом: "Совершенно потрясающе! – и всё под космические пассажи Ад-Малека!" Галь строго глянул на брата и продолжал: "А наутро и нас чествовали как победителей! Ну, вы должны помнить…" Моти вздохнул и отпустил плечи сыновей, откинувшись на подушку.
Близнецы не замечали реакции отца и захлёбываясь продолжали наперебой (в основном, как всегда, говорил Галь): "В общем, вы понимаете, сначала всё было тип-топ. Наверно, слышали? Мы с братом, под руководством Тимми, конечно, организовали сеть домашних кружков. И не только в Далете, были кружки и в Бете, и в Алефе, до Зайна дошли! Только в Юд-Гимеле не было, да им и не надо! Они ещё до этого должны дорасти! Мы к этому тоже причастны, к приобщению их к прогрессу!" – "Да уж, видели…" – "Да ладно, мам… Не надо о грустном… Проехали". Галь с воодушевлением продолжал: "Нам помогали все члены нашего клуба. Смадар и Далья очень помогли. О, какие у нас девочки! Вы же с daddy видели!" – "Видели…
Правда, они нам не очень понравились. Наверно, мы устарели, не способны понять, как это – так себя вести при хозяевах дома… Но мы тактично молчали…" – "Ещё бы! Для этого вы оказались современными и воспитанными… – усмехнулся Галь, неловко погладив отца по руке. – Зато нам наши подруги очень нравятся! А какие ласковые, какие послушные!.." Неожиданно для матери Галь шмыгнул носом, глаза его покраснели и повлажнели. Рути удивлённо уставилась на сына, он отвернулся и глухо заговорил: "Но мы не об этом хотели говорить?" – "Да, вы, кажется, действительно несколько увлеклись… у постели больного отца…" – обронила холодновато Рути, но Галь, не обратив внимания, продолжил своё сбивчивое повествование: "А потом… Что-то вызвало… э-э-э… какую-то непонятную ярость у наших покровителей!.. – Галь понурился и жалобно посмотрел сначала на отца, потом на мать: – Нам кажется, это всё из-за нашей сестры! Она связалась с преступниками, которые…" – "Нет, сыночка, наша Ширли не может связаться с преступниками!" – воскликнула Рути. – "Но они, эти её хаверим-антистримеры, даже сейчас хотят своими мультишофарами разрушить нашу "Цедефошрию"! Преступники и есть! Сами же видели на Турнире! Мы такой грандиозный комплекс соорудили! А они…
В наши космические гармонии влезают их шаманские шофары, мультишофары, которые могут нам спутать так красиво закрученные и уложенные витки "Цедефошрии"… Чего они баламутят нашу струю подобающей цветовой гаммы! Вот нам и поручили их поймать! Нам с братом – нашу сестрицу! Или мы её поймаем, или нас убьют!" – "Да вы что! Этого не может быть!.." – потрясённо повторила Рути, а Моти молча с испугом и изумлением взирал на сыновей, потом тихо пробормотал: "Но… мы сами не знаем, где она. Сами вот… беспокоимся…" – "Но нам велено её найти!..
Иначе нас убью-у-ут!!! Не может быть, чтобы вы не знали, где она, чтобы она вам не звонила! Это же ваша Бубале!.. Только скажите нам, где её искать! – наперебой зачастили парни, протягивая руки то к матери, то к отцу. – Нам необходимо найти её и привести к боссам! Неужели вы хотите смерти вашим сыновьям? Видите, что они с ушами Гая сделали? А нас обоих лишили наших колечек! Наших девушек забрал к себе сахиб Ад-Малек!.. Он и их убьё-о-от, если мы не поймаем преступников… если не приведём к нему Ширли!" – "Вас угрожают убить? – спросил Моти. – То есть, или вы поймаете и отдадите им свою родную сестру – или вас убьют. Я правильно понял? Так или нет?" – "Да-да-да! Это из-за неё, из-за нашей упрямой сестрицы!
Папочка, дорогой!" – "Получается, что те, которые грозятся вас убить… если вы не поймаете и не приведёте к ним свою сестру… не преступники?" – "Папа, как ты можешь?! Они хотят установить порядок! Борются за струю подобающей цветовой гаммы! Знаешь ведь, что это такое! Поэтому наш долг – вылавливать антистримеров, чтобы очистить от них общество! Они бродят где-то по "Цедефошрии", мультишофарами разрушают созданную с таким трудом струю подобающей цветовой гаммы! Это разве не преступление?! Оно может стоить нам всем жизни! С нашей сестрой, если мы её поймаем и приведём к нашим боссам, ничего не случится.
Клянёмся!.. Её просто поместят в хорошее место, оторвут от антистримерской заразы! Там она будет постепенно усваивать и воспринимать нашу струю. У нас появились специальные программы для качественного усвоения азов фанфарологии. Мы их уже в Далете опробовали – супер, папуля! У неё появятся новые друзья, настоящие, не фанатики, не антистримеры и не преступники с мультишофарами!.. А там и… Найдём ей подходящего жениха… из далетариев… Вот… даже гениальный Ад-Малек хочет с нею познакомиться…" – "Вы с ума сошли! Об этом не может быть и речи!" – воскликнула потрясённо Рути.
Моти вдруг начал краснеть и без сил откинулся на подушки: "Рути, дай мне лекарство, пожалуйста…" Рути подала ему со столика лекарство, дала запить.
Потом тихо обернулась к сыновьям: "Ладно, мальчики, посидим тихо… Папе нужно 5 минут покою…" – "А может, лучше выйдем, а через 5 минут войдём…" – предложил Галь. Моти прошептал: "Только не уходите, дорогие мои… Я хочу ещё с вами пообщаться. Я так по вас скучал… Рути, далеко не отходи… Скоро вечерние процедуры… Ужин… Правда, есть я не хочу…" – "Хорошо, хорошо, родной, отдохни…" – и Рути вышла, прикрыв дверь комнаты: "Посидим тут, возле палаты!" – и пригласила сыновей присесть на стулья, стоящие вдоль стены. "Знаешь, мамуль, мы хотели бы посекретничать с тобой… Папа не очень хорошо себя чувствует, ему бы лучше не слышать наш разговор… Давай отойдём!.." – шептал Гай, нервно теребя свои уши. Рути обратила внимание на эту новую некрасивую привычку, которой обзавёлся её Гай, и она с состраданием посмотрела на его уши, которые и вправду производили жутковатое впечатление. Кроме того, Рути была немало удивлена: уже много лет её мальчики не обращались к ним так ласково – мамуля, папуля. Галь, прокашлявшись, начал, смущённо глядя в сторону: "Мама, понимаешь…
У нас был разговор с Тимми…" Тут Гай легонько толкнул Галя в бок, тот еле заметно кивнул головой и вдруг спросил: "Ма-ам, можно, мы с братом покурим?" – "Вообще-то тут запрещено… Больница всё-таки!.." – покачала она головой. – "Но мы очень хотим… Ну, приспичило, понимаешь? Давай отойдём на лестничную площадку, раз тут не позволяют". – "Я бы не хотела отходить далеко от палаты, папу оставлять…" – "Да что с ним может случиться за несколько минут, а, ма-ам!" – "Ну, ладно, но я хочу видеть дверь…" – уступила Рути, и они отошли к лестничной площадке.
Галь достал две сигареты, размял их и одну пихнул Гаю в руку. Братья жадно затянулись, и над ними поплыл приторный дымок. Рути закашлялась: "Какую гадость вы курите?" – "Особый состав!.. листья прямиком с грядки Ад-Малека… просушены в особом режиме!" – похвастался Галь и, потоптавшись на месте, незаметно сделал несколько плавных шагов по кругу, брат за ним, и Рути тоже пришлось повернуться, чтобы смотреть в лица обоим сыновьям. Так она оказалась спиной к двери комнаты, где лежал Моти, тогда как близнецы смотрели прямо на дверь.
"Понимаешь, мам, нам теперь очень достаётся от боссов, от Ад-Малека. Видишь же, что он сделал с ушами брата!" – "А что такое, Гай, зайчик? Неужели ты провинился?
Но разве он имеет право?" – встревожилась Рути, потрясённо оглядывая уши сына.
Гай отвернулся, а Галь объяснил: "Он очень строгий учитель…" – "Не представляю, как можно чему-то учить на этом… м-м-м… инструменте… устройстве… не знаю, как назвать…" – "И мы не представляли! Стиральные доски ихних бабушек – примитив по сравнению с силонофоном! Силонофон – это грандиозно! Надо быть гигантом, чтобы его освоить… Короче, сахиб Аль-Тарейфа нас всё время заставляет отрабатывать свои новые пассажи, а придумывает он их пачками.
Гигантский человек!.. И если ему кажется, что я делаю ошибку, он сразу же хватает Гая за уши и начинает крутить их… Меня он почти не трогает… Он говорит, что мы не можем нормально играть, потому что нас перехвалили. Ещё он говорит, что его новый пассаж… взбрыньк называется – самое важное сейчас. Ещё и наших подруг мучает… на наших глазах… всё на наших глазах… – говоря это, Галь постепенно повышал голос, приходя во всё большее возбуждение, а в глазах начали закипать слёзы: – Наверно, он прав… Гений! Гению, так считается, позволено иметь всякие причуды. Опять же – ментальность… Тим рассказывал, что у него было тяжёлое детство. У них в семье, в их деревне вообще… нравы… традиции, что ли… Мы просили Тимми, чтобы он нас защитил, чтобы поговорил с сахибом Аль-Тарейфа, а он сказал…" Галь запнулся, не в силах повторить, что от него потребовал Тим взамен на ходатайство перед Ад-Малеком. Он мялся, краснел и бледнел, и Рути с изумлением глядела на сына, на его нервно подрагивающие огромные ручищи, на серые бегающие глаза, наполненные слезами. Тут Гай пришёл на помощь брату и проговорил ровным и бесцветным голосом, глядя поверх головы матери и продолжая теребить свои распухшие уши: "Он сказал, что мы обязаны привести к Ад-Малеку нашу сестру, а ты должна сама к нему, Тиму, значит, придти – и выразить согласие принять какое-то его предложение…" – "Что-о? Он так сказал? Мер-р-завец!.." – задохнулась Рути от возмущения. Неожиданно Галь деловитым тоном, не вязавшимся с его жалким, потрёпанным видом, заявил: "Да, он нам поставил такое условие. Иначе Гаю и вовсе уши оторвут… Понимаешь?" – "Ты бы знала, как мне больно, мамочка! – заскулил Гай жалобно, теребя свои уши и глядя через голову матери в сторону двери комнаты, где лежал отец. – Неужели тебе не жалко своего сына?" – "А ты представляешь, что они способны сделать с твоей сестрой? Вы же намекнули, что этот ваш кумир с жутким именем мучает ваших подруг! Вы хотите того же своей сестре?" – "Нам наших девушек гораздо жальче! Смадар и Далья никогда – слышишь? – НИКОГДА! – не поддерживали антистримеров! Они всегда были далетарочками! Ходили в "Цедефошрию", восторгались силонокуллом!" – воскликнул Галь, но Рути тут же испуганно оглянулась по сторонам: "Тихо ты! Надо к папе возвращаться. И я не хочу больше даже слышать о Тумбеле!" – "Подожди, мамочка! Ну, подожди-и… Daddy всё равно отдыхает… Понимаешь… Э-э-э… Тимми, как мы поняли, хочет, чтобы ты… э-э-э… оставила нашего daddy… и была с ним… – прошептал Галь, удерживая мать за руку и проникновенно глядя ей в глаза: – Всё равно от daddy уже никакого толку…
Тогда мы, твои первенцы, твоя гордость и надежда, будем спасены. Может, и не заставят нас искать нашу сестрицу. И нам будет легче, и твоей дочке, может, удастся избежать… э-э-э… Всего-то дать Тимми согласие! Он же тебя давно любит! А dad… всё равно его заберут в Шестое отделение, и ты его больше никогда не увидишь… И твоя совесть будет чиста! Так что, мамань, соглашайся. И нас выручишь!" – "НЕТ! НЕТ! НИКОГДА!!!" – истерически закричала Рути. – "Мать, во-первых, тихо! Во-вторых, не делай ошибку… Учти, с Тимми ты будешь, как за каменной стеной – он человек будущего! Фанфарический человечище! А какой мужчина-а-а!!!
Но придти со своим согласием к нему должна ты сама. Даже не просто с согласием, а сама должна придти и предложить ему…" – "Что-о? – Рути резко скинула руку сына со своего плеча, гневно переводя взор с одного на другого. – Вы уже родителями торгуете? Я-то думала, вы пришли больного отца навестить, прощения попросить…" Близнецы неожиданно резко выпрямились, в их глазах снова леденящим холодом сверкнула сталь: "Мамуль, мы тебе всё сказали. Новые обстоятельства заставят тебя принять правильное решение. Тут-то и проверится твоя любовь к сыновьям. Ну, и ещё… постарайся узнать, где твоя дочь. Её ты не спасёшь, поймать её – это всего лишь вопрос времени. А нас можешь спасти. Заодно и своего мужа. Если ты согласишься, ты и ему сохранишь жизнь… и очень неплохую по нашим временам… для таких бесполезных отступников: он хотя бы не докатился до откровенного антистримерства! А сейчас прости – нам надо возвращаться. Наше время истекло…
Служба! Нас и отпустили-то ненадолго. Понимаешь? Как бы деловая командировка и заодно увольнительная…" – и оба они пристально посмотрели ей в глаза, попытались снова взять её за руки. Но Рути спрятала руки за спину, тогда они как по команде развернулись и пошли по коридору. Рути какое-то время ошеломлённо смотрела им вслед, потом опомнилась, рванула через лестничную площадку и открыла дверь в комнату, где оставила своего мужа.
***
Кровать была пуста. Рути некоторое время оторопело смотрела на смятые простыни, на валяющееся на полу одеяло. Потом с надеждой подумала: "Ну, куда он мог исчезнуть! Наверно, просто вышел в туалет…" – и окликнула: "Мотеле, ты тут? В туалете? Отзовись!" – но ответом ей было молчание. Она подошла, нерешительно потопталась, потом рывком распахнула дверь в туалет, но там было пусто. У Рути сильно забилось сердце, голову схватило, как обручем, откуда-то, из глубины живота поднимался страх, обволакивая тело липким потом: "Мотеле, Мо-те-ле! МО-ТЕ-ЛЕ-Е-Е!!!" Дверь распахнулась, появился лечащий врач: "Что случилось? Ему снова плохо?" – с тревогой в голосе спросил он, глядя на белое лицо Рути, которая стояла посреди комнаты, нелепо расставив руки. Она медленно повернула голову и еле слышно произнесла: "Он куда-то исчез… Только что был тут… Выходила на 5 минут, всего на 5 минут… Сыновья пришли… позвали поговорить… А-а-а!!!" – вдруг взвыла она нечеловеческим голосом. "Успокойтесь, гвирти… Сейчас я позвоню в другое… э-э-э… отделение…" – и доктор склонился над та-фоном, набирая номер.
Вокруг начал собираться народ. Доктор с кем-то о чём-то тихо говорил. Рути усадили в кресло и подали воды. Зубы дробно стучали о стакан. Откуда-то сбоку, как издалека, она услышала: "Наверно, его перевели в Шестое отделение экспериментальных исследований. Они собирались сделать это сегодня вечером…" Рути подпрыгнула, повернувшись на голос: "Но его-то зачем? У него же обычный сердечный приступ!" – "А кто его знает! Главврачу виднее…" Лечащий врач закрыл та-фон и подошёл к Рути, ласково усадил её удобней в кресло, придвинул стул и присел напротив: "Гвирти, вашего мужа действительно решили перевести в Шестое отделение. Просто проверят – и отпустят. Там вам не надо будет всё время сидеть рядом с ним… да вас туда и не пропустят… Поэтому поезжайте домой, а утром позвоните вот по этому номеру. Не волнуйтесь: всё будет в порядке…" Тот же голос сбоку авторитетно пояснил: "Приходили его боссы с работы, настоятельно просили исследовать их очень ценного коллегу, как следует, с применением всех новейших методов медицины. Они сказали, что ваш муж – интеллектуальная ценность для новой фирмы СТАФИ, ценность высшего порядка в обновлённой Арцене. Гордитесь: вашего мужа так ценят на работе, что за него особо ходатайствуют, проявляют трогательную заботу о его здоровье! Они даже согласились оплатить все затраты по дорогостоящим исследованиям! Вы понимаете, что это значит?" Но Рути уже не слушала. Она пристально смотрела на стремительно идущую по коридору высокую блондинку, на лице которой горели тревожным блеском ярко-синие глаза. Увидев Рути, бессильно сидящую в кресле возле распахнутой двери палаты, странно белое пятно её лица, доктора, поддерживающего её за локоть, она обратилась к нему: "Что-нибудь случилось у вас на отделении? Что-то с мужем этой женщины?" – "Да ничего, доктор Рахель… Это наше внутреннее дело… Сейчас мы организуем доставку этой геверет домой…" – "НЕ НАДО! Я останусь тут. Никуда из больницы не уйду, пока мой муж… где-то тут! Пока не узнаю…" – "Это невозможно… Да и где? На 3 этаж вас никто не пустит, а у нас… ваш муж уже не наш пациент!" – озадаченно и нерешительно качал доктор головой. – "А как это случилось? Кто позволил забрать его отсюда?" – настойчиво продолжала добиваться доктор Рахель. – "Пришли наши сыновья… Мы с мужем так обрадовались, что видим их… И вот… – сбивчиво бормотала Рути, глядя снизу вверх на встревоженное лицо Хели, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. – Муж принял лекарство, потом вздремнул… Мальчики попросили меня выйти с ними, им захотелось покурить… Я не разрешила возле палаты… Мы на 5 минут отошли к лестнице… Мальчики ушли, я вернулась… и вот… его нет…" Рути не выдержала и истерически зарыдала. Хели подошла к ней, стала её успокаивать: "Успокойтесь, гвирти, успокойтесь! Я надеюсь, это не конец света, мы постараемся разузнать…
Я вас устрою у себя на отделении, не волнуйтесь…" – "Что вы говорите, доктор Рахель? Надо вызвать сыновей этой женщины! – вдруг раздался тот же голос сбоку.
– Они помогли врачам выполнить приказ руководства и перевести отца в другое отделение! Понимаете? – поступил приказ, и мальчики отлично справились!" Рути вертела головой, но так и не смогла определить, кто произнёс эти жестокие слова.
"Хорошо иметь таких преданных взрослых сыновей! Вы счастливые родители! – с улыбкой произнёс доктор. – Теперь вашему мужу осталось выздороветь, ему, несомненно, поможет пребывание в отделении, оборудованном по последнему слову медтехники! Там он скорее сможет восстановиться и вернуться домой, чего я вам от души желаю!" – и он удалился.
Хели оглянулась в конец коридора и позвала: "Максим, иди сюда! Помоги нам!" Любопытствующие тем временем постепенно рассеялись по коридору: одни направлялись в свою комнату, другие в столовую, а некоторые на вечерние процедуры. Коридор опустел. Посреди коридора остались только закаменевшая Рути и рядом с нею поддерживающая её Хели. К ним приближался Максим Лев, на голове которого красовался странный картуз светло-серого цвета, а в руке – нечто, похожее на та-фон, но с необычной короткой толстой антенной. Он почти вплотную подошёл к Хели и что-то очень быстро проговорил по-английски, Хели ответила ему так же быстро и невнятно. "Ясно…" – сказал он, судя по интонации и выражению лица, негромко выругался на непонятном присутствующим русском языке. Вдруг он оглянулся по сторонам и поднял брови: "А это что?.. – и он уставился в дальний конец длинного коридора, где из-за поворота появились близнецы Блох. – Похоже, нас почтили своим посещением местные знаменитости!" На лице его появилась ослепительная улыбка, он поспешно запихнул за пазуху свой необычный та-фон. Хели проворно подтолкнула кресло с бессильно распластавшейся в кресле и ни на что не реагирующей Рути в открытую дверь пустой комнаты и, скрывшись за дверью, заперла её изнутри.
***
Близнецы приближались. Они широко ухмылялись, весело переговариваясь: "Отлично сработано, братишка! Теперь daddy отдохнёт в Шестом отделении, а это всерьёз и надолго!" – "Полдела сделано! Теперь надо позаботиться о маманьке. Сами отведём её к Тимми. Знаешь, как он будет рад!" На присутствие в больничном коридоре невзрачного щупленького санитара в нелепом картузе они не обратили никакого внимания. Зато санитар обратил на них самое пристальное внимание: он с широкой улыбкой раскрыл объятия и приблизился к ним. Изобразив на лице восторг, он, может, чересчур громко, воскликнул: "О! Кого мы видим! Кто это почтил нас своим вниманием! Сами знаменитые братья Блох! Какая честь! Какое счастье!" Коридор постепенно наполнялся народом. Из палат, из столовой, из процедурной, из сестринской подходили любопытные, с неподдельным интересом глядя на близнецов.
Их вид уже не был жалким и потрёпанным, как несколько часов назад, когда они пришли навестить больного отца. Лица их сияли, прямо-таки лоснились от удовольствия. Разве что жирно блестящие кудрявые волосы грязно-лимонного цвета были несколько всклокочены, да колечек на лице не было. Но все присутствующие знали: это они, новые любимцы эранийской публики – от лощёного элитария до грубовато-простецких обитателей не столь престижных кварталов Бет, Вав и Зайн.
Больничный коридор заполняли люди в пижамах и халатах, они почтительно остановились в некотором отдалении от братишек, робко и восторженно поглядывая на них. Гай с недоумением и даже некоторой тревогой оглядывался по сторонам: "Братик, что это? Что им всем нужно?" – "Ну, что ты, братишка! Это выражение любви и уважения к нам! После всех неприятностей… это, знаешь почему? Потому что мы, наконец-то, с блеском выполнили задание наших боссов!" – лоснясь от удовольствия и гордости, заявил Галь, успокаивая явно перетрусившего брата-близнеца. Он неодобрительно оглядел его распухшие тёмно-бордовые уши и постарался незаметно прикрыть их скудными по бокам лимонными кудряшками и прошипел: "Уши не трогай – некрасиво… Нас окружают наши поклонники!" Максим "заливался соловьём": "Это ж надо! Такие гости нас посетили! Та-а-а-акие гос-с-сти! Та-а-а-акая честь! Я надеюсь, любимцы эранийской публики не откажутся дать пару-тройку автографов кому-нибудь из своих поклонников?" Галь ухмыльнулся и покачал головой: "Право же, друзья! Мы тронуты! Но мы сейчас не очень располагаем временем. Только что мы узнали, что наш отец, который лечился тут в больнице, по приказу главврача ирии переведён в Шестое отделение, где ему будет обеспечен самый современный медицинский уход. Это же наш отец! Там, правда, ему придётся побыть в одиночестве, зато он будет препоручен квалифицированной заботе врачей-фанфаризаторов. До того с ним неотлучно пребывала наша мамочка. Она, конечно, несколько встревожена и расстроена разлукой с отцом… временно, конечно же, временно… Мы сейчас должны отвезти её домой и окружить самой нежной заботой. Вот почему мы не можем в данный момент уделить внимание преданным друзьям и сторонникам! Просим простить нас!" – и Галь махнул рукой, сделав Гаю знак. Они уж было хотели развернуться и начать пробираться сквозь толпу. Но Максим с ласковой настойчивостью вился вокруг них, держа в руках последний номер "Silonocool-News": "Ну, пожалуйста, хаверим, я давно хотел… э-э-э… пообщаться с вами, получить ваш автограф! А, может быть, можно получить билетик на какой-нибудь ваш домашний кружок в сопровождении силонофона? Или хотя бы стиральной доски вашей бабушки? А-а-а?" – проникновенно заглядывал он в глаза то одному, то другому брату. Галь никак не мог понять, кто этот тип в нелепом картузе. Он ни разу не видел этого худого шуплого блондинчика на концертах в "Цедефошрии".
Может, новичок, недавно в Эрании, а, судя по акценту, и в Арцене. "Прости, сколько времени ты в Арцене?" – "Да полгода всего… – нудно канючил Максим. – Я новенький, совсем новенький… вот тут дали работу санитара… Такое счастье!
Такое счастье! А о вас я много слышал. Я же для практики каждый день покупаю "Silonocool-News" и старательно прочитываю от корки до корки! Вот откуда я знаю о вас, что вы из известнейших в Эрании людей. И такие же мальчики, как и я… ну, чуть помоложе…" – "Ну, ладно, – мягко произнёс Галь, – приятно, что даже вновь прибывшие интересуются нашей современной культурой. Очень приятно! Давай твою газету, – и он размашисто расписался прямо поперёк статьи Офелии на тему нового пассажа Ад-Малека. – и вот тебе… – он достал записную книжку, вырвал оттуда лист и черканул ещё пару слов: – Это тебе вместо контрамарки. Подойди к устью "Цедефошрии", покажи сидящему там дежурному штилю. Он тебе даст билет со скидкой…" Галь покровительственно улыбнулся Максиму и потянул брата за рукав, намереваясь выскользнуть из толпы восторженно взирающих на них людей.
К ним пробилась молоденькая медсестра и уставилась на обоих братьев, переводя глаза с одного на другого. Вдруг она всплеснула руками и воскликнула тоненьким голоском: "О-ой! Да это же Гай! Га-ай! Ты меня помнишь?" – "Н-н-нет… Кто ты такая?" – озадаченно спросил Гай, глядя то на брата, то на окружающую толпу. Он снова схватился за уши, потом глянул на брата, покраснел и снова уставился на девушку. А девушка затараторила: "Да мы же с тобой в школе учились… Да, с Галем тоже, но с тобой… Я же Брурия, помнишь? Меня ещё девчонки за худобу прозвали Барби! А помнишь, как мы с тобой удрали с математики и целовались весь урок возле раковин для мытья рук… была контрольная, и нас сразу же после урока застукала математичка…" – широко улыбнувшись, напомнила Гаю девушка. – "Ну… да… Брурия… Это было круто… Но мы же были совсем детьми… Какой это был класс, пятый, шестой?" – "Какое это имеет значение! Я хочу, чтобы ты сейчас меня тоже поцеловал! Тогда ты говорил, что я здорово целуюсь… Помнишь, лапуль?" Гай растерялся. Ему вовсе ни к чему был этот вечер воспоминаний на глазах любопытной толпы, но он не представлял, как ему отвязаться от настырной Брурии-Барби. А что ему скажет брат, когда они, наконец-то, останутся одни? Неожиданно Брурия-Барби буквально присосалась к нему. Оторвавшись от парня и, восторженно глядя на него, оттолкнула обеими руками и, сияя своими огромными глазищами, пробормотала: "А ты всё так же хоро-о-ш! Ласковый и сильный! Теперь-то ты вспомнил маленькую Брурию, которая теперь Барби? Надеюсь, не забудешь?" – и, помахав обоим близнецам рукой, исчезла, оставив Гая в неловком недоумении.
Неожиданная встреча и жадный интерес присутствующих отвлекли братьев от всего остального. Максим незаметно выбрался из толпы и испарился. Подальше от греха – покуда братишки не вспомнили, зачем они пришли сюда, покуда не врубились, где могли его, Максима в картузе, видеть.
Близнецы слегка обалдели от столь бурного и неуёмного выражения симпатии к ним со стороны незнакомых людей, да ещё и из того круга эранийцев, с кем они старались почти не иметь дела. А тут ещё эта бойкая, настырная Брурия-Барби!..
После рейдов к упёртым антистримерам, после начавшихся весёло и захватывающе, но превратившихся в нечто безрадостное, поездок по запутанным просторам "Цедефошрии" в компании ожесточённых виртуозов, они успели забыть, что они были из первых организаторов популярных домашних кружков по азам фанфарологии, кружков, ставших у далетариев за короткое время весьма престижными. А тут – такое яркое напоминание! От этого одного немудрено было забыть всё на свете, в том числе и – ради чего они оказались в этом коридоре.
Пока близнецы Блох купались в лучах нежданной славы, испускаемой восторженно-шумными обитателями 2 этажа больницы, Хели удалось без проблем провести тихую, безучастную Рути мимо возбуждённой толпы, по коридору, к лифтам…
***
Галь и Гай, наконец-то, выбрались из постепенно рассасывающейся толпы всё ещё оглядывающихся на них обитателей и персонала больницы. Галь строго посмотрел на брата, жёстко схватив его за руку: "Что за Барби? Что-то я не помню, что она с нами вместе училась… И почему она на тебя внимание обратила, а не на меня?" – "Я… я… я… не знаю-ю-ю… брат… – заикаясь, заскулил Гай, пытаясь высвободить руку из клещевого братнина захвата. – Наверно, она помнит нас обоих, но почему-то решила обратиться ко мне. Может, это как раз был ты, что вместе с нею прогулял математику и целовался по закоулкам школы… Или я тоже прогулял, а целовались мы с нею вместе. Спроси у неё, почему она ко мне обратилась…" – "И что это за имя такое странное – Барби?" – "Она ж сказала, что её звали Брурия, а Барби – это вроде ник… или потом поменяла… на американский лад…" – продолжал мямлить Гай. – "Ладно, пошли. Надо мать поскорее забрать и доставить к Тимми прямиком. Иначе опять окажется, что мы недовыполнили задание…" – решительно рубанул Галь, и они зашагали по коридору, заглядывая во все комнаты.
Зашли в ординаторскую, в сестринскую, в процедурную… Но матери нигде не было, лечащий врач уже ушёл домой. Дежурные врачи просто не знали, о чём их спрашивают эти два потрёпанных дубона, и недоуменно пожимали плечами. Близнецы продолжали поиски…
Они вышли на полутёмную лестничную площадку покурить. Когда, задрав в наслаждении головы кверху, они ловили свой особый кайф, кто-то неслышно подошёл к ним сзади. Братья были схвачены за локти, крепко прижаты друг к другу, откуда-то сзади и сверху протянулись руки, и сначала у одного, потом у другого вытащили изо рта сигареты. Так же в молчании им завязали рты и глаза. Всё произошло так стремительно, что они, не успев выйти из состояния полу-возбуждённой нирваны, не успели среагировать. Они не знали, куда их ведут, только ощущали, что невольно наступают на ноги и толкают друг друга. Потом их куда-то везли в лифте, и эта поездка показалась им очень длинной, как будто лифт нёс их то ли в облака, то ли к центру земли.
Лифт остановился, и их так же молча, с завязанными ртами и глазами выпихнули из лифта, почти сразу вывели, судя по резкому ветру, наружу. Какие-то хриплые мужские голоса с сильным не то английским, не то каким-то ещё акцентом прогнусавили: "А теперь вы пойдёте прямо домой. И чтобы больше в этот район Эрании ни ногой, даже адрес постарайтесь забыть! Если вам, конечно, дорога ваша жизнь. И мать вы оставите в покое насчёт гнусных предложений от вашего гнуснейшего босса! И если хоть кому хоть одно слово… Из-под земли достанем!
Понятно? Ну… Шагом марш! Прямо и не сворачивая!" Их глаза и рты были развязаны. Было очень темно, и они не поняли, где оказались.
Только поняли, что это вроде какой-то скверик. Оба они были по-прежнему связаны вместе, но привязь немножко ослаблена. Близнецы чувствовали себя так, будто очнулись после хорошей пьянки или слишком сильного косяка, из тех, что им добывают аувен-мирмейские приятели из клана Навзи. Они ничего не соображали.
Поэтому им ничего не оставалось, как идти вперёд, туда, где, судя по огням и ночному уличному шуму большого города, пролегает одна из центральных улиц Эрании…
***
В то время, как Максим искусно и умело отвлекал близнецов Блох, Рути покорно плелась, ласково ведомая Хели, в сторону лесничной площадки, к лифтам. Хели усадила обессиленную и равнодушную Рути в небольшое кресло рядом с лифтом.
Потухшими глазами шарила Рути по сторонам и, казалось, ничего не видела.
Подошёл вызванный Хели лифт, и она ласково и осторожно ввела Рути в кабину, загораживая дверь. Рути даже не заметила, что Хели пару раз прокатила кабину вверх и вниз, пока они не вышли из кабины прямо в густые заросли. Это оказался небольшой садик у подножья пригорка, расположенного в тылу городской больницы.
Об этом садике в тихом квартале города знали, если ещё помнили, только старожилы Эрании. Его-то и обнаружил один из коллег Хели, и молодые люди согласились, что такой тихий и зелёный, и в то же время полузаброшенный уголок города – самое подходящее место для их исследовательской деятельности, тем более больница под боком.
Хели привела Рути в караванчик, провела через небольшой салон, уставленный неизвестной Рути аппаратурой. "Наверняка, Мотеле заинтересовался бы всем этим…" – устало подумала Рути, и глаза её снова заволокло слезами. Тем временем Хели привела её в маленькую комнатку, показала на удобную кровать, показала крохотную душевую, ласково и тихо предложила: "Располагайтесь, гвирти, чувствуйте себя, как дома. Пока вы будете устраиваться, душ примете, то-сё… а я приготовлю вам чаю, попьёте – и уснёте спокойно. Вам просто необходимо выспаться: я знаю, как вы провели последнюю неделю. А мы постараемся узнать всё, что сможем. Обещать ничего не могу, но постараемся сделать всё, что в наших силах. Мы пытаемся наладить видеосвязь с моим братом Ирмиягу, друзья зовут его кратко Ирми. Ваша дочь с ними, и, когда мы с ними свяжемся, я расспрошу подробнее, как она там.
Ещё мы ищем ваших родных, и есть серьёзная надежда, что скоро найдём…" – и Хели коснулась руки Рути, потом помогла ей устроиться и вышла, напоследок проговорив: "Не волнуйтесь, вас никто тут не потревожит: тут наше… э-э-э… убежище…" Рути промолчала. Кроме судьбы исчезнувшего Мотеле, её ничто не интересовало.
Даже о детях, даже о дочери, с которой ей так и не удалось связаться, она сейчас не думала. Все её мысли были только о Мотеле…
Хели чуть ли не силой убедила Рути принять душ, долго извиняясь, что не могла обеспечить ей тёплую ванну, помогла улечься в постель. Ей стоило немалого труда заставить Рути выпить большую кружку горячего душистого чая. Рути откинулась на подушки и безразлично закрыла глаза. Она только лепетала слабым голосом: "Спасибо, гвирти, о, спасибо… Не стоит беспокоиться… Мне главное… Моти… Где мой Моти… Моти… Моти… Моти…" – и с этим словом она задремала.
Она спала до полудня завтрашнего дня. Так долго ей никогда спать не доводилось…
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ. Второй виток