2. Городской романс
ОФЕЛЬ-ШОУ и далетарный рэпп А теперь расскажем о том, что происходило в Эрании, пока семья Блох отдыхала в Австралии.
Привычно погруженные в паутину жизненной текучки, эранийцы словно бы не замечали странной суеты, которая взвихрилась вокруг их любимого Парка. И уж, конечно, понятия не имели, что источник этой суеты – престижная эранийская фирма "Лулиания".
По вечерам, как всегда, живописные аллеи, пляжи, спортивные площадки, кафе, рестораны и концертные Лужайки привлекали посетителей Парка, как эранийцев, так и гостей города. Офелия Тишкер всё так же вела репортажи из любимого места эранийских элитариев, именуемого "Цедефошрия". При этом она не забывала привычно поругивать остальные Лужайки и их посетителей, с особой страстью обрушивая тучи критических стрел на "Цлилей Рина" и на исполняемую там музыку.
Эранийцы поначалу почти не прореагировали на лёгкую зыбь туманных намёков в двух-трёх коротеньких сообщениях в прессе о том, что в Эрании в обозримом будущем грядёт Большой музыкальный Турнир, то есть конкурс между различными музыкальными ансамблями и коллективами, представляющими популярные в Арцене стили, течения и направления. Не сразу и не все поняли, зачем и кому потребовалось это отнюдь не дешёвое мероприятие, в чём его смысл. Разумеется, на все высказанные и невысказанные вопросы, как всегда, давала многословные ответы Офелия Тишкер:
"Настало время определиться с культурными предпочтениями нашего общества. Не самым лучшим образом перед лицом мировой культуры выглядит постоянная борьба культурных пристрастий, сотрясающих общество, претендующее на полноправное представительство в мировой культуре. С таким, с позволения сказать, "культурным плюрализмом", ничего общего не имеющим с истинным плюрализмом и свободой самовыражения, нам никогда не занять подобающего места в семье цивилизованных народов. Выбор нашей культурной столицы, Эрании, по праву считающейся жемчужиной Арцены, обусловлен наличием в городе прекрасного, самого лучшего в Арцене Парка и самой лучшей Большой акустической Ракушки во всемирно известной и любимой эранийскими элитариями и интеллектуалами "Цедефошрии"!" Попутно и как бы между прочим почти в каждой своей статье Офелия прохаживалась по адресу руководителей многочисленных непомерно раздутых театров и ансамблей:
"Непозволительно медленно происходит рост мастерства этих коллективов, в программе которых до сих пор слишком мало того, что отвечало бы культурным запросам современного элитария-интеллектуала. А с некоторых пор мы в этой сфере наблюдаем попятное движение – к культурному регрессу. Приходится не без огорчения отметить, что руководители, а также спонсоры так называемых "традиционных направлений культуры и искусства" продолжают организовывать множество новых серых, бесцветных музыкальных ансамбликов, группочек, а также всевозможных театральных труппочек. Есть основание полагать, что непомерное раздутие их числа продиктовано не чем иным, как желанием, так сказать, "пристроить к культуре" потерпевших фиаско на прочих поприщах "родных и близких человечков". Мало того, что эти бесцветные и безвкусные ансамблики, группочки и труппочки непонятно, каким образом, заняли многочисленные живописные Лужайки и сцены-ракушки нашего любимого Парка. Они ещё и постоянно пристают к администрации "Цедефошрии" с необоснованными и назойливыми требованиями аренды престижного учреждения культуры, обладающего прекрасными концертными качествами, – для своих скучных и унылых выступлений, которые почти перестали привлекать массового зрителя. Любому непредвзятому наблюдателю ясно, что по причине резкого падения былого (не исключено – изначально сильно раздутого!) престижа, эти коллективчики деятелей (точнее – делателей!) "от искусства" стали абсолютно нерентабельны. Желанием любой ценой вернуть себе утраченный престиж, а с ним и ухнувшие в ту же бездонную бочку утраченного престижа доходы вызваны их притязания на самую престижную, самую лучшую сценическую площадку Эрании! Им кажется, что сама по себе престижная сцена вернёт им утраченную любовь народа! Не выйдет, хаверим! Серость – она и в Большой Ракушке серость!" К публикациям Офелии, где она привычно поливала помоями "Цлилей Рина" и всё, что с нею так или иначе связано, эранийцы уже привыкли. Но её последняя статейка, где она с подобной же страстной яростью набросилась на другие течения традиционной музыкальной культуры, немало удивила и даже возмутила тех эранийцев, которые любили свои Лужайки и выступающие на них ансамбли, но практически не посещали престижную "Цедефошрию". Люди шумно и бурно обсуждали статью Офелии.
Может быть, волна возмущения привычно поднялась, поплескалась, да и схлынула бы, если бы…
Если бы в пабе "У Одеда", что в Эрании-Бет возле рынка не произошёл скандальный инцидент. Началось с того, что владелец паба Одед Рагильский затеял спор с одним из завсегдатаев своего паба. В пылу спора, почти охрипнув от возмущения, он внезапно распалился и… вскочил на стол, за которым сидел его оппонент, выхватив у него из рук последний номер "Бокер-Эр" со статьёй Офелии. Потрясая газетой с упомянутой статьёй и возбуждённо притоптывая ногой, Одед начал громким голосом зачитывать самые острые фразы, на которые обыкновенно так щедра Офелия.
Никто не мог понять, какая муха его укусила… Распаляясь всё больше и больше, он неожиданно принялся рвать на мелкие кусочки газету и расшвыривать клочки по сторонам. Один из клочков бумаги угодил в кружку пива кого-то из сидящих поблизости от места, где ораторствовал Одед. Тот, рассвирепев, плеснул полную кружку в широкое, покрасневшее лицо разбушевавшегося Одеда, продолжавшего яростно пританцовывать на столе и самозабвенно кромсать газету. Никто не заметил, как началась всеобщая свалка, выплеснувшаяся из паба на улицу.
К постоянным посетителям паба Одеда и завсегдатаям прочих пабов, к любителям простых, любимых всеми песен и танцев незаметно присоединились и прочие эранийцы.
Только кип, пейсов и цицит, характерных примет обитателей эранийского предместья Меирии не было видно в бурлящей толпе. Как видно, до их Домов Учения волна возмущения ещё не докатилась, тем более паб "У Одеда" – совсем не то место, в которое имела обыкновение заворачивать меирийская молодёжь. Зато почти сразу набежала толпа из гимназии Галили: против возмутителей спокойствия выступили силоноиды-далетарии. При подходе к пабу к ним присоединились их друзья-приятели постарше, все сплошь члены многочисленных спортивных секций восточных единоборств при клубе "Далетарий", живущие в Эрании-Алеф-Цафон и Эрании-Далет. С кличем: "Не дадим в обиду нашу Офелию! Защитим наши духовные и интеллектуальные ценности! За наш Силонокулл – далетарии, вперёд!" – они бросились в самую гущу свалки возле паба при городском рынке. Уж не стоит говорить, скольких бойцов с обеих сторон, воюющих за гармоничное сочетание чистоты и плюрализма в эранийской культуре, пришлось вытаскивать из свалки, а затем и встречать из травм-пунктов.
Восточные единоборства в деле защиты свободы эстетического самовыражения – дело серьёзное!
О пике и спаде встречных и поперечных волн возмущения впоследствии много писалось в "Бокер-Эр". Ни у кого не возникло даже вопроса, где была во время этой потасовки сама её косвенная виновница Офелия Тишкер. Никто не видел, чтобы в гуще событий мелькало её знаменитое мини-платьице цвета зыбучих трясин и новенький диктофон того же модного оттенка. Зато именно она выдала в "Бокер-Эр" репортаж, переполненный многочисленными красочными подробностями, об этом скандальном событии. Офелия уже хотела было обвинить Одеда Рагильского в пособничестве самым тёмным силам, окопавшимся на Лужайке "Цлилей Рина" и в Меирии. Но ей вовремя тонко намекнули, что Одед Рагильский – свой в доску, простой парень из гущи народной, представитель торговой элиты квартала Бет. Но самое главное: паб "У Одеда" – одно из любимых мест времяпровождения правильной эранийской молодёжи. Далетарии частенько заглядывают к нему на огонёк в пятницу вечером попить свежего, прямо со льда, пива и закусить свежим салатом с креветками, или самыми свежими и вкусными в Эрании и окрестностях копчёнными и маринованными омарами. То бишь, в антистримерстве Одеда Рагильского никак не заподозришь, ну, просто ни с какой стороны!..
По следам событий вокруг бара хлынули потоки писем далетариев, в которых питомцы престижной эранийской гимназии, усеяв строки немалым количеством грамматических ошибок, выражали свой восторг и всемерную поддержку смелым мыслям любимой журналистки, отлитым в не менее смелые и чеканные слова и обороты. Как всегда, нашлись желающие объяснить этот скандал провокационными происками хулиганствующих меиричей, а может, и затесавшихся меж ними откровенных антистримеров из Неве-Меирии. Их совсем недавно прозвали фиолетовыми – за модный в их среде цвет воинствующего антистримерства; это прозвище властители элитарных дум сочли в меру политкорректным, и оно в конечном итоге заменило не только традиционно неполиткорректное досы, но даже узкоместное меиричи. Имя Одеда, разумеется, благоразумно не упоминалось ни в письмах, ни, естественно, в репортаже Офелии: а то ещё, неровён час, перестанет угощать своими непревзойдёнными салатами с креветками и копчёными омарами, или перестанет открывать свой паб в пятничные вечера, а там и – о, ужас! – докатится до удостоверения о кашруте!
Некоторое время письма далетариев и примкнувших к ним многочисленных компаний младших подростков публиковались в каждом номере "Бокер-Эр". Желающих почитать их и посмаковать своеобразный стиль, отражающий искреннее возмущение юных авторов, оказалось на удивление много. Тираж газеты в одночасье взлетел недосягаемо. Но очень скоро вернулся к прежней цифре, потому что даже такое изысканное развлечение средним эранийцам быстро приелось. Пришлось издателям искать новую, не менее громкую приманку для непритязательного читателя. И таковая нашлась.
***
Спустя короткое время на улицах Эрании-Далет появились тинэйджеры, распевающие, вернее – скандирующие искусно положенные на шумовое сопровождение самые смелые строки из статей Офелии Тишкер. Кто стоял у колыбели этой группы далетарного рэппа, объявленного выражением молодёжного протеста "против наглого и хулиганского поведения окопавшейся в Эрании фиолетовой черни, вознамерившейся захватить наш любимый Парк, наш любимый город", никто не знал.
Подозревали даже Виви Гуффи, но он от этой инициативы отмежевался в интервью, которое поторопилась взять у популярного певца Офелия: "Ну что ты, Офелия! Это не я! Это и стиль-то совсем не мой! Это кто-то из юной поросли, из тех, кто ныне называет себя далетариями! Да, не скрою: это мои славные поклонники и наследники.
Конечно, они ещё не доросли до элитариев, некогда создавших "Клуб юных силоноидов", но мощная перспектива ощущается! Не исключено, это они – помнишь? – пару лет назад объединились в подростковую группу "Шук Пишпишим". – "Ты уверен, что это те самые ребята, Виви?" – "Почти уверен. Нынешняя мода позволяет молодёжи скрывать свои лица за густым обилием средств самовыражения. Но мне кажется, я уловил некоторые характерные признаки… Впрочем, не исключено некое разветвление музыкальных стилей… А соответственно и группа может по-другому называться…" В качестве звукового сопровождения далетарии, вслед за удачным опытом одного из участников звёздного коллектива Ори Мусаки, использовали стиральные доски ихних бабушек… Этот ставший в одночасье весьма популярным музыкально-бытовой инструмент явился предметом поиска во всех кладовках, подвалах и чердаках Эрании, да и всей Арцены. Вскоре на чёрном рынке стиральную доску ихней бабушки можно было приобрести только за очень большие деньги. Впрочем, родители-элитарии на удовлетворение самых невероятных желаний своих талантливых отпрысков никаких денег не жалели. Ведь таково главное требование недавно созданной Комиссии по защите прав ребёнка на счастливое детство. На то они и элитарии, чтобы этому требованию неукоснительно следовать! Кто-то в спешном порядке уже поставил на поток производство этого популярного у тинэйджеров музыкального инструмента.
Цены этот поток, сходящий с полуподпольного конвейера, однако, не сбивал.
Поговаривали, что налоговое управление смотрит весьма снисходительно и с пониманием на растущие доходы хозяев этого конвейера, за которыми незримо стояли никому неведомые люди нашего старого приятеля Тимми.
***
Настал день, и далетарии во всеоружии стиральных досок ихних бабушек вышли на центральные аллеи Парка. Широкой шеренгой, элегантно, но решительно расталкивая встречных и поперечных, они чеканили шаг в такт с синкопами, отбиваемыми на стиральных досках ихних бабушек и во всю мощь своих юных глоток распевали:
"Мы не дадим Офелию в обиду:
Силонокулла свет она для нас!
Кто с нами, тем дано его увидеть!
А кто не с нами – значит, против нас!..
Всё глубже, и дальше, и выше
Винтится могучий пассаж!
А если поехала крыша,
Тем лучше для нас и для вас!!!" Вскоре бойко и громко рэппующие тинэйджеры-далетарии прямо на аллеях Парка возродили стремительно набирающую популярность группу "Шавшевет", отпочковавшуюся от группы "Шук Пишпишим". Эта группа была сразу же замечена Офелией и приглашена на телевидение. Новомодный шлягер "Мы не дадим Офелию в обиду!" под аккомпанемент стиральных досок ихних бабушек и лужёных глоток, исполняемый шавшеветами в самых лучших традициях силонокулла, вскоре стал музыкальным джинглем, открывающим телешоу, которое Офелия Тишкер вела на центральном телевидении по вечерам в пятницу.
Гвоздём телешоу были интервью, которые неутомимая Офелия организовывала с самыми различными представителями почти всех слоёв эранийского общества. Эти интервью умело перемежались композициями "Звёздных силоноидов" Ори Мусаки и других близких к этому течению групп. Кто-то из эранийских острословов назвал программу Офелии – ОФЕЛЬ-ШОУ. Название прижилось, а сама программа вошла в историю эпохи силонокулла яркой вехой.
***
В один из пятничных вечеров те лулианичи, кто смотрел по телевизору ОФЕЛЬ-ШОУ, были несказанно удивлены, увидев на экранах ничем не примечательного коллегу Зяму Ликуктуса, одного из соратников Пительмана. "Неужели и этот – восходящая звезда рекламной кампании струи подобающей цветовой гаммы?" – дивились лулианичи, удобно устраиваясь в креслах перед экранами. – "Надо же, какого яркого и своеобычного типуса раскопала наша неугомонная Офелия!" – думали прочие эранийцы, с интересом поглядывая на блёклого мужчину средних лет с жиденькой бородёнкой, робко пристроившегося на кончике студийного кресла. Его розоватое, костистое лицо, имеющее форму удлинённой, как бы слегка искривлённой груши, было покрыто густой сеточкой морщин, блёклость подчёркивали невыразительные серые глазки и тусклые, реденькие, в тон глазкам, серые волосики. Голову покрывала кипа такого же блёклого оттенка. Улыбка робкого просителя, пожалуй, была единственной яркой приметой этого, на первый взгляд, ничем не примечательного человечка. Тихим, под стать своему облику, а главное – улыбочке, голосом он рассказывал, как однажды решил – ради стремления к открытости и дружбе со своими светскими коллегами! – пойти в "Цедефошрию" на Концерт Века, и какое сильное впечатление это на него произвело. Естественно, Зяма не рассказал, как героически боролся с чувством непонятно, как и почему подступившей к нему дурноты, когда на него навалился ввинтившийся в мозг проникновенный и вкрадчивый пассаж дуэта силонофона и ботлофона.
"Нам не надо бы закрываться в своей маленькой ракушке Лужайки "Цлилей Рина"!
Надо, надо бы приобщаться к мировой культуре, которую в нынешнее такое динамичное время символизирует новейшая струя! Я, обычный житель Меирии, простой Зяма в кипе, стал первым в стремлении приобщиться к струе. Но – уверен! – я буду не последним! Нет, не последним! За мною потянутся другие! Уж если известные кумиры посетителей "Цлилей Рина" сочли возможным исполнять в сопровождении шофара современные песни Арцены, то почему бы на силонофоне не исполнить какую-нибудь хасидскую песенку! Почему бы нет, я вас спрашиваю? Ведь это и есть открытость и взаимопроникновение культур различных течений!" При этих зяминых словах ядовитая улыбка зазмеилась по тёмно-зелёным, по моде, губам Офелии, глаза таинственного оттенка зыбучих трясин вспыхнули хищным блеском. Она вяло похлопала одной ладошкой о другую и поощрительно проговорила: "Ну, что ж, адон Ликуктус! В вашем лице мы справедливо усматриваем первые капли струи подобающей цветовой гаммы, с трудом пробивающейся на вашей сухой и безжизненной почве. Вы в наших глазах вестник нового и прогрессивного, добровольный посланник в мир прошлого, отжившего и застывшего, упорно цепляющегося за жизнь. Только вот… Во-первых, вам, адон Ликуктус, как никому, должно быть известно вредное влияние звучания шофара на человеческий организм, и в первую очередь – на высшую нервную деятельность. Жаль, что, упомянув шофар опасного халтурщика и фанатика Ронена, вы ни слова не сказали об его вредном влиянии именно на вас. Ну, беседер… Со временем вы сможете и это оценить по достоинству. Потенциал у вас имеется… – Офелия ласково и покровительственно ухмыльнулась левым уголком своих ярких и подвижных губ: – Поэтому оставим это, поговорим о том, как вам превратиться в полноценного посланника, вестника прогресса в мире застывшего прошлого. Я бы посоветовала начать с внешнего вида: убрать с головы и лица все лишние волосы.
Эти пейсы, эта кустистая борода, усы…" Офелия знала, что её слова о кустистой бороде Зямы вызвали смех у зрителей – на такую реакцию она и рассчитывала. "Но у меня нет пейсов… Это вовсе не пейсы", – недоуменно, испуганно забормотал Зяма.
Офелия проигнорировала жалкое бормотание Зямы и продолжала: "Я не призываю вас, человека средних лет… вы же человек средних лет, не так ли? – Зяма осторожно кивнул. -…следовать новой молодёжной моде, отнюдь! Все эти забавные пёстрые ёжики и павлиньи перья оставим вашему сыну… У вас же есть сын? А-ах, у вас три дочери? Ну, и для них найдётся нечто в духе времени. Вот, взгляните на меня! – и Офелия кокетливо повела своими великолепными плечами. – А то – посмотрите…" Перед Ликуктусом тут же веером раскинулись на низеньком столике цветные фотографии с последнего показа мод в Париже. С нескрываемым торжеством Офелия демонстрировала Зяме модели купальников, нежно воркуя и наслаждаясь его смущением: "Вот эти дремучие излишества надо убрать, – популярная журналистка бесцеремонно подёргала его за жидкую бородёнку. – Только тогда, глядя в ваше открытое, свободное от хмурых излишеств лицо, мы сможем говорить об открытости всему новому и прогрессивному, сможем поверить вашему стремлению к открытости!
Начните новое течение, борьбу за новую моду в вашей среде. Вы ещё увидите, как за вами устремятся фиолетовые. И в том числе погрязшие и упёртые в фанатичной замшелости поселенцы Неве-Меирии! Мы смеем надеяться, что как это всегда было, есть и будет: именно молодёжь – и меирийская не исключение! – окажется в первых рядах необоримого стремления ко всему новому, прогрессивному, современному, открытому, свободному, скинувшему тесные оковы ненужных и отживших, скучных и унылых условностей!" После упомянутой передачи ОФЕЛЬ-ШОУ никто в "Лулиании" почему-то не захотел разговаривать с Ликуктусом. Все бурно и громко обсуждали эту передачу, рассказывали религиозным коллегам, которые не видели ОФЕЛЬ-ШОУ, как это было забавно – видеть и слышать с экрана известного всей "Лулиании" соглашателя и гения компромиссов. Да ещё и в сопровождении лёгкого фона, коим послужил уже упомянутый джингль для далетарного рэпа и стиральной доски, исполненный группой "Шавшевет"!.. Одним Зяма казался весьма удачной, не лишённой некоторой экстравагантности, находкой Офелии Тишкер, других разозлил странный подбор Офелией столь сомнительного героя телешоу. Но все без исключения зрители этой передачи сошлись на том, что это была самая забавная передача за последние несколько недель. Любви и популярности Зяме это, однако, не прибавило ни на миллиграмм. И бедный Зяма, так надеявшийся, что теперь-то, после телешоу Офелии Тишкер, на него обратят внимание, одиноко тосковал в курилке, размышляя про себя:
"А чего я такого сказал, чего не должен бы сказать?.." "У Самовара" Максим и Ирми, выйдя из главного подъезда "Лулиании", зашагали в сторону окраинных кварталов Эрании, огибаемых скоростным шоссе, отделявшим Эранию от её пригородов. Вчера Ирми сдал машину в гараж на ежегодный техосмотр, и по такому случаю, друзья решили в кои-то веки прогуляться пешком – уж очень не хотелось трястись и толкаться в автобусе. Тем более погода благоприятствовала прогулке.
Вдруг Максим сказал: "Слушай, Ирми, я хотел бы подойти к тому самому клубу, где, – помнишь, я рассказывал? – я уборкой подрабатывал… ну, до того, как его закрыли на ремонт!.. Подойдём сейчас?" – "А ты уверен, что там закончился ремонт?" – "Говорили, эта эпопея на месяц. Прошло уже 2 месяца, а они не звонят. Может, и открылись уже, а обо мне забыли". – "Ну, пошли… Вот только не знаю, как они меня примут. Ты-то там свой человек, а я… По-русски не понимаю… В армии усвоил вроде бы с десяток колоритных ругательств, наверно, забыл уже… Ты же знаешь – меня немного интересует твоя любимая бардовская песня. Твои кассеты, уж ты прости, меня не впечатлили!.. По-моему, спиричуэлз и даже просто традиционный классический рок куда лучше. Уж о хасидском роке я и не говорю!" Максим помолчал, с улыбкой взглянул на друга и принялся объяснять: "Кто же сравнивает разные вещи!..
Это принципиально другой жанр. Так сказать, современная русская городская музыкальная культура, как я это понимаю. Главное там, на мой взгляд – тексты.
Причём на прекрасном образном русском языке с примесью сленга – я имею в виду классику бардовской песни. К сожалению, зачастую… у, скажем так, – не самых талантливых бардов… музыка не на самом важном месте, хотя есть и очень мелодичные песни. Но это… ну, совсем особое, то, что будит в душе тех, для кого это с детства, с юности близко… Музыка – вкупе с мелодикой и ритмикой речи… Не знаю, как тебе объяснить…" – "Да я тебя понимаю. Вот только… не понимаю, про что там поют…" Так, за разговорами, друзья дошли до окружного шоссе, где на углу, как помнил Максим, должно было стоять обшарпаное трёхэтажное здание, боковая дверь которого вела в обычную четырёхкомнатную квартиру, где и размещался клуб молодых выходцев из России. Окна выходили на оживлённое шоссе, по другую сторону которого за просторным пустырём начинались кварталы Меирии, где Ирми и Максим снимали вместе крохотную квартирку-студию. Чуть дальше находилась йешива, которую они оба посещали по утрам до работы и где, собственно, познакомились и подружились.
***
До того, как Ирми устроил его на работу в "Лулианию", Максим, бродя в поисках работы, случайно вышел на этот клуб, зашёл туда и пристроился делать уборку.
Окончив работу, он подсаживался к весёлой компании молодёжи, для которых русский был родным языком. Вместе они слушали любимые с юности песни под гитару, Максим тихо и робко подпевал, критически оценивая свои музыкальные способности и особенно голосовые данные. Ему доставляло удовольствие слушать и любительские импровизации на темы этих песен в исполнении заводных и талантливых парней и девчат. Сладкую ностальгию будил остроумный студенческий трёп, бесконечные анекдоты на темы советской и новой, постсоветской жизни. И всё это вокруг традиционного в Арцене стола, уставленного блюдами с закусками, острыми бурекасами и сладкой выпечкой, орешками, сухофруктами и прочими лакомствами. И многочисленные разноцветные бутылки с всевозможными лёгкими напитками, соками, колой и тому подобным – всё это ребята организовывали вскладчину, к чему Максим охотно присоединился. Очень быстро его признали и полюбили в компании. Поэтому, даже начав работать в "Лулиании", он продолжал время от времени приходить сюда.
Со временем он потихоньку начал беседовать с ребятами о том, что изучал в йешиве или узнавал в доме Доронов. Своими беседами он сумел заинтересовать компанию, собиравшуюся в тесноватом, но уютном помещении этого полуофициального клуба.
Рассказал он им и про Лужайку "Цлилей Рина", и про своих друзей Доронов, но это почему-то вызвало у любителей бардовской песни всего лишь вежливый интерес, а рассказ о шофаре Ронена – даже неявно выраженный скепсис. Никто почему-то не изъявил желания хоть разок пойти на концерт "Хайханим". Только много месяцев спустя он встретил кое-кого из этой компании – нет, уже не на Лужайке "Цлилей Рина", которой к тому времени не существовало, – а в другом месте, где начали собираться любители хасидской музыки, поклонники дуэта "Хайханим" и юношеского ансамбля "Тацлилим".
При клубе почти стихийно возникли и какое-то время просуществовали крошечные группы ульпан-гиюра, вроде филиалов больших, существовавших при культурном отделе ирии (экзамен сдавали на общих основаниях в городском раввинатском суде).
Максим беседовал с учениками этих групп об истории и традиции, обмениваясь знаниями, которые он получил в йешиве, а они, в свою очередь от преподавателей-добровольцев на занятиях в своих маленьких группках. Это были, конечно же, не лекции, а непринуждённые беседы за чашечкой кофе. С молодыми парнями он иногда собирал миньян и организовывал Арвит (вечернюю молитву), за что удостоился симпатии одного из раввинов, занимавшихся с этими молодыми людьми. Максим рассказал Ирми об этих ребятах и собирался привести его в клуб и познакомить с этой компанией.
Неожиданно клуб закрыли на ремонт.
***
И вот сегодня друзья по дороге с работы направились туда, где, по словам Максима, находился клуб. Максим ещё на подходе принялся высматривать, где оно, знакомое здание – и не мог найти: "Ничего не понимаю… То ли я заблудился, и это 2-3-мя кварталами дальше, или… Ну, не могли они так всё перестроить!" – в недоумении бормотал парень. Ирми вопросительно и с интересом оглядывался по сторонам: пешком он по этим кварталам давно не ходил, с тех пор, как приобрёл машину, и за это время улицы преобразились.
Перед друзьями выросло облицованное сверкающей плиткой из неведомого материала трёхэтажное здание с неоновой вывеской, на которой на русском языке славянской вязью было написано: "У САМОВАРА". Тут же красный, потешно подбоченившийся самовар пускал голубоватые колечки неонового пара, а внизу та же надпись на иврите, зачем-то тоже исполненная с неудачной попыткой стилизации под славянскую вязь. Максим посмотрел на номер дома и удивлённо проговорил, не глядя на Ирми: "Нет, никакой ошибки, всё точно: номер дома тот же. Значит, это и есть новый клуб! Вот это да-а-а!!!" Они вошли вовнутрь, и Максим оторопел. Ирми изумлённо поднял брови – по рассказам Максима он представлял себе "русский" клуб немного иначе. У входной двери сидел знакомый Максиму охранник из ближайшего супермаркета, по имени Виктор – с ним Максим тоже когда-то познакомился в клубе. Перед охранником на столике хрипло верещал старенький транзистор. Он широко улыбнулся, увидев Максима, и сразу же ему поведал, что старый клуб более не существует. Куда разбрелись его завсегдатаи, никто не знает, но ему, Максиму, в обновлённом клубе должно ещё больше понравиться. Ему тут всегда будут рады, и первым он, Виктор, которому удалось устроиться сюда работать на очень приличную зарплату.
"Вот, Максюша, тут у нас нынче собирается много новых и интересных людей. Ты с ними обязательно подружишься: молодые, заводные, весёлые! Ну, малость постарше тебя! Наш клуб, чтоб ты знал, находится под покровительством ирии Эрании и лично адона Ашлая Рошкатанкера! Нам крупно повезло, что ирия обратила внимание на этот клуб – уж очень жалким он был, ты же помнишь! Вот и решили модернизировать его, отвалили кучу денег, сделали ремонт… Смотри, какой получился клуб-игрушка! И даже название отличное придумали ребятки – "У самовара"! А в гостиной увидишь и сам самовар!" – и Виктор, ухмыльнувшись, указал пальцем с длинным ногтем в сторону гостиной.
И действительно! Куда девался старенький уютный клуб?.. Глазам друзей предстал вестибюль, в углу – даже нечто типа гардероба, что будило у Максима щемящее-ностальгические ассоциации с одним из небольших питерских театров при доме культуры. Просторные классы для занятий, в основном – для вновь организованной группы ульпан-гиюра.
Виктор глянул на Ирми и перешёл на иврит. Понизив голос, он рассказал, что на втором этаже оборудовали помещения для различных кружков и секций по интересам.
Это заинтересовало Ирми, который робко предположил – не сможет ли он устроиться тут вести секцию борьбы для молодых парней, посещающих клуб? Виктор отнёсся с одобрением к желанию Ирми. Оглядев парня с ног до головы, уверенно высказал мысль, что Ирми очень даже подойдёт. Максим посоветовал другу сначала оглядеться.
Ещё Виктор обмолвился, что на третьем этаже располагается благоустроенное общежитие для слушателей группы ульпан-гиюра: уютные квартирки со всеми удобствами на двоих-троих. "Но туда, – тут же почти с испугом и оглядываясь по сторонам, зачастил тихим голосом Виктор, – никого посторонних не пускают, даже охранник у них свой, и убирают коридор, холл и лестницу сами. Поэтому… т-с-с!..
А вы, мальчики, можете довольствоваться уборкой первого этажа, в основном вестибюля и гостиной, – добродушно посмеивался Виктор, – тоже неплохой заработок!
Тут вообще очень неплохо платят!" Коридор, в который выходили двери двух-трёх комнат для занятий, вёл из вестибюля в просторную гостиную, треть которой занимал громадный стол. В гостиной можно было неплохо провести время, заодно и перекусить. Ребята оторопели, увидев, чем можно перекусить в гостиной обновлённого клуба. Стол, накрытый кружевной и вышитой в русском народном стиле скатертью, был уставлен небывалым обилием всевозможных закусок. Посреди стола пускал пар огромный русский самовар (с которого, не иначе, срисовали "неоновый" на вывеске). Между двумя широкими окнами с белоснежными портьерами, навевавшими воспоминания об окнах в Большом Академическом театре, стояла тумба, а на ней телевизор с огромным экраном.
Рядышком маленький журнальный столик, на котором разбросаны многочисленные брошюрки и газеты. Это была в большинстве своём рекламная дребедень, которую имеют обыкновение рассовывать по почтовым ящикам в Арцене всевозможные компании, мелкие коммерческие предприятия и начинающие бизнесмены, а также во множестве газеты и журналы на русском языке. Друзья не сразу заметили, что заваленная всей этой дребеденью, на столике ненавязчиво и аккуратно сложена стопка последних номеров "Бокер-Эр". Не сразу обратили они внимание и на то, что за закуски живописно громоздятся вокруг важно попыхивающего самовара – потому что самовар привлёк их, особенно Ирми, самое пристальное внимание. Он и на самом деле был самым колоритным и ярким предметом, по сути – доминантой интерьера гостиной обновлённого клуба. Максим помнил, что в старом клубе небольшой стол был заставлен привычными лакомствами из обычного эранийского супермаркета, и их кашерность не вызывала сомнений. В уголке тихонько и привычно попыхивал обыкновенный титан с кипятком, – вспомнил Максим, глядя на самовар. Почему бы сейчас могло быть на столе что-то иное? Позже Максим узнал, что стол в гостиной нового клуба постоянно ломился от деликатесов от Петра и Павла, не так давно возникшей и процветающей русской продуктовой сети. Покинув в тот день клуб, они обнаружили, что один из магазинов этой сети находится в том же здании за углом.
***
Назавтра Максим с Ирми пришли в клуб после работы и тут же принялись за уборку вестибюля, постепенно перейдя в гостиную. Ловко орудуя влажной тряпкой, Максим с нетерпением поглядывал то на одну, то на другую дверь, ведущую в гостиную, ожидая (вопреки сказанному Виктором), что вот-вот в гостиной соберутся его старые приятели, с которыми он хотел познакомить Ирми. В том, что они тоже должны были вернуться в обновлённый клуб, Максим почему-то не сомневался.
Народ, преимущественно парни и девушки возраста 25-30 лет и старше, начал собираться, когда Максим и Ирми привели себя в порядок и остановились возле стола. Между тем гостиную заполнила во всех отношениях совершенно иная публика, ничуть не похожая на старых приятелей Максима. Ирми с вежливым удивлением поглядывал на этих ребят, думая, что не очень их облик вяжется со сложившимся у него представлением о выходцах из России, которое он получил от тесного общения с Максимом. Оба друга с робким недоумением поглядывали на незнакомую шумную и развязную компанию. Максим тихо и скороговоркой пересказывал Ирми слова Виктора, сказанные им накануне по поводу тусующейся тут публики. Слушая его вполуха, Ирми с интересом наблюдал, как вокруг стола шумно и по-хозяйски располагались учащиеся недавно сформированной группы ульпан-гиюра.
Гораздо позже они узнали, что эта группа находилась под особым покровительством ирии и лично адона Рошкатанкера. Занимались тут и другие группы, но они не бросались в глаза, держась особняком и несколько в тени. Во всяком случае, их друзья видели пару раз, этакими тенями шмыгающими по коридору, но ни разу не встретили в гостиной "Самовара"; очевидно, у них был другой стол и другие закуски.
***
В шумной компании, прочно обосновавшейся в гостиной клуба, сразу бросилась в глаза крупногабаритная особа, на вид ей можно было дать то около 25, то больше 30; но она умело создавала себе имидж юной озорной девчонки. При этом она явно задавала тон в женской половине компании. Мужчины ласково обращались к ней: Даша, Дашенька, Дарьюшка. На тщедушного, невысокого с бледно-сероватым лицом Максима никто не обратил внимания. Зато возвышающийся рядом с ним высокий, атлетически сложенный, мускулистый и спортивный парень с пышной светло-русой курчавой шевелюрой, прикрытой тёмно-фиолетовой вязаной кипой, густой бородой и золотистыми пейсами, озорно выглядывающими из-за ушей, привлёк пристальное внимание, особенно женской половины группы. Дарья тут же смекнула, что к этому парню, застенчиво застывшему неподалёку от стола и поглядывающему ярко-синими глазами на бесцеремонно изучающее его множество лиц, по-русски обращаться бессмысленно.
Максим решил первым проявить инициативу и обратился к шумной компании: "Привет, ребята. Я – Максим, тут у вас в клубе подрабатываю на уборке. А это мой друг Ирмиягу, он из Америки. Сейчас он мне помогает. Вообще-то мы с ним вместе работаем в "Лулиании" младшими инженерами и на пару снимаем квартиру тут недалеко, в Меирии". – "О! У тебя друг из Америки? Это интересно! Я угадала, что он не из наших, сразу секу импортный товар! – играя глазами, произнесла Дарья нараспев и потешно окая. – Только чего это он в Меирии поселился? Это же не престижно!" – "А ты-то сам, откуда такой гусь?" – спросил его тощий небритый замызганный мужичонка в вытянутом свитере непонятного оттенка, который на Руси называют серо-буро-малиновым. – "Ну, вообще-то я приехал из Питера… Просто, когда тут был старый клуб, я там тоже подрабатывал, и у меня сложились отличные отношения с теми ребятами. Вот и пришёл по старой памяти, ну, и подработать заодно… Я вообще-то думал – снова их увижу. А Ирми просто пришёл со мной – посмотреть, ну, и мне немножко помочь". – "Ну-ну! Всякий труд почётен! Стало быть, будем знакомы. Ты увидишь, что наша компания ничуть не хуже той, бывшей, а то и лучше!.. И, мне сдаётся, тебе больше подойдёт. Тебя, стало быть, Максимом кличут, ну, а меня – Вован! Стало быть, Вован Зейфер. Я тут навроде как староста группы. А нашу подругу, – и он, широко ухмыляясь, повёл широким жестом в сторону Дарьи: – звать Дарья Зимина. Она у нас из Москвы, из универа, а тут и нынче – за хозяйку "Самовара" и прилагаемого к нему пойла. Садитесь, ребятки, располагайтесь!" Ирми продолжал стоять, и Максим тихой скороговоркой пересказал ему самое главное из сказанного. Друзья уселись с краешка стола. Ирми молчал, с добродушным любопытством оглядывая сидящих за столом. Максим незаметно для себя втянулся в непринуждённый обмен лёгкими репликами, в ходе которого успевал растолковывать Ирми, о чём идёт речь. Между делом он обмолвился: "А у нас в Питере на Петроградской стороне…". Дарья тут же, вскинув голову, с насмешливым интересом уставилась на Максима: "Ты хочешь сказать, что в Питере живут такие прикольные мальчики? – последнее слово она произнесла с придыханием. – У нас в Москве тоже прикольная публика, лимита всякая, порой по улицам шатается! Нас, столичных, ничем не удивишь!" – "Дашка, ну, чего ты заливаешь! Ты ж с Урала, даже не с Тюмени, а глубже!" – раздался весёлый женский голос откуда-то сбоку. – "Вы о чём, девушки! Разве столь уж важно, кто откуда приехал?" – пожал плечами Максим и улыбнулся. – "Точно! Важно, что мы сейчас здесь, все вместе, в этом славном, гостеприимном и тёплом приморском городе!" – "Давайте споём по этому случаю! – хрипловато промурлыкал Вован, доставая из кармана мятую пачку сигарет; залихватским жестом выщелкнув сигарету, он подхватил её ртом. – Дашка, хочешь закурить?" – "Ты куришь?" – бросил Максим, хотя это его совсем не интересовало – курит, или не курит эта чересчур бойкая девица. – "А мы тут все курим – трубку мира! Как же в Арцене без трубки мира! То бишь, хороших американских сигарет! – небрежно обронила Дарья, – Хочешь, небось?" – "Не, я давно бросил, – небрежно откликнулся Максим. – Но, честно говоря, я не совсем представляю, как это вы собираетесь петь и курить одновременно?" – "а мы ва-аще мастера высшего пилотажа!" "Выпей с нами за знакомство! Пить-то не бросил, петербуржец? За компанию, за дружбу, за наш тёплый и гостеприимный дом "У самовара", за тех, кто нам его от всей души подарил! Выпей и закуси! Закуси у нас на всю Эранию и окрестности хватит! И к другу твоему это тоже относится", – ласково предложила Дарья, сделав лёгкий поклон в сторону смущённого Ирми. – "А что у вас нынче есть выпить и закусить? – осведомился Максим. – Мы с Ирми не врубились, что тут у вас на столе, можем ли мы это есть". – "Чи-и-во-о?" – "Да, мы, как вы видите, религиозные, а значит, не можем взять в рот ничего сомнительного!" – "Ну, ва-аще… – охнула Дарья и выпустила вверх несколько дымных колечек, а несколько девиц захихикали.
– Я-то думала, этой тюбетейкой ты раннюю лысину прикрыл! А ты, оказывается, и курить бросил, и диета у тебя, болезного, особая!.. Но твой друг больным не выглядит: вон, какой здоровый и красивый!" Максим усмехнулся и промолчал. Он заметил яркие фирменные упаковки деликатесов от Петра и Павла – этого друзья пробовать не могли, да и не хотели. Максим растерялся, не зная, как это объяснить новичкам, наверняка, только начинавшим приобщаться к еврейству и ещё не вникшим в правила кашрута. Можно было, конечно, отговориться какой-нибудь неожиданно возникшей причиной и вежливо откланяться.
Но Максим почему-то не мог на это решиться. Да и как объяснить Ирми, почему они должны внезапно уходить! – ясно было, что Ирми уходить ещё не хотелось, но Максим не понимал, почему. Дарья надула губки, впрочем, скорее игриво, чем обиженно. При этом она не сводила глаз с "американца".
Максим спросил: "Вы, наверно, только начали занятия и не учили этого?" – "Чего – этого?" – "Законов кашрута". – "Чи-и-во-сь? Какой ещё каш-рупь???" – хрипло пробасил сбоку Вован. Дарья весело обронила: "Не-а! Нам что-то говорили, но мы думали, что это так… древняя история, старые традиции, так сказать, фольклор, что этого уже никто не придерживается!" Ребята нестройно загалдели, девчонки хихикнули. Максим, словно бы не заметив их реакции, ответил: "Значит, вам ещё не объяснили, что это не фольклор, а действующие традиции? Например, как у индусов – не есть говядину. Ведь вы готовитесь принимать гиюр, а уж правила кашрута…" – "Пойми, мальчик, тут у нас курс ускоренный, но подход щадящий, чтобы ребятам хотелось обгиериться. Стало быть, всякие строгости, которые свежему человеку, воспитанному на современной либеральной культуре, чуждой непонятных запретов и ограничений, трудно вот так с налёту воспринять. Нельзя, чтобы они оттолкнули…
У нас же этот самый… э-э-э… экспериментальный курс! Ещё нас приобщат к модной нынче… как-её… Кабале… Потому как сама Мадонна!.. Знаешь, небось!" – снисходительно мурлыкал Вован.
"Но ведь Тора – это основа! Каббала – только когда усвоите всю Тору, когда станете соблюдать… – забормотал растерянно Максим. – Это уже высший пилотаж, такой высокий уровень, что нельзя… э-э-э… профанировать… На высокий уровень выходят постепенно… Мы с другом, например, ещё не вышли". – "Ладно, не бери в голову. Мы твои пожелания об уровнях, пилотажах и протчем… как-там-его… учтём… со временем… И закабалимся по всем правилам! – примирительно подмигнул ему Вован. – Но не сразу!"
***
"А я слышал, что в диетических законах евреи хотели как-то выделиться – ради своей избранности. Поэтому я тоже подумал, что в век либерализма и прогресса – это уже прошлое", – сказал сидящий в углу чернявый парень с горячими тёмными глазами. – "Ну, как сказать…! У каждого народа свои традиции – и не только гастрономические. Например, индусы мясо, в смысле – говядину, не едят". – "При чём тут индусы! Я о другом… Меня, знаешь ли, очень смутило это высокомерие, разговоры о какой-то избранности. Раньше я вообще об этом не задумывался… А тут… узнал всякое, и… Ведь мы знаем, что такое – избранный: всё лучшее, уважение, авторитет – избранному!" – "Вот тут ты неправ! – возразил Максим. – Мы, евреи, избраны не на льготы и привилегии, а на очень трудную роль – служить всем народам мира примером святости. Это не привилегия, напротив – очень трудная функция! На самом деле, каждый избран для какой-то своей роли, правда, не каждому удаётся её исполнить, как полагается". – "Во-во! – агрессивно воскликнул Вован. – Хотите свою святость, избранность и исключительность всем навязать! А если народам мира пофиг, не хотят они вашей святости? Тогда что?" Максим пропустил мимо ушей агрессивное вованово "хотите!", хотя такая оговорка побудила бы его задуматься о том, кто он, этот странный Вован. Но ему было куда важнее изложить свою точку зрения черноглазому парнишке, который с самого начала вызвал у него симпатию. Чувствовалось, что парень запутался в восприятии этого и многих других важных моментов, поэтому в основном он к нему и обращался: "О навязать речи в принципе не идёт, даже наоборот! Просто – быть примером. И всё!
Понимаешь? А если не хотят следовать нашему примеру, значит, мы не выполняем свою функцию, не дотягиваем до нашего предназначения и потенциала. В этом наша вина, за что и получаем наказание – по полной, между прочим, программе. Значит, должны сами в себе что-то изменить, чтобы народам захотелось…" – "Во-во!..
Когда хотят навязать мировое господство, обыкновенно так и говорят – чтобы скрыть истинные цели…" – усмехнулся Вован, выпустив вверх серию дымных колечек.
– "Да что ты, Вованчик, к мальчику пристал! Он-то не виноват, что его не в нашей группе учили и уже всяким хитрым пропагандистским вытребенькам выучили!.. Он же должен фасон держать!" – как бы встала на его защиту Дарья. – "А кстати о каш-рупи…
Нам ещё там сказали, что в Арцене даже свинина кашерная… Потому как нежирная!" – авторитетно заявила молоденькая полненькая девица с жидкими волосёнками непонятного оттенка. Максим от души расхохотался: "Эту хохмочку мы уже слышали!
Не иначе, тебе об этом "У Петра и Павла" рассказали!" – "Да! – воинственно воскликнула девица, свирепо глянув на Максима. – Они уж всяко лучше тебя разбираются: профессионалы!" Максим на это не стал отвечать. Он тихо спросил у чернявого парня: "Послушай, а как ты-то здесь оказался? Разве тебе тоже нужен гиюр? Или просто ульпан – познакомиться с еврейством? Кстати, как тебя зовут?" – "Веня, тут, говорят – Биньямин, или Бени… Ну, как сказать… Не знаю – у меня папа… И дедушка, в смысле – мамин папа, то есть – половина, не та, что нужно…" – "А-а-а… Ну, давай… Если чувствуешь, что это тебе необходимо…" – "Посмотрю… Я ещё хочу разобраться, что это за ульпан-гиюр… куда я попал…" Во время эмоционального разговора на повышенных тонах, Ирми, не понимавший ни слова, вежливо помалкивал и с интересом поглядывал по сторонам, стараясь в своём интересе не переходить грани бесцеремонности. Зато у женской половины компании в гостиной таких проблем не было – они с него глаз не сводили. Дарья, к кому бы ни обращалась, многозначительно стреляла своими круглыми серыми глазищами в Ирми, и это, в конце концов, начало его смущать. И он опустил глаза.
"Ладно, познакомились… А сейчас нам надо уходить… – успокаивающе проговорил Максим, подав Ирми знак. – Шалом". – "Ба-бай!" – крикнула ему в спину Дарья, вдруг подмигнув Ирми, который, уходя, оглянулся и улыбнулся, как показалось, ей лично. За их спиной кто-то сказал: "Ладно, давайте послушаем Мадонну, а то давно не слушали! Ведь она теперь наше знамя!" – и тут же загремела одна из старых песен Мадонны. Ирми начал тихо, машинально подпевать и промурлыкал мелодию всю дорогу до пустыря, потом встряхнул головой, как отгоняя муху: "Надо же, давно не слушал, а теперь как привязалась…" – "А что, есть в ней что-то…" отозвался Максим.
***
…В тот вечер Максим и Ирми слишком долго провозились с уборкой и, выйдя в гостиную, чтобы пройти к выходу, увидели за столом знакомую компанию, собравшуюся на какую-то вечеринку. Стол к этому времени был завален не столько закусками, сколько грязными тарелками и объедками, и уставлен бутылками водки и вина – от Петра и Павла, причём около половины бутылок валялись пустыми. Как видно, компания отмечала какое-то торжество. Девчонки тянули какую-то песню полупьяными голосами, парни фальшиво подпевали. Вован невпопад завёл громко и фальшиво: "У самовара я и моя Даша, а за окном столбы, столбы, столбы!" Дарья, лениво перебиравшая струны гитары, неожиданно взяла странно визгливый аккорд и замахнулась гитарой на Вована. Все захохотали. Чернявый Бени сидел несколько на отшибе, явно скучая. Увидев Максима, он грустно ему улыбнулся. Максим ободряюще подмигнул парню. Ему бросилось в глаза, до чего этот парень не соответствовал подгулявшей компании. Особенно впечатляли глаза, отражённая в них, невоспроизводимая никакими словами, печать многовековой еврейской печали.
Увидев за спиной Максима высокого Ирми, глаза которого лучились доброжелательным любопытством, все замолкли, потом девушки хором ахнули. Дарья встрепенулась, потом, не выпуская гитару из рук, вскочила и по-хозяйски, плавным, величественным жестом пригласила обоих подошедших ребят к столу чересчур громким голосом: "Добро пожаловать, гости дорогие! Максим, лапуль, это че вы так долго не появлялись? Мы, чай, уж соскучились… Скажите, девушки!" Никто не заметил, как она оказалась рядом с Ирми. Максим, увидев их рядом, в оторопи подумал: "В нашей компании Ирми чуть ли не гигант, даже рядом с Бенци. А тут рядом с широкоформатной Дарьей… обычный, просто высокий мальчик…" И правда: рядом с Ирми Дарья почему-то выглядела слишком мощной.
Она обратилась к Ирми со словами приветствия на вполне сносном английском. Ирми только смущённо улыбался и молчал, потом пробормотал: "Thanks!". Вдруг Дарья лихо врезала по струнам гитары и запела какую-то не совсем приличную частушку.
Нестройный хор голосов ей подпевал. Ирми смотрел на всё это, ни слова не понимая, но приветливо улыбался всем подряд, невпопад повторяя своё: "Thanks!". Дарья взяв какой-то резкий аккорд, отбросила гитару и воскликнула по-английски: "Вот так мы встречаем дорогих гостей, даже если они немного обижают нас слишком долгим отсутствием!" – она снова игриво надула губки, не обращая внимания на злые искорки, вспыхнувшие в узких монгольских глазках Вована. Максим подмигнул другу, незаметно сжав ему руку, и вдруг заметил: "Мой друг по-русски не понимает: я не успел его обучить. Мы с ним общаемся на английском и иврите". – "Ну, конечно, он же из Америки! Без балды-ы! – вдруг заголосила Дарья: – Максим, ты вырос в моих глазах: у тебя такой друг! Эх, жаль, некому перевести мою частушку на английский!" – и она игриво улыбнулась симпатичному "американцу". Откровенно демонстрируя, что Ирми ей понравился, она громогласно потребовала от своей компании: в присутствии гостя дорогого говорить только по-английски. Максим обронил, что можно и на иврите, поскольку они всё-таки в Арцене живут. Да и им всем нелишне попрактиковаться в языке, тем более предстоит экзамен. Вован отмахнулся: "Хотя бы в этот день, в минутки нашего веселья и отдохновения дай нам пожить жизнью передовых стран и народов!" – "А кстати, Даша, где это ты так прекрасно освоила английский? Ведь даже акцент у тебя почти не ощущается!" – "А вот так нас учат в столичных универах!" – "Ты универ кончала? На Воробьёвых горах?" – "Да! А что? А ты что кончал? Небось, какой-нибудь задрипаный колледж в вашей северной… ах!.. столице…" – насмешливо пропела Дарья. Максим не ответил, решив не вступать с нею в перепалку, но и с друга глаз не спускал.
Ощущая внимание к своей особе, Ирми постепенно оживился и сначала робко, а потом, осмелев, начал общение с компанией, настроенной к нему с насмешливым, но и доброжелательным любопытством. Выслушав пение Дарьи, он вежливо попросил у неё гитару и пропел низким баритоном одну за другой несколько любимых спиричуэлз, подыгрывая себе на гитаре и отлично обходясь парой-тройкой аккордов. Максим, глядя на улыбающегося друга, тоже немного оттаял. Поэтому он пропустил мимо ушей довольно громкий разговор за своей спиной, ведущийся явно пьяными голосами: "А это случайно не хасидская музыка, которую, нам сказали, называют воем фанатиков?" – "Да не, вроде чтой-то американское, или негритянское… Хотя от энтих пейсатых всего можно ждать. Возьмут и под видом американской дадут… как-его… звуковой наркотик…" – "Ага… Что с того, что американец! Вишь, как прикинут – совсем как те фанатики! Дашка напрасно от него балдеет и сюда его завлекает… Мало ей этого придурка-шмакодявки!.. Я бы обоих гнал отседова в три шеи!.." Ирми вернул Дарье гитару, и тогда Максим прошептал ему на ухо, что пора двигать к дому. Ирми нехотя кивнул, и они распрощались с весёлой компанией.
***
По дороге домой Максим долго допытывался, почему до сих пор он не знал, что Ирми немного владеет гитарой. Тот, наконец, сознался, что Рувик Дорон ему недавно показал пару самых употребительных и эффектных аккордов. "Я на фоно в детстве немного учился, а вот теперь – спасибо Рувику! – и я могу быть душой любой компании!" – гордо ухмыльнулся возбуждённый новым знакомством Ирми. Но главное – тем, что на Дарью он, кажется, произвёл сильное впечатление. Тут же выяснилось, что слегка пьяненькая Дарья произвела на Ирми ещё более сильное впечатление.
Высокая, идеально сложенная (почти Рубенсовский стандарт!), пышные волосы цвета топлёного молока, с искусной небрежностью рассыпанные по шикарным плечам, большие выразительные серо-стальные глаза, которыми она пожирала смущённого парня. Её непритязательное пение потрясло его и смутило, он готов был слушать её снова и снова. Парадоксальным образом её голос напомнил ему низковатый голос юной Ренаны Дорон. Это почему-то вызывало чувство жгучей и щемящей грусти напополам с неловкостью и виной.
***
В следующий раз, когда Ирми, закончив уборку, появился в гостиной, она сразу же перешла на английский. Потом схватила в руки гитару и завела частушку, которой встретила его в прошлый раз. Как Максим ни уверял друга, что смысл этой частушки на русском неприличен, Ирми ни за что не хотел верить – ведь частушка оказалась построенной на практически непереводимых выражениях. Ирми выучил понравившееся ему слово частушка и несколько раз, под громкий хохот всей компании, просил Дарью спеть ему chestooshkou.
Дарья поняла, что смущает симпатягу-"американца" в кипе и с забавными пейсами, завёрнутыми за уши, почему он застенчиво, но упорно отказывается присоединяться к их скромным пиршествам. Поэтому она продемонстрировала ему этикетки на упаковках стоящих на столе закусок. Ирми уже готов был поверить, но Максим его потихоньку предупредил, что этикетки могут и подменить – он-то изучил уловки кое-кого из своих бывше-нынешних соотечественников и уже отлично понял, какой продуктовой сети отдаёт предпочтение компашка Дарьи и Вована. Ирми смущённо отказывался от предлагаемого Дарьей угощения; они с Максимом продолжали отдавать дань только известным по арценским супермаркетам уверенно нейтральным продуктам. Тогда она просила его выпить за дружбу, и, в конце концов, он пил предложенный один стакан вина, уверенный, что уж в этом-то случае этикетка соответствует содержимому.
Больше он не пил, говоря, что за рулём, и от него обычно отставали.
Лихорадка У Доронов произошло знаменательное событие: Нехама родила сына, 4-килограммового бутуза, которого назвали Барух. С лёгкой руки Шилат, в семье его стали называть Бухи. Роды были очень тяжёлыми; в течение месяца Нехама не вставала с постели, и за нею ухаживали приехавшие из Неве-Меирии её родители и родители Бенци. Спустя полтора месяца Бенци, с помощью Ирми и Максима, отвёз Нехаму с маленьким Бухи и Шилат в Неве-Меирию, где тесть закончил перестройку первого этажа своего дома и приступил к постройке второго этажа; таким образом, в доме могли жить две семьи – чета стариков Ханани и семья Дорон. Так прошло ещё около месяца.
***
Ирми поразила лихорадка: он не на шутку увлёкся Дарьей. Он изучил расписание Дарьиной группы и приходил убирать клуб по вечерам именно в те дни, когда они занимались во вторую смену, после чего собирались в гостиной у накрытого стола.
Теперь он приходил один, отлично справляясь с уборкой, чему был даже рад: не надо ощущать на себе неусыпное и тревожное внимание Максима, явно не одобрявшего его увлечения чересчур активной и разбитной Дарьей.
В эти дни, пощёлкав переключателем программ непрерывно бубнящего телевизора, специально для Ирми девушки находили какой-нибудь американский фильм, или музыкальную передачу. Но Ирми смотрел на экран невнимательно, и телевизор оставался бубнящим фоном к их сборищам. А уж если Дарье хотелось снова сыграть на гитаре и пропеть очередную частушку, а остальным подтянуть ей, а потом попеть песни ностальгического репертуара, громкость обычно убирали совсем, оставляя безмолвную картинку.
***
Максим не сразу разобрался в этой компании, не сразу понял истинную сущность не только красотки Дарьи, но и увивающегося за нею Вована. Самого главного об этой компании он, конечно, знать не мог. Но то, что происходило с другом, не могло не настораживать его. Поэтому он очень надеялся на скорый приезд родных Ирми, что должно было излечить парня от наваждения. А ещё Максим ждал приезда сестры Ирми Рахели, или, как она ему представилась, Челл. Максим знал, что в Лос-Анджелесе её звали Речел, или по-домашнему – Челл. Ирми предложил сестре "арценский вариант" её уменьшительного имени – Хели, что и было принято и ею, и, главное – Максимом. Ирми познакомил сестру со своим другом во время одного из визитов девушки в Арцену, и молодые люди чуть ли не сразу начали испытывать друг к другу интерес и симпатию, что со временем переросло в спокойное, крепкое чувство.
***
О своём увлечении Ирми очень просил Максима никому, а главное – Доронам, не говорить. Максим молча кивнул в знак согласия.
Ирми разрывался между лихорадочным наваждением по имени Дарья и давней горячей влюблённостью в Ренану, старшую дочку своего шефа и старшего друга Бенци Дорона.
Он с мучительным чувством вины вспоминал тот вечер несколько лет назад, когда после концерта Бенци привёл их с Максимом в "Шоко-Мамтоко" и познакомил с женой Нехамой и старшей дочерью Ренаной, которой тогда было 12 лет. Он снова и снова живо переживал впечатление, которое с самой первой минуты на него произвела девочка с большими красивыми глазами и пышной медно-рыжей косой. Но с особым чувством вины вспоминал он слова, сказанные им, как бы в шутку, Бенци: "Жаль, что ваша старшая дочка такая юная! Будь ей 17, я бы к ней посватался…" Бенци, помнится, усмехнулся тогда в бороду и в тон ему проговорил: "Имей в виду – она у нас драчунья и забияка!" Ренана росла и хорошела на глазах. К 15-и годам она вдруг расцвела: в ней словно бы соединились лучшие свойства и отца, и матери, и даже некоторая полнота не портила картины, наоборот – придавала ей особый шарм. А главное, конечно же, бьющее через край жизнелюбие и свежесть юности. С некоторых пор он понял, что и она к нему испытывает те же чувства, разве что, может, выражаются они очень робко и по-детски. Максим и Ноам каждый раз понимающе переглядывались, наблюдая взгляды и улыбки, которыми Ирми то и дело одаривал Ренану. Ноаму казалось, что 10 лет разницы – это очень много, да и у Ренаны никак не может ещё возникнуть серьёзное чувство. Но он, конечно же, ни с кем не обсуждал эту тему – неподобающее занятие для серьёзного парня, которому, к тому же, хватает собственных личных, мучительно и радостно будоражащих, проблем.
***
Вечером, сидя на продавленном диване у окна и случайно подняв глаза от книги, Максим глянул на Ирми, увидел его рассеянный взгляд, блуждающую по лицу улыбку.
Ирми вздыхал, на лицо то и дело набегала тень. Максим тоже мрачно вздохнул.
Глядя на странно-отрешённое выражение измученно-счастливого лица Ирми, он почему-то вспомнил разговор в "Самоваре" пару дней назад.
Обычные шуточки, песни и приколы… Кто-то из мужчин окликнул: "Дарюшка, передай мне, пожалуйста, во-он то блюдо…" Ирми, который с Максимом сидел сбоку и, как всегда, ничего не ел, тут же ухватился за это имя: "Как вы сказали – Дарьюш?
Класс! Дарья, ты не возражаешь, если я буду тебя называть Дарьюш?" – "Ну, конечно, миленький (это слово было сказано по-русски)! – подсев к нему, защебетала девушка, заглядывая ему в глаза и как бы невзначай положив руку ему на колено. – Ну, повтори ещё раз!" – "Дарьюш! Дарьюш!" – со счастливой улыбкой на лице повторял Ирми, мучительно краснея, и эта странная дурашливая улыбка вызвала у Максима чуть не оскомину. Он закусил губу и отвернулся. Ирми глядел на Дарью счастливыми глазами, никого не замечая вокруг, не обращая внимания на насмешливые перемигивания и шепоточки за столом: "А "америкашка"-то спёкся!
Молодец Дашка!" – которых он и не понимал. – "Хорошо! А я тебя буду звать… нет, только не Ирми – мне это напоминает скрип двери и совсем не нравится… По-русски твоё имя знаешь, как будет? – Еремей, то есть Ерёмушка! Нравится? Правда, отлично? – Дарьюшка и Ерёмушка! Звёздная пара!" – последние слова Дарья произнесла по-русски, игриво подмигнув Вовану, злобно зыркавшему на всех подряд.
Максим исподлобья глянул на смущённого друга. Перевёл глаза на ухмыляющуюся Дарью, пробежал глазами по насмешливым красным лицам вокруг стола, обратив внимание на пышущего яростью Вована. Дарья продолжала тараторить, непостижимым образом и очень комично мешая оба языка, русский и английский, вызывая громкий смех присутствующих и гневные взгляды Вована.
Максим решил перевести разговор в другое, более безопасное, как ему казалось, русло: "Ребята, а кстати!.. Раз уж зашла речь об именах, то вам, наверно, сказали, что после принятия гиюра вам желательно взять себе новые имена. Вы уже думали на эту тему?" – "Да нет ещё… Разве что… наш Вован – он хочет стать Вулием, как звали со… э-э-э… брата дедушки". – "Ты хочешь сказать – Вульф?" – спросил Максим. – "Не-а! Именно Вулий! И не спорь, о чём без понятия!" – запетушился Вован, хрястнул кулаком по столу и тут же принялся оглядываться по сторонам, встречая насмешливо-поощрительные взоры приятелей. – "А может, лучше подошло бы… э-э-э… – Максим принял вид глубоко задумавшегося человека и после паузы, скроив самое серьёзное выражение лица и подняв указательный палец, выпалил: – О! Почти похоже – Вельзевулий!" – "Ого! Кто-то у нас тут с претензией на остроумие?.. – не глядя на Максима, тихо процедила Дарья, оставила Ирми и, перегнувшись через стол, погладила Вована по впалой щеке: – Не слушай шмакодявку…
Мы тебя, Вованчик, в обиду не дадим! – после чего, откинувшись на стуле, задумчиво продолжила: – А для себя я ещё не решила, время есть… Я тут слышала такое имя – Далья, очень похоже на Дарья". – "Но это же не каноническое!.. – раздумчиво произнёс Максим и быстро добавил: – А вот: как раз из ТАНАХа – Двора, например, или – не хочешь? – Хадас…" – "Чегой-та?! Не-не-не! Это нам и вовсе без надобности! Если уж менять, то – на прогрессивное и современное по звучанию.
Или экзотическое!.. Ой, вспомнила! – Далила! А что? Мне нравится больше, чем Далья: и каноническое, и экзотическое, и всем известное и понятное… Да! Решено:
Далила! Как ты считаешь, Ерёмушка? Ты же меня хочешь звать Дарьюш! А так будет… э-э-э… Дальюш! Не от Дальи, чтоб вы знали, а от Далилы! Правда? Всего-то одна буковка! No problem!.." – затараторила Дарья, постреливая глазами на Ирми и не обращая внимания на Вована, который откинулся на стуле, прикрыл глаза и захрапел.
Максим нагнулся к другу и тихонько проговорил на иврите: "Ирми, ты не забыл?
Завтра нам очень рано вставать – йешива до работы. Поехали!" – "Ой, ну ещё чуть-чуть…" – нерешительно промямлил Ирми, не сводя глаз с Дарьи.
***
Входная дверь распахнулась, и весь проём заполнила громадная медвежья фигура Пительмана. Только не хватало, чтобы он их заметил! Ничего не оставалось, как встать и бочком, бочком, по стеночке, друг за дружкой выйти в коридор, сделав вид, что направляются в туалет. Максим очень надеялся, что они вовремя смылись, и Пительман их не видел. Через пару дней он понял, что ошибался.
***
Возле дома, рассеянно перебирая ключи и зачем-то сунув руку в карман, Ирми обнаружил там клочок бумажки с телефоном Дарьи. Он хмыкнул и нежно произнёс: "Дарьюш…
А это что такое – Зи-мейн… Или как?" – "Зимин – это её фамилия", – хмыкнул Максим. – "Удивительная фамилия…" – удивлённо бормотал Ирми. – "Ага… Обычная российская, сибирская фамилия… – пожал Максим плечами и тут же спросил: – А как тебе фамилия Вована?" – "А как его фамилия?" – "Зейфер". – "Как ты сказал – Зейфер? Не может быть…" – удивился Ирми. – "И я о том же… Особенно, если учесть, что там он был Зейфуллин…" – со значением проговорил Максим.
***
"Ирми, извини, пожалуйста, что вторгаюсь, но я хочу понять, что у тебя с Дарьей?" – спросил за завтраком Максим. – "Ну, как сказать… Я и сам ещё не знаю… Знаю только, что меня к ней тянет, понимаешь?.." – густо покраснел Ирми и поперхнулся горячим кофе. – "Но, надеюсь, у вас с нею… э-э-э… ничего…" – не глядя на друга и тоже покраснев, проговорил Максим. – "Нет… ну, что ты… – пробормотал, тоже покраснев, Ирми. – Хотя она явно этого хотела бы, даже дала понять. А меня что-то тянет, а что-то отталкивает…" – "Она таки может дать понять… – про себя пробурчал Максим и предупредил друга: – Смотри, Ирми, не превратись в Зимри!" Друзья помолчали, потом Ирми, запинаясь, проговорил: "В принципе… что бы мне мешало?.. Тогда хотя бы всё встало на свои места. Но почему-то не могу… Не знаю, как объяснить… Что-то и притягивает, и отталкивает… Сейчас для меня главное: она хочет пройти гиюр. Ну, так подожду этого момента!.. У неё же наши корни: дедушка еврей, она мне показывала документы. Я уверен: Дарьюш настроена серьёзно. Вообще-то их целая компания… Они даже Каббалой заинтересовались, пусть пока на популярном уровне Мадонны". – "Ох… Ну, сколько можно! "Документы"!..
"Уровень Мадонны"!.. – передразнил Максим с досадой. – У них у всех прекрасные "дедушкины документы". И почему-то именно "дедушкины"! Ты можешь поручиться за их подлинность? Ты, конечно, не слышал, что в России, на Украине это процветающий бизнес – производство и продажа "дедушкиных" документов?" – "Я уверен: к Дарьюш это точно не относится, я ей верю. И ребята в этой группе, мне показалось, серьёзные…" – "И Зейфер тоже?" – с невинным видом спросил Максим. – "При чём тут этот хиппи!.." – с некоторым раздражением буркнул Ирми. Он помолчал, потом задумчиво говорил: "А весёлые… Ты же знаешь, что только те, кто умеет по-настоящему веселиться, способны на серьёзные дела… А не какие-нибудь мрачные зануды…
Они к гиюру всерьёз готовятся, курс у них, я думаю, тоже очень серьёзный! Значит, и намерения серьёзные!" Максим скептически усмехнулся и снова передразнил: "Показалось… думаю…" А ты не задумывался, сколько в этой "малине" на самом деле бабушкиных-дедушкиных "Зейферов"? Тот же Вован говорил… Ах, да, ты же не понимаешь по-русски… Так вот – он не раз подчёркивал, что у них экспериментальный и щадящий курс. Хорошо, что мне удалось уговорить бросить этот сомнительный эксперимент Бени и ещё двух ребят… Помнишь, чернявый мальчик там был, вроде самый молодой из них? Хороший парень, немного, правда, закомплексован – и это, между прочим, работа твоих серьёзных ребят-зейферят!.. Пришлось с ним не раз и не два побеседовать. Бени, вроде, вообще из Эрании уехал, на Юг подался. Там вроде как брат у него… А ведь не хотел отсюда уезжать, Эрания ему очень нравилась!.. он даже хотел наоборот брата сюда перетащить… Всей этой компашке, как я понял, пообещали хорошую работу, если они пройдут этот курс… Половина из них, наверно, поэтому держится за этот курс, ну, и весело им вместе… Бени вовремя понял, что лично ему ничего путного с ними не светит, что он не из их "муравейника", и смылся.
Или там что-то нашёл, или испугался. Честно говоря, очень подозрительно это явление Тумбеля в "Самовар".
Максим помолчал, потом с досадой проговорил: "Я вообще не понимаю, зачем им ещё и гиюр. Достаточно же дедушкиных документов, чтобы жить в Арцене припеваючи, привычной российской жизнью с арценским колоритом! Все структуры у нас уже созданы для самодостаточности! В том же "Самоваре" у них уж очень тёплая "малина" подобралась…" – задумчиво протянул Максим. – "А я думаю, что дело не столько в "малине", сколько в курсе, который они тут проходят. Я… э-э-э… почти уверен, что намерения у них самые серьёзные!" – упрямо твердил Ирми. – "Не понимаю, откуда у тебя такая уверенность! Хотя, может, ты и прав: намерения у них серьёзные, правда, неизвестно, в каком смысле". – "Ну, я думаю, что в нужном.
Дарьюш мне о себе рассказывала, как она вообще на всё это вышла, как проснулся интерес. Ты бы видел, какое у неё при этом было лицо! И не только у неё так!
Дедушкина кровь заговорила…" – "Что называется, "говорите тоже!"! Потомки Торквемады, так сказать… или Пуришкевича…" – чуть слышно по-русски пробормотал Максим, потом громко сказал по-английски: – Вот только одного вопроса ты ей не догадался задать – зачем им тогда нужны – до сих пор! – деликатесы от Петра и Павла?.. Спасти бывше-нынешних соотечественников от разорения? Так оно им так и так не грозит в обозримом будущем! Если это действительно серьёзный интерес и намерения…" – "Ну, наверно, трудно сразу отказаться от любимой еды! Приходится действовать осторожно и тактично. Я надеюсь, что смогу её убедить". Максим махнул рукой: он убедился в бесполезности спора с влюблённым и ослеплённым Ирми.
***
Спустя пару дней, направляясь утром в рабочую комнату, оба друга столкнулись с двигавшимся им навстречу Пительманом. Он улыбнулся одними губами и, ни слова не говоря, жестом пригласил их к себе в кабинет. Усевшись в массивное кресло за столь же массивным столом, он мягко вопросил: "Итак?" – привычно забыв предложить им сесть. Оба парня удивлённо пожали плечами: "Простите?" – "Я не ошибся?" – "Простите, не понял…" – проговорил Максим; Ирми молчал, словно язык проглотил. – "Скажите, пожалуйста, я мог видеть вас обоих в русском клубе "У самовара"?" – "Ну, допустим… А что, туда ходить запрещено?" – "Видите ли, какое дело… Это не совсем то место, которое… Какие у вас там… э-э-э… интересы?.. Да ещё мне сказали, что вы там подрабатываете!" – "Да, два раза в неделю". – "Значит, для налогового управления нам следует пересчитать ваш, каждого, общий доход". – "Он укладывается в сетку". – "Вот это мы и должны проверить. Ваших слов недостаточно! К тому же… э-э-э… Разве вам неизвестно, что лулианич, желая подработать на второй работе, должен получить письменное разрешение от руководства "Лулиании"?" – "Нет, неизвестно", – подняв голову и посмотрев прямо на Тима, твёрдо сказал Максим. "Это можно было бы очень просто решить, если бы вы оба работали у меня. Подумайте хорошенько. Я бы вас определил в сектор Зямы Ликуктуса. Прекрасный человек, мягкий… умеет отлично ладить с людьми… И тоже из ваших… э-э-э… Отличный специалист, очень ценный работник!
Вы бы нам помогли довести до ума финансовую программу, которую запорол Дорон…
Он-то сейчас в отпуске…" – "А его шеф, адон Блох, как раз очень хвалил…" – Максим пытался сказать это с вызовом, но, увидев слащавую ухмылку на лице Тима, сник, проглотив конец фразы. – "Беседер, подумайте над моим предложением. Я не буду торопить. А вы, мистер Неэман, скажу вам честно, пришлись там ко двору! Я слышал, вы хотели бы вести там секцию борьбы? Это можно было бы устроить. Потому что… ну, зачем вам-то уборки! И денег было бы больше! Если хотите, и вам действительно нужны лишние деньги, можете раз в неделю вести в "Самоваре" секцию, может, не только там. И мне такие специалисты, как вы, очень нужны! Подумайте!" – его ухмылка стала ещё приторней.
Друзья переглянулись, Ирми густо покраснел. Тим какое-то время наслаждался их смущением, потом легонько стукнул ладонью по столу, раздался гулкий звук. "Можете идти…" – ласково обронил Тим.
***
После этого разговора, сидя за компьютером, Максим никак не мог сосредоточиться.
Почему-то вспомнилось незначительное событие в "Самоваре", случившееся неделю назад. Пошептавшись с Ирми, он неожиданно предложил мужчинам вместе помолиться Арвит: "Это тоже вам надо знать и уметь! Посмотрите, попытайтесь сами – и научитесь!" Зейфер уставился на обоих друзей, сощурив свои маленькие глазки, криво усмехнулся и прогудел: "Извиняюсь, но нас ещё этому не учили. У нас экспериментальная программа щадящего ги… ера (это слово он впервые при Максиме и Ирми произнёс именно так: гиер; потом уже только так и говорил – как его ни поправляли). Стало быть, мы не будем этого делать ни с кем, кроме наших наставников, а они нас не торопят. Эт-та может нас окончательно сбить с толку, а кого-то и отвратить от стройной системы нашего приобщения. И ва-аще, у нас со следующей недели начинается курс современной прогрессивной Кабалы по Мадонне!
Нас будут за-кабалять по науке!" – и он с гордостью расправил свои щуплые плечи, шныряя глазками по сторонам, как бы ища поддержки у друзей.
Ирми ничего не понял из этой тирады, произнесённой, разумеется, по-русски, и поэтому Максим ему вкратце пересказал, спотыкаясь на сленге. Ирми несколько раз переспросил его, силясь понять, что они с Максимом делают не так: ведь тут собрались ребята, желающие перейти в еврейство. Но тут к нему подкатила Дарьюш и ласково защебетала, осторожно взяла за локоток и отвела в сторону, чтобы никто их не слышал. После этого уже Ирми сказал Максиму, что сегодня им лучше убраться отсюда: "Помолимся у себя", – и друзья ушли. Максим так и не узнал, что Дарья сказала Ирми, только всю дорогу искоса глядел на печальное лицо друга, молчаливо ведущего машину. Это было так не похоже на озорника и остроумного говоруна Ирми…
***
После разговора с Пительманом Максим решил более не появляться в "Самоваре" и снова начал проводить много времени с Ноамом. Он рассказал Ирми, что близнецы придумали какой-то музыкальный код, рассказали старшему брату под большим секретом. Тот, найдя их выдумку очень интересной, поделился с Максимом, и они сейчас на основе этого кода разрабатывают программу. Почти одновременно они оба неожиданно увидели в идее близнецов интересные боковые ходы. Теперь по вечерам они работают на компьютере Доронов, и это Максиму куда интересней, нежели потеря времени в "Самоваре". Даже побочный заработок перестал интересовать захваченного новой идеей Максима, которому "лишние" деньги отнюдь не были бы лишними.
Максим надеялся, что мистеру Неэману удастся, с помощью Гидона, быстро развернуться с открытием филиала своей фирмы в Неве-Меирии. Тогда бы они оба пошли туда работать, покинув "Лулианию". После памятного Дня Кайфа, особенно после цикла лекций Арпадофеля в фанфаротории, связанного с этим увольнения Гидона, религиозные лулианичи начали чувствовать себя на фирме не совсем уютно.
Втайне Максим мечтал на новом месте заняться блоками альтернативного питания для та-фонов, а между тем и найти применение новой идее близнецов Дорон. И Максим, и Ноам понимали, что лучше всего было бы привлечь к этому делу Гидона: он бы живо раскрутил интересную идею. Но близнецы просили, чтобы до поры, до времени об этом ничего не узнал отец – и Максим никому, кроме Ирми, ничего не говорил. Он хотел его привлечь к их с Ноамом работам, заодно и оторвав от "Самовара". Каждый раз, возвращаясь от Доронов поздно ночью, Максим увлечённо рассказывал Ирми о том, как идут работы, сетовал, что дело идёт медленней, чем им с Ноамом хотелось бы, мимоходом бросая фразу-другую, как им не хватает его, Ирми, творческого участия. Ирми неизменно краснел и бормотал что-то вроде того, что как-нибудь заскочит, а сейчас ему некогда – надо подзаработать к приезду родителей…
***
Как-то, вернувшись от Доронов особенно поздно и будучи уверенным, что друг уже лёг спать, Максим застал Ирми сидящим на кухне: опущенную голову подпирает рука, глаза спрятаны. Максим не стал спрашивать, что случилось, а просто сказал: "Ты ужинал? Давай хотя бы чаю попьём…" Ирми поднял лицо и молча кивнул. Максима поразили его совершенно больные глаза, но он сделал вид, что ничего не заметил.
Разумеется, он не стал рассказывать об их с Ноамом нынешних посиделках, и, уж конечно, не стал сетовать, как им его, Ирми, не хватает.
***
Назавтра по дороге на работу Максим завёл с Ирми разговор на тему "Самовара", но с другой стороны: "Тебе не кажется странным сам по себе курс ускоренно-щадящего гиюра, сама обстановка вокруг него? А "Самовар"?.. Я даже не знаю, есть ли ещё в Арцене такая система блиц-гиюра на потоке, как этот… под эгидой Рошкатанкера!
И кто ещё стоит за этим, мы не знаем… Ускоренный, но – по щадящей программе! И в то же время вдруг вводят курс Каббалы – тоже популярно-щадящий и… э-э-э… современно-прогрессивный? Не потому ли, что это стало модно, как все вообще восточные философии… Ты веришь в духовный поиск у них, особенно у Зейфера?.. – сердито спросил Максим и, не дождавшись ответа, резко выкрикнул: – Да мода это – и ничего больше! Неужели то, что это группа ускоренного гиюра… и ещё Каббалы от Мадонны, тебя не настораживает? Особенно зная, что традиция требует очень тщательно и осторожно относиться к этим вещам. У нас же запрещено миссионерство!" – "Ай, брось ты! Сам же знаешь, что наши пророки говорили: в конце дней, перед приходом Машиаха очень многие гоим захотят придти к нам. Вот, наверно, он и пришёл, конец дней! Машиах на пороге, и Дарьюш с друзьями, как яркий символ!" – слабо улыбнувшись, пробормотал Ирми, слегка повернув голову в сторону Максима и продолжая следить за дорогой. Он, как видно, пребывал под впечатлением встречи с Дарьей в "Самоваре". Или уже не только в "Самоваре"?.. Максим только махнул рукой, потом заговорил: "Мне кажется, у нас с тобой есть дела важнее, чем подработки в "Самоваре". А про секцию при этом клубе и думать забудь. Тем более об этом твоём желании Пительман откуда-то узнал!.. Интересно, откуда?.. – Максим не обратил внимания, что Ирми виновато и удивлённо поднял брови, и проговорил: – С ним я вообще не советую связываться ни по каким вопросам. Нам в Меирии, и в Неве-Меирии особенно, такая секция куда нужней! Вот если бы удалось тут открыть её – в обход Тумбеля, конечно…" – "А что, ты думаешь, могут не позволить? Да брось ты! В Эрании-Далет же есть, и не одна такая секция! Почему вдруг нам не позволят? – недоумевал Ирми, паркуя машину, и тут же заинтересованно осведомился:
– А что за дела важнее, ты сказал?" – "Я ж тебе рассказывал о том, чем мы с Ноамом занимаемся! Тебя нам очень не хватает…" – "А как же твоя любимая бардовская песня? – Ирми продолжал сидеть в машине и удивлённо поглядывать на друга. – Общение с бывшими соотечественниками?" – "Неужели для тебя одно и то же – что Дарьина chestooshkou, что бардовская песня?! Я же тебе не раз ставил кассеты с настоящими вещами… Жаль, что я так и не сводил тебя в клуб, который был до того, не познакомил с теми ребятами… Там действительно ребята занимались настоящей бардовской песней – уже на арценском материале… где только они сейчас?.. А общаться с этими… как ты говоришь, соотечественниками – уволь!.. И знаешь что?.. После того, как я увидел там Тумбеля, я всерьёз опасаюсь… Кто на самом деле за этой группой стоит… Мне Виктор ещё тогда, помнишь? – болтанул, что весь этот проект, и ремонт клуба в том числе, субсидировал Ашлай Рошкатанкер. А там, где этот известный конформист Рошкатанкер, там ищи кукловода за ширмой! Сам-то он только и способен на смирна! – и во фрунт по команде!" Максим помолчал, потом снова спросил: "Так когда мы с тобой пойдём к Доронам? Я же тебе говорил про идейку близнецов. Надеюсь, никому не болтанул? – сквозь зубы пробормотал Максим и продолжил уже другим тоном: – И Ноам о тебе много раз спрашивал". – "Ты что!.. А к Доронам… да… надо бы… – пряча глаза, бормотал Ирми, – Бенци пока в отпуске, да им сейчас, наверно, и не до гостей. И у меня… э-э-э… Понимаешь… нет времени…" – "Ты же сам помогал Бенци отвозить Нехаму с младшими в Неве-Меирию, к её родителям! Не хуже меня знаешь, что мы там никому не помешаем! Давай, завтра заскочим. Завтра же ты не идёшь в этот… э-э-э… "Самовар"!" – предложил Максим. – "Ладно… Надо бы навестить… да и придумка близнецов меня заинтриговала…"
***
Ренана, незаметно пристроившись в уголке веранды с очередной аккуратно вывязываемой кипой – на сей раз для Рувика, – увидела, как в дверях салона появился Максим. За ним возвышался с непривычно смущённым лицом Ирми. Она не видела его, казалось, целую вечность – пожалуй, с того дня, когда он помог отцу отвезти маму с малышами в Неве-Меирию.
Девушка просияла. Она не сводила глаз с Ирми, но очень скоро поняла, что Ирми почему-то, мало того, что не отыскал её глазами, чтобы, как всегда, весело и радостно подмигнуть ей, но явно отводил глаза. И её радость начала медленно угасать. Впрочем, с близнецами он поздоровался очень тепло: обняв обоих за плечи, спросил их, что они ещё сногсшибательного изобрели… правда, и им в глаза почему-то старался не смотреть. Зато с Ноамом он обменялся крепким рукопожатием, и они оба долго хлопали друг друга по спине. Ноам тут же пригласил его на шабат.
Это немного подняло упавшее настроение девочки. Она то и дело с надеждой поглядывала на стоявших посреди салона, а потом тесно сгрудившихся в углу у компьютера мужчин, но ей ни разу не удалось поймать озорной взор и ухмылку Ирми; он, по непонятной ей причине, явно избегал смотреть на неё, был необычно серьёзен, словно бы чем-то сильно озабочен.
Близнецы уже уселись у самой двери веранды, то и дело поглядывали на сидящего у компьютера брата и тихонько наигрывали на гитарах, еле слышно подпевая своими ещё неустановившимися голосами. Отец несколько раз делал им замечание, но они, замолкая на короткое время, снова не выдерживали и начинали подпевать. Шмулик сидел поближе к двери, а Рувик уселся повыше, на диванный валик. Ноам снова уселся у компьютера и жестом пригласил друзей присоединиться.
Не успели они взять стулья, как в салон быстрым шагом вошёл Гидон. Он с порога, едва поздоровавшись, возбуждённо спросил: "Ребята, вы слышали новость?" – "А что ты имеешь в виду?" – "Лулианию" коренным образом преобразовывают, меняют тематику. Об этом давно шли разговоры, но сейчас уже подписан приказ. Даже название решили поменять. Странно, что Мезимотес с этим согласился: ведь это он придумал название "Лулиания", его личный изыск!" Ренана не очень вслушивалась в то, что, понизив голос, обсуждали отец, старший брат и их друзья. Она продолжала свою работу, то и дело искоса поглядывая на Ирми. Когда же заговорил Ирми, её руки стали двигаться медленней, она навострила уши, стараясь вникнуть в то, о чём Ирми говорил: "…Выпукло-вогнутый экран…
Сложный оптико-психологический эффект… Я думал – могу и ошибиться. Потом понял: эти эффекты усиливают поле-ловушку… Клипы, что они на Заборе гоняют чуть не круглые сутки. Весь Забор – бесконечный выпукло-вогнутый экран; я пригляделся…
Интересный у них подбор музыки!.. "Петек Лаван" с их гигантской одной гребёнкой и похоронно-колыбельными аранжировками детских песенок. Ещё группы подростков-силоноидов… или… как они теперь себя называют – далетарии!" – "Как-как?" – спросил Ноам, выпрямившись и уронив руки с клавиатуры. – "Не слышал? Далетарии – это они себе придумали как бы взамен силоноидов. Они говорят: мол, взрослые, солидные дяди и тёти – это элитарии, а молодёжь… должны же чем-то от их поколения отличаться!
Раз уж живут в Далете, самом элитарном месте Эрании, значит – далетарии!.. Они играют, между прочим, давно, на стиральных досках ихних бабушек. "Шук Пишпишим" – это первая группа, разве ты не слышал? А сейчас возникли всякие самодеятельные группы типа "Шавшевет" и "Шампанья", как бы от "Шука Пишпишим" отпочковались и расцвели!… Те же модные бабушкины доски. Короче, на Заборе всю дорогу гоняют клипы, а меж ними геометрические фигурки в броуновском движении и соответствующем… э-э-э… анти-ритме… мелькают. Нам-то это знакомо! Поначалу вроде красиво, но… действует жутковато. Словно бы тебе в мозг всё это ввинчивают, внедряют какой-то нужный им, посыл, типа шифровки, в подсознание…
Я почти не сомневаюсь в этом…" – "А мы топчемся на месте, или движемся черепашьим шагом. Ведь нам уже продемонстрировали звукопожиратели…" – Гидон скривился, вспомнив неприятные ощущения и на Дне Кайфа, и на ханукальном концерте.- "Да что в этом такого уж страшного! Лекций-то больше нет! Поиграют на этом компе, теперь уже в Парке! – и выкинут его на помойку. А группки?.. каждый сходит с ума по-своему… В "Цедефошрию" их же не пускают!" – ухмыльнулся Ноам, не отводя глаз от экрана, его пальцы быстро носились по клавишам.
Бенци не обращал внимания на занятие старшего сына, он внимательно слушал рассказ Ирми, потом, не глядя на сына, ответил друзьям: "Нам ещё в фанфаротории дали понять, что это исследования на стыке силонокулла и компьютерных игр. Не зря же нас с места, где мы обычно обедали, попросили! Зяма теперь важный, надутый ходит – как будто уже назначен советником при рош-ирия Эрании, не меньше!
Сначала я думал, это какой-то бред, ну, какие у Зямы могут быть секреты? Не могут в солидной фирме такими делами заниматься на полном серьёзе! Но выражения лиц… а главное – какой-то странный сленг… – задумчиво поглаживал бороду Бенци. – Кто же мог думать, что это не трёп! Вдруг оказалось: действительно разрабатывалась программа, которая так неожиданно завершилась…" Тут Ноам поднял голову и весело обратился к друзьям, но главным образом к отцу:
"У нас с Максимом, мне кажется, получилось! Наверно, ваши разговоры помогли…
Вроде бы информационный шум, а вот ведь!.. – и подмигнул близнецам, которые покраснели и переглянулись друг с другом, Рувик даже гитару опустил на колени, обратившись в слух. – Мы с Максом давно этим занимаемся, и вот только сейчас, пока вы лулианские новости обсуждали, мне удалось ухватить… вроде уже что-то вышло! Посмотрите… Вернее, послушайте!" – он пробежался пальцами по клавиатуре компьютера, и из громкоговорителей раздалась тихая мелодия, исполняемая на флейте на фоне шофара и ещё какого-то инструмента, что создавало эффект необычной, сложной и красивой гармонии. Близнецы снова переглянулись, Шмулик загадочно заулыбался, наклонился к близнецу и что-то ему прошептал.
"Интересно! Это что – запись, или… братишки помогли? – заинтересованно произнёс Бенци, кинув беглый взор в сторону близнецов. Ноам, зардевшись, неопределённо мотнул головой в сторону принтера: оттуда медленно выползал лист бумаги, на котором мелькали строки. Бенци выхватил лист и вперился в него: "Что это?" – "А это… не знаю, как тебе объяснить… Мальчики балуются: придумали как бы музыкальный код, или, как они назвали – музыкод. Это так… вроде баловства. Мы с Максом решили попробовать его в комп ввести – и вот что получилось!" Гидон подскочил к компьютеру, вперился в экран, послушал, уставился на выползающий из принтера лист бумаги. На лице его застыло ошеломлённое выражение, помолчав, он медленно произнёс: "Да, ничего не скажешь!.. Называется – мальчишки балуются. Но если этим, так сказать, баловством заняться всерьёз, то может выйти кое-что стоящее и непредсказуемое! Это же преобразователь! Я даже не могу себе представить всех его возможностей!" – "Вот мы с Максом и…" – пробормотал Ноам, покраснев. Бенци тоже покраснел, сурово сдвинув брови, сверкнул на близнецов глазами, в которых отчётливо мерцала горделивая смешинка, а губы против воли всё шире расползались в улыбке. Тут уж близнецы густо покраснели и заулыбались, их сходство с отцом стало просто потрясающим.
"Адон Бенци…" – начал Ирми, но Бенци его перебил: "Я же просил в моём доме не обращаться ко мне официально! Долго не был у нас – вот и забыл!" – "Беседер, ладно, больше не буду… Я хотел сказать, что… э-э-э… сейчас у меня со временем… э-э-э… Но я как-нибудь заскочу специально – с мальчиками потолковать на тему их музыкодов. Макс и Ноам правы: это преобразователи, которые могут иметь для нас огромное значение. Как и угав…" – "Ну, ладно, Ирми, я не очень люблю, когда моих детей перехваливают! Лучше присоединяйся к ребятам, помоги. Кстати… когда твои родители приезжают?" – "Да уже скоро. Сестрёнка торопится сдать последние экзамены. Она хочет приехать в Арцену с дипломом врача-психолога!.." – "Поскорей бы! Много денег на международные переговоры уходит…" – пробормотал Максим еле слышно. Ренана уже не сводила глаз с Ирми, к тому же ей было очень интересно – что такое придумали её младшие братишки, что Ирми так загорелся их идеей. Она только бросила на них благодарный взгляд, улыбнулась и снова уставилась на Ирми.
Мужчины снова замолчали, и по клавиатуре забегали пальцы Ирми. Флейта словно бы начала медленно удаляться, а звук шофара (а может, угава) зазвучал мощнее и призывней, но и тревожней. "Так, мне кажется, будет эффектней, – тихо проговорил он. – Мальчики учли только небольшую часть параметров, но, в общем и целом – отличная идея…" – "А если попробовать ввести вот такой файл…" – теперь уже пальцы Гидона, склонившегося к Ирми, быстро забегали по клавишам. С несказанным удивлением все присутствующие услышали нежную свирель на фоне удивительно мощных гармоний угава близнецов. На непривычно серьёзном лице Ирми мелькнула знакомая всем озорная искорка. Он поднял брови, затем ласково и с уважением посмотрел на обоих близнецов, лица которых пылали то ли от смущения, то ли от гордости. Вдруг он виновато отвёл от них свой взгляд и словно ушёл в себя, пробурчав как бы сам себе: "У угава необычные возможности…мощная энергетика… а если ещё и усилить… Гиди, ты понял? – он обернулся к Гидону, пошептался с ним и пробормотал: – Требуется доработка… Только бы наши… э-э-э… оппоненты… не пронюхали…" Гидон с Бенци и Ноам с Максимом окружили Ирми, который ещё какое-то время молча продолжал манипулировать с клавиатурой и мышкой. Он сосредоточенно уставился в экран, ни на кого не глядя; пальцы его летали по клавиатуре, а из динамиков неслись то одни, то другие мелодии преимущественно духовых инструментов, плавно менялась громкость, менялись регистры. Всех позабавило ни на что не похожее звучание флейты в басах.
Напрасно Ренана кидала в сторону Ирми выжидающие взгляды, не получая даже намека на отклик.
"А теперь, простите, работай, – Ирми неожиданно взглянул на часы, сделал несколько суетливых движений, встал и смущённо заявил: – мне придётся покинуть вас. Я, похоже, увлёкся и теперь опаздываю…" Максим пристально посмотрел на приятеля и одними губами прошептал: "Что, опять Дарьюш? Значит, то, о чём я тебе говорил, тебя не убедило?" – в его тихом голосе звучал плохо замаскированный упрёк, очередная попытка отговорить друга. И тот, видимо, это понял: "Ага… то есть, нет… – Ирми густо покраснел, наконец-то, метнул стремительный взгляд в сторону Ренаны, увидел смешанный с отчаянием скрытый укор в её подозрительно заблестевших глазах, тут же виновато отвёл взгляд, опустил голову и устало, еле слышно прошелестел, словно продолжая старый спор: – Ну, Макс, сколько можно!
Кончай… А-а-а!.. Я же взрослый человек… знаю, что делаю…" – "Ладно… тебе виднее…" – угрюмо пробурчал Максим, покачав головой и продолжая с плохо скрываемым упрёком, смешанным с сожалением, посматривать на друга. Ирми снова смущённо оглядел всех присутствующих, бросил немного виноватый взгляд на Ренану, чуть помедлил и вдруг резко развернувшись, почти бегом бросился к двери, чуть слышно бросив слова прощания. – "Ирми, не забудь: в шабат ты у нас!" – окликнул его Ноам. – "Конечно, созвонимся… Buy…" – через плечо бросил Ирми. Максим покачал головой: "Опять ушёл… Э-э-хх…" – "А что? Что происходит с парнем?" – осведомился Бенци. – "Да ничего… Дело житейское. Не для печати…" – Максим коротко мотнул головой в сторону близнецов и Ренаны. – "Ладно… потом…" – согласился Ноам.
Никто не заметил, как пошло пятнами лицо Ренаны, когда она с горестным недоумением проводила взглядом широкую спину уходящего Ирми. Только Максим заметил слёзы, закипавшие в глазах девочки. Он почувствовал неловкость, отвернулся и уселся поближе к компьютеру. Вскоре остальные отошли, и он мог без помех уйти целиком в работу и на время забыть об Ирми, о Дарье, о Ренане… Он попросил близнецов не мешать ему, и они послушно направились к себе в комнату.
Кризис Вскоре после описанных событий здоровяк и спортсмен Ирми свалился с тяжёлым гриппом. Лёжа в жару, он слабым голосом попросил Максима подменить его на это время в "Самоваре". Так Максим снова появился там, куда, казалось бы, зарёкся приходить. Больше недели Максим убирал салон клуба вместо заболевшего друга.
Естественно, он был встречен шумной радостью всей компании. На отсутствие Ирми Дарья и женская часть группы весьма шумно отреагировали, но у него почему-то почти не спрашивали, удовлетворившись краткой информацией о болезни Ирми, зато громко обсуждая его отсутствие за спиной Максима. Впрочем, он был даже рад, что к нему не пристают. Он молча делал своё дело и тут же покидал "Самовар". На его счастье, за эти дни он ни разу не столкнулся в "Самоваре" с Пительманом.
Он не мог, разумеется, знать, что неделей раньше в этой группе тем или иным образом заменили всех преподавателей. Одного из лучших уволили, когда он пожаловался дирекции на нетактичные, с душком, шуточки Вована и двух его приятелей. Трое его коллег сами ушли в знак протеста, скорее всего понимая, что если сами не уйдут, их выставят в столь же унизительной и не оставляющей никаких надежд форме. Приблизительно тогда же в группе начали курс газетного иврита, где учащиеся весьма тщательно изучали газету "Бокер-Эр", осваивая язык через статьи и репортажи Офелии Тишкер. Вот когда пригодились аккуратные стопки исправно появлявшихся на столике свежих номеров местной газеты!
В конце нелёгких десяти дней у Максима состоялся странный разговор с Вованом Зейфером. Максим уже давно сообразил, что Вован, при полном отсутствии минимальной харизмы, привлекательности, яркости и значительности в какой бы то ни было сфере деятельности, был теневым лидером в группе. Вытирая тщательно вымытые руки, Максим уже направлялся к выходу, и тут Вован окликнул его неожиданно хриплым голосом. Максим удивился: после его шутки на тему имени "Вулий – Вельзевулий" Вован его словно не замечал. Недоуменно уставившись на Зейфера, Максим кивнул и присел подле него на кончике стула. Его недоумение возросло, когда тот неожиданно придвинулся к нему вплотную и предложил вместе выпить и закусить. "Вованчик, – покачал головой Максим. – Ты же знаешь, что я от Петра и Павла ничего не ем! – и добавил с нажимом: – И не пью!" – "А вот Дарья Ерёмку, считай, приучила! Ты-то к нам перестал ходить и многого не знаешь!.. А он её слу-у-ушает, поди, больше вашинских равов!" – подмигнув прислушивавшейся к их разговору Дарье, заявил Вован. – "Что? А-а-а… Ерём-ку?.." – протянул ошеломлённо Максим, не сразу врубившись, что речь идёт об Ирми. Вован засмеялся: "Точно! Я о твоём дружке-"америкашке" говорю! Ещё бы она его приучила одеваться в стиле… м-м-м… как её?.. струи… э-э-э… какой-то там цветовой гаммы – было бы оч-ч-ень классно! Но мы не теряем надежды". Максим почувствовал, как что-то внутри под сердцем, дрогнув, ухнуло вниз, лицо охватил жар. Он окинул пристальным взглядом Дарью, медленно перевёл глаза на Вована, и по их насмешливым физиономиям и перемигиваниям понял – они просто блефуют. Немного успокоившись, он склонил голову набок, с интересом уставился на Вована и пожал плечами.
Вован замолк, как видно, решив сменить тему. Придвинувшись ещё ближе к Максиму и слегка обдав его перегаром, он после небольшой паузы заговорил: "Ну, ладно… брось ты это! Я ж не о том… Приколы и меня сейчас мало колышут. Но если всерьёз, то я вот к чему… Мы с тобой умные люди, прекрасно понимаем, что тут чего стоит! И все эти занятия, тем более по ускоренной, но щадящей программе…
Смех, да и только!" – и Вован неожиданно откинулся на спинку стула, покачался на двух задних ножках, рискуя свалиться, и густо захохотал. – "А кстати, когда заканчивается ваш курс?" – "Гиера?.. – весело уточнил Вован. – Это ты меня спрашиваешь?.. Тебе лучше знать! Разве не тот же гиер сам прошёл? Или у вас был другой курс?" – "Ты что?! Я чистокровный еврей! Мне только надо было сделать тшуву – и всё! Это тоже непросто: до сих пор я не считаю, что прошёл весь путь до конца! Столько ещё надо выучить, столько всего узнать, а главное – в себе самом поменять!" – "Ну, ладно… одна цена – и моему гиеру, и твоей… – как-её-там? – шу-бе! Могу себе представить! Когда ты приехал, ты действительно должен был держать фасон, вписаться во всю эту… э-э-э… картинку. Вон – даже шубу надел!
По такой-то жаре!" Максим молча поглядывал на Вована и думал, чего ещё тот ему преподнесёт. Вован продолжал, важно глядя прямо перед собой: "У тебя же, голуба, просто не было выхода! Отсюда и такой твой видок, и курить пришлось бросить, и этот… как-его-там!.. – каш-рупь… А нам ни к чему, время другое – прогресс семимильными шагами… панимашь… – прогудел Вован и вдруг заглянул Максиму в глаза, недоверчиво проговорив нараспев: – А мы-то все были уверены: блондинчик, глазки маленькие, светлые – значить, такой же, как мы с ребятами, один из нас, только чуть раньше нас… И тутась появился неспроста… А кто мы сейчас? – вдруг спросил он Максима, резко перескочив на другую тему. – Ну, конкретно… когда готовимся проходить этот самый… гиер?" – "Гиюр, ты хочешь сказать? – не выдержав, осторожно поправил Максим. – На иврите – гиёрим. А потом… будете, как и мы – евреями!" – "Значить, сейчас мы… э-э-э… гойе-рим? То бишь – гойеры?" – "Да нет же! Вы гиёрим!" – терпеливо поправил Максим. Зейфер оглянулся по сторонам и, рыгнув, повторил громко на всю гостиную: "Я-то правильно говорю, а вот ты, голуба, ошибаешься! Мы тут все гойеры – это будет по-нашенски! Так и запомни! Нам так больше… ндравиться!!!.. Гойеры есть, гойерами и останемся!
ГОЙЕР – ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!.." Дарья крутилась поблизости, прислушиваясь к разговору. Засмеявшись, подмигнула Вовану и тут же отошла к другому концу стола и уселась среди девушек.
Максим пожал плечами, а Вован снова приблизил к нему своё лицо, набычив голову:
"Ну, давай выпьем за нашу с тобой дружбу! Я так понимаю, ты свой в доску! Не зазря же эту… как-её… шубу надевал!" – "Какую шубу? – сделал Максим вид, что не врубается в зейферовский новояз: – Здесь в Арцене тепло, никто в шубах не ходит. Я и в Питере почти никогда зимнего пальто не носил!" – "Ну, ты же сам говорил… эт-та… шуба… или… как-её? шува…" – продолжал гнуть своё Вован.
– "А-а, ты хочешь сказать – тшува!" – Максим сделал вид, будто только что сообразил, о чём Вован толкует; при этом немного от него отстранился. – "Ну да!
Так было надо! Ну, значить, тоже… задание получил! Ну, ты же тоже прибыл сюда от группы "Штиль"?" – "Задание?.. Группа "Штиль"… Ну… допустим…" – ошалело, почти про себя, пробормотал Максим. – "Оно у тебя отлично выходит, но ты это брось! Мне ты можешь сказать: кто твой куратор? Может, куратор у нас с тобой один и тот же… или знакомые они промеж собой! Так ведь?" Максим словно окаменел, постепенно догадываясь, о чём толкует Вован. Он подумал:
"Вот оно… Зейфуллин – Зейфер… С чего бы это он решил, что для Арцены Зейфер – подходящая трансформация! Или… маска…"А тот увлечённо продолжал, не глядя на него: "Своего-то кадра я всегда готов поддержать. Я, значитца, тебя порекомендую, так сказать, устрою. В рост пойдёшь, будешь возглавлять посредническую фирму по поставке в Россию… этих самых… ну, летающих тарелок!
Это тебе не какая-то там "Люль-я-не-я", Ай-люли!.. Деньги будешь лопатой грести!" – "О чём это ты? О каких тарелках? Я ж не по посуде, не по фарфору, фаянсу или там пластику… Я программист, сейчас моя специализация – финансовые программы.
Ещё немного по психологии, это уже как бы хобби…" – забормотал Максим, Вован непрерывно мотал головой, изображая понимающую ухмылку: "Вот и я о том же: нам как раз и нужен крепкий финансист с психи… как-его?….ческим уклоном и опытом работы в Арцене".
Максима внезапно осенило, что летающими тарелками Вован назвал руллокаты. Он на секунду остолбенел. "Это, стало быть, Дашке Ерёмка рассказывал, что скоро евонный батя приезжает, фирму тут организовать хочет, филиал евонной калифорнийской по выпуску летающих тарелок. Дескать, вы с ним такие прикольные штуки собрали, и теперь их, может, будут и тута делать. Правда, вы им зачем-то дали какое-то дурацкое название". – "Не понимаю, о чём ты… Мало ли, чем мы с ним баловались, давно уже забросили это дело! И не знаю, откуда ты взял про отца Ирми, что он приезжает, лично мне ничего про это неизвестно! А мне бы он сказал: мы с ним близкие друзья. Ты что-то напутал…" Максим ошеломлённо глядел на Зейфера. Он не мог поверить, что Ирми о руллокатах кому-то мог рассказать, тем более – сам же просил никому раньше времени не болтать. И кому! – малознакомой особе, которая с непонятной целью осела в Эрании со всей этой "малиной". Максим давно понял, что Ирми от неё совсем потерял голову, но чтобы настолько?!..
Дарья, услышав, о чём идёт разговор, села напротив Максима, изящно подперла голову рукой и с улыбочкой сказала: "Нам сказали, что работники престижной фирмы не имеют права никаких своих разработок патентовать без разрешения начальника патентного отдела!" – "Запрет, чтобы ты знала, касается только тематики фирмы. А если я, к примеру, изобрету… ну, скажем… э-э-э… вечный двигатель в пивной бочке, или пятое – квадратное! – колесо к телеге, то это боссов не касается, потому что не тематика фирмы. Но к нам конкретно это не имеет отношения. Дарья, ты просто что-то прифантазировала из того, что тебе Ирми рассказывал. Я даже начинаю подозревать, что путаница вышла из-за языкового и ментального барьера".
– "Ну, почему, Максюша… – продолжал нудить своё Вован. – Давай-ка выпьем за летающие тарелки, стаканы, кружки, стопки, протчую посуду! Мне как раз нужен такой вот человечек, как ты. А то, если и есть тут у нас кто стоящий, то – бабы…
А с них какой толк! А преподы – все волки! Чужие они, совсем чужие! Вот, слава вашему Б-гу, погнали этих досов и недоумков, что затесались…" – "Погнали… Ну, и что, что погнали… тебе-то что!" – Максим говорил как в тумане и только думал, как бы ему осторожно свернуть беседу и уйти домой. На языке вертелось: "Если это всё тебе такое уж чужое, Зейфер, то – что ты тут делаешь? Почему не вернёшься домой?" Но он знал, что говорить этого никак не следует. То, на что по пьянке намекал Вован, то, что он сказал об изгнанных преподавателях, повергло его в шок, но он собрал всего себя в кулак и ничем своих чувств не выдал. Но то, что самоваричи уже узнали про руллокаты и про отца Ирми, который хочет открыть здесь фирму по их изготовлению, повергло Максима в уныние. На помощь пришла Дарья: наклонившись над ними и игриво поведя плечами, она пропела: "Ладно, мальчики…
Проехали…" Неожиданно Максим увидел, что не только Вован, но и Дарья пьяна – не придуривается, не разыгрывает его, по обыкновению, а по-настоящему пьяна! "Вот откуда их такая откровенность!.. Тоже мне, Штирлицы грёбанные!" – подумал Максим.
Он встал, извинился и направился в туалет, а оттуда прошёл к запасному выходу.
Идя к дому через пустырь, он с ожесточением прокручивал в голове этот разговор и одну и ту же мысль: "Интересно, кому понадобился этот щадящий блиц-гиюр, – чёрт их побери! – и, главное, эта "малина"!.." Как бы в ответ, перед глазами в который раз встало зрелище: Пительман с приторной ухмылкой маячит на фоне пыхающего самовара. В ушах зазвучал пронзительным колокольчиком смех Дарьи.
Смутно мелькнула мысль, что такая женщина может и вправду притянуть к себе как магнитом, он где-то понимал Ирми и сочувствовал ему. Он впервые подумал о том, что она, конечно же, не в университете английский так классно освоила. Наверняка, это был серьёзнейший спецкурс.
***
Дома Максим увидел, что Ирми в пижаме сидит, пригорюнившись, на кухне. Перед ним ополовиненная бутылка водки и полупустой стакан. Лицо красное, воспалённое.
"Ты что, друг? Решил применить на практике российские традиции? Ты же болен!
Какая у тебя температура?" – "Надо приходить в норму… Дарьюш говорила, что так у вас в России лечатся. Надо, надо в норму приходить…" – бормотал он, и лицо его краснело с каждым глотком. Максим силой отобрал у него бутылку и стакан и сердито потребовал немедленно лечь в постель: "Я же чувствую: у тебя сильный жар!
При температуре этого ни в коем случае нельзя, дурья ты башка!" – последние слова Максим в сердцах выкрикнул по-русски. Но Ирми, набычившись, молча качал головой, потом поднял голову и громко, отчётливо выговорил: "Дурья ты башька!
Дурья – это Дарья? Да? А Башька – это кто?" С большим трудом Максим вывел его из кухни и уложил в кровать, укутал одеялом и включил отопление. Увидев, что тот почти засыпает, он медленно и тихо произнёс:
"Ирми, нам больше в "Самоваре" даже близко нельзя появляться! Поправляйся, и тогда поговорим… Э-эх! Наломал же ты дров…" – уже по-русски пробормотал он в сердцах.
***
Ирми рванул на машине в сторону широкой скоростной магистрали, отделяющей Меирию от Эрании. Он опаздывал на свидание, и ему было неловко: он очень не любил неточность и необязательность. Арценская безалаберность так и не стала его привычкой, и он не хотел показаться Дарьюш человеком необязательным. Через пять минут машина лихо подкатила к "Самовару". Дарья уже лениво прогуливалась вдоль здания, поглядывая на часы.
Усаживаясь в машину рядом с Ирми, Дарья пристально, с лаской, смешанной с упрёком, взглянула на парня и, помолчав, задумчиво протянула: "А у меня, между прочим, крутая идея! Мы с ребятами в "Бокер-Эр" сегодня прочитали интересную вещь – и что важно, все-всё поняли! Представляешь, какой успех?" – И Дарья искоса лукаво и с торжеством глянула на Ирми, который в это время внимательно смотрел на дорогу и только рассеянно улыбался. "Теперь мы знаем, – продолжала Дарья, – Парк закрыли на ремонт, но самые крутые уголки функционируют. "Цедефошрию" ты, конечно же, знаешь: это лицо эранийского Парка. И – по большому секрету – его будущее! Но вот один новый уголок ты точно ещё не знаешь – вот туда мы с тобой нынче и направимся. Нам о нём Офелия рассказала!.. Ты же знаешь – в "Самовар" сейчас приглашают разных важных и интересных персон. Вот и Офелию!.. Так вот, она нам очень тонко намекнула, что там будет после Великой Реконструкции… Ой, Ерёмушка, только никому не говори, что я тебе сказала! Так вот… там будет одно очень элитарное место, куда не все, а только особо посвящённые и приобщённые смогут попасть. А сейчас это… простенько и со вкусом – "Романтические гроты"!" Ирми чуть не врезался в притормозившую перед ним на красный свет машину, но вовремя нажал на тормоз и буркнул: "Чуть аварию не сделал…" Дарья незаметно прижалась к нему, но он осторожно отстранился: "Я же просил не создавать аварийную ситуацию…" – "А я хотела тебе рассказать о том, какие люди приходят к нам! Неужели тебе неинтересно?" – "Мне интересно не сделать аварию. Я бы хотел пригласить тебя в "Шоко-Мамтоко" в центре Эрании, недалеко от ирии и Центрального Торгового Центра. – "Нет, я хочу в "Романтические гроты"! Мы с тобой к Забору уже ходили! Помнишь? – слушали там и "Шук Пишпишим", и "Шавшевет".
А эти забавные картинки на Заборе! – класс!!! Лучше, чем в телевизоре! Сегодня, говорят, там снова дают "Петек Лаван" – кстати, овечий цирк. Оттуда ближе всего в "Гроты"…" – "Да не хочу я в эти "Гроты"…" – нерешительно пробурчал Ирми; ему уже довелось читать о них в "Бокер-Эр", и он понял, что к этому месту даже приближаться не стоит. – "Но я очень хочу тебя туда сводить!" – решительно заявила Дарья, глянув на Ирми своим особенным взглядом, желая разом отмести все возражения.
Ирми, вздохнув, свернул в сторону Парковой площади. Через считанные минуты он припаковал машину, и они вышли на вечернюю площадь. Ирми подумал, что если бы не Дарья, он бы не скоро увидел Бесконечно-великий Забор, эту странно мерцающую стену, уходящую далеко ввысь и огибающую площадь. "Хотя бы за это – огромное спасибо Дарьюш… А интересно, что за оптический эффект они используют?.." – подумал Ирми, разглядывая Забор и почти не слушая, что щебетала ему почти прямо в ухо Дарья: "А ещё… нынче в "Цедефошрии" крутое ночное представление… Вот после "Гротов"…" – и она загадочно стрельнула в него блеснувшими стальным клинком глазами. – "Дарьюш, мы в "Цедефошрию" принципиально не ходим! Я тебе об этом уже говорил!" – решительно мотнул головой Ирми, даже не дослушав. – "Что я слышу, Ерёмушка!? Ты не любишь силонокулл!? – воскликнула Дарья. – Ведь это самое крутое в Арцене! То, что так поэтично называют струёй! Не-ет, так нельзя!
Место современного человека – в струе! Офелия знаешь, как расхваливает силонокулл! Самое модное и прогрессивное музыкальное течение во всём мире! А Клим Мазикин… Знаешь, кто это такой? Между прочим, тоже из России… в смысле – корни. Его тоже к нам в "Самовар" пригласят! Адон Пительман сказал нам, что скоро он пожалует в Арцену – и тогда… – она искоса глянула на закаменевшее лицо Ирми. – Нет, ты просто обязан сводить меня в "Цедефошрию", в ресторан "Таамон-Сабаба".
Ты ж "американец": на "Цедефошрию" и на "Таамон-Сабаба" с девушкой тебе должно хватить денег!"
***
Они огибали Забор, мимо них сновали толпы эранийцев. Дарья старалась потеснее прижаться к Ирми, обвивала его талию рукой, заглядывая ему в глаза. "Нет, Дарьюш, – неожиданно твёрдо произнёс Ирми и отстранился от неё, стараясь не встречаться с нею глазами. – Не уговаривай! В "Цедефошрию" я не пойду, в "Таамон-Сабаба" – тем более! Даже не проси! И не в деньгах дело!" Они остановились, застыв друг против друга. Ирми проговорил ещё твёрже, в его синих глазах сверкнули молнии: "Я не люблю над-мелодическую и над-ритмическую музыку и рестораны типа "Сабабы" не посещаю, и ты это отлично знаешь! Я мог бы пойти с тобой в "Цлилей Рина", если бы не закрыли на ремонт. Вот туда – с удовольствием, и никаких бы денег не пожалел… Если уж ты решила к нашим традициям приобщиться…" Глаза Дарьи засверкали всеми оттенками стального клинка, когда она повысила голос почти до визга: "Да ты что, к фанатикам? Не-ет! Ни за что!" Ирми резко остановился и выпростал свою руку из-под руки прильнувшей к нему Дарьи. Спохватившись, она сменила тон на проникновенный: "Пойми, Ерёмушка, нам Офелия про них всё рассказала: у них опасный звуковой наркотик… как-то он так называется… шо-фёр, кажется, или… как-то так… С живых барашков – представляешь? – рога обламывают и делают этот жуткий прибор, одурманивающий людей! Такие жуткие садистские приколы не для гойеров!" – "Как-как ты сказала?
Что это такое – гойеры?" – изумлённо поднял брови Ирми, почему-то проигнорировав бредовые слова Дарьи о "бедных барашках". Дарья захохотала, игриво толкнув его в бок: "Так мы недавно решили себя сами называть. Ведь у нас гиюр особый, экспериментальный. Нам и учителей поменяли, и программу. Вот Вованчик и придумал такое название – гойеры! Он провозгласил: ГОЙЕР – ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!" – "Интересно… – ошеломлённо протянул Ирми и замолчал, потом вдруг покачал головой: – Жаль, Дарьюш, что я с самого начала не предложил тебе рвануть к нам в Меирию. Теперь "Хайханим" в "Шоко-Мамтоко" дают концерт: уж раз закрыли "Цлилей-Рина", то где-то людям надо же любимую музыку слушать…" – Ирми уже собирался повернуть обратно к машине. Дарья качнула головой и затараторила: "Нет! Ни за что! Я же сказала, что не хочу этих приколов! И сама не пойду и тебя не пущу! Офелия нам глаза раскрыла на фанатиков "Хайханим"! Погоди! С ними ещё разберутся, с чего это они зубы скалят и над кем смеются!" У Ирми вертелось на языке: "А я-то верил, что ты действительно хочешь приобщиться к еврейству…" Но он ничего не сказал, только слабо и жалко улыбнулся и спросил: "А на каком языке вы с Офелией общались? У неё же очень высокий иврит". – "А мы её поняли! Современные интеллигенты всегда найдут общий язык! И знаешь что? – главное чуть не забыла! Офелия мне предложила очень неплохую работу: вести телепередачу, пока что часовую… по истории мировых религий в свете музыкальной культуры… Уже сейчас! Представляешь? Говорит, что ей редко приходилось видеть такую фотогеничность… Ты рад за меня?" Ирми искоса посмотрел на Дарью: шутит, или всерьёз? – и ничего не сказал; он что-то не помнил, чтобы Дарья говорила ему об изучении журналистики в Москве. Он не заметил, как Дарья увела его от Забора с его цвето-звуковыми изысками, наводящими на Ирми тоску, и они углубились в извилистую аллею. Дарья тараторила:
"Жаль, что ты не читал последний номер "Бокер-Эр": там статья Офелии про хасидскую музыку и про… этого… шофёра…" – "Про шофар… – автоматически поправил Ирми. – Что ж, почитаю: интересно же, что она ещё нафантазировала!" Неожиданно Ирми впервые за всё время их знакомства почувствовал, что эта, по сути, совершенно чужая ему женщина его начинает раздражать. Но Дарья, не чувствуя внезапно повеявшего между ними холодка, продолжала увлечённо болтать: "Офелия очень интересно пишет про изобретателя силонофона. Мощный мужик, там есть его фотка! Как его зовут… Как-то интересно – Ад-Малек… Оказывается, он и его семья происходят из влиятельного и уважаемого клана в посёлке Аувен-Мирмия.
Знаешь, почему так назвали их посёлок?" – "За фантазиями твоей Офелии мне не угнаться, но название действительно интересное!" – "Так ты ничего не знаешь?
Даже не знаешь, что был у них город Ладенийа, очень красивый и большой город… столица государства древнего народа мирмеев?.." – "Мы вообще-то думали, что мирмеи – это арабы, большинство которых хлынуло сюда в последнее столетие…
Отдельные, богатые хамулы жили в течение последних пятьсот – тысячи лет… уходили… снова возвращались…" – заметил Ирми. Но Дарья не слушала, продолжая увлечённо тараторить: "Да! Это и было около то ли 500, то ли 1500 лет назад, когда этот город, разрушили… то ли крестоносцы, то ли ещё какие-то варвары… и убили их вождя Ладена, который этот город построил – вот потому-то город так и назвали… Короче, не знаю я подробностей, сам прочти в источниках. Главное:
Ладена зверски убили захватчики. А на месте древней Ладенийи теперь построили эту вашу Неве-Меирию – это совсем недавно учёные обнаружили! Про это ещё в газетах писали!" – "Да неужели? – воскликнул Ирми, снова отстраняясь от Дарьи. – Это что-то новенькое! Я не помню никаких раскопок на этом месте, тем более – недавних! – сбивчиво заговорил Ирми, изумлённо уставившись на свою спутницу. – Сколько нам известно, там была всегда холмистая пустыня, ни деревца, ни травинки… 20 лет назад на совершенно голых холмах молодые ребята основали маленький посёлок – и вот разросся, настоящий зелёный оазис, промзона и прочие прибамбасы…
А археологического парка – не было! Иначе бы там посёлок не построили…" – "Уж наверно, Офелия лучше тебя знает! Она такая эрудированная – и в истории, и в литературе, и в архитектуре… А уж в музыке как разбирается! Ещё она сказала, что Шалем тоже был мирмейский город… Об этом и архитектура его свидетельствует…" – "Какая архитектура – новая, или старая?" – "Неважно, какая – Офелия не уточняла… Мы сейчас хотим, чтобы нам организовали экскурсию по всем местам, где когда-то жил древний народ мирмеев… Шалем, Аувен-Мирмия, где родился и вырос сахиб Ад-Малек… Мы, Офелия и её друг…" – "Ладно, Дарьюш, на темы сказок "1000 и одной ночи" мы не будем с тобой спорить. Одно Офелия не придумала: мирмеи – действительно очень древняя… вот только не нация, а профессия", – последнюю фразу Ирми пробурчал в сторону.
"Ладно, проехали… А сейчас свернём-ка мы с тобой вот в эту аллейку! Смотри, как тут загадочно и заманчиво!" – "А что там?" – спросил Ирми, остановившись и опасливо поглядывая во мглу, куда увлекала его Дарья. – "Пойдём, пойдём! Увидишь, как тут классно!" – и она повлекла его в одну из самых тёмных аллей. – "Я не хочу…" – "Никак боишься!.." – усмехнулась Дарья. И Ирми, махнув на всё рукой, пошёл за нею.
***
Мрачная аллея казалась похожей на гигантскую, туго скручивающуюся спираль, затейливо сплетённую из густых ветвей. Тут и там мерцали огоньки – то ослепительно ярко, то чуть заметно, струясь в каком-то странном ритме то змейкой, то спиральной цепочкой. Ирми, парень неробкого десятка, с опасливым интересом поглядывал по сторонам и осторожно поддерживал девицу, которая то отстранялась от него, то неожиданно громко взвизгивала и крепко к нему прижималась. От неожиданности Ирми оступился и чуть не упал, ухватившись за Дарью. Она прыснула и пробормотала: "Надеюсь, ты не уронишь девушку?" – "Как можно, как можно!" – засмеялся и Ирми, почувствовав неловкость. – "Да ты не бойся! Тут волков не водится!" – "А я и не боюсь…" Аллея начала круто петлять, и при каждом крутом повороте от неё то в одну, то в другую сторону отходили крохотные живописные тропки, ведущие в какой-нибудь замшелый таинственный грот в форме крутого завитка ракушки. Мелькающие в апериодическом ритме яркие вспышки света выхватывали то один кусочек живой стены, то другой. Словно бы в согласии с ритмом причудливого узора вьющихся пёстрых растений были едва слышны диссонирующе шелестящие и скребущие звуки струящейся воды и неожиданно – контрапунктом! – звонко шлёпающих о поверхность невидимого водоёма капель. И… более никаких звуков. На Ирми по нарастающей начала накатывать подавленность. Шаги и собственный голос словно бы напрочь поглощал толстый слой мягкого, переливающегося немыслимыми оттенками мха, покрывающего землю и камни, по форме напоминающие низкие удобные креслица и диванчики. "Ты что, испугался?" – демонстративно заботливо прошелестела Дарья, уловив в яркой вспышке света выражение недоумения на лице Ирми. – "Конечно, нет! В Лос-Анджелесе примерно так устроены пещеры страха, так что я и не к таким приколам привык", – отозвался Ирми.
"Остановись, присядем тут: тихо, спокойно, и никто нам не помешает…" – неожиданно отчётливо и звонко заявила Дарья и погрузилась прямо в мягкий мох, устилающий маленькую полянку в одном из гротов; юбка её задралась высоко. Ирми густо покраснел и украдкой, так, чтобы она не заметила, глянул на открывшиеся выше колен ноги. Дарья поймала его взгляд, но явно не торопилась одёргивать юбку.
Ирми сам не заметил, как опустился на мягкий мох рядом с Дарьей. При очередной вспышке слепящее-молочного света он вдруг увидел в сверкнувших льдом и сталью глазах Дарьи не столько насмешливое, сколько торжествующе-хищное выражение. С усилием он встал на ноги, стряхнул с брюк веточки и решительно произнёс: "Ну, что ж, Дарьюш! С интересным и таинственным местом ты меня познакомила.
Представление я получил, впечатлений надолго хватит. Пора двигать обратно. Если хочешь, поехали в "Шоко-Мамтоко" в Эрании-Бет. Если не хочешь, я тебя подброшу домой…" – "А я хочу ещё тут с тобой побыть! Тут твоих приятелей нет, Максим за тобой не следит, никто ничего тебе не скажет!" – "Но я не хочу…" – "А в "Цедефошрию"?" – "И не мечтай! Я тебе уже сказал – силонокулл не для людей с хорошим музыкальным вкусом…" – "Ах-ах! Какой у нас музыкальный вкус… А твои эти ниточки тебе не мешают с женщиной…" – и она легонько схватилась за цицит. – "Перестань!.." Неожиданно она выпрямилась, потянула его вниз, и он не удержался на ногах, снова плюхнулся в мягкий мох. Дарья прижалась к нему всем телом, подняла лицо очень близко к его лицу и крепко поцеловала его в губы. "Ну, Дарьюш! Ты что!.." – пролепетал ошеломлённый Ирми, чувствуя, как его охватывает, словно захлёстывает огромной волной, нарастающее скачками возбуждение, которое он уже не способен был контролировать. "Да брось ты… Никто ведь нас не видит! Полный интим!" Её рука оказалась у него на колене, потом на бедре, медленно и плавно продвигаясь всё выше и выше. Внезапно навалившаяся тишина набивалась в уши и затуманивала сознание. В безмолвии всё быстрее и быстрее мелькали вспышки белого света, тут же сменяемые непроглядной чернотой. От бешеного мелькания, от вязкой тишины, от поцелуев и прикосновений Дарьи, от странно пьянящего запаха её крупного тела у Ирми закружилась голова. Дарья покрывала его лицо влажными поцелуями, и он уже не пытался уклониться…
***
Ирми выскочил на аллею, пошёл быстрым шагом, потом почти побежал. Он не помнил, как выбрался из "Гротов", как нашёл тропку посветлее, без навевающих жуть звуковых и световых эффектов, как эта тропка вывела его прямо на площадь, где раньше находился главный вход в Парк, а теперь возвышался Бесконечно-Великий Забор… Он выскочил на площадь, оглядываясь по сторонам. Звуки, несущиеся от нависшего над площадью Забора и освещавшие окрестности раздражающе-мельтешащие картинки, мешали сосредоточиться и найти стоянку, где он оставил свою машину.
Наконец, он увидел её и рванул туда.
***
Он сидел в машине и долго не мог придти в себя. Лицо мучительно горело, он не знал, как отряхнуться от никогда ранее не испытанного им унижения… В горле застрял комок, болезненно перекатывающийся и поднимающийся к глазам, загоревшимся сухим жаром. Руки дрожали, и он никак не мог вставить ключ зажигания. Он опустил голову на руль, и так сидел некоторое время, пытаясь успокоиться и придти в себя. Постепенно он осознал, что "Гроты" – последняя капля, как бы знак: пришло время покончить с Дарьей и со всей этой самоварной историей…
Когда он поднял голову, собираясь завести машину, сбоку непонятно откуда возникла она сама. По-хозяйски раскрыла дверцу и, как ни в чём не бывало, уселась рядом с Ирми. Спокойно и буднично, как ни в чём не бывало, она спросила:
"Ну, куда теперь, трусишка?" – "Не знаю…" – не глядя, на неё, буркнул Ирми.
Ему снова показалось, что она привычно высасывает из него всю волю, и это его разозлило. Он постарался вложить в голос всю решимость и злость и отрезал: "Времени на развлечения у меня сегодня больше нет – и желания тоже…" Дарья будто не слышала, она деловито рылась в сумке, при этом пыталась как бы случайно прижаться к нему, словно не замечая, что он старается отодвинуться от неё и демонстративно отводит глаза в сторону. Она как бы сама себе бормотала: "Бывают же такие скромники среди "американских" мальчиков… Не ожидала!.. А впрочем, мужик ты… э-э-э… ничего… стоящий… классный! Вернее – не из самых пропащих… э-э-э… есть потенциал… Наверно, тебе помешали твои ниточки, поэтому ты и… э-э-э…" – "Сделай милость, помолчи хотя бы сейчас…" – буркнул Ирми.
Когда он, после очередной её попытки прижаться, резко отстранился, Дарья выпрямилась, глаза её метали молнии. Она прошипела: "Я думала – я для тебя больше значу, чем твои замшелые дружки… А ты… До чего же ты погряз!.. И ещё смеешь обвинять Офелию во лжи! Ты посмотри на своего Максима – вот уж совершенная серость, и внешне, и внутренне!.. А как вы с ним выглядите: эти неопрятные висящие вдоль портков нитки, эта… э-э-э… тюбетейка… А причёска!..
Мракобесие аж из ушей кисточками прёт!.. Да сколько тебе лет, что всё играешь в эти глупые игры?!" – "Мне-то 25, – буркнул Ирми, не глядя на неё и затормозив на перекрёстке, перед тем, как свернуть на главный проспект Эрании. – А вот сколько тебе?" – "Вообще-то, у дам такое не спрашивают, но тебе так уж и быть – скажу: за 30! Я взрослая женщина, много чего в жизни повидала и многому тебя могу научить!" – "Спасибо, Дарьюш, уже не надо: научила…" – сухо, срывающимся голосом произнёс Ирми. – "Да? Ты так полагаешь?" – "Да! Твои университеты я окончил!" – "Ну, я надеюсь, у меня будет ещё возможность преподать тебе не один урок…" – "Ладно, со своими возможностями разбирайся сама… без меня и моих… как ты их зовёшь, ниточек! А то будто до сих пор не знаешь, как эти ниточки и эта тюбетейка называются!.. Это многое проясняет…" – не глядя на неё, отрезал Ирми. – "О-кей!.. Как бы не пожалел! – ледяным голосом отчеканила она: – А сейчас… хотя бы отвези меня домой, как это водится у приличных кавалеров! Если уж на "Таамон-Сабаба" денег пожалел… И я ещё хотела с этим человеком… в таком-то прикиде… появиться в приличном месте типа "Цедефошрии"!" Ирми не отвечал и не глядел на Дарью, стараясь даже не слушать, что она говорит.
Спустя считанные минуты он уже притормаживал у дверей "Самовара". Дарья демонстративно смотрела в окно, но пару раз всё-таки кинула на него украдкой любопытный и привычно жаркий взгляд. Но он уже не смотрел на неё. Дарья медленно выбиралась из машины, долго придерживая дверь, как бы ожидая чего-то, но он и не взглянул на неё, только нетерпеливо дёрнул плечом и что-то пробурчал. Ей ничего не оставалось, как покинуть машину. Тут же, ни на кого не глядя, он дал газ и развернулся в сторону Меирии.
Он не мог видеть, что к Дарье уже спешил некто и тихо прошипел: "Почему не задержала? Почему вас не оказалось там, на месте, куда ты должна была его привести? Почему хотя бы камеру не включила? А теперь, как я понимаю, и поссорились… Упустила "америкашку с летающей тарелкой"! – на что Дарья, залившись румянцем, виновато кивнула. – Теперь свищи ветра в поле… Как мы его теперь?.. Тоже мне ещё, Далила грёбанная…"
***
Возле дома, запирая машину, Ирми сунул руку в карман и наткнулся на клочок бумаги с написанным её почерком номером телефона, скатал его в трубочку и с ожесточением кинул в лужу на тротуаре.
Сердце тихо ныло, сухие глаза мучительно горели, как и всё лицо, а перед мысленным взором почему-то мелькнуло отчаянное выражение на лице Ренаны, ни намёка на укор, только горечь и отчаяние… Потом лица её братьев-близнецов и лицо Ноама…
***
Максим сидел у окна, уткнувшись в книгу. Увидев лихорадочно сухие, словно бы полные слёз синие глаза на горящем лице Ирми, он всё понял и не стал ни о чём спрашивать, решив, что друг ему когда-нибудь сам расскажет, что с ним произошло.
Не глядя на Максима, Ирми тут же, не переодеваясь в домашнюю одежду, прошёл в душевую комнату и включил воду…
Выйдя из душевой сорок пять минут спустя, он, не глядя на друга, запинаясь, проговорил: "Через три дня мои родные прилетают, и мы с тобой переезжаем в Неве-Меирию.
Прости, что я тебе об этом вовремя не сказал, и тебе придётся очень быстро собрать пожитки…" – "Да ничего, Ирми! Главное, что твои приезжают, что мы перебираемся подальше от… Беседер… молчу-молчу… – и, почти без паузы: – А я, между прочим, кое-что тут ухватил. Мы же с Ноамом бились над обратным преобразованием!" Максим молча заваривал чай и накрывал на стол. Когда они уселись за маленький столик на кухне, он медленно и тихо заговорил: "Не хотел тебе раньше говорить…
Но эта "малина гойеров"…" – "А ты-то откуда это словечко знаешь?" – "Мне Зейфер сказал, пьяный был в стельку, как у нас говорят… – это выражение Максим произнёс по-русски и продолжил: – Он мне фактически признался, что они сюда подосланы и подсажены. Потому-то их и поместили в такие тепличные условия, потому-то их гиюр назвали экспериментальным. Их не к гиюру готовят, как я понял, а приобщают к… борьбе с антистримерами, как они нас назвали… Как видишь, я правильно угадал – неспроста Зейфуллина превратили в Зейфера!.. Вот только зачем ты… их человеку… э-э-э… про руллокат рассказал? Ведь они уже планы строят, как его в Россию поставлять и большие бабки на этом срубать… Надо что-то придумать, чтобы защитить твоего отца от Тумбеля… Опасный тип…" – "Ох, Макси, не надо сейчас об этом, мне и так… противно всё это… Сам себе противен…" – "Выпей стакан крепкого горячего чаю и иди спать… Но с мёдом, обязательно с мёдом!"
***
Спустя неделю Ирми сказал Бенци, что только что прибывшие родители и сестра хотят нанести визит Доронам, познакомиться с семьёй друзей их сына и брата, которая приняла в нём большое участие. Бенци, правда, предупредил: "Ты же знаешь, что мы давно перевезли Нехаму и малышей в Неве-Меирию к родителям Нехамы. Там полным ходом идёт ремонт, правда, гостей принять сможем. Только не обессудьте на некоторый беспорядок…" – "О чём вы говорите, Бенци!" – махнул рукою Ирми.
После произошедшего ему было трудно избавиться от чувства неловкости при беседе с Бенци, даже с Ноамом он чувствовал себя немного скованно.
В назначенный день в почти готовом салоне дома Ханани в Неве-Меирии появились высокий, представительный мистер Неэман, невысокая, с приятным улыбчивым лицом и такими же яркими синими, как у Ирми, глазами, миссис Неэман. С ними – симпатичная девушка, очень похожая на брата, только черты лица тоньше и мягче, выражение не такое озорное, но и более решительное. За ними застенчиво ступали Ирми и Максим.
Каким-то образом Ирми удалось быстренько представить своих родных Доронам и зашедшему к ним Гидону Левину. После этого он на негнущихся ногах направился к сидящей нахохлившись в уголке Ренане. Лицо его приняло виноватое выражение, он густо покраснел и смущённо пролепетал: "Ренана, шалом! Я очень по тебе соскучился!.." Ренана попыталась вскочить, убежать. Её пылающее лицо и огромные глаза, полные слёз, были красноречивее слов. Она пыталась что-то сказать, но не смогла и крепко закусила губу, чтобы не разреветься. Ирми сделал ещё шаг к ней и проговорил сдавленным голосом: "Прости, прости меня… Считай, что я был болен…
А теперь выздоравливаю… Прости… Вот и мои приехали, а твои переезжают, и ты тоже… со временем… и мы будем… рядом…" – быстро забормотал он и робко взял её руку в свою. Подошёл Максим, и Ирми, уже смелее, сказал: "Пошли, я хочу познакомить тебя с моими…" – "Не нужно… Я же маленькая девочка! Зачем меня с кем-то знакомить…" – она пыталась вырвать руку, но Ирми держал нежно, но крепко. – "Ну, Ренана, неужели ты никогда меня не простишь? Ну, пожалуйста…" – "Пошли, Ренана, – проговорил Максим ласково, едва касаясь её плеча. – Я хочу тебя познакомить с Челл… э-э-э… с Хели, это сестрёнка Ирми, очень хорошая девушка, врач-психотерапевт!" – и он покраснел. Ренана упрямо качала головой, стараясь не смотреть на Ирми.
Бенци через весь салон наблюдал эту сцену и что-то прошептал сыновьям. Близнецы подошли к Ренане и повели её к отцу. Тот тихо беседовал с мистером Неэманом и искоса поглядывал на приближающихся к нему детей. Сзади шёл смущённый Ирми, а Максим что-то тихо ему говорил, успевая поглядывать на Хели, которая сидела на диванчике и беседовала с Нехамой, кормящей грудью маленького сына. Ирми, красный от смущения, представил родителям и сестре Ренану, и девочка тут же убежала на кухню, куда вскоре пришли все трое братьев: "Ренана, мы приготовим к чаю – папа просил нас распорядиться о чае… А тебя он хочет видеть в салоне…"
***
Когда Неэманы уже собрались уходить, Хели решила переговорить с Бенци: "Я не хочу излишне тревожить вас, но вы должны знать, что несколько тяжёлых родов не самым лучшим образом сказались на вашей супруге… на её состоянии. Есть ещё какой-то фактор, который на неё действует, но мне пока неясно, какой: я же тут новый человек. Я хочу за нею понаблюдать… А вы, близкие и родные ей люди, постарайтесь никоим образом не волновать её, оберегать от любых стрессовых ситуаций… И пусть постепенно включается в домашние дела, конечно, нетяжёлые, но ей это необходимо… Я не знаю, сможет ли она вернуться на работу медсестрой…
Но какое-то дело у неё должно быть… Не только дом и семья… Подумайте… Нет, что вы мистер Дорон, никаких денег! И за малышом понаблюдайте: он слишком активен. То, что она его кормит грудью, хорошо – для них обоих… Но никто не знает, сколько она ещё сможет… Я буду к вам захаживать… Это хорошо, что вы перевезли её и малышей в Неве-Меирию, главное – тут более здоровый климат… И я рада, что мы будем соседями! – и вдруг, лукаво улыбнувшись, прибавила: – А мне очень понравились все ваши дети, но Ренана – особенно!" Бенци смущённо улыбнулся и подумал: "Неужели брат ей всё рассказал? А о том, что с ним произошло совсем недавно, тоже – или нет?"
