I

Иудейско-израильский монотеизм сложился в обстановке ожесточенной идейной борьбы, которая была следствием и отражением острых социально-политических конфликтов, сотрясавших общество в первой половине I тысячелетия до н. э. Эти конфликты возникли в процессе формирования частнособственнических отношений, классового общества с присущей ему резкой имущественной и социальной дифференциацией и государства. Характерной чертой израильского государства, как и других государств древнего Ближнего Востока, было существование двух секторов — общинно-племенного и царского. Царский сектор составляли лица, находившиеся на царской службе и при царском дворе, получавшие землю и иное вознаграждение из царских фондов. Общинно-племенной сектор составляли люди, входившие в гражданские коллективы — общины и в кровнородственные объединения — племена, хотя и подвластные царю, но пользовавшиеся весьма широким самоуправлением. Обладание землей, которая была основным средством производства, здесь было возможно только для полноправных общинников. Само собой понятно, что можно было принадлежать к общинному сектору и одновременно быть на царской службе; в особенности это относится к представителям родоплеменной аристократии.

К началу I тысячелетия до н. э. в израильско-иудейском обществе укоренились рабовладельческие отношения. Настоящим («вечным») рабом мог быть только чужеземец, либо захваченный в плен, либо купленный у работорговца. Порабощение соплеменника (обычно — за долги) ограничивалось определенными сроками. Если в рабство попадал человек, принадлежавший к социальной группе иври (так назывались люди, утратившие общественные связи и обреченные на бродяжничество; отсюда современное «еврей») — а ими были практически все единоплеменники, становившиеся рабами,— то на седьмой год по порабощении его следовало отпустить на свободу. Такой вольноотпущенник получал статус хофши (люди, не имеющие имущества). Тот, кто отпускал его на свободу, должен был снабдить его минимумом средств к существованию. Независимо от этого рабы-единоплеменники подлежали освобождению в так называемый Юбилейный год — последний год пятидесятилетнего цикла, когда объявлялись недействительными долги и все сделки по поводу родовой земли; в этом случае освобожденный раб возвращался к своему наследию, т. е. к принадлежавшей ему доле родовой земли. Если раб-соплеменник изъявил желание остаться в доме своего господина, над ним совершался специальный обряд: шилом пришпиливали его ухо к дверному косяку. Это означало, по-видимому, его окончательное включение в дом, и он превращался в «вечного» раба. Конечно, у рабовладельца было много способов заставить такого раба предпочесть рабство свободе.

Положение раба в доме рабовладельца зависело целиком от усмотрения господина. Рабы делали всякую работу по дому, работали в поле вместе со свободными домочадцами. Рабы могли быть подвергнуты избиению. Однако убийство раба наказывалось. Но, если раб умирал от избиения не сразу, а через некоторое время, такое убийство оставалось безнаказанным. Рабу могли поручить и управление домом, и выполнение ответственных поручений; бывали случаи, когда рабы владели определенным имуществом, имели — с разрешения господина — семью и вели свое хозяйство. Во всех случаях рабы находились в личной зависимости от хозяина, и все, что у них было, юридически принадлежало господину.

К началу I тысячелетия до н. э. в иудейско-израильском обществе в основном сформировались отношения частной собственности на землю. Библейское право исходило из того, что «обетованная земля» принадлежит богу, который дал ее «своему» народу; она была разделена между израильскими племенами, а внутри племен — между родами. Эти родовые земли не могли отчуждаться за пределы данного рода навечно. Если бы все же родовая земля была продана, то в Юбилейный год сделка утрачивала свою силу, и такая земля должна была быть возвращена роду — ее исконному собственнику. Наряду с этим существовали и другие земли (пустоши, не захваченные ранее отдельными родами, и т. п.), становившиеся по мере их захвата благоприобретенной собственностью отдельных частных лиц. Эти земли можно было продавать, покупать, дарить и пользоваться ими по усмотрению собственника. Законы о родовой земле не ставили непреодолимой преграды обезземеливанию мелких землевладельцев. Во-первых, они не препятствовали купле-продаже земли внутри рода, и такая операция не подлежала действию законов о Юбилейном годе. Во-вторых, срок от одного Юбилейного года до другого был достаточно велик, чтобы землевладелец, вынужденный продать свою землю, разорился окончательно и не имел бы возможности восстановить свое хозяйство.

Основную массу иудейско-израильского общества в первой половине I тысячелетия до н. э. составляли свободные землевладельцы — члены родо-племенных групп и одновременно общинники — полноправные граждане своего рода; они из года в год обрабатывали свою родовую землю, кормились от нее и платили подати в царскую казну; они выполняли также в пользу царя различные повинности. Таких людей называли «народом земли».

На одном социальном полюсе находились аристократы и богачи («сильные», «богатыри войска»), владевшие громадным количеством земельных участков, множеством рабов, жившие в богатстве и роскоши. Среди них были и родо-племенная верхушка, и царские дружинники, и придворные, получавшие земли и содержание из царской казны, и разбогатевшие различными способами простолюдины.

В книге Псалмов (10:7—10 [9:28—31]) рисуется портрет такого притеснителя:

На другом социальном полюсе концентрировались хофши, утратившие свое достояние, бродяги-иври, батраки (они нанимались обычно на трехлетний срок) и временные рабы-единоплеменники.

Как все это происходило в реальной повседневной жизни, показывает эпизод с виноградником, принадлежавшим некоему Навуфею (Навоту), эпизод, известный нам только потому, что в роли насильника здесь выступает царь Ахав (869—850 гг. до н. э.), а сами события вызвали в Израильском царстве острый общественно-политический кризис. Ветхозаветный историк рассказывает (1 Цар. [3 Цар.] 21:1 —16): «И было после этих событий, виноградник был у Навуфея-изреэлитянина, который в Изреэли, подле дворца Ахава, царя Самарии [Шомрона]. И сказал Ахав Навуфею так: дай мне твой виноградник, и он будет мне огородом, ибо он близко возле моего дома, а я дам тебе вместо него виноградник лучше этого. И сказал Навуфей Ахаву: упаси меня Яхве, чтобы я отдал наследие моих отцов тебе! И пришел Ахав домой к себе, удрученный и опечаленный из-за той речи, которую говорил ему Навуфей-изреэлитянин (а он сказал: я не дам тебе наследие моих отцов), и лег на свою постель, и отворотил свое лицо, и не ел хлеба. И пришла к нему Иезавель [Изевель], жена его, и сказала ему: чем это твой дух удручен, и ты не ешь хлеба? И сказал он ей: когда я говорил Навуфею-изреэлитянину, и сказал ему: дай мне твой виноградник за серебро, или, если ты хочешь, я дам тебе виноградник вместо него, то он мне сказал: я не дам тебе мой виноградник! И сказала ему Иезавель, его жена: ты теперь свершай царскую власть над Израилем, встань, ешь хлеб и ублажай свое сердце; я дам тебе виноградник Навуфея-изреэлитянина. И она написала письма от имени Ахава, и запечатала его печатью, и послала эти письма старцам и горожанам, которые в его городе, живущим с Навуфеем. И она написала в этих письмах так: созовите пост и посадите Навуфея во главе народа. И посадите двух негодных людей супротив него, и пусть они свидетельствуют против него так: ты проклинал бога и царя! И выведите его, и побейте его камнями, и пусть он умрет. И сделали мужи города его, старцы и горожане, которые живут в его городе, как посылала к ним Иезавель, как написано было в письмах, которые она посылала к ним.

Они созвали пост и посадили Навуфея во главе народа. И пришли два негодных мужа и сели супротив него, и свидетельствовали негодные мужи на Навуфея перед народом так: проклинал Навуфей бога и царя! И они вывели его за город, и побили его камнями, и он умер. И они послали к Иезавели так: побит камнями Навуфей и умер. И было, как услышала Иезавель, что побит камнями Навуфей и умер, и сказала Иезавель Ахаву: встань, овладей виноградником Навуфея-изреэлитянина, который он отказался дать тебе за серебро, ибо нет Навуфея в живых, ибо он умер. И было, когда услышал Ахав, что умер Навуфей, и встал Ахав, чтобы спуститься в виноградник Навуфея-изреэлитянина, чтобы овладеть им». Легко себе представить, сколько подобных случаев не получали такого резонанса, но от этого несчастье не становилось менее тяжким, а угроза не становилась менее зловещей.

Неудивительно, что «народ земли» находился в состоянии постоянного брожения. Он неоднократно участвует в дворцовых переворотах. Известно, в частности, что «народ земли» принял активное участие в свержении иудейской царицы Гофолии (Аталии) (дочери Ахава и Иезавели) и в воцарении Иоаса (Йоаша) сына царя Охозии (Ахазии) (2 Цар. [4 Цар.] 11:4—21; 2 Хрон. [2 Пар.] 23:1— 21). Во 2 книге Царей [4 Цар.] 14:19—21) рассказывается о свержении царя Амасии сына Иоаса и о том, как «весь народ Иуды» посадил на царский престол его сына Азарию (785— 742 гг. до н. э.). Наконец, обстоятельства воцарения царя Иосии (Йошийаху) сына Аммона (640—609 гг. до н. э.) излагаются (2 Цар. [4 Цар.] 21:23—24) следующим образом: «И сговорились рабы Аммона против него, и умертвили царя в его доме. И перебил народ земли всех сговорившихся против царя Аммона, и воцарил народ земли Иосию, его сына вместо него». После гибели царя Иосии «народ земли» воцарил его сына Иоахаза (Йехоахаза) (2 Цар. [4 Цар.] 23:30). Каковы бы ни были конкретные обстоятельства каждого из этих переворотов, ясно, что во всех случаях «народ земли» выступает против тех сил, от которых он ожидал для себя всевозможных бед, и в поддержку тех, от кого ожидал защиты и справедливости.

Пророческое движение возникло в условиях резкого обострения в иудейско-израильском обществе социальных конфликтов и антагонизмов. В его основе лежало стремление найти объяснение всем тем явлениям, которые делали жизнь рядового свободного человека невыносимой, и ликвидировать социальное зло во всех его проявлениях. Само собой понятно, что пророки не имели ни малейшего представления о движущих силах и закономерностях общественного развития. Библейские пророки отталкивались от тех представлений о природе и обществе, о вселенной, которые соответствовали примитивному общественно-историческому опыту первобытного и древнего человека и которые нельзя не признать плодом безнадежного невежества, если смотреть на них с высоты научных достижений и общественно-политического опыта человека конца XX столетия.

С точки зрения первобытного человека, которую унаследовал человек раннеклассового общества, вселенная представляет собою некоторое высшее единство, все элементы которого взаимосвязаны между собой сложной системой естественных и магических (которые от естественных не отчленялись) связей и взаимообусловлены; отсюда вытекает сопричастность каждого элемента ко всем остальным и к миру в целом. Вселенский миропорядок представляет собой, в сущности, ту правду (справедливость), которой пронизан мир. Малейшее отступление от нее есть грех, ведущий к мировой катастрофе. Все, что существует в человеческом обществе, либо недвижно, либо монотонно повторяется; вселенная не знает развития, она неподвижна. Конечно, люди видели в своей жизни череду последовательно сменяющих друг друга событий и течение времени от прошедшего к будущему, но все это, считали они, происходит в рамках космической неподвижности и ее не нарушает. Ведь замена одного царя другим или смена поколений не есть развитие в собственном смысле слова; в своей глубинной сути человеческое общество остается таким же, каким оно было и будет всегда.

Все космические сущности, из которых складывается окружающий мир, древний человек представляет себе антропоморфно и (или) зооморфно (но в этом случае животному придаются человеческие черты) в облике богов или иных сверхъестественных существ, образующих свое общество со своею общественной структурой (она является, разумеется, копией той, которая реально существует на земле). Глубинным содержанием всего происходящего на земле является постоянно возобновляющаяся борьба между богами, в результате которой устанавливается или восстанавливается мировой порядок и мировая гармония. Боги, воплощающие в себе мировой порядок, побеждают, тогда как боги, воплощающие в себе дисгармонию, т. е. силы зла, терпят неминуемое поражение. То, что человек наблюдает в повседневной жизни (гром, молния, дождь, времена года и т. п.), есть доступные его слуху и взору проявления этой борьбы. Поскольку указанные явления повторяются, ясно, что и борьба космических сил, т. е. борьба богов, возобновляется.

Итогом коллективного осмысления космических процессов, составной частью которых является история и повседневная жизнь данного общества, является миф. Для его носителей и сказителей это — воплощение событий, о которых в нем повествуется. Его исполнение в священной обстановке — чтение или пение, сопровождаемое ритуальными церемониями, в том числе и драматическими действами, представляет собой, в сущности, возобновление и повторение этих событий в реальной действительности. Миф немыслим без ритуала, прежде всего ритуального исполнения, но и ритуал, по представлениям древних, имеет свой смысл только в контексте мифа. Миф перестает быть таковым, когда он по каким-либо причинам лишается ореола святости, тогда он превращается в более или менее увлекательную сказку, которую рассказывают в повседневной обстановке с целью доставить аудитории эстетическое наслаждение, поучать ее и т. п. Так как миф часто представляет собой тайное знание, доступное лишь посвященным, его тексты хранятся специалистами, проходящими обучение и посвящение. За пределами их узкого круга возможны только намеки. Действующие лица мифа не скованы узами нравственности. Боги и выдающиеся люди выше законов и моральных норм, применимых к обыкновенным людям; но в конце концов аморальный с человеческой точки зрения образ жизни богов служит укреплению мирового порядка и вселенской гармонии, т. е. торжеству высшей справедливости.

Такими были основные представления о мире и о вселенной, в рамках которых библейские пророки искали ответы на мучившие их вопросы. Им было ясно, что все беды и неустройства, тяжко отражающиеся на жизни обыкновенного рядового человека, существуют потому, что люди отошли от правды (справедливости), вопиющим образом нарушили мировой порядок. Глубинной причиной этого явления они считали забвение принципов, определяющих, по их представлениям, всю жизнь общества. Все это квалифицировалось в проповеди пророков как измена Яхве — единственному, исконному богу Израиля, как забвение его учения и служение чужим богам.

Дело в том, что религия древних израильтян и иудеев, как и религии других окружавших их народов, была политеистичной. В ней отразились представления, общие для всех семитских народов, в особенности же для народов, населявших сиро-палестинский регион и принадлежавших к северо-западной группе семитской языковой семьи; были в ней и свои специфические особенности.

Главой древнеизраильского пантеона был общесемитский верховный бог Эл (иначе Элоах или Элохим). Само это имя собственно и значит «бог». Слово «элохим» внешне имеет форму множественного числа, однако в действительности оно таковым не является и постоянно в тексте Библии согласуется с глаголами в единственном числе. Окончание ~м (так называемая мимация) сохранилось в этом слове пережиточно со II тысячелетия до н. э., когда оно играло роль определенного артикля, ставившегося в конце слова. Так было, в частности, и в угаритском языке, где засвидетельствована и форма «илум», соответствующая еврейской «элохим». Поразительно, что уже в Угарите имело место смешение этих форм с формами множественного числа. Отсюда можно заключить, что ветхозаветная форма «элохим» отражает традиции, общие для всего сиро-палестинского региона. В I тысячелетии до н. э. мимация исчезла, однако обозначение бога с окончанием -м сохранилось; аналогичные формы существовали в финикийском и аммонитском языках.

Угаритская каменная стела с изображением поклонения богу Илу (II тысячелетие до н. э.)

Эл был верховным богом и главой совета богов (Пс. 81:1), он (Эл Всевышний) был творцом и владыкой небес и земли. В иудейско-израильском пантеоне фигурируют также Ашера — верховная богиня и супруга Эла, богиня любви и плодородия Астарта, земледельческий бог Баал (Ваал) («Хозяин»), умирающий и воскресающий земледельческий бог Таммуз (Фаммуз), богиня охотница и воительница Анатбетэль, богиня Ашимбетэль. Очень популярными были культы войска небесного — Солнца, Луны и звезд (Иер. 8:2). Звезды изображаются сражающимися против врагов Израиля (Суд. 5:20). Поклонение Баалу и Ашере неоднократно с осуждением упоминается в Ветхом завете (Суд. 2:13; 10:6). Имя Баала встречается в именах собственных, в которых упоминается божество, таких, как Ишбаал «муж Баала», Йеруббаал «да умножит Баал» и т. п. Пророк Иезекииль (Иез. 8:14) рассказывает, что у северных ворот Иерусалимского храма Яхве женщины совершали обрядовое оплакивание умершего Таммуза. Иеремия (7:18) рассказывает: «Сыновья собирают дрова, и отцы зажигают огонь, а женщины замешивают тесто, чтобы приготовить пироги царице небесной и совершить возлияния другим богам».

Обрядность священного брака Эла и Ашеры воспроизводит обличительная речь позднего пророка, включенная в книгу Исайи (57:7—8):

Многие детали иудейского язычества нам ясны из описания религиозной реформы, которую осуществил в 621 г. до н. э. иудейский царь Иосия (2 Цар. [4 Цар.] 23:4—14). В Иерусалимском храме находились статуи и утварь, связанные с культами Баала, Ашеры, Солнца, Луны, звезд и всего «воинства небесного». В храме имелись и колесницы Солнца, и кони, которых иудейские цари посвящали ему. Несомненно, обрядность служения Солнцу включала ритуальный проезд на священной колеснице изображений этого божества, что соответствовало прохождению Солнца по небесам от восхода до заката. При храме находились и специальные дома, в которых жили жрицы-блудницы, ткавшие для Ашеры одежды. В X в. до н. э. царь Соломон, преследуя свои политические цели, построил в Иерусалиме храмы сидонской богини Астарты, моавитского бога Кемоша и аммонийского бога Милькома; эти храмы существовали до последней четверти VII в. до н. э. Стоял в Иерусалиме и храм Баала.

Особое место в иудейском пантеоне занимал бог Яхве (Йахве). Само его имя (оно означает «сущий») избегали произносить; вместо него говорили и читали «господь мой» («адонай»). Когда масореты огласовывали Ветхий завет, они к согласным, образующим слово «Йахве», присоединили гласные от слова «адонай»; в результате получилось никогда в действительности не существовавшее Йехова (Иегова в традиционном написании). Однако имя «Йахве» сохранилось (с учетом закономерных фонетических изменений) в собственных именах, таких, как Йехошафат, Йехосеф, Элийаху и т. д. Языческая мифология Яхве реконструируется по сказаниям, которые не были устранены в процессе монотеистического редактирования.

Уже в сказании об изгнании человека из «Сада Эдема» (рая) Яхве фигурирует как один из богов, опасающихся того, что человек приобретает божественную сущность. Он говорит (Быт. 3:22): «Вот, Человек, стал, как один из нас (богов.— И. Ш.), знающим добро и зло. А теперь: как бы он не простер свою руку, и не взял бы также от дерева жизни, и не стал бы жить вечно!» Очевидно, в исходном варианте предания действовали не только Яхве, но и другие боги израильского пантеона: к ним он обращается, мотивируя изгнание человека за пределы божьего жилища.

В повествовании о военачальнике Иеффае (Йифтахе) Яхве фигурирует как собственно израильский бог, аналогичный богам других народов по своей роли и по своим функциям. Обращаясь к аммонитскому царю, Иеффай говорит (Суд. 11:24): «Разве не тем, что дал тебе во владение Хамос [Кемош], твой бог, ты владеешь? А тем, что дал во владение Яхве, наш бог, нам, этим мы владеем».

В книге пророка Иеремии (10:12—13) говорится:

У пророка Захарии (10:1) сказано:

Таким образом, Яхве — бог-громовержец, податель благостного дождя. Имеется текст (Пс. 44[43]:24), позволяющий думать, что Яхве был умирающим и воскресающим богом и что существовал обряд пробуждения Яхве от смертного сна:

Среди языческих мифов, в центре которых стоял Яхве, был миф о его борьбе со смертью. Он нашел свое отражение в том, как пророк Исайя (25:8) изображает победу Яхве над смертью:

В пророчестве Аггея (1:8—11) имеется отражение мифа о постройке дома (храма) для Яхве. «Поднимитесь на гору, и принесите дерево, и постройте дом, и я буду благоволить к нему и прославлюсь»,— сказал Яхве.

Другой языческий миф, нашедший свое отражение в ветхозаветных текстах,— это миф о борьбе Яхве с морем — воплощением стихийного начала во вселенной. Так, в книге Иова (38:8—11) Яхве демонстрирует свое могущество:

Широко известен был и миф о борьбе Яхве со змеем. Приведем только текст, в котором говорится о победе Яхве над змеем Левиафаном. В проповеди пророка Исайи (27:1) сказано:

За всеми этими фрагментами отчетливо просматриваются соответствующие эпизоды древних мифов, в которых Яхве побеждает силы зла и хаоса, устанавливает вселенскую гармонию.

Яхве представляется в ветхозаветной мифологии царем и предводителем Израиля (см. 1 Сам. [1 Цар.], 8:6). Его обычный эпитет: Яхве цеваот, т. е. Яхве воинств (из этого через греческое воспроизведение древнееврейского слова «цеваот» возникло широко распространенное сочетание «господь Саваоф»), он предводительствует израильтянами в битве (см. 1 Сам. [1 Цар.], 4:4—6), он ведет их в землю обетованную и уничтожает их врагов. Одновременно он — бог богов (Пс. 50 [49] :1), т. е. глава пантеона, «великий царь над всею землею» (Пс. 47 [46] :3). Исследование книги Псалмов позволило установить, что в Иудее ежегодно справлялся праздник воцарения Яхве; воспроизведение мифов, о которых говорилось выше, то ли в виде театрализованного действа, то ли декламацией и пением, по всей вероятности, входило в его ритуал. Из сравнительно недавно опубликованных надписей из Хирбета эль-Кома и остраконов из Кунтиллат — Аджруза видно, что в VIII—VII вв. до н. э. Ашера перешла на место супруги Яхве.

Библейские пророки проповедовали мысль, что Яхве является искони не только главным богом израильского пантеона, но и единственным богом Израиля. Распространение в израильской среде языческих культов представляет, с их точки зрения, отпадение от Яхве; беды, которые Израиль претерпевает,— это следствие нарушения израильтянами договора, который они заключили с богом, наказание за грех и блудодейственное служение другим (по их представлению, чужим) богам.

II

Пророчествование как один из видов религиозного действа было распространено не только в иудейско-израильском обществе, но и далеко за его пределами по всему сиро-палестинскому региону. В известном египетском литературном произведении — отчете о путешествии Ун-Амуна в финикийский город Библ за ливанским кедром (XI в. до н. э.) — рассказывается, что неким приближенным библского царя, не названным в тексте по имени, «овладел бог», и этот человек начал пророчествовать. В надписи Закира, царя Хамата и Луаша (Северная Сирия; VIII в. до н. э.) также упоминаются «прозорливцы», через которых владыка небесный сообщает царю свою волю.

По своей природе пророчествование близко к шаманизму, элементы которого можно найти в любой религии. Шаманам приписывается способность экстатического общения со сверхъестественными силами. Основной ритуал шаманизма — это камлание, т. е. исступленная пляска с пением, ударами в бубен и т. д., рассматриваемое как способ установления контактов со сверхъестественными существами. Имеющиеся в Библии описания показывают, что нечто подобное имело место и при пророчествовании. Оно часто сопровождалось игрой на музыкальных инструментах — гуслях, тимпанах, свирелях и цитрах (1 Сам. [1 Цар.] 10: 5-6).

О том, как происходило пророчествование, мы имеем целый ряд свидетельств. Два из них связаны с именем царя Саула, отличавшегося, по-видимому, психической неуравновешенностью и склонностью к тяжелым формам истерии. Речь идет о преданиях, объясняющих происхождение одной широко известной пословицы. Одно из них (1 Сам. [ 1 Цар.] 10:10)—это, по существу, краткая информация: «И они пришли там на холм, и вот, толпа пророков навстречу ему (Саулу.— И. Ш.), и сошел на него дух божий, и он стал пророчествовать среди них. И было, все, знавшие его со вчерашнего и третьего дня, и они видели, и вот, с пророками он пророчествует. И говорил народ друг другу: что это сталось с сыном Кисовым (Саулом.— И. Ш.)? Неужто и Саул среди пророков? И отвечал один человек из тех, кто был там, и сказал: а кто их отец? Поэтому стало пословицей: неужто и Саул среди пророков?» Другое предание (1 Сам. [1 Цар.] 19:18—24) относится к иной ситуации: «И Давид бежал и спасся, и пришел к Самуилу в Раму, и рассказал ему все, что сделал Саул, и пошли они с Самуилом, и поселились в Навафе. И сообщили Саулу, говоря: вот, Давид в Навафе в Раме. И послал Саул послов, чтобы взять Давида, и увидел он сборище пророков пророчествующих, а Самуил стоит над ними, и сошел на послов дух божий, и они также стали пророчествовать. И рассказали Саулу, и послал он других послов, и они также стали пророчествовать. И снова послал Саул третьих послов, и они тоже стали пророчествовать. И пошел он сам в Раму, и пришел к большому колодцу, что в ограде, и спросил, и сказал: где Самуил и Давид? И сказал спрошенный: вот, в Навафе в Раме. И пошел он туда, в Наваф в Раме, и сошел также на него дух божий, и он шел и пророчествовал, пока не пришел в Наваф в Раме. И он тоже снял свои одежды, и пророчествовал перед Самуилом, и пал на землю, и лежал голый весь тот день и всю ночь. Поэтому стали говорить: неужто и Саул среди пророков?» В описании состязания пророка Илии с пророками — приверженцами Ваала действия последних изображаются так (1 Цар. [3 Цар.] 18:28): «И они взывали громким голосом и, по своему обычаю, ранили себя копьями до крови». Пророк Иеремия (23:9) описывает свое состояние: «И я был, как пьяный, как человек, которого одолело вино, из-за Яхве и из-за святых его слов».

Приобщение к сонму пророков осуществлялось специальным посвятительным обрядом, который, по представлениям эпохи, очищал посвящаемого от скверны и прегрешений, делал его способным провозглашать божью волю. Исайя (6:1—9) изображает свое призвание к пророчеству следующим образом: «В год смерти царя Озии [Узийаху] увидел я моего господа, сидящего на высоком троне, и громада и одежды его наполняли храм. Серафимы стояли около него; по шести крыльев у каждого; двумя он закрывает свое лицо, двумя закрывает свои ноги, а двумя летает. И взывает один к другому, и говорят:

И сотрясались основания от голоса взывающего, и дом наполнился дымом. И сказал я:

И подлетел ко мне один из серафимов, а в руке его — уголь, щипцами он взял его с жертвенника. И он коснулся моего рта и сказал:

И он сказал: иди и говори народу этому...» В ритуальной церемонии роли божества и серафимов исполнялись, очевидно, заранее подготовленными людьми. В рассказе о призвании Иеремии (1:4—10) нет серафимов, но и здесь мы слышим речь бога, обращенную к будущему пророку, и можем прочесть, как бог своею рукой касается уст пророка. Тем самым Яхве вкладывает свои слова в уста пророка.

С течением времени пророческая проповедь превратилась в специфический ораторский жанр. Характерными его чертами являются: ведение речи от божьего имени (впрочем, пророк был искренне убежден, что его мысли внушены ему богом), повышенная эмоциональность. В подавляющем большинстве случаев перед нами стихи, декламируемые иногда, возможно, с переходом на пение, иногда в сопровождении музыкального инструмента. Впечатление, несомненно, усиливалось благодаря специфике поведения, которое диктовала пророку его общественная роль; оно было важным элементом проповеди. В результате создавалась атмосфера особенной эмоциональной напряженности, придававшая словам пророка непререкаемую убедительность.

Речения пророков не только передавались из уст в уста, но и записывались, а при записи, естественно, обрабатывались как самими пророками, так и их учениками и последователями. В результате возникали книги пророков — сборники проповедей, иногда с краткими сведениями о самом пророке и ситуации, при которой та или иная речь была произнесена. При таких обстоятельствах, разумеется, всегда возникала возможность дополнять книгу все новыми проповедями, принадлежавшими как самому пророку, так и его ученикам и последователям.

В иудейско-израильском обществе первой половины I тысячелетия до н. э. имели широкое хождение проповеди популярных пророков как в устной передаче, так и в виде записей (книг). Они активно использовались в последующей литературной жизни. Так, составитель книг Хроник (Паралипоменон), которого мы условно будем называть Хронистом, рассказывая о царе Давиде, считает необходимым сослаться на свои источники: «А деяния Давида-царя, первые и последние, вот, они записаны в речениях Самуила-провидца, и в речениях Нафана-пророка, и в речениях Гада-прозорливца» (1 Хрон. [1 Пар.] 29:29). Рассказав о царствовании Соломона, Хронист замечает: «А остальные деяния Соломона, первые и последние, вот они, записаны в речениях Нафана-пророка, и в пророчестве Ахии-шилонита, и в видениях Иоиля-прозорливца о Иеровоаме (Йароваме) сыне Навата» (2 Хрон. [2 Пар.] 9:29). О пророке Ахии-шилоните (т. е. родом из пункта Шило, где находилось древнейшее общеизраильское святилище) мы узнаем и из повествования автора исторического цикла книг Судей, Самуила и Царей; далее мы станем условно называть его Историком. Говоря о политических кризисах в иудейско-израильском обществе в царствование Соломона и в последующий период, Историк считает необходимым дважды процитировать пророчества Ахии, обращенные к Иеровоаму: в одном случае (1 Цар. [3 Цар.] 11:29—39) Ахия объявляет Иеровоаму, что он станет царем Израильского царства, которое отпадает от Иудеи; в другом (1 Цар. [3 Цар.] 14:1—18) он предвещает Иеровоаму гибель его ребенка и всего его потомства.

Ветхозаветный Историк (1 Цар. [3 Цар.] 22:8—28) вводит в свое произведение сцену, когда пророки дают различные пророчества иудейскому и израильскому царям: один из них, Михей сын Иемвлая, предрекает иудейско-израильскому войску поражение, тогда как другие, и среди них особенно агрессивный Седекия сын Хенааны,— победу. Это же событие упоминает и Хронист (2 Хрон. [2 Пар.] 18). Хронист приводит и пророчество (2 Хрон. [2 Пар.] 20:37), которое принадлежит Елиезеру сыну Додавы из Мареши; он предрекает иудейскому царю Иосафату неудачу экспедиции в далекую страну Офир.

Хронист рассказывает (2 Хрон. [2 Пар.] 28:9) и о речении пророка Оде да, обращенном к израильскому царю Факею и содержащем повеление возвратить пленных иудеев на родину. В той же книге (2 Хрон. [2 Пар.] 15:1—7) повествуется о пророчестве Азарии сына Одеда, обращенном к иудейскому царю Асе в связи с его победой над эфиопами. Там же (16:7—11) говорится о пророчестве провидца Анании, также обращенном к Асе; так как пророчество было неблагоприятным, Аса велел посадить провидца в тюрьму. Ветхозаветный Историк приводит пророчество Ииуя сына Ананиева об израильском царе Ваасе (Баше) (1 Цар. [3 Цар.] 16:1—4), в котором предрекается гибель потомков последнего. Этот же прозорливец дает пророчество иудейскому царю Иосафату (2 Хрон. [2 Пар.] 19:2—3); несколько позже (2 Хрон. [2 Пар.] 20:34) Хронист дает отсылку: «А прочие деяния Иосафата, первые и последние, вот, они записаны в речениях Ииуя сына Ананиева, которые включены в Книгу царей Израильских».

В обретении Учения в царствование царя Иосии видную роль играла пророчица Олдама (Хульда) (2 Цар. [4 Цар.] 22:14; 2 Хрон. [2 Пар.] 34:22).

Пророк Иеремия цитирует в своей книге (Иер. 26:18) пророчество Михея, дошедшее до нас в книге последнего (Мих. 3:12). Он же (Иер. 26:20—23) рассказывает историю пророка Урии, сына Шемаии из Кариаф-Иарима. Урия пророчествовал против города Иерусалима и против Иудеи. Царь Иоаким (Йехойаким) решил его арестовать и казнить. Услышав об этом, Урия бежал в Египет, но и там его схватили царские люди и привели его к царю. Иоаким «ударил его мечом и отослал его труп в гробницы простонародья». В главе 28 своей книги Иеремия сообщает читателю о споре, который у него был «в доме Яхве на глазах у жрецов и всего народа» с пророком Ананией сыном Азура из Гаваона; в отличие от Иеремии Анания предсказывал быстрое избавление Иудеи от вавилонской угрозы.

Само собой понятно, что наряду с пророками — сторонниками единобожия Яхве были и его противники, пророчествовавшие от имени Баала, которого воспринимали как врага Яхве. Упоминания о них дошли до нас в преданиях о состязании пророка Илии с ними (1 Цар. [3 Цар.] 18:17— 40), а также об истреблении их израильским царем Ииуем (2 Цар. [4 Цар.] 10:17—28).

В ветхозаветный канон после жесткого отбора были включены собрания проповедей тех пророков, которые казались составителям канона в наивысшей степени точно соответствующими духу и букве монотеистического иудаизма. Это книги пророков Исайи, Иеремии, Иезекииля, а также так называемых двенадцати малых пророков — Осии, Иоиля, Амоса, Авдия, Ионы, Михея, Наума, Аввакума, Софонии, Аггея, Захарии, Малахии. Особняком в масоретском тексте Ветхого завета стоит книга пророка Даниила, включенная в раздел Писаний. По существу своему к данному разделу примыкают предания о деятельности пророков-чудотворцев Илии и Елисея, несомненно, сказочные по своему характеру.

Некоторые из названных здесь книг представляют собой сборники, составленные из произведений различных авторов и эпох, хотя и приписываемых одному лицу, по всей видимости, основателю пророческой школы. Такова книга Исайи, где отчетливо выделяются проповеди пророка, жившего и произносившего свои речи до Вавилонского пленения (собственно Исайя) и две группы проповедей послепленного происхождения (Второисаия и Третьеисаия). На каком-то более позднем этапе, но во всяком случае до III в. до н. э., они были сведены воедино. Аналогичную структуру имеет и книга пророка Захарии.

Выше мы уже говорили о том, что книги пророков имеют весьма сложную текстологическую историю. Так, например, в Септуагинте текст книги Исайи в ряде существенных деталей отличается от масоретского варианта. Структура книги Иеремии в Септуагинте (расположение отдельных глав) также не совпадает с масоретским текстом. Найденный среди рукописей Кумранской общины комментарий на книгу Аввакума, дошедший до нас, несомненно, полностью, не содержит ее третьей главы. Очевидно, в конце I тысячелетия до н. э. имел хождение вариант, в котором указанная глава отсутствовала.

Биографические сведения о пророках, которыми мы располагаем, крайне ограниченны. Так, об Исайе известно, что его деятельность приходится на вторую половину VIII в. до н. э. Она протекала в Иерусалиме. Предположение, будто он принадлежал к аристократическому и даже царскому роду, не доказано. Исайя был женат на пророчице и имел двоих сыновей. Их он назвал именами, заключавшими в себе прорицание к Иудее (Ис. 7:3 и 8:3—4).

Жизнь и деятельность пророка Амоса датируется первой половиной и серединой VIII в. до н. э. По своему происхождению он был иудей — пастух из небольшого селения Текба; видимо, занимался также и выращиванием сикомор. Его пророческая деятельность протекала в Израильском царстве; там у него произошло столкновение с Амасией — первосвященником храма в Вефиле (Бет-Эле), который пытался возвратить пророка на родину в Иудею.

Несколько больше мы знаем об Иеремии. Его деятельность падает на период 626—ок. 587 гг. до н. э. Он происходил из селения Анатот (совр. Аната; 87 км северо-восточнее Иерусалима) (Иер. 1:1), где его отец Хелкия был жрецом. Проповедь Иеремии, предрекавшего Иудейскому государству гибель в неравной борьбе с вавилонским царем Навуходоносором II, вызывала постоянное недовольство властей, так что его неоднократно арестовывали и избивали.

В 605 г. до н. э. Иеремия свел все свои до того прочитанные проповеди в книгу, которую он продиктовал Варуху сыну Нирии (Иер. 36:1—4). Когда же Варух предпринял попытку читать эту книгу в храме, она была отобрана по приказу царя Иоакима, и тот ее собственноручно уничтожил (Иер. 36:21—23). Иеремия заново продиктовал Варуху свою книгу, значительно ее расширив. После падения Иерусалима в 587 г. до н. э. Иеремия по приказанию Навуходоносора II был освобожден из вавилонского плена. Он сотрудничал с Годолией сыном Ахикама, которого Навуходоносор II назначил управителем Иудеи. Когда заговорщики из аристократов убили Годолию и в Иудее воцарилась анархия, Иеремия ушел вместе со множеством переселенцев в Египет. Там он умер. Перу Иеремии принадлежит помимо сборника проповедей книга Плача по поводу разорения Иерусалима.

Пророк Иезекииль сын Вузия происходил из жреческой семьи. По-видимому, вместе с царем Иоакимом он был депортирован в Вавилонию в 598 г. Там он жил недалеко от города Ниппура в селении Тель-Авив на канале Ховар. Первые свои пророчества он произнес в тридцатилетнем возрасте в 593 г.; последняя дата, которая у него упоминается,— 571 г. до н. э.

III

В истории пророческого движения можно условно выделить два больших периода: 1) до Вавилонского пленения; 2) время Вавилонского пленения и послепленный период. В допленный период пророческое движение отражало борьбу массы рядовых свободных против крупно-рабовладельческой и землевладельческой верхушки общества за осуществление идеалов социальной справедливости. В период Вавилонского пленения оно отражало желание и надежду многих иудеев, уведенных на чужбину, вернуться на родину. Это совпадало с чаяниями жречества — единственной к тому времени организованной политической силы в иудейском обществе — вернуться и, вернувшись, установить свое господство, не допустив возрождения царской власти. Послепленное пророчество также почти целиком посвящено выполнению социального заказа жречества, связанного с возникновением Иерусалимской гражданско-храмовой общины и постройкой храма.

Сказанное не значит, разумеется, что в допленный период жречество стояло в стороне от пророческого движения. Однако вряд ли есть основания думать, что все пророки без исключения были агентами Иерусалимского храма Яхве. Пророки и жречество были солидарны в проповеди культа Яхве, в призыве к единобожию. За этой чертой начинаются все более углубляющиеся расхождения. Укажем, например, на оппозиционное, если не говорить более сильно, отношение почти всех пророков к тем внешним проявлениям культа Яхве, которые составляли самую сердцевину храмовой службы,— к обрядам, жертвоприношениям и храмовым праздникам. Всему этому пророки противопоставляли жизнь «по правде», исполнение божьих велений, что, с их точки зрения, было наиболее существенным в служении Яхве.

Все пророки были чрезвычайно активными политическими деятелями. Они жили и проповедовали в конкретной, подчас очень сложной обстановке; собрания их речений переполнены различными, во многих случаях с трудом поддающимися истолкованию намеками (исследователи далеко не всегда располагают материалом для обоснованных умозаключений) либо прямыми указаниями на внутри- и внешнеполитическое положение Израиля и Иудеи. Как уже говорилось, в ряде случаев пророки обращались и за пределы своей страны, изрекая предсказания о различных народах и государствах, с которыми иудеи и израильтяне входили в соприкосновение. Среди них мы находим и крупнейшие ближневосточные государства первой половины I тысячелетия до н. э. — Египет, Ассирию, Вавилонию, и финикийские города-государства — Тир и Сидон, и мелкие царства Сирии и Заиорданья, арабские племена Сирийской пустыни и Аравийского полуострова. В эллинистический период, когда сложилась книга Даниила, в поле зрения ее составителя попали и греческие ближневосточные правители — Птолемеи и Селевкиды, а также римляне, вмешавшиеся в политическую борьбу на Ближнем Востоке.

Некоторые книги пророков выражают отношение последних к определенным внешнеполитическим событиям. Так, например, небольшая книжечка пророка Авдия (вероятно, VI в. до н. э.) целиком посвящена судьбе Эдома, южного соседа Иудеи. Книга пророка Ионы содержит переполненный сказочными подробностями рассказ о том, как Яхве повелел ему отправиться в столицу Ассирии, Ниневию, и там возгласить пророчество о печальной участи, ожидающей этот город. Иона хотел уклониться от выполнения божественной воли и даже пытался было бежать на край света, в Таршиш (Южная Испания), на который, по тогдашним представлениям, божья власть не распространялась, но Яхве помешал ему и заставил исполнить свое приказание. Из других источников мы узнаем о пророчествах Ионы, касающихся войн, которые израильский царь Иеровоам II вел на севере Сирии. Оказывается, он побуждал этого царя к войне против Хамата и к расширению границ Израиля (2 Цар. [4 Цар.] 14:25). Полагают, что окончательно книга Ионы сложилась после Вавилонского плена, хотя сам пророк жил, очевидно, в VIII в. до н. э. Наконец, книга пророка Наума (конец VII в. до н. э.) — это красочное описание гибели Ниневии, исполненное восторга и ликования по поводу страшной катастрофы, постигшей Ассирийскую державу, которая наводила ужас на все народы жестоким насилием и опустошениями.

Однако основное внимание пророков, естественно, привлекали события, прямо касающиеся иудейского и израильского обществ. Пророки четко определяют свое отношение к внешнеполитической линии правящих кругов в той или иной ситуации. Не ограничиваясь этим, они вели прямую политическую деятельность. Приведем некоторые примеры.

Пророк Исайя высказывается, в частности, по поводу так называемой Сиро-Эфраимитской войны (734—733 гг. до н. э.) — нападения коалиции Израильского и Дамасского царств на Иудею, по поводу столкновения Израильского царства с Ассирией, закончившегося уничтожением первого в 721 г. до н. э., а также по поводу попыток иудейских царей сбросить с себя ассирийское иго. Его высказывания обнаруживают глубоко продуманную систему взглядов. Таковы, например, его суждения о Сиро-Эфраимитской войне. Она проходила в очень сложной политической обстановке. Как раз тогда на севере Сирии вел активное наступление ассирийский царь Тиглатпаласар III, подчиняя своей власти отдельные мелкие государства. Иудейский царь Ахаз решился на союз с Ассирией (2 Цар. [4 Цар.] 16:7—8). Видимо, свою роль сыграли и собственные интересы ассирийского царя, нашедшего благоприятную возможность уничтожить Дамасское царство. Действия Тиглатпаласара III обеспечили безопасность Иудеи. Но они имели и свою оборотную сторону: фактически Иудея признавала верховную власть Ассирии. Ясно, что основная тяжесть гнета должна была лечь на плечи рядового свободного населения. Кроме того, Иудея оказывалась перед перспективой стать в будущем ареной борьбы между Ассирией и Египтом. Против этого Исайя предостерегает своих слушателей (Ис. 7). Он призывает Ахаза уповать на Яхве, т. е. в конечном счете на собственные силы.

Рассмотрим еще один пример. Около 701 г. до н. э. Иудея переживала грозную опасность: вторжение ассирийского царя Синахериба, который осадил Иерусалим. Какие-то события (вероятно, неблагоприятные известия из Ассирии) заставили его снять осаду и удалиться. Основываясь, несомненно, на имевшихся в его распоряжении сведениях, Исайя предсказывает царю снятие осады и грядущую гибель Синахериба. С явным одобрением говорит наш источник и о том, что иудейский царь Езекия фактически отказался от союза с египетским фараоном Тигракой и обращается за помощью к Яхве, т. е. фактически рассчитывает только на себя, стремится сохранить свою самостоятельность. Такая позиция соответствует решительному осуждению со стороны пророка (Ис. 30:1—5) обращения к Египту без предварительного обращения к Яхве, т. е. без одобрения храмового жречества и, разумеется, без одобрения Исайи.

Нам известны и другие пророки, занимавшиеся активной политической деятельностью. Один из них (его имя не известно) фигурирует в знаменитых письмах из Лахиша (совр. Телль ад-Дувайр) 597—588 гг. до н. э.). Это было время, когда Иудейское царство доживало свои последние дни под ударами нововавилонского царя Навуходоносора II. В Лахише находился гарнизон, которым командовал получатель письма, некий Йауш. Отправитель писем Хошайаху находился в городке Кириат-Йеарим, административно подчиненном Лахишу; он докладывает своему начальнику о пророке, присылающем письма с предупреждениями против неназванной угрозы; пророка обвиняют в ведении пораженческой пропаганды. Кто бы этот пророк ни был, он, несомненно, принадлежал к тому же кругу, что и Иеремия, один из крупнейших общественно-политических деятелей Иудеи на рубеже VII—VI вв. до н. э.

Коротко говоря, позиция Иеремии сводилась к настойчивому призыву отказаться от сопротивления вавилонянам, которое Иеремия считал бесперспективным: единственный серьезный противник Ново-Вавилонского царства, Египет, как раз тогда терпел поражение за поражением, а сравнительно слабая Иудея не могла без союзников рассчитывать на победу. Аудитория Иеремии могла услышать от него, например (Иер. 27:6—11): «А теперь я отдал все страны эти (государства Сирии и Заиорданья.— И. Ш.) в руку Навуходоносора, царя Вавилона, раба моего, и даже зверей полевых я отдал служить ему. И будут его рабами все народы — и сына его, и внука его,— пока не придет время страны его... И вы не слушайте ваших пророков, и ваших предсказателей, и ваших ясновидцев, и ваших гадателей, и ваших колдунов, которые говорят вам так: не становитесь рабами царя Вавилона, ибо они лживо пророчествуют вам, чтобы удалить вас с вашей земли, и я отвергну их и уничтожу их. А народ, который подогнет свою шею под иго царя Вавилона и станет его рабом,— я дам ему мир на его земле — слово Яхве,— и он будет обрабатывать ее и будет жить на ней». Неудивительно, что проповедь Иеремии воспринималась воинственно настроенными правящими кругами иудейского общества как государственная измена.

Однако основное место в проповеди пророков занимает обличение социального зла и неустройства. Книга Исайи открывается следующими речениями (Ис. 1:2—31):

Приведенная здесь проповедь представляет собой характерный пример того, как социальные, религиозные и этические мотивы, тема грядущей кары и последующего обновления, которые пронизывают буквально всю пророческую литературу, сливаются воедино. Все содержащиеся в ней упреки оказываются очень точными обличениями общественного неустройства, повсеместно царящей неправды, нарушения идеального мирового порядка. Конкретно все это выражается в угнетении социально слабых — сирот и вдов, которые не могут постоять за себя, в порче серебра и вина — иными словами, в утрате элементарной честности, наконец, во взяточничестве и корыстолюбии царя и его ставленников. Поражает резкая оппозиция Исайи по отношению к официальному культу. Вся храмовая обрядность оказывается излишней и никчемной, раз нет главного — строгого подчинения тому мировому порядку, который мыслится как воплощение воли Яхве. Характерно также, что, предрекая гибель грешников, Исайя мыслит себе свой общественный идеал как восстановление положения, существовавшего в глубокой древности. Говоря о возвращении судей и восстановлении совета (несомненно, совета старейшин), Исайя стремится к воссозданию ситуации, бывшей в доцарский, до государственный период, когда во главе Израильского союза племен стояли вожди-судьи.

По-видимому, к этим идеям примыкало учение секты рехавитов (Иер. 35), которые отказывались от употребления вина, строительства домов, обработки земли и жили в шатрах, т. е. отвергали мир оседлой цивилизации, стремились возродить кочевничество, определявшее, по их мнению, образ жизни доцарского времени.

Такие же мотивы встречаются в пророчестве Исайи постоянно. Укажем, например, на знаменитую фразу (Ис. 5:8):

Или другой текст (Ис. 10:1—2):

Воззрения Исайи на будущее идеальное общество не оставались неизменными; в его книге наблюдается идейное развитие, приведшее от призыва к созданию режима, подобного тому, который существовал в доцарский период, к точке зрения, связывающей эти надежды с образом будущего справедливого царя. Рассмотрим наиболее важные высказывания пророка на этот счет. В одной из проповедей (Ис. 7:13—16) мы наблюдаем как бы зарождение идеи об отроке-спасителе: «И Он сказал: «Слушайте же, дом Давида! Разве мало вам истощать терпение людей, что вы истощаете даже терпение моего бога? Поэтому даст мой господь вам знак: вот, дева затяжелеет, и родит сына, и назовет его имя Еммануил (Иммануэль, что значит «с нами бог» — И. Ш.). Сливки и мед он будет есть, чтобы научиться отвергать зло и избирать добро, будет покинута земля, от которой ты отвращаешься из-за обоих ее царей». Рождение чудесного ребенка служит предзнаменованием важных событий: дамасский и израильский цари не смогут нанести поражения Иудее, ибо их царства будут разгромлены ассирийцами. Однако затем Ассирия подчинит себе Иудею, которая станет ареной войны между захватчиками и Египтом. Как видим, сам по себе Еммануил никакой активной роли не играет; появление чудесного ребенка служит только счастливым предзнаменованием в данной конкретной политической ситуации (речь идет об уже упоминавшейся Сиро-Эфраимитской войне). Он и к царскому роду не принадлежит. И все же Еммануил — существо особого рода. Он учится отвергать зло и избирать добро. Но знание добра и зла является, по представлениям эпохи, качеством, свойственным богам (Быт. 3:5, 22). Таким образом, вкушая сливки и мед (явно — пища богов), Еммануил приобщается к божественной сущности.

В другом речении (Ис. 11:1—16) эта тема уже обстоятельно разрабатывается:

На этот раз, следовательно, речь идет о восстановлении разрушенного космического миропорядка и в этих рамках об устроении идеального общества; и то и другое должно стать делом рук грядущего праведного царя, помазанника Яхве. Будущее общество рисуется как царство справедливости, где нет места злу, притеснениям и неправде. Внешнеполитические устремления пророка — это союз между Израильским и Иудейским царствами и покорение их соединенными силами всех соседних народов. Последняя черта особенно характерна для социальной утопии древности: грядущее благополучие — это благополучие только для данного народа. Пророк вовсе не проявляет заботы о человечестве в целом. Наконец, будущее идеальное общество — это общество целиком земное, посюстороннее. Пророк далек от желания отвлечься мыслями о божестве от насущных для него общественных проблем. Вот еще одно пророчество Исайи о будущем благополучии иудеев и израильтян (Ис. 32:1—5):

Все эти идеи в более или менее четких формулировках встречаются и в проповедях других допленных пророков. Так, например, пророк Михей, современник и соотечественник Исайи, говорил (Мих. 2:1—3):

Такие же мотивы мы находим по всей книге. И естественно, что Михей (5:1—3) предвидит в будущем царствование выходца из Вифлеема (ведь именно этот город — родина династии потомков Давида):

Другой соотечественник и современник Исайи, Амос, также не обошел молчанием тему социальной несправедливости. Он говорил (Ам. 8:4—6):

Аввакум в конце VII в., предсказывая нашествие вавилонян на Иудею, говорил (Авв. 1:2—5):

Приведем также слова Софонии (3:1—4):

Наконец, приведем некоторые высказывания Иеремии. Он обличает отпадение иудеев от Яхве, которое выражается, в частности, в том, что (Иер. 5:26—28):

Из книги Иеремии мы узнаем, как он вел себя в конкретных ситуациях, когда затрагивались интересы простого народа. Дело было так. Царь Седекия (Цидкийах), несомненно, для того чтобы повысить обороноспособность Иудейского Царства перед угрозой гибели от рук вавилонян, объявил по всей стране «отпущение», провозгласив освобождение рабов-единоплеменников. Однако стоило только почудиться, будто угроза миновала, отпущенные рабы были возвращены в прежнее состояние (Иер. 34:12—17). «И было слово Яхве к Иеремии от Яхве такое. Так говорит Яхве, бог Израиля: Я заключил договор с вашими отцами в день, когда я выводил их из страны Египетской, из дома рабства, говоря: в конце семилетия отсылайте каждый своего брата иври, который будет продан тебе. И пусть он будет твоим рабом шесть лет, и отошли его в хофши от себя. И не слушали ваши отцы меня, и не склонили свои уши. А вы поступили иначе нынче и сделали доброе в моих глазах, провозгласив отпущение каждый своему ближнему, и вы заключили договор пред моим лицом в доме, который назван моим именем, об этом. Но вы опять осквернили мое имя, и воротили каждый своего раба и каждый свою рабыню, которых вы отослали в хофши, себе, и заставили их быть вам рабами и рабынями. Поэтому так говорит Яхве: вы не послушали меня, чтобы провозгласить отпущение каждый своему брату и каждый своему ближнему,— вот, я провозглашаю вам отпущение,— слово Яхве,— к мечу, к мору и к голоду, и я сделаю вас ужасом всех царств земных». Грядущая в самом близком будущем гибель Иерусалима является, по мнению Иеремии, наказанием за это преступление. Однако и у Иеремии мы находим предсказание в более отдаленной перспективе возрождения и будущего благополучия иудейского общества (Иер. 33:14—18).

IV

В период Вавилонского пленения пророки стремятся осмыслить трагические события иудейской истории VI в. до н. э., представить себе направление дальнейшего развития общества. Особое место среди произведений пророков этого периода занимает книга Иезекииля.

Уведенный в Месопотамию за несколько лет до разгрома вавилонянами Иудейского царства, Ие зеки иль не был непосредственным участником событий, повлекших за собой гибель Иерусалима в 587 г. до н. э. Однако они произвели на него глубокое впечатление и наложили свой отпечаток на всю его пророческую деятельность. Обвинения, которые Иезекииль бросает в лицо своей аудитории, в общем, достаточно стандартны. Это прежде всего отказ от почитания Яхве, переход к почитанию «языческих» богов и т. п. Он уподобляет Израиль блуднице, предающейся разврату с каждым, кто проходит мимо нее (Иез. 16:25). Здесь имеется в виду не только отступничество в общем плане; картина, которую весьма красочно живописует пророк, навеяна и «деятельностью» храмовых блудниц, и оргиастическими обрядами, составлявшими важнейший элемент переднеазиатских земледельческих культов.

Общественный идеал Иезекииля, идеал человеческой личности носил отчетливо выраженный социальный характер. Пророк говорит (Иез. 18:5—9): «А если человек праведен и творит правосудие и справедливость, на горах не ест и глаза свои не поднимает к идолам Дома Израиля, и жены ближнего своего не оскверняет, и к женщине во время кровей не приближается, и никого не притесняет, залог должнику возвращает, грабить не грабит, свой хлеб голодному дает и голого одевает одеждой, в рост не дает и лихву не берет, от кривды отвращает свою руку, правый суд совершает между людьми, по моим законам поступает и мои приговоры блюдет, чтобы сотворить правду, праведен он, поистине, он будет жить,— слово моего господа Яхве».

Однако на первый план у пророка выдвинута другая тема, впрочем, также обычная для библейского пророчествования: тема грядущего возрождения и благополучия; в условиях изгнания она приобрела, конечно, особую актуальность. Иезекииль создает потрясающую картину воскресения мертвого народа (Иез. 37:1—10): «Была на мне рука Яхве, и он вывел меня в духе Яхве, и поставил меня среди долины, а она была полна костями человеческими. И он обвел меня вокруг, вокруг; и вот,— очень много их в долине, и вот,— они очень сухие. И он сказал мне: сын человеческий, оживут ли эти кости? И я сказал: мой господь Яхве, ты знаешь. И он сказал мне: сын человеческий, пророчествуй об этих костях и скажи им: сухие кости слушайте слово Яхве! Так говорит мой господь Яхве этим костям: вот, я введу в вас дух, и вы оживете! И я положу на вас жилы, и покрою вас мясом, и окутаю вас кожей, и вложу в вас мой дух, и вы оживете и узнаете, что я — Яхве. И я пророчествовал, как было велено мне, и был голос, когда я пророчествовал, и вот: шум, и стали сближаться кости, кость к кости своей. И я видел, и вот: на них жилы, и мясо покрыло, и окутала их кожа сверху, а духа не было в них. И он сказал мне: пророчествуй духу, пророчествуй, сын человеческий, и скажи духу: так говорит мой господь Яхве. От четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. И я пророчествовал, как он велел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и встали на ноги,— воинство очень большое».

Не ограничиваясь этим, пророк рисует картину возрождения иудейской государственности; он рассказывает, каким будет восстановленный храм, каково будет содержание законов, которые станут регулировать новую жизнь, исполненную служения богу. В этих законах много общего с Пятикнижием: как мы увидим далее, Пятикнижие сложилось в жреческой среде еще до Вавилонского пленения, и жрец Иезекииль, естественно, руководствовался им. Однако букве текста он не следовал, может быть, потому, что он должен был отталкиваться от сохраненного его памятью. Впрочем, расхождения между Пятикнижием и пророчеством Иезекииля несущественны.

В самом конце Вавилонского пленения и в начале после-пленного периода значительную роль играл проповедник, чье имя до нас не дошло, а проповеди были присоединены к книге Исайи (главы 40—55). Обычно его называют Второисаией. Самый факт включения его сочинений в книгу древнего допленного пророка должен был продемонстрировать не только пиетет по отношению к последнему, но и то, насколько большое значение придавалось проповеди самого Второисаии.

Все свое внимание Второисаия сосредоточил на двух темах — на теме возвращения на родину и на теме «раба Яхве», грядущего избавителя. Он пишет, например (Ис. 40:1—3):

Свои надежды на возвращение и на установление грядущей справедливости Второисаия связывает с персидским царем Киром (Ис. 44:28) и предрекает ему быструю и решительную победу над его врагами-вавилонянами (Ис. 45:1—3):

Данное пророчество представляет собой непосредственный отклик на события, реально происходившие в 539 г. до н. э., когда персидский царь Кир завоевал Вавилон и разрушил Нововавилонское царство. Второисаия близок к прокламации Кира о его вступлении на вавилонский престол. Называя Кира помазанником Яхве, пророк вовсе не желал приписать ему особые мистические свойства. Он хотел подчеркнуть «законность» власти Кира, получившего ее от бога, подчеркнуть потому, что, разрушая Нововавилонское царство, возвращая уведенные в плен народы (финикиян, иудеев и др.) на их прежние земли, Кир приобрел себе ореол освободителя.

В выступлениях Второисаии представления допленных пророков о царе-праведнике, который должен устроить в будущем идеальное общество, существенно преобразилось. Безуспешность проповеди индивидуального совершенствования человеческой личности и на этой основе преобразования всего общества направила мысль в несколько ином направлении. Возник образ мученика, своими страданиями избавляющего народ от наказания за его преступления, искупающего прегрешения своих соплеменников и таким образом делающего возможным устройство мира на новых, справедливых началах. Пророк говорит (Ис. 53:1—12):

Эта тема божественного спасителя — «раба Яхве» красной нитью проходит через все пророчество Второисаии. Мы читаем (Ис. 42:1—7):

Такие же мотивы проходят через проповеди и третьего пророка этой школы, так называемого Третьеисаии, составляющие заключительную часть книги, названной именем Исайи, в том виде, как она дошла до нас.

По возвращении иудеев из Вавилонии они предприняли восстановление храма Яхве. Дело в том, что реставрация Иудеи мыслилась и персидскими властями, и верхушечными кругами иудеев как создание привилегированной храмовой общины почитателей этого божества. Иерусалимский храм должен был стать не только религиозным, но и политическим центром храмовой общины, противопоставленным самаритянскому храму на горе Гаризим.

Всякая задержка строительных работ чрезвычайно беспокоила не только храмовый персонал, но и массу общинников. Эти настроения нашли свое отражение в книге Аггея (520 г. до н. э.) ив книге его современника Захарии, по-видимому, возглавлявшего знатный род Иддо. Последняя построена как серия видений, показывающих символически и возрождение Иудеи, и гибель ее противников, и очищение жрецов, и уничтожение зла. В пророческих книгах этого времени особое место занимает вопрос об организации власти; он решался так, чтобы общину возглавляли светский правитель из династии потомков Давида и верховный жрец (см. в особенности Зах. 6:11—13). На первых порах так и было: в руководство общиной входил Зоровавель (Зеруб-бавель) сын Шеалтиэля, выходец из царского дома, однако сравнительно быстро потомки Давида исчезли с политической арены. Вся власть, духовная и светская, сосредоточилась в руках верховного жреца.

Особое место среди пророческих книг, а также повествований о пророках занимают те, что посвящены «пророкам-чудотворцам ».

Предания о пророке Илии и его преемнике и ученике Елисее сложились в допленный период, в условиях ожесточенной борьбы за единобожие Яхве. Их деятельность в Израильском царстве датируется, согласно преданию, серединой IX в. до н. э.

Для репертуара чудес обоих пророков характерно следующее. Во время голода Илия делает так, что пища в доме, приютившем его, не иссякает до прекращения голода (1 Цар. [3 Цар.] 17:11 —16). Елисей чудесным образом наполняет маслом сосуды в доме одной женщины; продав его, женщина получает возможность расплатиться с долгом (2 Цар. [4 Цар.] 4:1—7). Илия воскрешает ребенка, трижды простираясь над ним (1 Цар. [3 Цар.] 17:17—24); Елисей таким же способом воскрешает ребенка, рождение которого он ранее предсказал (2 Цар. [4 Цар.] 4:18—37). Илия ударяет своим плащом по Иордану, и река расступается перед ним (2 Цар. [4 Цар.] 2:8). То же, пользуясь плащом Илии, проделывает Елисей (2 Цар. [4 Цар.] 2:14), и это должно показать, что Елисей унаследовал пророческий дар Илии. Илия обладает способностью вызывать с небес огонь и неоднократно ею пользуется. Он не умирает, но на огненной колеснице живым взят на небо (2 Цар. [4 Цар.] 2:11). Елисей делает воду в Иерихоне пригодной для питья, бросив в нее соль (2 Цар. [4 Цар.] 2:14—22); небольшим количеством пищи он насыщает сто человек (2 Цар. [4 Цар.] 4:42—44).

Сказочный характер этих преданий очевиден. Существенно и то, что перед нами вариации на более или менее стандартные мотивы, сохранявшиеся в иудейско-израильской и близкой к ней среде на протяжении тысячелетий. Как известно, и предполагаемый основатель христианской религии, согласно евангельскому преданию, был чудотворцем — целителем, воскресающим мертвых и исцеляющим безнадежно больных; он может несколькими хлебами накормить громадное количество народа. Иудейский историк Иосиф Флавий (Иос. Флав., Древн., 20, 97—98) рассказывает, что в первой половине I в. н. э. один из предводителей многочисленных в ту пору мессианистических учений, Тевда, убедил многих людей следовать за ним к Иордану: он утверждал, что он пророк и что по его приказанию река разделится на две части. Дойти до Иордана ему не удалось: римские войска разгромили его приверженцев на дальних подступах к реке. Здесь определенно ощущается отзвук преданий об Илии и Елисее, представления и фольклорные мотивы — те же самые.

Пророки Ваала на горе Кармил. Настенная живопись синагоги из Дура-Европос

Легенды об Илии и Елисее откровенно тенденциозны, они направлены на утверждение культа Яхве, на ниспровержение и полное уничтожение культа Ваалов — ханаанейско-финикийских богов. Они резко враждебны израильским царям — приверженцам этих культов. Все это делает их органическим элементом допленной пророческой литературы.

Пророк Илия появляется на сцене в трагический для Израильского царства момент: он предсказывает израильскому царю Ахаву жестокую засуху и скрывается сначала на берегу реки Хораф (Керит), куда ему приносят пищу вороны ( 1 Цар. [3 Цар.] 17:2—6), а когда она пересохла — в финикийском городе Сарепте (Ца репа те), где поселяется у вдовы и совершает одно чудо за другим. В разгар голода Илия возвращается в Израильское царство и, встретившись с Ахавом, объявляет ему: «Не я губил Израиль, но ты и дом твоего отца тем, что они оставили заповеди Яхве, и ты служишь Ваалам» (1 Цар. [3 Цар.] 18:18). После этого устраивается состязание Илии с пророками Ваала. Ваал, несмотря на все усилия его пророков, не может ниспослать огонь на свой алтарь. Его многочисленные пророки посрамлены. И тогда наступает кульминационный момент (1 Цар. [3 Цар.] 18:30—39): «И сказал Илия всему народу: приблизьтесь ко мне! И приблизился весь народ к нему. И он восстановил разрушенный алтарь Яхве. И взял Илия двенадцать камней по числу племен сынов Иакова, которому было слово Яхве такое: Израиль будет твое имя! И он построил из камней алтарь во имя Яхве, и сделал ров почти на две саты зерна вокруг алтаря, и расположил дрова, и рассек быка, и положил на дрова. И он сказал: наполните четыре бочки водой и вылейте на всесожжение и на дрова. И он сказал: повторите! И они повторили. И сказал: сделайте трижды! И они сделали трижды. И потекла вода вокруг алтаря, и даже ров он наполнил водой. И было при возношении даяния, и приблизился Илия-пророк, и сказал: Яхве, бог Авраама, Исаака и Израиля! Сегодня пусть станет ведомо, что ты — бог во Израиле, а я — твой раб, и по твоим словам я сделал все это. Ответь мне, Яхве, ответь мне, и пусть узнает этот народ, что ты, Яхве,— бог, и ты обратишь их сердца назад. И пал огонь Яхве, и пожрал всесожжение, и дрова, и камни, и землю, и воду, которая была во рву, поглотил. И увидел весь народ, и они пали на лица и сказали: Яхве — он бог, Яхве — он бог!». После того как могущество Яхве было столь чудесным образом подтверждено, а потерпевшие поражение пророки Ваала уничтожены, засуха прекратилась. Затем пророк снова вынужден скрываться от преследований со стороны царицы Иезавели, и на некоторое время мы теряем его из вида.

Пророк Илия на горе Кармил. Настенная живопись синагоги из Дура-Европос

Снова Илия появляется на сцене после рассказа о насилии, которое Ахав и его жена Иезавель учинили над Навуфеем: Илия предрекает возмездие царю и его дому, гибель Царской династии. Впрочем, раскаяние Ахава несколько отдаляет кару: гибель династии ожидается после смерти Ахава и вступления на престол его сына (1 Цар. [3 Цар.] 21:17—29). Третий эпизод, в котором активно участвует Илия,— это его пророчество израильскому царю Охозии. Пророк предсказывает ему смерть за то, что он обращается за оракулом об исцелении к Веельзевулу (Баал-зевуву), богу города Аккарон. Огнем, низведенным с неба, Илия уничтожает два отряда по пятьдесят воинов, явившихся звать его к царю (2 Цар. [4 Цар.] 1:1—17). Наконец, мы присутствуем при вознесении Илии на небеса.

По сути, пророческой является и входящая в состав Библии книга Даниила. Образ Даниила — древнего мудреца и чудотворца — существовал в устных преданиях задолго до составления книги ветхозаветного канона. Как одного из древних мудрецов Даниила упоминает Иезекииль (Иез. 14:14 и 20), причем его мудрость является своеобразным эталоном. Что это свидетельство возникло не на пустом месте, показывает поэтическое повествование «Об Акхите», сложившееся, по всей видимости, в конце III или начале 11 тысячелетия до н. э. Оно найдено было в начале 30-х годов текущего столетия при раскопках древнего города Угарита на северо-восточном берегу Средиземного моря. Там фигурирует Даниил (Данниилу), отец главного героя Акхита, мудрый и справедливый правитель и судья, защитник вдов и сирот. Среди рукописей, найденных в окрестностях Мертвого моря, обнаружены фрагменты одной или, возможно, двух книг на арамейском языке (из IV Кум райской пещеры), связанных с именем Даниила. Они датируются последними веками до н. э. В них в форме пророчества излагается история израильско-иудейского общества; естественно, что такие события, как, например, Вавилонское пленение, здесь представлены как следствие божьего гнева, вызванного отступничеством израильтян, которые приносили своих детей в жертву «демонам обмана». В нашем распоряжении также имеется кумранская рукопись, содержащая фрагмент молитвы вавилонского царя Набонида, позволяющая в какой-то степени проследить эволюцию некоторых тем, сюжетов и образов, ставших неотъемлемой частью ветхозаветной книги Даниила.

Приводим здесь текст этого примечательного памятника: «Слова молитвы, которой молился Набонид, царь Ашшура и Вавилона, царь великий, когда он был поражен злою проказой по велению бога небесного, в Тайме-городе: злой проказой я был поражен семь лет, и скоту был подобен я... И грех мой,— простил его ясновидец, а он — муж иудейский из изгнанных в Вавилон, и он разъяснил и записал, чтобы были возданы почести имени бога небесного. И он писал: когда ты был поражен злой проказой по велению бога небесного в Тайме-городе семь лет, ты молился богам из серебра и золота, меди и железа, дерева, камня, глины, потому что ты был убежден, что они боги» (перевод И. Д. Амусина с незначительными изменениями). В молитве Набонида и в книге Даниила речь идет об уподоблении вавилонского царя скоту. В канонической книге этот сюжет, однако, связан не с Набонидом, а с Навуходоносором, разрушителем Иудейского царства. Это сюжетное сходство дало основание предположить, что ясновидец-иудей, о котором идет речь в данном отрывке,— Даниил и что перед нами остававшийся до сих пор неизвестным вариант предания об этом фольклорном персонаже. Заметное влияние на этот текст вавилонской фразеологии и осведомленность его автора в реальных аспектах политики Набонида (его отказ от почитания вавилонских богов в пользу харранского бога луны Сина, в чем иудейские жрецы могли усмотреть первый шаг на пути к религии Яхве; его удаление в аравийский город Тайму) позволяют датировать литературный памятник серединой I тысячелетия до н. э.

Ветхозаветная книга Даниила почти целиком написана на арамейском языке — разговорном языке народных масс во второй половине I тысячелетия до н. э. Прямые указания в тексте на владычество в Передней Азии эллинистической династии Селевкидов (говоря более конкретно, царя Антиоха IV Епифана) позволяют отнести ее составление к 167—163 гг. до н. э. Это был период длительной и ожесточенной борьбы иудейского народа против эллинистических правителей за свободу и политическую самостоятельность, переплетавшейся с не менее ожесточенной борьбой против эллинизованной иудейской аристократии. Во главе народного движения стояли провинциальный жрец Матитийаху из рода Хасмонеев, а после его смерти — его сыновья, предводителем которых был старший — Иуда Маккавей. Знаменем борьбы против угнетения стал призыв защитить свои традиции, свою самобытность, что проявилось в борьбе за утверждение монотеистического культа Яхве. Бурные события этой эпохи нашли свое прямое отражение в книге Даниила.

Эта книга резко распадается на две части. Первая из них посвящена подвигам Даниила и чудесам, которые совершены богом Яхве. Другая часть представляет собой предания о видениях и пророчествах Даниила, где речь идет о грядущих судьбах иудеев. Предсказания практически доведены до времени восстания Маккавеев в 60-х годах II в. до н. э.

Репертуар чудес здесь сравнительно невелик, однако весьма характерен. Даниил истолковывает царю Навуходоносору его сон и спасает вавилонских мудрецов, не сумевших этого сделать, от казни, на которую обрек их жестокий властелин. Сон Навуходоносора предвещает гибель Селевкидского государства и создание божьего царства (Дан. 2:44). Другой рассказ повествует о том, как иудеи Мисах, Седрах и Авденаго, приближенные Навуходоносора, отказались выполнить его приказ и совершить поклонение богам вавилонян, за что были брошены в огненную печь и там спасены от гибели божьим посланцем (Дан. 3). Следующий эпизод — сумасшествие Навуходоносора, который живет вдали от людей и, подобно быку, питается травою; по истечении семи лет разум возвращается к нему, и он прославляет «царя небесного» (Дан. 4:25—34).

За этим следует знаменитое повествование о пире, который царь Валтасар (Белшаццар) устроил для своих придворных. В греховном высокомерии царь пользовался на пиршестве священными сосудами, взятыми из Иерусалимского храма. Наказание за дерзость последовало незамедлительно. «В тот час появились пальцы человеческой руки и писали против лампы на штукатурке стены царского дворца, и царь видел кисть руки, которая писала» (Дан. 5:5). Долго никто не мог ни прочитать, ни объяснить написанного. Это удалось только Даниилу (Дан. 5:23—30): «И против господа небесного ты величался, и сосуды из его дома принесли к тебе, и ты, и твои вельможи, твои жены и твои наложницы вино пьют из них, и богов серебряных и золотых, медных, железных, деревянных и каменных, которые не видят и не слышат, и не разумеют, ты прославлял, а бога, в чьей руке твоя душа и все твои пути, ты не славил. Поэтому от него послана кисть руки и эта надпись написана. И вот надпись, которая написана: мене, мене, текел, упарсин. Вот значение слов: мене — исчислил бог твое царство и завершил его. Текел — ты взвешен на весах и найден легким. Перес — разделено твое царство и отдано мидянам и персам... В ту ночь был убит Валтасар, халдейский царь».

Затем действие переносится ко двору «Дария-мидянина» (Дан. 6:1). Благодаря своим способностям Даниил и здесь занимает первое место. Движимые черной завистью, придворные Дария решили погубить Даниила. Они уговорили Дария издать указ, согласно которому каждого, кто в течение тридцати дней обратится к кому-нибудь, кроме царя, с мольбой или просьбой, надлежит бросить в ров со львами. Но это не устрашило Даниила,— он по-прежнему возносил молитвы Яхве. Брошенный в ров со львами, Даниил не гибнет: посланец Яхве заграждает пасть львам. Пораженный чудом, персидский царь прославляет Яхве.

Все сказанное служит естественным прологом ко второй части книги Даниила — к его видениям, содержащим в различной форме предсказания гибели Селевкидского государства. Четыре царства сменяют одно другое. В первом видении они олицетворены в образах фантастических зверей (Дан. 7:4—8): Нововавилонское царство — лев с орлиными крыльями, Мидийское царство — медведь с тремя клыками, Персидское царство — барс с четырьмя птичьими крылами и четырьмя головами и, наконец, царство, созданное македонскими захватчиками,— страшный зверь, топчущий и попирающий все вокруг, с железными зубами и десятью рогами. Между ними вырастает еще один небольшой рог; этот рог вырвал с корнем три прежних рога (к власти приходит Антиох IV Епифан),— «и вот, глаза, как глаза человеческие, у этого рога и уста, вещающие высокомерно». Но наступает божий суд, четвертое царство уже гибнет, и власть и царственность будут даны «народу святых всевышнего» (Дан. 7:27).

Во втором видении македонские завоеватели олицетворены в облике косматого козла с суковатым рогом, уничтожающего двурогого овна, в виде которого изображено Персидское царство (Дан. 8:3—7). Снова появляется Антиох IV, и предвещается его гибель. Но книга Даниила далеко не всегда прибегает к иносказаниям: глава 11 представляет собой краткий очерк истории Селевкидов, доведенный до воцарения Антиоха IV, продолжающийся в главе 12 предсказанием будущего тяжкого времени, но и будущего спасения.

В книге Даниила дальнейшее развитие приобрел образ идеального царя-помазанника, который все более отчетливо приобретает облик сверхъестественного существа, спасителя-мученика. Мы читаем (Дан. 7:13—14): «Видел я в ночных видениях:

И далее (Дан. 9:21—27): «И еще я говорил молитву, и вот муж Гавриил, которого я видел в видении прежде, прилетевши в полете, коснулся меня около времени вечерней жертвы. И он вразумлял, и говорил со мной, и сказал: Даниил, теперь я вышел просветить тебя в разумении. В начале твоих молений вышло слово, и я пришел возвестить, ибо желанен ты, и уразумей слово, и пойми видение.

а на крыле святыни будут идолы, запустение, но окончательная, предопределенная гибель постигнет опустошителя».

И наконец (Дан. 12:1—3):

Все это дополняется предсказанием воскресения и посмертного воздаяния (Дан. 12:13).

Подведем некоторые итоги. Мы видели, как в пророческом движении первой половины I тысячелетия до н. э. сформировались идеи, легшие в основу позднейшего иудаизма. Эти идеи включали прежде всего отвержение языческого многобожия и утверждение единобожия Яхве. Иудейская религия приобрела черты нетерпимости ко всякого рода инаковерию и инакомыслию. Эти идеи включали также наполнение религии нравственно-этическим содержанием. Все те нормы поведения, которые исторически были выработаны в обществе и определяли отношения между людьми, нормы, соблюдение которых обеспечивало стабильность общества и уверенность каждого в незыблемости его социальных позиций, воспринимались теперь как веление Яхве; их нарушение превращалось в тягчайший грех, влекущий за собой в виде наказания катастрофу и гибель. Наконец, в пророческом движении первой половины I тысячелетия до н. э. сформировались мессианистские идеи, которые были развиты пророками середины и второй половины I тысячелетия до н. э. В пророческой проповеди появляется образ идеального царя-помазанника (мессии), который должен восстановить нарушенную мировую гармонию. С течением времени мессия превращается в страдальца, берущего на себя грехи всего человечества и искупающего их мучительной и позорной смертью, а одновременно и в сверхъестественное существо. Тем самым была создана идейная почва, на которой впоследствии выросло христианство (напомним читателю, что греческое слово «Христос» означает «помазанник», -т. е. мессия). Характерно, что мифическая биография Иисуса Христа в евангелиях представлена как исполнение ветхозаветных пророчеств; в его образе сливаются черты сверхъестественного божественного посланца и выходца из иудейской царской династии потомков Давида.