Мэриэл. Расследование

Я думаю, проницательный читатель уже догадался о том, что расследование только теперь и начинается. До этого момента просто описывались события и то, как о них стало известно нам с Николь.

Когда мы дочитали рукопись, я сразу решила выяснить главный вопрос:

– Но как эта папка попала к тебе? – спросила я без обиняков.

– То есть? – Удивление Николь было неподдельным, или моей подруге лучше бросить программирование и стать профессиональной актрисой.

– Давай не будем продолжать эти игры, – несколько раздраженно предложила я.

– Давай, – согласилась Николь, – но кто кого разыгрывает?

– Ты хочешь сказать, что эту рукопись принесла сюда не ты?

– Конечно, не я. Я думала, что это игра в детектив по вашему с Ари сценарию.

И тут я почувствовала, что Николь говорит правду, продолжение розыгрыша, если бы он действительно был, в этот момент уже не имело смысла.

– Вот оно что? Мы читали это творение и подозревали друг друга в его авторстве? Забавно.

– Но тогда получается, что мы не знаем, как рукопись сюда попала, если это не проделка твоего секретаря.

– На него это не похоже, но давай уточним.

Я тут же позвала Ари, который заверил нас, что впервые увидел папку с рукописью у меня на столе.

Что ж, одной загадкой больше, одной меньше, какая разница?

Поскольку никаких соображений относительно появления упомянутой рукописи в моей конторе у нас не появилось, мы решили оставить это на потом.

– Давай лучше разберемся с теми событиями, о которых только что прочитали, – предложила я.

– Не возражаю, – согласилась Николь, – но сначала надо бы понять, зачем кто-то решил описать события, которых на самом деле не было, если верить Ари. К тому же рукопись прерывается на полуслове.

– Мы пока не можем утверждать, что все это вымысел, как минимум, профессор Краузе – вполне реальный человек. И он действительно психиатр.

– Есть только один способ убедиться в достоверности изложенных фактов – найти упомянутых в рукописи людей, если они существуют, и задать им соответствующие вопросы.

– Имеет смысл начать с главного героя.

– Бруно Райновски. Ты никогда не слышала этого имени? Не знаешь, где его магазин?

– Не помню, но это не сложно выяснить. Если речь идет о благополучном компьютерном бизнесе, адрес можно найти в любом справочнике, уж не говоря об Интернете.

– Но только в том случае, если в названии магазина упомянута фамилия его владельца, и эта фамилия именно Райновски.

– В рукописи вроде сказано, что все обстоит именно так, следовательно, эти факты можно проверить, не выходя из дома.

Очень скоро мы выяснили, что магазин пана Райновски существует и находится на улице Ризотти рядом с Музеем искусств.

 

Пан Райновски

Мы решили не звонить господину Райновски, чтобы договориться о встрече. Что мы бы ему сказали? Он бы принял нас за сумасшедших и швырнул трубку. К тому же не верилось, скорее всего, на каком-то подсознательном уровне, что такой человек существует не только на страницах загадочной рукописи. Поэтому мы отправились на улицу Ризотти и там легко нашли нужный магазин.

Несколько солидных покупателей держали в плотном кольце высокого молодого человека в джинсах и черной футболке, что-то с увлечением им объяснявшего. Косичка и серьга в левом ухе не оставляли сомнений, что перед нами сам Бруно Райновски.

Мы подождали несколько минут, пока Бруно не направил покупателей к кассе. Он сразу обратил внимание на нас.

– Вам помочь? – привычно спросил Райновски.

– Нам хотелось бы поговорить с вами, – ответила Николь, – но не о компьютерах.

– Не о компьютерах… – машинально повторил Бруно и взглянул на меня. – Неужели? О боже… Госпожа Адамс?

С этого момента он пожирал меня глазами, словно перед ним мисс Вселенная. Я порадовалась, что Дэвида нет с нами. С другой стороны, мне бы хотелось посмотреть на реакцию моего мужа…

– Вы правы.

Бруно, от удивления потеряв дар речи, жестом пригласил нас подняться по лестнице на второй этаж. Как мы уже знали, именно там он и принимал клиентов, приносивших ему свои загадки и тайны.

Квартира, как я и представляла себе, оказалась крошечной. Гостиная совмещала функции и приемной, и кабинета. Да и вечера пан Райновски, наверное, часто тоже проводит здесь.

– Хотите что-нибудь выпить? – спросил нас Бруно, когда мы расположились у маленького чайного столика в низких, но удобных креслах.

– Если можно, стакан воды, – попросила Николь, но Бруно по-прежнему игнорировал ее.

– Да, – поддержала я подругу, – если можно. Сегодня жарковато.

Только тогда Бруно метнулся к холодильнику, вынул бутылку минеральной воды и налил в три высоких стакана.

– Кстати, меня зовут Николь Федона-Нуар, – сказала Николь, пытаясь исправить мою оплошность, но Бруно как будто не слышал ее.

Наконец, мы приступили к нашему разговору, который, по крайней мере, сначала был весьма странен.

– Скажите, вам не знаком этот предмет? – спросила я, положив на столик папку с рукописью.

– Ну, я вижу, что это старая папка для бумаг, я что-то еще должен в ней увидеть?

– Вы уверены, что видите ее впервые? – спросила Николь.

Бруно отвлекся от папки и посмотрел на меня.

– Я не слишком понимаю, милые барышни, смысл ваших вопросов, но почти уверен, что не видел ранее этой папки. Почти, потому что если я видел когда-то этот предмет мельком, мог, конечно, и не запомнить сей факт. К тому же не вижу ничего примечательного в этом предмете. Обыкновенная канцелярская папка.

– Нет, нет, – усмехнулась я, – мы подозревали, что эта папка некогда принадлежала вам.

– В таком случае – категорическое «нет». Папка не моя и никогда моей быть не могла. Возможно, что внутри нее… А можно ли мне поинтересоваться, какая связь существует между мною и содержимым этой папки? Ведь такая связь есть?

– Да, вы правы. В ней находится рукопись, повествующая о нескольких эпизодах из вашей жизни. Попросту говоря, речь идет об одном из ваших расследований. Мы не ошибаемся? Разгадывать тайны – это ваше хобби?

– Нет, не ошибаетесь. – Было заметно, что мой вопрос доставил ему удовольствие. – Время от времени я действительно занимаюсь поиском ответов на вопросы, которые кажутся мне интересными. О каком случае идет речь в этой рукописи?

– Вы помните дело Вольфганга Шмида?

– Что?! Этого просто не может быть!

Бруно вскочил и заметался по гостиной – мы уже знали об этой его привычке.

– Чего?

– Никто не мог описать это дело, понимаете? Оно не закончено! Я занимаюсь им сейчас, у меня даже не все факты по нему собраны! Неужели здесь, в этой папке…

– Мы сделали для вас копию рукописи, – сообщила я, – и вы сможете ее прочитать, но решения загадки там нет, создается впечатление, что у этого повествования попросту отсутствует финал. Он или не написан, или сознательно утаен именно от нас, – это предположение возникло у меня во время нашего странного разговора.

– Какой финал? Ведь дело не закончено. Пожалуй, мне действительно стоит прочитать…

– Да, – неожиданно прервала господина Райновски Николь, – но пока, до того как прочитаете, вы можете ответить на вопросы не литературные, а связанные с конкретными людьми? У нас есть подозрения, что в этом тексте все имена названы точно, без изменений.

– Но я могу и не знать этих имен.

– Однако тут описана часть вашей жизни, – напомнила я.

– Ну, если… Хорошо, спрашивайте.

– Итак, как минимум, убитого точно звали Шмид?

– Убитого? Откуда вы взяли, что он убит?

Уже было успокоившийся Бруно вновь замелькал перед глазами.

– А у вас другие сведения?

– Ко мне обратился сын Вольфганга Шмида.

– Лотар?

– Именно. Лотар Шмид. Его отец не вернулся с прогулки. Для такого маленького провинциального городка как Тотридж – это чрезвычайное событие. Полиция искала его несколько дней. Были проверены все возможные, и даже не очень возможные варианты. Но человек исчез бесследно.

– Известно ли вам его второе имя?

– Какое еще второе имя?

– Гюнтер Пфлегер.

– Это имя я слышу впервые. Хотя, – Бруно замолчал, словно какая-то мысль остановила его, – что-то знакомое.

– Может, вы читали об этом человеке в газете, или в сети? – догадалась Николь.

– Точно! Тело Пфлегера было обнаружено в национальном парке, писали, что его убил какой-то ненормальный. Ударил бутылкой по голове.

– Что ж, это совпадает с версией автора рукописи, – заметила я.

– Да, но вы сказали о втором имени Шмида!

– В газетах не было фотографии убитого?

– Нет, зачем? При нем было удостоверение, да и его опознала женщина, экономка.

– Не мешало бы показать его фото Лотару, но это никому не пришло в голову.

– Разумеется. Какая связь? Если бы речь шла о неопознанном трупе, тогда другое дело.

– Понятно, что об остальных именах будет смысл говорить только после того, как вы прочтете текст из этой папки.

– Вам удалось меня заинтриговать и порядком запутать. Вы оставите мне свои координаты?

Я протянула Бруно свою визитную карточку.

– А вы не разыгрываете меня?

– Мы тоже об этом думали, пока читали текст. – Я бросила взгляд на Николь, и та понимающе улыбнулась. – Думаю, что нам с вами предстоит очень непростое и, безусловно, интересное расследование.

 

Следствие начинается

Когда мы выходили из магазина пана Райновски, мы понимали, что расстались с Бруно ненадолго. Бросить такое расследование мы не сможем и не захотим.

Нашему новому знакомому предстояло поработать с рукописью и узнать, если не о себе, то о ком-то очень похожем, много интересного. Вопрос об авторстве пришлось отложить.

– Давай пройдемся пешком, – предложила я.

– Почему бы и нет? – согласилась Николь. – При ходьбе лучше думается.

– А, может, эту рукопись написал убийца? – вслух подумала я. – Кто еще мог знать о двойной жизни Шмида?

– Ты опираешься не на факты, а на сюжет, – заметила Николь. – К тому же такое уже бывало. Например, роман Пьера Гамарра «Убийце – Гонкуровская премия»… И вообще… Мы пока не можем утверждать, что Шмид убит. Кроме того, мы не знаем, является ли он еще и Гюнтером Пфлегером. Нас могли направить и по ложному следу. Но зачем?

– У меня есть предложение, даже два. Пойти в управление к комиссару Катлеру и позвонить Дэвиду. Это позволит нам многое прояснить, не выходя из кабинета на седьмом этаже.

– Нам надо было бы сделать еще пару копий.

– Что нам мешает это сделать тоже там?

– Не уверена, что наши загадки понравятся комиссару.

– Посмотрим, мы почти пришли. Только бы Эрик Катлер был на месте.

Комиссара не оказалось в управлении. Как сказал нам дежурный офицер, ждать его не имело смысла, поскольку он участвовал в заседании судебной палаты, которое могло продлиться еще пару часов, а то и больше. Телефон Эрика Катлера был отключен, и я оставила ему сообщение на автоответчике.

После этого позвонила Дэвиду, с ним мы договорились встретиться у меня в конторе.

Ари сообщил мне с порога, что на завтра назначил встречу с солидным клиентом. Мне показалось, или в его голосе действительно прозвучал едва сдерживаемый восторг. Неужели опять какая-нибудь знаменитость?

– Как имя этого господина? – поинтересовалась я.

– Госпожи, – поправил меня Ари.

– Ну и?

– Анжела Паркер! – Ари все же не удалось произнести это имя без торжества и обожания.

– Вот как? – Мне удалось выглядеть неосведомленной, в меру, конечно. – На какое время ты записал визит госпожи Паркер?

– На час дня.

– Отлично. Она не упомянула, какая проблема привела ее к нам?

– Она просила, чтобы о ее визите знало как можно меньше людей.

– Надеюсь, ты об этом не забудешь, – не удержалась я от шпильки.

Ари обязательно бы высказал мне свою обиду, но не стал этого делать при Николь. К тому же появился Дэвид.

* * *

– Так что же, милые мои леди, у вас опять приключилось? – сияя своей самой неотразимой улыбкой, спросил мой муж.

Мы разместились в моем маленьком кабинете вокруг письменного стола.

– Не уверена, что это у нас что-то приключилось, – серьезно ответила Николь.

– Да, – поддержала ее я, – и вообще, было ли?

Нам таки удалось сбить с лица Дэвида маску шутливого превосходства, любопытство в нем пересилило желание произвести впечатление на гостью.

Можно было бы еще немного подурачиться, но мы рассчитывали на помощь журналиста Дэвида Сомса. Поэтому вкратце рассказали ему о рукописи, ее содержании и о том, что нам уже удалось выяснить. Разумеется, предполагалось, что копию обсуждаемого текста Дэвид изучит потом самым тщательным образом.

– Единственное, что я могу вам сразу сказать, – заявил Дэвид, когда я закончила свой рассказ, – процесс над профессором Краузе – бред полнейший. Нет человека более ответственного и честного в своей профессии. Я несколько дней назад познакомился с ним лично.

– Ты обращался к психиатру? – удивилась я.

– Нет, это он, доктор Краузе, обратился ко мне.

– Он, к тебе? – удивились мы с Николь нестройным дуэтом.

– Да, он просил меня, чтобы я помог ему встретиться с моей женой.

– Но почему бы ему не обратиться прямо ко мне? – спросила я. – Номер моего телефона есть в справочнике. Я не настолько пока знаменита, чтобы ко мне трудно было попасть на прием.

– Вот именно, дорогая, – спокойно ответил на мое замечание Дэвид. – Ты не настолько еще знаменита, чтобы известный профессор сразу подумал именно о тебе, едва ему понадобились услуги частного детектива.

– Но он как раз и…

– Нет, нет, – не дал мне договорить мой муж, – все значительно проще. Господин Краузе учился в колледже с отцом моего шефа.

– Понятно, – произнесла я, хотя понимала тогда далеко не все, да и несколько не так, как выяснилось позднее.

Пытаясь все же уложить в перегревшейся голове полученную информацию, я задумалась и потому вздрогнула, когда прозвучал знакомый голос:

– Я вижу, все уже в сборе, ждали старика комиссара?

– Кокетничаете? – неожиданно игриво спросила Николь.

– Самую малость, – засмеялся Эрик Катлер, – рассказывайте, что у вас тут приключилось? Или мы собрались отметить прибытие госпожи Нуар?

– Пока это событие – главное, – важно произнесла я, – но боюсь, что сопутствующие происшествия заставят нас серьезно подумать, да и поработать.

– Что-то вы, коллега, сегодня витиевато изъясняетесь, – усмехнулся комиссар, устраиваясь в свободном кресле у моего стола, – так что тут у вас все же происходит?

– Давайте я вам все расскажу, – предложила Николь.

Это было очень кстати. Пока Николь коротко, но точно описывала комиссару Катлеру события от момента появления рукописи и до нашего визита к пану Райновски, я продолжила размышления.

У меня, как мне казалось, несколько минут назад мелькнула какая-то дельная мысль, и я пыталась к ней вернуться.

– Послушай, а когда профессор Краузе обратился к тебе? Сегодня ведь? Так? – уточнила я у Дэвида, едва Николь закончила свой рассказ.

– Ну, да. Если бы это было вчера, ты бы уже об этом знала.

– Ты думаешь, что это как-то связано с рукописью? – высказала догадку Николь.

– Очень сложно не заметить совпадение по времени этих двух фактов. Но я не думаю, что проблема профессора связана с событиями, описанными неизвестным автором.

– Узнать, насколько справедливы твои рассуждения, ты сможешь очень просто и очень скоро. Думаю, тебе стоит позвонить доктору Краузе прямо сейчас, – заметил Дэвид.

Мы еще около часа разговаривали, шутили, вспоминали наши прошлые встречи и даже выпили по паре чашечек кофе.

Но был вечер, поэтому ничего важного, связанного с запутанной историей, о которой я тут пытаюсь рассказать, сказано больше в этот день не было.

Комиссару удалось уговорить Николь именно этот вечер провести у них с Инесс. А мы с Дэвидом отправились домой, предварительно позвонив профессору и договорившись о встрече следующим утром.

 

Николь. В гостях у Катлеров

Убедившись, что адрес верен, я отпустила такси. На мой звонок откликнулась собака. Ее густой бас огласил окрестности, и все вокруг были оповещены о прибытии столь важной персоны. Псу вторил тяжелый скрежет, явно исходящий от металлической цепи. Наконец послышались шаги, и тявканье сменилось повизгиванием.

– Спокойно, Боб, это свои, – донеслось из-за ограды. Боб умолк.

Калитка отворилась, и Инесс сказала:

– Проходите и не бойтесь, Боб боится больше вашего.

Она держала пса за ошейник. Боб взглянул на меня исподлобья и красноречиво облизнулся.

– Перестань! – скомандовала Инесс, и Боб сделал вид, что ничего не произошло.

Дождавшись, когда я сделала несколько шагов по тропинке, ведущей к входу в дом, Инесс отпустила собаку. Боб благодарно тявкнул и поплелся по направлению к будке, волоча за собой тяжелую цепь.

Я прошла в гостиную и уставилась на огромный стол, за которым свободно могла разместиться дюжина обедающих. Он был полностью заставлен яствами, если не брать в расчет три пустые тарелки, поджидающие едоков. Огромному ананасу, украшающему геометрический центр стола, упасть было некуда.

– Я должна извиниться. Эрик стал таким рассеянным последнее время, – сказала Инесс, заметив мое оцепенение. – Сообщил о вашем приходе лишь полчаса назад. У меня не было времени приготовить настоящий обед.

– Ну что вы, Инесс, вы явно преувеличиваете, – сказала я и чуть не добавила, что это не имеет значения, но вовремя схватила себя за язык. Большую бестактность по отношению к Инесс придумать было сложно.

– Эрик еще на работе, но будет с минуты на минуту.

В подтверждение ее слов с улицы донесся шум мотора, хлопанье дверцы и радостные взвизги Боба.

– Добрый вечер, Николь! Надеюсь, не заставил себя долго ждать, – приветствовал меня комиссар и, чмокнув Инесс, водрузил возле ананаса пузатую бутыль, которую принес с собой. – Черносмородиновый ликер, любимое пойло Эркюля Пуаро.

Утка с яблоками была превосходной, да простит меня свекровь. Я забыла про диету, зато вспомнила рекомендацию даже при самой жесткой диете устраивать себе денечки, когда можно есть все. Правда, при этом вряд ли стоит обедать у Инесс…

Комиссар Катлер развлекал меня разговором о политике.

– Ваш афроамериканский президент не чужд социалистических идей, но надеюсь, что раньше настанет конец света, чем в Америке победит социализм. За кого вы голосовали, Николь?

– Раньше я голосовала за того, за кого голосовал Генри Тамон. А теперь я прислушиваюсь к мнению Максимилиана. Я не очень разбираюсь в политике.

– А как же кризис? Вы заметили его?

– Конечно. Не успели мы купить дом, как цены на недвижимость резко поползли вниз. Впрочем, подобное происходит со мной постоянно. Поэтому я не играю на бирже.

– Боитесь, что из-за вас рухнут акции выбранной вами фирмы?

– Хуже. Ведь я бы вложилась в индекс, а значит, рухнула бы вся биржа.

– Да… Уж лучше воздержитесь.

– Увы, мой редкий финансовый дар пропадает втуне.

– Извиняюсь?

– Я бы вполне могла преуспевать в качестве финансового советника. Спросите у меня и сделайте наоборот!

– Вы преувеличиваете, ни за что не поверю! – вмешалась Инесс.

– Пример с домом – лучшее доказательство.

– А как же Максимилиан?

– Он послушался меня. Я забыла его предупредить.

– Это ужасно, – притворно сказал Эрик. – Неужели весь этот кризис с недвижимостью из-за вас?

За шутливой беседой мы добрались до ананаса. Я не забывала хвалить все, что побывало в моей тарелке, и вполне искренне. Лишь калифорнийский салат показался мне чуть пересоленным. Ананас оказался бесподобным. Я не сомневалась, что он появился на столе из-за меня – ведь в Сент-Ривере это вполне заурядный фрукт.

Покончив с ананасом, мы с комиссаром перешли на веранду, а Инесс занялась кофе.

– Вы уже прочитали рукопись? – спросила я.

– Что вы, дорогая. Такая запарка. Мой помощник сейчас в Штатах на переподготовке, так что дел невпроворот.

– Мне кажется, что она может пролить свет на дело об исчезновении Вольфганга Шмида.

– Простите?

– Пенсионер, пропавший в Тотридже…

– Ах да. Но ведь полнейшая загадка – кто ее написал, зачем и как она оказалась у Мэриэл Адамс.

– Конечно. И нам бы хотелось прояснить эти вопросы. Но для начала нам бы хотелось понять, что в ней правда, а что – выдумка. То, что в ней есть выдумка, мы уже знаем. Взять дело профессора Краузе…

– А правда? Есть ли в ней правда?

– Есть, причем, как ни странно, названа своими именами. Я имею в виду Бруно Райновски.

Комиссар поморщился.

– Вы имеете в виду этого доморощенного детектива? – Тут до комиссара дошло, что по отношению ко мне можно сказать то же самое… Он продолжил: – Талантливый малый, но порой чересчур самоуверенный, – попробовал он загладить бестактность.

– Возможно. Но вдруг…

– Знаете, Николь, мне пришла в голову одна мысль… Если бы этой рукописью меня одарил кто-нибудь другой, а не Мэриэл, то я бы этот подарок отверг. Вы меня понимаете? – Я кивнула. – Но Мэриэл… Возможно, вы помните, что наши взаимоотношения с полицейским участком Тотриджа… как бы это сказать… имеют историю. Представьте себе, в каком положении я окажусь, если предполагаемая связь этого Шмида с…

– Гюнтером Пфлегером, – помогла я.

– Да. Спасибо. А если это не так?

– Да, конечно… И все же… – не сдавалась я.

– Так я подумал: а что если вам отправиться в Тотридж?

– Вы хотите, чтобы я обратилась в полицию Тотриджа и попросила сделать эксгумацию тела Пфлегера, чтобы…

– Нет, конечно, нет. Вам надо обратиться к родственникам пропавшего Шмида, взять у них его фотографию и побывать у домработницы Пфлегера. Как ее?

– Лаура Криспи.

– Вот именно. Их адреса я сообщу вам завтра утром, они наверняка есть в справочнике.

– Мне нравится ваша идея, тем более что завтра Мэриэл будет не до меня.

– Вот и замечательно. Инесс, что у нас к кофе?

На журнальном столике появилась вазочка с шоколадными конфетами.

– Бельгийский шоколад, – сказала Инесс, и мы принялись за кофе.

Эрик взял конфету, рассмотрел ее со всех сторон и положил в рот.

– Уууу… – только и сказал он.

Инесс последовала его примеру.

– Ай! – вдруг вскрикнула она.

Перепуганный Эрик вскочил с места, чуть не расплескав кофе.

– Что, что такое? Зуб? – засуетился он и подбежал к жене.

– Нет, дорогой, извини, – как ни в чем не бывало, сказала она. – Просто конфеты с ликером.

– Ну и что?

– Вы будете смеяться.

– Посмотри, мы с Николь уже хохочем.

Мне было не до смеха. Вопреки сказанному я с нескрываемым удивлением наблюдала за происходящим.

– Я купила эти конфеты неделю назад. Они были с ликером.

– И сейчас они с ликером. Это действительно смешно.

– Подожди, дорогой, ты сбиваешь меня.

– Хорошо, – сказал Эрик, возвращаясь на место, – тогда объясни нам сама, что тут смешного.

– Позавчера вечером мне захотелось чего-нибудь сладкого к чаю, и я вспомнила про них. Я взяла одну, и это оказался грильяж. Я очень удивилась и съела еще одну – тоже оказался грильяж. Тогда я достала чек. Знаете, когда я расплачиваюсь кредиткой, я всегда сохраняю эти бумажки – могут возникнуть какие-нибудь ошибки или недоразумения. Так вот, в чеке было ясно написано: «грильяж».

– Что-то здесь не так. Николь, вы уже попробовали конфеты?

– Нет, как раз собиралась.

– Надеюсь, у вас нет аллергии на шоколад? – поинтересовалась Инесс.

– Нет, – сказала я и осторожно надкусила конфету. – Ликер.

– Дорогая, только не волнуйся, – сказал Эрик, – давай все вместе посмотрим чек. Где ты его хранишь?

– Ты не найдешь. Сейчас я его принесу.

Пока Инесс искала чек, мы с комиссаром, не сговариваясь, делали вид, что увлечены кофе с бельгийскими конфетами.

– Вот, – сказала Инесс и протянула чек Эрику.

Комиссар взял чек внимательно изучил его. Потом достал из кармана очки и, надев их, изучил чек еще раз. Потом молча передал его мне.

Я сразу нашла то, что нужно, и вернула чек Инесс.

– С ликером, – прочитала Инесс и с удивлением посмотрела на нас. – Но я точно помню…

– Дорогая, ты просто переутомилась. Это может произойти с каждым. Вот я вчера искал свои тапочки…

– И где же ты их нашел? – спросила Инесс.

– А разве я сказал, что я их нашел?

Мы дружно посмеялись. Обстановка разрядилась.

– Спасибо, все было так вкусно, – поблагодарила я.

– Особенно, конфеты с ликером, – сказал Эрик. Инесс улыбнулась и погрозила ему пальцем.

– Николь, может, останетесь на ночь?

– Нет, спасибо, у меня с утра важные дела! – сказала я, бросив красноречивый взгляд на комиссара.

– Я вас отвезу, – сказал Эрик.

– Нет, что вы, ни в коем случае! Но буду благодарна, если вы вызовете такси.

Эрик не настаивал, и через пять минут, тепло попрощавшись с радушными хозяевами и с Бобом, я уже мчалась по направлению к гостинице.

 

Мэриэл. Профессор Краузе и его загадка

Питер Краузе пригласил нас к себе. Было очевидно, что его что-то серьезно беспокоит, но мы понимали, что в свои проблемы он не хотел бы посвящать никого постороннего. Чувствовалось, что даже согласиться на присутствие Дэвида ему было не просто. Впрочем, я могла и ошибаться.

Дом профессора найти было не сложно. В Сент-Стоуне не так много двухэтажных домов. Мы сообщили о своем прибытии еще из машины, по телефону, как и договорились. Господин Краузе предложил нам поставить наш автомобиль в гараж, а из гаража на лифте мы поднялись прямо на второй этаж, где располагался его кабинет.

Я вспомнила, как эта комната была описана в рукописи. Не знаю, так ли выглядит кабинет писателя, я бы, скорее, назвала это помещение библиотекой.

Действительно, очень много стеллажей с книгами, большой письменный стол и современный компьютер. Хозяин кабинета встретил нас у входа и предложил расположиться в двух старомодных креслах, стоящих чуть в стороне от письменного стола, сам он занял высокий и подвижный офисный стул, рядом с компьютерным столиком.

Конечно, в отличие от автора рукописи, я не могу сказать, что Питер Краузе не был похож на профессора. Это было бы неправдой. Но он, по моим представлениям, не был похож на профессора медицины и на психиатра. Скорее, я бы подумала, что он физик или математик.

Высокий, худой, абсолютно седые волосы коротко подстрижены, лицо приятное. Очки доктор Краузе не носил, возможно, предпочитал контактные линзы. Я уже знала на момент нашей встречи, что ему за семьдесят, но выглядел он значительно моложе.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Наконец Краузе заговорил.

– Мне трудно было решиться на этот разговор, госпожа Сомс, – я невольно вздрогнула, и профессор это заметил, – я не правильно назвал вашу фамилию?

– Нет, все правильно, просто вы первым назвали меня именно так, большинство обращаются ко мне по имени или по-прежнему называет меня госпожой Адамс.

– Вы недавно женаты? – удивления почти не было заметно в этом вопросе.

– Недавно, – подтвердила я.

Этот совсем не относящийся к делу диалог помог нам избавиться от сложностей общения, которые так часто возникают в подобной ситуации.

– Знаете, – приступил к рассказу профессор Краузе, – я не сразу решился обратиться за помощью, но все непонятное настолько мешает сосредоточиться на каких-то важных повседневных вещах, что стоит попробовать с этим разобраться. Для вас не будет неожиданностью, если я скажу что работаю над книгой, в которой решил обобщить свой профессиональный и жизненный опыт. Моя специализация – душевные патологии, вызванные физическими травмами. Особенно меня интересуют случаи посттравматических амнезий. Великая способность человека забывать помогает пережившему травму защититься от разрушительного действия отрицательных эмоций. Но есть категория пациентов, у которых этот процесс имеет свои особенности, я говорю о людях творческих профессий. Для них эмоции часто имеют дополнительную ценность, как материал и инструмент для их работы. Вы меня понимаете?

Я кивнула, хотя не уверена, что это было замечено. Краузе продолжил свой рассказ:

– Среди эпизодов, которые я хотел описать в своей книге, было происшествие на втором шоссе, в котором два года назад серьезно пострадал один известный актер. Понятно, что мне не обязательно указывать имена своих пациентов, но иногда детали, о которых я пишу, могут выдать эти имена и без моей откровенности. Поэтому я решил обратиться к упомянутому актеру, чтобы обеспечить себе его разрешение на публикацию некоторых материалов, как минимум, согласовать с ним эти вопросы. У меня были его координаты, поскольку история его болезни еще не переведена в архив. Я позвонил своему бывшему пациенту по телефону, он был очень доброжелательно настроен, мы договорились о встрече. Все шло нормально, бывает, что подобные переговоры проходят значительно сложнее, иногда даже приводят к изменениям в моих планах, вы понимаете. А тут все начиналось до удивления гладко.

В это время открылась дверь, и симпатичная женщина лет сорока вкатила столик на колесиках, с чашечками ароматного кофе и вазочками с кексами и конфетами.

– Спасибо, Марта, – поблагодарил профессор, женщина улыбнулась и, не произнеся ни слова, вышла из кабинета.

Деловой разговор прервался на несколько минут, пока мы пили кофе, а Питер Краузе рассказывал о кулинарном таланте Марты. Кексы действительно были великолепны.

– Так вот, – продолжил свой рассказ профессор, когда с угощением было покончено, – все шло гладко, но лишь до некоторого момента.

– Он стал возражать против…

– Нет, – остановил меня Краузе, энергично взмахнув рукой, – не в этом дело, все более странно, чем можно было бы предположить. В нашей работе бывают часто обстоятельства, которые нарушают наши планы. Мне пришлось позвонить еще раз, чтобы перенести встречу. Вот тут меня и ожидал сюрприз. Этот человек, актер, утверждал, что никакой аварии не было, во всяком случае, он ничего о ней не знает, что он не был моим пациентом, и я попросту что-то перепутал. Он был так убедителен, что в какой-то момент я ему поверил. До сих пор никогда не замечал за собой подобных казусов. Но все когда-то происходит впервые, я все же не молод.

– Вам не удалось его убедить в обратном? – вдруг спросил Дэвид.

– Нет, не удалось. Я приехал в клинику и решил еще раз просмотреть файл с историей болезни человека, с которым только что разговаривал. Представьте себе, что я почувствовал, когда не обнаружил соответствующего файла там, где он точно был всего за сутки до этого.

– Вы уверены, что его там не было, может, вы просто ошиблись, расстроившись после неудачной попытки решить проблему? – спросила я, хотя понимала некоторую двусмысленность своего вопроса.

– Я вполне могу допустить, что у меня было временное помутнение рассудка, но как психиатр я слишком хорошо знаю, что именно так это никогда не происходит.

– Может, все было гораздо проще, – предположил Дэвид, – возможно, вашему пациенту просто не хотелось обсуждать одно из самых неприятных событий его жизни, правда, исчезновение файла это не объясняет.

– Нежелание говорить о неприятном событии вполне могло иметь место, но если бы этим все и ограничилось. К сожалению, череда непонятных событий на пропаже файла с историей болезни не закончилась. Я решил, что, возможно, по ошибке положил файл после предыдущего просмотра не в ту папку, возможно, каким-то загадочным образом он оказался переименованным, в общем, техническая потеря материала имела ряд вполне приемлемых объяснений. Я решил проверить. Не себя, в своей памяти я не сомневался, но мне нужно было иметь факты, которые можно было бы предъявить, если бы я на это пошел. Я не принял еще решения, но факты хотел найти. Я вспомнил, что в ежегоднике «Стопкадр» за позапрошлый год была статья, посвященная творчеству моего пациента. Я хорошо помнил эту статью, там об аварии было сказано не много, просто она была упомянута в качестве причины отсутствия актера на каком-то фестивале. Но упоминание точно было.

Я нашел сайт ежегодника, нашел там электронную копию нужного мне выпуска и стал ее листать. Статью об актере я нашел, но это была совсем не та статья!

– Там не было ни слова об аварии, – догадалась я.

– Вот именно! – подтвердил правильность моей догадки доктор Краузе. – Ни единого слова. Что я должен был подумать? Наверное, я бы, в конце концов, пришел к выводу, что дело в моей памяти, но я решил использовать последнюю возможность все проверить. Я помнил, как выглядела страница бумажного, а не электронного «Стопкадра». В городской библиотеке мне дали этот ежегодник без проблем. И, представьте себе, там была именно та статья, которая и должна была быть, согласно моим воспоминаниям!

– Возможно, статью в электронном варианте заменили по просьбе актера? – предположила я. – В бумажном издании сделать это было просто невозможно. Зачем только?

– Этот вопрос возник и у меня, – продолжил профессор свой рассказ, – я еще раз позвонил своему пациенту. И тут меня опять поджидала очередная неожиданность.

– Он еще что-то забыл? – попытался угадать Дэвид.

– Да! – эмоционально воскликнул Питер Краузе. – Он не помнил, что мы с ним разговаривали накануне! Зато он прекрасно помнил происшествие двухлетней давности. Он горячо благодарил меня, и заверил, что я могу использовать в своей книге любые материалы, что он оформит свое согласие юридически и готов ответить на любые мои вопросы.

– Он выполнил свое обещание? – спросила я.

– Да, я вчера получил письмо от его адвоката.

– Ну, что ж, – попыталась рассуждать я, – у вашего пациента были и раньше проблемы с памятью, поэтому вы его и лечили.

– Конечно, – согласился профессор, – вы абсолютно правы, но дело в том, что у меня сомнения теперь может вызывать не его память, а моя.

Сказав это, Питер Краузе повернулся к своему компьютеру, судя по всему, открыл там какую-то страницу в сети и повернул монитор так, чтобы эту страницу увидели мы.

Да, это была статья в «Стопкадре» та самая. Краузе выделил кусочек текста:

«К сожалению, этот фестиваль прошел без Алекса Кобеца, попавшего накануне в больницу с тяжелыми травмами, его автомобиль столкнулся с микроавтобусом на втором шоссе».

– А файл с историей болезни? – спросил Дэвид.

– Ох… Вот видите… Я совсем забыл про него! Секундочку… – Профессор с полминуты щелкал по клавиатуре. – Вот он! Все вернулось на круги своя!

Какое-то время мы сидели молча.

– Не могли бы вы сказать более конкретно, что вас беспокоит, и какой помощи вы ждете от меня? – спросила я после несколько затянувшейся паузы.

– Конечно, – профессор улыбнулся, – я понимаю, что вы привыкли иметь дело с загадками иного рода. На первый взгляд, ничего криминального в этой истории нет. Возможно, все это объясняется каким-то, немыслимым для меня стечением обстоятельств. Но мне крайне важно понять, почему так странно повел себя Алекс, и что происходило в сети с материалами архива ежегодника «Стопкадр». Мне самому сложно найти ответы на эти вопросы.

– Что ж, я поняла. Попробую разобраться. Но результаты моего расследования могут вас разочаровать, – не знаю, почему я сказала именно так.

* * *

– И что ты обо всем этом думаешь, – спросил меня Дэвид, когда мы уже выехали на третье шоссе.

– Что я могу думать? Пока все очень непонятно. Да и рукопись…

– А при чем тут рукопись?

– Тебе не кажется странным, что доктор Краузе обратился ко мне именно после того, как на мой стол весьма загадочным образом попала рукопись, в которой он упоминается?

– Согласен, что если между этими событиями нет никакой связи, то это совпадение весьма необычное.

– Вот именно. Что ж, будем разбираться. Сегодня мне предстоит встреча с еще одной интересной клиенткой.

– Ты мне скажешь, с кем?

– Не сейчас. Она слишком озабочена секретностью своего визита ко мне. Послушаю ее историю, а потом решу.

– Ну ладно, придется подождать.

 

Мэриэл. Анжела Паркер

– Я не решилась бы обратиться со своей просьбой ни к одному детективу, но мне сказали, что однажды вы уже занимались чем-то подобным. Ну, возможно, не совсем.

Анжела вдруг замолчала. Наверное, она рассчитывала на какую-то мою реакцию. Но я еще не знала как вести с ней диалог и твердо решила сначала ее выслушать.

В моем кабинете, в кресле для посетителей, сидела Анжела Паркер, дизайнер одежды и владелица модного салона, самого популярного в нашей стране, да и других странах тоже. Эта женщина представлялась мне феей, способной любую золушку превратить в королеву. Однажды я видела и потому могла оценить результат ее творчества. Именно творчества. Госпожа Паркер – настоящий художник.

Я воспринимала возможную клиентку через призму того, что о ней знала, да и наверняка через призму тех легенд и слухов, которые дополняли не хуже любых модных аксессуаров ее вовсе не яркий образ.

Я знала, что ей лет пятьдесят или чуть больше. Примерно на эти годы она и выглядела.

В ее облике не было ничего броского. Легкое льняное платье светло-серого цвета. Красивые темные волосы подстрижены, но не слишком коротко, макияж едва заметен. Она выглядела ухоженной, но не шикарной.

Не дождавшись моей реплики, Анжела продолжила свой рассказ:

– Неделю назад мы начали готовить небольшое шоу совместно с театром Грегори Стайна. Нам понадобилось несколько нестандартных моделей.

– Насколько нестандартных?

– Если вы хоть немного представляете, как выглядят модели, демонстрирующие одежду, то вы должны признать, что выглядеть нестандартными в их ряду очень легко.

– Пожалуй, вы правы, – усмехнулась я.

– Среди довольно юных претенденток на участие в нашем проекте, оказалась, что меня удивило и заинтриговало, профессиональная актриса. Я просто не могла не обратить на нее внимания.

– Это была известная актриса?

– Не то чтобы очень, но весьма перспективная, можно сказать, восходящая звезда. Вам говорит что-нибудь имя Роберта Уилс?

– Нет, но меня нельзя назвать заядлой театралкой, да и кино я не часто смотрю, вот мой секретарь, скорее всего, это имя слышал, – я улыбнулась, – хотите, проверим.

– Не стоит, – Анжела тоже улыбнулась, – я вам верю.

– Именно эта актриса пришла к вам на просмотр, или как вы его называете?

– Да, вы понимаете, почему меня это удивило?

– Разумеется, понимаю. Актриса на взлете успеха…

– Да, да, да! Именно! Но интересно и то, что никто не подошел для задуманной фотосессии так, как она! Понимаете, тут было дело не только во внешности, красивых женщин очень много, привлекательность, стройность, красивые глаза и ноги – все это для меня уже давно стало обыденностью, не только для меня, ну, вы же понимаете?

– Примерно.

– У этой женщины был потрясающий взгляд, такой чистый и спокойный. Это был взгляд ребенка. Да вот посмотрите. – Анжела достала из сумочки три фотографии и разложила их передо мной на столе.

Лицо мне показалось знакомым, но в этом не было ничего удивительного. А улыбка действительно была настолько хороша, что все рассказанное обрело смысл. Впрочем, я все еще не понимала, какую роль в этом сюжете предложили мне.

– И что же с ней произошло? Что-то ведь случилось? – предположила я.

– Мы подписали с Робертой договор на очень хороших условиях, собственно, с ее стороны не было предъявлено никаких особых требований. Но если бы она захотела, мы были вполне готовы удвоить ее гонорар. Тем не менее, казалось, деньги не имели для нее решающего значения. Она выглядела просто счастливой. Первые съемки были назначены на следующий день, на десять часов утра. В это время она не пришла, но я подумала, что это мы виноваты, не надо было договариваться на столь раннее время, в смысле, для актрисы, выступающей на театральной сцене. Но ее не было и в одиннадцать, и в двенадцать. Она не пришла совсем. Я позвонила ей. И вот дальше начались странности, объяснить которые я просто не в состоянии. Когда я назвала себя, Роберта сказала, что очень рада меня слышать. Но когда я спросила, почему она не пришла, она удивилась и заявила, что впервые слышит и о нашем шоу и о договоре, который она якобы подписала.

– Но договор есть? И там, видимо, предусмотрены возможности для урегулирования всяких подобных ситуаций?

– Да, естественно, мы встретились в театре. Я показала госпоже Уилс договор. Она была потрясена, поскольку подпись не оставляла никакого сомнения, впрочем, она сказала, что подделать ее подпись несложно. Но кому и зачем это было нужно?

– Я так понимаю, что было еще что-то, что и не дает вам покоя.

– Вы совершенно правы. Роберта Уилс заявила, что готова принять участие в съемках, раз уж так получилось. А теперь посмотрите на эти снимки.

Анжела Паркер достала из своей сумочки еще три фото и положила их на моем столе рядом с теми, что я уже видела.

Не было никакого сомнения, что на всех снимках одна и та же женщина, но я понимала, что мне хотела объяснить госпожа Паркер.

– Она очень старалась, – тихо и безнадежно произнесла моя собеседница, – но детская улыбка пропала, девушка словно постарела за то короткое время, что прошло между ее первым появлением в нашей студии и вторым.

– Да, действительно очень странно, – согласилась я, – но чего вы ждете от меня?

– Думаю, что вы не удивитесь, если я скажу, что не верю ни в какую мистику, я – человек, мыслящий сугубо рационально. Эта загадка загнала меня в тупик. Я хочу понять, что произошло? Вы можете мне в этом помочь?

– Могу попробовать, но ничего определенного не обещаю. Как и вы, я не склонна искать сверхъестественные объяснения. Что здесь было? Возможно, банальная мистификация. Но и мистификации всегда имеют причины. Мне тоже интересно понять, что стоит за этими событиями.

Госпожа Паркер ушла. И вдруг мне пришло в голову, что все события последних двух дней как-то связаны, хотя на первый взгляд это ниоткуда не следовало. Ну, что общего могло быть между людьми, которые не были даже знакомы друг с другом? Известный врач, успешная бизнес-леди, детектив-любитель, моя подруга. Стоп! А почему в этот ряд я включила Николь?

 

Николь. Поездка в Тотридж

Я не решилась взять напрокат машину. Горная дорога из Сент-Ривера в Тотридж имеет дурную репутацию. На ее долю приходится более девяноста процентов всех тяжелых аварий в стране. И это несмотря на запрет для движения частного транспорта в темное время суток. Усугублять эту статистику мне не хотелось.

Я успела на восьмичасовой автобус и рассчитывала прибыть в Тотридж к девяти утра. Комиссар Катлер обещал к этому времени снабдить меня необходимыми адресами.

Поездка на автобусе имеет свои преимущества – можно спокойно размышлять о чем угодно, а мне было о чем. Правда, в мои планы вклинилась расплывшаяся дама, плюхнувшаяся на сидение рядом со мной. Ее локоть прочно обосновался у меня между ребер, хотя я, как могла, придвинулась к окну. Я чувствовала каждое ее движение, а она без устали ерзала на сидении. Как только автобус двинулся с места, она стала копаться в корзине, которую ранее с трудом запихала под сидение. Наконец ей удалось извлечь на свет огромный кулек с шоколадными конфетами. Я повернулась к окну и стала считать до двадцати, а потом еще до десяти. Тут послышалось чавканье, и я непроизвольно повернулась к соседке. Заметив мое движение, она сказала:

– Угощайтесь, барышня.

– Нет, спасибо, – сухо сказала я и снова повернулась к окну, делая вид, что люблю горные пейзажи больше шоколадных конфет.

Я не успела позавтракать, и у меня текли слюнки. Но я понимала, что возьми я конфету, мне бы пришлось до самого Тотриджа поддерживать светскую беседу… Впрочем, сосредоточиться на рукописи я уже не могла: шоколадные конфеты воскресили в памяти вчерашнюю историю с Инесс. Но я так и не пришла к определенному выводу. Все это походило на шутку, только не понятно, кто же шутник. Комиссара Катлера, по крайней мере, я не могла представить в этой роли.

Моя соседка уснула, ее ровное дыхание щекотало мне ухо. Я старалась дышать в противофазе, чтобы ее локоть не проломил мне грудную клетку. Минут через десять, видимо, ей приснилось нечто страшное – она усиленно заработала локтем, наставив мне синяков. К счастью, тут позвонил комиссар, продиктовал мне адреса и заодно разбудил соседку.

Хорошенько помятая я выбралась из автобуса и взяла такси. Водитель удивился, услышав адрес: оказалось, что Лотар Шмид жил в пяти минутах ходьбы от автовокзала.

Мне открыла маленькая ухоженная женщина.

– Лотара нет дома, он уже на работе.

– Вы его жена?

– Да.

– Мне необходимо с вами поговорить.

– Пожалуйста, войдите, – в ее голосе смешались нотки испуга с любопытством, но испуг перевешивал. Ей не удавалось скрыть смущение.

Я вошла в гостиную, и меня усадили в довольно жесткое кресло. Но после поездки на автобусе я бы с удовольствием сидела и на табурете.

– Чем могу быть полезна? – спросила Софи после того, как мы представились друг другу.

Я решила действовать прямо.

– Возможно, я смогу помочь найти Вольфганга Шмида. Есть версия, что он и Гюнтер Пфлегер – одно и то же лицо.

– Как вы сказали? Гюнтер Пфлегер?

Она встала, взяла с каминной полки конверт и извлекла из него короткую записку.

– Да. Завтра вечером Лотар должен присутствовать на оглашении завещания Гюнтера Пфлегера…

– Это лишь подкрепляет мою версию. – Я использовала местоимение в первом лице, потому что мне не хотелось вдаваться в детали. – Чтобы ее проверить, мне нужны несколько фотографий пропавшего. Я хочу их показать служанке, работавшей у Пфлегера.

– Подождите. Мне кажется, что Лотар захочет присутствовать при этом. Это так неожиданно… Я позвоню ему, тем более, он лучше знает, где фотографии отца.

Я не возражала.

Через пятнадцать минут взволнованный Лотар Шмид суетился в поисках подходящих фотографий. Наконец он отобрал шесть, и мы на машине Лотара поехали на виллу Пфлегера.

Лаура Криспи, а я узнала ее по описанию из рукописи, оказалась дома и приняла нас в гостиной Пфлегера.

– Да, это господин Гюнтер Пфлегер, – тихо произнесла она, разглядывая фотографии, – у меня нет никаких сомнений.

Если говорить честно, то до последней минуты я не верила, что в рукописи действительно содержится ключ к загадке исчезновения Вольфганга Шмида. И тем большее впечатление произвело на меня доказательство истинности рукописи хотя бы в этом вопросе. Я была ошарашена настолько, что восприняла на веру и все, что Лаура Криспи рассказывала в рукописи, а потому не стала досаждать ей расспросами. Только уже уходя, стоя в дверях, я вспомнила про идею Бруно Райновски:

– Послушайте, госпожа Криспи, вы бы не могли дать объявление в газетах о поминках на сороковой день?

– Да, понимаю, сделаю это.

– Пожалуйста, в качестве контактного телефона укажите… – И я продиктовала номер телефона Мэриэл Адамс.

Лотар Шмид ужасно побледнел и как-то сник. До этой минуты он, видимо, еще хранил надежду. Я выразила ему свое сочувствие.

– Вас подвезти? – спросил он.

– На автовокзал, но только если вам по пути. Я могу взять такси.

– Я отвезу вас, а потом, – он тяжело вздохнул, – заеду к мачехе.

– Ее зовут Салли?

– Да. А потом поеду в полицию.

– Конечно, дело приняло иной оборот… – сказала я.

Народу в автобусе было немного. Я уселась посередине сидения и сделала вид, что дремлю. Как я и рассчитывала, никто не осмелился меня потревожить…

Вспоминая последние события, я сначала пожалела, что не задала Лауре десяток вопросов, но потом поняла, что и так вторглась без разрешения в расследование Бруно Райновски. А раз так, то стоит заглянуть к нему в магазин прежде, чем отправиться в контору Мэриэл.

– Я не знаю, кто написал эту рукопись, но кое-что обо мне – довольно правдиво, – сказал Бруно Райновски, пожимая мне руку. – В то же время она содержит выдумку и даже абсолютную чушь. Так, например, мой отец находится в полном здравии…

– Насколько я помню, в рукописи речь шла о сне.

– Именно так, но ведь сны не возникают на пустом месте. Частенько в них задействованы имевшие место в реальности события.

– Так или иначе, но мне только что удалось выяснить, что Вольфганг Шмид и Гюнтер Пфлегер действительно являлись одним и тем же человеком. Конечно, полиции предстоит провести все необходимые процедуры, но в их результатах можно не сомневаться.

Бруно онемел, поэтому я продолжила:

– Лаура Криспи признала в фотографиях Вольфганга Шмида своего хозяина господина Гюнтера Пфлегера.

– Боже мой, – чуть ли не шепотом произнес Бруно.

– И еще. Надеюсь, вы не будете против. Я использовала вашу идею насчет объявления в газетах.

– Это не моя идея.

– Тем более.

– Что ж. У моего расследования теперь есть новое направление…

– Удачи вам, – сказала я.

Выйдя из магазина Бруно, я позвонила Мэриэл и удостоверилась, что она меня ждет в своем офисе. По дороге к ней я позвонила комиссару Катлеру, чтобы отчитаться о проделанной работе.

 

Мэриэл. Факты и версии

Какая-то мысль мелькнула и пропала, отвлек сигнал телефона. Звонила Николь. Она вернулась из Тотриджа с новыми фактами и, возможно, с новыми идеями. Мы договорились, что она сразу приедет ко мне в контору, а я позабочусь о легком ужине. Кроме того, обещал подъехать и Эрик Катлер.

Да, подумала я, пора свести вместе всю информацию и устроить так называемый мозговой штурм. Вот только как это организовать? Я позвонила Дэвиду и попросила его по дороге в мою контору забежать в супер, чтобы купить бисквиты и фрукты. О том, что он заедет ко мне вечером из редакции, мы договорились еще днем, после визита в Сент-Стоун.

* * *

Прошел еще час, прежде чем все собрались. Спасибо Ари, что он не ушел домой, вернее, ушел лишь после того, как приготовил нам кофе.

Ни Дэвид, ни комиссар еще не успели прочитать рукопись, по их словам, они лишь бегло ознакомились с ней. Но основные факты были всем известны, поэтому мы не стали откладывать разговор, который назрел по общему мнению.

– Для начала, милые леди, – открыл обсуждение Эрик Катлер, – давайте попробуем разобраться, откуда взялась эта рукопись?

– Мы с Николь впервые увидели ее вот на этом столе, когда вошли сюда вчера утром, – сказала я, и моя подруга жестом подтвердила эти слова.

– И вы не знаете, как она сюда попала?

– Не имеем ни малейшего понятия.

– А что говорит по этому поводу Ари?

– Он утверждает, что до того момента, как мы показали ему папку с рукописью, он ее никогда не видел.

– Значит, это не он ее принес. И она не пришла по почте, и ее не принес курьер, или кто-либо еще, кого Ари мог видеть?

– Да, комиссар, именно так, – подтвердила я.

– Мог ли кто-то принести папку в ваш кабинет, не столкнувшись с Ари?

– Вы намекаете на то, что кто-то проник в мою контору тогда, когда ни моего секретаря, ни меня здесь не было? Я не спрашиваю, как, способы, безусловно, существуют. Но зачем?

– Причины такого развития событий вполне могут быть, это зависит от того, с какой целью рукопись оказалась именно здесь, вы согласны со мной? – спросил комиссар, обращаясь сразу ко всем.

– Наверное, вы правы, – решила ответить я, – но это ничего не объясняет. Боюсь, мы задались вопросом, на который пока уж точно не сможем ответить.

– Но на некоторые вопросы мы уже получили ответы.

– Вот давайте с них и начнем.

– Пожалуй, было бы полезно, чтобы вы, коллега, описали ситуацию так, как вы ее видите.

– Хорошо, – согласилась я. – Но начать все равно придется с появления в моей конторе папки, содержащей материалы, которые мы уже начали именовать рукописью, поскольку факты изложены в виде художественного произведения. Однако в отличие от автора литературного вымысла, автор нашей рукописи, как выяснилось, использовал в своем повествовании подлинные имена реально живущих людей. При этом далеко не так точен он был в описании событий. Тем не менее, некоторые события, о которых идет речь, действительно произошли, например, двойная жизнь Вольфганга Шмида и его смерть. Мало того, установить эти факты помогла именно наша загадочная рукопись. Конечно, благодаря поездке в Тотридж Николь. Давайте вернемся к мотивам, в данном случае я говорю о возможном мотиве появления упомянутой нами папки именно в моей конторе. Будем исходить из того, что человек, доставивший каким-то образом этот предмет сюда, детективное агентство выбрал не случайно. Чего можно ждать от детективного агентства? Расследования. Расследования обстоятельств, описанных в рукописи.

– Все, что ты говоришь, вполне логично, – вклинился в мои рассуждения Дэвид, – но почему неизвестный автор не захотел сделать это нормально, не прибегая к литературному творчеству?

– На этот вопрос мы можем получить ответ только от самого автора, и варианты разумных предположений существуют, разумеется.

– Например?

– Например, автор боится, что окажется в числе подозреваемых. Или не располагает средствами, позволяющими ему нанять частного детектива, а обращение в полицию считает для себя рискованным, или бессмысленным, извините комиссар, я всего лишь пытаюсь найти мотивы для человека, о котором ничего не знаю.

– Я вас понимаю, коллега, и знаю, что есть достаточно много людей, не доверяющих полиции, – согласился со мной Эрик Катлер.

– Для того чтобы понять происходящее, нам придется включиться в расследование, и только ради самого расследования. Клиента у нас нет. А у полиции Сент-Ривера нет заявителя.

– Так что же мы предпримем? – спросила Николь.

– Я предлагаю, – перешла я от рассуждений к делу, – во-первых, включить в нашу небольшую команду Бруно Райновски. Никто не возражает?

– Никто, – уверенно ответила за всех Николь.

– Отлично, во-вторых, можно ли как-то связаться с полицейским участком в Тотридже, чтобы иметь представление о тех фактах, которые установлены официальным следствием? – вопрос мой был обращен к комиссару.

– Теперь это можно устроить, – ответил он, – но там расследуют только смерть Шмида-Пфлегера.

– На сегодня пока нет оснований считать, что еще какие-то факты имели место, – невольно вздохнув, заметила я. – Думаю, что нам стоит собраться завтра, во второй половине дня, в полном составе, чтобы наметить план дальнейших действий.

 

Мэриэл. Некриминальные загадки и попытка их разгадать

На следующее утро я взялась за расследование обстоятельств, озадачивших Питера Краузе. Более странного дела еще не было в моей практике. Я не стала бы о нем писать вообще, но оно нам понадобилось в качестве факта, объясняющего, точнее иллюстрирующего одну интересную теорию, но не будем забегать вперед.

Чтобы найти объяснения событий, так озадачивших профессора Краузе, мне нужно было самой хотя бы представить, пусть гипотетически, возможные причины случившегося. Скорее всего, эти самые причины были как-то связаны с последними событиями вокруг Алекса Кобеца, довольно известного актера, жизнь которого протекает практически на виду у множества людей. С одной стороны, это как будто упрощало мою задачу, но с другой – я понимала, что здесь что-то не так, простая логика могла не сработать. Это, если задуматься о мотивах. Тогда, может, лучше начать с возможностей?

Итак, я решила проверить факты, изложенные профессором, опираясь на показания людей, которые могли бы, при необходимости, или желании, повлиять на эти самые факты. Например, кто-то занимался в журнале «Стопкадр» его электронной версией, то есть, мог вносить изменения в тексты. Мне пришлось обратиться к комиссару, чтобы он помог мне встретиться с одним из редакторов ежегодника. Это весьма закрытая среда, но и там с пониманием относятся к представителям закона.

В редакции «Стопкадра» меня проводили в кабинет заместителя главного редактора Тамары Рус. Тамара, миниатюрная блондинка лет сорока, встретила меня приветливо, но мне показалось, что взгляд ее был несколько настороженным.

– Мне звонил комиссар из полицейского управления Сент-Ривера, – откровенно заявила моя собеседница, едва мы покончили с формальностями. – Он просил помочь вам. Так о какой помощи шла речь? Извините, но у меня мало свободного времени.

– Я не собираюсь злоупотреблять вашей отзывчивостью. Ничего такого… Меня интересует электронная копия ежегодника «Стопкадр».

– С ней что-то не так?

– Возможно, но нет уверенности. Я хочу знать, мог ли кто-то внести изменения в статьи, опубликованные в выпуске двухлетней давности?

– Теоретически это вполне осуществимо, но зачем?

– Это уже другой вопрос, сначала я бы хотела знать, имел ли место этот факт. Это можно проверить?

– Проверить не проблема, но, если это кто-то действительно сделал, то он легко мог ликвидировать следы своих манипуляций, только, хоть убейте, не могу даже предположить, зачем? Я думаю, что вам лучше поговорить с Джимми Горвадом, он занимается всеми электронными ресурсами нашего издательства и, в том числе, электронной копией ежегодника. Вас устроит такой вариант?

– Конечно, спасибо.

Джимми вполне соответствовал моим представлениям о программистах. Не буду даже пытаться его описывать, настолько все в его внешности было предсказуемо. Реакция на мой вопрос тоже не удивила.

– Зачем мне это могло понадобиться? – пожал плечами Горвад.

– Значит, вы этого не делали, – все же уточнила я.

– Конечно, нет, – подтвердил мой собеседник.

– А мог ли это сделать кто-то другой?

– Разве что хакер. Человек, умеющий подбираться к запароленной информации, – не задумываясь, ответил Джимми.

– Вы бы заметили, если бы такое случилось?

– Вряд ли. Если бы кто-то из пользователей, посетителей сайта, мне сказал, или написал, я мог бы проверить, но сам… Нет. Если хотите, мы проверим это прямо сейчас, о какой статье идет речь?

– Что ж, можно и проверить, для очистки совести, – согласилась я. – Это позапрошлогодний «Стопкадр», статья об Алексе Кобеце.

– И что там может быть не так?

– Нужно проверить, упоминается ли в этой статье об аварии, в которую попал Алекс. Статья небольшая, упоминание должно быть в самом конце текста.

Я не слишком удивилась, когда увидела, что никаких изменений в материале нет. Но это не подорвало моего доверия к профессору Краузе. Я ему продолжала верить, поэтому спросила:

– Скажите Джимми, а мог ли хакер, изменивший информацию на сайте, через какое-то время вернуться к исходной версии?

– Почему нет? Но исходная версия могла появиться и без всяких действий с его стороны, например, если после внесенных изменений, был сбой в работе сервера. Восстанавливаясь, система могла использовать тот вариант статьи, который был до того, как поработал с ней хакер.

– А можно выяснить, был ли такой сбой в определенный промежуток времени?

– Без проблем. Когда?

– В пределах последних трех дней.

О чем говорила полученная мною информация? К каким выводам она вела? Да и значил ли что-нибудь тот факт, что именно в тот день, когда доктор Краузе столкнулся с чудесами памяти своего бывшего пациента, на сервере, где хранилась электронная копия ежегодника «Стопкадр», был странный сбой, после которого пришлось восстанавливать часть текстов. Правда, восстановление было в автоматическом режиме и никого особо не напрягло, да и не удивило.

Я почувствовала себя в тупике. Расследование привело к появлению фактов, которые ни о чем не свидетельствовали.

Следовало сменить направление. Возможно, разговор с Алексом Кобецем что-то прояснит.

По моей просьбе Питер Краузе позвонил актеру и попросил его ответить на несколько вопросов, которые от имени доктора задаст госпожа Адамс. Профессор не стал упоминать о моей профессии. Понятно, что вмешательство детектива было бы трудно объяснить. К счастью, Алекс и не спросил ни о чем.

Господин Кобец встретился со мной в отеле Корона, там он жил уже пару недель, участвуя в подготовке новой программы на телевидении.

Конечно, я видела актера на экране, хотя редко посещаю кинотеатры, а по телевизору смотрю только старые, некогда любимые фильмы по каналу «Ретро-видео». Но, как минимум, фильм «Призрак замка Орвик», в котором Алекс сыграл роль молодого герцога, я видела.

Без грима мой собеседник совсем не был похож ни на героя, ни на кинозвезду. Среднего роста, худощавый, даже, скорее, слишком худой, чтобы его фигуру можно было назвать спортивной, он оказался замечательным и остроумным собеседником. Наш разговор доставил мне море удовольствия, но ничего не объяснил по существу. Да, Алекс не любит вспоминать неприятные моменты своей жизни, в том числе, ту аварию. Он очень благодарен доктору Краузе и считает его первоклассным специалистом. Возможно, он что-то и забыл, но никак не профессора. Да, он говорил с ним по телефону. Один раз, это абсолютно точно. А до разговора он получил письмо по электронной почте. Да, письмо сохранилось, и он может его переслать.

Я вдруг четко поняла, что все, что смогу еще узнать, только будет множить варианты события, связанного с книгой профессора Краузе. И варианты эти будут, хоть и очень незначительно, отличаться друг от друга.

В моем весьма рационально настроенном сознании стали мелькать просто фантастические предположения.

Но, вернувшись домой, я составила отчет для клиента, в котором все, что он мне поведал, и выясненные мною факты расположила в единственно возможном, как мне показалось, порядке. Однако в цепочку пришлось включить и некоторые предположения. Таким предположением являлся факт, что профессор разговаривал по телефону не с тем человеком, просто совпало имя, Алекс, ведь фамилию в разговоре профессор не уточнял, будучи уверенным, что говорит со своим пациентом. Эта накладка совпала с проблемами сервера, на котором хранятся электронные архивы «Стопкадра». Мог иметь место и сбой в компьютере доктора, да и положить файл не в ту папку он тоже мог. Ведь он не догадался проверить наличие истории болезни Кобеца в файлах своего рабочего, то есть расположенного в клинике, компьютера. Теперь же вся информация оказалась там, где и положено, и была в полном соответствии с памятью доктора и мои здравым смыслом.

 

Мэриэл. Тайна Роберты Уилс, или еще одна неудача?

Роберта Уилс легко согласилась встретиться со мной. Это был короткий разговор, который привел меня к мысли о том, что и в деле Анжелы Паркер я потерпела неудачу.

Да, именно неудачу, так как вместо четкого ответа на поставленный вопрос предложила своей клиентке лишь сомнительную версию. Но события, которые произошли уже после моего разговора с Робертой, так обрадовали госпожу Паркер, что она приняла мою версию событий в качестве истины.

Я предположила, что у Роберты Уилс был эмоциональный срыв, связанный со сложностью ее работы в театре, которую ей пришлось совмещать с участием в съемках фильма. Сценарий ей не нравился, но она не решилась отказаться от роли, поскольку была еще не слишком уверена в себе и своих перспективах. Она случайно забрела на просмотр кандидаток для фотосессии в проекте Анжелы. Подписала договор, практически думая о своем, не придавая значения всему, что происходило вокруг. По ее словам в тот день она решила расслабиться, хотя до этого никогда не употребляла крепкие алкогольные напитки. Наутро она скверно себя чувствовала, возможно, поэтому забыла о договоре, который подписала накануне. Да и, явившись в павильон для участия в проекте Анжелы Паркер, она еще не очень пришла в себя.

После разговора со мной, госпожа Уилс попросила Анжелу дать ей еще один шанс. Та согласилась, будучи заинтригованной и зная о нашей беседе.

Роберта позвонила мне уже после съемок. Она рассказала, что с ней произошло нечто невероятное: она вдруг на какое-то время совершенно выпала из своей жизни и судьбы, она не думала ни о театральной роли, ни о неудачных съемках, ни о пошлом сценарии, она обо всем этом просто забыла. Ей жутко понравилась роль начинающей фотомодели, которую, если верить Анжеле Паркер, она сыграла с блеском.

 

Николь. Генри Тамон на проводе

Я вернулась в гостиницу чуть живая. Поездка в Тотридж сильно утомила меня. То ли на меня подействовал так перепад давления, то ли непривычная поездка в автобусе отняла все силы.

Я решила пораньше лечь спать, и даже забралась в постель, но сомкнуть глаз не могла. Теперь, когда мы убедились, что рукопись содержит и правдивую информацию, следовало отнестись к ней с еще большей серьезностью. Но загадочность ее появления и, главное, ее назначение не давали мне покоя. Как же мне хотелось, чтобы рядом был Генри Тамон, мой дражайший босс, с его непоколебимой логикой и неверием в чудеса. Я подумала, что стоит позвонить ему, но дурацкое самолюбие заставило меня искать для этого подходящий предлог. Просто позвонить и попросить помощи я не могла…

Повод нашелся – я вспомнила, что сегодня день рождения его жены, а значит, я могу позвонить, чтобы поздравить ее, а может, и поговорить с Генри.

Китти удивилась моему звонку, но была польщена моим вниманием. Я же мучилась от стыда, зная истинную цену своему вниманию. Генри, разумеется, был дома.

– Я вас не отвлекаю? – спросила я, когда он взял трубку.

– Нет, гости ожидаются в субботу. Лучше скажите, как у вас дела? – в его голосе чувствовалась тревога. – Надеюсь, ничего не случилось?

– Со мной ничего. Но вообще-то…

– Давайте сделаем так: я перезвоню вам из кабинета – это выйдет дешевле, и телевизор не будет мешать, а то Китти смотрит вечернее ток-шоу.

– Спасибо, Генри.

Когда Генри перезвонил, я довольно подробно пересказала ему текст рукописи, упомянула о странном ее происхождении и, конечно, о своем визите к Катлерам и поездке в Тотридж. Отдельные фрагменты, которые считала наиболее важными, я зачитывала вслух. Генри слушал меня, не перебивая и лишь иногда издавая звуки, свидетельствующие о его полном внимании.

Когда я закончила, Генри с минуту помолчал, а затем спросил:

– У вас не сложилось впечатления, что рукопись обрывается? Я даже не имею в виду, что сюжет не замкнут, просто вдруг повествование кончается и все.

– Сложилось, и это еще одна загадка… Но, полагаю, если разгадать остальные, то и этот вопрос прояснится.

– Я должен подумать, Николь. Вы правильно поступили, что позвонили мне. – Я покраснела. – Когда утром я могу вам перезвонить? В девять не будет рано?

– Не будет. Спокойной ночи, Генри.

* * *

Разделив груз проблем с Генри, я спала сном младенца, даже без сновидений…

Меня разбудил звонок телефона. Взглянув на настенные часы, я поняла, что это Генри – было ровно девять.

– Вам удобно разговаривать? – спросил он вместо приветствия.

– Да, я еще в постели. Если честно, ваш звонок меня разбудил.

– Завидую. Мне удалось отключиться лишь на полчаса.

– Мне стыдно… Генри, мне не следовало…

– Следовало, еще как следовало. Думаю, что мне кое-что удалось. Давайте я вам все изложу, а потом, если повезет, попробую уснуть.

– Конечно, Генри. Только одну секундочку…

Я встала с постели, надела халат, сдвинула подушки повыше и села на кровать, прислонившись к ним. В лежачем положении я боялась заснуть…

– Разумеется, это лишь версия, ее предстоит подтвердить или отбросить, но это уже ваше дело. Но версия непротиворечивая. Итак, то, что вы называете рукописью. Я, как вам известно, ее не читал, но полагаюсь на ваш подробный пересказ и важные цитаты. Разумеется, это не сухое перечисление имевших место событий, но и не художественное произведение – много отрывочной информации, не стройный и не замкнутый сюжет, некоторые герои описаны излишне подробно, а о других мы узнаем лишь крохи. Даже появляется ощущение, что автор просто извлекает из своей памяти то, что удается извлечь. И если вам показалось, что это не слишком удачный детективчик, то дело лишь в том, что события в рукописи крутятся вокруг расследования убийства… – Я поразилась, как Генри глубоко проанализировал рукопись. Меня всегда потрясала его способность запоминать! Я знаю, что у незрячих происходит компенсация, но память Генри феноменальна, даже для человека, лишенного зрения. Он держал в памяти все, что слышал, а спустя годы мог воспроизвести услышанное, в точности подражая голосу и сохраняя интонации. – Если автор среди действующих лиц, то следует предположить, что это Бруно Райновски. Это очевидно, ведь в рукописи содержатся различные детали, которые могут быть известны лишь ему. К примеру, сон об отце. Кстати, по-моему, ему не следовало его записывать, он изрядно рисковал здоровьем своего отца. Впрочем, все это при одном условии: рукопись содержит достоверную информацию и не является вымыслом.

Помните, что профессор Краузе сказал Бруно Райновски? Так вот, рукопись описывает события, как они выглядят с точки зрения автора, но с любой другой точки зрения они могут выглядеть иначе.

– Но ведь не было никакого суда над Краузе! – прервала я монолог Генри.

– Секундочку, Николь. Не торопитесь. До этого мы еще дойдем. Я хочу сказать, что моя версия держится на предположении, что автор специально не вносил в рукопись вымысел, и что в этом смысле ему можно доверять, насколько можно доверять любому автору… А если так, то давайте вспомним кульминацию. Бруно в панике – он опасается, что Эстер займется этой селек… не запомнил, но вы поняли. Заметьте, что я принимаю эту теорию всерьез! Еще пару лет назад я не решился бы произнести эти слова вслух, опасаясь обструкции, да они и не пришли бы мне в голову! Но вернемся… Бруно обращается к Гарри за помощью. Кстати, советую вам сделать то же самое!

– Зачем?

– Секундочку, сейчас поймете. Гарри – физик. Он честно делится с Бруно главной проблемой эвереттики. Как доказать, что мир устроен именно так, как она его описывает? Ведь в результате того самого трудно произносимого явления мы оказываемся в иной реальности, но ничего не знаем о предыдущей. Наша память меняется… Не сомневаюсь, что Гарри озабочен поисками эксперимента, который бы позволил получить какой-нибудь практический результат, а тут Бруно со своими проблемами… Итак, мы имеем рукопись, неизвестно зачем написанную, и имеем идею Гарри, которую автор от нас утаил, но… рукопись на этом обрывается! Мы в шаге от истины. Хотите сделать этот шаг сами?

– Если обрыв рукописи связан с идеей Гарри, то следует предположить… то есть, можно предположить, что… Гарри велел… посоветовал Бруно записать все события… Но для чего?

– Вы умница, Николь! Именно так. Гарри полагает, что артефакт может зафиксировать память о текущей реальности, и если то, что попытается вызвать Эстер, приведет к катастрофическим результатам, то это позволит хоть что-то исправить…

– Но как?

– Хороший вопрос, но с ним лучше к Гарри. В конце концов, это всего лишь моя догадка.

– Допустим. Итак, по совету Гарри Бруно фиксирует на бумаге главные события последних недель. Но как рукопись попала к Мэриэл?

– Логично предположить, что, написав эту рукопись, Бруно должен был передать ее человеку, чья память в результате предполагаемого изменения реальности не претерпит существенных изменений. То есть человеку, не участвующему в описанных событиях. Но этот человек должен отнестись к рукописи серьезно и исследовать ее. Трудно представить лучшую кандидатуру…

– Да. Насчет Мэриэл нет сомнений. Но КАК?

– А разве Инесс вам не рассказала как?

– Инесс? При чем тут Инесс? – Моя голова пошла кругом.

– Шоколадные конфеты с ликером. Грильяж. А потом снова с ликером. Уж если я рассуждаю о физических экспериментах, то от меня уже можно ожидать чего угодно! В эвереттике это называется склейкой. Версия? Представьте себе, что у Эстер все получилось и произошло это до того, как Бруно отправил рукопись Мэриэл Адамс. Ведь он не мог не думать об этом. Наверняка он представлял себе ее, листающей его писанину. Это хороший импульс для склейки, так что вот такой грильяж… Кстати, ряд несоответствий рукописи нашей реальности указывают на то, что эта селективная штука произошла! Суд над Краузе, квитанция из химчистки в кармане Гюнтера Пфлегера, смерть отца Бруно, если я вас правильно понял, она подразумевалась – все это упомянуто в рукописи, но не имеет отношения к нашей реальности.

– Теперь понятно.

– Николь, найдите телефон семейства Слоу и выясните, как чувствует себя мадам!

– Интересная мысль. Почему мы этого еще не сделали? Но…

– Что но?

– Кто же убил Вольфганга Шмида?

– Ах да… Если честно, то у меня не было времени об этом подумать… В любом случае сейчас я должен отправиться спать.

– Ох, простите, Генри. Спокойной ночи, то есть…

В трубке послышались гудки. Действительно, почему мы до сих пор не заинтересовались семейством Слоу? Я заглянула в свою копию рукописи, чтобы вспомнить, как зовут госпожу Слоу, а затем набрала телефон справочной службы, попросив соединить меня с Патрицией Слоу. Девушка управилась за несколько секунд.

– Патриция Слоу слушает, – раздался в трубке спокойный приятный голос.

Я хотела дать отбой, так как мне все стало ясно, но в последний момент передумала:

– Скажите, госпожа Слоу, у вас работает девушка по имени Эстер?

– Нет. Но кто вы и почему спрашиваете?

Я извинилась и повесила трубку.

 

Мэриэл. Полный сбор

– Кажется, я первый, коллега? – сказал Эрик Катлер, входя в мой кабинет.

– Я не думаю, что вам придется долго скучать, комиссар, – парировала я.

В подтверждение моих слов на пороге появилась Николь. Ее движения были порывисты, а глаза сверкали. Я сразу почувствовала нечто необычное.

– Всем привет, – сказала Николь, и это прозвучало несколько громче обычного и чуточку фамильярно. Она явно была чем-то возбуждена.

Кажется, и от внимания комиссара не укрылось состояние Николь. Он заметил:

– Как вы себя чувствуете, Николь? Надеюсь, поездка в Тотридж не слишком утомила вас?

– Спасибо, комиссар, все в порядке. Я разговаривала с Генри, он просил всем передать привет.

– Мне кажется, что у тебя есть, что передать нам кроме привета… – бросила я пробный камень и попала.

– Да, но давайте дождемся Дэвида и Бруно Райновски.

– А я уже здесь, – сказал, входя, Бруно. – Добрый вечер! Как поживаете, господин комиссар?

– Рад вас видеть, – сухо сказал Катлер, пожимая руку Бруно.

– А где все? – войдя в кабинет, спросил Дэвид Сомс.

– Ты опоздал с этим вопросом минуты на три… – сказала я под общий смех. – Итак, господа, все в сборе, давайте приступим. Пожалуйста, все садитесь. Кресел хватит всем – Ари об этом позаботился. Мне не терпится выслушать Николь. Как мне кажется, она хочет сообщить нам нечто важное. Пожалуйста, Николь.

– Вчера вечером я рассказала Генри Тамону, моему боссу, все, что имеет отношение к нашему вопросу, а сегодня утром он перезвонил мне, чтобы изложить свою версию событий, связанных с происхождением и появлением здесь рукописи. – Стало тихо. Было интересно наблюдать, как все пожирают глазами Николь, а та увлечена настолько, что не замечает ничего вокруг себя. – Вы помните, в самом конце рукописи Гарри дает Бруно Райновски указание или, если хотите, совет, суть которого автор утаивает. Так вот, Генри вполне логично предполагает, что Гарри велел Бруно описать все события, как-то связанные с его расследованием. Авторство господина Райновски является наиболее вероятным, ведь в рукописи затронуты многие моменты, известные лишь ему.

– Я протестую, – заявил Бруно Райновски.

– Протест отклоняется, – серьезно ответила Николь, – и сейчас поймете почему. Итак, вы помните, почему Гарри дал такой совет? Они опасались, что попытка Эстер произвести селективную декогеренцию может оказаться удачной, в смысле, что она сможет совершить это, и искали способ как-то противостоять ей. К тому же Бруно боялся, что в новой ветви он окажется не знакомым с Эстер.

– Я действительно не знаю, кто это! – сказал Бруно.

– Вот видите. Нет сомнения, что Эстер удалась ее с виду безумная затея. Об этом как раз и говорят отличия рукописи от нашей реальности. Мы еще не знаем, обращалась ли Патриция Слоу к профессору Краузе, но если обращалась, то ему, по-видимому, удалось вылечить ее. Так или иначе, у Патриции Слоу нет амнезии, и потому в нашей ветви мироздания не было никакого суда над профессором Краузе, не было жюри присяжных и, полагаю, не было исчезновений Голдсмита и Густавсона. Правильно, комиссар?

– Это верно, – вместо комиссара ответил Дэвид Сомс. Комиссар кивнул в знак согласия.

– А, следовательно, убийство Вольфганга Шмида никоим образом не связано с жюри. В кармане Гюнтера Пфлегера не оказалось квитанции из химчистки, что чуть не завело расследование в тупик.

– Откуда известно, что с Патрицией Слоу все в порядке? – спросила я.

– Я позвонила ей. Уже то, что она называет себя Патрицией Слоу, свидетельствует об этом. Кстати, она сообщила, что у нее нет работницы по имени Эстер. – Николь посмотрела на Бруно. Тот не выказал никакого интереса к ее словам. А может, сделал вид.

– Бруно, может, вы объясните, как рукопись оказалась на моем столе. Точнее, как вам это удалось? – спросила я.

Бруно насупился. Он понимал, что любой его ответ станет поводом для наших шуток. Его выручил Дэвид:

– Что ты пристала к человеку, неужели не ясно, что речь идет о склейках. Ведь если произошла декогеренция, то она обычно сопровождается шлейфом склеек, это как хвост у кометы. – Я даже не подозревала, что Дэвид столь осведомлен в этом вопросе. Я смотрела на него с восхищением, а он продолжал: – Иногда склейки воспринимаются нами как мелкие недоразумения или несуразности, которые быстро проходят, то есть стираются из нашей памяти, как это обычно происходит со сновидениями. Помните, как Бруно описывал присяжных, которые не могли логически обосновать свое решение? Но, бывает, дело принимает более серьезный оборот. Так рукопись сразу же укоренилась в памяти Николь, Мэриэл, Ари. Затем с ней ознакомились Бруно Райновски, комиссар Катлер и ваш покорный слуга. Так что это всерьез и надолго.

– Вот оно что! – вскрикнул комиссар Катлер. Я никогда еще не видела его столь возбужденным. – Эта история с шоколадными конфетами, которые купила Инесс. – И он рассказал эту забавную историю.

– Это была первая склейка, на которую обратил внимание Генри Тамон, – вставила Николь. – Что же касается рукописи, то Генри предполагает, что Бруно не успел ее отправить, но его желание как бы материализовалось с помощью склейки.

– Итак, – взяла слово я, – версия Генри Тамона понятна, но как нам убедиться, что дело обстояло именно так? Выглядит это фантастически.

– Генри предложил обратиться за помощью к Гарри, тем более что, по его мнению, Гарри будет интересно узнать, к чему привела его идея, – сказала Николь.

– Если он что-нибудь об этом знает… Бруно вот, совсем не в курсе дела… – сказала я. – Скажите, Бруно, Гарри действительно ваш школьный товарищ?

– Да.

– Так, может, поручим Бруно связаться с Гарри? – предложила я.

– Нет, – сказал Дэвид, и все вопросительно посмотрели на него. – Все происшедшее может послужить доказательной базой эвереттики, а не только узкой идеи Гарри. Я надеюсь уговорить своего босса командировать меня в Штаты для встречи с господином Гарольдом Бертрамом. Предвкушаю, какой материал можно сделать. Если, конечно, Бруно не будет против.

– Не будет, – легко согласился Бруно. – В данную минуту я больше озабочен расследованием убийства Вольфганга Шмида.

Мне показалось, что комиссар Катлер хотел что-то сказать, но затем передумал.

– Кстати, об убийстве Вольфганга Шмида, – сказала Николь. – Предлагаю применить метод Генри, использованный им для построения версии происхождения рукописи. А именно – не отвергать с порога факты, кажущиеся ложными. Что я имею в виду? Помните бухгалтера, который утверждал, что не присвоил деньги «Электросервиса», но отказался объяснить появление соизмеримой суммы на своем банковском счету? Кажется, его фамилия Нордвуд…

– Нордвейн. Томас Нордвейн, – поправил Бруно.

– О’кей, Нордвейн. Так вот давайте подумаем, что же это могут быть за деньги в предположении, что это не деньги «Электросервиса»?

Все послушно задумались.

– Уверена, что тут замешана женщина, – нарушила затянувшееся молчание я.

– Деньги и женщины всегда рядом, – ляпнул Дэвид. Неужели он так думает на самом деле?

– Осмелюсь сделать предположение, – сказала Николь. – Возможно, что это не единственный вариант, но… Предположим, что у Нордвейна был роман с замужней женщиной. Их отношения зашли далеко, и она собирается развестись с мужем, чтобы затем выйти за нашего бухгалтера. Не стану обвинять ее в лишних грехах: пусть на семейном счету лежит некая сумма, на которую наша дама претендует по праву. Но она понимает, что после объявления мужу о своих намерениях у нее могут возникнуть проблемы. Она снимает эти деньги со счета и передает Нордвейну. Арест Нордвейна нарушает их планы, и Нордвейн, по понятным причинам, отказывается впутать ее в эту историю. Помните, имя леди должно появляться в газетах лишь дважды: в связи с рождением и в связи со смертью…

– И тогда… – начал было Бруно.

– И тогда следует верить словам бухгалтера – он передал деньги Шмиду. Тогда станет ясно, откуда вилла.

– Черт, – сказал Дэвид. – А я думал, что вилла – тоже склейка!

– Если версия Николь не подтвердится, то мы вернемся к твоей, – сказала я.

– А как нам проверить эту версию? – спросил Дэвид.

– А это мы как раз поручим тебе. Если леди ворочала такими суммами, то она скорее всего принадлежала к элите. А раз так, в газетах вполне могло появиться сообщение о разводе. Причем, если леди вела честную игру, то по идее она могла отказаться от дележа имущества, впрочем, это уже зависит от наличия детей и еще ряда факторов, – во мне заговорил адвокат.

– А как же Гарри? – с надеждой спросил Дэвид.

– Ничего, ты успеешь найти нам подходящую кандидатку до отъезда в Америку.

– Тогда поручим тебе выяснить у профессора Краузе, не обращалась ли к нему за помощью госпожа Слоу, – сказал Дэвид.

– Разумеется. Это я беру на себя.

– А мне чем заняться? – спросила Николь.

– М-м-м… А ты бы могла помочь Дэвиду. Пусть он занимается газетами, а ты возьми на себя Интернет.

В отличие от Николь комиссар Катлер и Бруно Райновски ни на что не претендовали, впрочем, ясно, что и им скучать в ближайшем будущем не придется.

 

Мэриэл. Каролина Чандлер

– Посмотри: «Каролина и Джекоб Гувер сообщают о расторжении брака…» А вот заметка в нашей газете спустя неделю: «…Нам удалось побеседовать лишь с ее адвокатом. Каролина Гувер, в девичестве Чандлер, не выставила никаких материальных претензий мужу. Это связано с ее желанием получить развод как можно быстрее», – зачитал Дэвид.

– Когда опубликована эта заметка? – поинтересовалась я.

– Она появилась в разгар суда над Нордвейном. Прекрасная кандидатура. Джекоб Гувер фигура известная. Тогда он еще не был депутатом парламента, но командовал службой «Скорой помощи». А отец Каролины Рэй Чандлер возглавлял совет директоров Промышленного банка. Я уже выписал телефон Каролины Чандлер. Ты будешь ей звонить?

– Я склоняюсь к тому, что эту миссию следует передать в руки Бруно Райновски. Все-таки он ведет дело Шмида. Мы и так уже достаточно влезли на его территорию.

– Но он же работает бескорыстно, что называется, из любви к искусству!

– Во-первых, я не уверена, что это так. Он мог написать об этом в рукописи, потому что у него нет соответствующей лицензии, и он не имеет права принимать деньги.

– К тому же, мы живем в другой ветви мироздания, и это может стать еще одним свидетельством селективной декогеренции.

– А во-вторых, если это так, то тем более. Такие люди обычно очень болезненно переносят постороннее вмешательство. Удар по самолюбию это тебе не удар по кошельку. Ты обратил внимание, как он, бедняга, весь сжался во время нашего сборища?

– Не без твоей помощи, дорогая. Ты его заклевала.

– Признаюсь, не удержалась. Так что мне следует загладить свою вину.

– Ты думаешь, он справится?

– Если версия Николь подтвердится, мы поймем, на какие деньги построена вилла Пфлегера. А также узнаем имя врага Вольфганга Шмида. Разумеется, это еще не конец расследования, но ясное направление. Кроме того, при чем тут Бруно? В этот момент подключится полиция.

Мне действительно хотелось как-то загладить свою вину перед Бруно. Поэтому я решила, что лучше всего нанести ему визит, чтобы передать находку Дэвида. Николь, конечно, вызвалась меня сопровождать.

Я вызвала такси, заехала за Николь, и мы отправились на улицу Ризотти.

Бруно был удивлен, увидев нас в своем магазине так скоро. Посетителей в торговом зале не было, но мы помешали Райновски распекать сотрудницу.

– Я очень рад видеть вас, – сказал Бруно, но мы не сомневались, что Лора, видимо, это была она, рада видеть нас куда больше шефа.

– Дэвид раскопал в своих подшивках некую Каролину Чандлер. Она вполне подходит на роль леди, похождения которой описала нам Николь, – сказала я и вручила Бруно копию найденных статей и номер телефона госпожи Чандлер.

– Хочу напомнить, что это всего лишь возможность… – на всякий случай заявила моя подруга.

– Спасибо, – сказал Бруно. – Но может, лучше этим займется Николь? Как автор версии.

– О, нет. Вы забываете, что я иностранка, и вообще, я в отпуске!

Нам было ясно, что Бруно сопротивляется скорее из вежливости. Каково же было наше удивление, когда вечером Бруно позвонил мне и сказал, что хочет, чтобы завтра утром мы с Николь поехали с ним в Тотридж: он договорился о встрече с Каролиной Чандлер. Отказать в такой просьбе Бруно было невозможно. Видимо, он нуждался в нашем присутствии. Николь не возражала, а мне удалось освободить день, хотя Ари не отказал себе в удовольствии немного поворчать.

День выдался приятным для путешествия. Легкая облачность скрывала солнце, не позволяя ему нас поджарить. Бруно сосредоточился на дороге, а мы с Николь молча любовались горными видами, привлекая внимание друг друга жестами, когда за поворотом дороги нас поджидало очередное незабываемое зрелище, иногда в виде озерца замысловатой формы, а иногда в виде стада горных козлов, скачущих чуть ли не по вертикальным скалам…

Дом госпожи Чандлер располагался при въезде в город, в одном из самых респектабельных районов. Бруно хорошо подготовился к поездке, так что плутать нам не пришлось.

Дверь нам открыла сама госпожа Чандлер. Бруно представил нас с Николь. Хозяйка была в подчеркнуто строгом деловом костюме, никаких украшений и излишеств, минимум косметики. Ее продолговатое лицо вкупе с фамилией свидетельствовало о предках, некогда обитавших в Альбионе. Не слишком длинные светло-рыжие волосы были хорошо уложены, что заметно молодило ее. Она ничем не выдала ни удивления, ни неудовольствия в связи с тем, что мы заявились целой командой.

– Садитесь, – предложила она, проведя нас в гостиную. – Что будете пить? Извините, я предпочла сегодня дать прислуге выходной.

– Если можно, тотриджскую минеральную, – сказала я. Быть в Тотридже и упустить такой шанс! Да и Николь будет интересно.

Через минуту стол, вокруг которого мы расположились, заполнился стопкой маленьких тарелочек, высокими стаканами, бутылками минеральной воды и большим блюдом, на котором живописно переплелись кисти зеленого, черного и красного винограда.

– Госпожа Чандлер, по телефону вы подтвердили, что знакомы с Томасом Нордвейном, – начал разговор Бруно.

– Да, – просто сказала Каролина. – Я даже собиралась выйти за него замуж. – Ее серые холодные глаза спокойно смотрели на нас.

– Скажите, деньги, которые были обнаружены на банковском счету Нордвейна, принадлежали вам?

Я удивилась прямолинейности вопросов Бруно. Я на его месте сначала дала бы госпоже Чандлер высказаться, попыталась бы создать доверительную атмосферу, а уж потом стала задавать главные вопросы. Но неожиданно для меня тактика Бруно сработала. Госпожа Чандлер, вероятно, заранее решила, что будет откровенна до конца. Она сказала:

– Конечно, я бы не стала отвечать на этот вопрос, если бы не понимала, почему вы его задаете. Но я понимаю. Дело в том, что мне не следовало так поступать, но я была не в себе… Я была готова на все, но… Джекоб любил меня. Я не представляла себе, как он согласится на развод. Я должна была совершить нечто такое, что опустит меня в его глазах. Едва ли я могла претендовать на те деньги, что сняла с нашего счета, ну, может, на треть, но никак не больше… Мой расчет оправдался, но гнусность моего поступка от этого никуда не исчезла.

Мы слушали ее исповедь, затаив дыхание. Чувствовалось, что она уже давно расставила моральные оценки своим поступкам.

– Я отдала деньги Томасу, и он положил их на свой счет. К сожалению, я не имела возможности следить за ходом суда над ним. Если б я знала, что от происхождения этих денег что-то зависит, я бы сама пришла в суд и рассказала правду. Но я знала лишь приговор.

– Господин Нордвейн вышел из тюрьмы около двух лет назад. Извините за столь личный вопрос. Ваши отношения с ним восстановились?

– Томас очень щепетильный человек. Он по-прежнему мечтает жениться на мне, но сначала хочет вернуть мне деньги. Я не смогла отговорить его. Для меня деньги не имеют значения, для него, впрочем, тоже. Это дело чести и принципа.

– Он не делился с вами, как он собирается раздобыть деньги? Ведь речь идет о немалой сумме.

– Нет. Он просто сказал, что сначала раздобудет деньги.

– Он устроился на работу после отбытия наказания?

– Да. Он работает ночным сторожем. Ведь какое-то время он не имеет права работать бухгалтером.

– Вам знакомо имя Вольфганга Шмида?

– Конечно. Это тот самый человек, который поломал жизнь Томаса… нашу жизнь.

– Вы считаете, что обвинения, выдвинутые Томасом в адрес своего босса, справедливы?

– Я это знаю наверняка. Томасу нет никакого резона обманывать меня. Он, конечно, излишне наивный человек, доверившийся своему боссу. А тот воспользовался ситуацией и подставил своего подчиненного.

– Вам известно, что Вольфганг Шмид убит?

– Убит? Я читала в газете лишь о его исчезновении…

– Вероятно, вы не читали вчерашних газет.

– Да. Я делаю это не регулярно. Собственно, это лишь небольшое уточнение.

– Вы догадываетесь, к чему мы клоним?

– Я прекрасно понимаю, что привело вас сюда. Извините, я должна вас покинуть на минуту.

Каролина вышла из комнаты. Мы немного помолчали, а затем Николь сказала:

– Я ей верю.

– Не вопрос, – поддержала подругу я. – Но если все так, и в итоге окажется, что Нордвейн из мести убил Шмида, то это никоим образом не продвигает его к заветной цели. Скорее, отдаляет.

– В большинстве случаев убийство происходит в состоянии аффекта, так что вполне вероятно, что логика тут ни при чем, – со знанием дела сообщил Райновски.

Со стороны коридора послышались шаги, и в гостиную вошел мужчина с аккуратно зачесанными назад седыми волосами, хотя ему было лишь немного за сорок. Каролина держалась немного позади.

– Томас Нордвейн, – представился он.

Нам потребовалось с десяток секунд, чтобы прийти в себя, затем мы назвали свои имена, и Томас сел во главе стола, чтобы видеть всех. Я решила взять инициативу в свои руки:

– Господин Нордвейн, вам имеет смысл рассказать все нам, а затем отправиться в полицию. Ваше признание будет учтено судом. – Конечно, я блефовала, но особого риска не было. – Если вы это не сделаете, то это придется сделать нам, и тогда ситуация изменится.

– Что ж, вероятно, у меня просто нет иного выхода. Каролина, как я понимаю, рассказала вам все, что знала. Я же расскажу остальное. По решению суда были конфискованы деньги Каролины, ибо предполагалось, что это деньги «Электосервиса». Случайное совпадение порядка сумм привело присяжных к ошибке. Таким образом, получилось, что вилла Пфлегера была куплена на деньги Каролины.

– То есть вы знали о двойной жизни Шмида? – спросила я.

– Да, я следил за ним. Я хотел узнать, куда он дел деньги. Когда я понял, что он их потратил на виллу, я предложил ему поступить по справедливости и переписать дом на имя Каролины, то есть вернуть деньги истинной хозяйке, хотя бы в таком виде. И в этом случае я обещал оставить его в покое. Он сказал, что подумает, но откровенно тянул время. В какой-то момент он дал понять, что согласен сделать это, но при определенных условиях. Он назначил мне встречу в парке Независимости. Однако он не собирался ничего со мной обсуждать – он просто решил избавиться от меня. Он напал на меня с ножом, к счастью я был настороже. Завязалась драка, и он проткнул мне ладонь. – Нордвейн продемонстрировал нам кисть левой руки. – Я упал, и так уж получилось, что мне под руку попалась пустая бутылка. И когда Шмид нагнулся, чтобы вновь завладеть ножом, я ударил его бутылкой по голове.

– А нож? Что вы сделали с ножом? – спросил Бруно.

– Вытащив нож из раны, я выкинул его в пруд. Даже не могу объяснить, зачем. Я был в шоковом состоянии. – Нордвейн попросил стакан и, получив его от Каролины, налил себе воды. – Уверен, что нож до сих пор там.

– Скорее всего. Полиция, тем не менее, его не нашла, – сказал Бруно. – Возможно, кто-нибудь сможет подтвердить, что нож принадлежал Шмиду или Пфлегеру. Суд тогда наверняка закончится в вашу пользу.

– Один раз он уже закончился в мою пользу, – с горечью сказал Нордвейн.

Повисла тяжелая пауза. Мы обдумывали только что услышанное. Просто по-человечески Нордвейна было жалко. И тут меня осенило:

– Мне кажется, из этого положения есть выход. Правда, на это нужна добрая воля еще двух людей. Ведь есть еще два человека, которые несомненно пострадают, если будет новый суд по делу “Электросервиса”, а без него нет и дела об убийстве Шмида. Это Лотар Шмид и его мачеха. Ведь разоблачение Вольфганга Шмида бросит тень на их имя. Мне кажется, что мы могли бы покончить со всем этим, заключив джентльменское соглашение. А именно: мы ничего не сообщаем в полицию. Она продолжает считать, что Шмида убили случайные хулиганы. А Салли Шмид, которой Гюнтер Пфлегер завещал виллу, тихо-мирно передаст ее госпоже Чандлер, оформив купчую.

Все молчали, пытаясь оценить мое предложение. Наконец, Бруно сказал:

– Я думаю, что это реально.

– Я думаю, что это справедливо, – сказала Николь. Каролина благодарно посмотрела на нее.

– Что ж, – сказал Томас Нордвейн, – я полагаюсь на вас. У меня все равно нет выбора.

* * *

Мы возвращались в Сент-Ривер вдвоем с Николь на автобусе: Бруно решил переговорить с Лотаром Шмидом безотлагательно.

– Я в шоке от твоего предложения, – прошептала Николь.

– Понимаешь, даже самый справедливый суд в мире способен на ошибку.

– Но ведь и мы способны.

– Конечно. Но не на две ошибки.

 

Просто мысли

То, что я сейчас попытаюсь сформулировать, важно, прежде всего, для меня самой. Речь пойдет о частном детективе. Ни о ком-то конкретном, а вообще, о профессии или, если хотите, о неком явлении. Действительно, как появилась частная детективная практика? И зачем? Да, конечно, частный детектив, как правило, проводит расследования, которые, по разным причинам, прошли мимо сыскного отдела полиции. Но это ведь вовсе не значит, что полиции не удалось бы сделать то, что удалось частному сыщику. Это даже не значит, что в полиции было некому заняться упомянутой загадкой или там никто бы не захотел этим заниматься. Нет, все гораздо интереснее и, наверное, сложнее. Чем отличается работа частного детектива от работы детектива полицейского, находящегося на службе у государства, а значит, у всех нас? Вы можете со мной не согласиться. Это всего лишь мое очень частное мнение. Но я считаю, что полицейский сыщик обязан действовать в рамках более общих законов, он должен рассматривать каждое расследуемое им преступление как явление, угрожающее обществу в целом. Частный же сыщик действует в интересах конкретного человека, клиента. Да он обязан тоже соблюдать законы, принятые там, где он живет. Он не может их нарушать. Но он, в отличие от полицейского детектива, может иногда не сделать чего-то, что может повредить его клиенту. Нет, не утаить факты и доказательства, а всего лишь утаить свои мысли, свой взгляд на эти факты.

Принимая решение не посвящать полицию в детали, полученные нами в ходе частного расследования, я не могла не думать о том, что должна буду сказать и не сказать Эрику Катлеру. Он не только комиссар полиции, он еще и наш друг. Это обстоятельство все усложнило. В моей практике уже было расследование, которое я довела до полной ясности, но умолчала не только о своем внезапном озарении, но и о признании, полученном благодаря этому озарению. Впрочем, тогда это не влияло на последствия. То есть, не могло изменить решение, принятое в суде.

Сейчас ситуация была иной. По сути Томас Нордвейн мог быть оправдан не только по обстоятельствам дела об убийстве Шмида, но и по делу об афере в “Электросервисе”. Иными словами, он имел шанс восстановить свое доброе имя. Шанс был почти стопроцентный, я сама с удовольствием выступила бы в суде в качестве адвоката Нордвейна. Но нельзя никого осчастливить против воли. Томас не хотел нового суда, он не хотел ничего никому доказывать. Кроме того, наказания заслуживал именно Шмид. А он уже не был доступен для суда человеческого. И через суды трех инстанций должны были пройти Лотар и Салли, люди, по всем законам, не виновные.

Нет и не может быть идеальных законов. Я это понимаю. Но я – адвокат. И мне сложно принимать решения, пусть даже, как сказала Николь, справедливые, если они связаны с нарушением законов. И я очень боялась, что мне трудно будет обсуждать сложившуюся ситуацию с комиссаром Катлером.

Но расследованием убийства Вольфганга Шмида, занимался тотриджский полицейский детектив. Он не стал мудрить и в отчете об этом печальном происшествии возложил вину за смерть бывшего бухгалтера «Электросервиса» на неизвестное лицо или лица.

Эрика Катлера больше интересовала тайна рукописи и изложенной в ней истории. Это меня избавило от необходимости лгать. Комиссар, как мне кажется, скептически отнесся к гипотезе Николь и нашим поискам неизвестной дамы. Поэтому ни о чем нас не спросил, полагая, что, если бы мы ее нашли, то и сами бы похвастались. А раз молчим, то и говорить не о чем.

 

Вопросы

Лотар и Салли нашли наше предложение вполне приемлемым при сложившихся обстоятельствах. Чувствовалось, что Салли не хотелось расставаться с неожиданно свалившейся на нее собственностью, но проходить через суды и, как следствие, пересуды ей не захотелось значительно больше. Поэтому вскоре дело было улажено. В жизни Томаса Нордвейна и Каролины Чандлер намечались счастливые перемены. Лаура Криспи все так же жила на вилле, умело поддерживая там идеальный порядок, по договоренности с новой хозяйкой. Думаю, что всех это вполне устраивало.

* * *

Но для нашей стихийно сложившейся следственной группы работа еще предстояла. Мы не могли отмахнуться от вопросов, ответы на которые так и не были получены.

1. Кто написал рукопись, найденную на столе моего рабочего кабинета?

2. Как эта рукопись попала туда, где ее нашли?

3. Зачем ее доставили именно мне и именно в это время?

4. Почему в этом, на первый взгляд, художественном повествовании были указаны имена реально живущих людей?

5. Откуда взялись факты, не имеющие ничего общего с действительностью?

6. Если эти факты были придуманы, то кем и для чего?

7. Существует ли система, в которой можно получить непротиворечивые объяснения для ответов на все эти вопросы?

Вот такой список появился на мониторе моего домашнего компьютера.

Ни на один из этих вопросов я не могла ответить. Да, можно было строить предположения, но даже предположительно трудно было найти ответы на все вопросы сразу. Да еще так, чтобы эти ответы не противоречили друг другу. Что же касается версии Генри Тамона, то ее я отнесла в разряд абсолютно фантастических…

 

Поиск реальности, Или как это все понимать

Для обсуждения загадок, бросивших вызов нашим интеллектуальным способностям, мы собрались в доме Эрика Катлера.

Кроме нас с комиссаром, на «детективном ужине» присутствовали: хозяйка гостеприимного дома, Инесс Катлер, моя подруга Николь Федона-Нуар, владелец компьютерного магазина, он же сыщик-любитель Бруно Райновски, мой секретарь Ари (Авриэль, для официальных представлений. Я не планировала его приглашать, но он настоял, сославшись на то, что ему есть что сказать, чем изрядно удивил меня), мой муж журналист Дэвид Сомс. А также в качестве консультантов мы пригласили друга Бруно – физика Гарри Бертрама, оказавшегося в Сент-Ривере по случаю крестин племянника, мою бывшую клиентку, психоаналитика Камиллу Фортье и одного из владельцев издательства «Круиз» Алекса Гирша. Разумеется, все присутствовавшие ознакомились с содержанием рукописи, найденной на моем рабочем столе.

Не стану описывать ужин, боюсь, что даже воспоминания о тех вкусностях, которыми нас порадовала Инесс, могут помешать мне сосредоточиться на главном.

А главное, естественно, было уже после ужина. Мы расположились в просторной гостиной, правда нас оказалось все же слишком много, и пришлось принести еще диван и кресло из кабинета комиссара.

– Давайте начнем с предмета нашего исследования, с рукописи, – комиссар обошелся без вступительной речи, и это было правильно, – попробуем понять, что перед нами.

– В каком смысле? – неожиданно спросил Ари, до этого момента ничем не проявлявший интереса к происходящему, если не принимать в расчет яства, украшавшие стол.

– Стоит понять, можно ли считать эти страницы источником информации или это просто чья-то литературная проба, – объяснил Эрик Катлер и посмотрел в сторону Алекса Гирша, тем самым, предлагая именно ему попытаться ответить на заданный вопрос.

– Вы хотите, чтобы я оценил эту рукопись, как литературное произведение? – уточнил Алекс, впрочем, дожидаться ответа он не стал, а сразу перешел к делу: – Несомненно, если бы подобный текст пришел к нам в издательство, он бы мог меня заинтересовать. Есть сюжет, есть интрига, герой, антигерой, лирический фон, тайна, наконец. То есть, я хочу сказать, что в тексте, безусловно, присутствует литературный потенциал. Но и только. Это творение написано слишком непрофессионально, чтобы рассматривать его на предмет издания, в таком виде. Это написано человеком образованным, умеющим логично и последовательно описывать события. Но автор этого текста не отличается ни умением выстроить композицию, ни образностью речи, ни творческим воображением, наконец. Я не говорю уже о литературном стиле.

– Возможно, это чья-то первая попытка? – предположила Николь.

– Да, – согласился Алекс, – но почему свою первую рукопись неизвестный автор отправил не литературному агенту, не издателю, не литератору? Почему его опус оказался в детективном агентстве?

– Госпожа Адамс тоже пробует свои силы на литературном поприще, – заметил Ари, не без ехидства, как мне показалось. Интересно, именно это он собирался нам поведать?

– Тогда, почему бы автору не открыть свое имя коллеге? – ответил Гирш. – Но это еще не все и даже, пожалуй, не главное. А главным я считаю тот факт, что в рукописи упомянуты имена реальных людей. Причем, людей хоть и не безызвестных, как, например, профессор Краузе, но и не публичных. Кроме того, автор зачем-то заставил этих реальных людей принять участие в событиях, которых не было, уж простите мне мою приземленность, и не могло быть. Зачем ему понадобился столь странный и рискованный прием? Ведь профессор может подать в суд. Его в этом произведении попросту оклеветали. Ни один издатель, ни при каких условиях не стал бы издавать этот текст, даже если бы он был в литературном плане написан безукоризненно.

– Итак, – подвел итог Эрик Катлер, – вероятность того, что перед нами предполагаемый литературный шедевр, очень мала.

– Не думаю, – тут же добавил Алекс Гирш, – что автор рукописи рассчитывал на высокую оценку своего творения, он, безусловно, не глуп.

– Ну, вот, – заметила я, – мы кое-что о нем уже можем сказать. Он неглуп, неплохо образован и знаком с Бруно Райновски.

– О Бруно он мог узнать от кого-то другого, в нашем уравнении не обязательно одно неизвестное, – возразил мне Гарри.

– Теоретически существование соавтора, или даже соавторов, возможно, но я бы оценила вероятность такого расклада, как очень небольшую, – прокомментировала предположение физика Камилла Фортье. – В рукописи есть слишком личные подробности, сны, воспоминания, привычки. Там ведь все описано достаточно точно? – Камилла посмотрела на Бруно.

– Нет, – решительно возразил Райновски, – как раз сны и воспоминания мне не знакомы, что же касается привычек, так они у меня не отличаются особой оригинальностью. О событиях говорить не будем, они очень не совпадают с реальностью.

– Ну, не скажите, – вмешалась Николь, – именно благодаря описанию некоторых событий, вам удалось найти Шмида. Ведь вы не знали о его двойной жизни, пока об этом не стало известно из рукописи.

– Да, – вынужден был признать Бруно, – этот факт действительно оказался правдой и многое помог понять, но это делает еще более непонятным все остальное.

– Хорошо, давайте посмотрим, какие факты не подтвердились, – предложила я.

– Да, – согласился со мной Дэвид, – вот ты и попробуй перечислить их.

– Без проблем. – Самым главным мне видится рассказ о судебном процессе против профессора Краузе. Не было никакого суда, не было даже никакого дела. То есть, у профессора не было никогда пациентки Патриции Слоу. Семья Слоу никогда не слышала о Питере Краузе, никогда никто в этой семье не нуждался в услугах психиатра. Тогда зачем неизвестный автор все это придумал, как ему в голову пришел такой сюжет? – Я невольно посмотрела на Камиллу Фортье, словно ожидая, что именно она ответит на мой вопрос.

– Что ж, – Камилла поняла, что ей пора высказаться, – мы переходим к психологическому портрету пока неизвестного нам автора. Нужно сказать, что даже если вся история доктора Краузе придумана, то у ее автора все равно есть некий опыт, позволявший ему сочинить такой сюжет.

– Может, он коллега профессора? – предположила Николь.

– Или пациент, – предположила Инесс Катлер.

– Возможно и то, и другое, – усмехнулась Камилла, – но в этом случае непонятен мотив. Допустим, история должностного преступления известного психиатра всего лишь была упаковкой, в которой автор хотел доставить нам факты из жизни Вольфганга Шмида, каким-то образом ставшие ему известными. Но почему бы тогда не дать своим героям вымышленные имена?

– Может, он сделал это, чтобы показать, что в его опусе есть нечто реальное? – предположил Дэвид.

– Если главной была информация о Шмиде-Пфлегере, то упаковка более чем странная, – заметил комиссар.

– На мой взгляд, дело обстоит наоборот, – сказала госпожа Фортье. – Мне кажется, что для автора главной сюжетной линией была все же история с Патрицией Слоу.

– Но какой в этом смысл? – удивленно воскликнул Ари, но на его реплику никто не обратил внимания.

– Давайте разберемся, – вмешалась я. – Мы не нашли подтверждений тому, что история имела место, но мы не знаем, все ли изложенные факты ложны.

– Во всяком случае, в прессе ничего не было, – заметил Дэвид.

– Но события могли просто не дойти до того момента, который стал бы интересен журналистам, – ответила я.

– Да, – подхватила мою мысль Николь, – можно, например, представить, что профессор все же лечил Патрицию, на какой-то стадии лечения допустил ошибку, но ему удалось ликвидировать последствия этой ошибки и договориться с супругами Слоу о сохранении в тайне и его оплошности, и ее последствий. Понятно, что обе стороны в этом случае легко бы поняли друг друга.

– Интересная и вполне логичная версия, – поддержал Николь Бруно.

– Есть только пара-тройка вопросов, – тем не менее, возразил комиссар. – Зачем кому-то понадобилось описывать так хорошо закончившийся конфликт, доведя его в своих фантазиях до суда присяжных? И при чем здесь господин Райновски, ведь нетрудно заметить, что все крутится вокруг него? Зачем нужно было выдумывать факты его биографии? Откуда взялась Эстер? И куда она потом подевалась? Какую роль во всем этом играл присутствующий здесь господин Бертрам? Кстати, а прогулка на яхте имела место? – спросил Эрик Катлер, обратившись к физику.

– Она намечалась, – ответил Гарри, – но подвела погода. Мы не решились выйти в море. А с Паном мы виделись только в аэропорту, успели лишь перекинуться несколькими фразами и договориться о более продолжительной встрече в будущем. Ничего особенного Бруно о себе не рассказывал, немного о своих компьютерных успехах, немного о хобби, но ничего конкретного. И уж точно не посвящал меня ни в одно из своих расследований.

– Ну, допустим, о расследовании мы все же немного поговорили, – поправил друга Бруно, – но не слишком углублялись.

– Возможно, – не стал спорить Гарри, – просто не осталось в памяти.

– Тогда как вам понравилась та версия, которую озвучил в обсуждаемой нами рукописи человек по имени Гарри, физик и друг Бруно Райновски? – спросила я.

– Это не объяснишь в двух словах. – Гарри посмотрел на меня, а потом обвел взглядом присутствующих, словно спрашивая, нужно ли продолжать.

– Мы готовы выслушать вас, нам это крайне интересно, – ответил за всех Эрик Катлер. Никто не возразил, все притихли, наверное, именно в этот момент мы подошли к самой необычной части нашего и без того весьма странного расследования.

– Хорошо, – Гарри встал и сделал несколько шагов по комнате, затем остановился за спинкой кресла, в котором только что сидел, – я попробую изложить свои мысли о высказанной в рукописи гипотезе. Сложность в том, что, осмелюсь предположить, кроме Бруно никто из вас не интересовался, наверняка, никакими физическими теориями с тех пор, как окончил среднюю школу. Поэтому мне придется рассказать о некоторых общих моментах, на первый взгляд к делу не относящихся. Но думаю, что популярную литературу по эвереттике вы, как минимум, просмотрели?

На эту реплику каждый из нас отреагировал по-своему, в основном, жестами, подтверждающими предположение господина физика.

– Поэтому, – продолжил свои рассуждения Гарри, – я не стану останавливаться на общеизвестных фактах и на спорности их интерпретации. Эвереттика сегодня очень далеко ушла от первоначального тезиса, высказанного и прекрасно теоретически обоснованного Хью Эвереттом. Ведь американский теоретик решал для себя очень абстрактную проблему математическими методами. Сегодня появилось несколько гипотез, так или иначе использующих работу Эверетта, но, строго говоря, мало уже с ней непосредственно связанных. В данном случае в нашей загадочной рукописи высказывается одно из самых смелых предположений. И это предположение связано не только с физикой и математикой, вернее даже, не столько с ними, сколько с психологией и психиатрией. Как бы каждый из нас не относился к тому, что мы все прочитали, я предлагаю вам в качестве мысленного эксперимента принять все, что описано в рукописи, как изложение фактов. Но фактов, принадлежащих иной реальности, а если уж следовать постулатам используемой гипотезы, то иному пучку реальностей, который для удобства в дальнейших наших рассуждениях мы будем называть просто реальностью. Итак, исходим из того, что существует реальность, изображенная в рукописи неизвестного автора. Надеюсь, не будет возражений против подобного предположения?

Тишину, означающую наше согласие, нарушил грохот, произведенный падением стула – Ари резко вскочил с места и, энергично жестикулируя, заговорил:

– Не сомневаюсь, что эта реальность действительно существовала, и она предшествовала нашей реальности. Эстер! Вы помните эту начинающую актрису? Она собиралась изменить этот мир! И разве вы не понимаете, что ей это удалось? Не даром же в нашей новой реальности полковник Слоу ничего не знает о профессоре Краузе, а Патриция Слоу вполне здоровый человек!

Я смотрела на Ари с восхищением: никогда еще не видела его столь возбужденным. Его глаза сияли вдохновением. Он немного подался вперед и своей позой выражал полную уверенность в сказанном.

– Подождите, – невозмутимо осадил его физик, – мы еще к этому вернемся. А пока позвольте мне продолжить рассуждения. В той реальности врач-психиатр совершает некое должностное преступление, которое влечет за собой трагические последствия для семьи пациентки, но суд присяжных вопреки фактам, предоставленным обвинением, оправдывает профессора с весьма странной, на мой взгляд, формулировкой. Присяжные утверждают, что доктор Краузе действовал в интересах Патриции Слоу, возможно, даже спас ей жизнь, а то, что женщина забыла некоторые важные события своей жизни, может, вовсе и не является следствием неправильного лечения, ибо прямая зависимость между этими явлениями не установлена. Заметьте, что защита, в данном случае, не опровергла ни одного факта предоставленного обвинением, но адвокат обратил внимание на неоднозначность оценки этих фактов, и этого оказалось достаточно, чтобы получить не просто смягчение приговора, а оправдание.

– Разве такое решение суда, ну если рассматривать все в рамках предложенной реальности, было таким уж невероятным? – спросила Николь.

– Само решение, безусловно, вполне возможное и вероятное, но меня удивило, что за него проголосовало абсолютное большинство членов жюри присяжных, насколько я понял, это удивило и адвоката господина Краузе. Обстоятельства дела, и, в том числе, те, что были выявлены в процессе судебного разбирательства, вовсе не предполагали такой результат, скорее было «пятьдесят на пятьдесят».

– И к какому выводу вас привели эти размышления? – попытался извлечь конкретику Дэвид.

– О выводах я бы не стал говорить, – улыбнулся Гарри, – но эти противоречия заставили меня с большим доверием отнестись к суждениям моего персонажа, даже не знаю, как мне еще его назвать, автор, похоже, пытался изобразить меня.

– То есть, – решила уточнить я, – вы предположили или допустили, что профессор мог каким-то образом повлиять на решение присяжных?

– А можно ли повлиять на мнение двенадцати человек? Насколько я понимаю, у профессора и возможности-то такой не было? – удивленно воскликнул Ари.

– Повлиять на мнение множества людей как раз проще, чем изменить мнение одного человека, – заметила Камилла Фортье, – правда, двенадцать – число не слишком убедительное.

– Странно, а можно как-то поточнее сформулировать, чтобы проще было понять? – заинтересовалась Инесс.

– Давайте отвлечемся от нашего в значительной степени литературного источника информации и обратимся к событию, за которым, пусть и несколько опосредованно, но мы все наблюдали в нашей привычной реальности, – продолжил объяснения Гарри. – Я говорю о чемпионате мира по футболу. И даже не о самом чемпионате, а о мифе, им порожденном, об осьминоге Пауле, правильно предсказавшем результаты всех матчей, о которых его спрашивали. Вижу, что независимо от вашего отношения к футболу, о Пауле слышали все. И это один из ключевых моментов, на которые я бы хотел обратить ваше внимание.

– Вы хотите дать объяснение этому чуду? – спросила Николь.

– Если бы я считал историю с осьминогом чудом, то это бы значило, что никаких соображений, объясняющих ясновиденье Пауля у меня нет, – заметил Гарри. – Но это вовсе не чудо, впрочем, так считаю я. Но смогу ли в этом убедить вас? Посмотрим. Конечно, осьминог – существо живое, то есть обладающее свободой выбора, но его выбор предполагает всего два варианта, причем совершенно равноценные с точки зрения наблюдателя. Животное ищет пищу, а эта пища может быть добыта двумя равноценными действиями, предполагаем, что все было честно и действия на самом деле были абсолютно равноценны. В качестве наблюдателя у нас оказывается весьма интересный объект. Ибо результат выбора важен не для осьминога. Он будет сыт в любом случае. Это важно для того, кто связал выбор Пауля с событиями своего будущего. Очень старый прием гадания, та же монетка. Вначале гадающим наблюдателем мог быть один человек, кто-то же придумал эту забаву, даже если это была группа людей, то очень небольшая и достаточно однородная с точки зрения свойств наблюдателя. Скорее всего, первый акт ясновиденья был случайным, да и нет, насколько я знаю, доказательств, что это было с первой попытки. Дальше поработали журналисты, и за Паулем уже следит коллективный наблюдатель, обладающий общей памятью и достаточно предсказуемыми вариантами ожиданий. Но в число наблюдающих теперь входят не только заинтересованные в определенном результате болельщики, но и те, кому выбор осьминога безразличен, но интересен сам факт. Что влияет на выбор наблюдателя с памятью? Заметьте, я не об осьминоге. Если мы принимаем гипотезу о многомирии, то Пауль выбирает оба аквариума, но каждый в своей вселенной, важно, свидетелем какого из этих выборов станет наш коллективный наблюдатель. Так что же влияет именно на его выбор? Оценка вероятности, это для болельщиков, которые знают команды и их возможности, предположу, что здесь будет ожидание пятьдесят на пятьдесят, но еще есть ожидание предполагаемых эмоций. В состав коллективного наблюдателя входит уже большая группа людей, не интересующихся футболом, но с любопытством следящих за экспериментом. Думаю, что серьезное отношение к этому было не у многих, но нравилась эта пиар-игрушка большинству, и это большинство на подсознательном уровне понимало, что первая же ошибка Пауля просто разрушит мистерию. Повторяю, что это на уровне подсознательного, поскольку событие носит явно фоновый характер. Это самое большинство не заинтересованных конкретным результатом, но заинтересованных в продолжении эксперимента, и будет определять выбор пучка. Так мы с вами и оказались в той ветви нашего общего выбора вселенных, где Пауль все время угадывал. Понятно, что такой расклад возможен на сравнительно небольшом временном интервале, но это уже мое предположение, которое не проверено на практике.

– Вы хотите сказать, что с выбором присяжных было нечто подобное? – спросил комиссар.

– Не совсем, принцип…

– Но группа из двенадцати вполне определенных людей – это совсем другой вид наблюдателя, – решительно возразила Камилла Фортье.

– Вы правы, – согласился Гарри, – но я говорю о принципе, зная который можно воздействовать на мнение группы людей, вернее, воздействовать на их эмоциональный выбор. Мы уже отмечали, что некоторые члены жюри не могли объяснить на рациональном уровне, почему они проголосовали против обвинения. Кто-то в зале суда сумел повлиять на эмоциональную оценку действий профессора в определенном направлении.

– Ну, наверное, сам профессор, – предположила я.

– Нет, это невозможно. Во-первых, для массового гипноза нужны другие условия, – Гарри посмотрел на Камиллу, и она согласно кивнула, – во-вторых, все вы прекрасно знаете, что под гипнозом человек никогда не поступает так, как он ни в коем случае не поступил бы сознательно, то есть, не совершает действий, противоречащих его внутренним принципам.

Нет, я думаю, что доктор Краузе действовал по более сложной технологии. Вспомните, как он изменил личность Патриции Слоу. Простым гипнозом этого добиться невозможно.

– Но в рукописи, – опять включилась в дискуссию Камилла, – доктор все объяснил. Он воздействовал не на поступки женщины, а на ее память. Он нашел в ее прошлом момент гармонии, создал установку на сохранение этого состояния. А способы выполнения этой команды пациентка уже нашла сама, конечно, не на сознательном уровне.

– Она попросту вычистила свою память с того времени, когда чувствовала себя счастливой, – воскликнула Николь.

– Да, согласилась Камилла, – психика большинства людей склонна искать простые решения.

– Краузе не мог этого не знать, – заметила Инесс Катлер.

– Я тоже так думаю, – согласился Гарри. – Это указывает на то, что действия психиатра были преднамеренными. Значит, присяжные не могли его оправдать на рациональном уровне. Поэтому я считаю, что профессору удалось воздействовать на их эмоции.

– Но каким образом? – спросил Дэвид.

– К сожалению, в рукописи нет описания процесса, поэтому возможно лишь предположение. Единственный человек, способный выполнить то, что нужно было Краузе – это его адвокат. Краузе имел возможность воздействовать на его память, встречаясь с ним один на один. И именно адвокат был тем человеком, которого обязаны были выслушать все члены жюри присяжных.

– Вы говорите страшные вещи, – неожиданно заявил Алекс Гирш. – Так любой преступник может избежать наказания за свое преступление.

– Нет, – возразил Гарри, – вы забываете о вероятности. В случае с Краузе его виновность была не однозначна, помните, как оценивал его шансы тот же адвокат. Задача профессора была в том, чтобы увеличить вероятность оправдательного вердикта. Вернее, чтобы оказаться в той ветви мироздания, где он был именно оправдан. Я хочу, чтобы вы поняли, речь не идет об избавлении от события, которое нам не нравится, это невозможно при ненулевой вероятности этого события. Речь идет о том, чтобы создать больше возможных событий, которые нам нравятся, тем самым обеспечить себе большую вероятность желательного выбора реальности. Мы не умеем пока управлять этим процессом на сознательном уровне. Я предполагаю, что в реальности, которая описана в рукописи, профессору, а возможно и не только ему, удалось найти решение этой сложной задачи. Думаю, что и тот Гарри, который описан неизвестным автором, знал об этом больше меня.

– Вы хотите сказать, что эта девушка, Эстер, – вдруг взволнованно заговорил Ари, – действительно могла перебросить всех в другую реальность, ну, например, в нашу?

– Нет, перебросить, как вы сказали, она могла только себя, вернее создать для себя еще несколько более комфортных с точки зрения ее предпочтений ветвей собственной реальности.

– Но в этих ветвях не оказалось Бруно? – спросила Николь.

– Кто знает? У него есть шанс там тоже появиться, если он действительно правильно об этом позаботился.

– Так автор рукописи все же Бруно? – неожиданно заключил Дэвид. – Не наш, – он посмотрел в сторону встрепенувшегося Райновски, – а тот, из реальности, описанной в тексте.

– Это самое разумное предположение, – согласился Гарри.

– Но как рукопись попала к Мэриэл Адамс? И почему именно к ней? – спросил Гирш.

– Думаю, в той реальности госпожа Адамс была самым популярным частным сыщиком, – улыбнулся Гарри.

– Но как? – повторил главный вопрос Бруно.

– Возможно, это была просто склейка, – предположил физик. В той реальности папка могла прийти по почте и оказаться на том самом столе, на котором она и была найдена.

– Да, красивая теория, – усмехнулся Эрик Катлер, – но, если уж мы зашли в область предположений, то мне проще поверить в череду нелепых случайностей и совпадений.

 

Эпилог

До открытия магазина оставалась четверть часа, и Бруно усилием воли поднял себя с постели. Холодный душ лишь немного освежил его, а на завтрак времени не оставалось.

Он сварил себе кофе и с дымящейся чашкой в руках спустился в магазин. Лора уже возилась с входной дверью. Наконец девушке удалось сдвинуть засов и распахнуть дверь. В магазин вошла первая посетительница. Увидев ее, Бруно пролил горячий кофе на джинсы. Вместо приветствия он издал вопль, чем изрядно напугал и Лору, и незнакомку. Девушки бросились к нему, но шок прошел, и он овладел собой. Ранняя посетительница кого-то смутно ему напоминала. Но не это было главным. Бруно почувствовал, что это его судьба, если он сумеет ее не отпустить.

– Ничего страшного, – успокоил девушек Бруно, промокая салфеткой пятно на джинсах. – Уже все прошло.

– До свадьбы заживет! – сказала Лора, не обратив никакого внимания на цвет, которым окрасилось лицо босса.

Зато это заметила покупательница. Это не замедлило сказаться на цвете ее щек, впрочем, румянец ей шел. Чтобы скрыть смущение, она сказала:

– Я хочу купить нетбук.

– У нас большой выбор, пройдите за мной, и я ознакомлю вас с последними новинками, – защебетала Лора.

Она направилась к витрине, но странная покупательница не сдвинулась с места. Заметив это, Лора хотела что-то сказать, но ее опередил Бруно.

– Мы только вчера получили новинку от фирмы «Асус», уверен, что вам понравится. Лора, пожалуйста, принеси со склада черный и серебряный. Вы будете первой покупательницей, – затараторил он.

– Спасибо, я не очень в этом разбираюсь. Родители подарили мне на день рождения триста долларов, чтобы я купила нетбук. Этого хватит?

– Хватит, хватит, еще останется… Располагайтесь за этим столом, сейчас Лора принесет нетбуки, и я продемонстрирую их в действии. Замечательная вещь – маленькая, легкая и полдня без подзарядки! Я дам вам пожизненную гарантию.

– Пожизненную – это как? Пока не умрет компьютер? – засмеялась девушка, садясь в предложенное кресло.

– Нет, пока я не умру, – серьезно сказал Бруно, но, взглянув на свою собеседницу, не выдержал и тоже рассмеялся.

Лучшего покупателя у Бруно не было никогда. И Бруно продал нетбук по себестоимости, не обращая внимания на знаки, подаваемые Лорой. Впрочем, та быстро сообразила, что покупатель особый и демонстративно уткнулась в бумаги.

– Спасибо, – сказала девушка.

– Но это еще не все. Покупку следует обмыть. Иначе гарантия недействительна.

– Кофе для этой цели подойдет?

– Подойдет, если капнуть в него коньяка.

– Что ж, у меня сегодня выходной.

– У меня тоже. Покупателей больше нет, Лора справится одна, а если что – Паоло ей поможет. Подождите меня минуту, я только переоденусь.

Бруно уже повернулся в сторону лестницы, но вдруг остановился и сказал:

– Меня, между прочим, зовут Бруно.

– А меня Эстер.

Мэриэл. Ты осталась довольна отпуском, дорогая?

Николь. Еще бы…

Мэриэл. Но все-таки нам не удалось до конца разобраться с рукописью. Разгадать все загадки, связанные с ней.

Николь. А это как посмотреть. Представь себе, что ты где-нибудь в лесу повстречала пришельца и имела с ним длительный разговор. Как ты думаешь, ты сможешь потом убедить, к примеру, комиссара Катлера, что пришельцы существуют?

Мэриэл. Сомневаюсь.

Николь. Я тоже. Но сама ты на все сто останешься убежденной. Для тебя это не вопрос веры и тебе не нужны никакие доказательства. Так?

Мэриэл. Разумеется.

Николь. Разве мы не в таком же положении? Разве нам нужны доказательства истинности эвереттической теории? Ведь мы же обнаружили рукопись на твоем столе, держали ее в руках, читали.

Мэриэл. Все это так, но мы так и не выяснили, как она сюда попала и для чего была написана.

Николь. Выяснили. Просто ты не желаешь признать факты. Ведь даже Генри, человек, не верящий в чудеса, считает, что произошла склейка. А написана была для создания артефакта, позволяющего сгладить последствия искусственного изменения реальности. Я так поняла Гарри из рукописи и Гарри… «нашего».

Мэриэл. Но ведь нет доказательств.

Николь. Но существуют доказательства «от противного». Все «противное» мы рассмотрели и отвергли.

Мэриэл. Все-таки для меня это не более чем гипотеза.

Николь. Что ж, не будем спорить. Как говорил профессор Краузе, каждый видит события под своим углом зрения.

Мэриэл. Мне кажется, что за эту неделю мир существенно изменился.

Николь. Да, но еще больше изменились мы…

 

Послесловие к повести О. Бэйс и Л. Шифмана «Рукопись, найденная на столе»

Если бы я писал предисловие к этой повести, то, конечно, должен был бы обратить внимание читателя на совершенно необычной структуры интригующий сюжет произведения, которое ему предстоит прочитать, на лёгкость и изящество языка, на то, как авторы умеют построить ритм повествования, комфортный для массового читателя, и на многое другое, что привлечет внимание к тексту.

Но теперь это совершенно не нужно – читатель сам оценил литературные достоинства «Рукописи, найденной на столе». Эти строки читают те, кто эту «рукопись» с удовольствием прочел. (Те, чьи эстетические критерии не позволяют оценить авторское мастерство оценкой «нравится», вряд ли дошли до чтения Послесловия).

Поэтому обращу внимание только на центральную научную идею, вокруг которой авторы построили жизненное пространство своего необычного произведения.

Это идея о селективной декогеренции. Вот как она представлена в тексте: «Есть такое понятие – селективная декогеренция. Кто-то силой своего воображения не просто создает новый мир, купируя при этом одну из ветвей альтерверса, но и оказывается в нем наблюдателем. В этой ветви мироздания у многих людей, в разной степени зависящих от их вовлеченности в отличия этого мира от прежнего, происходит непроизвольное изменение точки наблюдения. При этом порой они ощущают нечто необычное, и их действия не вполне адекватны или кажутся таковыми. Именно такими они фиксируются в их памяти.

– Как ты сказал? Селективная де… Ты имеешь в виду коллапс?

– Коллапс – это не просто выделение одной возможности, но и «уничтожение» всех других! А в нашем смысле речь идет о декогеренции, когда перепутанное состояние распадается на отдельно СУЩЕСТВУЮЩИЕ ветви, причем разрушающий суперпозицию наблюдатель оказывается в какой-то им самим определенной ветви».

Проблема декогеренции – предсказания структур, образующихся при «распаде» квантовой реальности в физических взаимодействиях – является одной из интереснейших проблем эвереттики.

Вот как она представлена Д.Уоллесом, одним из ведущих специалистов в области философских основ квантовой механики: «Для любого простого выбора предпочтительного базиса, интерференция между различными способами выражения базиса жизненно необходима для динамики процессов в моем мозге (или, на самом деле, любого макроскопического объекта). Если, скажем, мы выбираем некоторую конфигурацию базиса как предпочтительную, мы можем разложить определенное состояние мозга (описывающее мой мозг в определенной конфигурации) в конфигурацию собственного состояния и предположить, что каждая конфигурация – отдельный сознательный объект. Но если каждое такое собственное состояние было бы изолировано от остальных (если, например, внешний наблюдатель определил конфигурации всех составных частей мозга), тогда каждое состояние быстро эволюционировало бы в органический суп, и, конечно, функционирующий мозг прекращал бы существование».

Здесь Уоллес обращает внимание на то, что при декогеренции невозможны варианты превращения исходной системы в сумму состояний с «простым базисом», основанным на элементарных объектах (частицах ли, струнах ли, полях ли). Всякий простой базис неизбежно приведет не к нашему живому миру, а к миру кастрюли с «органическим супом».

Поэтому всякая декогеренция приводит к состояниям, включающим сложные объекты, в том числе – при декогеренции социальной системы – к системам разной социальной структуры, разным ветвям альтерверса.

Авторы ввели понятие селективной декогеренции, т. е. такой трансформации исходной системы (а системой в авторской трактовке является определенный элемент социума, выделяемый связанностью с неким кругом событий), при которой конечное ее состояние включает заранее определенные базисные элементы. В сюжете повести – это определенные варианты исходов ключевых ветвлений (например, вердикт присяжных на суде по делу Краузе).

Разумеется, для целенаправленного осуществления такого процесса необходимо «технологическое знание» – как, чем и каким образом воздействовать на исходную систему для получения нужного результата.

Ни современная наука, ни герои повести таким знанием не обладают. И, разумеется, не дело авторов детально прописывать процедуру селективной декогеренции. Но это вовсе не значит, что, не обладая знанием о механизме селективной декогеренции, нельзя ее осуществить. Подавляющее большинство водителей, поворачивая ключ включения зажигания, абсолютно ничего не знают о механизме процесса цепного окисления углеводородов, протекающего в цилиндрах двигателя автомобиля. Тем не менее, они запускают этот процесс и достигают поставленной цели – автомобиль трогается с места.

В данном случае важно, что авторами выдвинута идея о том, что достижение такой фантастической цели, как целенаправленное изменение структуры реальности, совместимо с физическими основами квантовой механики.

Авторы не дают читателю ключа зажигания, но указывают на то, что замок, в который нужно вставить такой ключ, физически реален…

Ю.А. Лебедев