Мой родной город Орехово-Зуево прославился известным в истории России событием — Морозовской стачкой. Поблекшие от старости кирпичные здания фабрик и казарм, построенные для работы и проживания трудового люда, напоминают о тех далёких временах. А ведь в конце восьмидесятых годов девятнадцатого столетия по уровню развития промышленности и концентрации рабочих Орехово-Зуево занимало третье место в России после Москвы и Петербурга.

Сейчас рабочие не бастуют, но и не работают. Текстильное производство, созданное благодаря кропотливому труду нескольких поколений Морозовых, молниеносно было разрушено современными хозяевами-демократами. На старинных зданиях красуются вывески новых офисов и складов, а безработные текстильщики с тоской поглядывают в беспросветное будущее. Что же было в прошлом?

Основателем династии Морозовых считается Савва Васильевич, родившийся в 1770 году в семье старообрядцев в селе Зуеве, хотя в 1934 году на древнем старообрядческом кладбище было обнаружено богатое надгробье его отца Василия.

Жизнь Саввы полна загадок и невероятных удач. Будучи крепостным крестьянином, он решил откупиться от рекрутства и устроился ткачом на шёлковую фабрику. Заработанных денег хватило не только на выполнение этой задачи, но и на открытие текстильной мастерской. Хотя существует легенда, что благодаря полученным в приданое за жену пяти рублям, предприимчивый Савва открыл собственное дело. Так или иначе, Савва приобрёл станок и начал выпускать кружева и ленты. Московский пожар 1812 года уничтожил все столичные ткацкие предприятия, и спрос на текстильную продукцию резко возрос. Вся семья Саввы работала не покладая рук, а он с лентами и кружевами направлялся за девяносто километров пешком в Москву и продавал свой товар богатым горожанам. Дела пошли так успешно, что уже в 1820 году Савва Васильевич выкупил себя и свою семью из крепостничества за 17 тысяч рублей, а через три года приобрёл землю близ села Орехова. Там он построил фабрику, жильё для рабочих, и поселение назвали Никольским в честь освещения первой текстильной фабрики в день Николая Чудотворца.

Конечно, не все доверяли рассказам о чудесном и скоропалительном превращении крепостных Морозовых в богатых фабрикантов. Возможно, отсутствие документов способствовало обрастанию этой семьи легендами. Ходили слухи об ограблении, печатанье фальшивых денег, что было распространено, по мнению властей, именно в среде староверов. Такие выводы весьма сомнительны, староверы были глубоко верующими людьми. Открытие чудесной краски для тканей тоже рассматривалась, как причина внезапного успеха. Некоторые исследователи пытались найти связь этой семьи с потомками боярыни Морозовой, обвинённой и погибшей в 17 веке за приверженность к старообрядчеству. По дошедшим до нас сведениям сын Морозовой умер в 21 год сразу после ареста матери. А может быть, парня спасли друзья боярыни и отправили в Гуслицы, край, расположенный к востоку от Москвы, куда бежали старообрядцы в то лихое время. Морозовы скромно помалкивали и не стремились разрушать таинственную оболочку вокруг себя.

В восемьдесят лет Савва Васильевич отошёл от производственных дел и передал бразды правления своим сыновьям, а в девяносто лет умер.

Никольское перешло во владение его младшего сына Тимофея. Это был очень суровый, но умный и энергичный человек, как вспоминала о нём дочь Юлия Тимофеевна. После удачной женитьбы на дочери богатого московского купца преуспевающий фабрикант расширил производство, добился, чтобы строящаяся железная дорога на Москву проходила через Никольское. Даже полицию в поселении держал за свой счёт. Вскоре сын бывшего крепостного стал известной личностью. Тимофею Савичу присвоили почетное звание мануфактур-советник, он был избран в Московскую городскую думу, председателем Московского биржевого комитета и Купеческого банка, членом правления Курской железной дороги. Но алчность фабриканта не знала границ. Он умудрялся каждый год уменьшать зарплату рабочим, а введённые штрафы за малейшую провинность частенько оставляли рабочих без зарплаты. Это вынуждало их брать продукты в фабричных продовольственных лавках с процентами, залезая во всё большую кабалу к хозяину. Такой беспредел не мог долго продолжаться, рабочие не выдержали гнёта, и в 1885 году началась первая в России стачка, получившая название Морозовской. Толпы рассвирепевших людей направились громить контору, лавки, квартиры начальников. Прибывшие войска не сразу утихомирили бунтующих рабочих, несколько дней продолжалось противостояние. Зачинщиков стачки арестовали, но по указу властей состоялось судебное разбирательство, и бедственное положение рабочих вышло наружу. Последствия для фабриканта были печальными. В глазах присутствующих из свидетеля Тимофей Савич превратился в обвиняемого. С горечью вспоминал те события его сын Савва: «В бинокли на него смотрят, как в цирке. Кричат: «Изверг! Кровосос!». Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете — и затылком об пол, как нарочно перед самой скамьей подсудимых. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание». Тимофей Савич согласился выполнить требования бастующих: отменил штрафы, уволил ненавистных рабочим служащих, но сам он не смог дальше управлять своей вотчиной — серьёзно заболел. «Продать ее, а деньги — в банк», — так намеривался он поступить с фабрикой. Жена его, Мария Фёдоровна, воспротивилась такому решению. Фабрики стали её собственностью, но управление производством она поручила сыну Савве.

С именем Саввы Морозова связано дальнейшее развитие текстильного производства и необычные для того времени социальные преобразования. Савва Тимофеевич родился 3 февраля 1862 года. Под стать отцу он был энергичным, своенравным и упорным человеком. Савва охотно учился, и после успешного окончания гимназии поступил на физико-механический факультет Московского университета. Будущего фабриканта интересовали не только технические дисциплины. Он изучал философию, посещал лекции по истории В.О. Ключевского. Для углублённого изучения химии Савва отправился в Англию в Кембридж. Там же он работал над диссертацией, интересовался текстильным производством.

Своенравие Саввы проявилось в самом начале его управленческой деятельности. Он обновил оборудование, организовал строительство жилья для рабочих. Не раз отец возмущался нововведениями сына, упрекал его в излишней расточительности. «А в добрые минуты, совсем уже старенький — гладит меня, бывало, по голове и приговаривал: Эх, Савушка, сломаешь ты себе шею», — вспоминал Савва слова отца. В 1889 году Тимофей Савич умер. Если бы мог предполагать сын, что сбудется пророчество отца. Но это случится через много лет. А пока, засучив рукава, он с энтузиазмом взялся за работу. «Пришлось мне попотеть, — вспоминал потом Савва Тимофеевич. — Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция, кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать». Инженер Никольской мануфактуры рассказывал о Савве Тимофеевиче: «Возбужденный, суетливый, он бегал вприпрыжку с этажа на этаж, пробовал прочность пряжи, засовывал руку в самую гущу шестеренок и вынимал ее оттуда невредимой, учил подростков, как надо присучивать оборванную нитку».

В новых кирпичных казармах всё было предусмотрено для удобной жизни людей. На каждую семью выделялась отдельная комната, обставленная необходимой мебелью; на этажах — просторные светлые кухни, промывные туалеты. В подвале — прачечная. Помыться можно было в бане, в крупном каменном сооружении с настоящей русской печью. Вплоть до конца советского периода она была открыта для всех желающих, любителей хорошо попариться хватает во все времена. Проживание в казармах было бесплатное. Для оплаты съёмных квартир рабочие получали пособие. Савва Тимофеевич уделял большое внимание детям рабочих. Для них было организовано начальное и профессиональное обучение.

Построенная в те далёкие времена больница, до сих пор функционирует и называется Морозовской. Огромные кирпичные корпуса с просторными палатами и кабинетами и сегодня вызывают удивление и восхищение. Для снабжения больницы, яслей и богадельни мясомолочной продукцией в хозяйственных пристройках держали коров и кур.

На окраине поселения был разбит прекрасный зелёный парк. Здесь рабочие отдыхали, по праздникам приносили самовары, накрывали столы, весело с песнями и плясками проводили время. У входа в парк возвышалась открытая сцена, знаменательная тем, что на ней 7 августа 1918 пел Фёдор Шаляпин. Савва был инициатором постройки летнего театра, а позднее, в 1904 году, каменного здания театра на 1350 мест. Смерть фабриканта приостановила строительство, и только в 1912 году двери театра распахнулись для публики. Ни один губернский город России не имел подобного театра для рабочих. Любительская труппа и сейчас радует горожан своим профессиональным мастерством, а театр получил почётное звание «народный».

Морозовская фирма за новые жилые постройки для рабочих была отмечена серебреной медалью на Всемирной выставке в Париже в 1900 году.

Савва Тимофеевич проявил упорство не только в реорганизации текстильного производства, но и в собственной женитьбе. Он влюбился в Зинаиду, жену своего троюродного племянника, настоял на её разводе, и, несмотря на протесты со стороны родственников, перед окончанием университета обвенчался с ней. Мать Саввы часто выговаривала ему: «Уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привёл… Что бесприданница твоя Зиновия — ещё полбеды, разводка, вот что плохо. Мало ли в Москве достойных фамилий, а ты Зимину взял, дочку купца второй гильдии, да ещё мужнюю жену, от племянника увел». Савва не любил роскоши, но для любимой жены заказал особняк у талантливого архитектора Фёдора Осиповича Шехтеля в модном в конце девятнадцатого века неоготическом стиле. Своеобразная архитектура здания придавала ему сходство со средневековым сказочным замком. Это оригинальное строение и сейчас является украшением Москвы. Интерьер дома также великолепен и почти не изменился с тех давних пор. Панно на стенах, выполненные знаменитым художником Врубелем, мраморные колонны придают элегантность и загадочность залам и комнатам. Под стать оригинальной отделке была дорогая мебель, хрустальные люстры. Не случайно в этом здании расположился МИД России и проводит в нём приёмы важных гостей страны.

Но Максиму Горькому ни этот особняк, ни его хозяйка не приглянулись. По воспоминаниям пролетарского писателя дом Морозовых был похож на «скучный и огромный мавзолей, зачем-то построенный не на кладбище, а в улице». А Зинаиду Григорьевну Горький наделил профессией мотальщицы, якобы работавшей ранее на фабрике, где с ней и познакомился племянник Саввы. «Максима Горького люблю и уважаю, а с Алексеем Максимовичем Пешковым не дружу», — своеобразно отозвалась о пролетарском писателе Зинаида Григорьевна в своём дневнике.

У известного поэта Андрея Белого есть строки об этой женщине: «В комнату вошла Сказка тихими неслышными шагами. У нее было светло-серое платье, и на нем были нашиты серебряно-бледные листья. В рыжих волосах горела бриллиантовая звезда. Она ступала тихо и мягко, как бы пряча свое изящество в простоте. Это был верх аристократической естественности».

Зинаида Григорьевна обожала роскошь и ни в чём себе не отказывала, но по-прежнему оставалась любящей женой и заботливой матерью четверых детей. Богатые пышные приёмы в доме Морозовых были престижными. Савва Тимофеевич не любил светских развлечений, да ему и некогда было участвовать в подобных мероприятиях. Их инициатором была гостеприимная хозяйка, дружеское расположение которой искали многие знатные особы.

И вдруг у такой блестящей женщины появилась опасная соперница, актриса Московского Художественного театра Мария Андреева.

Увидев её на сцене, фабрикант Морозов был настолько покорён, что началась его щедрая меценатская деятельность не только в пользу театра, но и на нужды боевой организации РСДРП, в члены которой вступила очаровательная актриса.

Андреева — это сценический псевдоним Юрковской. Выйдя замуж за крупного чиновника Желябужского, Мария не смогла быть просто женой и матерью двоих детей. Пылкость натуры требовала большего. Вначале это было увлечение игрой в театре, а впоследствии революцией. Такое совмещение интересов давало неплохие результаты. Савва Морозов и Максим Горький — главные трофеи Андреевой, преподнесённые большевикам. Достижения Марии высоко оценил вождь пролетарской революции товарищ Ленин, присвоив Андреевой партийную кличку «Товарищ Феномен». «Надо сагитировать Марию Федоровну, так как она более активно может взяться и сделать, чем тяжелый на подъем, Алексей Максимович», — вспоминал потом революционер Г. Петровский высказывание Ленина.

Плоды страстного увлечения Саввы Морозова женщиной-феноменом не заставили себя долго ждать. Он стал чужим в собственном доме, на его деньги было построено новое здание театра МХАТа, а революционеры регулярно получали материальную поддержку. В Москве поползли слухи об увлечении богатого промышленника актрисой. Но жена Саввы держалась стойко, по-прежнему устраивала пышные приёмы в богатом особняке. Режиссер театра Станиславский написал Андреевой осуждающие строки: «Отношения С. Т. к Вам — исключительные. Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву, и Вы это знаете. Но знаете ли Вы, до какого святотатства Вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед почти посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем». Андреева ничуть не смутилась и продолжала свою игру.

Через Андрееву состоялось знакомство Саввы с ведущими революционерами. По просьбе любимой женщины он прятал от властей Леонида Красина и Николая Баумана. Большевистские газеты «Искра», «Борьба» и «Новая жизнь» выпускались тоже за счёт богатого мецената. Кстати, издательницей последней была Андреева. Не без оснований обвинил Савву Морозова Председатель Кабинета министров Витте в том, что тот «питал революцию своими миллионами».

Савва революционером не стал. Он лишь сочувствовал рабочему классу, мечтал о демократических переменах в обществе. Богатый предприниматель «внимательно следил за работой Ленина, читал его статьи и однажды забавно сказал о нем: — Все его писания можно озаглавить: «Курс политического мордобоя» или «Философия и техника драки», — вспоминал Максим Горький.

Появление Горького в жизни актрисы было нелёгким испытанием для Саввы. Ради Маруси, так ласково Алексей Максимович называл Андрееву, пролетарский писатель оставил жену и двоих детей. Андреевой жертвовать детьми не пришлось — они давно находились на попечении родной сестры. Актрису и писателя связывало не только искусство, общими были идейные устремления. Горький писал: «Подлинную революционность я почувствовал именно в большевиках, в статьях Ленина, в речах и в работе интеллигентов, которые шли за ними. Я к ним и «примазался» еще в 1903 году».

Несмотря на близкие отношения Андреевой с известным писателем, режиссёры театра Станиславский и Немирович-Данченко отдавали предпочтение таланту актрисы Ольги Книппер. Главные роли в театре всё чаще доставались ей. С таким положением Андреева долго не могла мириться, и в 1904 году покинула сцену. Преданность Саввы своему кумиру не знала границ. Он тут же заявил, что более не несёт перед МХАТом никаких финансовых обязательств, и решил создать в Петербурге новый театр, руководить которым будут Андреева и Горький. Революция 1905 года помешала осуществлению его грандиозных замыслов.

Морозов не смог противостоять маститому сопернику, и вынужден был налаживать отношения с женой, и не без успеха. Через год у них родился четвёртый ребёнок — сын Савва. «Экий омерзительный человек, в самом деле! — в сердцах однажды воскликнул Савва Тимофеевич, крепко поругавшись с Максимом Горьким. — Зачем он представляется босяком, когда все вокруг отлично знают, что его дед был богатым купцом второй гильдии и оставил семье большое наследство?»

Шёл 1905 год, в стране наступили тревожные времена, назревала первая русская революция. После кровавого воскресения волнения рабочих усилились и охватили многие города России. Орехово-Зуево не было исключением. Немалую роль в формировании революционного настроя рабочих Морозовской мануфактуры сыграл Леонид Красин, которого пристроил Савва руководить строительством электростанции ещё в 1904 году. Красин хорошо разбирался не только в электричестве, но и в изготовлении взрывных устройств. Недаром он возглавлял Боевую техническую группу при большевистском руководстве. Экспроприации Красина заключались в организации бандитских налётов на банковские экипажи с целью захвата денег. В Москве в квартире Горького была оборудована мастерская Красина, которую зорко охраняли грузинские боевики легендарного Камо. Именно здесь были сконструированы бомбы, взорвавшиеся в резиденции Столыпина в августе 1906 года. В этот раз Столыпин не пострадал, но в результате взрыва 32 человека были убиты и десятки получили ранения. Террористические акции набирали обороты. «Красин мечтал создать портативную «бомбу величиной с грецкий орех», — вспоминал Троцкий. Боевые заслуги Красина были высоко оценены соратниками, и его назначили казначеем ЦК.

Наконец, Савва осознал, какую угрозу для общества представляют пламенные революционеры, и прекратил денежные вливания в их казну. Такой поворот не устраивал большевиков, они попытались надавить на спонсора, но Савва был непреклонен, большевики тоже.

В начале 1905 года на Морозовской текстильной мануфактуре началась массовая забастовка. Савва решил пойти на компромисс. Он попросил у своей матери доверенность на ведение дел, чтобы договориться с рабочими и выполнить их требования. Но мать, по-прежнему, возглавлявшая мануфактуру, категорически отказалась идти на поводу рабочих. Когда сын попытался возразить, она заявила: «И слушать не хочу! Сам не уйдёшь — заставим!» И она выполнила угрозу — Савва был отстранён от руководства.

По воспоминаниям близких и знакомых весной у Саввы началась страшная депрессия. Причины назывались разные, в том числе конфликт с матерью. Возможно, действия мамаши задело его самолюбие, но никоем образом не коснулось его материального достатка. Морозов оставался богатым промышленником. Ему принадлежали рудники, лесозаготовки, химические заводы, больницы, газеты.

Разрыв с Андреевой произошёл несколько лет назад и тоже не мог стать причиной нервного срыва.

Удивляет поступок сорокатрёхлетнего Саввы по оформлению своего страхового полиса на огромную по тем временам сумму денег, ста тысяч рублей, без указания фамилии получателя, то есть, «на предъявителя». По сути, это был смертный приговор, подписанный собственной рукой. Что или кто вынудил Савву поступить таким опрометчивым образом — осталось загадкой. Когда пришло время забрать деньги, предъявитель нашёлся. Документ оказался в руках Андреевой, и, по словам бывшей возлюбленной Морозова, это было актом проявления заботы о ней.

15 апреля 1905 года Савва Тимофеевич вместе с женой и доктором отправился во Францию, в Канны. Такое решение приняли на семейном совете, чтобы удалить Савву от опасных друзей, а заодно поправить здоровье. Видимо, уже тогда по Европе бродил не только «призрак коммунизма», но и его агенты. Позднее Зинаида Григорьевна вспоминала, что около их дома во Франции постоянно отирались некие подозрительные личности.

13 мая в апартаментах Морозова прогремел выстрел. Зинаида Григорьевна вбежала в комнату мужа и обнаружила его с простреленным сердцем. Через распахнутое окно она заметила убегающего человека. Рядом с телом убитого полиция нашла две записки. В одной было написано: «Долг — платежом. Красин». В другой — посмертное обращение Саввы, в котором он просил никого не винить в его смерти. Почерк последней записки был похож на почерк Красина. Личный врач Морозова с удивлением отметил, что руки убитого были аккуратно сложены на животе, глаза закрыты. Доктор сомневался, что самоубийца мог это сделать без посторонней помощи. До конца своей жизни Зинаида Григорьевна не верила в самоубийство Саввы и утверждала, что в Каннах её мужа посещал Красин. По настоянию матери погибшего была принята официальная версия — самоубийство на почве нервного срыва. «Оставим все как есть. Скандала я не допущу», — решила она.

«В этой смерти — есть нечто таинственное», — писал Горький Е. Л. Пешковой, услышав о смерти Морозова и еще не зная, что произошло.

Родственники Морозова опротестовали право Андреевой распоряжаться полисом, но дело проиграли. «Ведал всеми этими операциями — Красин», — писала Андреева в письме Н. Е. Буренину, соратнику Ленина. Большая часть полученных денег по полису пошла в большевистскую кассу. Около 28000 рублей было передано Е. Ф. Крит — сестре Андреевой, у которой воспитывались её дети. Сама Андреева вместе с «буревестником революции» приступила к выполнению нового задания большевистского комитета по сбору денег. С этой целью они отправились в Нью-Йорк с рекомендательным письмом Исполкома РСДРП и личной запиской Ленина. Максим Горький в своих страстных выступлениях перед американцами разоблачал кровожадную политику царизма и просил денег на поддержку революции в России.

После победы революции в 1917 году Ильич не забыл заслуги Андреевой, и вручил ей портфель комиссара театров и зрелищ Петрограда и его окрестностей. Савву Морозова новая власть вспоминала, как богатого фабриканта-эксплуататора, стараясь придать забвению его крупные денежные вклады, которые пошли на революционное дело.

Но память об этом выдающемся человеке осталась в сердцах простых людей. На средства работников Никольской мануфактуры была создана икона Святого Саввы Стратилата, которая находится в церкви Рождества Богородицы в селе Нестерово близ Орехово-Зуева. Внизу иконы прикреплена латунная плита с надписью: «Сия святая икона сооружена служащими и рабочими в вечное воспоминание безвременно скончавшегося 13 мая 1905 незабвенного директора Правления, заведовавшего фабриками Товарищества, Саввы Тимофеевича Морозова, неустанно стремящегося к улучшению быта трудящегося люда».

ПОСТСКРИПТУМ

В 1992 году краевед Орехово-Зуева Владимир Сергеевич Лизунов написал серию работ об истории города. Рассказывая о династии Морозовых, он упомянул икону Святого Саввы Стратилата. Около столетия икона олицетворяла дань уважения выдающемуся человеку своей эпохи Савве Тимофеевиче Морозове, а после широкой огласки историческая реликвия была украдена. Горько и стыдно за таких представителей нашей эпохи, которые ради наживы идут на любое преступление.