В преддверии новой военной кампании Нельсон стал вице-адмиралом, правда, пока самым младшим на всем британском флоте. Производство в вице-адмиральский чин было весьма достойное и вполне соответствовало средиземноморским подвигам Нельсона. Что же касается его назначения, то оно могло быть и более высоким. Отныне Нельсон становился младшим флагманом главнокомандующего создаваемого Балтийского флота адмирала Хайда Паркера.

И Нельсон, и Паркер имели равный чин вице-адмирала синего флага, однако, согласно данным "Нэйви лист", Паркер имел преимущество в старшинстве. Если Нельсон замыкал список вице-адмиралов синего флага под восемнадцатым номером, то Паркер был в том же списке одиннадцатым.

6 марта 1801 года Нельсон на 74-пушечном "Сент-Джордже" перешел из Плимута в Ярмут, где формировался новый флот. Едва "Сент-Джордж" бросил якорь на рейде, вице-адмирал Паркер пригласил своего младшего флагмана на обед. Казалось бы, что здесь такого? Обычная вежливость. Но Нельсон приглашение проигнорировал.

— Передайте сэру Паркеру, что я не имею возможности его посетить, ибо мой корабль — мой дом! — заявил он прибывшему за ответом адъютанту, подчеркивая, что готовящемуся к походу адмиралу надлежит находиться на корабле.

Паркер, разумеется, нанесенного оскорбления не забыл, а потому в дальнейшем делал все возможное, чтобы отомстить своему дерзкому заместителю.

Почему Нельсон поступил сколь вызывающе, столь и неразумно? Однозначного ответа на это биографы не дают, однако можно предположить, что в его отказе была обида за то, что не его, а Паркера назначили командовать флотом. Помимо этого Нельсон не уважал своего нового начальника, не без оснований считая его совершенно негодным к настоящей морской войне.

В марте 1801 года пал кабинет Уильяма Питта Младшего и премьер-министром Англии стал Эддингтон. Кресло первого лорда Адмиралтейства вместо ушедшего в отставку Спенсера занял давний наставник и друг Нельсона адмирал Сент-Винсент. К себе в Адмиралтейство граф забрал и капитана Трубриджа. Нельсону никто никаких предложений не делал, да он, вероятнее всего, туда и не рвался. Если о чем и мечтал Нельсон, так это о должности главнокомандующего, дающей право на полную самостоятельность в действиях. Однако и здесь граф Сент-Винсент ничем помочь Нельсону не мог, так как для отставки Паркера и назначения Нельсона не имелось никаких оснований. Любые действия вызвали бы неминуемый скандал, ведь у Паркера тоже имелись связи, и весьма немалые.

В свое время, определяя Паркера начальником Нельсона, граф Спенсер высказался так:

— Этим назначением я уравновешиваю азарт и экспансивность Нельсона спокойствием и дисциплинированностью Паркера!

В британской военно-морской среде, однако, на сей счет говорили несколько иначе:

— Идея назначить Нельсона в подчинение Паркеру равнозначна упряжке из двух лошадей, в которой скаковая лошадь поставлена позади престарелого деревенского мерина!

Сэр Хайд Паркер представлял собой определенный образец британского адмирала. Из числящихся в то время в официальном списке ста двадцати адмиралов (не говоря уже о простых офицерах) многие пытались подражать в своей службе "счастливчику" Хайду.

Вице-адмиралу Хайду Паркеру шел шестьдесят первый год. Он был вдовцом, имел трех взрослых сыновей и обладал прекрасным здоровьем. Пследние годы Паркер служил в Вест-Индии. Там вверенные ему капитаны сумели захватить 453 приза, в результате чего их начальник составил себе состояние в 200 тысяч фунтов, что было по тем временам просто фантастически много. Причем это были "живые" деньги, а не вложенные в недвижимость, плантации и тому подобное. При этом весь этот громадный капитал практически сам приплыл вице-адмиралу в руки. Ибо за все время своей службы на Ямайке Паркер ни разу не выходил в море, а, сидя во дворце, только успевал подсчитывать свои дивиденды.

При Паркере на Ямайке расцвел фаворитизм. Вице-адмирал любил деньги неистово, а потому капитаны, делившиеся со своим командующим щедро, получали право на дальнейшие крейсерства в богатых призами районах. Те же, кто поступал по закону, прозябали в бездействии, а следовательно, и в нищете. Финансовый успех Паркера вызывал восхищение, зависть и желание повторить его "подвиг" у многих, но на флоте было много и обиженных на "счастливчика Хайда", и просто презиравших его за неуемную жадность. К последним относились прежде всего адмиралы и офицеры боевых эскадр. Разумеется, к таковым относился и Нельсон.

Сам Паркер не без гордости говорил о себе:

— Я настолько удачлив, что могу легко превращать в "золотой галеон" последнюю рыбачью фелюгу! При этом мой девиз: "Осторожность, осторожность и еще раз осторожность!"

В самый разгар подготовки флота к походу главнокомандующий неожиданно для всех надумал жениться. Избранницей его стала 18-летняя дочь вице-адмирала Онслоу. И в глазах старика Онслоу, и в глазах самой избранницы возраст жениха с лихвой компенсировался его богатством. Свадьба только что состоялась, и "молодой" муж не утруждал себя служебными заботами, как и не горел особым желанием отправиться в холодные воды Балтики.

Вся тяжесть подготовки кораблей к плаванию легла на плечи Нельсона. Он воспринял это безропотно, как само собой разумеющееся. В отличие от Паркера Нельсон торопился как можно скорее выйти в море. Новому первому лорду графу Сент-Винсенту он пишет: "Время, мой дорогой лорд, наш самый лучший союзник, и я надеюсь, что мы им не пренебрежем".

Балтийская кампания могла стать опасной, если противники Англии успеют объединить свои военно-морские силы. По расчетам Адмиралтейства, Россия (главный из противников) имела на Балтике более тридцати линейных кораблей, из которых боеготовными были 20, шведы имели готовыми к бою 11 линкоров. Что касается Дании, то из двадцати ее кораблей готовыми к бою были десять. Естественно, что с объединенной армадой в сорок линейных кораблей да еще вдали от своих баз справиться англичанам было невозможно. Расчет мог строиться лишь на том, чтобы разбить противников прежде, чем они успеют соединиться. А потому с выходом в море надо было торопиться. Российский Балтийский флот все еще оставался в Ревеле и Кронштадте (последний освобождался ото льда только к маю), а шведский — в Карлскруне. За то время, пока русские смогут вывести свой линейный флот в море, следовало разбить датчан, а следом за ними и шведов. Только в этом случае затеваемая кампания имела шансы на успех. Одновременно с подготовкой флота британская дипломатия предпринимала титанические усилия, чтобы отговорить Данию, а за ней и Швецию от союза с Россией.

Состав снаряжаемого в Балтику английского флота был определен в восемнадцать линейных кораблей и семьдесят пять мелких судов. Местом сбора флота был определен Грейт-Ярмут.

По-прежнему Нельсон активно переписывается с Эммой. По-прежнему он ревнует ее к любвеобильному принцу Уэльскому. В каждом письме он обязательно приписывает: "Помни клятву! Пусть не уведет тебя от нее соблазн!"

Нельсон рвется в море, но его главнокомандующий туда не торопится. Нельсон негодует, пишет жалобы в Адмиралтейство. Паркера начинают понукать. Он нехотя подчиняется, но его отношения с младшим флагманом портятся.

Помимо этого, Нельсону начинает казаться, что он теряет остатки зрения. И хотя врачи успокаивают его, он неустанно промывает глаза целительными настоями и прикрывает от солнца специальным козырьком. Столь же твердо исполняет он данную Эмме клятву не встречаться ни с какими особами женского пола. Доходило даже до анекдотов. Когда однажды к Нельсону на корабль прибыл его старый друг с женой и ее подругой, то он, завидев их приближение на шлюпке, попросту сбежал на адмиральском катере.

В письмах Нельсон просит Эмму, чтобы она прибыла в Ярмут на проводы флота. Ради нее он готов потерпеть и присутствие сэра Уильяма, которого уже не мог выносить. Однако Эмма к Нельсону не торопится. Это выводит его из себя. Нельсон почти в отчаянии пишет ей: "Передайте миссис Томпсон, что ее друг страдает от разлуки с ней и с дорогим ему ребенком. Он просит меня уговорить Вас быть подобрее к ней, благословить дитя от его имени, успокоить нареченную, помочь ей выстоять против дяди с его бессердечием, потому что ни он, ни я не подберем для этого другие слова… Друг миссис Томпсон просит передать ей, что он клянется в вечной верности, а если он не сдержит клятву, пусть первое же ядро из крепости Кроненбург снесет ему голову".

Все дни у Нельсона были заполнены бесконечными делами, и лишь поздно вечером он оставался один на один с портретами милой Эммы.

Вскоре между старшим и младшим флагманами происходит форменный скандал. Вице-адмирал Паркер решает задержать выход флота, чтобы поприсутствовать на балу, который собралась дать его юная жена. Это окончательно выводит Нельсона из себя. Он немедленно отправляет гневное послание в Лондон первому лорду, в котором предупреждает об опасности дальнейшей задержки похода. Датчане вполне могут объединиться с российским и шведским флотами, и тогда поход британского флота превратится в полнейшую авантюру. Граф Сент-Винсент немедленно вмешивается. Паркер получает строгое внушение и наконец-то перебирается с берега на свой флагман — 90-пушечный "Лондон".

13 марта его флот покидает Ярмут и берет курс в балтийские проливы.

В море на кораблях вскрыли секретные пакеты. Как и предполагалось, первой задачей флота было склонение к капитуляции или уничтожение датского флота. Далее надлежало: "Как только флот может быть уведен из-под Копенгагена, по достижении одним или другим путем указанной выше цели… он должен направиться к Ревелю. Если флот застанет там отряд русского военно-морского флота, обычно базирующегося на этот порт, то он должен немедленно и энергично атаковать русские корабли… Уничтожить арсенал, а также захватить или уничтожить русские корабли, не подвергая, однако, слишком большому риску английскую эскадру". Затем надлежало идти против Кронштадта и после расправы с русскими следовало проучить шведов. Секретное предписание было подписано самим королем. Помимо его на бумаге стояли подписи трех членов совета Адмиралтейства: графа Сент-Винсента, Трубриджа и Маркхэма.

На переходе Северным морем Нельсон прибыл к Паркеру на совещание. Здоровались холодно, да и разговор был недолгий и чисто деловой.

— Я ознакомился с предписанием короля и лордов Адмиралтейства и готов изложить вам свою точку зрения! — начал Нельсон.

Паркер коротко кивнул:

— Я весь во внимании!

— Чем больше я размышляю, — начал младший флагман, — тем больше укрепляюсь во мнении, что ни минуты нельзя медлить с атакой противника. С каждым днем, с каждым часом он становится сильнее. Мы никогда не будем в лучшем положении, чтобы напасть на него, чем сейчас. Единственное, над чем я задумываюсь, это как добраться до противника с минимальным риском для наших кораблей. Во всяком случае, я придерживаюсь мнения, что самые смелые действия являются и самыми безопасными! Каково ваше мнение?

— Осторожность, осторожность и еще раз осторожность — вот залог успеха в столь рискованном предприятии, как наше! — буркнул недовольный Паркер.

Нельсон, казалось, пропустил слова старшего флагмана мимо ушей.

— Я хотел бы предложить вам, сэр, весьма смелый замысел! — продолжил он излагать свой план. — Мы должны проскочить мимо Копенгагена, оставив около него лишь небольшой сторожевой отряд, который мог бы удержать датчан в их конуре. Главные силы мы должны сразу бросить против России!

— Как это? — привстал со своего кресла Паркер.

— Предположим, что мы прошли через Бельт при господствующем там сейчас западном ветре! — пустился в рассуждения Нельсон. — Тогда у нас имелась бы полная возможность отправить к Ревелю отряд из десяти линейных кораблей при бомбардирском судне и нескольких брандерах. Русские еще не освободились от ледового плена, их корабли не вооружены, команды разболтаны. Наше появление будет внезапным, и я не вижу никакого риска!

— Пока я жив, этого не будет! — закричал Паркер. Жилы на его толстой шее напряглись, лицо побагровело.

Нельсон даже испугался, что его начальника хватит удар.

— Никогда! — кричал, брызгая слюной, Паркер. — Я буду в точности следовать плану, начертанному его величеством. Даже если нас постигнет при этом неудача, мы не будем иметь для себя никаких неприятностей. Если же мы последуем вашему плану, сэр, то наверняка наживем кучу неприятностей!

На этом встреча двух флагманов закончилась.

* * *

Пытаясь переманить Данию на свою сторону, британское министерство иностранных дел выслало в Копенгаген дипломатическую миссию. Дипломаты должны были предпринять последнюю попытку склонить Копенгаген на союз с Лондоном. Моряки в успех этого предприятия не верили и надеялись только на себя.

— Лучшие дипломаты Европы — это британские эскадры! — говорил Нельсон и был прав. — Нам надо прибавить парусов и успеть поставить флот против датской столицы уже к началу переговоров — только тогда будет хоть какой-то шанс на успех!

Однако Паркер не торопился, и поспешившие в Копенганен дипломаты вернулись оттуда ни с чем.

На подходе к Скагерраку Паркер снова вызвал Нельсона на борт своего линейного корабля. Приказ вызвал у младшего флагмана усмешку.

— Теперь, когда бой стал неизбежен, храбрый Паркер посылает за мной! — сказал он капитану Харди. — Когда шли все эти бесполезные дипломатические игры, он упорно держал меня в тени!

Прибыв на "Лондон", Нельсон старался держаться с Паркером как можно независимее.

— Как вы видите наши действия против датчан? — спросил старший флагман.

В ответ Нельсон заявил:

— Я, как и прежде, настаиваю, что нужно немедленно атаковать противника!

— Меня волнуют возможные повреждения наших кораблей, ведь нам совершенно негде ремонтироваться! — вздохнул Паркер.

— Меня же волнует лишь то, как с наименьшим риском атаковать противника! — снисходительно заметил Нельсон. — О дырках в бортах будем думать после боя!

— Я поручаю вам возглавить авангард! — сухо сказал Паркер. — Готовьтесь к сражению!

— Тогда прошу дать мне десять линейных кораблей, и я готов взять на себя всю ответственность за копенгагенскую операцию!

Последняя фраза Паркеру явно понравилась.

— Хорошо! — кивнул он. — Я согласен!

Обрадованный готовностью Нельсона переложить всю ответственность за предстоящее рискованное предприятие на себя, Паркер помимо оговоренных десяти линейных кораблей выделил Нельсону еще два, а также пять фрегатов и все бывшие в его распоряжении канонерки, бомбардирские суда и брандеры. С оставшимися восемью линкорами Паркер должен был встать у северного входа в фарватер и обстреливать форт Трекрунор с фланга. Кроме этого, он должен был прикрывать поврежденные и выходящие из боя корабли Нельсона. При этом не исключалась возможность появления российской и шведской эскадр, и тогда отряд Паркера должен был отразить нападение. На этом совещание двух флагманов завершилось. Оба остались им вполне довольны.

Вернувшись, Нельсон собрал капитанов авангардных кораблей.

— Нам вверена безопасность Англии! — сказал он. — Нам сегодня доверено куда больше, чем когда-либо вообще британским офицерам! Теперь от нашей храбрости зависит — упадет ли страна в глазах Европы или поднимет голову еще более гордо. Мы атакуем датский флот, а после его уничтожения будем обстреливать город до тех пор, пока датчане не капитулируют. Я повторяю: никогда еще Англия не зависела от успеха флота так, как сейчас. Готовы ли вы сделать все возможное для победы?

— Мы готовы, ваша светлость! — разом отвечали капитаны. — Ведите нас хоть в пекло!

К вечеру 1 апреля 1801 года весь британский флот подтянулся к северной кромке отмели Миддель Грунд. Однако на подходе к Копенгагену Паркер вновь заколебался. Привыкший действовать обдуманно и наверняка, главнокомандующий никак не мог решиться на неподготовленную атаку датской столицы и всего стоящего там датского флота, ведь данные о численности противника были более чем приблизительные.

— Запросите Нельсона, каким проливом он считает лучше подойти к Копенгагену: Зундом, Большим Бельтом или Малым? — велел он своему флаг-капитану Отвэю.

Вопрос был далеко не праздный. Удивительно только, что старший флагман своевременно не принял по нему решение.

На "Лондоне" взвился соответствующий сигнал. В ответ с "Сан-Джозефа" не очень вежливо просигналили: "Я предпочитаю следовать под пушки Кронберга!" Капитану Харди Нельсон сказал иначе:

— Мне наплевать, каким проливом подходить, лишь бы скорее начать драку!

— Вот видите! — всплеснул руками Паркер, прочитав сигнал младшего флагмана, и повернулся к Отвэю: — Что я вам говорил! Если Нельсон хочет лезть под пушки, то пусть сам возглавляет атаку, а я посмотрю, как он справится! Известите его о моем решении!

Узнав о приказе Паркера, Нельсон пришел в восторг.

— Счастливчик Хайд, кажется, иногда способен на хорошие поступки! — воскликнул он радостно, оглядев россыпь сигнальных флагов над "Лондоном".

Свой флаг Нельсон немедленно перенес на более боеспособный, чем "Сан-Жозеф", 74-пушечный линкор "Элефант". Капитаном его был старый знакомый Нельсона Томас Фолей, тот самый, кто на своем "Голиафе" первым бросился на французский флот в сражении при Абукире и проложил курс своего линкора вдоль берега. Заместителем Нельсона на время сражения был определен контр-адмирал Грейвс.

Корабли Нельсона стояли на входе в Зунд. На них готовились к прорыву. Сам Нельсон всю ночь просидел в своем салоне над картой, и к утру план атаки был готов. В определенной мере он повторял решение, принятое Нельсоном в сражении при Абукире. Британская эскадра, как и тогда, должна была спуститься на стоящую на якоре линию датского флота, начиная с арьергарда, и обрушить на неподвижные концевые корабли всю мощь своего огня. Затем, последовательно громя противника, корабли Нельсона должны были постепенно продвигаться в голову неприятельской колонны. Но сначала необходимо было прорваться мимо Кронберга.

На всякий случай Нельсон послал к коменданту замка парламентера с вопросом: намерен ли он открывать огонь по проходящим мимо английским кораблям? Комендант ответил однозначно:

— Я не только намерен, но и непременно открою огонь, как только увижу ваше движение в свою сторону!

Время переговоров закончилось, наступало время пушек!

С рассветом 2 апреля корабли авангарда пошли на прорыв. Выстроившись в кильватерную колонну, Нельсон начал форсировать Зунд. С береговых фортов немедленно ударили пушки. Знаменитое Копенгагенское сражение началось.

Нельсон старался держать корабли как можно дальше от берега, чтобы не подставлять их под датские ядра. Но, как оказалось, грозный с виду Кронберг имел всего восемь мелких пушек.

Погода благоприятствовала англичанам: ветер был попутный и свежий, поэтому мимо Кронберга удалось проскочить быстро и почти без потерь. Противники успели обменяться лишь несколькими залпами. Защитники Кронберга потеряли двоих убитыми и полтора десятка ранеными. У англичан при разрыве орудия уложило на месте сразу семь человек.

Но вот окутанный клубами дыма Кронберг остался позади, а впереди в утренней дымке уже вырисовывались острые шпили копенгагенских церквей. Пролив становился все шире, что давало возможность маневрировать. Эскадра Нельсона медленно втягивалась на большой плес между Копенгагеном и островом Сальтгольм. Однако кажущийся простор был обманчив, и горе тому, кто хоть на мгновение потеряет здесь бдительность. Недаром среди датских моряков коварный плес именовался "слоеным пирогом". И было почему! У самого Копенгагена было очень мелководно, и подходить к берегу могли только небольшие суда. Чуть дальше от берега шел глубокий, но узкий Королевский фарватер, ходить по которому можно было лишь с помощью местных лоцманов. За ним простиралась еще одна песчаная отмель Миддель Грунд. И наконец, между этой отмелью и островом Сальтгольм существовал еще один глубокий фарватер, прозванный Голландским. В довершение всего перед подходом английской эскадры датчане предусмотрительно сняли все оградительные вехи, и теперь британским штурманам приходилось рассчитывать лишь на старые и не очень точные карты да на собственные мастерство и интуицию. Поэтому без всякой натяжки можно сказать, что во время сражения перед Нельсоном был не один, а два противника: датчане и сложнейшие местные навигационные условия, когда каждый неверный маневр грозил обернуться потерей кораблей и людей.

Помимо всего прочего вход в Королевский фарватер прикрывал мощный форт Трекрунор с семьюдесятью пристрелянными орудиями. Вдоль фарватера стояли на якорях шесть датских линейных кораблей, образующих с фортом единую оборонительную линию. На юг от форта были выстроены в линию остальные датские корабли, прикрывавшие непосредственно сам Копенгаген. Памятуя об абукирском маневре Нельсона, датчане поставили свои корабли вплотную к прибрежной отмели, и обойти их, чтобы взять в два огня, было невозможно. Прямо за кораблями на берегу располагалась цепь береговых фортов, которые поддерживали огнем свои сражающиеся корабли. По существу, для маневра Нельсону оставалась лишь узкая (не более пятисот метров) полоса воды между стоящими на якорях датскими линкорами и мелью Миддель Грунд.

Помимо этого сами датчане пылали ненавистью к коварным англичанам и желали дать им достойный отпор.

— Мы не какие-то там французишки! — говорили они. — Мы потомки викингов, державших в страхе всю Европу вкупе с Англией, а потому еще посмотрим, чей меч окажется острее!

Ветер в тот день был благоприятным для англичан, а потому весь задуманный план им вполне удался. На фалах "Элефанта" трепетал сигнал: "Ближний бой". Исполняя его, английские корабли подворачивали почти вплотную к датским линкорам, и ядра пробивали сражающиеся корабли насквозь через оба борта. Бой разгорелся сразу и был яростным. Датчане действовали уверенно, с берега их активно поддерживали огнем форты.

В 9 часов 30 минут эскадра Нельсона начала втягиваться в Королевский фарватер. Головной корабль вписался в него, но следовавший вторым "Агамемнон" не смог повторить маневр и был вынужден уйти в сторону. Остальные корабли справились с этой непростой задачей. Только два из них все-таки задели кромку мели и увязли в песке. К чести Нельсона, он успел вовремя скорректировать курс эскадры и вывести ее на глубокую воду. Свой "Элефант" он поставил против линейного корабля "Даннеброг", над которым трепетал флаг датского адмирала. Остальные линейные корабли сомкнули боевую линию. Места севших на мель линкоров заняли фрегаты. Конечно, это была неполноценная замена, а потому внимательно наблюдавший за развитием боя Паркер немедленно выделил из своего отряда три линейных корабля, которые сразу устремились вдогонку за эскадрой Нельсона.

К половине двенадцатого пополудни бой кипел по всей линии. Клубы порохового дыма вскоре практически скрыли картину сражения от наблюдавшего за ним Паркера, и он не на шутку забеспокоился:

— У меня создается впечатление, что Нельсон из жадности попытался отхватить слишком большой кусок и подавился им!

— Тогда не следует ли заставить его этот кусок выплюнуть, пока не поздно? — подал голос кто-то из подхалимов.

— Пожалуй! — пожевал губами Паркер. — Поднимите сигнал младшему флагману: "Немедленно выйти из боя!"

Нельсон нервничал. Датчане оказали такое яростное сопротивление, какого он от них никак не ожидал. Потери и повреждения росли с каждой минутой, а перевеса в бою все еще не было заметно. Да, датчане сильно отличались от храбрых, но плохо обученных французов и испанцев. Прекрасный флот, вышколенные команды и опытные адмиралы — все это вызывало вполне обоснованное опасение за благополучный исход сражения. Наконец боевое мастерство англичан начало сказываться и огонь датских линкоров несколько ослабел.

— Кажется, вот-вот наступит перелом в сражении! — высказал предположение Нельсон.

— Так и есть! — кивнул капитан Фолей, еще раз внимательно поглядев, как рушатся мачты датских кораблей.

В центре их линии горел флагманский "Даннеброг". Но датские моряки защищались отчаянно. Порой их корабли почти прекращали огонь, так как некому было заряжать пушки. Тогда с берега к кораблям подходили шлюпки с добровольцами, которые тут же становились у орудий, и батарейные деки снова оживали. Несколько раз англичане пытались на шлюпках пробиться к разбитым датским кораблям и взять их на абордаж, но все эти попытки пресекались: шлюпки нещадно расстреливались с береговых фортов.

На "Лондоне" неотрывно наблюдал за развитием событий вице-адмирал Паркер. Ожесточенное сопротивление датчан наводило на мысль, что затеянное дело может обернуться катастрофой, ведь они непрерывно пополняли команды своих сражающихся кораблей, тогда как англичане были лишены такой возможности.

— Нельсон совершенно потерял чувство реальности! — забеспокоился Паркер. — Надо срочно что-то предпринять, потом будет поздно!

К 14 часам огонь датских кораблей стал понемногу редеть. Нельсон сразу же уловил этот еще только наметившийся перелом в сражении. Увы, этой перемены не уловил Паркер.

— Поднимите сигнал номер шесть: "Вести бой на кратчайшей дистанции"! — распорядился Нельсон. — Еще немного — и противник не выдержит! Наступает решающий момент сражения, а может, и всей нынешней кампании!

— Ваша светлость! — раздался в этот момент крик вахтенного лейтенанта. — Старший флагман поднял сигнал: "Немедленно выйти из боя!"

На мгновение все онемели. Затем капитан Фолей вопросительно глянул на Нельсона:

— Командовать к повороту? Вице-адмирал зло передернул плечами:

— Черта с два я выйду из боя!

— Что же вы приказываете, сэр?

— Продолжать бой!

Из воспоминаний участника сражения полковника Стюарта, находившегося в этот памятный день на борту "Элефанта": "В это время лорд Нельсон ходил на юте по правому борту. Временами он был очень оживлен, а затем делал удивительно точные замечания. Ядро ударило в мачту, и на нас посыпались щепки. Он сказал мне, улыбаясь: "Горячее дело. Сегодняшний день может в любой момент стать последним для каждого из нас". А затем, остановившись у трапа, он произнес слова, которые никогда не изгладятся из моей памяти. Он с чувством сказал: "Но заметьте себе, что я ни за какие тысячи не согласился бы в этот момент быть где-либо в другом месте". Когда (с "Лондона". — В. Ш.) был дан сигнал номер 39, гласивший: "Выйти из боя", сигнальный лейтенант доложил его Нельсону. Адмирал продолжал прохаживаться, как бы не заметив сигнала. Когда адмирал повернулся обратно, лейтенант спросил его: "Нам следует повторить сигнал?" Лорд Нельсон ответил: "Нет, просто подтвердите его". Лейтенант повернулся, чтобы отправиться на свое место, и Нельсон крикнул ему вслед: "Сигнал номер шестнадцать все еще поднят у нас?!" Лейтенант ответил утвердительно, и Нельсон приказал ему: "Проследите, чтобы он оставался на месте".

Теперь Нельсон в состоянии сильного возбуждения энергичными шагами мерил палубу. О возбуждении определенно свидетельствовало то, что обрубок его правой руки двигался. Сделав один или два поворота, он быстро спросил меня: "Вы знаете, что гласит сигнал номер тридцать девять, поднятый на корабле главнокомандующего?" Я спросил его, что означает сигнал, и он сказал: "Ну конечно, выйти из боя". При этом он заметил, кажется капитану Фолею: "Вы знаете, Томас, что у меня только один глаз и поэтому у меня есть право иногда быть слепым?" Затем с лукавым видом, присущим его характеру, он приставил подзорную трубу к слепому глазу и воскликнул: "Я действительно не вижу сигнала!" Таким образом, на борту "Элефанта" этот важный сигнал был лишь подтвержден, но не повторен".

И опять Нельсон не выполнил приказа старшего начальника! Но на сей раз случай был особый, ибо речь шла о победе или поражении британского флота. Нарушение приказа — это всегда преступление, но преступление вдвойне — если приказ нарушен в бою. Теперь, если бы английский флот понес серьезные потери, не добившись реального успеха, Нельсона ждал бы неизбежный суд. Что касается Паркера, то он, скорее всего, не понес бы никакой ответственности за неудачу.

Сам Нельсон прекрасно понимал всю степень ответственности, которую взваливал на себя, проигнорировав приказ старшего начальника. Капитану Фолею и полковнику Стюарду он сказал:

— Ну что же, я сражаюсь вопреки приказу, и меня, может быть, следует за это повесить! Но это будет потом, а пока я сражаюсь и верю в успех!

Эта история вот уже два столетия волнует историков всего мира. Они предлагают множество версий, предположений, толкований и легенд этого происшествия.

Начать следует с того, что непонятно, когда именно Паркер поднял на мачте "Лондона" сигнал о выходе из боя. В дневнике главнокомандующего это событие отнесено к 13 часам 15 минутам, в то время как в вахтенном журнале — к 13 часам 30 минутам. При этом нигде не объяснены причины столь важного решения, как было принято в британском флоте того времени. А ведь они обязательно должны были быть, ведь сигнал номер 39 был отнюдь не рядовым.

Непонятно и то, кому все же адресовался сигнал: только одному Нельсону или всей его эскадре.

Известно, что в ходе боя Паркер посылал к Нельсону своего флаг-капитана Отвэя. Но для чего прибыл на "Элефант" капитан Отвэй и о чем беседовал он там с Нельсоном, так и осталось неизвестным. При этом, отдав приказ о выходе из боя, Паркер к этому вопросу уже не возвращался. Более того, после сражения ни Нельсон в своем докладе Паркеру, ни Паркер в своем докладе Адмиралтейству ни единым словом не упомянули о сигнале номер 39. Может быть, потому, что это повредило бы обоим: Паркера могли обвинить в трусости, а Нельсона — в неповиновении. А потому оба адмирала поспешили забыть о злосчастном сигнале.

Однако вся неопределенность с сигналом номер 39 в ходе сражения имела для англичан весьма драматичные последствия.

Злосчастный сигнал Паркера увидел и заместитель Нельсона контр-адмирал Грейвс. Увидел Грейвс и то, что Нельсон явно игнорирует этот сигнал и не повторяет его, как положено, для своих кораблей. Контр-адмирал оказался перед непростой дилеммой: подчиняться приказу главнокомандующего или поддержать своеволие младшего флагмана? После некоторых раздумий Грейвс схитрил. Он поднял над своим кораблем сигнал Паркера, но так, что этот сигнал остался невидимым для Нельсона. При этом Грейвс остался на месте и продолжил бой.

Так же, как и контр-адмирал Грейвс, поступили все видевшие сигнал Паркера капитаны линейных кораблей. Из боевой линии не вышел ни один!

Несколько по-иному сложилась ситуация для отряда фрегатов и брандеров, которым командовал капитан Риу. Капитан видел сигнал Паркера, видел неповиновение Нельсона и повторение приказа Паркера на корабле Грейвса, видел, что линейные корабли не обратили на сигнал ни малейшего внимания. Такого в истории британского флота еще не было: целая эскадра отказывалась подчиниться своему главному начальнику, да еще в разгар тяжелейшего боя! После мучительных раздумий Риу решает все же подчиниться приказу главнокомандующего. В отличие от капитанов линейных кораблей не выполнить приказ Паркера ему было значительно сложнее, так как он не находился непосредственно на линии огня, а располагался в некотором отдалении от ударных сил и был значительно ближе к флагману Паркера.

Обрубив якоря, фрегаты Риу повернули в сторону кораблей резервного отряда и сразу же попали под массированный огонь береговых фортов. В несколько минут палубы фрегатов были завалены трупами. Сам Риу метался по квартердеку и, обхватив голову руками, твердил:

— Боже, что будет думать о нас Нельсон?

Датское ядро, разорвавшее несчастного капитана, положило конец его душевным мукам.

Историк В. Трухановский так оценивает мотивы, которыми руководствовался Нельсон, отказываясь исполнить приказ Паркера: "Поведение Нельсона можно объяснить только его глубокой оценкой смысла и сути создавшейся ситуации. Он, как это присуще всякому большому полководцу, находясь в самом центре битвы, интуитивно чувствовал, что чаша весов склоняется в пользу англичан, что, каким бы кровавым ни было сражение, оно обещает закончиться успешно: еще час кровопролития и придет победа. В то же время он понимал, что выход английских кораблей из боя именно в тот момент оказался бы для них равен самоубийству: датские батареи наверняка их добили бы без труда. Вот такие соображения, по-видимому, и заставили Нельсона пойти на огромный риск. Всю ответственность за свое решение он брал на себя. Он не мог ни с кем посоветоваться. Правда, такое и не входило в его привычки. Со своими капитанами, когда это возможно, как, например, перед Абукиром, Нельсон совещался, но именно совещался, а не устраивал военный совет, который принимал бы коллективное решение. Он считал, что принятие решения на военном совете — признак слабости для командующего".

Как показал дальнейший ход событий, решение, принятое Нельсоном, было единственно правильным в сложившейся непростой ситуации.

А сражение продолжалось, с каждой минутой принимая все более ожесточенный характер. Спустя полчаса после истории с сигналом Паркера наступил долгожданный перелом, которого так ждал Нельсон.

Датский флагман "Даннеброг", по которому Нельсон постарался сосредоточить наиболее яростный огонь, не выдержал его, обрубил якоря и, увлекаемый течением, начал быстро дрейфовать в сторону. Спустя еще четверть часа он взорвался в центре пролива. Сопротивление датчан сразу ослабело, а англичане всё усиливали натиск. Вскоре уже семнадцать датских линкоров едва могли отбиваться от наседавших британцев. То там, то здесь грохотали взрывы — это взлетали на воздух датские корабли. День клонился к исходу.

— Если до наступления темноты датчане не сдадутся, я добью их брандерами! — высказал свою мысль Нельсон, повернувшись к Фолею. — Прикажите брандерным капитанам изготовиться для атаки. Цели пусть намечают себе самостоятельно в зависимости от обстановки и удобства нападения! Впрочем, я предприму еще одну попытку закончить дело без дальнейшего кровопролития! Вызовете ко мне Тесигера!

Когда капитан Тесигер прибыл на борт "Элефанта", Нельсон вручил ему наскоро написанное письмо:

— Отправляйтесь под белым флагом на берег и вручите мое послание принцу Фредерику! Скажите, что мы предлагаем ему мир и нашу дружбу!

Письмо Нельсона гласило: "Братьям англичан, датчанам. Лорд Нельсон получил указание пощадить Данию при условии ее отказа от дальнейшего сопротивления. Однако, если обстрел с датской стороны не прекратится, лорд Нельсон будет вынужден поджечь все захваченные им плавучие батареи, поскольку не имеет возможности спасать их мужественных защитников — датчан. Подписано на борту "Элефанта", корабля Его Величества короля Британии. Рейд Копенгагена, апрель 2,1801. Вице-адмирал Нельсон и Бронте, под командованием адмирала сэра Хайда Паркера".

Рассыльного матроса послали за печатью вице-адмирала и сургучом, но по пути рассыльный был убит. Послали второго. Сургуч разогрели и запечатали конверт. Затем Нельсон лично приложил свою знаменитую серебряную печать.

Капитан Тесигер отправился на берег. На корме его шлюпки развевался синий флаг, а посередине укрепили огромный флаг белого цвета. Обстрел датского флота на время переговоров прекратился, датчане же еще некоторое время продолжали палить. Тесигер был человеком не робкого десятка и правил напрямик к ближайшему датскому линейному кораблю, невзирая на падающие рядом ядра. Корабль, на который попал Тесигер, по случайному совпадению носил такое же название, как и флагман Нельсона, — "Элефантин". Датский капитан выслушал капитана английского и дал ему в провожатые лейтенанта. После этого шлюпка отправилась к городской набережной, с которой наблюдал за ходом сражения принц Фредерик со свитой. Английского парламентера приняли вежливо, но холодно.

— Слушаю вас! — кивнул ему вместо приветствия принц. Капитан Тесигер откашлялся:

— Единственная причина, заставившая лорда Нельсона поднять флаг перемирия, — это гуманность! Лорд Нельсон готов немедленно прекратить боевые действия и разрешить переправить на берег всех раненых датских моряков. Лорд Нельсон вернет всех пленных с захваченных кораблей, а сами корабли он взорвет или заберет как трофеи!

— Чего же хочет лорд Нельсон от меня? — спросил Фредерик.

Тесигер склонил голову:

— Лорд Нельсон будет считать свою сегодняшнюю победу величайшей из когда-либо им одержанных, если она окончится счастливым примирением.

Фредерик задумался. Капитан вглядывался в лицо принца, стараясь прочесть его мысли. Одна минута сменяла другую, но Фредерик молчал. Тесигер занервничал. Он понимал, что, отправляя его с письмом, Нельсон блефовал. Несколько британских кораблей вследствие неудачного маневрирования сели на мель и теперь могли быть расстреляны датскими береговыми батареями. Успех ночной атаки брандерами тоже был сомнительным.

— Условия, выдвигаемые вашим командующим, весьма нечетки! — наконец сказал принц. — А потому я вынужден послать к вам для согласования конкретных условий своего офицера!

С Тесигером был отправлен хорошо знающий английский язык капитан Линдхольм.

— Какие цели вы преследуете, предлагая перемирие? — спросил Линдхольм Нельсона, прибыв на борт "Элефанта".

— Моя цель — гуманность! — ответил Нельсон.

Вся последующая речь Нельсона была выдержана в том же духе.

Капитан Фримэнтл, бывший во время боя рядом с Нельсоном, отмечал: "В это время (во время переговоров. — В. Ш.) он (Нельсон. — В. Ш.) сознавал, что наши корабли разбиты вдребезги и что будет трудно вызволить их отсюда".

Не скрывал тяжелых повреждений и сам Нельсон. Впоследствии он так и говорил:

— Наши корабли пострадали очень сильно, а некоторые едва держались на плаву!

Позднее английские моряки, прошедшие этот ад, говорили:

— Боев и сражений мы видели за свою службу немало, но бойню лишь одну — при Копенгагене!

Из докладной капитана Линдхольма: "…поэтому он (Нельсон. — В. Ш.) согласен, чтобы военные действия прекратились на то время, пока лорд Нельсон не снимет своих пленных (датских моряков. — В. Ш.) с призов; он согласен высадить на берег всех раненых датчан и сжечь или увести свои призы".

Получив ответ, капитан Линдхольм вернулся на берег и доложил принцу Фредерику:

— Лорд Нельсон надеется, что перемирие станет предвестником счастливого союза между нашими государствами.

Датские корабли и береговые батареи постепенно прекращали огонь. Из вахтенного журнала линейного корабля "Элефантин": "5 часов дня. От капитана Фишера поступил приказ прекратить огонь".

Нельсон начал спешно выводить свои разбитые корабли из пролива. Приказ о немедленном отходе был дан и контр-адмиралу Грейвсу. Якоря не выбирали, а рубили — Нельсон боялся, что датчане могут передумать. Паркер выслал ему на помощь все имевшиеся у него гребные суда.

Позднее Нельсон признавался, что ехал к Паркеру с дрожью в сердце, не зная, что ему ожидать от главнокомандующего. Может, Паркер имел некую секретную инструкцию, в которую Нельсон не был посвящен, и только что заключенное перемирие с датчанами противоречит ей и сводит на нет все усилия флота.

Однако все сомнения Нельсона разрешились, едва он ступил на палубу "Лондона". Забыв былые недоразумения, Паркер сам вышел навстречу Нельсону и крепко его обнял, благодаря за совершенный подвиг. Доложив об обстоятельствах сражения, Нельсон, по его собственным словам, почувствовал чрезвычайную усталость. Сказалось нервное напряжение целого дня тяжелейшего сражения. Характерно, что ни Паркер, ни Нельсон в ходе своей беседы ни единым словом не упомянули о злополучном приказе главнокомандующего покинуть поле боя и о невыполнении Нельсоном этого приказа.

Вернувшись на "Элефант", Нельсон заперся в салоне и написал юношески пылкое стихотворение, посвященное, разумеется, леди Гамильтон. Стихотворение было озаглавлено: "Лорд Нельсон — своему ангелу-хранителю".

Взяв другой лист бумаги, Нельсон размашисто начертал на нем: "Ответ ангела-хранителя лорду Нельсону". И уже якобы от имени Эммы продолжил:

Утром следующего дня Нельсон сел за стол переговоров с принцем Фредериком. Это право было предоставлено ему Паркером как своеобразная награда за победу. Главнокомандующий, несмотря на всё свое нерасположение к младшему флагману, сумел быть благородным и благодарным.

Переговоры были недолгими и вполне успешными. От имени британского правительства Нельсон объявил, что Англия требует от Дании отказа от союзного договора с Россией и немедленного открытия своих портов для английских торговых судов.

— Но это же война не только с Парижем, но, возможно, и с Петербургом! — ужаснулся принц.

— Это гарантирует дружбу и поддержку Лондона! — веско заявил Нельсон, и договор был подписан.

Вечером, оставшись наедине с портретами своей возлюбленной, Нельсон пишет ей очередное письмо: "Если на нашей земле есть хоть один святой, это ты. В тебе есть то, что делает человека святым, — способность быть намного лучше других. Поэтому я верю в твою святость так же искренне, как в Бога. В наш век, век зла, ты подаешь пример настоящей порядочности и доброты, которые мы подняли бы до давно забытого уровня, если бы не погрязли в роскоши и позоре. Пусть падет проклятие Божие на тех, кто хочет вовлечь тебя, дорогая Эмма, в компанию недостойных мужчин и женщин, увести тебя из тихого дома. А я — один из тех людей, кто считает, что в Англии чем выше класс, тем хуже компания. Я рассуждаю отвлеченно; я не думаю так плохо о каком-то именно классе, да и в плохом бывают хорошие люди… Не хочу покорять ничьих сердец; если то одно, которое я покорил, — счастливо, тогда покоритель тоже согласен быть покоренным. Мне нужно единственное верное сердце, и хотя человек может иметь много доброжелателей, ему нужна одна-единственная любовь. Навсегда, навеки твой любящий друг Нельсон и Бронте". В конце письма он небрежно приписал: "Наилучшие пожелания сэру Уильяму".

Письмо Нельсона, как и все остальные, наполнено любовью, но в нем сквозит неприкрытая тревога о развлечениях Эммы в сомнительных компаниях. Некоторые биографы Нельсона считают, что его ревность была преувеличенна и сводилась прежде всего к тому, чтобы отвратить Эмму от каких-либо отношений с принцем Уэльским. Однако, судя по письму, речь Нельсон ведет не о принце, а о целой компании великосветских шалопаев. Похоже, он располагает некоторой информацией о поведении своей возлюбленной. Несмотря на то, что наш герой боготворит свою возлюбленную и считает ее святой, на самом деле у историков имеется немало косвенных фактов о том, что леди Гамильтон, даже будучи рядом с Нельсоном, никогда не упускала случая завести не слишком безобидные романы со многими попадавшимися ей на пути мужчинами.

* * *

История с заключением перемирия с датчанами — это особая тема Копенгагенского сражения, до сих пор дающая историкам много пищи для размышлений. Следует заметить, что никаких полномочий на ведение переговоров Нельсон от Паркера не получал. По первоначальному плану, утвержденному главнокомандующим, итогом сражения могла быть только полная капитуляция датчан, но никак не перемирие.

Нельсон, вступив в переговоры без ведома Паркера, уже во второй раз за время сражения превысил свои полномочия и проявил своеволие. Опять же своевольно, не поставив в известность главнокомандующего, он отказался от начального плана и вместо капитуляции предложил принцу Фредерику перемирие.

Сам Нельсон утверждал, что предложил противнику перемирие только тогда, когда его победа над датчанами была полной. Но Нельсон многого недоговаривает. Датский флот к началу переговоров был практически разгромлен, однако невредимы остались все береговые батареи, а сами англичане оказались в ловушке. Чтобы вырваться на "большую воду", им надо было прорываться под пушками цитаделей, и чем бы закончился этот прорыв, еще неизвестно. Корабли Нельсона были разбиты и едва держались на воде. Два линейных корабля так и не смогли сняться с мели и были обречены на уничтожение. Потери на английских кораблях составили тысячу двести человек, что значительно превышало потери при Абукире!

Поэтому с большой долей уверенности можно утверждать, что Нельсон, понимая сложность своего положения, блефовал. Разумеется, о капитуляции не могло быть и речи: зачем датчанам капитулировать, если их береговые форты готовы разнести в клочья попавшего в ловушку неприятеля! Другое дело, что потеря почти всего флота и большое количество погибших вполне могли склонить принца к перемирию, которое его ни к чему не обязывало, но прекращало кровопролитие. В своем письме Нельсон недвусмысленно заявляет, что в случае отказа датчан от перемирия он уничтожит захваченные корабли вместе с пленными командами. Это самый откровенный шантаж с использованием заложников.

Трудно сказать, был ли на самом деле готов Нельсон осуществить столь чудовищную акцию, которая, вне всяких сомнений, вызвала бы возмущение во всем мире, и в первую очередь в самой Англии, но угроза возымела действие. Многие историки считают, что он просто брал датчан на испуг. Как бы то ни было, но расчет оказался верен. Принц Фредерик решил, что смертей уже достаточно, и согласился на перемирие. К тому же он не желал подвергать бомбардировке город. Подействовало на принца и наличие в составе английского флота кораблей Паркера, еще не вступавших в сражение. Он же не знал, что они и не могли вступать в бой с датчанами! Эти корабли составляли основу эскадры, которая должна была идти к берегам России. Не на разбитых же линкорах угрожать Ревелю и Кронштадту! А ведь сражение с русскими предстояло еще более ожесточенное, чем с "братьями-датчанами", ведь драться до последней капли крови российские моряки умели всегда.

Создалась ситуация, когда и англичане, и датчане явно преувеличивали силы противника. При этом обращает на себя внимание тот факт, что перемирия запросили не побежденные, а победители. Что касается датчан, то они были готовы драться и дальше. Впоследствии датчане никогда не признавали своего поражения в Копенгагенском сражении, подчеркивая, что перемирия запросили не они, а Нельсон, они же после долгих раздумий просто согласились на его предложение, да и то только потому, что не было выдвинуто никаких политических требований и Нельсон просто просил прекратить бой! С этими доводами спорить трудно, ибо за ними стоят факты.

Одним из первых выступил в печати с критикой попытки англичан приписать себе победу в Копенгагенском сражении коммодор датского флота Фишер. Он писал: "В этом неравном сражении, которое мы вели в течение четырех с половиной часов с беспримерным мужеством и эффективностью, огонь превосходящих сил противника за час до окончания битвы был настолько ослаблен, что ряд английских кораблей, и в частности корабль Нельсона, оказались вынужденными делать только сигнальные выстрелы, а сам этот герой в середине сражения, когда битва достигла своего апогея, послал флаг перемирия на берег с предложением прекратить военные действия".

Заявление датского коммодора выглядело на фоне победных реляций настолько сенсационно, что его сразу же перепечатали английские газеты. Все ждали, как будет оправдываться Нельсон. Но он промолчал, отделавшись лишь письмом принцу Уэльскому: "Что касается этой чепухи относительно победы, то Вашему королевскому высочеству не следует слишком доверять ему (Фишеру. — В. Ш.)". И никаких аргументов, а тем более фактов в свою защиту.

После заключения перемирия, когда в дело вступили дипломаты и вынудили Данию отложиться от союза с Россией, победа Нельсона при Копенгагене была подтверждена де-юре. О де-факто историки спорят и по сей день.

В Англии сражение при Копенгагене рассматривают как столкновение двух флотов, в котором датчане, разумеется, потерпели поражение.

У датских военачальников в последний момент просто не выдержали нервы и они упустили вполне реальный шанс преподать хороший урок английскому флоту и обратить свое поражение в блистательную, хотя и кровавую победу. Сил и средств для этого у них еще хватало. Однако в Дании не было в то время предводителя, подобного Нельсону, — способного к решительным действиям, импровизации, инициативе и риску. А на войне нередко выигрывает тот, у кого в придачу ко всем боевым качествам еще и более крепкие нервы.