К началу 1795 года в расстановке политических сил в Европе произошли важные изменения. Франция подписала мир с Пруссией и тем самым вывела ее из антифранцузской коалиции. Голландия, а затем и Испания выступили против Англии на стороне Франции. Такие изменения были как нельзя кстати для французского флота, который за не слишком удачные годы противоборства с Англией на море потерял тридцать три линкора, сорок фрегатов и более шестидесяти мелких судов. Теперь же наряду с французским флотом англичанам предстояло противостоять голландскому и испанским флотам. И хотя каждый из них в отдельности значительно уступал английскому как по качеству кораблей, так и по выучке команд, однако вместе они представляли весьма серьезную силу. Ободренные создавшейся ситуацией, члены Директории, генерал Гош и морской министр Трюге приступили к подготовке десантной операции в Ирландии. Активизировались французы и на Средиземном море.
Выход "Агамемнона" из ремонта ускорило сообщение, что французский флот под командованием адмирала Мартина покинул Тулон и в числе двадцати двух вымпелов направился к Корсике с явным намерением захватить ее.
"Агамемнон" Нельсона был включен в эскадру вице-адмирала Готхэма, человека приятного, но чрезвычайно пассивного и безынициативного. По приказу лорда Худа Готхэм с четырнадцатью линейными кораблями отправился на перехват французского флота. Нельсон, как всегда, напросился идти в передовом дозоре.
Именно там ему улыбнулась удача. Неожиданно "Агамемнон" наткнулся на отставший от своего флота 74-пушечный французский линейный корабль "Сайра". Завязался яростный бой, продолжавшийся два дня. Силы были примерно равными, и противники долго не могли одолеть друг друга. Что касается французов, то покинуть поле боя им мешал слабый ветер. Вскоре Нельсон прицельным огнем лишил французский линкор возможности двигаться, а затем с "Сайра" заметили приближающуюся английскую эскадру и капитан посчитал за лучшее спустить флаг. Сдавшийся неприятельский корабль принял лейтенант Эндрюс, брат несостоявшейся любви Нельсона в Сент-Омере.
Захват "Сайра" стал первой серьезной морской победой Нельсона, которой он по праву мог гордиться.
Вскоре в Генуэзском заливе был обнаружен и весь остальной французский флот. Завидев англичан, французы сочли за лучшее развернуться и уйти в Тулон. Нельсон, несмотря на большие повреждения "Агамемнона", уговаривал Готхэма пуститься в погоню и попытаться разбить неприятельский флот, но вице-адмирал рисковать был не намерен.
— Удовлетворимся тем, что есть! Мы и так добились успеха!
Раздосадованный Нельсон ни с чем вернулся на свой корабль. Субординация не позволяла ему критиковать действия старшего офицера, а потому все свои чувства он выплеснул на бумагу в виде очередного письма к Фанни: "Даже если бы мы взяли в плен десять судов и позволили бы одиннадцатому удрать, имея возможность захватить в плен и его, — даже тогда я не сказал бы, что мы добились успеха… Если бы битва продлилась — это был бы день, какого еще нет в анналах британской истории. Я хочу стать адмиралом и командовать английским флотом. Очень скоро я либо многого добьюсь, либо погибну. Характер мой таков, что я не признаю медлительных и пассивных мер. Ручаюсь, что если бы 14-го числа я командовал баталией, то либо весь французский флот признал бы мою победу, либо я попал бы в немыслимую ситуацию".
Запомним эту фразу, ибо в ней заключена вся философия Нельсона-флотоводца, таланту которого суждено будет проявиться в полную силу уже совсем скоро.
О своем командующем вице-адмирале Готхэме в узком кругу капитанов Нельсон говорил следующее:
— По своей природе он совершенно не годится для командования эскадрой! Для этого нужен человек куда более решительный и деятельный!
Впрочем, несмотря на так и несостоявшееся поражение французской эскадры, Готхэм поставленную перед ним задачу выполнил полностью: французы ни с чем вернулись в Тулон и Корсика была сохранена.
В июле 1795 года адмирал Мартин еще раз вывел свою эскадру в море. У Гиерских островов она была обнаружена 23 линейными кораблями адмирала Готама. Последовала отчаянная погоня, в ходе которой французский авангард с честью выдержал натиск англичан, потеряв всего один корабль.
Почти весь 1795 год Нельсон занимался конвоированием английских торговых судов и блокадой различных средиземноморских портов. И то и другое он считал скучным и тягостным делом и мечтал о решающих схватках.
В это время имя Нельсона оказалось на страницах английских газет в связи с достаточно серьезным скандалом. Дело в том, что, когда "Агамемнон" осуществлял блокаду контрабандных грузов около Генуи, Австрия проводила наступательную операцию против французов в Северной Италии. Наступление провалилось и австрийские войска бежали, бросая оружие и обозы. И тогда австрийские офицеры обвинили в своем поражении… Нельсона, заявив, что он за взятку разрешил выгрузить боеприпасы для французских войск под Генуей. Журналисты подхватили сплетню, и Нельсону пришлось пережить немало неприятных минут, пока наконец страсти вокруг его имени улеглись. Что касается командования флота, то оно к версии австрийцев отнеслось весьма скептически и никаких последствий этот скандал для капитана "Агамемнона" не имел.
К концу года выяснилось, что, несмотря на недавний ремонт, корпус "Агамемнона" может рассыпаться прямо в море. Чтобы обшивка окончательно не разошлась, пришлось в срочном порядке протягивать под днищем тросы и скреплять ими расшатанный остов. Мера эта была, разумеется, временная. "Агамемнон" нуждался в серьезном и длительном ремонте.
В это время адмирал Худ отправляется в Лондон, где требует от Адмиралтейства немедленного увеличения своего флота в связи с важностью происходящих на его театре военных действий событий. Лорды Адмиралтейства отказывают, ссылаясь на необходимость комплектования флота Северного моря и поддержания военного присутствия в Вест- и Ост-Индии. Разгневанный Худ подает в отставку, которая немедленно принимается. Средиземноморские капитаны, уважавшие своего начальника, были возмущены.
— Жалкое Адмиралтейство! — дал себе волю в узком кругу единомышленников и Нельсон. — Они изгнали лучшего из морских офицеров, чем оказали неоценимую услугу французам!
* * *
Преемником Худа стал адмирал Джон Джервис. Нового главнокомандующего ждали с нетерпением и надеждой на то, что он оживит ход военных операций. О Джервисе на английском флоте говорили как о дельном, предприимчивом, но очень жестком начальнике. Служить под его началом было нелегко. За любое нарушение устава он взыскивал немилосердно. Еще в Лондоне Джервис имел долгую беседу с Худом, который, введя своего преемника в курс средиземноморских дел, дал исчерпывающие характеристики и своим бывшим капитанам. Нельсону Худ дал самые прекрасные рекомендации, заметив, что из этого капитана может получиться прекрасный флагман. А потому, едва прибыв на флот, Джервис сразу же перевел Нельсона с уходящего на покой "Агамемнона" на новый 74-пушечный линейный корабль "Кэптен". Воспользовавшись тем, что новый корабль был недоукомплектован, Нельсон взял с собой немало преданных ему "агамемноновцев".
1796 год был несчастлив для Англии. Республиканская Франция захватила Бельгию. Голландское правительство к этому времени заключило союзнический договор с Парижем. Северные французские границы теперь шли уже по Рейну. Итальянская армия генерала Бонапарта громила в Северной Италии австрийцев. Перед французами пали Савойя, Милан, Тоскана с Ливорно. Решив не испытывать судьбу, добровольно сдалась на милость победителей Генуя. Теперь на очереди оставалось Королевство обеих Сицилий. Король Фердинанд поначалу храбрился, но, когда французские полки подошли к границам королевства, беспрекословно подписал все пункты навязанного ему перемирия.
Король Испании Карл IV (брат короля Фердинанда), объявив войну Англии, тоже решил действовать активнее. Оба брата до поры до времени решили держать планы Карла в тайне от Англии, но не тут-то было. Хитрая и умная леди Гамильтон уже имела немало своих осведомителей в королевском дворце. Вскоре она уже знала, что Фердинанд получил от испанского короля важное послание, которое должно коренным образом изменить ситуацию во всей Европе. Остальное сделали деньги. Подкупленные чиновники быстро сняли копию с письма, и вскоре Лондон уже знал о затеваемом против него альянсе.
Биограф Эммы Гамильтон Нора Лофс так пишет об этой услуге Англии своей героини: "Испания стала союзником Франции. Эмма была одной из первых, кто узнал, что Испания намерена сделать это. Король Фердинанд получил секретное письмо от своего брата, короля Испании, и показал жене, которая рассказала о нем Эмме и даже позволила снять копию. Сэр Уильям передал шифром эту плохую новость в Лондон".
Англия была возмущена предательством вчерашнего союзника.
— Этих вероломных донов следует проучить! — раздавалось всюду. — Почему молчат наши адмиралы? Где наш флот? Где, наконец, армия? Во имя чего мы платим такие высокие налоги?
Однако быстро принять кардинальные меры против испанских ренегатов было не так-то просто. Хотя моря по-прежнему оставались во власти Туманного Альбиона, но берега были уже во власти Франции, а с присоединением к французскому флоту испанского положение дел могло вскоре измениться и на море. В таких условиях Средиземное море могло стать настоящей ловушкой для английских кораблей.
Скрепя сердце Адмиралтейство отослало адмиралу Джервису распоряжение вывести свой флот из Средиземного моря. На произвол судьбы бросалась с таким трудом отвоеванная Корсика и прочие — увы, не слишком многочисленные — союзники. Это было уже признанием своего полного поражения!
Корабли Джервиса разворачивали форштевни к Гибралтару. Нельсон, как и многие другие капитаны, был просто потрясен столь необдуманным решением Адмиралтейства. Крик его души остался для истории:
— В своем ли они уме, эти королевские министры? Они даже не знают, на что способен их флот, — а ведь он может абсолютно все! Как бы я ни хотел увидеть Англию снова, я рыдаю над этим приказом, я обрядился в рубище и посыпал голову пеплом. Приказ покроет позором страну, чей флот может одолеть любого врага. Сколько я видел разных флотов, и ни на одном из них нет таких офицеров и матросов, как у сэра Джона Джервиса. С ним они прославятся!
— Конечно, Горацио, ты абсолютно прав! — кивнул головой его друг и соратник Коллингвуд. — Однако приказ есть приказ, и мы должны его выполнять!
— В Лондоне всё понимают правильно! — отозвался более осторожный капитан Кальдер. — Надо поскорее выбираться из средиземноморской ловушки, пока испанцы не захлопнули ее перед нашим носом!
В высказывании Нельсона сквозила боль за Англию и вера в непобедимость своего флота, однако политическая ситуация складывалась настолько плохо, что впору было искать самого невыгодного мира. Англия оставалась один на один со всей остальной Европой, и помощи ей ждать было не от кого.
2 декабря 1796 года адмирал Джервис собрал свой флот в Гибралтаре. Битва за Средиземное море была проиграна, теперь начиналась битва за Атлантику.
В феврале 1797 года, как и ожидалось, Испания официально объявила войну Англии. Получив известие об этом, лорд Джервис подвел свой флот к порту Кадис, решив продемонстрировать испанцам, что британский лев еще обладает острыми клыками. Почти одновременно вышел в море и испанский флот. Адмирал Жозеф де Кордова спешил на объединение с франко-голландским флотом. Адмиралу сообщили о присутствии неподалеку английских кораблей, но их численность была определена всего в девять вымпелов. Учитывая, что испанский флот насчитывал двадцать семь линкоров и десяток фрегатов, Кордову это известие не испугало.
— Пусть идут! — кивнул он, выслушав донесение. — Наконец-то мы получим возможность достойно отомстить за давние обиды Непобедимой армады!
Кордову подвела разведка. У Джервиса на самом деле первоначально было всего девять линкоров, однако вскоре подошла отставшая эскадра, о которой испанцы просто не успели прознать. Таким образом, Джервису удалось собрать в единый кулак полтора десятка линейных кораблей и несколько фрегатов. И хотя это все равно было многим меньше, чем имели испанцы, зато на кораблях находились опытнейшие моряки, которые просто рвались в бой, чтобы посчитаться с предателями-испанцами. Столкновение двух враждебных флотов с каждым часом становилось все более неизбежным. Приближалось время славы Нельсона, славы, которую он так давно ждал.
Как гласят исторические хроники, 14 февраля, в день покровителя всех влюбленных святого Валентина, в районе мыса Сан-Висенти (в английском произношении Сент-Винсент), что на крайнем юго-западе Португалии, стоял редкий туман. Когда же ветер разогнал его, оказалось, что английский и испанский флоты находятся друг от друга в половине пределов видимости.
Англичане шли единой кильватерной колонной. Испанцы двумя: первая — в восемнадцать кораблей и вторая — в восемь. При этом дистанция между колоннами была опрометчиво большой.
— Штурман! Дайте наше счислимое место! — потребовал Нельсон, не отрывая от глаз подзорной трубы.
— Траверз мыса Сент-Винсент, сэр! — немедленно отозвался тот.
— Адмирал приказывает изменить курс! — доложил вахтенный лейтенант.
Нельсон молча развернул трубу в сторону флагмана Джервиса.
— Все правильно! — кивнул он. — Главнокомандующий хочет разбить большую колонну испанцев до подхода меньшей! Тем более что испанцам мешает ветер!
Обнаружив, что англичан намного больше, чем ожидалось, адмирал Кордова растерялся. Уходить было уже поздно, и он велел выстраивать традиционную боевую кильватерную колонну, уповая на то, что, обладая большей огневой мощью, ему все же удастся удержать Джервиса на почтительном расстоянии, а затем постепенно оторваться от него. О том, чтобы самому атаковать, Кордова даже и не помышлял. Разумеется, и от англичан он ждал такого же построения — в лучших традициях давних англо-голландских войн.
Однако Джервис решил иначе. Он велел поднять сигнал, согласно которому его корабли, шедшие такой же кильватерной колонной, должны были повернуть в сторону испанцев и, пересекая их курс под острым углом, постепенно расчленить неприятельский флот на несколько отдельных групп, окружить их и уничтожить.
Видя, что англичане начинают решительно спускаться на его боевую линию, Кордова отдал приказание максимально сократить дистанцию между кораблями, чтобы не дать англичанам прорезать свой строй.
"Кэптен" Нельсона шел третьим в английской колонне. Вовремя поняв намерение Кордовы, Нельсон принимает отчаянное решение помешать ему. Для этого надо было как можно быстрее выйти из общего строя и обрушиться на испанцев. Дорога была каждая минута, и ждать сигналов с флагманского корабля было уже некогда. И Нельсон решил поступить так, как считал нужным в данной ситуации.
Чтобы понять авантюру, на которую решился Нельсон, достаточно вспомнить, что согласно морскому уставу всякое нарушение капитаном установленного боевого порядка каралось смертной казнью.
"Кэптен" резко поворачивает свой форштевень в сторону от неприятеля и поднимает все паруса. Издалека это выглядит как бегство. Но, поймав ветер, линейный корабль Нельсона тотчас разворачивается и, набирая ход, устремляется прямо в середину испанского флота, корабли которого еще только начали смыкать свои ряды. Спустя четверть часа Нельсон уже был посреди испанцев.
Знаменитый американский военно-морской историк Мэхен так оценивал роль Нельсона в сражении при Сент-Винсенте: "К счастью для Джервиса, Нельсон был на третьем корабле, считая от концевого. Вполне усвоив цель своего начальника, он увидел, что усилиям достичь ее грозит поражение, и, не дожидаясь приказаний, немедленно вышел из линии и направил свой корабль "Кэптен" на пересечение курса передних кораблей противника. В этом своевременном, но в величайшей степени смелом движении, которое чрезвычайно ярко иллюстрирует огромную разницу между отчаянным и бесстрашным поступком, 74-пушечный корабль Нельсона прошел впереди испанского отряда и затем атаковал 130-пушечный "Сантиссима-Тринидад" — самый большой из кораблей того времени". (На самом деле на "Сантиссиме-Тринидад" было в то время 136 орудий.)
Теперь рядом с "Кэптеном" оказались сразу семь испанских линейных кораблей, которые немедленно открыли ожесточенный огонь. Энергичней всех палил из огромных пушек "Сантиссима-Тринидад". На "Кэптен" в одно мгновение обрушились сотни ядер, и, стреляй испанские комендоры более метко, Нельсону пришлось бы плохо. Некоторое время его линкор один выдерживал натиск доброй трети неприятельских кораблей. Однако было ясно, что долго так продолжаться не может. Вся надежда была на то, что Джервис поймет маневр Нельсона и придет к нему на помощь. И он понял его! Главнокомандующий немедленно приказал заднему мателоту "Кэптена" "Экселенту" поддержать Нельсона всем, чем можно.
Энергично паля из пушек, "Экселент" под командованием старого и верного друга капитана Коллингвуда пробился к "Кэптену", следом за ним прорвались еще два линейных корабля.
Согласно официальным отчетам о сражении пушки "Экселента" палили в неприятеля с интервалом в какие-то полминуты, в то время как испанцы могли отвечать всего лишь раз в пять минут. Таким образом, на одно испанское ядро англичане отвечали десятью! Даже учитывая численное превосходство испанцев, ситуация складывалась не в их пользу. Помимо всего прочего, английские корабли, умело сманеврировав, зашли испанцам в корму и теперь буквально вычищали их палубы беспощадным продольным огнем. Не выдержав такого неистового напора, вскоре два испанских линейных корабля спустили свои флаги. Но это было только начало разгрома. Затем Нельсон взял один за другим на абордаж еще два испанских корабля.
Из отчета капитана Нельсона о сражении у мыса Сент-Винсент: "К этому моменту "Кэптен" потерял стеньгу, на нем не осталось ни одного целого паруса, веревки или ванта; штурвал был также сбит, и так как корабль не мог более служить в линии или в погоне, то я приказал капитану Миллеру положить руль вправо и, вызвав команду абордажников, приказал идти на сближение.
Особое рвение, которое делает им честь, проявили солдаты 69-го полка во главе с лейтенантом Пирсоном; они были среди лучших в этом деле. Первым, кто прыгнул на вражеский бизань-руслень, был капитан Берри, бывший мой первый лейтенант, его поддержали со стороны парусного склада, потом солдат 69-го полка, разбив окно верхнего кормового балкона, вскочил туда же, за ним — я со всеми остальными. Двери кают были заперты, испанские офицеры стреляли в нас из пистолей через окна, но, высадив двери, наши солдаты продолжали стрелять, и испанский бригадир упал, отступая к корме.
Пробившись к корме, я увидел, что капитан Берри завладел полуютом, а испанский прапорщик спускает флаг. В этот момент с "Сан-Жозефа" поднялась стрельба из мушкетов и пистолей, нас расстреливали из адмиральской кормовой галереи. Но теперь уже весь корабль целиком был занят нашими бойцами. Примерно семеро моих людей были убиты, несколько человек ранено, испанцев пострадало около двадцати.
Поставив часовых на разных трапах и приказав капитану Миллеру бросить побольше солдат на "Сан-Николас", я направил своих людей на захват этого корабля 1 — го класса, что и было сразу исполнено. Вбежав на грот-руслень, я увидел испанского офицера без оружия, который сообщил мне, что корабль сдается. Эта радостная весть заставила меня выскочить на корму; здесь испанский капитан, преклонив колено, вручил мне свою шпагу и доложил, что смертельно раненный адмирал находится внизу. Я пожал капитану руку и предложил сообщить офицерам и команде, что корабль сдался, что он и выполнил. Итак, на корме испанского корабля 1-го класса я получил шпаги поверженных офицеров — это кажется невероятным — и передал их Уильяму Ферни, одному из матросов с баркаса, который с величайшим хладнокровием сунул их под мышку. Со мной были: капитан Берри, лейтенант Пирсон, Джон Сайке, Джон Томпсон, Фрэнсис Кук и Уильям Фернел — все старые "агамемноновцы", а также другие солдаты и матросы. Так были повержены эти корабли".
(Взятие на абордаж сразу двух кораблей, переходя при этом с одного на другой, английскими остряками было названо "мостом Нельсона".)
Полной победы англичанам добиться, однако, не удалось. Потеряв четыре линейных корабля, остальной испанский флот все же сумел оторваться от неприятеля и уйти в свои порты. Британские корабли были так сильно избиты в сражении, что о серьезном преследовании испанцев не могло быть и речи.
Когда после сражения Нельсон прибыл для доклада к Джервису, то сильно нервничал. Причины для этого были: он нарушил все параграфы морского устава, не подчинился приказам главнокомандующего и дрался с неприятелем исключительно по своему усмотрению.
Джервис встретил Нельсона на корме своего флагмана.
— Я даже не знаю, как вас благодарить за ваш подвиг, мой дорогой Горацио! — сказал он.
И капитан почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Учитывая, что "Кэптен" был разбит буквально в щепы, Джервис велел Нельсону перебраться на менее пострадавший "Иррезистибл" и, не дожидаясь официального повышения в чине и наград, поднять на нем брейд-вымпел младшего флагмана, минуя всякое старшинство.
Последнее сразу же вызвало ропот среди капитанов, и завистники не преминули тут же напомнить главнокомандующему о нарушении Нельсоном целого ряда положений морского устава. Капитан Роберт Кальдер от имени недовольных заявил, что неожиданный для всех маневр Нельсона — это настоящее преступление перед законом. Однако Джервис оказался на высоте.
— Все это так, но если когда-нибудь вы так же нарушите мой приказ, то я прощу и вас! — ответил он.
Нельсон более всего был благодарен своему другу Коллингвуду за оказанную помощь в бою. Между друзьями состоялся обмен любезностями. В записке, которую передал Нельсон, значилось: "Друзья познаются в беде. Эта поговорка как нельзя лучше подтвердилась вчера, когда вы своим благороднейшим и доблестным поведением спасли "Кэптена" от дальнейших потерь".
Коллингвуд не остался в долгу и в ответном послании наскоро начертал растрепанным пером: "Я поздравляю вас с выдающейся ролью, которую вы всегда берете на себя, когда на карту поставлены интересы и честь страны. Небольшая помощь, которую я оказал, значительно усилила мое чувство удовлетворения по поводу разгрома испанцев".
Победа при Сент-Винсенте была нужна Англии как воздух. Только что страна получила две пощечины: Тулон и изгнание флота из Средиземноморья. Лопнула с таким трудом создаваемая антифранцузская коалиция. На островах со страхом ждали вторжения французов, которые уже собрали силы в голландском Текселе.
Победа при Сент-Винсенте обрушила на Нельсона настоящий водопад наград. Через неделю он уже был контр-адмиралом синего флага с одновременным назначением младшим флагманом Средиземноморского флота и рыцарем ордена Бани, а следовательно — и дворянином. Но более всего обрадовался Нельсон большой золотой медали на массивной цепи, которую получили все участвовавшие в битве при Сент-Винсенте старшие офицеры. Он тут же повесил медаль на шею и почти с нею не расставался.
— Такую цепь и такую медаль нельзя получить по связям или купить за деньги! — с гордостью говорил Нельсон. — А потому я всегда буду гордиться ею больше, чем всеми титулами, которыми меня уже наградил и наградит в будущем король!
Что касается присвоения контр-адмиральского чина, то считается, что как раз к моменту сражения при Сент-Винсенте Нельсону подошла очередь на этот чин согласно старшинству. Проверить правомерность этого утверждения не представляется возможным, но более вероятно, что очередь была все же несколько подправлена, чтобы ускорить награждение героя. На это, кстати, намекали и сразу же во множестве появившиеся недоброжелатели, нашедшиеся даже среди участников сражения. Однако вклад Нельсона в победу оказался столь велик, что позволил и Джервису, и лордам Адмиралтейства проигнорировать все жалобы на него.
Друзья и родственники слали полные восхищения поздравительные письма. Фанни мгновенно освоилась с новым положением адмиральши и уже с высоты своего положения наставляла не в меру храброго мужа: "Я, может быть, и смогу как-то пережить это огромное счастье, но что мне сказать по поводу твоих абордажей? До сих пор тебя хранила небесная сила, и ты совершил много отчаянных подвигов. А теперь, хочешь ты этого или нет, но я настоятельно тебя прошу — больше не участвуй в абордажах. Для этого есть капитаны!"
Особенно был горд подвигом Нельсона его отец. Принимая поздравления соседей и старых друзей семьи, он был столь возбужден, что не мог спать. Сыну он писал: "Благодарю Господа всем сердцем, всей благодарной душой за величайшую милость, оказанную мне: он сохранил жизнь моему сыну. Не только мои немногие приятели в Бате, но и люди незнакомые останавливали меня на каждом шагу и говорили добрые слова. Их было так много, что мне пришлось скрыться. Слава, которую ты заслужил благодаря профессиональным знаниям, разумной храбрости и хранившему тебя Провидению, подняла тебя, мой дорогой мальчик, до высот, которых достигают немногие из сыновей; к тому же немногие отцы доживают до того, чтобы такое увидеть. Слезы радости невольно бегут по моим морщинистым щекам. Кто может выдержать такой натиск поздравлений? Имя и подвиги Нельсона на устах у всех жителей Бата, от простого уличного певца до актеров городского театра. Глаза всех сверкают от радости, и грустная Британия заулыбалась, откинув с лица вуаль".
Не был обойден наградой и сэр Джон Джервис, ставший отныне графом Сент-Винсент и увековечивший, таким образом, в своем титуле ничем дотоле не примечательный мыс.
* * *
На фоне всеобщей эйфории от одержанной при Сент-Винсенте победы совершенно неожиданным стало известие о восстании на эскадре, прикрывающей пролив Ла-Манш от французского вторжения. Восстание произошло буквально через пару недель после сражения. Почти сразу к матросам боевых кораблей примкнули матросы Портсмута, а вслед за ними и Плимута. Затем, словно по команде, почти в полном составе восстал базирующийся на Ярмуте флот Северного моря. Капитаны и офицеры повсеместно изгонялись со своих кораблей. Неведомо какими путями, но известие о восстание дошло даже до судов, несущих службу у берегов Южной Африки, и волнения начались и там. Боевые действия на всех морских театрах сразу же затихли. Неприятель получил весьма выгодную передышку, которой, разумеется, не мог не воспользоваться.
Подобного в Англии еще не бывало никогда. В одно мгновение победный флот превратился во врага собственного государства, причем все это случилось в один из самых драматичных моментов его истории!
Честно говоря, в Адмиралтействе уже давно знали, что среди матросов происходит что-то неладное. Еще в 1795 году контрадмирал Паттон прислал в Адмиралтейство меморандум о царящем среди матросов недовольстве жестокими порядками и низким жалованьем. С меморандумом лорды во главе с графом Спесером ознакомились.
— Потерпят! — высказал затем общую мысль первый лорд, и меморандум положили под сукно.
Год спустя забил тревогу некий капитан Пэкинхэм, предупредивший первого лорда, что жалованье матросов из-за инфляции стало настолько мизерным, что возможен бунт. После этого командующий эскадрой адмирал Хау получил подряд сразу несколько писем, предупреждающих о готовящемся бунте. Но и это не вразумило лордов-адмиралов.
Разумеется, что помимо издевательств и нищеты на матросов большое влияние оказали и события в соседней Франции. Вполне естественно, что если здесь тебя не считают за человека, а у соседей такие же, как ты, матросы являются полноправными гражданами и могут заседать хоть в Конвенте, то невольно задумаешься: чем же ты хуже?
Английский историк Г. Маркус пишет: "К весне 1797 года на нижней палубе преобладало всеобщее, имевшее глубокие корни недовольство размерами и сроками выплаты жалованья… Оно выплачивалось все еще в размерах, установленных в царствование короля Карла Второго. В то же время матросы на торговых судах получали в четыре раза больше военных моряков… Существовало недовольство порядком распределения и выплаты призовых денег, питанием, одеждой, отпусками и дисциплиной".
А вот мнение очевидца событий врача Джонсона: "Ни один человек, который смог бы придумать, как попасть в тюрьму, не стал бы моряком. Ибо быть на корабле — это все равно что быть в тюрьме, но вдобавок к этому иметь шанс утонуть… Человек в тюрьме имеет более просторное жилище, лучшую пищу и, как правило, лучшее общество".
Пока в Лондоне думали, что же предпринять для наведения порядка, у матросов появились уже и политические требования: амнистия всем участникам восстания, введение в состав военных судов своих представителей, изменение ряда уставных параграфов, касающихся наказаний, возвращение на корабли офицеров только после голосования каждой кандидатуры среди матросов. Последний пункт был явно позаимствован у французских коллег, которые с началом революции именно таким образом решали судьбы своих офицеров.
Самыми решительными казались матросы, восставшие в Грейт-Норе во главе с мичманом Ричардом Паркером. В свое время его силой забрали на корабль. Благодаря своим способностям и образованию он дослужился до мичмана, после чего ушел с флота. Но с началом войны его вновь забрали на флот. Не чуждый революционных взглядов и пользующийся большим авторитетом среди матросов, Паркер быстро стал настоящим вожаком восстания. Именно по совету Паркера матросы избрали от каждого из кораблей делегатов, которые совместно и принимали все решения. На кораблях поддерживался строгий порядок и соблюдался распорядок дня, было запрещено спиртное и присутствие женщин.
Затем восставшие обратились с письмом в английский парламент. Это уже само по себе было неслыханно, но еще более поразительным был сам текст этого матросского письма: "Соотечественники! Нам нужно объяснить свое поведение. Министры его величества знают, что наши намерения исходят из закона гуманности, чести и безопасности народа, с давних пор брошенных под ноги теми, кому следовало бы быть его друзьями и защитниками собственности и законов.
Пресса допускает ложь и заставляет вас верить вещам, столь же далеким от наших целей, как далеко поведение правителей от чести и приличий. Мы, несшие тяготы утомительной и позорной войны, — станем ли мы жертвами тиранов, которыми подлые мошенники, раззолоченные и разжиревшие, утопающие в изобилии и роскоши, намерены обременить вас?
Мы, взбиравшиеся среди бурь и военной грозы по качающимся снастям на смертельную высоту гнущихся мачт, — будем ли мы терпеть, чтобы с нами обращались хуже, чем на улицах Лондона с собаками?
Мы, кто в яростной схватке сбивали и покоряли гордого врага, защищая берег от нашествия, ваших детей от смерти и ваше имущество от грабежа, — будем ли мы марионетками в руках своры людей, добывших титулы, награды и богатство благодаря нашим рукам? Нет! Настал век разума наконец! Мы долго пытались найти в себе человека, теперь мы себя нашли.
Мы бесконечно далеки от мысли о ниспровержении правительства нашей любимой родины. Мы самого высокого мнения о нашем короле, и мы убеждены, что не по его указанию принимаются против нас меры, дабы лишить нас прав человека.
Соотечественники! Вы и отдаленно не можете представить условий, в которых мы живем уже не один год. В Риме были Нерон и Калигула, но они есть и во флоте Британии. Без следов добродетели, способностей, образования, они позволяют себе позорные жестокости над теми, кто из-за нужды или патриотических чувств поставлен под их власть. Они пребывают под светилом благополучия, а мы — незачем объяснять, кто мы, — работаем под страхом мучений, которые только может придумать бесчеловечный скот.
Матросы Британии — львы великодушные и благородные. Никто не должен причинять им вреда. До сих пор мы работали для вас и для нашего короля. И теперь мы вынуждены подумать о себе. Многие из нас были в плену и с начала войны не имели ни фартинга. Разве мы не имеем права на жалобу? Да прикажет король уплатить нам, и огорчение, которое мы доставили ему, будет уничтожено, и мы с энергией приступим к любимому делу для защиты нашей родины. Но до вашего согласия на наши требования мы решили остановить всю торговлю и перехватить все продовольствие ради нашего существования.
Военное командование повысило себе плату, чтобы закрепостить и оскорбить нас. Но нас не испугать! Наш девиз: "Бог и мое право!" (Этот девиз начертан на гербе Англии. — В. Ш.), и мы презираем попытки обмануть нас. Мы не склонны следовать примеру соседней страны, хотя и могли бы. Но мы хотим лишь добиться того, чего требуем, пусть даже дорогой ценой.
Соотечественники! Мы открыли проделки правительства, снабжающего наших врагов товарами. Возможно, что спустя несколько дней мы придем к большому открытию. Дорогие соотечественники! Мы ваши преданные и любящие братья!"
Не считаться со своим восставшим флотом английское правительство не могло. Полным ходом шли боевые действия, и надо было что-то срочно решать. Поэтому парламент в считаные дни принимает закон об удовлетворении части требований восставших, и в первую очередь — об увеличении им денежного содержания. Затем король подписал указ об амнистии всем участникам восстания. Указ зачитали на кораблях и продемонстрировали матросам королевскую печать. Накал восстания сразу спал. Среди матросов начался разброд: одни хотели продолжать борьбу, другие, которых было большинство, считали, что уже добились своего, и продолжение мятежа считали опасным делом. Постепенно офицеры возвращались на корабли и брали власть в свои руки. Вскоре порядок в британском флоте был восстановлен. В Лондоне вздохнули спокойно — и тотчас же забыли о дарованной амнистии, среди матросов начались повальные аресты.
Предвидя такое развитие событий, зачинщики восстания бежали в Голландию и Францию. Не бежал лишь Ричард Паркер, безусловно, понимавший, что ему пощады не будет. Так оно и случилось.
8 течение трех месяцев на борту линейного корабля "Нептун" шли заседания военного суда. В результате вынесенных приговоров были повешены 25 человек, несколько сотен избиты плетьми. К повешению был приговорен и Паркер, державшийся на суде с большим достоинством. Он отказался просить короля о помиловании и 30 июня 1797 года был вздернут на рее "Нептуна".
Что касается флота графа Сент-Винсента, то матросские волнения не обошли стороной и его. Однако энергичному командующему все же удалось удержать власть в своих руках.
9 июля 1797 года он собрал весь свой флот у Кадиса. Команды были выстроены на палубах. Затем на виду всего флота на флагманском "Сент-Джордже" были повешены четверо зачинщиков.
Было воскресенье, а согласно старой английской традиции в этот день казни никогда не проводились, но Сент-Винсент так спешил расправиться со смутьянами, что наплевал на все традиции. Часть офицеров во главе с младшим флагманом вице-адмиралом Томпсоном возмутились таким неуважением к неписаным флотским законам. Томпсон написал главнокомандующему письмо, в котором просил не нарушать установленных порядков и не осквернять воскресенье казнями.
— Мне не нужны слюнтяи! — в бешенстве топал ногами Сент-Винсент, прочитав письмо своего младшего флагмана. — Я лишаю его права командования! Пусть немедленно спускает свой флаг!
В тот же день вице-адмирал Томпсон был лишен своей должности и отозван в распоряжение Адмиралтейства. Казни состоялись в точно установленное время. Что касается Нельсона, то он был полностью на стороне своего главнокомандующего.
— Какая разница, в какой день вешать! — возмущался Нельсон тем же воскресным вечером в адмиральском салоне "Сент-Джорджа". — Главное, чтобы наказание свершилось! Будь сегодня даже не простое воскресенье, а Рождество, то вожаков восстания все равно следовало бы казнить!
— У восставших ныне остался последний оплот — порт Грейт-Нор, но и там их усмирят в течение нескольких дней! — удовлетворенно заметил граф Сент-Винсент.
— Сэр! — вскочил со своего стула Нельсон. — Я посчитал бы за честь командовать кораблем, который вы отправите на усмирение мятежников!
— Там управятся и без нас! — хмыкнул адмирал, пристально поглядев на своего подчиненного.
(Пройдет совсем немного времени, и Нельсон все же запятнает свое имя казнями, причем такими, в которых не было никакой необходимости.)
— С матросским мятежом мы сегодня покончили, но меня волнуют мои офицеры! — поморщился граф Сент-Винсент. — Я боюсь неосмотрительных разговоров среди них и вредной привычки обсуждать полученные приказания!
На требование Лондона объяснить свое поведение относительно воскресных казней Сент-Винсент ответил: "Я надеюсь, что епископы не осудят меня за осквернение воскресенья… Преступники просили дать им пять дней для приготовления к смерти — за эти дни они успели бы организовать еще пятьсот заговоров".
В этих строках — истинная причина торопливости Сент-Винсента. Главнокомандующий был просто не уверен в своих командах и боялся новой вспышки неповиновения. Для этого следовало произвести публичную казнь вожаков, и как можно быстрее.
Свой контр-адмиральский флаг Нельсон поднял в те смутные дни на 74-пушечном линейном корабле "Тезей". Адмирал Джервис заставил Нельсона принять именно "Тезей" не случайно. В недавнем всеобщем матросском бунте команда "Тезея" была одной из заводил.
— В средствах не стесняйтесь! — наставлял Джервис Нельсона. — Если будет надо, перепорите хоть всю команду! Не поможет — вешайте! Я заранее одобряю все ваши действия!
Однако никого наказывать Нельсону не пришлось. Едва он ступил на палубу своего нового флагмана, как обнаружил подброшенное письмо. Открыв его, контр-адмирал прочитал: "Да сопутствует успех адмиралу Нельсону! Благослови Бог капитана Миллера! Спасибо за офицеров, которых над нами поставили. Нам хорошо сейчас и спокойно, а если будет нужно — отдадим за вас каждую каплю крови, что течет в наших жилах. Прославим имя корабля так же, как славится имя его начальника!"