Олдер

Двенадцать лет назад…

Этим вечером в корчме «У висельника», расположенной аккурат рядом с Рыночной площадью Милеста было на диво шумно и людно – вино лилось рекой, а здравницы сменялись смехом и подначками. Сотники «Доблестных» и «Карающих», вернувшись из похода на Триполем, отмечали победу Амэна.

Красуясь друг перед другом, ратники заказывали больше, чем могли выпить или съесть, и платили серебряной монетой за каждый, сорванный с губ хорошеньких подавальщиц поцелуй, а те, в свою очередь, хоть и награждали сотников жаркими взглядами из-под ресниц, притворно вскрикивали, если воины усаживали их к себе на колени…

Разорвав долгий поцелуй, Олдер вложил в потную ладошку служанки монету и спросил:

– Ну, так кто лучше целуется – я или Кортен?

Служанка потупила глаза, прошептав:

– Мне трудно решить… – и тут же притворно тяжело вздохнула, из-за чего ее пышная грудь призывно заколыхалась.

– То же самое ты говорила три поцелуя назад! – нахмурился сидящий по левую руку от Олдера Кортен – затянувшееся по вине служанки шутливое состязание уже начало его злить, а Остен усмехнулся:

– Не томи, девочка. Никто не будет на тебя в обиде за правду.

– Ну, раз не в обиде… – подавальщица вновь потупила глаза, но уже в следующий миг проворно выбралась из-за стола и, отбежав на пару шагов от спорщиков, объявила:

– Лучше всего целуется вон тот «Доблестный» – за столом у входа слева!

Выпалив это признание, служанка поспешила удалиться. Кортен прошипел ей вслед «стерва», а Олдер громко рассмеялся… Впрочем, уже через минуту его смех оборвался так же резко, как и начался – и Остен, внезапно помрачнев, придвинул к себе уже наполовину пустой кубок…

Последние несколько лет он избегал таких вот сборищ, предпочитая им тихие посиделки с Ириндом или Дорином, но теперь ему не помогали развеяться ни тихие беседы, ни работа над устройством поместья… Именно поэтому он и принял приглашение, пришел в корчму за весельем, а оно бежит от него, и на душе по-прежнему пусто и мерзко.

Допив кубок, Олдер вновь плеснул себе вина и опустил голову… По правде сказать, он думал, что поквитавшись, наконец, с Лемейром за убийство тем семьи Ирташа, почувствует облегчение, но теперь Олдеру казалось, что он измарал руки в навозе… И то сказать: отвратный был ублюдок – трусливый, и от того еще более жестокий и подлый. Остен при всем желании не мог добраться до него напрямую, не нарушая устава – Лемейр оставался верным псом и любимцем своего хозяина, который покрывал все его мерзости…

Пришлось выжидать несколько лет, чтобы потом, сыграв на жадности, выманить Лемейра с двумя его закадычными дружками из лагеря и привести в заранее условленную ловушку. Антар, которому Олдер за эти годы стал доверять почти что безоговорочно, помог сплести сети и в этот раз, словно бы случайно оговорившись о спрятанном в горах кладе, который он почуял благодаря своему дару. Дальше все было просто и предсказуемо – охваченный жаждой наживы Лемейр не стал делиться новостями с хозяином и поспешил ускользнуть из лагеря вслед за Антаром. Десятник пришел к укромной пещере точно телок на веревке: он намеревался схватить Чующего, но вместо этого угодил в засаду сам.

Двое приятелей Лемейра умерли почти мгновенно, и вот тут стало ясно, что привыкший безнаказанно глумиться над другими десятник боялся собственной смерти больше огня. После гибели дружков, он, сообразив, что убежать не удастся, не придумал ничего лучше, как грохнуться на колени, вымаливая пощаду не только у Олдера, но и у Антара, и сваливая вину на своих приятелей…

Ох, не так, совсем не так виделась Остену эта расплата. За все эти годы он привык считать десятника врагом – хитрым и изворотливым, а теперь видел перед собою мокрицу… Обожравшуюся чужой кровью пиявку, получившую власть лишь потому, что выгодно устроилась и не переставала вылизывать хозяйские сапоги.

Карать такое не имело смысла, но Олдер все же довел первоначальный план до конца – так или иначе, Лемейр не заслуживал легкой смерти, вот только предстоящее десятнику наказание было уже не расплатой за содеянное, а казнью… Пытки скрученного по рукам и ногам Лемейра продолжались несколько часов и закончились так, как и положено – грязной и мучительной смертью. Когда же дыхание десятника оборвалось, Остен, в последний раз взглянув на дело своих рук, вышел из пещеры – он, по возможности, вернул Лемейру ту боль, что тот причинял другим, заставил его почувствовать то, что ощущали его жертвы… Десятник, конечно же, не понял причины своих мучений, но это было уже не так уж и важно…

Вызванный с помощью искры магии обвал надежно укрыл тела, остальные следы уже запутал Антар – теперь разобраться в том, куда исчез Лемейр, не смог бы даже опытный колдун… Долг за Реймет наконец-то был оплачен, но никакого облегчения Олдер не испытал. Более того, навалившийся на плечи Остена камень словно бы стал втрое тяжелее, и он, вернувшись в лагерь, напился так, как не напивался до этого никогда… Утром же, с трудом разлепив опухшие веки, Остен спросил у неизменно спокойного, уже занятого чисткой доспехов главы, Антара.

– Осуждаешь?

Вместо ответа Чующий отложил работу, встал, и, подойдя к Олдеру, протянул ему плошку с каким-то неприятно пахнущим отваром:

– Выпейте, глава. Полегчает…

Остен почти что машинально принял ее, покрутил в руке… И вновь посмотрев на Антара, произнес утвердительно:

– Значит, осуждаешь…

После этих слов Чующий наконец-то поднял взгляд на своего главу:

– Скорее – сопереживаю… Даже справедливая казнь – нелегкая ноша. Так убивать – тяжело. Особенно – если чужая боль не приносит радости…

Олдер отпил из плошки, поморщился – от терпкой горечи отвара у него сводило скулы, а слова Антара вызвали в душе лишь глухое раздражение:

– Ты решил жалеть меня, Чующий?.. Выйди вон…

Антар повиновался без слов, но покой к Остену не вернулся ни тогда, ни на следующий день… Смерть Лемейра не отменяла свершившегося и не могла вернуть к жизни погибших. Олдер обещал Ирташу спасти, но смог лишь покрыть кровью насильника кровь тех, кого десятник сжил со света… Да и искупала ли в полной мере смерть Лемейра, то, что свершилось?.. Ясного ответа на этот вопрос у Олдера по-прежнему не было…

От черных мыслей Остен уже давно привык спасаться, взвалив на себя целый ворох дел, но когда и это привычное лекарство не помогло, решил опробовать другой способ… И, похоже, тоже безрезультатно – на этом празднике он так и остался лишним, его веселье было насквозь лживым, а радостные рожи сослуживцев вызывали у Олдера лишь одно желание – припечатать их кулаком…

Пока Остен боролся с растущим, точно на дрожжах, раздражением, между пирующими подле него сотниками неожиданно вспыхнул спор, перемежаемый чем-то, похожим на жалобы, и Остен невольно прислушался к словам командующего пятой сотней «Доблестных» Рогги…

Тот же, в свою очередь, продолжал развивать идею о том, что из-за старых, крепко держащихся на своих местах тысячников, молодым воинам нет хода ни на службе, ни в жизни. За примерами далеко ходить не надо – сам Рогги повышения не видит вот уж пятый год, а на днях его еще и жестоко обошли со сватовством – глава рода Кайри счел, что тысячник Тордан станет лучшей партией для его дочери, чем какой-то сотник… А между тем их семьи были дружны испокон веков…

Олдер слушал жалобы Рогги, играя желваками на скулах. Тордана он знал по отзывам о нем Иринда и уважал хотя бы потому, что давно усвоил – заслужить доброе слово от ворчливого, старого «Карающего» действительно непросто… С Рогги же Олдеру довелось повоевать рядом, и по поводу его талантов Остен мог сказать лишь одно – если бы не семейные связи, то и сотником Рогги вряд ли бы стал…

Между тем среди пирующих нашлись и сочувствующие Рогги – зачастую, такие же, мелочные завистники, как и он сам. Они стали напропалую вспоминать обиды – как явные, так и мнимые, и Рогги, благодаря их поддержке, горячился все больше и больше, утверждая, что Тордан получил девушку едва ли не обманом… Когда же он повторил это в тридцатый раз, Олдер не выдержал. С треском поставил пустой кубок на стол:

– Если бы эта девушка действительно была тебе дорога, Рогги, ты не отступился от нее так просто… А ты убежал, поджав хвост, и теперь скулишь здесь, точно побитая шавка!.. Глава Кайри сделал правильный выбор…

Рогги дернулся от этих слов, точно от пощечины:

– Это не так. Если бы у Тордана было меньше денег и влияния… Если бы он не закрыл мне ход по службе…

Закончить очередную жалобу Рогги так и не успел, потому как Олдер, чуть сощурив глаза, немедля передразнил его:

– Если бы ты, Рогги, был хоть немного решительнее и умнее… Если бы имел хоть каплю смелости… Перестань обвинять других в собственной слабости, Рогги. Если бы не она, то ныне чужая невеста была бы твоей…

После этих слов воцарилась тишина – предчувствуя ссору, сотники примолкли, переводя взгляды то на выпрямившегося, вскинувшего голову Олдера, то на бледного от досады, кусающего губы Рогги… Казалось, еще мгновение, и вызов таки будет брошен, и к ночному веселью и вину добавится звон мечей и кровь поединщиков… Но Рогги, встретившись взглядом с недобро сощурившимся Остеном, отвел глаза и сказал:

– Ты просто не был на моем месте, Олдер… Поэтому не понимаешь…

– Если бы я был на твоем месте, девушка была бы моей! – Олдер, поняв, что задать трепку болтуну так и не выйдет, пренебрежительно фыркнул и уже собирался было отвернуться, как Рогги все же набрался смелости и сказал:

– Это всего лишь пустые слова, Олдер… Спорим?

– Спорим! – по губам Олдера скользнула улыбка. Вызов все же прозвучал, и хотя он был не таким, как рассчитывал Остен, он все равно проучит это ничтожество. – Вот только чужих невест отбивать невместно, а потому спрошу у собравшихся – какие нынче красавицы на выданье?

Вопрос Олдера был встречен одобрительным гулом всей, уже изрядно захмелевшей компании. Тащиться на улицу и молча наблюдать за чужой схваткой, было не так весело, как перебирать невест, и уже через несколько мгновений с разных концов длинного стола полетели предложения. Один лишь Кортен не принял участия в новой забаве – придвинувшись ближе, он шепнул на ухо Остену.

– Пока не поздно, откажись от этой затеи, Олдер… С твоим плечом завоевать сердце девушки будет непросто…

Но Олдер на это предостережение даже головы не повернул, лишь уточнил сухо:

– Мое плечо? А что с ним не так?

– Все так, но оно же у тебя… Ты же… – не зная, как правильно подобрать слова, чтобы не нарваться на новый вызов, Кортен смущенно умолк, а Остен горько усмехнулся:

– Кривоплечий… Спасибо, что напомнил… – уже в следующее мгновение улыбка Остена стала шире, и он, зло блестя глазами, обратился к пирующим:

– Все те невесты, что вы перечислили, мне не подходят. Я посватаюсь лишь к самой красивой девушке во всем Амэне!

– У которой будет самый спесивый родитель! – прокричал кто-то с дальнего конца стола, а Олдер заказав еще вина, оборотился к гуляющим. – Ну что, есть такая на примете?

Принесенное вино изрядно подогрело спорщиков и перемежаемое хохотом, весьма подробное, обсуждение спесивых глав семейств, а так же грудей, ног и лиц амэнских красавиц затянулось далеко за полночь. Тем не менее, выбор был сделан…

Утро наградило Олдера головной болью, и он, умываясь, подумал о том, что с подобным времяпровождением стоит прекращать, ведь толку от него ровным счетом никакого… Холодная вода между тем, уняла ломоту в висках, прояснив мысли, и Остен, вспомнив окончание гулянки, усмехнулся…

Ириалана из рода Миртен была единогласно признана сотниками самой красивой и желанной девушкой во всем Амэне. Было ли это действительно так, Олдеру лишь предстояло узнать, а вот о Дейлоке Миртене он был наслышан. Опытный царедворец – скорее, хитрый, чем умный, изворотливый, как уж, он уже много лет оставался фаворе. Ириалана была его единственный ребенком и наследницей немалого состояния, но хотя уже и достигла девятнадцати лет, все еще не была обручена – Дейлок никак не мог найти выгодного жениха. В последнее время, правда, ходили слухи о том, что Дейлок Миртен сблизился с Гейбером Суреном – уже пожилым, но сказочно богатым вельможей, бывшим к тому же дальней роднею Владыки Арвигена… Но это, опять же, были всего лишь слухи… Впрочем, один вывод из них можно было сделать – заполучить Ириалану можно было лишь склонив на свою сторону ее отца, а это было непростой задачей…

Что мог предложить Олдер старому царедворцу?.. Знатность рода? Так отец Олдера был младшей ветвью Остенов… Земли?.. У Дейлока их намного больше… Свой меч и будущее победы?..

Раздумывая, Олдер медленно покачал головой: поступить так, как положено – заручиться поддержкой главы рода Дорина и попросить его вести переговоры со спесивым и самолюбивым Миртеном, Остену мешала гордость… Да и условия спора в этом случае вряд ли бы были соблюдены… А потому, приведя себя в порядок, Олдер отправился не к двоюродному брату, а к всезнающему Иринду…

Старый «Карающий», услышав озвученную Олдером просьбу, долго возмущался и вопрошал, на кой ляд Олдеру понадобились раскрашенная кукла и спесивый кабан, в качестве тестя? Не лучше ли было – коль уж так приспичило жениться, выбрать в супруги не капризный, избалованный родителем цветок, а скромную, воспитанную в строгости девушку, которая действительно станет хорошей женой и хозяйкой поместья?..

Олдер не стал таиться от бывшего наставника и рассказал ему о своем споре. Результатом этого признания стал новый ворох возмущений и нравоучений, но потом Иринд, в который раз назвав Остена глупцом, все же рассказал ему все то, что знал о Дейлоке и его связях. Олдер же, выслушав как брань, так и откровения старика с самым смиренным видом, покинул жилище Иринда с четким осознанием того, что надо делать. Сложившийся в голове Остена план опять был верхом дерзости, но Олдер верил в свою удачу.

…Было уже обеденное время, когда вернувшемуся из твердыни Владыки и теперь разбирающему присланные ему отчеты из имений Дейлоку Миртену доложили о неожиданном визитере. Если бы не вовремя прозвучавшее «Остен», Дейлок велел бы выпроводить незваного гостя прочь, но с представителями древних, хоть и редко появляющихся при дворе родов следовало считаться, и потому Дейлок, со вздохом отодвинув от себя бумаги, велел провести гостя во внутренний сад.

Сам Миртен едва успел спуститься вниз, как в одном из выходящих во внутренний дворик коридоров раздались четкие, уверенные шаги, а еще через пару мгновений в сад, отодвинув плечом замершего, чтобы представить гостя, слугу, вошел молодой воин в куртке «Карающих». Судя по нашивкам – сотник. Сожженный солнцем в походах до черноты, высокий и жилистый, но с испоганенной кривыми плечами выправкой…

– Я, Олдер из рода Остенов, рад видеть тебя во здравии, Дейлок Миртен. – чуть хрипловатый голос просителя (а в том, что сотник явился к нему с какой-то просьбой, Дейлок не сомневался ни на минуту) звучал уверенно и спокойно… Даже слишком уверенно, и Дейлок, буркнув:

– Взаимно… – даже не предложил гостю присесть, а сухо осведомился. – Что тебя сюда привело, Остен?

Сотник чуть склонил голову, пряча в уголках губ усмешку.

– Я слышал, что у тебя, достопочтимый Дейлок, возникли трудности в поисках достойного жениха для твоей прекрасной дочери. Я пришел разрешить их.

– Что? – от такой наглости Миртен на несколько мгновений онемел… Нет, конечно, всему Амэну известно, что такое Остены. Испокон веков этот древний род жил войной, служа славе и мощи Амэна на ратном поле. Начертанный же на их гербе с коршуном девиз – «во внезапности – победа» – лучше всего пояснял склад характера представителей этого достойного семейства… Но тут, похоже, внезапность перепутали с наглостью…

– О каких затруднениях ты говоришь, Остен? – оправившись от неожиданности, Миртен поудобнее устроился в кресле, и, сложив руки на объемистом животе (что поделать, чревоугодие было слабостью вельможи), наградил молодого сотника неприязненным взглядом, который должен был, по замыслу Миртена, несколько умерить пыл гостя… Да не тут-то было. Остен лишь тряхнул головой, и сказал, улыбаясь уже в открытую.

– О тех самых, уважаемый Дейлок. Вашей дочери уже девятнадцать. Еще немного, и она окажется перестарком…

– Не окажется – я уже почти сговорился с Гейбером Суреном. – вновь попытался осадить заявившуюся к нему в дом темноволосую чуму Миртен, но «карающий» даже не подумал сдавать позиции. Более того – пошел в атаку.

– Вы и сами, уважаемый Дейлок, знаете, что это не лучший выбор. Гейбер, конечно же, богат, но слишком мнителен и ненадежен. Он не станет для вас надежным союзником, к тому же – родство с Владыкой, палка о двух концах…

После такого поворота Дейлок онемел второй раз, ведь Остен походя, озвучил все его сомнения касательно союза с Гейбером, а молодой сотник между тем продолжал говорить.

– Что же касается достопочтимого Сужема, то он уже давно и верно женат на винном бочонке, а из-за бесконечного мотовства его владения уже уменьшились на треть – не думаю, что вы заходите отдать приданое дочери в такие руки. Итого, двое из претендентов уже не подходят. Остается лишь Горин. Он молод, знатен и состоит в замковой страже. Чем не жених? Но есть и одно но – в нем нет нужной смелости и огня, так что все его продвижение по службе закончится тем, что он будет выносить ночной горшок нашего Владыки. Не более…

К этому времени Дейлок уже достаточно пришел в себя и, вскинув руки в протестующем жесте, сказал:

– Стоп… Я уже понял, что ты подготовился, придя ко мне, но скажи – что такого можешь предложить мне ты?.. Одного союза с семьею Остенов мне не достаточно…

Сотник вновь усмехнулся:

– Я знаю это, уважаемый Дейлок… Я не стану ничего говорить о союзе с Остенами, хотя бы потому, что не имею такого права – мой отец был младшим в роду… Но я могу предложить тебе свой меч и свои победы.

Пока их немного, но за участие в сражениях я уже был отмечен Арвигеном, а дарованные им земли увеличили мое состояние на треть. И это только начало – не далее, чем через два года, я сменю нашивки сотника на знаки тысячника…

– Это все слова! – Дейлок, решив, что уже и так позволил набивающемуся в женихи к его дочери Остену слишком много, вновь поднял руку в протестующем жесте. – Таких, как ты, в войсках нашего Владыки больше, чем надо… А твой меч?.. Что он может?.. Мне нужен умный союзник, способный защитить меня от недоброжелателей и завистников, а не наглый, живущий войною щенок! Ты…

Дейлок хотел сказать что-то еще, но, встретившись взглядом с черными глазами Остена, внезапно поперхнулся первым же словом. В одно мгновение лицо сотника изменилось, застыв, точно маска из темной бронзы, а глаза оборотились бездонными, страшными провалами, от которых невозможно было отвести взгляд… Губы маски неожиданно шевельнулись, и до слуха Дейлока донеслись странные, чужеродные слова, складывающиеся в зловещий шепот, а вслед за ними пришла боль…

Вначале закололо сердце, а виски словно бы сжало железным обручем, потом боль растеклась огненной лавой по груди и голове. Дейлок хотел было закричать, но из сведенного судорогой горла вырвался едва слышный хрип. В глазах потемнело… Борясь с удушьем, Дейлок судорожно открывал рот, точно выброшенная на берег рыба, но когда вельможа с ужасом осознал, что еще немного, и он умрет, боль и удушье отступили точно по волшебству…

С трудом отдышавшись, Дейлок вытащил платок и, промокнув мокрое от липкого пота лицо, молча, воззрился на по-прежнему излучающего безмятежное спокойствие Остена. Тот же, поймав взгляд вельможи, едва заметно усмехнулся.

– Если бы я затянул петлю потуже, этот припадок закончился такой же смертью, какая бывает от чрезмерного прилива к голове… Удар – не такая уж и редкость среди сановников… Особенно – если они склонны к чрезмерному чревоугодию…

Дейлок судорожно вцепился пухлыми пальцами в ручки кресла и прохрипел:

– Ты хочешь сказать, что владеешь колдовством?..

Олдер с показным равнодушием пожал плечами:

– Я в полной мере унаследовал семейный дар.

После этих слов Дейлок почувствовал себя так, точно ему за шиворот уронили кусок льда – Остен действительно подвел его к самому краю… А мог бы и толкнуть за грань – с колдуна станется, и первый пример этому – сам амэнский Владыка, развлекающийся бесконечными интригами, и пьющий страх приближенных, точно дорогое вино… Обрывки мыслей закрутились в голове Дейлока безумным хороводом, но потом вельможа, справившись с приступом паники, осторожно спросил:

– Почему ты выбрал именно мою дочь, Остен? В Милесте хватает семейств, для сватовства к которым тебе не пришлось бы устраивать все это действо?

Глаза Остена чуть прищурились:

– Здесь нет никакой тайны – уважаемый Миртен. Вначале был обычный спор, но потом, узнав то, что о вас говорят сведущие люди, я решил, что мы можем быть полезны друг другу…

Как только с губ Олдера сорвалось слово «полезны», Дейлок облегченно вздохнул – слова Остена явно указывали на то, что перед Миртеном стоит не безумец или – того хуже, какой-нибудь сумасшедший от страсти влюбленный (руки Ириаланы просили и такие), а умный, преследующий свои, пусть пока и неясные цели человек, с которым можно и нужно договориться… За долгую жизнь при дворе Дейлок поднаторел в самых разных союзах и сделках, так что такие вещи он чувствовал едва ли не нутром… Иметь же в союзниках сильного Знающего было выгодно – никто в роду Митрен не обладал подобными способностями, а нанять для своих нужд можно было в лучшем случае среднего колдуна… Вот только веры таким наемным отребьям у Миртена не было ни на грош… Тут же, похоже, ему неожиданно выпал шанс обзавестись выгодным союзником… Ощутив под ногами знакомую, твердую почву, Миртен мгновенно почувствовал себя увереннее, и спросил:

– Значат ли твои слова, то, что дар, которым ты владеешь, послужит и моим интересам?

Остен склонил голову – именно так, как и положено просителю:

– Вы все поняли верно, уважаемый Дейлок…

Видя такое смирение, Миртен слабо улыбнулся.

– Это хорошо… Но что нужно тебе нужно от меня – за исключением дочери, конечно…

– Ваше влияние… – Олдер снова поднял голову и Дейлок, вновь ощутив пристальный, тяжелый взгляд Остена, снова почувствовал себя неуютно. – Мне нет дела до дворцовых интриг, но я уже видел, как военачальники становятся заложниками чуждых им игр сановников и вельмож… Я хочу просто спокойно делать то, что умею – приумножать в походах славу Амэна, но когда я стану тысячником, мне понадобится союзник среди советников Владыки… Я осознаю – что пока – это просто слова. На войне может случиться всякое, но если я умру, вы спокойно отдадите Ириалану замуж во второй раз. Если же она к этому времени понесет от меня ребенка, то он, скорее всего, унаследует мой дар, так что вы в любом случае окажетесь в выигрыше…

Когда Олдер закончил говорить, в саду ненадолго воцарилась тишина, а потом Дейлок, одарив Остена совершенно новым, оценивающим взглядом, произнес:

– Я думаю, что нам стоит все подробно обсудить, Остен… – и, мгновенно входя в роль любезного хозяина, добавил: – Присаживайся, сейчас я потороплю своих сонь, чтобы они принесли вина…

Дальше сговор между Олдером и Дейлоком шел уже так, как положено, и через два дня Остен был представлен своей невесте. Вот тогда то и произошло то, чего не ожидали ни Миртен, ни сам, поставивший все правила сватовства с ног на голову, сотник.

…Когда Олдер увидел неторопливо спускающуюся к нему по лестнице Ириалану, то понял, что ему бессовестно солгали. Завоеванная им невеста была не только самой красивой девушкой Амэна, но и всего Ирия. Такого совершенства лица и тела Остен, уже давно успевший оценить прелести многочисленных, благосклонных к щедрым на деньги и ласку воинам, красоток, не видел никогда.

Стройная, тонкая, но при этом наделенная самыми соблазнительными формами фигура, плавные движения, лилейная кожа и белокурые, роскошные волосы. Лебединая шея и чистое, безупречное лицо. Нежные губы восхитительного, чуть капризного рисунка, правильный нос и большие, ярко-голубые глаза под изогнутыми луком бровями…

Одетая в светлое, расшитое серебром платье подчеркнуто-простого кроя, Ириалана казалась сошедшей с небес Звездной Девой – ее сияющая красота была просто ослепительной, и Олдер, не в силах противостоять этому блеску, не только ослеп, но и и оглох почти ко всему…

Удивление и возмущение слишком поздно узнавшего о дерзкой помолвке двоюродного брата Дорина, шепотки за спиной, сбежавший из Милеста, дабы не платить проигрыш, Рогги прошли как-то мимо Олдера, ни капли его не взволновав.

Остен жил ожиданием грядущей свадьбы и считал каждый час до следующей встречи с Ириаланой… Ири… Именно так Остен называл свою невесту, а прикосновение к ее тонким пальчикам, кажущимся совсем детскими в загрубелых, мозолистых ладонях сотника, делало его счастливым…

Много позже, воскрешая в своей памяти события того времени, Олдер не раз пытался вспомнить, о чем они говорили, но в памяти остались лишь обрывки малозначащих, подходящих к случаю фраз, удушливый запах распустившихся во внутреннем дворике цветов и улыбка Ириаланы…

Совершенно особенная, как ему тогда казалось… Вначале Ири опускала глаза, и видно было, как трепещут ее длинные, загнутые вверх ресницы, а потом в уголках розовых губ девушки зарождалась улыбка – робкая, точно утренняя заря… И подобно той же заре, она с каждым мгновением становилась ярче…

Именно эта улыбка и была ответом Ири на большинство вопросов Олдера. По хорошему, сотнику следовало насторожиться уже тогда, но он, охваченный водоворотом чувств, все списывал на стеснительность своей невесты…

Между тем, подготовка к свадьбе шла полным ходом. С деньгами, несмотря на то, что торжество грозило стать на редкость пышным, затруднений не возникло. Часть расходов, решив, что подобный союз пойдет на пользу всем Остенам, взял на себя Дорин. Олдер согласился с этим – ему еще предстояло обустроить поместье так, чтобы Ири чувствовала себя на новом месте не хуже, чем дома, а это уже само по себе было непростой задачей, ведь Миртен купался в роскоши…

До свадьбы оставалось всего две недели, когда Дейлок, неожиданно для Олдера и Дорина, еще больше расширил и так не малый список гостей, взяв на себя немалую часть расходов, а Олдера стал прилюдно именовать дорогим зятем. Это было странно, но над причиной столь неожиданной любви Миртена к будущему родственнику долго ломать голову Остенам не пришлось.

Разгадка странного поведения Дейлока оказалась до обидного проста, хоть и узнана из третьих рук. Во время одного из малых советов князь Арвиген, подняв голову от бумаг, одарил Дейлока холодным взглядом своих змеиных глаз и поинтересовался, правда ли то, что он отдает свою единственную дочь за Гейбора.

Этот неожиданный, заданный тихим и ласковым голосом вопрос Владыки, заставил Дейлока сжаться. Быстрый взгляд по сторонам подтвердил, что недавний союзник и несостоявшийся, благодаря вмешательству Остена, родственник так и не появился в совете, и это могло означать лишь одно… Оставалось лишь гадать, был ли Гейбор достаточно мнителен для того, чтобы уничтожать все письма сразу… Или напротив – хранил, дабы использовать впоследствии?..

С трудом подавив нарастающую внутри панику, Дейлок судорожно сглотнул и заверил князя, что ни о какой помолвке его дочери с Гейбором никогда и речи не шло – Ириалана является невестой Олдера из рода Остенов, и их свадьба уже не за горами.

Ответом ему была лишь мимолетная усмешка Арвигена, но когда один из собравшихся вельмож, набравшись смелости, сказал, что недавно получил от Дейлока приглашение на свадьбу своей дочери с одним из Остенов, а из тени позади кресла Владыки выступил маленький, неприметный человек в темной одежде, и, склонившись к уху Арвигена, что-то быстро зашептал, холодная усмешка князя исчезла. Чуть склонившись вперед, он, не скрывая своей заинтересованности, спросил:

– Это весьма любопытный выбор, Дейлок… Почему ты решил породниться именно с Остенами?

В этот раз Миртен не стал медлить с ответом и поторопился изложить князю все свои соображения касательно Олдера. Дескать, он хоть и молод, но умен и смел до дерзости – было бы глупо упускать такого союзника, тем более, что у него и Ириаланы все сладилось самым чудесным образом.

Арвиген выслушал Миртена, устало прикрыв глаза – казалось, он почти не придавал значения словам вельможи, но как только Дейлок закончил свою речь, Глаза Арвигена вновь распахнулись, а уже из следующих слов Владыки стало ясно, что из речи Миртена он не упустил даже вздоха:

– Что ж, я могу лишь одобрить твой выбор, Дейлок – я отметил Олдера Остена еще после зимнего похода на Крейг. Он ученик старого Иринда и далеко пойдет… В отличие от моего непутевого родственника: как мне только что сказали, Гейбор умер сегодня ночью – очевидно, съеденная им за ужином мурена оказалась несвежей… Было бы жаль, если бы твоя прелестная дочь стала вдовой так рано…

После слов Владыки в совете воцарилась такая тишина, что было слышно даже то, как возле дальнего окна жужжит одуревшая от духоты муха. Мурена, кроме того, что считалась среди амэнской знати лакомством, была еще и гербом как Арвигена, так и почившего ночью Гейбора, так что намек Владыки был очевиден – он хорошо знал о некоторых делишках своего дальнего родственника, и теперь положил им край… Впрочем, пугающая тишина длилась совсем недолго – окинув взглядом напряженные лица припоминающих свои тайные и явные прегрешения вельмож, Арвиген взял со стола очередной лист бумаги и заговорил о дополнительных налогах в южных провинциях.

Через два дня Малый Совет Владыки поредел еще на двух человек – оба вельможи были закадычными друзьями Гейбора, и теперь, по странному стечению обстоятельств разделили его смерть от отравления – повара в Амэне, похоже, совсем разучились готовить…

Дейлок все эти дни ходил ни жив, ни мертв, но потом, поняв, что в этот раз смерть прошла мимо него, вздохнул с облегчением и принялся с утроенным рвением рассказывать знакомым, как ему повезло с зятем – Остен, конечно, непозволительно дерзок, и, как это свойственно большинству воинов, несколько груб, но зато, благодаря своей отваге и уму, пойдет далеко. Это сказал сам Арвиген, а Владыка, как известно, никогда не ошибается… Особую убедительность словам Дейлока придавало то, что они не были полностью фальшивыми: осознав, что выходка кривоплечего Остена спасла его от княжеской немилости, Дейлок проникся к Олдеру своеобразной симпатией, хотя она (надо заметить) совершенно не мешала царедворцу размышлять о том, как получить от будущего союза наибольшую выгоду…

Дейлок навестил дочь утром – одна из служанок как раз заканчивала покрывать ногти Ириаланы специальной эссенцией, добытой из витых раковин обитающих на морских отмелях моллюсков – именно она придавала ногтям яркий и устойчивый оттенок… Вторая же прислужница доставала из шкатулки серьги и подносила их к лицу Ириаланы, а та, глядя на себя в большое зеркало, то и дело капризно морщила носик:

– Сапфиры?.. Нет… Бериллы?.. Из-за них я кажусь какой-то бледной…

– Попробуй рубины, дочка – они должны тебе пойти, к тому же, тебе пора привыкать именно к таким цветам. Пламя – это суть Остенов… – Дейлок шагнул вперед, и Ириалана, увидев его в зеркале позади себя, улыбнулась.

– Утро доброе, отец. Что тебя заставило встать так рано?

– Дела. Кроме того, хотел взглянуть на тебя – сегодня твой жених прибудет к нам на обед со своим двоюродным боратом. Дорин – глава всего рода Остенов, ты должна быть безупречна…

– Конечно, отец, – по знаку Ириаланы служанка достала из шкатулки серьги из крупных рубинов и поднесла их к лицу госпожи. Девушка внимательно осмотрела себя в зеркало, а потом согласно кивнула головой.

– Ты, как всегда прав, отец. Рубины смотрятся лучше всего.

– Вот и замечательно… – Пройдя в комнату, Дейлок устроился в одном из кресел, и, велев освободившейся служанке принести ему легкого, охлажденного вина, еще раз с гордостью взглянул на дочь – красотою Ириалана пошла в бабку – легендарную Мелиду Сурем, руки которой добивались самые знатные вельможи Амэна… Обезумевшие от страсти влюбленные пытались ее похитить из отчего дома и дрались из-за прелестной Мелиды на поединках, но в итоге, надменная красавица вошла в род Миртенов, которые попросту предложили больше золота… Увы, никто из детей Мелиды не унаследовал и половины материнской красоты, зато теперь она расцвела во внучке надменной красавицы…

Прослыть отцом самой завидной невесты Амэна было не только лестно, но и выгодно – Дейлок осознал это, как только Ириалана стала входить в брачный возраст, и с тех пор холил и лелеял дочь сверх всякой меры. Ее красота была его капиталом, который Дейлок намеревался пристроить как можно лучше… Но сейчас в комнаты дочери Миртена привело не отцовское тщеславие, а дела, и он, еще раз взглянув на Ириалану, спросил:

– Я давно хотел узнать… Как тебе Олдер, дочка?

Ириалана, не отрывая взгляда от зеркала, поправила волосы:

– Если он нравится тебе, то приятен и мне, отец.

Дейлок же отпил из поднесенного ему служанкой кубка и усмехнулся:

– Я знаю, что ты образцовая дочь, моя красавица, но сейчас я хочу услышать, что ты думаешь о своем женихе?

В этот раз молчание несколько затянулось – задумавшись, Ириалана даже нахмурилась, но потом все же произнесла:

– Остен нравится мне больше, чем Гейбор. Тот постоянно потел, да и ладони у Гейбора были мокрые и липкие, а когда он целовал мне руку, то всегда ее слюнявил…

– Стоп, – услышав о Гейборе, Дейлок тут же предостерегающе поднял ладонь, остановив речь дочери на полуслове, и произнес:

– Ириалана, доченька – запомни. Гейбор никогда не был твоим женихом… Да ты и не говорила с ним ни разу!.. Нас ничего не может связывать с тем, кто навлек на себя немилость Владыки!

Услышав эти слова, Ириалана слегка побледнела, но уже в следующий миг опустила голову и послушно прошептала:

– Я поняла, отец…

Отец же на эту покорность ответил улыбкой:

– Я никогда не сомневался в твоем здравомыслии, Ири…

Девушка вновь подняла опущенный долу взгляд – она все еще была бледна – похоже, известие о Гейборе взволновало ее не на шутку:

– Отец, нам ведь ничего не грозит?.. А если кто-то скажет, что мы… Что я… – пытаясь придумать, как высказать свои опасения, не потревожив при этом запретного отныне имени, Ириалана замолчала, а Дейлок встал из кресла и подошел к ней. Ласково потрепал ее по плечу:

– Все хорошо, Ири – Остен защитил нас от княжеской немилости своим сватовством… Но ты, рыбка моя, так и не сказала, что о нем думаешь?..

Ири вздохнула, чуть прикрыв глаза – разлившая было по ее лицу бледность была неслучайна – о том, что может ждать красивых девушек из попавших в опалу семейств, в Милесте шептали всякое… Например то, что девицам, которых заставляли принести обет полного служения Малике и навсегда запирали в храмах, на самом деле еще везло, ведь тех юниц, которые исчезали в княжеской допросной, не видел уже никто и никогда… Даже тел не находили…

А потом мысли Ири метнулись совсем в другую сторону, и она, коснувшись руки отца, произнесла:

– Олдер… Он неплох, но грубоват, и если его плечо действительно перестаешь замечать, то обветренная кожа на лице никуда не девается. Остен черен, точно смерд, работающий в поле…

Дейлок на эти обвинения тихо хмыкнул и, поцеловав дочь в затылок, сказал:

– Деточка моя. Остен – воин, а на войне не берегутся от солнца и ветра, и не миндальничают с врагами. Если бы твой жених вел себя иначе, то не стал бы даже сотником… Впрочем, для двора ты вполне можешь его обтесать…

Ири нахмурилась, и вновь посмотрела в зеркало, пытаясь поймать взгляд стоящего за ее спиной отца. Дейлок же, встретившись с ней глазами, ответил дочке лукавой улыбкой:

– Остен не интересуется двором, и, на мой взгляд, совершенно зря. Но ты можешь придать его мыслям верное направление…

Ири, размышляя, вновь нахмурилась:

– Я не понимаю, отец…

А Дейлок, внезапно посерьезнев, спокойно сказал:

– Очень просто, Ири. Власть женщины – в спальне. Вкладывай в уши своего будущего супруга необходимое тогда, когда он, насытившись ласками, обнимает тебя, и Олдер, даже если и будет поначалу упрямиться, со временем во всем согласится с тобой… Этой премудрости и другим женским хитростям тебя должна была научить мать, а не я, но, к сожалению, ее уже нет с нами восемь лет… Так что я приставлю к тебе Гердолу…

Ири, услышав имя старой служанки матери, немедля сморщила очаровательный носик.

– Она же страшная, папа… Сморщенная вся и неповоротливая!..

Но Дейлок на очередной каприз дочери лишь отрицательно качнул головой.

– Ее старость и безобразие лишь еще больше оттенят твою красоту, Ири. Кроме того, Гердола научит тебя всему, что надо, и заварит необходимые травы, когда страсть между тобой и мужем начнет иссякать, ведь супружеские ласки приедаются очень быстро… Кроме того, Эхиту и Норину я тоже оставляю тебе…

Вместо ответа Ири вздохнула – она не любила видеть подле себя старость, неизменно напоминающую, во что рано или поздно обращается любая красота, но перечить отцу, который, несомненно, знал, о чем говорит, так и не решилась. Дейлок же, вновь поцеловал ее в затылок и сказал:

– Не хмурься, Ириалана – через час нас навестит торговец тканями. Выберешь себе отрезы на новые платья…

Девушка согласна кивнула, и Дейлок вышел из ее комнаты – впереди его ждало еще множество дел…

Свадьба осталась в памяти Олдера как душное, скучное и до невозможности затянутое действо. Причем, касалось это не столько венчания в храме Малики (неизменный уже века ритуал не был для Остена ни слишком долгим, ни чрезмерно утомительным), сколько последующего за ним пира. По правилам, в день венчания Олдер увидел свою нареченную лишь подле входа в святилище Малики – уже изнемогающая под весом венчального убора и усыпанных драгоценными камнями одежд Ириалана оперлась о его руку, и Остен, ведя невесту к алтарю, успел лишь шепнуть ей несколько ободряющих слов.

Ириалана ответила Олдеру уже хорошо знакомой улыбкой и вроде бы даже хотела что-то сказать в ответ, но появившаяся у алтаря жрица сразу же положила конец любым излияниям, начав стародавний обряд…

Душный полумрак, рассекаемый косыми солнечными лучами, бьющими из узких, украшенных цветными витражами окон; яркие блики на бронзе храмовых изваяний и золотой вышивке гостей и родственников новобрачных; тяжелый запах благовоний, которыми, казалось, пропитались сами стены старого святилища Милостивой… Хорошо поставленный, распевный речитатив жрицы, лишь изредка прерываемый клятвами жениха и невесты…

Венчание прошло без единой заминки – ни разу не дрогнул голос жрицы, не потухли, суля дурное, свечи. Стоящие перед алтарем молодые, давая клятвы, ни разу даже на мгновение не замешкались с ответом… Тем не менее, уже под конец обряда Олдер, склонившись к невесте с положенным обычаем поцелуем, заметил, что дыхание Ири стало прерывистым и неровным, а на ее лбу выступила испарина. Ириалана была близка к обмороку, и винить в этом следовало не только свойственное невестам волнение и летнюю духоту, но и тщеславие ее отца. Дейлок, решив еще раз показать всему Милесту богатство Миртенов, превратил свадебный наряд дочери в настоящий доспех из золотого шитья и камней…

– Осталось совсем чуть-чуть… – вновь шепнул Олдер Ириалане, и та ответила ему легким кивком головы и улыбкой, вот только улыбка эта казалась совсем вымученной… По окончании же обряда Ири и вовсе вцепилась в руку своего мужа с отчаянием утопающего. Олдер взглянул на белые, унизанные кольцами пальцы Ири, сжавшие рукав его темно-вишневой куртки, перевел взгляд на лицо девушки… И, подняв ее на руки, решительно направился к выходу из храма. Ири вздрогнула от неожиданности, но уже в следующую минуту прижалась к груди мужа, а вот среди присутствующих на венчании гостей немедля разнесся шепоток, который с каждым мгновением становился все громче.

В Амэне обычай переносить молодую жену через порог храма на руках сохранился лишь в дальних провинциях да землях, еще недавно принадлежащих Лакону, Крейгу или Триполему, так что поступок Олдера, хоть он и не был прямым нарушением традиций, все равно сочли дерзким… Но Остен со своею бесценной ношей шел сквозь людскую толпу уверенной, четкой поступью воина, и не обращал внимания ни на удивленные возгласы, ни на возмущенный шепот…

Так он перешагнул порог храма, спустился по широкой лестнице, остановившись у пышных носилок с плотными занавесками. Короткий миг близости миновал, и теперь молодым вновь предстояло разлучиться – на свадебный пир они должны были прибыть порознь. Передав Ири под опеку немедля начавших хлопотать вокруг нее подружек и служанок, Олдер, дождавшись Дорина, вскочил на коня, сбруя которого по такому случаю была украшена цветами, и еще через несколько мгновений свадебный поезд двинулся по мощеным улицам амэнской столицы под крики собравшихся поглазеть на зрелище зевак…

Свадебный пир состоялся в доме Дорина – он, как глава рода, собирался показать Дейлоку и всем гостям, что Остены тоже не лыком шиты, так что будущее гуляние грозило растянуться до глубокой ночи… Но Олдер даже представить не мог, насколько утомительным будет это действо – служба в войсках Владыки помогала ему избегать большинства таких вот без сомнения значимых для благородных семейств церемоний…

Хотя молодые и сидели во главе длинного, ломящегося от разнообразных кушаний стола, ни много есть, ни пить, ни даже говорить им не полагалось. Эдакие два истукана, большие игрушки на хитрых нитях, обязанные двигаться лишь в соответствии с многочисленными традициями, которых за прошедшие века в Амэне скопилось больше, чем надо… За безукоризненностью исполнения обрядов и поведением молодых следили гости, которые, как раз, могли не отказывать себе ни в еде, ни в выпивке, ни в здравницах и скабрезных шутках по поводу первой брачной ночи – настолько откровенных, что их бы устыдились даже в казармах «Карающих»…

Начиналось все, правда, чинно и церемонно – пока подавались блюда, пока Дорин и Миртен, как главы родов, произносили длинные и витиеватые речи, гости смотрелись не меньшими статуями, чем жених с невестой. Особенно надменными выглядели Остены: сидящие со стороны жениха родственники, все, как один смуглые, темноволосые, с воинской повадкой в скупых, выверенных движениях – мужчины древнего рода казались коршунами, незнамо как залетевшими на пестреющий красками птичий двор. Устроившиеся между ними жены и дочери – напротив, мнились хрупкими цветами…

Олдер еще раз взглянул на родню и с внезапной ясностью понял, к чему приведет неизменно отдаваемая Остенами кровавая дань Мечнику. Водитель Ратей по-прежнему пополнял свое пламенное воинство душами сгинувших в сечах ратников, и прошлый год унес жизнь троих Остенов. Молодых, еще не успевших обзавестись семьями «Доблестных». Если так пойдет и дальше, то лет через семьдесят от благородного, многочисленного и сильного рода ничего не останется. Даже если жены Остенов начнут рожать мальчиков каждый год, непрекращающиеся войны поглотят их, испепелят, как огонь – сухую траву. То, что возвысило Остенов, их же и уничтожит!..

Это была крамольная, недопустимая мысль, и Олдер, тряхнув головой, немедля отогнал ее от себя. Так же, как и горькое, свойственное скорее Чующему, чем колдуну прозрение… В Аркос его – на самое дно! В конце концов, он не на похоронах, а на собственной свадьбе!.. Разве нет?..

Дорин наконец-то закончил свою речь, и слуги поставили перед молодыми небольшое блюдо с жареным голубем. Символ счастливой супружеской жизни обладал не только золотистой ароматной корочкой, но и вызолоченным клювом, а в глазницы птицы были вставлены крупные жемчужины. Олдер, глядя на такое диво, тихо хмыкнул, а потом взялся за нож. Разделал птицу, и, не колеблясь ни минуты, положил большую долю на тарелку Ири. Голубь был единственным мясом, которое могли вкусить молодые во время пира…

Ириалана взглянула на доставшийся ей кусок и, подняв на мужа свои огромные, подведенные темной краской глаза, прошептала: «Спасибо», но ее нежный голос почти сразу утонул в стуке столовых приборов – после поднесенного молодым угощения гости наконец-то могли приступить к трапезе…

По мере того, как менялись блюда и наполнялись кубки, возрастало и веселье гостей – их смех становился все громче, а крики «горько» все чаще. Олдер, выполняя это, неизменное на всех ирийских свадьбах требование, раз за разом вставал со своего места, и, бережно поддерживая Ири, вновь и вновь приникал к ее губам. Увы, этими, почти что ритуальными поцелуями, и ограничивалось все общение молодых – Дейлок, исходя из каких-то ведомых лишь одному ему соображений, вознамерился перезнакомить Олдера едва ли не со всеми, приглашенными на свадьбу сановниками. Уже после пятого вельможи молодому сотнику стало казаться, что все советники в Амэне на одно лицо, но ему все равно приходилось улыбаться на поздравления, вежливо склонять голову в ответ на какие-то глубокомысленные замечания, в то время как Ириалана оставалась на своем месте. С едва заметной улыбкой она слушала щебет разгоряченных как вином, так и взглядами молодых людей подружек…

С каждой, истраченной на лицемерное расшаркивание, минутой Олдер все больше и больше зверел. Ему отчаянно хотелось сгрести свою молодую жену в охапку и покинуть шумную и душную залу, полную хмельных гостей, но Дорин, уловив настроение брата, лишь отрицательно качал головой – еще не время…

Когда же на небе зажглись звезды, а веселье за длинными свадебными столами стало совсем разнузданным, Остен наконец-то смог покинуть уже люто ненавидимый им пир. Под громкие здравницы и пожелания жаркой и отнюдь не спокойной ночи, он подал руку Ириалане и поспешил увести ее из пропитавшейся ароматами цветов, еды и вина, залы в прохладный полумрак коридоров.

Приготовленная для молодых комната встретила Олдера и Ириалану едва теплящимися свечами и россыпью полевых цветов на кровати. На небольшом столике в изголовье ложа стоял кувшин с легким, молодым вином, кубки и самая разнообразная снедь – все для того, чтобы молодые могли пополнить силы, которые им, несомненно, понадобятся в эту ночь…

Ири, обведя комнату растерянным взглядом, подняла руки к шее, чтобы снять неудобное, тугое ожерелье, да так и застыла, неуклюже возясь с хитрой застежкой – раздеваться самой ей было непривычно и неловко. Олдер, заметив ее затруднения, немедля шагнул к своей нареченной, став подле нее вплотную, и Ири, невольно вздрогнув, вновь что было силы, дернула непослушное ожерелье. Олдер же, сделав вид, что не замечает ее испуга, осторожно коснулся рукою высокой шеи девушки, скользнул пальцами по непослушной застежке:

– Тише, милая… Я помогу…

Уже через мгновение Остен совладал с непослушным крючком, и ожерелье соскользнуло с шеи девушки, а Ири, подняв на Олдера свои огромные глаза, тихо спросила:

– Ты не сердишься?

Недоумевая, Остен дотронулся кончиками пальцев нежной щеки нареченной:

– Почему ты так решила, Ири?

Ответом ему стало неловкое молчание, но потом девушка, опустив глаза, прошептала едва слышно:

– Мой отец говорил, что воины не любят ждать…

Олдер же на это заявление только и смог, что тихо хмыкнуть:

– При всем уважении к твоему отцу, Ири… Он ничего не может знать о моих предпочтениях, так что забудь обо всем, что Дейлок говорил тебе на этот счет.

Ири вновь взглянула на Остена – удивленно, недоверчиво, и Остен, поймав ее взгляд, рассмеялся и, прижав к себе девушку, вновь принялся ее целовать, оглаживая рукою шею и спину Ири. Молодая замерла – точно так же, как во время пира, но из-за вкрадчивых ласк Олдера это оцепенение уже вскоре сошло на нет, и Ири неумело ответила ему на поцелуй…

Эта ночь хоть и оказалась, на взгляд Олдера, слишком уж короткой, все же смогла примирить его еще с двумя днями гуляний. Все было почти так же, как и в первый вечер – чинное сидение за столом, непонятные интриги Дейлока, быстро хмелеющие и, по большому счету, не интересные Олдеру гости, но теперь Остену помогало осознание того, что вечером он вновь останется наедине с молодою женой.

Ответные ласки Ири – робкие и совсем неумелые, не отвращали, а лишь еще больше разжигали Олдера. Теперь даже взгляд на новоиспеченную жену буквально пьянил его, так что, когда с пирами и поздравлениями было, наконец, покончено, Остен, не вняв предложению Дорина погостить у него еще немного, поспешил увезти Ириалану в «Серебряные Тополя». Ему не терпелось оказаться как можно дальше от любых посторонних взглядов.

Боги, похоже, в этот раз решили внять желаниям Олдера, путешествие в имение прошло без приключений. Даже природа способствовала молодым, умерив зной, так что поездка вышла не слишком утомительной для не привыкшей к столь долгим путешествиям Ири…

Пожалуй, вышло так еще и потому, что, оказавшись за городом, Остен уже не гнал коней – вся суета осталась за его спиной, в шумном и беспокойном Милесте, так что теперь ничто не мешало ему делать долгие остановки в пути и наслаждаться обществом молодой жены. Днем их отношения по-прежнему были несколько церемонны, но ночью Ири, уже успевшая распробовать сладость супружеских ласк, порою сама делала первый шаг навстречу.

Олдер отродясь не был ханжой, а потому не считал, что интерес к альковным делам вредит благонравию супруги. Более того – неумелая нежность Ири, ее почти детское любопытство к этой стороне жизни действовали на него, точно хорошее вино. Он хмелел от долгожданной, теперь ничем не ограниченной близости, но при этом не забывал осыпать Ириалану все новыми и новыми ласками…

Установившиеся между супругами отношения не изменились и после окончания путешествия. Ириалана вполне благосклонно отнеслась к приготовленным для нее покоям, благо, что привезенное с собою приданое, позволяло ей восполнить малейшие пробелы в обстановке. Правда, поместье показалось ей поначалу несколько унылым, но тут Ири утешалась тем, что в этих стенах она была единственной хозяйкой. Навязанная ей в качестве прислужницы Гердола умела сходиться с людьми и, заведя вроде бы пустяшный разговор, вызнавать у них самые разнообразные сведения, так что уже через несколько дней Ири с удивлением узнала о том, что в имении не было ни одной женщины, с которой ее муж проводил бы ночи… Принесшая эти сведения старуха, казалось, и сама была несколько ошеломлена такими результатами своих расспросов, но при этом быстро смогла совладать с собой. Взявшись за частый гребень, она вновь подступила к хозяйке, намереваясь расчесать ее косы перед сном, и тихо произнесла:

– Хорошо, что ваш муж, госпожа, достаточно умен для того, чтобы не заводить себе любовниц среди служанок. Такие, потерявшие стыд девки, обычно страшно наглеют и становятся никчемными работницами…

Ири, выслушав это замечание, лишь недовольно дернула плечом – все ее мысли занимал вопрос, какое платье ей стоит надеть завтра…

Но старуха не почитала разговор законченным, и, бережно расплетая косы Ириаланы, продолжила:

– С другой стороны, когда подоспеет время, будет совсем неплохо, если вы, госпожа, дадите понять мужу, что вас не смущает естественная для мужчин изменчивость натуры. Мужья очень ценят жен, которые понимают их маленькие слабости, а кроткая и послушная любовница отвратит вашего супруга от иных развлечений, когда вы, госпожа, будете в тягости, и не сможете исполнять свой долг, как прежде…

Услышав такие увещевания, Ири нахмурилась, но потом, взглянув в зеркало, рассеяно качнула головой:

– Хорошо, Гердола. Я запомню… А сейчас – довольно об этом…

Дни шли за днями, недели потихоньку превращались в месяцы… Молодая супруга сживалась с ролью жены и хозяйки поместья, Олдер же просто упивался ничем не замутненным счастьем, но когда накал его страсти несколько угас, на доселе ясном горизонте его семейной жизни появились первые, пока еще едва заметные облачка.

Как-то исподволь выяснилось, что с Ири Остену совершенно не о чем говорить – даже новости из Милеста помогали поддержать беседу не более чем на четверть часа, а потом между супругами вновь воцарялась тишина. Суждения Ириаланы о людях были очень поверхностны и сводились к тому, стар человек или молод, богат или знатен… Если же разговор требовал более веских суждений, Ири немедля прибегала к услышанным от своего отца словам, совершенно не подозревая о том, что ее неизменное «папа так считает» отнюдь не радует мужа…

Олдер же выслушивал лепет Ири с бесстрастным лицом, старательно убеждая себя в том, что его жена еще молода и слишком долго была под отцовской опекой. Со временем, вжившись роль хозяйки, она научится мыслить самостоятельно. Это помогало поначалу, но первая же семейная размолвка вынудила Остена посмотреть правде в глаза…

Как и во всех амэнских имениях, на заднем дворе «Серебряных Тополей» имелся глубоко врытый в землю столб со стальными кольцами, предназначенный для наказания нерадивых слуг, и единственным его отличием от своих собратьев было то, что он так и не успел потемнеть от крови. Будучи «Карающим», Олдер слишком хорошо знал цену телесных наказаний, а потому не разбрасывался ими попусту, находя иные методы острастки. По большому счету, слуги могли оказаться у столба по двум причинам – за воровство или учиненную драку. В остальное же время, столб служил грозным напоминаем о неминуемой каре, долженствующей остудить слишком хитрые или горячие натуры. Женщины же и вовсе избегали телесных наказаний, поэтому, когда одним прекрасным утром с заднего двора донеслись жалобные девичьи мольбы, Олдер немедля решил взглянуть, что там происходит…

На заднем дворе обнаружилась прикованная к столбу, обливающаяся слезами, служанка Ири, поигрывающий кнутом Родо, который обычно и исполнял наказания, и, собственно, сама Ириалана. Остену хватило одного взгляда, чтобы оценить представшую его глазам картину. Родо, заметив появление хозяина, немедля опустил кнут, а Олдер подошел к жене и тихо осведомился:

– Что здесь происходит?

Уже вполне освоившаяся с ролью хозяйки имения Ири одарила мужа легкой улыбкой:

– Сущие пустяки, муж мой… Я просто наказываю Норину за небрежение…

Но услышавший такой ответ Олдер лишь нахмурился:

– Небрежение? И в чем же оно проявилось? Норина что-то разбила?.. Украла?..

Ири же, взглянув на внезапно посерьезневшего супруга, слегка пожала плечами:

– Конечно же, нет. Но мне кажется, что она в последнее время стала не так расторопна… А отец говорит, что слуг следует наказывать для острастки. Он сам так постоянно делает…

Если Ири надеялась, что ее пояснение разрешит возникший вопрос, то жестоко ошиблась. Олдер, мгновенно став мрачнее грозовой тучи, велел прекратить наказание, а сам, бережно взяв слегка удивленную таким поворотом событий супругу под локоть, удалился с ней со двора.

Оказавшись в покоях жены, Остен попытался растолковать недоумевающей Ири то, что наказание не может применяться без причины. Кара является расплатой за совершенный проступок, но если слуги будут знать, что будут наказаны в любом случае, то стоит ли ждать от них старания?..

Ириалана выслушала пояснения Олдера с подобающим добронравной жене смирением, но когда их разговор уже подходил к концу, осторожно спросила:

– Норина… Она нравится тебе?.. Тогда я прикажу ей, чтобы этой ночью она пришла в твою спальню…

– Что?!! – от изумления Олдер едва не поперхнулся последними словами, а Ириалана наградила его совершенно недоумевающим взглядом и тихо спросила:

– Тогда почему ты вступился за нее?..

Олдер посмотрел на удивленное лицо жены и осознал, что все его пояснения пропали даром. Ири не понимала его, да и не стремилась понимать, живя по загодя заготовленным правилам и советам, да и его самого она видела, точно в кривом зеркале отцовских суждений… Это горькое прозрение подействовало на Остена, точно вылитый на голову ушат ледяной воды, отрезвив мгновенно и жестоко… Он устало взглянул на жену:

– Просто в «Серебряных Тополях» принято наказывать слуг лишь за настоящие проступки. И я не собираюсь этого менять в угоду твоему отцу, Ири…

После этих слов, Олдер покинул комнату, оставив за спиной совершенно сбитую с толку супругу.

В этот день они не перемолвились за обедом даже парой слов, а вечером Остен впервые за время своего недолгого супружества не наведался в спальню жены, а остался до полуночи разбирать счета и письма. Видеть сейчас Ири было ему не под силу…

Сцена у столба не только отрезвила Олдера, но и стала толчком для его окончательного прозрения. По началу, молодой муж боролся с накатившим на него разочарованием, как мог – он вовсю цеплялся за прежние иллюзии, отчаянно пытался уверить себя в том, что ошибается, но окутывающий жену флер теперь расползался под пальцами Остена, точно гнилая ткань… Являя таившуюся под роскошной оболочкой пустоту. Боги щедро одарили Ириалану красотой, но не дали души…

Разочарование Остена, как это обычно и бывает, осталось незаметным для большинства окружающих его людей. Ириалана тоже, то ли не ощутила, то ли просто не захотела заметить, что отношение мужа к ней изменилось, а устремленные на нее взгляды Олдера утратили прежний огонь. Лишь приехавший из Милеста в имение с донесением Антар да старая Гердола быстро разобрались в происходящем и приняли меры. Каждый – свои…

Антар появился в «Серебряных тополях» под вечер, но даже не успел стряхнуть с себя дорожную пыль, как ему уже пришлось предстать перед Олдером. Молодой сотник не пожелал переносить встречу на утро – приняв у Чующего донесения, он махнул рукой в сторону стола:

– Церемонии ни к чему. Присаживайся. В кувшине – охлажденное вино, если хочешь пить с дороги. Я еще поговорю с тобой… Потом…

Десятник, не став отказываться от угощения, согласно кивнул головой, и Остен почти сразу же углубился в чтение.

Антар же, плеснув себе вина, внимательно наблюдал за своим главой. Эмпат уловил исходящие от Олдера горечь и разочарование. Да и не походил сотник «карающих», если честно, на счастливого мужа – складки в уголках губ и взгляд выдавали его с головой!

Ну а когда Олдер, отложив бумаги, принялся с жаром выпытывать Антара о делах отряда, Чующий окончательно утвердился в своей догадке. Если всего через пару месяцев супружества молодой муж рвется из теплой постели жены в казарменную серость – к бесконечным построениям и учениям, значит не так уж и мягка эта пуховая постелька…

Впрочем, все свои соображения Антар предпочел оставить при себе – он хорошо выучил норов своего главы, и знал, что пустого любопытства Остен не потерпит, но если в душе у молодого колдуна действительно накипело, то он все расскажет сам. Так и вышло. Когда со всеми новостями было покончено, Олдер, взяв кувшин, наконец-то налил вина и себе, а потом, покрутив кубок в руках, задумчиво посмотрел на Чующего:

– Антар, я прежде никогда не спрашивал тебя. Ты женат?

Эмпат на этот вопрос смиренно опустил голову:

– Женат, глава. Как же иначе. Уже почти четверть века с Корой одну лямку тянем.

Олдер медленно пригубил вино. Остро, почти что зло взглянул на Антара.

– Четверть века – немалый срок. Глядя на свою жену теперь, ты не жалеешь о том, что когда-то выбрал себе в спутницы жизни именно ее?

Антар одним глотком допил еще остававшееся в его кубке вино и, подняв голову, твердо посмотрел в глаза мрачному и злому на весь мир Остену.

– Нет, глава. Я не сомневался в своем выборе тогда, когда продал свою душу и талант вашему отцу за то, что он пообещал выкупить Кору из полувольных и дать нам с ней дозволение на брак. Гирмар, земля пусть будет ему пухом, задал мне тот же вопрос, что и вы сегодня, глава. Стоит ли согнувшаяся за ткацким станком, заходящаяся кашлем полувольная этой жертвы? Я сказал, что стоит, и за прошедшие годы мой ответ не изменился.

– Вот значит как… – услышав такой ответ Чующего, Олдер чуть склонил голову к левому плечу и задумчиво посмотрел на десятника. – Ты сегодня удивил меня, Антар. Я даже представить себе не мог, что твоя служба отцу была выкупом за девушку… Ты никогда не был похож на влюбленного, да и теперь, если честно, не выглядишь слишком счастливым.

Под испытующим взглядом Остена Чующий опустил глаза и тяжело вздохнул.

– Твоя правда, глава. Причина для печали у меня действительно есть. Нашего с Корой первенца я не уберег, а других детей Малика нам не послала. Одна отрада – племянники. Резвые, как жеребята. Кора любит с ними возиться, но потом подолгу грустит.

– Вот значит как… – задумавшись, Олдер совершенно не заметил того, что механически повторяет прозвучавшие всего пару минут назад слова. Сотник одарил Чующего рассеянным взглядом и вновь взялся за чарку. До этого вечера он как-то не задумывался о семейных делах Антара. Более того, глядя на всегда спокойного, уравновешенного эмпата, Остен даже заподозрить не мог, что в жизни Чующего кипели подобные страсти. По-хорошему, расспросы следовало прекратить, но разыгравшееся любопытство все же заставило Олдера спросить:

– Что же случилось с твоим сыном, Антар?

От этого вопроса Чующий вздрогнул так, точно к его коже приложили раскаленное железо:

– Мэрт был твоим ровесником, глава, но погиб, когда ему сравнялось шесть лет. Я сам виноват – не научил его осторожности… – Антар вновь опустил голову. Было видно, что каждое слово дается ему с трудом, но, тем не менее, продолжал говорить. – В те времена поклоняющиеся демонам Аркоса безумцы, несмотря на гонения, встречались намного чаще, чем теперь и сбивались в стаи… Спящие во Тьме – так они себя называли… Именно такая стая и выкрала моего сына вместе с соседской девчушкой, чтобы принести детей в жертву во время своего проклятого ритуала…

Антар замолчал и Олдер, заметив, как мелко дрожат руки доселе невозмутимого Чующего, встал со своего места, и, плеснув в опустевший кубок вина, подал его эмпату:

– Я все понял, Антар. Хватит об этом…

Его до странности глухие слова словно бы повисли в воздухе, ведь и Остен, и эмпат хорошо знали, что души погибших во время такого ритуала детей никогда не обретут покоя. Печать Аркоса сделает их отверженными, и, оборотив нежитью либо призрачным чудовищем, заставит скитаться по всему Ирию до тех пор, пока Ярые Ловчие не положат конец такому убогому существованию, развоплотив несчастных раз и навсегда…

Чующий принял вино и вздохнул:

– Ты должен знать, глава, что рано или поздно душа Мэрта обретет покой, даже если мне самому доведется стать проклятым… – произнеся эту клятву, Чующий тряхнул головой, а потом, пригубив вино, без всякого видимого перехода спросил. – В чем причина того, что тебя так неожиданно заинтересовали мои семейные дела, глава?.. Что случилось?..

Несколько ошеломленный таким оборотом беседы Остен криво ухмыльнулся:

– По сравнению, с тем, что произошло с тобой, Антар, со мной не случилось ничего плохого… Вот только жена моя – непроходимая дура, во всем слушающаяся своего дражайшего отца и грымзу-наперсницу, и я не могу понять, как мог быть слеп все это время!

Антар чуть склонил голову на бок и внимательно взглянул на Остена:

– Ну, тут все просто, глава. Вы не были слепы, просто смотрели немного не туда!..

Остен замер, а потом грохнул кулаком по столу:

– Не в бровь, а в глаз, Антар!.. Но что мне теперь делать?

В этот раз молчание Антара было более продолжительным, а потом он невесело покачал головой:

– Ничего, глава… Сами знаете – если ваша венчанная жена в течение трех лет не подарит вам ребенка, вы сможете развестись с ней, как с бесплодной… Если же пойдут дети, в них вы и найдете отраду… Именно так и бывает – к тому же, гораздо чаще, чем кажется на первый взгляд.

На это замечание Остен только и смог, что недовольно скривиться – ждать у моря погоды было не в его натуре. Антар же, заметив гримасу на лице колдуна, вздохнул:

– Ты уж прости меня глава, если сейчас скажу лишнее… Но тебя ведь не на аркане в храм тянули… Людские установления – это одно дело, а по божеским законам, ты сам взял ответственность за свою половину, обещая быть с ней и в горе, и в радости, и в болезни.

Лицо Олдера потемнело:

– Ты хочешь обвинить меня в том, что я не держу слово?..

В голосе Остена зазвучали глухие перекаты едва сдерживаемого гнева, но Антара они не испугали. Допив вино, Чующий встал и закончил свою речь так:

– Даже если твоя жена послушна лишь отцу, глава, именно ты распоряжаешься ее судьбой и ответственен за ее жизнь. И коли из вас двоих ум достался лишь тебе, то и на глупость ты, глава, прав не имеешь…

Ответом Антару стал полный бессильной ярости взгляд. Чующий же ответил на него тем, что вытянувшись по уставу, спокойно спросил:

– Я могу быть свободен, глава?

– Да, – хотя голос Остена звучал глухо и отрывисто, он уже совладал со своими чувствами, – Ответами на письма я займусь завтра, так что у тебя есть один-два дня для отдыха. Ступай. И скажи Реждану, что я велел устроить тебя получше…

– Благодарю, глава, – склонив голову на прощание, Чующий покинул комнату, а Олдер, проводив его взглядом, уже было, вновь взялся за кувшин с вином, но в последний момент отдернул от него руку.

Антар уязвил его до глубины души; отчитал, как сопливого мальчишку, но, пожалуй, именно Чующий, благодаря пережитому, и обладал правом так себя вести… Тем более, что он, Олдер, сам попросил у эмпата совета…

А то, что слова Антара оказались совсем не теми, каких ожидал разочаровавшийся в супруге муж, это дело второе…

Тряхнув головой, Олдер встал из-за стола, и, шагнув к окну, мрачно уставился в сгустившуюся снаружи вечернюю темноту. Чующий прав – жалеть себя, это последнее дело. Так же, как и вменять открывшееся в вину Ириалане. Он сам, собственными руками, возвел крепость из песка, и теперь некого винить в том, что построенная из столь ненадежного материала цитадель стала разваливаться прямо на глазах. Не принимать этого – детская глупость и упрямство, а он уже давно ребенок…

Последовавшая за разговором с Антаром ночь была трудной и на редкость длинной. Тем не менее, Остен, после мучительных размышлений, все же решил последовать совету Антара… И именно поэтому, когда Чующий уже на следующий день вдруг решил осчастливить своего главу новым визитом, Олдер был не на шутку удивлен. Десятник же, зашедши в комнату, первым делом поставил на стол небольшой кувшин вина и заметил:

– Я ошибался, глава.

Услышав это заявление, Остен только и смог, что вопросительно поднять брови. Эмпат же, положив на стол прихваченный им же из кухни кусок хлеба, сбрызнул горбушку принесенным вином, которое, попав на хлеб, сразу же стало менять цвет с темно-красного на грязно-фиолетовый.

Глядя на произошедшие с вином перемены, Олдер оперся руками о стол. Согнулся, став похож на приготовившегося к прыжку хищника:

– В вино без сомнения добавили какую-то пакость, но это не яд… Верно, Антар?..

– Верно… – кивнул головой Чующий. – Травка, которую добавили в вино, вызывает зуд и прилив крови к известному органу, а потому считается в народе повышающей мужскую силу, а то и вовсе приворотной… То, что жжение и желание – разные вещи, многие горе-чаровницы не думают, а потому и советуют женам добавлять эту травку в питье мужам, чтобы страсть не остывала. У меня в Милесте есть один знакомый лекарь – от него то я про это зелье и его приметы и узнал.

Олдер недобро прищурился:

– Ты ведь видел, кто приправил вино этой гадостью? Так…

Антар согласно кивнул головой:

– Видел, глава… Имени не знаю, но старушенция довольно приметная. Я как раз на кухне ужинал, когда она туда заявилась и стала поварихе зубы заговаривать. Я в их беседу особо не вслушивался – знай, орудую ложкой в своем закутке да на них иногда поглядываю. Те о своем беседуют, но когда стряпуха обмолвилась про то, кому предназначено вино, карга так и прикипела взглядом к кувшину. Тут уже и я насторожился, и недаром – когда повариха вышла из кухни, старуха тут же к кувшину метнулась, сыпанула туда что-то и была такова. Меня то ей не видать было, а стряпуха не сказала, что в кухне еще люди есть…

Олдер невесело усмехнулся:

– Я более чем уверен, что увиденная тобой особа высока ростом, с головы до ног укутана в синее, и, невзирая на возраст, носит на пальцах и шее множество дешевых украшений…

Чующий согласно кивнул головой, а Остен, перестав улыбаться, распрямился и недовольно повел плечами:

– Что ж, ничего другого от наперсницы моей жены ждать и не следовало… Советы Гердолы уже едва внесли завидное разнообразие в мою жизнь, и сегодня ей придется держать ответ за свои проступки…

Уложив Ириалану в постель и нашептав ей на ухо, что этой ночью муж непременно навестит свою жену, Гердола как раз укладывалась спать в своей каморке. Дело сделано, и теперь Остен наверняка воспылает к супруге прежними чувствами – в силе добавленной в вино травки (так же, как и в собственной ловкости) старая служанка не сомневалась, а потому, когда в ее дверь постучали, не испытала и тени страха.

– Кого там носит? – недовольно проворчала Гердола, решив было, что кто-то из молодых слуг просто ошибся дверью в сумраке коридора, но ее скрипучий голос не отпугнул нежданного визитера. Стук раздался вновь – в этот раз он стал еще громче и уверенней. Не на шутку рассердившись, Гердола подошла к двери и, откинув крючок, широко распахнула ее, намереваясь высказать нежданному визитеру все, что она о нем думает… Но все слова старухи остались невысказанными – метнувшаяся к ней тень, крепко зажала рот служанки рукой и споро утянула слабо сопротивляющуюся наперсницу вглубь коридора…

Уже к полуночи Олдер знал о планах своего тестя столько же, сколько и сама Гердола. Ментальная магия легко сокрушила барьеры чужого разума, тем более, что и сама напуганная до полусмерти тем, что попалась на горячем, старуха готова была сдать прежнего хозяина с потрохами. Добавленная в вино травка являлась серьезным проступком и вполне могла приравниваться к покушению на хозяина, а за это было лишь одно наказание – дыба! Это и для молодых – страшное наказание, а уж для старухи…

На счастье Гердолы, Остен не жаждал ее крови. Вызнав все, что было ему нужно, он велел Антару довести трясущуюся от пережитого Гердолу до ее каморки и там не спускать с нее глаз. Через некоторое время Чующего заменила одна из служанок, в преданности которой Олдер не сомневался.

Когда же настало утро и супруги Остен встретились за столом во время завтрака, Олдер с самым невозмутимым видом сообщил Ириалане, что ее пожилая служанка серьезно заболела и в ближайшее время вряд ли сможет выполнять свои обязанности. Услышав эту новость, Ири не проявила даже тени беспокойства, чем еще раз подтвердила то, что Олдер знал уже и так – о приворотном зелье его жена ничего не знала…

Ири оставалась в неведении об истинной причине болезни своей служанки до самого отъезда четы Остенов в Милест, который последовал через несколько дней. Олдер собирался всерьез заняться накопившимися за время его отпуска делами отряда. Ну, а поскольку на дни его прибытия в столицу приходились торжества по случаю дня рождения Владыки, сотник решил взять супругу с собой. В Милесте он намеревался сдать Ири под крылышко так горячо почитаемого ею отца, да и c самим Дейлоком следовало серьезно потолковать и о проделках Гердолы, и о возможном разводе…

Остен хорошо понимал, что в случае своего отказа от Ириаланы наживет в лице Дейлока смертельного врага – спесивый вельможа никогда не простит ему подобного шага, и, почитая себя оскорбленным, сделает все, чтобы сжить со света бывшего зятя… Но и жить с женщиной, которая оказалась ему совершенно чуждой, Олдер больше не хотел и намеревался добиться развода с таким же упорством, с каким ранее добивался брака…

Ириалана, как обычно, не замечала настроений мужа – ее занимали совсем другие заботы. На одном из постоялых дворов она решила примерить всего месяц назад сшитое платье, которое теперь хотела одеть на торжественное служение в храме Хозяина Грома. Небесно-лазоревая, расшитая серебром парча необычайно шла Ири, еще более подчеркивая цвет ее глаз и белизну кожи, вот только теперь неожиданно обнаружилось, что роскошный наряд оказался тесен, да еще, вдобавок, морщится на талии некрасивыми складками.

Отшвырнув в сторону платье, на которое возлагалось столько надежд, Ири вначале накричала на служанок, а потом еще и расплакалась. На шум в комнату заглянул Остен, но увы… Увидев красную от слез и злости жену, Олдер не бросился ее утешать, а лишь поинтересовался, что, собственно, случилось. Поскольку испуганные служанки предпочитали помалкивать, забившись в угол, на заданный мужем вопрос ответила сама Ириалана, но тот не пожелал проникнуться создавшейся проблемой. Лишь пожал плечами и заметил:

– Не вижу повода для слез. У тебя много нарядов: не подошло это платье – наденешь другое…

– Мужлан! – Обиженная тем, что супруг так ничего и не понял, Ири бросила ему в лицо самое обидное из имевшихся в ее запасе ругательств, но Олдер, услышав такой комплимент, лишь усмехнулся:

– Я всего лишь воин… И, кстати, Ири – у тебя от слез уже нос опух…

Произнеся эту тираду, Остен исчез за дверью, а Ири бросилась к зеркалу. Вид собственного раскрасневшегося и действительно опухшего лица подействовал на нее лучше, чем уговоры – слезы высохли мгновенно, а еще через несколько минут Ириалана, умывшись и немного успокоившись, решила, что всему виной слишком спокойная жизнь и здоровый сельский воздух. Именно они привели к тому, что она неожиданно располнела, да и с легким золотистым загаром на лице следовало что-то делать… Негоже женщине благородного рода походить на какую-то черную от солнца крестьянку!..

Остаток пути Ириалана была занята тем, что старательно «чистила перышки» – отбеливала лицо и, ограничив себя в пище, пила травяные настои, долженствующие вернуть былую тонкость талии. Жертвы оказались не напрасны – к концу пути зеркало недвузначно намекало молодой женщине, что ей удалось вернуть прежние изящность стана и белизну кожи… Настораживала лишь утренняя слабость, но Ири решила, что вполне с этим справиться… Вот только все вышло совсем не так, как ей мнилось…

По прибытии в Милест, Остен, оставив жену в доме ее отца, немедля перебрался в казармы, но перед этим он все же успел потолковать с Дейлоком с глазу на глаз. Пока лишь – о неудавшейся попытке Гердолы подлить ему зелья. Вельможа отпирался от своих указаний старой служанке, как мог – опытный царедворец хорошо понимал, как может быть истолковано подобное действие, да и настроения Олдера не оставляло сомнений. Молодой сотник был отнюдь не в восторге от такого вмешательства в свою жизнь… А, если точнее, ему точно шлея под хвост попала!..

Стоит ли говорить, что после этого разговора Дейлок и Олдер расстались более чем холодно… Но, тем не менее, когда через два дня пришло время явиться на службу в храм, Остен прибыл в дом вельможи еще ранним утром, чтобы сопровождать супругу и тестя на предстоящей церемонии… Ири же, несмотря на блеск украшений, выглядела несколько бледной. Как назло, ей нездоровилось, но пропустить празднество она просто не могла, а потому на вопрос мужа о том, не стоит ли ей остаться дома, лишь отрицательно качнула головой. Только оказавшись в Милесте, Ири поняла, как соскучилась по пышности и шуму столицы, и теперь не собиралась пропускать торжества из-за легкого недомогания.

Что ж, церемония действительно была на редкость пышной, а собравшиеся в храме вельможи словно стремились перещеголять друг друга роскошью нарядов. Привычно опираясь на руку мужа, Ири украдкой огляделась и, убедившись, что ее красота по-прежнему привлекает восхищенные взгляды, стала внимательно вслушиваться в слова произносимой жрецом молитвы. Увы, всего через несколько минут утренняя слабость накатила на нее с новой силой, а потом к ней прибавилась ноющая боль внизу живота. Борясь с недомоганием, Ири покрепче ухватилась за руку мужа, и он тут же обернулся.

– Тебе плохо?.. Может, выйдем, – увидев разливающуюся по лицу Ири меловую бледность, Олдер уже был готов направиться к выходу из храма, но опостылевшая ему супруга отчаянно замотала головой.

– Нет… Я хочу остаться… Церемония… – договорить Ири так и не успела. Боль в животе стала такой острой, что в глазах у Ириаланы потемнело, и она, тихо охнув, стала оседать прямо на мозаичный пол храма. Все произошло так быстро, что Остен едва успел подхватить потерявшую сознание жену. Подняв Ири на руки, Олдер поспешил к выходу, а не на шутку встревоженный Дейлок немедля последовал за ним, едва не наступая сотнику на пятки…

Следующие несколько часов сотник провел в доме тестя: так и не вняв приглашению Дейлока разделить с ним ожидание, Остен бесцельно слонялся по коридору в западном крыле дома. Из-за закрытых дверей в покои Ириаланы до Олдера иногда доносились тихие, жалобные стоны жены и сердитое бормотание срочно вызванного к внезапного захворавшей женщине лекаря, но разобрать слова целителя было невозможно. Ясно было лишь одно – создавшееся положение более чем серьезно.

Пытаясь разгадать, что происходит в комнате жены, Остен, попутно, отчаянно давил в себе ростки непонятно откуда взявшейся вины – хотя он твердо решил развестись с Ириаланой, зла ей он не желал, но теперь, словно сами боги или, может, демоны, узнав о его намерениях, надумали воплотить их в жизнь самым жестоким способом… Сотнику мнилось – именно его мысли навлекли постигшее жену несчастье…

Наконец, когда изведшийся Олдер уже был готов против всех правил вломиться в покои Ири, мучительное ожидание подошло к концу. Резные, до этого наглухо запертые двери открылись, и на пороге комнаты возник усталый лекарь. Одарив Остена мрачным взглядом, он коротко кивнул сотнику и направился куда-то вглубь коридора, а Олдер, поняв намек, немедля последовал за целителем. Некоторое время они шли, молча, но потом лекарь сердито проворчал:

– Я вхож в этот дом много лет, и госпожу Ириалану знаю с малолетства. Тем не менее, если тебе, господин, понадобится мое слово, я не буду скрывать того, что твоя жена вытравила плод…

– Что?.. – услышав такие слова, Остен остановился, изумленно глядя на лекаря, а тот, шумно засопев, продолжал:

– Я давно предупреждал Дейлока, что от зелий малограмотной старухи добра не будет, но он считал, что я просто завидую Гердоле. Ее отвары якобы помогают ему избавиться от изжоги гораздо лучше моих советов. Не спорю – многим легче выпить какую-то шарлатанскую травку, чем перестать потакать своим порокам и начать соблюдать диету… – произнеся эту тираду, лекарь вновь зло и презрительно фыркнул. Было видно, что в душе у него уже давно накипело, и теперь он не собирался сдерживаться. – В итоге, старуха жила в доме припеваючи, а госпожа Ириалана с легкой руки отца, полностью доверяла Гердоле в том, что касалось мазей, притираний и зелий, долженствующих сохранить и поддержать красоту. Теперь же это бездумное доверие вышло боком. Отвар, который молодая госпожа принимала последнюю неделю, не только возвращает стройность, но и может вытравить плод. Особенно, если срок еще совсем небольшой… Слабым оправданием молодой госпоже может служить лишь то, что она не подозревала о том, что понесла. Лунные кровотечения, хоть и менее обильные, чем обычно, наступили в срок, а иные признаки тягости были еще слишком неясными… Но как бы то ни было, ребенок погиб, и его уже не вернуть…

Осмыслив услышанное, Остен сердито тряхнул головой, и мрачно взглянул на врачевателя:

– Ты был откровенен со мною, лекарь, и я благодарен тебе за это… Надеюсь, твой ответ на мой следующий вопрос будет таким же честным… Что теперь ждет Ири?..

И в этот раз лекарь ответил не сразу – некоторое время он смотрел куда-то вглубь коридора, и лишь потом медленно произнес:

– Жизнь твоей супруги вне опасности, господин, а вот все остальное… После таких срывов женщины часто становятся бесплодными, и пока я не могу сказать, сможет ли госпожа Ириалана порадовать тебя в будущем наследником…

Олдер медленно кивнул, и лекарь, ответив ему таким же кивком, направился в комнаты Дейлока. Остен провожал его взглядом до тех пор, пока спина врачевателя не скрылась за поворотом, а потом спустился в пустовавший сейчас внутренний двор и, сцепив на коленях руки, присел на край бассейна. Теперь из-за проступка Ириаланы, его руки были полностью развязаны. Никто не осудит вельможу за то, что он развелся с женой, которая вытравила его плод. Даже Дейлок…

Едва Олдер подумал о своем хитроумном тесте, как тот, точно по волшебству, тут же попался ему на глаза. Бормоча себе под нос что-то сердитое, Дейлок пересек внутренний двор и направился к комнатам дочери. Скрытого кустами Остена он даже не заметил. Олдер же, в свою очередь, не стал его окликать, но когда спина тестя замаячила где-то на галерее, сотник встал и, повинуясь какому-то неясному порыву, последовал за ним.

По-прежнему не оглядываюсь по сторонам, Дейлок рывком открыл дверь в комнату дочери, а еще через миг из покоев Ириаланы донесся его сердитый голос. И хотя вельможа не кричал, а, скорее, разгневанно шипел, затаившемуся в нише Олдеру было слышно каждое его слово.

– Мне стыдно называть тебя своей дочерью!.. Ты испортила все, что только можно было испортить, да и Гердола, старая перечница хороша!.. Какого демона она решила подлить Остену приворотного зелья?.. Разве он охладел к тебе?..

– Нет… – слабый шепот Ири был едва слышен. – У нас все хорошо, папа…

– Было, ты хочешь сказать, потому что теперь все станет плохо! – еще сильнее зашипел Дейлок. – Вначале ты распустила Гердолу так, что она стала действовать по своему старческому разумению, а теперь еще и потеряла ребенка!.. Лекарь уже был у меня, и сказал, что не будет молчать о том, что ты вытравила плод, пусть и по неосторожности… Ты понимаешь, что с тобой сделает Остен, когда узнает об этом?.. А он узнает, можешь не сомневаться!..

Ответом ему стал слабый всхлип, и хотя Олдер не видел беседующих, он словно бы кожей чувствовал смятение и испуг Ири, злобу Дейлока… На краткий миг сотнику показалась, что это какая-то очередная игра, но, применив свой дар, он почувствовал, что гнев вельможи и его слова непритворны: сейчас Дейлок почти что ненавидел некогда любимую дочь!.. А, может, просто дорогой товар, который обманул его ожидания?..

Между тем, всхлипывания Ири становились все громче, а Дейлок, так и не дождавшись от нее внятного ответа, продолжил:

– Если Остен после всего произошедшего решит развестись с тобой, я не стану ему перечить. Кому нужна бесплодная жена, иссушившая лоно благодаря собственной глупости?.. Я лишь буду просить его не обнародовать истинную причину твоего выкидыша, дабы не покрыть мою голову позором за то, что воспитал негодную дочь… Хотя о чем я говорю! У меня больше нет дочери!.. Запомни, Ири, если Остен откажется от тебя, ты не сможешь вернуться в этот дом!

После этих жестоких слов в комнате наступила тяжелая, давящая тишина, а потом Ириалана едва слышно всхлипнула:

– Но тогда куда же мне тогда идти, папа?..

В голосе Ири было столько боли, что у Остена защемило сердце, но ответ Дейлока был сух и безжалостен:

– Куда хочешь, Ириалана… К жрицам Малики или в веселый дом – мне безразлично… Я столько вложил в тебя, а теперь вижу, что все это было зря… Остен, после произошедшего, на тебя даже не взглянет, а союз с ним мне нужен, как воздух. Он колдун, да и Владыка благоволит ему, а я не собираюсь терять такого союзника из-за женского недомыслия!.. Думаю, твоя двоюродная сестра Белгира поможет мне заново скрепить союз с Олдером… Она, конечно, не так красива, как ты, но богатое приданое восполнит этот недостаток, а благодаря широким бедрам и железному здоровью сможет рожать едва ли не каждый год – Остен получит столько наследников, сколько пожелает…

– Папа… Пожалуйста… – вскрик Ири был подобен стону смертельно раненного животного, но Дейлок уже вышел из комнаты дочери. По-прежнему укрывающийся в нише Остен едва успел накинуть на себя морок – менее всего он хотел, чтобы его застали подслушивающим…

Когда шаги вельможи стихли в глубине коридора, Олдер, сбросив ненужный теперь морок, точно старый плащ, шагнул к дверям в покои Ири. Замер, точно колеблясь, но потом все же решительно толкнул резные створки.

Ириалана, скорчившись под одеялом и закрыв руками лицо, тихо и горько всхлипывала. Звук шагов заставил ее отнять ладони от покрасневших глаз, а еще через миг, она, рассмотрев визитера, попыталась встать с кровати. Некогда золотые волосы молодой женщины потемнели от пота, губы обметало, точно в лихорадке.

– Олдер…

– Что, милая, – голос Остена прозвучал на диво ровно. Только Седобродый знал, чего стоило сотнику эта маленькая хитрость, но, увы… Спокойный тон мужа лишь еще больше напугал Ириалану. Одарив Остена затравленным взглядом, она вновь сдавленно всхлипнула, а потом, выскользнув из-под одеяла, опустилась перед сотником на колени. От такого поступка Ири Олдер просто опешил – на несколько мгновений он точно оборотился в каменную статую, а Ири, обхватив его ноги, уткнулась лбом в колени мужа и зарыдала:

– Не бросай меня, Олдер… Пожалуйста… Я виновата, я понесу любое наказание… Только не бросай…

Остен посмотрел на скорчившуюся у его ног женщину и судорожно сглотнул вставший поперек горла комок. Его жена лишена ума и воли, а без постоянного покровительства она просто погибнет – слова отрекающегося от ставшей невыгодным товаром дочери Дейлока сломили ее… Если же теперь еще и он, законный муж, решит снять с себя всякую ответственность за провинившуюся жену, это станет для Ири концом. Привыкшая жить хоть и по указке, но под постоянной опекой, она просто не перенесет двойного предательства… Красивый и слабый цветок из зимнего сада не может существовать без надежной опоры… А разве он, Остен, не клялся в храме быть жене такой вот защитой и подмогой…

– Полно, Ири… Тебе же вредно вставать… – разговаривая с женою, точно с малым ребенком, Остен с трудом разжал руки судорожно вцепившейся в него Ири и, подняв жену, бережно перенес ее на кровать. Укрыл одеялом, коснулся пальцами мокрой щеки.

– Я твой муж, Ири, и я никогда тебя не брошу… Слышишь, никогда!..

Ири всхлипнула, а потом, поймав ладонь Олдера, что было силы, сжала ее в своих тонких пальцах:

– Папа сказал, что я больше не смогу иметь детей… Что я убила малыша… Но я не хотела, Олдер… Я ничего не знала про зелье!.. Ни про это, ни про приворотное…

– Знаю… – сидя на кровати подле жены, Остен провел рукою по ее волосам. – Тебе не следует так убиваться, Ири. Первая беременность часто заканчивается выкидышем, и он далеко не всегда судит бесплодие. Осмотревший тебя врач сказал мне, что после надлежащего лечения ты еще сможешь иметь детей… А пока надо успокоиться и набираться сил. И перестать плакать – слезы лишь отсрочат твое выздоровление…

Словно бы загипнотизированная ласковым и спокойным голосом мужа Ири перестала всхлипывать, и устало откинулась на подушки, но руки Олдера так и не выпустила. Теперь Ири держалась за нее, словно утопающий за ускользающую из пальцев ветку. Остен же, в свою очередь продолжал говорить – обещал, что, как только жене станет хоть немного получше, они переберутся в дом Дорина. Там Ири будет веселее, чем здесь, ведь жена и сестра его двоюродного брата с удовольствием составят Ириалане компанию…

Остен еще долго рассказывал жене о своем брате, говорил, что им из-за его службы пока доведется остаться в Милесте, но это и к лучшему, ведь здесь гораздо легче найти толковых лекарей… Да и главное в Амэне святилище Малики находится под боком…

Олдер строил планы на будущее ровно до тех пор, пока успокоенная его словами Ириалана не погрузилась в тихую дрему. Лишь после этого Остен осторожно высвободил руку из пальцев жены и вышел из ее покоев.

В коридоре его терпеливо дожидались Антар с донесением и не смеющая нарушить покой беседующих супругов служанка Ири. Велев девушке быть неотлучно при хозяйке, Остен отправился в казармы в сопровождении хранящего молчание Антара. Дела отряда принудили Остена задержаться в городе до самого вечера, но, получив роздых, он отправился не домой, а на пристань. Вид набегающих на берег волн его всегда успокаивал, а сейчас Остену никого не хотелось видеть.

В порт Олдер попал ровно к закату – вдыхая острый запах соли, водорослей и рыбы, молодой сотник еще долго смотрел на кажущиеся черными на фоне последних золотых лучей, чуть покачивающиеся на мелких волнах корабли с подобранными парусами, на темно-зеленую воду, на далекую линию горизонта…

Успокоив Ири, Остен, одновременно, отрекся от столь желанной ему свободы… Конечно, у него оставалась еще одна лазейка – он мог, не давая жене развода, услать ее в дальнее имение и видеть не чаще раза в год, но подобное решение казалось Олдеру бесчестным. В конце концов, он пообещал Ири поддержку и заботу, а не ссылку, и теперь ему следовало посадить свои чувства и желания на короткий поводок.

Вызванный им тогда на разговор Антар был, по большому счету, прав – ответственность за судьбу жены лежит на муже, так что негоже теперь метаться и лезть из кожи вон, думая, как избавиться от брачного ярма.

С этого дня он начнет выполнять все, взятые на него обязательства – защитит Ири даже от самой себя, будет с нею ласков и терпим к ее недостаткам… В конце концов, она по уму – всего лишь ребенок. Капризный, избалованный, но при этом – слабый и уязвимый…

Когда Остен окончательно утвердился в своем решении, то почувствовал себя если и не лучше, то легче. Пора мучительных размышлений и метаний закончилась, и теперь пришло время действий.

Вернувшись в дом Дейлока глубоко за полночь, на следующий день Олдер встал с первыми же солнечными лучами. На диво собранный и спокойный. Справившись у служанки о том, как Ири провела ночь, Остен отправил Дорину весточку с небольшой просьбой и, получив ответ, спустился вниз в поисках тестя.

Дейлок как раз трапезничал во внутреннем саду и, увидев глаза зятя, едва не подавился вином из кубка…

Олдер, не меняясь в лице, дождался, пока вельможа справится с приступом кашля, а потом холодно сообщил, что как только Ири почувствует себя немного лучше, ее с радостью примут в доме Дорина. Жена должна жить подле мужа…

Кроме того, после выходок Гердолы, он, как муж, позаботится о том, чтобы теперь Ириалану окружали лишь проверенные лично им люди, ведь тестю в этом вопросе у него, Остена, больше веры нет…

Огорошив Дейлока такими новостями, сотник, не обращая внимания на слабые попытки тестя расспросить, чем вызваны такие решения, отправился на службу, где и пробыл до позднего вечера.

А еще через два дня – после того, как осмотревший Ири врач отметил, что опасность повторного кровотечения миновала, Ириалану, со всеми возможными предосторожностями, в крытых носилках перевезли в дом главы рода Остенов. Там ее ожидали старательно подготовленные, светлые покои и пара толковых служанок, которые отныне должны были заменить старую Гаердолу.

Хотя из-за болезни Ири, супруги обретались в разных спальнях, каждый день Олдера начинался с того, что он навещал Ириалану и проводил с ней некоторое время перед тем, как отправляться в казармы. Справлялся о том, как прошла ночь, рассказывал всякую забавную ерунду и даже, отстранив служанку, иногда сам брался за гребень, помогая Ири расчесать ее роскошные и тяжелые косы.

После таких визитов ни то что у Ири, а даже у Дорина не возникало сомнений в том, что Олдер, несмотря на произошедшее, по-прежнему влюблен в свою жену. Истину знал лишь молчаливый Антар, но он как раз был бы последним, кто поведал бы окружающим об истинном положении дел.

Между тем и обморок Ириаланы в храме, и ее последующее недомогание, и заметное охлаждение между Дейлоком и Остенами породили среди милестской знати целую волну слухов и домыслов, отзвуки которых, конечно же, дошли до Владыки Арвигена…

Гонец князя застал Олдера на плацу. В короткой, скрепленной печаткой, записке значилось, что Арвиген желает видеть сотника «Карающих» немедленно. Такое неожиданное внимание, смутило Остена, но задавать вопросов молчаливому слуге сотник не стал. Быстро отдав необходимые распоряжения десятникам, Олдер последовал за гонцом в княжескую цитадель.

Когда же мрачный слуга, оказавшись в твердыне, повел Олдера не в верхние залы, а в запутанную сеть подвалов, сотник ощутил, как к его смущению добавляется тревога. Весь Милест знал о пыточных залах, расположенных в подвалах княжеского замка, и то, что оказавшись в них, лишь очень немногие заново видели солнечный свет…

Пытаясь отогнать нехорошее предчувствие, Остен упрямо тряхнул головой – данную Владыке присягу он не нарушал, так что каяться ему не в чем… А, значит, в сторону любые домыслы – скоро он сам узнает причину столь необычного вызова.

Между тем, казавшийся бесконечным извилистый коридор внезапно расширился, оборотившись в выложенную черным мрамором залу. Строгие ряды колон, солнечный лучи, проникающие в помещение через небольшое квадратное отверстие на потолке и лишенный воды бассейн с низкими бортиками, в котором, закрепленная на специальных распорках, покоилась туша огромного, черного быка.

Животное лежало на спине, чуть под наклоном. Его грудина и живот были вспороты и наполнены кровью, но самым странным было то, что в этой купели из живой плоти, среди еще исходящих паром внутренностей находился обнаженный точно в первые мгновения жизни, человек.

Не веря собственным глазам, Остен замер у одной из колонн, но когда приведший его в зал слуга уверенно двинулся к чудовищной купели, и, почтительно согнувшись, начал что-то пояснять знаками, сидящему в крови мужчине, Олдер поспешил преклонить колени, одновременно укутываясь в плотный ментальный кокон. Сомнений не оставалось – перед ним был не кто иной, как Владыка Арвиген…

Князь же, выждав с минуту, отослал гонца легким взмахом покрытой кровавыми разводами руки и произнес:

– Кесс поведал мне, что ты не пытался его расспрашивать, молодой Остен… Это похвально… А теперь встань и подойди поближе.

Олдер безмолвно повиновался. Как только он оказался подле туши, запах крови ударил ему в ноздри, а падающие сверху лучи ярко осветили лицо и плечи принимающего кровавую ванну Владыки…

До этого Остен никогда не видел князя настолько близко… И теперь, молча, созерцал впалую грудь и похожие на плети руки Арвигена. Его дряблую, похожую на пергамент кожу в печеночных пятнах.

Если природная худоба в купе с хитро сшитой одеждой и мягким сиянием золота и камней делали Владыку моложавым, то теперь, лишенный всех покровов, он выглядел особенно дряхлым. Но хищное лицо князя и его холодные, водянистые глаза свидетельствовали о том, что эта телесная слабость обманчива, и под личиной больного старика таится хитрый, привыкший подолгу играть с беззащитными жертвами зверь…

Пока Остен рассматривал своего Владыку, тот тоже не сводил тяжелого взгляда с молодого сотника – Олдеру казалось, что он стоит перед старой и огромной, готовящейся к смертельному укусу гадюкой…

И тут неожиданно князь соизволил улыбнуться:

– Я уже давно слежу за твоими успехами, Остен… Еще со времен Реймета… И могу сказать, что твоя смелость приятно меня удивила.

Князь замолчал, одарив Остена многозначительным взглядом, но тот на неожиданную похвалу лишь склонил голову и прижал к сердцу ладонь, точно бы молчаливо подтверждая данную князю присягу.

Поняв, что так просто молодого сотника разговорить не удастся, Арвиген недобро прищурился.

– Но еще больше меня удивило то, что смелый и честный воин так легко поддался посулам Дейлока и оставил у себя его больную дочь.

Из-за такого обвинения пальцы Олдера сжались в кулаки, но голос сотника остался спокоен, когда он произнес.

– Это не так, князь. Ириалана еще поправится, и она останется хозяйкой в моем доме согласно моему собственному желанию. Что же до Дейлока, то он ошибочно решил, что, отдав за меня дочь, может вмешиваться в то, что происходит в чужой спальне.

– Последнее замечание – камушек в мой огород, не так ли? – Арвиген чуть склонил голову, и на его губах вновь зазмеилась улыбка. Ласковая и мягкая, вот только из-за неподвижного взгляда словно бы заледенелых глаз князя, от нее легко могло бросить в дрожь. – Что поделать – таким старикам, как я, простительно некоторое любопытство…

Закончив говорить, Владыка чуть шевельнул рукой, показывая тем самым Остену, что ждет ответа, и сотник медленно выдохнул сквозь зубы. Он никак не мог взять в толк, чего от него добивается Арвиген своими намеками и расспросами, лгать же было, по большому счету, не только бессмысленно, но и опасно… И потому Олдер сказал совсем не то, что полагалось бы ответить на такое замечание князя.

– Прости, Владыка, но я не терплю, ни сплетен, ни тех, кто их распускает, хоть и понимаю, что болтунам просто так рот не заткнешь… Но чтобы не шептали благородные вельможи, правдой останется лишь то, что женился на Ириалане, а не на деньгах или связях Дейлока.

В этот раз молчание Арвигена было более продолжительным – чуть откинувшись назад и прикрыв глаза, он мог бы показаться спящим, если б не две вертикальные морщины, прорезавшие его лоб – князь размышлял… Наконец, он, придя к определенным выводам, вновь открыл свои блеклые глаза и чуть приподнял уголки губ в неизменно ласковой улыбке:

– Горячность и страсть к красивым женщинам – два недостатка, всегда присущие молодости, но кому, как не мне знать, насколько она быстротечна. Казалось, еще вчера я боролся с такими же чувствами, какие одолевают тебя теперь, Остен, а сегодня от них остался лишь пепел, и я вынужден поддерживать свое дряхлое, отравленное ядами недоброжелателей тело с помощью бычьей крови… Все преходяще… Но как бы то ни было, я рад, что ты понимаешь, что Дейлок, как и другие мои советники, не имеет настоящей власти и тешится лишь иллюзией своего положения. На самом деле, плести интриги и строить козни вельможи могут лишь до тех пор, пока их мышиная возня меня забавляет…

Закончив свою речь, Владыка легко щелкнул пальцами, и из-за одной из колонн тут же бесшумно появился слуга с чашей в руках. Бесшумно, точно призрак, он подступил к князю и с поклоном подал ему питье. Арвиген, взяв чашу, сделал несколько жадных глотков темного, почти черного отвара, а потом, взглянув на замершего Олдера, покачал головой.

– Даже если бы ты не носил куртку «карающих», тебя все равно нельзя было бы спутать с заполняющими мой замок бездельниками. Они хорошо знают, когда настает время просьб. Но раз ты молчишь, я спрошу сам. В чем твоя нужда, Остен? Земли? Деньги?

Задав вопрос, князь вновь замолчал, всем своим видом показывая благожелательность, но у Остена язык не поворачивался просить князя, о чем либо… Поэтому, вместо просьбы он, вытянувшись согласно уставу, отрапортовал:

– Вы, Владыка, всегда хорошо заботитесь о своих воинах. Я ни в чем не знаю нужды…

Такого ответа привыкший к вереницам просителей и ходатаев Арвиген не ожидал. На долю мгновения его брови удивленно взметнулись вверх, но потом князь прищурился и медовым голосом спросил:

– А твое продвижение по службе? Разве ты, как и другие сотники, не считаешь, что достоин большего?

Олдер опустил голову. На краткий миг ему показалось, что он разгадал игру Арвигена. Не иначе, как на не кланяющегося в ножки спесивым вельможам Иринда кто-то из недовольных его словами и делами «доброжелателей» накатал донос, и теперь князь хочет узнать, как действительно обстоят дела у «Карающих», а все остальные расспросы – лишь предлог, долженствующий усыпить внимание…

– Я могу мечтать о всяком, князь, но это всего лишь мысли, а тысячник Иринд лучше знает, как использовать мои способности там, где они будут наиболее полезны, – четко произнес Остен, и тут же понял, что ошибался, ведь услышав его ответ, князь сухо рассмеялся.

– Отрадно видеть такую верность… Право же, отрадно… Надеюсь, что мне ты будешь служить, не менее преданно, чем этому ворчуну!

Холодея от мысли, что своими словами он невольно причинил своему тысячнику вред, Остен вновь покорно опустил голову, а князь, отсмеявшись, произнес уже совершенно иным тоном:

– Я ценю таких воинов, как Иринд, но в то же время вижу и их недостатки. С годами Иринд стал слишком осторожен в своих делах и суждениях, а тебе уже давно следует расправить крылья. Завтра в казармы придет приказ о твоем новом назначении. Уже через два месяца, в новом походе, у тебя будет возможность показать все свои силы…

– Сделаю все, что требуется, и даже больше, Владыка…

Встав на одно колено возле туши, Остен послушно коснулся губами протянутой ему князем руки, а потом покинул залу в сопровождении немого слуги. Когда сотник вновь оказался в лабиринте коридоров, в спину ему словно бы ударил отзвук чужого страха и боли, но Олдер так и не обернулся… Не посмел…