Мимо выстроенных в ряд медицинских палаток, по недавно протоптанной тропинке, шла к берегу девушка в белом халате. Ветер, дувший с моря, развевал ее черные волосы, выбившиеся из-под косынки. На минуту девушка остановилась, словно пронзенная холодом. Волны, набегавшие на берег, лизнули ей ноги, обрызгав пеной.

Девушка оглянулась — ее широко раскрытые глаза высматривали кого-то в подступившей тьме. Не увидев никого, она прошептала:

— Ведь он обещал мне. Почему же ушел? — потом, вздохнув, добавила: — Наверно, я очень запоздала.

Она оглянулась еще раз, но южная ночь была непроглядна.

— Да, виновата, как видно, я, — и руки у нее беспомощно опустились.

Она никак не решалась отойти от пустынного берега и сунула в карман халата тонкий треугольник письма, зажатый в легкой ее руке. Вдруг кто-то окликнул ее:

— Захра, где ты? Мы ждем тебя.

Девушка помчалась туда, откуда доносился одинокий в этой ночи голос.

Когда она добежала до причала, моряк, который разговаривал с ее подругой Лейлой, сбрасывал канат, чтобы отплыть в маленькой шлюпке.

— Наконец-то я нашла вас, — крикнула Захра и, задыхаясь от бега и волнения, вынула из кармана письмо.

— Я вас очень прошу, — сказала она моряку, протягивая ему письмо, — передайте это ему… И скажите еще, что он очень обидел меня. Почему он не повидался со мной?

— Откуда же он знал, что вы здесь?

— Это верно, но я так давно не видала его…

Моряк взглянул на корабли, стоящие на рейде, и, пожав плечами, сказал:

— Тут уж ничего не поделаешь, я бы, сестрица, и свез вас к нему, да нет времени.

Он оттолкнул веслом шлюпку от причала, и она стремительно ринулась в темный морской простор.

— Расцелуйте его за меня! — крикнула Захра.

— Есть! — откликнулся моряк со своей маленькой шлюпки. — Только сделайте то же и с Лейлой.

Девушки рассмеялись. Долго еще смотрели они вслед исчезнувшей во мраке лодке.

И откуда-то издалека долетели до них обрывки песни:

Не отрывая глаз от моря, Лейла прошептала:

— Прилетел, как птица, и так же улетел…

— Пока так и должно быть, — сказала Захра.

Море билось неумолчно и беспокойно.

…Берег был пустынным. Только повара разговаривали у походных кухонь, да изредка проходили часовые. Курили с опаской, во тьме слабо вспыхивали огоньки папирос. Совсем еще недавно жизнь здесь била ключом. Лодки причаливали к самому берегу. По узким доскам пехотинцы переносили оружие.

Моряки, видя, что погрузка заканчивается, становились за руль. Остроносые катера, рассекая волны, подходили к причалу.

— Полундра! — кричал моряк, державший канат, и тот взвивался арканом в воздухе.

Волны раскачивали суда, мостки скрипели.

— Эх вы, и кто вас только прислал сюда, — трунили моряки над саперами. — Ваше дело строить мосты через болота, а не причалы.

— Да никакой причал вас, чертей полосатых, не выдержит, — откликались саперы.

Артиллеристы хотели первыми погрузиться на суда и спорили с пехотинцами, но через минуту вместе с ними перетаскивали пушки на палубу.

Доски на причале гнулись под тяжестью ящиков со снарядами.

— Эй вы там, прекратите шум, а то фашисты услышат!

— Ничего не услышат, оглохли от катюш.

Перешучиваясь, солдаты садились на катера. Раздавался звон якорных цепей.

Движение на причале не прекращалось. Старшины снабжали отплывающих продуктами и боеприпасами. Повара предлагали дополнительные порции.

— Кому еще? — спрашивали они, размахивая черпаками. — А ну, подставляй котелки!

— Оставьте себе! — откликались солдаты, получившие шоколад, печенье и консервы.

…Теперь тишину нарушал только плеск волн.

Еще долго девушки в белых халатах стояли на берегу и с грустью всматривались вдаль.

Тысячи братьев расстались сегодня с ними. И не все вернутся…

Сильный порыв ветра донес с моря слова песни. На одном из катеров кто-то пел:

Захра, услышав эту песню, склонилась к плечу подруги, и ее шепот слился с шумом прибоя.

— Да, они должны были идти. Их ждет Крым. Их ждут партизаны у одиноких своих костров…

Взвились одна за другой несколько ракет, и девушки очнулись от своей задумчивости, долгой и томительной. Холодный, мертвенный свет озарил на мгновение наблюдательный пост на береговой возвышенности. Разноцветные огни бросили искристые свои отражения в самую глубь взволнованного моря. Немного времени спустя корабли скрылись вдали.

Девушки невольно взмахнули руками — но кто мог увидеть их издали в ночной тьме?

И все-таки они крикнули:

— Счастливого пути! Возвращайтесь с победой!

Эти слова были памятны Захре. Три месяца назад, стоя на берегу Каспия, она вместе с матерью провожала своего единственного брата Аслана. И тогда сердце ее билось так же тревожно, как теперь. Мать пристально взглянула на сына и спросила:

— Разве ты не мог бы по-прежнему работать на своем танкере?

— Нет, мама, я должен быть в передних рядах.

— Но ведь ты и здесь был передовиком…

Аслан посмотрел на зеленовато-голубой морской простор. Большая часть его жизни прошла здесь. Еще ребенком он вместе с отцом на маленькой парусной лодке часто выходил в море. Уже тогда он твердо решил стать моряком. Но однажды, попав в сильную бурю, Аслан так испугался, что отказался от своего решения.

Тогда отец нахмурился:

— Нет, сынок, так не годится. Трудностей бояться нельзя. Встречай грудью ветер, тогда победишь.

И позже, когда они снова вышли в море, и Аслан сидел в лодке напротив отца, тот сказал:

— Бури на Каспии — не редкость. Но мы не боялись их. В злую непогоду, в дождь и ветер на парусных судах возили мы в Астрахань нефть. Наперекор всему мы добывали себе и вам, молодежи, новую судьбу. Люби море.

И Аслан полюбил море. Мать жаловалась, что сын стал редко бывать дома, но он успокаивал ее:

— Не тревожься, мама. Разве сейчас дома усидишь?

И тогда, провожая сына, она сказала:

— Ну что ж, иди. Береги себя. Счастливого тебе пути!

Они обнялись и расстались.

…Теперь Захра на берегу Черного моря смотрела туда, куда ушли боевые корабли.

Луна выглянула из-за холмов, и девушке показалось, что она видит серебристый след ушедших судов.

— Захра, вы простудитесь, я принесла вам шинель.

Захра взяла у Лейлы черную кубанку и шинель. В лунном свете сверкали звездочки на узких погонах.

* * *

Озаренные луной волны ударялись о борта судов. Оставляя за собой пенистый след, катера, мерно покачиваясь, рассекали воду.

Люди, стоявшие на покрытой брызгами палубе, вглядывались в лунный полумрак.

Командир катера Аслан стоял на носу судна и привычным жестом поглаживал бородку. Ветер распахивал ворот, и брызги падали на тельняшку, плотно облегавшую широкую грудь.

Катер по его команде обходил караван с левого фланга. Экипаж был в боевой готовности. Каждый хорошо знал, что им предстоит выполнить.

Перед отплытием катера генерал, руководивший операцией, сказал:

— Надо уничтожить прожекторы противника, не дать ему заметить наши суда, пристающие к берегу. Если вы его ослепите, наши суда смогут беспрепятственно высадить людей.

Аслан и вся команда молча ожидали предстоящий бой. Каждым владела одна и та же мысль: «Надо во что бы то ни стало потушить вражеские прожекторы».

Только комендор Ильяс никак не мог успокоиться; когда катер стоял на рейде, он был не прочь пройтись по берегу, пошутить со встречными и при случае опрокинуть пару стопок. Как только спускали якорь, он подкрадывался к командиру и, кивая головой в сторону берега, спрашивал:

— Капитан, разрешите?

Капитан лишь улыбался, а Ильяс, пользуясь случаем, вновь обращался к нему:

— Значит, согласны, капитан?

С берега он никогда не возвращался с пустыми руками. Едва поднявшись на палубу, он кричал:

— Ребята, попробуйте-ка этот нектар! Чертовски холодно.

Сегодня случилось то же самое. Перед отплытием моряки беседовали на палубе.

Боцман смотрел на шлюпки, пристающие к берегу.

— Очень странно, — сказал он вдруг, — просто удивительно, если вдуматься.

— Что, ты опять философствуешь? — спросил рулевой Дмитриев, поднимаясь с места.

Боцман указал на суда, стоявшие на рейде.

— Мне кажется странным, как можно с таким флотом высадить десант!

— Почему?

— В таких операциях участвуют крупные суда, а мы собираемся действовать на катерах, баркасах, шлюпках, даже на старых рыбачьих лодках…

— С линкорами и бабушка моя высадит десант, а вот если ты настоящий воин, попробуй сделать это на маленьких судах и на лодках, — сказал мичман, вступая в разговор.

Ильяс, до сих пор сидевший в стороне, встал и подошел к боцману.

— По-твоему, у нас нет крупных боевых кораблей? Да у нас они есть, только пользоваться ими здесь нельзя. В Керченском проливе, а он шириной всего в четыре-пять километров, нужны вот такие маленькие катера, чтобы легко проскочить к берегу.

— Все это я и сам прекрасно знаю, — возразил боцман. — Но выслушай и пойми меня. Главное на войне — это техника.

— Нет, врешь! Главное — человек.

— Но что ты сможешь сделать, например, без танков?

— Не забывай, что танками управляют люди. Сколько танков шло на панфиловцев, а? И кто же победил?.. Да, да, главное — человек, человек с железной волей и выдержкой.

— А такая воля и выдержка есть у советских солдат, — добавил Аслан.

До сих пор он издали прислушивался к спору моряков, а теперь подошел к ним, сел на ящик со снарядами и, вынув свой увесистый кисет, предложил:

— Курите.

Дмитриев набил свою трубку, и клубы голубого дыма поднялись в воздух.

Ильяс увидел на берегу санитарные палатки, девушек в белых халатах, и ему очень захотелось на сушу, хотя бы ненадолго, на самую малость.

«Я обязательно должен сойти на берег», — решил он и попросил разрешения.

— Нет, Ильяс, на этот раз не пущу, — ответил Аслан. — Если хочешь нектару, — добавил он, улыбаясь, — то попроси у мичмана, он отпустит.

— Давно уж не был я на суше, так хочется немного пройтись, — сказал Ильяс.

Дрожь в голосе и опечаленный взгляд смягчили капитана.

— Хорошо, иди. Только не опаздывать!

— Есть, товарищ капитан! — обрадованно ответил Ильяс и спрыгнул в шлюпку, привязанную к катеру. Но Ильяс не сдержал слова. Он опаздывал, сильно обеспокоив и командира, и товарищей. И чем дальше, тем чаще и отчетливей у всех мелькала мысль: может, он подстроил все это, для того чтобы не участвовать в операции — мысль тяжелая и обидная.

С суши был дан сигнал к отплытию. Все уже не сомневались, что Ильяс не вернется. Но в это время, за несколько минут до отплытия, Ильяс впрыгнул в катер. Когда он поднялся на палубу, капитан только смерил его холодным взглядом и отошел. Ильяс же спокойно встал у своего орудия. Но почему-то товарищи тоже отворачивались от него. Сначала он ничего не мог понять.

«Что случилось? — думал он. — Почему ребята даже не смотрят на меня?»

Прошло уже немало времени, а глухое беспокойство все сильнее мучило Ильяса. Гнев командира перед самым боем, молчание товарищей — было слишком тяжело.

«Ничего, — подумал он, — сейчас отдам командиру письмо, сразу подобреет…»

Вдруг страшная догадка заставила Ильяса побледнеть.

«А что, если…»

Он тотчас же подошел к рулевому, но Дмитриев, всегда такой радушный и так щедро угощавший табаком, теперь даже не оглянулся и не обратил на него ни малейшего внимания.

Тогда не сказав рулевому ни слова, Ильяс подошел к капитану.

— Капитан, простите меня!

Тот ничего не ответил.

— Простите, — повторил Ильяс, еще больше смутившись.

Аслан резко повернулся и взглянул ему прямо в глаза:

— Почему опоздал?

Голос капитана звучал сурово и непреклонно. У Ильяса потемнело в глазах.

— Капитан, — едва сумел вымолвить он и, вынув из внутреннего кармана сложенное треугольником письмо, протянул его Аслану.

— От кого?

— От вашей сестры.

Аслан дрогнувшими пальцами развернул письмо, но в темноте ничего нельзя было прочесть. Тогда, схватив Ильяса за плечи, он спросил:

— Что же ты молчал? Где ты видел ее?

Почувствовав, как сильно Аслан взволнован, Ильяс решил, что лучше всего повести рассказ в шутливом тоне — это, скорее всего, больше успокоит командира.

— Уж я от вас ничего не скрою, капитан. Как только я вышел на берег — навстречу мне девушка. Лицо у нее было смуглое, как у южанки, и я тут же спросил: «Откуда вы?». Девушка оглядела меня и ответила: «Я азербайджанка». Очень обрадовавшись, я сразу перешел с ней на ты и начал задавать ей вопросы, как старой знакомой: из какого района, не врач ли она, как зовут, давно ли здесь? Она улыбнулась — какой я, мол, поспешный и нетерпеливый — и ответила на все по порядку. Признаться, я забыл тогда обо всем на свете: ведь так давно не разговаривал с ними…

— Брось чепуху молоть, — прервал его Аслан. — Скажи, где ты видел Захру.

— Сию минутку, капитан, потерпите. Я довольно долго разговаривал с Лейлой. Мы обменялись адресами. Потом она сказала, что у нее есть подруга, у которой брат тоже моряк. Я сейчас же спросил, как его имя. Она ответила: «Аслан». Как, подумал я, неужели это наш капитан? Потом мы пошли к Захре. Узнав обо всем, она села писать письмо, а мы с Лейлой пошли на берег к моей шлюпке и там ждали Захру.

Ильяс умолк.

— Так, значит, вот почему ты опоздал!

Ильяс помчался к рулевому. Дмитриев сердито сосал свою матросскую трубку.

— Володя, перестань дуться, — крикнул он, — капитан простил меня!

— Правда? — сказал Дмитриев, и трубка выпала у него изо рта.

Он поднял ее и вновь крепко сжал губами. Потом надвинул бескозырку на самые глаза и внушительно сказал:

— Всяко бывает…

…Катер все ближе и ближе походил к берегу. Противник, притаившись, молчал. Еле заметные холмы и овраги казались безлюдными.

Суда, построенные в боевом порядке, двигались вперед. Аслан был уверен, что за этим тягостным молчанием последует неожиданная и яростная атака.

Глядя в бинокль, он хотел установить местонахождение вражеских прожекторов.

Катера-охотники, курсировавшие до сих пор вокруг его судна, теперь перегнали его и готовились к решительной атаке.

Аслан оглядел свою команду. Моряки выглядели усталыми от долгого ожидания.

Аслан повернулся к комендорам:

— Ну, смотрите, орлы, все зависит от вас. Экономьте снаряды и ведите точный огонь!

— Они у нас запляшут под звон стекла, — сказал Ильяс.

Моряки тихо рассмеялись.

Мимо промчался катер.

— По местам! Будьте готовы!

Как только Аслан дошел до носа корабля, зеленое пламя осветило все вокруг. С берега раздался тяжелый гул. Суда покачнулись. Словно испуганное, море заволновалось.

Блеснули вспышки разрывов на вражеской стороне.

Оглушительный грохот сотрясал воздух.

Снаряды, которые сперва взрывались на берегу, теперь летели все дальше и дальше.

Все суда, и крупные и мелкие, пришли в движение. Резиновые лодки отплывали от катеров. Катера же, открыв огонь, устремились к берегу.

Первые лодки приблизились к берегу, и тут по воде скользнули лучи прожекторов.

Они словно саблями рассекали темноту.

Аслан крикнул:

— Готовься! Полный вперед! Огонь по прожектору напротив!

Загрохотали орудия. Пороховой дым окутал все вокруг.

Исчезла одна из многих световых полос, лежавших над морем.

— Молодчина, Ильяс!

Дмитриев, обрадованный первой удачей друга, крикнул: «Давай дальше!» и вновь принялся посасывать свою потухшую трубку.

На берегу шел рукопашный бой. Советские воины, ломая сопротивление противника, бросились к окопам, стараясь занять позиции. Враг, яростно сопротивляясь, пытался потопить наши суда.

Рвались снаряды. Прожекторы освещали все вокруг. Море кипело.

— Огонь по прожектору напротив!

Раздался грохот, катер качнулся. Свет прожектора погас.

Немного правее от только что разбитых прожекторов, из-за холма, вырвался сноп света и упал на берег. Десантники, прыгавшие в воду, стали видны как на экране.

— Огонь! — раздался голос Аслана.

Вылетавшие со свистом снаряды взрывались вдали.

На минуту погасший свет зажегся снова. Было видно, как одна шлюпка исчезла во вспененных волнах. Аслан сжал зубы.

— Огонь! — командовал он. — Огонь! Огонь!

Орудийный грохот не умолкал.

И вот прожектор, освещавший берег из-за холма, погас.

— Я вам покажу! — крикнул Аслан и, словно для того чтобы успокоиться, погладил свою черную бородку.

Мимо быстро проплывали катера, беспрерывно двигались к берегу маленькие шлюпки.

После получасового боя враг был оттеснен от берега.

Наши бойцы укреплялись на отвоеванной береговой полоске, это облегчало судам подход к берегу. Шлюпки быстро подплывали и разгружались. Солдаты вытаскивали на берег легкие орудия. Катер Аслана стрелял беспрерывно, один за другим гасли вражеские прожекторы.

Вдруг где-то вблизи от берега взметнулся ослепительный луч света — и саперы, строившие причал, оказались ярко освещенными.

Завыл шестиствольный миномет. Разрывавшиеся мины поднимали высокие столбы воды. Причал, разбитый в щепки, исчез под водой вместе со строителями.

Тогда Аслан приказал подойти ближе к берегу. В это время над катером завыл снаряд. Катер вздрогнул и пошатнулся от удара.

Глаза Аслана резанул яркий свет: судно было поймано прожекторами.

Трассирующие пули непрерывно летели на него.

Аслан на минуту растерялся.

Катер бился в полосах света, словно сжимавших его.

— Полный вперед! — крикнул Аслан. — Огонь! Огонь!

Катер покачнулся. Боцман что-то крикнул. Вода окатила палубу, рассыпалась множеством брызг. Все погрузилось во мрак.

Берег был окутан непроглядной тьмой. Только прожектор слева за холмом прорезал мрак своим одиноким лучом. Он освещал корабли, находившиеся вдали от берега.

Глянув в бинокль, Аслан уточнил месторасположение и приказал:

— Назад!

Описав небольшой круг, катер изменил направление.

— Противник окружает нашего охотника, капитан!

Неожиданно приблизившиеся вражеские корабли окружили советский катер.

Аслан быстро подошел к Дмитриеву.

— Нужно незаметно пройти в тыл противника. Он хочет ударить по нашему охотнику сзади.

Катер Аслана незаметно подошел к вражескому судну. Снаряды, выпущенные Ильясом, разорвались в машинном отделении вражеского корабля. Он начал уходить под воду. Фашисты в панике бросились в воду. Дмитриев надвинул бескозырку на глаза и, посасывая трубку, сказал:

— Попейте-ка керченской водички.

Но и советский катер был сильно поврежден. Надо было взять его на буксир.

Береговые прожекторы лизали их огненными своими языками.

Аслан приказал увеличить скорость, чтобы скорее дойти до берега, часть которого была уже в руках советских войск. В этот миг вражеский снаряд взорвался в машинном отделении катера. Судно вздрогнуло и накренилось на левый бок. Вода хлынула на палубу.

Осколки шрапнели градом рассыпались кругом. Кто-то громко застонал.

У Ильяса было раздроблено предплечье. Он склонился головой к стволу орудия.

Аслан бросился к нему, но, потеряв равновесие, упал.

* * *

Волны набегали на палубу отяжелевшего судна. Катер медленно погружался в воду.

Аслан открыл глаза, но так и не понял, что произошло. В ушах у него звенело, сильная тупая боль разламывала голову. Одежда промокла до нитки. Он попытался встать, но не смог. Собрав последние силы, он пополз. Сначала он добрался до орудий, но там никого не нашел. Его охватила тоска, тяжелая и глухая.

Схватившись за ствол, он привстал. Голова кружилась. Он прислонился к орудию, чтоб не упасть. Придя в себя, он хотел подойти к рулю, но поскользнулся.

«Что это? — подумал он. — Почему палуба стала покатой?»

Он посмотрел вперед и тут только заметил, что носовая часть высоко поднялась над водой. Мгновенно мелькнула мысль: «Погибаем…» Он подполз к рулю, но там не было никого.

— Мичман… — прошептал он, схватившись за руль. Нагнувшись, пошарил рукой в темноте. Пальцы Аслана попали во что-то липкое. «Кровь», — догадался он. Кто же это? Вглядевшись, он узнал рулевого. Тот был мертв.

— Где же остальные? — у Аслана задрожали губы. С неимоверным усилием он взял руль и повернул его. Катер не сдвинулся с места.

— Не работает… И мотор молчит… Мы погибаем… А враг… Трассирующие пули пролетали над его головой. Откинув со лба мокрые волосы, он взглянул на берег. Луч прожектора прорезал тьму.

— Огонь! — прохрипел Аслан, сжав кулаки.

Ему никто не ответил.

В это время кто-то подполз к нему. Это был Аббас.

— Что случилось? Где ребята? — он прижал перевязанную голову мичмана к груди.

— Все погибли, капитан… Катер тонет… Вы ранены?

— Нет, только голова немного кружится.

Вода доходила до кают в кормовой части судна. Аслан подхватил Дмитриева и пополз к каютам. Прикрепленные к стенам койки словно ожидали своих лежащих.

Аслан втащил тело рулевого в каюту и уложил на койку. Возвращаясь назад, он встретился с мичманом.

— Аббас, ищи остальных.

Тот повернул назад и наткнулся на тело Ильяса, лежавшее на палубе.

Аслан подоспел к нему на помощь, и они вдвоем перетащили тело Ильяса в каюту, уложили на койку.

Больше они никого не смогли найти.

Обвязав себя боевым флагом, Аслан сказал:

— Берег близко. Не будем терять времени.

В последний раз они окинули взглядом каюту.

Поцеловав мертвых своих друзей последним, прощальным поцелуем, они вышли на палубу, крепко закрыв дверцу каюты.

…Аслан глубоко вздохнул, вытащив на берег потерявшего сознание мичмана. Он сам удивлялся, как у него хватило сил доплыть до земли.

Он продрог до костей. В полном изнеможении лег рядом с мичманом.

Вдруг кто-то дотронулся до него. Аслан с трудом разомкнул веки. Девушка в серой шинели осматривала его.

— Нет, я не ранен, — сказал он и сел.

Снаряд, разорвавшийся поблизости, засыпал их землей.

— Лучше помогите ему. Он тяжело ранен, — сказал Аслан, указывая на друга. — Я пока потерплю.

Девушка, уложив мичмана на носилки, осторожно поползла. Аслан долго смотрел им вслед, а потом повернулся к морю. Лучи прожектора буравили воду и освещали корабли. Аслан сжал кулаки: «Это он погубил нас».

Дыхание Аслана стало более спокойным, сердце билось ровнее, только тело дрожало от холода. Он нащупал на поясе гранаты, которые забыл снять, бросаясь в воду, и отвязал их. Движимый одним всепоглощающим порывом, он поднялся и, пригибаясь к земле, направился к холму. Он торопился, ему хотелось поскорее уничтожить этот предательский источник света. Но ноги подгибались, он упал ничком в одну из ям и долго пролежал там без движения. Раза два он пытался подняться, но не мог.

— Эх, Аслан, — укорял он себя, — какой же ты беспомощный…

От досады у него выступили на глазах слезы.

А прожектор все светил и светил.

— Нет, я разобью тебя, отомщу за товарищей… Иначе я не моряк. — Ни о чем другом Аслан не мог думать.

Ему наконец удалось кое-как выбраться из ямы. Он пополз вперед, хватаясь руками за кусты и камни.

Рядом застрекотал пулемет. Аслан прижался к земле. Ползти дальше уже не было сил.

Отдышавшись, он сбросил промокший китель. Стало немного легче. До холма оставалось недалеко. Аслан опять пополз. Кругом было тихо и темно. Задыхаясь, он остановился.

Потом, приподняв голову, оглядел горизонт. Занимался рассвет. Прожектор был где-то рядом, но вдруг, словно окунувшись в воду, погас.

Аслан поднялся и, теряя последние силы, бросил гранаты, крикнув:

— Полундра! Получи же сполна!

Гранаты взорвались недалеко от него. Где-то застрочил пулемет.

Аслан на миг замер, ноги у него подкосились, и он рухнул на землю.

…К рассвету первая стадия десантной операции была закончена. Враг отступил.

Советские войска укрепляли отбитые позиции. Катера, участвовавшие в операции, кроме сторожевых, вернулись обратно.

* * *

Медицинские сестры помогали сгружать с кораблей тяжелораненых. Некоторых вели под руки к палаткам. Легкораненые, не дожидаясь помощи, шли, поддерживая друг друга.

В одной из шлюпок, подошедших к причалу, сидел широкоплечий смуглый моряк в кожаном шлеме. Одежда на нем была мокрой. Он был бледен, губы посинели. Он держался за края шлюпки. Лицо его подергивалось от боли.

Его положили на носилки. Он хотел поблагодарить, но губы только едва шевельнулись — говорить он уже не мог и, застонав, закрыл глаза. Его принесли в палатку для тяжелораненых. Главный хирург осмотрел рану потерявшего сознание моряка.

— Перенесите его на операционный стол, надо удалить осколки!

Медицинские сестры, приготовив все инструменты для операции, позвали Захру, которая в другой палате перевязывала раненых. Осмотрев рану и не сводя с нее глаз, она попросила ножницы.

И только тогда взглянула на раненого, лежавшего без сознания. Дрожащими руками она сняла с моряка кожаный шлем. И хотя лицо его сильно изменилось от потери крови, вдобавок у него была бородка, которую Захра никогда не видела, она сразу узнала брата…

— Аслан, — прошептала она, и в глазах у нее потемнело.

Она опустилась на колени перед операционным столом. Смотревшие на нее, и ничего не понимавшие подруги бросились к ней.

Захра, очнувшись, снова склонилась над раненым.

— Аслан, — шептала она и, припав к груди брата, стала целовать его.

— Захра, не надо так, не надо, не тревожь раненого, — пытались успокоить ее сестры.

Она же, не слыша их, прижимала к груди голову брата, осыпая ее поцелуями.

Главный хирург подошел к Захре и отвел ее от стола.

— Возьмите себя в руки.

Захра не хотела уходить, но ее вывели насильно. Во время операции она стояла за занавесом, и ее лицо искажалось мукой, когда она слышала стоны брата.

Наконец сестра вышла и сказала:

— Операция окончена.

Захра бросилась в палатку. Умоляюще взглянула она в глаза старого хирурга, и тот ответил на ее безмолвный вопрос:

— Рана тяжелая, потеря крови огромна. Но организм здоровый и сердце крепкое. Думаю, все обойдется.

…Когда Аслан пришел в себя, Захра нагнулась над ним. Большие черные глаза его взглянули на сестру, на губах мелькнула слабая улыбка.

— Не плачь, Захра… — с трудом прошептал он. — Если бы ты знала, какие там остались ребята…

Медицинскую сестру, которая выходила с одеждой Аслана из палатки, остановил какой-то стук — что-то упало на землю. Девушка нагнулась и подняла большую матросскую трубку. Она тихо подошла к койке Аслана и молча протянула ему эту трубку.

Аслан взглянул на нее затуманенными глазами. Он взял трубку, и легкая улыбка промелькнула на его истомленном страданиями лице. Аслану почудилось, что перед ним стоит Дмитриев и предлагает закурить. А он вынимает свой увесистый кисет, Дмитриев набивает трубку, закуривает, и голубой дым окутывает все вокруг мягкой пеленой.

— Ну как, Володя, табачок?

— Яхши тютюн, — отвечает он, покашливая.

Аслан смеется. Моряки на палубе поют.

— Капитан, разрешите, — просит Ильяс, кивая головой на берег…

Трубка Дмитриева снова разгорается, и пламя ее, как факел, освещает все вокруг.