Спустя два часа Мирра пришла в себя, в третий раз потеряв ещё одну частицу сознания девочки Мирры. Остановку решили не делать, чтобы увеличить расстояние от места гибели пространства. Вновь Кайл спустился на землю только к трем часа дня.

Внешне девушка выглядела очень неважно, так что ее никто не трогал, мужчины сами принесли бревнышки для сиденья, сами разложили обед, единственное, что смогла сделать Мирра — это съесть три маленьких кусочка сыра, больше ничего.

— Нельзя так! Тебе надо поесть, — настаивал Кайл.

— Не надо, не заставляй.

Кайл не стал спорить, но не потому, что был согласен. В целом, он немного попривык к нему, но едва вспоминал: кто перед ним, то терялся и, естественно, соглашался в итоге.

Мужчины стали собирать посуду, остатки еды, а когда обернулись, то увидели, что девушка спит. Кайл глубоко вздохнул и обернулся к Амедео, он бы и сам с удовольствием вздремнул, но решать сейчас не ему.

— Я думаю, она права, и ты тоже поспи, Кайл, а я вас поохраняю.

— А…

— Ты устал, и не думай, что я не знаю об этом.

"Благодарю, господин", — хотел сказать Кайл, но вовремя сдержался.

— А-а. Могу я спросить?

— Спрашивай, Кайл. Тебе, должно быть, интересно: что такое происходит с Миррой?

— Да.

— Ладно, я расскажу тебе. Сейчас только укрою ее.

Амедео взял сложенный плащ и, развернув, покрыл им девушку.

— Ты слышал что-нибудь о Душе мира, Кайл?

— Ну, если честно… только то, что душа мира что-то вроде его живой составляющей.

— Мир и так жив, Кайл, — улыбнулся Амедео, — а вот Душа мира — это возможность его существования. Представь себе шарик, который сделали из склеенных ниток. Во-первых, чтобы создать шарик, нужна идея, представление о том, как его создать, потом важен сам процесс создания, и, наконец, мы получаем предмет, имеющий определенное смысловое назначение. Но, давай, представим себе то, что этот шар внезапно подхватило ветром и выкинуло в пропасть. Он падает на совершенно безжизненную поверхность, и что тогда происходит? Ничего. Этот шар пропадает и никто, никто не знает о нем. Но если это шар успели подхватить и подарили, скажем, любимой тете в подарок, то она, глядя на него, будет вспоминать своего племянника, думать о нем, в уме создавать особый мир, существующий на своих планах, и вот тогда создается Душа. Представим себе, что ты внезапно утрачиваешь способность понимать окружающий тебя мир, и тогда его звуки смолкают. Созданный живыми существами мир наполняет все живое в обратной связи. Вот почему я говорю о Душе мира как о возможности его существования.

— Мирра говорила мне, что мир представляет собой множество нитей.

— Связанных между собой, и самое главное, имеющих предназначение. Это, конечно, очень упрощенная модель, но схематично все можно изобразить именно так.

— И Мирра…

Амедео улыбнулся.

— Ах, да, о самом главном мы и забыли! Пример с шариком понятен?

— Да.

— Хорошо, тогда предположим, что в пути было потеряно письмо от племянника, и женщина, получив подарок, не знала: от кого это. Она в недоумении, гадает о том, кто прислал ей подарок, она может подумать о ком угодно, в том числе усомниться: а подарок ли это? Может, это просто какой-то ребенок сделал его вечером дома и подкинул в почтовый ящик. Может. В конце концов, она забывает об этом, а вот племянник удивлен, что тетя не прислала ему никакого ответа, и тогда он решает послать ей записку. Получив ее, она смущена, и, конечно, достанет из дальнего ящика тот подарок. Так, когда Душа мира напоминает нам о себе, чувственный мир возрождается.

— Вы хотите сказать?… — глаза Кайла расширились от удивления, он перевел взгляд на спящую девушку.

— Да, это ее воплощение, — немного помолчав, он добавил, — очередное.

Кайл долго молчал, проворачивая в уме все услышанное, и пытаясь соотнести тот шарик, тетю, племянника со всем огромным миром. Получалось, но с трудом.

— И часто такое случается? Что Душа мира рождается в смертном существе?

— При мне это второй случай. Вполне возможно, это было и до того, ведь не надо забывать о древней цивилизации Старого материка.

— А мы… Должны как-то помогать ей? Или?..

— Душа мира действует согласно своим принципам. В первую очередь это взаимность и обратная связь. Мы помогаем ей — она помогает нам. Я думаю, ты уже сейчас можешь дать мне примеры этого взаимодействия.

— Да, пожалуй.

— Пожалуй, тебе надо поспать, Кайл. Пойду, пройдусь, чтобы не отвлекать тебя.

— Нет, нет, вы…

— Боишься остаться один? — с улыбкой спросил Амедео.

— Нет, просто…

— Ладно, Кайл, я и сам хочу пройтись.

Амедео встал и пошел к ручью, некоторое время Кайл смотрел ему вслед, а потом, накрывшись плащом, свернулся калачиком метрах в трех от Мирры. Теперь она внушала едва ли не больший страх, чем Амедео. После всего услышанного он боялся, что вообще не уснет, но усталость и, не в пример обычному, долгое пребывание на свежем воздухе, взяли свое.

Тем временем Амедео отправился к ручью, что протекал в метрах в пятидесяти отсюда. Ему хотелось побыть одному, хотя в то же время он и не желал этого: слишком смутные чувства наполняли его сейчас в минуты одиночества. Какое-то странное чувство легкости и неизъяснимой тяжести одновременно, видение всего за дымкой, четкость которой продавалась по дорогой цене полной потери сознания и твердости мысли. Смутные предчувствия отказывались проясняться, потому он чувствовал только неуверенность и решимость, соединенных в своей невозможности ответа на вопрос: что ждет их впереди? К этим тревожным мыслям добавлялось присутствие Мирры. Он только сейчас понял: каким же прекрасным было то чувство искреннего восторга перед осознанием стихийного и бескрайнего начала в Алкмее, и чем стал теперь факт воплощения в смертном существе Души мира. Единственное, что сейчас немного приободряло его, это ее слова о том, что он шел по правильному пути

Он не заметил, как подошел к ручью, даже это сейчас сбивало с толку: будучи Богом, он без труда мог существовать на нескольких планах, теперь — либо мысленный уровень, либо ясное физическое восприятие действительности.

Ручей пересекал небольшой лесок и выходил здесь, на опушке неспешно, но уверенно доходя до соседней группы деревьев. Амедео опустился на небольшом бугорке, где рос дуб со стволом в несколько метров в обхвате, об него можно было облокотиться как о настоящую спинку кресла. Он прислонился о покрытую пробкой поверхность и закрыл глаза. Вновь в его сознании замелькали вопросы, догадки, опасения, но он разом устранил их все, чтобы хоть немного побыть в мире физического ощущения. Рядом почти неслышно текла вода, в траве какие-то насекомые активно работал лапками, вдалеке даже раздавались отдельные птичьи голоса. И ветер…. Его музыка подхватила и увлекла за собой мысли Амедео, и он смог, наконец, забыться.

Ветер пел, умело подхватывая и преобразуя звуки Природы. Но сейчас эта песня, скорее, напоминала плач: мир обеднел, мир помрачнел и замер в безысходности. Когда среди этих отдельных звуков появилось полное звучание, Амедео мгновенно проснулся. Это был шум от крыльев, многих крыльев. Крыльев? Амедео удивленно открыл глаза, а, подняв голову, увидел летящих драконов. Он знал их всех, но по именам сейчас мог назвать только двоих, Андрея Бероева и Беатрис Нежинской. "Значит, Долина бежит!" — отметил он про себя.

Он встал, каждая мышца его тела напряглась. Если бы сейчас он оказался с ними, то мог рассчитывать на их помощь, мог бы…. Нет, он не должен себе этого позволить, его, наверняка, узнают, и что тогда? Что если это породит новую волну страха и смятения среди и без того напуганных волшебников? Нет, они должны быть сильными, твердыми, а он, он может следовать за ними, если только…

— Кайл! — вслух воскликнул Амедео и стремительно сорвался с места.

Эти пятьдесят метров цепкого кустарника он преодолел с максимально возможной быстротой, и не зря: до Кайла как раз дошли звуки от взмахов крыльев. Он удивленно приподнялся и, увидев драконов, быстро встал.

— Нет, Кайл, нет!

Амедео бежал навстречу, хотя едва ли это было нужно: Кайла его слова окатили нестерпимо холодно водой, что жгла и ранила, сказать что-то против, он бы просто не посмел.

— Нет, не надо их пугать, пусть летят. Лучше будет, если мы отправимся следом.

— Хорошо. Значит, будем жать?

— Пока да.

Тем временем Мирра проснулась, удивленно посмотрев на стоящих рядом нее мужчин. Она не могла понять: что разбудило её, а ведь что-то разбудило. В своем воплощении в теле риданской девочки тэнийки, она не обладала острым слухом, потому не сразу посмотрела наверх, и последнее сделала только когда странная волна призыв: "Взгляни на небо!", не проникла в ее сознание.

— Они там! — воскликнула она, поднимаясь. — Мы должны лететь с ними!

— Нет, — тут же возразил Амедео. — Мы полетим следом, но не ближе, нескольких километров.

— Но мы нужны друг другу!

— Я знаю.

— Не знаешь! — воскликнула Мирра в каком-то запале и в тот же миг испугалась своих слов: откуда они появились? Сама она не могла такого сказать.

— Хорошо, догадываюсь. Тебя это устраивает?

Устраивает, ту её часть, что овладевала сознанием Мирры, все более и более уверенно. Девушка покорно опустила голову, почти закрыв глаза.

— Мы будем ждать, — властно произнес Амедео.

***

Холод и боль железными нитями пронизывали сознание Лидии, и бичами терзали тело, с каждым шагом убавляя способность идти дальше. Нет, останавливаться нельзя, эти слова вновь и вновь всплывали в голове девушки, перейдя в тот статус навязчивых идей, которые даже на фоне ярких мыслей все равно продолжают звучать. Первые метров десять она то и дело останавливалась, в ужасе озираясь по сторонам: ей казалось, что он где-то рядом, что-то он идет по пятам, и вот-вот настигнет. А если он опять возьмет и появится подле нее? Нет, нет, ведь она видела, как Балскове что-то забрал у него, и Яромир потом очень расстроился. Наверняка, он хотел сразу переместиться к ней, но не смог, иначе бы он не стал тянуть. А забрать Син мог только эти кристаллы, невидимые…

Лидия болезненно озиралась по сторонам, медленно продвигаясь вперед. Вперед — во всяком случае, ей так казалось. На самом деле она неоднократно петляла вокруг той поляны, куда ее перенес Яромир, как петлял и он.

Яромир, лишенный привычной возможности ориентироваться в пространстве был полностью подвластен чувству потерянности в лесу, с той лишней разницей, что этот лес теперь для него стал непроходимой чащобой. Он постоянно спотыкался, часто падал, исцарапав оставшиеся участки неповрежденной кожи. Ощупывая деревья, он пытался успокоиться и запомнить очертания коры, но это укладывалось только в рвение и стоило ему начать спокойно руками проводить по стволу, как терпение в нем трещало по всем возможным швам и рушилось.

Все неуверенней девушка шла, но двигалась, и вдруг. Рядом нее хрустнула ветка, одна, потом другая, и, в довершение всего, раздались слова.

— Да не помню я!

Это был его голос, Яромира. Чего он не помнил, Лидию не волновало, она подметила про себя только одно: он ничего не говорил в ее адрес, значит, он не обнаружил ее присутствие для себя. Девушка вновь замерла, силясь утихомирить бешено клокочущее сердце. Меж тем Яромир приближался к ней — Лидия прижалась к стволу дерева.

— О-о! — стонал он, прикладывая руки к пустым глазницам. — Как же больно!

Яромир облокотился рукой о ствол дерева. Наклонив голову, он тяжело дышал. Выглядел он жутко, пустые глазницы как темные ложбины оврагов пугали и отталкивали — это не было больше лицом. Потом он пошел, медленно, опираясь на деревья, еще четыре ствола и дойдет очередь до нее, но Лидия не могла пошевелиться, остатки мужества покинули ее. Три, два… он облокотился о соседнее дерево — Лидия закрыла глаза, с трудом сдерживаясь, чтобы не потерять сознание. Яромир не заметил её и побрел дальше, а она, она обессилено опустилась на землю и беззвучно заплакала, слезы текли ручьем, и она могла только глотать их, снова и снова.