Анатолий ШИХОВ

Вечернее утро

повесть

ЖИЛПЛОЩАДЬ

Сегодня вернулся из командировки Саша Вахрушев, он ездил в Австрию улаживать какой-то конфликт по контракту и прямо с порога пришел к Узлову принес пачку иностранных журналов. Лев Александрович успел схватить только верхний: налетевшая толпа растащила их посмотреть картинки, а на Вахрушева набросились с расспросами. Он отвечал, что погода как в Крыму, что себе купил белые американские джинсы, а жене - воротник из настоящего русского соболя, что посмотрел секс-фильм и было очень совестно сидеть в зрительном зале среди дам.

Когда прозвенел звонок, утвердивший начало рабочего дня, Сашу отпустили. Он ушел к шефу отчитаться, а Лев Александрович принялся изучать американский журнал. Он нашел несколько интересных статей о применении лазера для резания тугоплавких металлов, о восстановлении озонного слоя в атмосфере, о радиоимпульсах в космос на предмет контакта с внеземными цивилизациями. Но вчитываться не стал: почему-то думал о счастливом Вахрушеве. Наверное, у него хорошая жена и хорошая теща, а тут сиди и думай, как наладить мир в тесной комнатушке четыре на четыре.

Машинально читая, Лев Александрович слушал зубную боль и караулил Вахрушева, чтобы спросить о настроении начальника, - в отделе это было модно. Надо сходить к шефу и поставить вопрос ребром - хочу квартиру, иначе ищите нового полиглота.

Наконец Вахрушев вернулся и, проходя мимо, взял да и огорошил: его, Льва Александровича Узлова, начальник вызывает к себе сам!

- Лида позвонила, - постращал Внутренний Голос.

Лев Александрович пал духом: действительно, позвонила жена - так и так, муж скандалит с тещей, никакой жизни, принимайте меры.

Он сходил к кульману Вахрушева, справился о настроении начальника. Тот похвалил настроение, и Лев Александрович обругал свой Внутренний Голос пошляком.

Шеф широко улыбнулся и даже подал руку. На его полированном столе красовался роскошный пистолетик. Конечно, это была зажигалка, привезенная Вахрушевым из Австрии, подхалим несчастный!

- Садись, Лева, - сказал шеф почему-то торжественно, и Лев Александрович некстати вспомнил, что жена Попова совсем еще юная, а теще около сорока, она моложе своего зятя, и в сильном гневе он называет ее мамкой. В отделе Лев Александрович Узлов переводил иностранные патенты. Он знал почти все европейские языки, но говорил только по-английски, по-французски и по-немецки. В шутку его называли инпатентом, и Лев Александрович обычно не обижался.

- Вот что, Лева: из Африки приехал негр с женой, надо свозить их в Кижи.

- Ничего себе! - изумился Лев Александрович и, должно быть, от шока в зуб ему стрельнуло кипятком. - Я понятия не имею, что мы поставляем в Африку.

- Не в Африку, Лева. Этот негр - космонавт.

- Космонавт?! - опешил Лев Александрович. - Ну нет, я пас. Я не знаю, о чем с ним говорить.

- Это не так страшно. Свозишь и вернешься. Если чего не знаешь, говори про погоду.

- А на каком языке?

- Хочешь - по-негритянски, хочешь - по-русски, ему все равно: он учился в Москве.

- Неужели он прямо из Африки - ив Кижи?

- Что ты, Лева! Он из Звездного городка, полетит с кем-то из наших. Но о том, что он космонавт, знаем только мы с тобой и его жена, понял, да?

- Не понял.

- Что тебе не ясно?

- Если его жена знает, что он - космонавт, то почему об этом не знают жены всех остальных мужчин?

- Оставим это на ее совести. Давай, старичок, не подкачай, покажи, на что ты способен, - мягко уговаривал шеф, и Льву Александровичу это польстило.

- А как с билетами? - радостно спросил он.

- Что ты, Лева! Какие билеты! Погодка-то! Возьмешь нашу "Кометку", это директор так распорядился, помчишься с комфортом, завидую я тебе! "Кометка" будет ждать тебя у третьего понтона. Давай так: иди домой, приводи себя в порядок и отправляйся в гостиницу.

Шеф выдернул из письменного прибора квадратик мелованной бумаги, продиктовал себе: "Номер семьсот сорок". Это на седьмом этаже. Держи. У тебя телефон есть?

- Нет. А вот телевизор есть.

- Ну что же, когда будешь готов, звякни мне по телевизору. Но лучше из автомата, - сказал начальник, не моргнув глазом.

Он шагал домой по Заводской улице, которую помнил с детства. Она была деревянной, теперь ее застраивали плоскими коробками, похожими на костяшки домино, воткнутые торцом. Хорошо бы получить квартиру на двадцатом этаже и чтобы не работал лифт - теща не решилась бы подниматься пешком, перестала бы приходить в гости, дома было бы спокойнее.

Теща гладила его, Льва Александровича, брюки. Лида собиралась на работу - она работала в универмаге с одиннадцати.

- Вечером идем в оперу, - сказала Лида, как будто вчерашней ссоры не было.

Лев Александрович терпеть не мог оперу, но, принимая мир, поинтересовался:

- Что за опера?

- "Сибирский цирюльник", - с гордостью сказала Лида, а теща добавила, что "цирюльник" по-русски означает "парикмахер". Лев Александрович деликатно согласился. Объяснять, что слово "парикмахер" тоже нерусское, он не стал...

Жена решила примерить новые английские туфельки. Лида грациозно прошлась по комнате, а Лев Александрович не успел похвалить ее стройные ножки: английский каблучок угодил в щель между половиц и хрупнул, как морковка. Сняв сверкающую туфельку, Лида прижала ее к груди и тихо заплакала.

- Какой ужас! - сказала более эмоциональная теща. - У всех мужья как мужья! Сосед давно уже застелил пол паркетом! А муж моей дочери не умеет даже сколотить половиц!

Риточка оставила свои ленточки, уперла руки в бока, спародировав позу тещиной приятельницы, которая время от времени ее, Риточку, нянчила, и сказала любимую фразу бабушки:

- У всех папы как папы, а мой папа - недотепа! Лев Александрович погрозил дочери пальцем, пообещав заняться ее воспитанием через три года, когда она пойдет в школу. Про паркет он сказал, что выпишет его хоть сегодня.

- Какой глупый мужик! - изумилась теща. - Да его не выписывать, а доставать надо! Шел бы в няньки, коль толку нет!

- Да, за шестьдесят рублей в месяц толковую няньку и в самом деле найти трудно, - согласился Лев Александрович, имея в виду тещину приятельницу. Оскорбленная теща закрыла лицо руками, повалилась на диван, Риточка бросилась жалеть ее, обе заревели. Жена метнулась к шкафу, распахнула его, стала выбрасывать одежду мужа - почему-то теплое зимнее белье. Лев Александрович подождал чистую выглаженную рубашку, подхватил ее на лету, на кухне переоделся и молча вышел.

Черная директорская "Чайка" подкатила прямо к телефону-автомату.

- У нас, Лева, полчаса, - сообщила директорский шофер Шурочка, когда Лев Александрович уселся на медвежью шкуру рядом с ней. - Опять какой-нибудь китаец?

- Негр.

- Нет ли у него портативного магнитофона?

- Будешь в Африке, там и купишь.

В номере его встретил темно-синий негр спортивного вида, а в кресле сидела белокурая девушка, она курила сигарету в длинном мундштуке. Лев Александрович, поклонившись, представился иностранцам по-русски.

- Очень приятно, - сказал негр по-французски и, тоже поклонившись, внятно назвал свое длинное имя. По-русски оно звучало неприлично, и Лев Александрович поежился. Ладонь у негра была светлой, а белки глаз голубыми. Вместе с рукопожатием он подвел гостя к девушке, назвав ее Мартой. Та, продолжая сидеть, улыбнулась и протянула руку для поцелуя, но, возможно, и для рекламы своих бриллиантов. Лев Александрович потрогал кончики ее холеных пальчиков.

- Какой красавчик! - бросила она мужу по-английски. Лев Александрович шел к ней, чтобы представиться именно на английском, но понял: делать этого нельзя, иначе вгонит ее в краску. Он молча кивнул, решив воспользоваться английским, когда она забудет о своей неосторожной реплике.

Собрались быстро: Марта всего лишь пококетничала перед зеркалом, а негр повесил на руку изящную пудреницу в форме бубнового туза. В ответ на немой вопрос Льва Александровича он почему-то подмигнул и потрогал одну из вершин ромбика. Бубновый туз, продолжая болтаться на руке негра, сказал голосом Левитана: "По дорогам ФРГ продолжается поход мира. Сегодня сформировались новые колонны демонстрантов, выступающих против гонки вооружений, и, прежде всего, против размещения в стране нового американского ракетно-ядерного оружия..."

- Чтобы от жизни не отстать, - пояснил негр.

И от гонки вооружений, добавил Внутренний Голос, но Лев Александрович замял его.

По коридору шли, сопровождаемые рыданиями Аллы Пугачевой. Лев Александрович на правах хозяина шагал первым, но в вестибюле гость неожиданно опередил его. Бросив свою даму, он распахнул перед Львом Александровичем дверь, и Лев Александрович сконфузился: надо было самому догадаться. Кто знал, что негр такой прыткий? Он бросился и к дверце машины, усадил Льва Александровича, стал усаживать жену, однако замешкался. Шурочка между тем шепнула: "Как будто всю жизнь не умывался". Лев Александрович густо покраснел. "Чему тебя в школе учили?" - успел свирепо прошептать он. Сев, негр выключил транзистор, сказал Шурочке:

- Здравствуйте.

- Здрасте. Неужели вы и по-русски волокете?

- Как "волокете", пожалуйста?

- Она говорит, что мы поедем медленно, - так Лев Александрович, спасая положение, "перевел" реплику Шурочки. Черт бы побрал этих шоферов с их жаргоном!

- Да, конечно, - согласился африканец. - Не можем ли мы попутно осмотреть город?

- У нас мало времени, - прыснув, сказала Шурочка. - Позже Лева покажет все наши магазины.

- Мы еще выберем время осмотреть город, - обернувшись к Марте, сказал Лев Александрович по-английски. Дама прежде всего пришла в восторг от его языка, а потом ка-ак раскрутила свою говорилку, и у Льва Александровича сразу перестал болеть зуб. Даже ко всему привыкшая Шурочка, удивившись, буркнула: "Во, молотит!"

У третьего понтона и в самом деле ждал катер на подводных крыльях. Вадик сидел на носу, свесив босые ноги. Он был в тельняшке и в кепочке на ухе; принимая гостей, Вадик надел пиджак, на лацкане которого красовалась не то блесна, не то какой-то значок.

Негр вошел на катер первым, подал руку Марте.

Был полный штиль. Подводные крылья легко подняли катер, и на такой скорости чувство воды исчезло. Это был полет. Мотор уже не ревел, а умиротворенно мурлыкал. Вадик скинул пиджак, поскреб затылок, но тельняшку снять не решился. На Марте было голубое платье с "молнией" во всю длину. Со свистом распоров "молнию", она распахнулась, и нельзя сказать, чтобы на ней совсем уж больше ничего не осталось. Она носила крохотный лифчик, сплетенный из дырок, и фиговый листик, чем-то отдаленно напоминающий плавки. Лев Александрович стыдливо "не заметил" ее наготы. Как раз в это время мимо пролетала изящная "Ракета", и ничего не подозревающий Вадик, с восхищением наблюдавший за судном, не сдержался, чтобы не прокричать с чувством национальной гордости:

- Видала? Сами строим! Так что к нам лучше не суйся! При этом он полуобернулся к женщине и, ожегшись ее красотой, отпрянул на свое место и мрачно замолчал. Негр же, хохотнув, перевел фразу Вадика так:

- Он говорит, чтобы ты оделась: простудишься. Теперь рассмеялся Лев Александрович, а негр приятельски похлопал его по плечу, славный парень.

Но с русскими приличиями Марту познакомить, видимо, забыли.

Вместо того, чтобы запахнуться, она задрала голову, отдав солнцу и встречному ветру свою изящную шею, раскинув руки, звонко запела. Языка Лев Александрович не знал, но песня несомненно славила молодость.

Жизнь прекрасна и удивительна, сказал Внутренний Голос. - Ну и рожа, наклонясь ко Льву Александровичу, сказал Вадик. - Черная, как двухпудовая гиря.

КОСМОНАВТ ДЖЕФСОН

Эрудиции Льва Александровича мог бы позавидовать профессиональный экскурсовод. Но очень скоро он убедился, что космонавт Джефсон совсем не интересуется подробностями. Когда, например, Лев Александрович приступил к рассказу о самом распространенном на Руси способе заготовки осины для лемехов на маковки церквей, негр бесцеремонно перебил: "Какой странный дом!" Лев Александрович, подавившись собственным красноречием, повел гостей к избе Сергина. Он не обиделся, прекрасно понимая, что негру в сущности нет никакого дела до особенностей деревянной архитектуры русского Севера, но жена его - европейка, а ей-то грех не посетить столь знаменитую достопримечательность Европы. Поехать было делом престижа. Лев Александрович готов был оправдать негра, зато Марта вела себя просто безобразно. Восторгалась бы, скажем, из вежливости, ан нет! Она то и дело перебивала глупейшими вопросами: "Милый, у жителей этой деревни какой-нибудь праздник? Почему к ним приехало столько иностранцев?" "Микки, не купить ли нам эту церковь? Мы бы устроили в ней мюзик-холл".

Марта называла мужа Майклом, иногда - Микки. Гид, конечно же, не мог позволить себе панибратства, а величать негритянским именем в присутствии дамы было неприлично. И он нашел выход: стал называть его господином Джефсоном.

- Господин Джефсон, ваша супруга когда-нибудь молчит? - для конспирации спросил Лев Александрович по-русски: Марта не понимала ни слова.

- Конечно, - охотно согласился негр. - Но она молчит только по-нигерийски. Что вы хотите? Марта - типичная женщина со всеми её достоинствами.

- Вы говорили обо мне? - вдруг спросила Марта по-английски.

- Да, - ответил муж. - По-моему, ты хочешь покататься по озеру с тем молодым человеком. Он приятный парень.

- О! - Марта захлопала в ладоши. - Это такое ощущение - шик. Но Лев Александрович подумал, что вдвоем с Вадиком оставлять ее опасно: не дай бог, иностранка ляпнет что-нибудь со свойственной ей раскрепощенностью, моторист и глазом не моргнет - утопит как кошку.

- На острове есть ресторан, может быть, мы лучше посидим? - предложил Лев Александрович.

- Прекрасно! - обрадовалась Марта возможности повеселиться. Однако дверь ресторана была заперта изнутри. Лев Александрович звякнул в стекло ребром монеты. Дверь открылась, но открыл ее новый швейцар.

- Мест нет, - басом сказал он.

- Неужели вы не видите, что со мной - иностранцы?

- Сегодня полный ресторан иностранцев. Прямо организация объединенных наций, - объяснил швейцар, разведя руками, и воспользовавшись его жестом, негр проворно сунул в ладонь старика железный рубль, видно, у них, в Африке, это принято, и швейцар посторонился,

Все столы действительно оказались занятыми, стоял дым коромыслом и многонациональный гомон. Лев Александрович нашел официанта, втолковал ему что к чему, и тот быстренько организовал служебный столик с видом на озеро, и застыл с блокнотом, словно журналист. Марта захотела индейку с хреном, но был только бифштекс с яйцом; космонавт выбрал щи, пресловутый бифштекс, а Лев Александрович присоединился. В ожидании заказа дама закурила длинную вонючую сигарету. Когда заревели колонки, пришел официант. Он по собственной инициативе принес полный кувшин фирменного клюквенного морсу, от вида которого Марта пришла в восторг, а отведав по-деревенски прямо через край, - в восхищение. Тут подошел турист и, обратившись ко Льву Александровичу по-немецки, попросил разрешения пригласить даму на танец: он был убежден, что белая женщина принадлежит белому господину. Лев Александрович перевел с немецкого на французский, и космонавт Джефсон пожал плечами:

- Пусть приглашает, ему же хуже.

Марта уже сообразила, в чем тут дело, и упорхнула с немцем, оставив в пепельнице дымящуюся сигарету.

- Господин космонавт, - робко спросил Лев Александрович, - вы уже летали в космос? Извините, но космонавтов так много...

- Нет, господин Лев Узлов, я только учусь.

Скромность космонавта понравилась Льву Александровичу.

- Как вы считаете, в чем смысл полетов в космос? В поисках другой цивилизации? - осмелев, поинтересовался Лев Александрович.

- Я так не считаю. Поиск братьев по разуму - дело безнадежное.

- Почему-же?

- Видите ли, планеты живут миллиарды лет, затем они становятся черными дырами. А цивилизациям отпущено каких-нибудь десяток миллионов лет, затем они тоже погибают. Нашей старушке Земле на днях исполнилось четыре с половиной миллиарда, а мы с вами, господин Лев Узлов, разумными людьми стали всего-навсего восемьдесят тысяч лет назад. Согласитесь, что по сравнению с миллиардами эта цифра просто ничтожна. Допустим, мы прилетели на чужую планету, на которой возможна разумная жизнь, и выясняется, что она либо еще не началась, либо уже исчезла. Застать хозяев дома, да еще разумными практически невозможно. Вот и на Марс мы, кажется, уже опоздали

- Но мы-то есть, вот мы - разумные. Разве к нам не могут при лететь какие-нибудь гуманоиды?

- Нет, господин Лев Узлов, этого никогда не случится, - сказал космонавт, отечески похлопав по плечу. - Мы, земные люди, проповедуем нашу, земную философию, и никакой другой философии у нас нет. А наша философия не допускает длительных космических полетов

- Вот как!? - воскликнул ошарашенный Лев Александрович. - Это что-то новенькое!

- Сами посудите: мы не можем существовать иначе, чем при нашем атмосферном давлении, мы дышим только воздухом - смесью кислорода с другими газами; нам нужно есть нашу, земную пищу и пить нашу воду. Следовательно, даже находясь далеко от Земли, мы обязаны жить только в земных условиях. Но у нас нет способа сохранить этот земной мирок в стенах космического корабля бесконечно долго.

- Но неужели тот же воздух, воду и так далее нельзя синтезировать из продуктов самого космоса?

- Наверное можно, - легко уступил космонавт, будто ждал этого вопроса, - но в космосе эти самые продукты, о которых вы говорите, они вовсе не земные, а космические.

- Вы хотите сказать, что таблица Менделеева не распространяется на весь космос?

- Я этого не утверждаю. Но представьте себе: атмосфера Венеры состоит в основном из раскаленного углекислого газа - там его девяносто семь процентов при температуре семьсот пятьдесят градусов у поверхности. Давление в сто раз больше земного. Значит, дорогой господин Лев Узлов, все вещества Венеры, состоящие из таблицы Менделеева, могут существовать только в венерианских условиях. В любых других условиях эти материалы изменят свои качества. Вы со мной согласны?

- Согласен.

- В таком случае, вообразите: вы, земной человек, летите в космическом корабле, сделанном из земных материалов, а главное - в земных условиях, то есть при земном тяготении, при земном давлении и при земной температуре; находясь внутри корабля, вы обеспечили себя земными условиями и всячески поддерживаете эти условия; вы погибнете, если изменится состав воздуха или давление - словом, вы продолжаете оставаться земным человеком, согласны?

- Допустим.

- Но материал, из которого сделан ваш корабль, попав в космос перестает быть земным, он постепенно меняет свои качества, приспосабливаясь к космическим условиям. Именно поэтому наши орбитальные станции живут очень недолго.

- Вы хотите сказать, что длительные космические путешествия в принципе невозможны?

- Именно так. Надо, чтобы земной человек, находясь в космосе, перестал быть земным, и тогда противоречие разрешится. Но согласитесь, это нереально.

- Пожалуй, - разочарованно буркнул Лев Александрович.

- Вот я и говорю, что наша земная философия не принимает братьев по разуму, и мы сами тоже не полетим в соседнюю галактику на предмет обмена житейским опытом.

- Если вам верить, то освоение космоса становится самоцелью! обиделся Лев Александрович за космонавтику.

- Бог с вами, как говорят русские! - рассмеялся космонавт. - Господин Лев Узлов, нужно ли объяснять, что для поддержания любой жизни нужна энергия? Нынче на каждого жителя планеты извлекается из Земли по двадцать тонн сырья ежегодно, чтобы обеспечить человека всем необходимым, в том числе предметами роскоши. Например, средний американец потребляет в год полтонны стали, семь тонн угля и сотни килограммов разных химикатов. Сначала энергия поглощается дома, то есть на родной планете, а к тому времени, как собственная планета будет съедена, цивилизация должна поумнеть настолько, чтобы у нее хватило знаний черпать энергию из космоса. А мы все еще малограмотны, вот и летаем в космос за знаниями.

Вернулась Марта и затараторила - немец родом из Бонна, холостой, немного знает по-английски, у него есть собачка по кличке Марта, смешно как, завтра он возвращается домой, приглашал в гости, но адреса она не записала, а вообще парень приятный, только ладони потные. Космонавт Джефсон, не слушая ее, смотрел в окно на синий простор Онежского озера, и Лев Александрович попытался понять его в эту минуту - мир так прекрасен, а жизнь коротка, и много риску, улетев в космос, не вернуться в этот мир.

О космосе они больше не говорили до самого возвращения.

Иностранцы занимали люкс с видом на крышу. Утомленная женщина немедленно повалилась на кровать и, ничуть не смущаясь постороннего, принялась раздеваться. Лев Александрович, конфузясь, отвернулся. Супруг ее полез с холодильник, извлек фигурную бутылку с красной харей на этикетке; Внутренний Голос сказал, что Марта права: бухнуться сейчас в кровать было единственно правильным решением. Лев Александрович похлопал по своим часам и принялся прощаться.

- Минутку, - сказал космонавт Джефсон и снял с руки транзистор. Опять подмигнув, включил:

"... скрюченные, как в судороге руки, голова, подпираемая шейным корсетом, - взволнованно рассказывала по-английски чья-то жена. - Майку Майлни тридцать шесть лет. По определению врачей у него организм шестидесятилетнего. У его товарища Дугласа Рудольфа руки и шея тоже в кожаных манжетах. Эти двое из шестидесяти тысяч американцев - жертвы химической войны США против Вьетнама..."

- Как вам это нравится? - спросил космонавт Джефсон, продолжая держать на весу транзистор, и Внутренний Голос встревожился: космонавт и в самом деле побаивался предстоящего полета, и решил попрощаться с человеком, который так хорошо понимал его.

- Как вам это нравится? - взволнованно повторил молодой негр.

- А вам? - уклончиво ответил Лев Александрович, чтобы не учинить международного скандала.

- Человечество накопило пятнадцать тонн тринитротолуола на каждого жителя земли. Тем запасом энергии, которым мы вооружились для истребления наших государств, мы можем пятьдесят раз уничтожить собственную планету. Я не понимаю, как можно стартовать в космос с пороховой бочки! - с негодованием сказал космонавт Джефсон.

- Мы торопимся жить.

- Вы попали в самую точку, господин Лев Узлов. Нам действительно следует торопиться освоить космос, пока мы не отравили планету собственными фекалиями. Но сначала нужно обеспечить тылы, то есть, навести порядок у себя дома, чтобы было куда вернуться.

- У вас мрачные мысли, господин Джефсон.

- Я думаю, что я не одинок. Мне приятно было познакомиться с таким прекрасным гидом. Вы задавали хорошие вопросы, и никому никогда не говорите, что вы работаете простым инженером на заводе, который делает насосы для космоса.

- Наш завод просто делает насосы, назначение их может быть разнообразным, - потупился Лев Александрович.

- Как говорят русские, замнем для ясности. Мы, вероятно, никогда больше не встретимся, и потому примите от меня в подарок эту безделушку.

Он протянул сверкающий транзистор, похожий на бубнового туза. Лев Александрович без зазрения совести подцепил указательным пальцем петлю ремешка. Дело было обычным: гидам принято дарить значки и побрякушки.

- До свидания, господин Лев Узлов.

Будете в Африке - заходите, дополнил Внутренний Голос, но Лев Александрович не поддержал его. Он раскланялся. Приличия были соблюдены.

МИКРОРАЙОН

Лев Александрович остановился в парадном подъезде гостиницы - куда пойти. Домой ехать в такую рань не хотелось - он думал о семье с отвращением и не знал, как избавиться от ежедневных скандалов. Постучаться бы в серьезное окошечко: "Скажите пожалуйста, вам не требуется специалист со знанием всех европейских языков? Согласен работать хоть в преисподней".

Вон там на углу, сказал Внутренний Голос, стоит представитель интеркосмоса, он спрашивает у прохожих, не знает ли кто марсианского языке.

Не хочу. Хочу на Венеру.

Но, Лева, там одни бабы.

Это верно. Дома тоже одни бабы.

И все-таки он сел в автобус, ехал домой и думал о Риточке. "Бакалея", - прочитал он промелькнувшую вывеску. Риточка здесь свой человек. Конфеты она называла сосалочками. "Папа, пойдем в сосалочкин магазин". "Товары для детей". Однажды он купил декоративного тигра, который был настолько цветным, что Риточка испугалась его. Когда мама объяснила, что это всего лишь игрушка и называется тигром, Риточка сразу придумала неологизм тигрушка.

Он ехал вообще-то домой. Его космическая мечта потихонечку начинала сбываться, но Лев Александрович еще не знал об этом.

- Лева, никак ты!

Он вздрогнул. Рядом, наверно, уже давно сидел сокурсник Крюков по кличке Хрюков. Его прозвали так за необычный смех. Стоило Крюкову рассмеяться, как вся аудитория, пародируя его, начинала хрюкать. Хрюков сидел с газетой "ЮМАНИТЕ", свернув ее трубочкой.

- Лева, сколько зим!

- Мы, кажется, действительно где-то виделись, - тоже обрадовался Лев Александрович.

- Где ты теперь?

- На заводе. Патентами занимаюсь. А ты?

- Преподаю.

- Какой?

- Оба! Квартиру дали. Поехали ко мне, а? Лева, вот моя остановка, поехали! Посидим, поговорим!

Помявшись для приличия, он согласился. По дороге Лев Александрович с пятого на десятое рассказал о своем житье-бытье, о сварливой теще. Хрюкова больше всего развеселило то, что он. Лев Александрович Узлов до сих пор не обзавелся машиной.

- А я уже третью купил! - веселился Хрюков. -- Сначала "Запорожца" продал, купил "Москвича" - продал, теперь на "Жигулях" гоняю. С гаражом вот проблема.

Мне бы твои заботы, проворчал Внутренний Голос, и Лев Александрович согласился с ним.

Хрюков жил на девятом этаже. Он получил трехкомнатную квартиру с тремя балконами. Обошли все комнаты. Было слегка перемеблено; он обзавелся собственным кабинетом с хорошей библиотекой. Хрюков собрал в основном современные детективы на английском и французском. А у Льва Александровича была коллекция словарей, какая найдется не во всякой библиотеке. Книги хранились на балконе в полиэтиленовых мешках. Лев Александрович настолько позавидовал благополучию коллеги, что хлопнул дверью и ушел на балкон расстраиваться. С высоты девятого этажа город был словно на макете: прямые проспекты микрорайона, кривые улочки у старого вокзала, заколоченная церковь почти а центре города, древнее кладбище вокруг нее. Громадное озеро подступало к самому микрорайону и с высоты девятого этажа оно не выглядело морем. По озеру плавали белые яхты, как лебеди. На том берегу была видна изумрудная солнечная лужайка и небольшое стадо коров.

- Брось завидовать, успокаивал Внутренний Голос. - Не сегодня завтра тоже получишь хорошую квартиру с видом на озеро.

- Твои бы слова да богу в уши.

- Но нельзя же всю жизнь быть четвертым в очереди, - возразил Внутренний Голос.

- А два года четвертым - можно?

- Лева, - сказал Хрюков, войдя на балкон, - у меня жена с сыном в отпуск укатили, холостякую.

- У тебя один сын?

- Хватит. Сын овчарку требует, надо покупать. Нет ли у тебя знакомой овчарчи?

- Я трудно знакомлюсь.

- Помнишь Яшу Стецкого? - вдруг спросил Хрюков.

- Который на саксофоне?

- Во Внешторге работает. Бывал уже в Австралии, в Германии к даже на Гавайских островах.

Цепь событий текущего дня звякнула еще одним звеном: Лев Александрович увидал какого-то мужика, вышедшего из магазина с полной авоськой бутылочного пива. Не будь этого мужика, Лев Александроаич Узлов остался бы в гостях и, может быть, дожил бы до естественной старости. Но он любил пиво, особенно Ленинградское фабрики имени Степана Разина, а Степан Разин явно знал толк в хорошем пиве. И Лев Александрович, не подозревая, что час его приближается, спросил:

- Коллега, у тебя есть пиво?

- Только рябина на коньяке,

- Тогда я спущусь в гастроном: оттуда мужики тащат пиво, наверное, хорошее.

- Давай. У меня к твоему возвращению рыба будет готова.

Про рыбу Хрюков сказал уже вдогонку.

Спускаясь на лифте, Лев Александрович слушал выступление Директора института медицинских наук Ильина:

"Расчеты показывают, - мрачно говорил доктор медицинских наук, - что в случае ядерной войны, которую западные стратеги представляют как "ограниченную", пострадает более трехсот миллионов человек, то есть, почти половина населения Европы. И даже люди, уцелевшие после самого ядерного конфликта, будут жить под постоянной угрозой смертельных заболеваний: лейкемии, различных злокачественных опухолей, появления генетических дефектов. От лучевого поражания пострадает огромная масса детей, которые больше всего подвежены их воздействию. Облучение беременных женщин приведет к смерторождениям, появлению на свет умственно ущербных..."

- Поторопись помириться с Лидой, пока не наступил конец света, посоветовал Внутренний Голос.

Народу было порядочно. Он спрятал транзистор в карман, прошелся вдоль очереди, надеясь встретить хорошего знакомого и встретил: столкнулся с собственной женой.

- Здравствуйте, неожиданно сказал Внутренний Голос, и Лев Александрович посмотрел на жену, оторопев. "Чтоб ты, зараза, сдох!"

- Здрасте! - передразнила Лида. - Лева! Я знала, где тебя искать!

В очереди захихикали, а когда Лида схватила его за рукав, он, конфузясь, не стал сопротивляться.

Лида молча провела его через улицу в универмаг, где она работала в отделе сувениров, протащила сквозь толпу покупателей прямехонько к игрушкам, там вынула из-под прилавка объемистую коробку, вытряхнула из нее большую, как лилипут, трехлетнюю девочку и поставила на ножки в розовых полиэтиленовых туфельках. Подошла хозяйка отдела, которую звали не то Тамарой, не то Валентиной.

- Красивая кукла, - сказала хозяйка отдела.

- Лева! Ты посмотри, как она ходит! - потребовала жена. Лида, взяв куклу за ручку, повела по прилавку, и та пошла, правда, неуклюже, словно инвалидка. Прекрасная была кукла, вся с иголочки, белокурая, краснощекая, с голубыми.глазищами.

- Лева! - восторгалась не менее прекрасная жена, - ты послушай, как она разговаривает!

Лида взяла куклу на руки, и та отчетливо сказала: "Ма-ма". В глазах Лиды была бездна материнского счастья. Получай квартиру и обзаводись сыном, посоветовал Внутренний Голос, и Лев Александрович улыбнулся его находчивости. Собрались покупатели, глазели на Лиду:

"Сама как кукла".

- Мы ее берем. Галочка, упакуй, пожалуйста.

Лев Александрович вежливо оттеснил жену от толпы.

- Дорогая, зачем тебе эта кукла?

- Лева, да ведь гости придут, надо же показать подарки!

- А куда мы идем?

- Да не мы идем, а к нам придут.

- Зачем?

- Господи! - вспыхнула Лида. - Какой глупый! День рождения!

- Прости, пожалуйста, совсем забыл. Поздравляю тебя, милая.

- Да не меня поздравь. Дочурку поздравь!

- Так это у нее день рождения? Когда?

- Сегодня. Я же говорю - гости, а Риточка без подарка от папы

- Так мы помирились?

- Господи, наградил бог муженьком! - гневно сказала Лида, и он подумал, - а что будет после дня рождения? На этом семейном торжестве он нужен ей, как шкаф, как сервиз который можно показывать: это отец моего ребенка. А что станет, когда разойдутся гости?

- Заставит мыть посуду, съязвил Внутренний Голос, и Лев Александрович поежился: именно так и произойдет.

Еще через полчаса он, виновато улыбаясь прохожим, шагал по проспекту с коробкой под мышкой. Глядя на него, можно было подумать, что до крайности счастливый семьянин идет осчастливить домочадцев. Но действительность рисовалась суровой. Вечером к теще припрется ее приятельница, пожалует сестра Лиды и ее женственный муж, и Лев Александрович вновь угодит под мощную атаку женских упреков.

ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС

Наверное, ему следовало ехать троллейбусом, и тогда случай подстерег бы не его, а кого-нибудь другого. Но в конце рабочего дня троллейбусы набиты битком, а пешком скоротать путь удобно было через парк берегом озера. Теща, кстати, любила ходить пешком: "От инфаркта убегаю!" Она была права в своей инфарктной озабоченности: "Ты меня до инфаркта доведешь своей беспомощностью!"

Стал накрапывать дождь. До парка Лев Александрович добежал, можно сказать, сухим, а в парке дождь буквально хлынул, грянул гром, как пушечный выстрел. Лев Александрович скинул пиджак, завернул в него коробку с куклой и помчался под ближайший тополь. Но чем дольше он находился под слабой защитой кроны, тем острее становилась зубная боль. От нечего делать он включил транзистор. Шла передача "Из фондов фонотеки". "Эх путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая!" - радостно пел Утесов.

- Золотые были времена, - сказал Внутренний Голос.

Решив, что дождь - меньшее зло, он, как школьник, задрав штаны, помчался по лужам. Лев Александрович видел: на него надвигается голубой рукав какого-то вихря, попадать в него вовсе не хотелось. Впереди виднелся забор, и он вообразил, что если добежит до забора, и рукав этот не настигнет, то зуб болеть перестанет. По ту сторону забора Лев Александрович видел грузовик, к которому бежал парень, Очевидно, шофер.

О смерчах он читал на всех языках и знал, что, практически все смерчи одинаковы: попадая а центр смерча, человек оказывается в полной темноте и как бы в вакууме - нечем дышать. Рассказывают, что, вихрясь, смерч может поднять человека в облако и бросить. Но, во-первых, смерчи случаются в морях и пустынях, а, во-вторых, при чем же тут Лев Александрович Узлов, маленький скромный человек с улицы Труда?

Едва этот самый рукав коснулся его, все пошло, как по писаному: он задохнулся и потемнело в глазах. Впрочем, не то чтобы потемнело, а несколько похорошело: стало голубовато-прохладно и в этом зыбком пространстве он воочию увидел свой собственный Внутренний Голос. К его изумлению это оказалась девушка - без одежды, без тела, просто глаза, просто волна волос.

- Прощай, Лева, - ласково сказала она хрустальным голосом.

- Не... не... ухо-ходи! - крикнул Лев Александрович. Трудно сказать, крикнул или не крикнул, но хотел. Он задыхался.

- Лева, мне здесь хорошо! Так замечательно никогда не было!

- Но э-э-э... Это! - все-таки выдохнул он. - Это предательство! закричал он куда-то вверх, но там уже никого не было. Над ним висела мокрая крона тополей, выше, как ни в чем не бывало, плыли перистые облака, никакого ливня, никакой грозы, а сам он лежит возле парковой скамьи с литыми ножками. Болел зуб и почему-то зудел правый бок. Что произошло, он так и не понял; хуже того, взглянув на часы, с ужасом увидел; они показывают без пяти двенадцать не то дня, не то ночи, а он был убежден прошло не более трех минут. Если сейчас полночь, то гости уже разошлись, Риточка спит и ей, наверное, снится папа, которого она так и не дождалась. Лида, конечно, весь вечер ревела, а теща ругалась в потолок. Ладно, к утру кукла просохнет, а Риточка поймет папу.

Интеллигентно чертыхаясь, он сел там, где лежал - возле скамьи. Было совершенно тихо. На деревьях висели капли, словно бусы. Значит, гроза все-таки была, а он остался сухим.

- Как это объяснить? - вслух спросил он, но Внутренний Голос отмолчался.

Забор, к которому он бежал, находился в десяти шагах, но не забор озадачил его, а грузовик за забором. Лев Александрович отлично помнил: перед ураганом к этому грузовику бежал шофер и не добежал метра три. Сейчас он с удивлением обнаружил: шофер все еще бежит к своему самосвалу, бежит, черт побери, оставаясь на месте. Лев Александрович поднялся, чтобы убедиться в увиденном с высоты своего роста - увы, все оставалось на своих местах: парень бежал к грузовику, который стоял на месте, но расстояние между ними не сокращалось.

- Ты что-нибудь понимаешь? - опять вслух спросил Лев Александрович.

Внутренний Голос и в этот раз не ответил.

- Ну, это уж неприлично, не правда ли? Внутренний Голос молчал.

- Но ведь твой поступок и в самом деле похож на предательство! убеждал Лев Александрович. - Стало быть, в разведку я с тобой не пойду.

Внутренний Голос продолжал дуться.

- Ну, как знаешь, - сказал Лев Александрович, садясь на скамью.

Сначала ему показалось, что сел мимо скамьи, но, шлепнувшись, с удивлением обнаружил, что сел не мимо скамьи, а сквозь скамью. Лежа под ней, он отчетливо видел, как она устроена снизу. Оказывается рейки были не прибиты, а привинчены к фигурным ножкам толстыми болтами, густо облепленными краской, словно цементом, протянул руку, чтобы пощупать один из таких болтиков, но рука ни на что не наткнулась, он увидел лишь изображение болта на своих пальцах. Все было совершенно так же, как ловишь солнечный зайчик. Он попытался пощупать зеленые рейки - скамья оказалась не материальной, это лишь изображение, как на экране, но в данном случае - в пространстве, и ему стало смешно.

- Что же ты молчишь, зараза? - смеясь, спросил он у Внутреннего Голоса, но тот не отозвался. Лев Александрович резко поднялся специально сквозь скамью - и ничего не случилось. Он просто пересек изображение скамьи, как если бы в кинотеатре пересек луч от проектора на экран.

- Эге! - весело крикнул Лев Александрович. - Сбылась мечта идиота: на Марс угодил! Где вы, братцы гуманоиды?

Ему никто не ответил.

О голографии он знал. Как-то в прошлом году шеф велел свозить на Кивач симпатичного кандидата каких-то наук, который приехал со своим французским коллегой. За два часа езды Лев Александрович многое узнал о возможностях светового луча. Переводя их диалог, он понял: в принципе можно создать специальный кинотеатр без экрана зрители находились бы вокруг изображаемого объекта; при этом можно обойти объект, чтобы посмотреть на обратную сторону.

Таким образом, на мякине провести Льва Александровича было трудно. Но как могло случиться, что он угодил на какой-то опытный полигон и никто не попытался остановить его? Или приехала какая-нибудь киногруппа, а он, занимаясь негром, не успел заглянуть в газеты?

Года три назад Лев Александрович ночевал с шефом на заводской базе отдыха и, между прочим, шеф лично водил гостей на вершину горы, где снимался какой-то фильм. Лев Александрович поднялся вместе со всеми красиво. Тогда их, несмотря на авторитеты, к месту съемок не пустили - как же теперь могло произойти, что он беспрепятственно угодил на кинополигон? За ним, вероятно, наблюдают, потом будут спрашивать о впечатлениях.

Он опять пощупал скамью, точнее, сломанное изображение на штанах. Оглянулся в ту сторону, где стоял грузовик - шофер все еще бежал к нему.

- Эй, парень! - крикнул он. Шофер был недалеко, мог услышать. Но тот не оглянулся и не замедлил своего бега.

Сунув пальцы в рот, Лев Александрович засвистел, как мальчишка, но и на этот раз бегущий никак не среагировал, глухой, что ли? Леший с ним.

Его беспокоило состояние куклы. Развернув коробку, он нашел что ни пиджак, ни коробка совершенно не пострадали, и это было каким-то чудом. Надев пиджак, взял коробку под мышку и направился к бегущему. Шагом догнать его не составляло труда. Но сначала Лев Александрович дошел до забора. Остановившись перед ним, ухватился за штакетник, чтобы перемахнуть, однако упал и упал не на забор, а сквозь него. Продолжая лежать, он со смехом пытался лягнуть забор и убедился: доски были не материальными, это лишь изображение забора, эффект его присутствия.

- Видал? Во, фокусы!

Внутренний Голос не подавал признаков жизни.

Он поднялся и направился прямехонько к грузовику, на ходу соображая, что и этот парень - тоже лишь изображение. И чем ближе подходил, тем больше убеждался: это именно так. Парень бежал, оставаясь на месте. Но вот что сбило с толку: тарахтел мотор, а бегущий тяжело дышал.

- Эй! - на всякий случай негромко позвал Лев Александрович.

Парень продолжал бежать.

Подойдя, он протянул руку, чтобы похлопать по спине, но рука провалилась в изображение, ни на что не наткнувшись. Эффект был потрясающим. Но поскольку он мог хотя бы приблизительно объяснить себе смысл происходящего, то не столько оторопел, сколько заинтересовался; стал осматривать спину, затылок. Шофер был в полосатом берете, из-под которого выбивались вьющиеся волосы, колыхались в ритме его саженей. Узкие бедра обтягивались синими джинсами с этикеткой фирмы "Odra" на заднем кармане. Лев Александрович видел широкий солдатский ремень, стоптанные сандалии, видел даже пряжки на этих сандалиях. Он обошел бегущего, как обходят скульптуру, остановился между ним и грузовиком. Теперь парень бежал прямо на Льва Александровича. Ему было лет двадцать пять, гладко выбритый, ямка на подбородке, а в ямке - клок щетины, словно тут была пришита пуговица, но оторвалась, а нитки остались. Девушки, видно, вздыхают по нему

Парень смотрел себе под ноги, изредка моргая. И дышал. - Кто бы мог подумать, - вслух сказал Лев Александрович. Он подошел к самосвалу, твердо веря, что и грузовик - лишь изображение. Так оно и оказалось, когда он попытался потрогать железный борт: совершенно натуральное цветное объемное изображение, Приподнявшись на цыпочки, чтобы заглянуть в кабину, он увидал приборы, баранку, красиво оплетенную цветным проводом, черный шарик на конце какого-то рычага и даже какие-то крестики, нарисованные на этом шарике. Неужели можно достичь столь поразительного эффекта? Как будто из вещей вынули их суть, оставив лишь оболочку. Он догадался заглянуть под грузовик, и там все было, как надо: трубки, болты, гайки, облепленные маслянистой грязью. Опустившись на четвереньки он подлез под грузовик и ощутил себя лежащим под грузовиком. Сейчас Лев Александрович видел все четыре колеса и ноги бегущего. Набравшись духу и, боясь ушибиться, осторожно поднялся во весь рост и с удивлением увидал себя в стальном кузове самосвала. В нем стояла бочка, заткнутая рабочими рукавицами, валялась пара резиновых сапог и поблескивала совковая лопата. Лопата эта слегка вибрировала и, подрагивая, тонко позванивала. Он подошел к бочке, чтобы потрогать ее.

Лев Александрович шел так, будто находился по грудь в воде - днище кузова пересекалось его телом. Если быть точным, наоборот: его тело пересекалось днищем кузова, и никаких признаков сопротивления.

- Вот это да! - восхищенно сказал Лев Александрович и наклонился, чтобы выйти из пределов машины, но вовремя сообразил, что делать это вовсе не обязательно. Вышел во весь рост. Оглянулся. Ровным счетом ничего не произошло - самосвал как самосвал, все так же спокойно ворчит двигатель, все так же бежит хозяин грузовика. Ему захотелось побывать внутри этого чудака, так сказать, влезть в его шкуру, хорошо ли ему, такому, живется? Увы, он все еще не понимал масштабов своей драмы, а только осваивался с непривычной обстановкой, словно в гостях.

Положив коробку с куклой на траву, он зашел за спину шофера, но некоторое время не мог заставить себя выполнить свое намерение. И все же, затаив дыхание, начал вдвигаться в бегущую от него фигуру. Парень был слегка выше, Лев Александрович прекрасно поместился в нем. Мир замелькал перед ним; парень бежал переваливаясь с ноги на ногу, и Лев Александрович видел окружающий мир только в те моменты, когда глаза их совпадали. Уловив ритм бегущего, он тоже стал раскачиваться и поймал его зрение, увидел мир глазами этого парня - он ничем не отличался от мира, который видел сам Лев Александрович. Почему-то зажмурившись, он рванулся вперед - и что же? Ему пришлось оглянуться, чтобы убедиться: парень продолжает ровно бежать, а Лев Александрович стоял перед ним, как дурак, тяжело дыша.

- Странные происходят штуки, - в задумчивости сказал Лев Александрович. - Может быть, мы с тобой нечаянно в рай угодили?

Внутренний Голос продолжал отмалчиваться.

Он поднял коробку с куклой и направился туда, где по его понятиям должен быть перекресток; шел сквозь стволы деревьев, сквозь кустарник; нужно было хоть кого-нибудь найти и потребовать объяснений, иначе можно заикой сделаться, а это ни к чему. Он шел и думал о тех, которые построили все это, но кто? В городе нет института, связанного с проблемами оптики или кино, а времена Эдисона прошли; создать оптический эффект в таком масштабе одиночке не под силу, стало быть, этим делом занимается коллектив ученых, однако Лев Александрович не слыхал, чтобы в городе ждали иллюзионистов. Лида, падкая на всякие сенсации, обязательно бы достала где-нибудь пару билетов, а она почему-то решила пойти на "Севильского цирюльника".

Так размышлял он, шагая, так сказать, напролом и остановился, заметив весьма существенную перемену: если до сих пор свободно пересекал своим телом стволы деревьев, то теперь этого не происходило.

Парк практически кончился; он видел высокий берег озера, огороды с картошкой и часть "нахаловки" - улицы, застроенной самовольно; между деревьями виднелись куски шоссе, ходили люди, но шли они, оставаясь на месте, и это их ничуть не смущало. Продолжая шагать, он начал оглядываться, чтобы уяснить себе смысл происходящего. Получалось, что он действительно шел и даже быстро, но окружающие предметы двигались вместе с ним с его скоростью. Так бывает в реальном мире: когда плывешь по озеру на катере, кажется, будто дома на далеком берегу тоже плывут, слегка отставая. Лев Александрович резко остановился, и вместе с ним замер весь мир. Разозлясь, он бросился к "нахаловке", но не преодолел и метра, словно бежал по невидимому транспортеру, который мчался в обратную сторону.

- Тут что-то нечисто, - сказал он отдуваясь. - Как ты считаешь, где начало этого колдовства?

Внутренний Голос отделался молчанием.

- Ну что же ты, ханыга, молчишь? Сдох ты, что ли, в самом-то деле?

- Лева, - слабо отозвался Внутренний Голос, - разве можно так разговаривать с девушкой?

- С девушкой? - опешил Лев Александрович. - Это ты-то девушка?

- Разве ты не видел меня?

- Но неужели это мне не померещилось?

- Нет, Лева, не померещилось.

Чертыхнувшись, он поплелся назад, и все было, как надо: шел напролом и очень скоро оказался у скамьи, откуда был виден грузовик и шофер, который все так же ровно бежал. Лев Александрович остановился в растерянности.

- Слышь, давай кончай свои капризы, пора сообразить, что тут к чему. Мы с тобой живем на улице Труда, работаем на заводе компрессоров, верно?

- Верно.

- У нас с тобой болит зуб, верно?

- Верно.

- У нас с тобой одна жена на двоих, одна дочка и одна теща. Впрочем, тещу я уступаю тебе.

- Лева, ты оскорбляешь девушку.

- Зачем мне девушка, у меня жена есть!

- А ты не любишь ее.

- Вот как? А кого я люблю?

- Меня, - твердо сказал Внутренний Голос.

- Ладно, потом договоримся. Итак, мы с тобой реальны, но нереален мир. А так не бывает, чтобы человека кокнуло, а зубная боль осталась. В реальном мире происходит как раз наоборот.

Лев Александрович крепко треснул себя по груди - гулко. Реален! Вспомнив про транзистор в кармане пиджака, обрадовался, вынул, включил. Приемник молчал; попробовал настроить на другую волну - транзистор молчал на всех диапазонах. Неужели сломался? Нащупав в кармане сигареты, Лев Александрович обрадовался еще раз: если он сам вовсе не изображение, то может закурить!

Он выбрал самую хрустящую сигарету и, собираясь закурить, сел, но, черт бы побрал эту дурацкую иллюзию, опять сел сквозь скамью! Не вставая, он внимательно осмотрел сигарету, понюхал - пахнет! Повертел в ладони зажигалку - нормальная зажигалка, привезенная Вовкой Митрофановым из Швеции. Он высек огонь и выдохнул из себя полупрозрачный шар правильной формы. Медленно уплывая, он падал и быстро сжимался, становясь все более непрозрачным. Шар упал на траву в двух шагах. Не веря собственным глазам, он вновь затянулся и снова выдохнул полупрозрачный шар, который повел себя совершенно так же. На этот раз Лев Александрович, не долго думая, подставил ладонь и почувствовал, что на нее опустился теплый, почти невесомый шарик. На ладони он продолжал сжиматься, пока не исчез совсем. Осталась крохотная точка, он растер ее в пальцах. Это оказалась крупинка сажи, кончики пальцев запачкались. А сигарета, между тем, тлела, и он с изумлением наблюдал, как дым вовсе не поднимался, а скапливался шариком вокруг огонька. Он дунул, словно на одуванчик - шарик сорвался и полетел, сокращаясь, исчез, а на конце сигареты начал накапливаться новый. Должно быть, оттого, что долго не курил, у него закружилась голова. Лев Александрович лег на что-то зыбкое, которое под ним продавливалось, словно снег, и на всякий случай закрыл глаза.

РОМАШКА

Лани, пони, кони

Сидели на балконе.

Чай пили,

Чашки били,

По-турецки говорили:

- Чаби?

- Челяби!

- Челяби чаби-чабк!

Эту детскую считалочку принесла с улицы Риточка. Она часто говорила с мамой "по-турецки":

- Мама, гулять чаби?

- Челяби, - разрешала мама.

- Челяби чаби-чаби! - радовалась Риточка.

Ему снились лани, пони, кони, которые сидели почему-то не на балконе, а внутри стеклянного шара, и Риточка угощала их "сосалочками".

Проснувшись, он первым делом схватил коробку с куклой. Осмотрелся ничего не изменилось. Часы показывали двадцать минут третьего. Было пасмурно, как в белую ночь.

Прошлым летом мимо Льва Александровича проскочила шаровая молния. Дело было так: в трансагентстве они зафрахтовали автобус и всем отделом поехали по грибы за озеро, кто-то знал там плантацию. Грибов не нашли, а напали на бруснику, но дело не в этом. Дело в том, что их застала гроза. Лев Александрович с Вовой Митрофановым были далеко от автобуса, чтобы спрятаться в нем. Еще раньше они заметили на пригорке вагончик - когда-то тянули ЛЭП, в вагончике жили монтажники. Оба бросились туда. Уже грохотала гроза, но дождя еще не было. Он хлынул, едва вскочили внутрь и, может быть, поэтому дверь за ними захлопнулась сама. Лев Александрович всем телом чувствовал: вагончик насыщен электричеством - было странно сухо. Ему захотелось отворить дверь. Он потянулся к ручке, и в тот же миг дверь с треском распахнулась, и мимо него пронеслась ослепительно-зеленая ломаная линия, точно такая же, какой ее рисуют на всякого рода вывесках про высокое напряжение. Вова Митрофанов сидел в вагончике позади Узлова, он весь трясся, а Лев Александрович часто моргал. Позже Вова говорил, что видел шаровую молнию, которая, якобы, вылетела из железной печки. На второй день у Льва Александровича покраснела вся правая половина тела - нога, рука, щека, ухо, и все это зудело, два дня подряд он непрерывно чесался, а Внутренний Голос, потешаясь, острил, что они проморгали собственную смерть.

Сейчас, вспоминая свои тогдашние ощущения, он сравнивал. Правая половина тела зудела точно так же, но воздух был нормальным и хотелось пить. Наверное, потому и приснилась считалочка про чай.

- Но при чем тут стеклянный шар? - спросил Лев Александрович.

- Но ведь это так красиво.

- Приват, мамзель! Когда ты был мужиком - ехидничал. Теперь заговорил о красоте.

Нужно было уединиться по легкой нужде. Лев Александрович решил это молча: о таких вещах вслух не говорят, да еще - девушке. Он обрадовался: если есть желания, значит, жив. Присмотрелся к часам. Секундная стрелка не пульсировала. Завел. Даже приблизительно не зная, сколько времени, оставил стрелки в таком положении, в котором замерли. Еще раз осмотрелся. Все тот же грузовик, шофер, забор - все нормально.

- Вот нехорошие, - сказал он вслух. - Про туалет забыли.

- Лева, ты меня шокируешь! - капризно сказал Внутренний Голос

- Но если мы поставлены в необычные условия, то почему должны стесняться своих естественных поступков?

Так решил он и прислонился к громадной осине. Но будь все неладно на этом свете, едва не упал: не было ее, осины-то! Было изображение, и совершенно натурально шелестела листва!

Лев Александрович выплеснул из себя мочевой пузырь. Во всяком случае, именно так ему показалось сначала. Но, с изумлением рассматривая желтый шар совершенно правильной формы, он отчетливо видел, что этот самый шар без ничего - без оболочки, а жидкость сама по себе. Сжимаясь, он лег к ногам хозяина и продолжал беззвучно сжиматься, будто из него выходил воздух. В конце концов шар превратился в белую горошину, он взял ее кончиками пальцев. Это оказался кристалл. И вот тут-то Лев Александрович впервые заподозрил неладное. Переводя иностранные патенты, он чего только не начитался. Сжать можно все. Например, под давлением в миллион атмосфер водород становится металлическим, резина превращается в серу, а обыкновенный графит перерождается в алмаз. Все можно сжать, только не жидкость. Если в замкнутом резервуаре, наполненном водой, произвести взрыв, то вода вовсе не сожмется, а разорвется сам резервуар. Так делают гидропушки: в стальной баллон с дыркой заливают воду - электроразряд вместо взрыва внутри - и из дырки вырывается мощная струя воды, которой можно резать сталь.

Но как могло случиться, что жидкость сжалась сама по себе? Он вспотел от напряжения что-нибудь сообразить, вытер пот со лба, зачем-то посмотрел на мокрую ладонь. Она дрожала мелко-мелко, не переставая зудеть, как, впрочем, продолжала чесаться вся правая половина тела. Лизнул ладонь. Пот был, каким ему и полагалось, - соленым. Он прислушался к своему организму что изменилось? Сильно билось сердце, а в висках стучала кровь, опять разболелся зуб, про который он начал было забывать. Продолжая утираться, Лев Александрович вдруг обнаружил щетину, она уже превращалась в бороду.

- Некрасиво, - сказал Внутренний Голос.

- Без ханжества. Откуда взялся этот дурацкий шар? Должна быть струя, будто шпагу вынул, а тут шар!

- Лева, когда ты перестанешь паясничать?

- Потерпи. Давай, мамзель, еще раз попытаемся разобраться. Во-первых, в мистику мы с тобой не верим, правда?

- Правда, Лева.

- Допустим, нас еще раз шарахнуло молнией и все-таки укокошило...

- Ну и терминология у тебя!

- Вот проклятая девка! Навязалась на мою шею. Объяснила бы лучше, почему болит зуб!

Говорить было больно: язык стал шершавым. Остальное Лев Александрович додумал. "Ну хорошо, - додумал он. - Поскольку озеро где-то рядом, то неужели мы к нему не придем?"

И он пошел.

Он опять шагал сквозь стволы деревьев, сквозь кустарники и скамейки. Наступал на сучья, но они не хрустели. Мираж продолжался, и это начинало злить. Он прибавил шагу, побежал, помчался и... Господи, что произошло? Лев Александрович достиг какого-то невидимого предела, дальше которого не пустили: озеро перестало приближаться. Он взбесился.

- Ау-у! - закричал Лев Александрович. - А-у-у! Есть кто-нибудь?

Оглядевшись, он в бешенстве захохотал, до того глупым показалось ему это самое "ау" почти в центре города, в парке среди скамеек. Он сел, где стоял, долго сидел ни на чем, сжав руками виски и стиснув зубы, изо всех сил стараясь успокоиться: что толку беситься, если рядом никого? Но, черт побери, не умирать же от жажды на берегу озера! И эта проклятая борода, откуда она взялась?

Рядом стояло раздвоенное дерево. Рассматривая его, Лев Александрович тупо соображал - что же делать? Неужели так трудно понять, что человек нормально, по-человечески хочет пить?

И его поняли. Неизвестно откуда появился уже знакомый шар, только он был не желтым, а прозрачным и не сжимался! Он взялся из ничего - не было и появился, словно на сцене во время сеанса иллюзиониста. Водяной шар, плывущий в воздухе. Странная любовь к шарам.

Шар сверкал голубизной неба и озера, его поверхность была полосатой от дугообразных отражений деревьев. Лев Александрович ни минуты не сомневался, что это именно вода, а не мыльный пузырь, неподвижно висящий в воздухе. Он медленно поднялся, сделал к шару осторожный шаг, другой, боясь спугнуть - а вдруг опять начнет сжиматься!

Он сделал еще шаг - ничего не изменилось. И тогда Лев Александрович протянул руку. Шар начал медленно приближаться, и он, помнится, сразу спросил - почему? Сам же и ответил: "Мы с тобой своей массой искривляем пространство, и этот шар, имеющий меньшую массу, закатился в сферу, которую мы прогнули. Так происходит в космосе".

Шар, сдвинувшись, продолжал приближаться все быстрее и быстрее, словно катился по наклонной плоскости. Лев Александрович жадно ждал, пытаясь сделать глотательное движение. Он взял бы этот шар на ладонь, стал бы откусывать глотки хрустальной воды, как откусывают мороженое. Едва шар коснулся ладони, как поверхность, сцепляющая его, беззвучно лопнула, и Льва Александровича в одно мгновение покрыло пленкой воды. С ног до головы! Интеллигентно ругаясь, он принялся слизывать с губ прекрасно холодные капли. Скинул пиджак, рубашку и стал выжимать. Нет, из рубашки не потекло от нее стали отделяться маленькие шарики воды. Лев Александрович поднял рубашку над головой и, выжимая, начал ловить эти шарики ртом. Вода уже успела заразиться потом рубашки, но это был его собственный пот, и ему хотелось пить. Лев Александрович выжал и майку; опять ловил водяные шарики, теперь уже зачем-то считал их - шесть, семь... Каждый последующий меньше предыдущего.

Он напился. Сел, повиснув в воздухе, стал выкручивать носки. Они были довольно грязными, с них падали темно-фиолетовые горошины.

- Ну вот, заодно и выстирался, - повеселев, подытожил Лев Александрович.

- Ну и шуточки в этих местах, - посочувствовал Внутренний Голос.

Выжав носки, Лев Александрович подумал - а куда все-таки исчезает вода? Расстелив рубаху у ног, он скинул брюки, вынул из кармана зажигалку, портсигар и стал выжимать штанины над рубашкой, чтобы понаблюдать за шариками. Они плавно ложились на белый материал, сжимались и исчезали. Брюки были синими; в том месте, где исчезали шарики, оставались едва заметные голубые пятна - краска штанов. Вопреки закону сохранения вещества вода исчезла бесследно, если не считать голубых пятен, но они слишком ничтожны. Можно было предположить, что жидкость распалась на атомы водорода и кислорода, но этого Лев Александрович не видел. Кроме того, чтобы разложить воду, нужно нагреть ее до температуры три тысячи градусов, а где она, эта жара?

Лев Александрович опять сел, где стоял. Странное у него появилось чувство. Так бывает, когда находишься совершенно один, но всей кожей чувствуешь на себе чужой взгляд. Так бывает, когда стоишь под грузом и каждое мгновение знаешь, что груз готов рухнуть на голову. Он огляделся. За ним никто (Никто!) не наблюдал, однако было не по себе; никто не дышал в затылок, никто не повторял его движений, но какая-то тень все-таки легла на него.

Почему-то с большими предосторожностями он натянул влажные штаны и рубашку. Где кукла? Он забыл ее там, у скамейки. Нехорошо:

Риточка разревется. Впрочем, теперь уже все равно. То есть, почему теперь? Вот именно - теперь... Теперь, когда на него легла тень Догадки.

Выжимая на ходу пиджак, он брел к забытой кукле. Она нашлась там же, у скамьи. Здесь было все по-старому - парень продолжал бежать к самосвалу.

Он сел ни на что возле коробки. Устав удивляться, Лев Александрович начал привыкать к окружающему миру.

- Слышь, девица, что дальше?

- А, может, нас с тобой пытаются разъединить?

- Как это?

- Но ведь влюбленных всегда разлучают.

- Мамзель! Да ты никак влюблена!

- Я люблю тебя, Лева.

- Да неужели?

- Еще как! Ведь я твоя плоть: я создана из твоего ребра.

- Ну и люби на здоровье! - весело сказал Лев Александрович, машинально пощупав ребра, - все были на месте. - Давай порассуждаем. Судя по всему, мы угодили в какую-то пробирку, и по нашему требованию нам с тобой предложили воды. До сих пор нам ничего не угрожало, стало быть, тот, кто за нами наблюдает, не заинтересован в нашей гибели.

- Лева, мне страшновато.

- Крепись: ты с мужчиной. Поскольку нам элементарно хочется жрать, прошло уже немало времени. И эта борода - откуда она взялась?

- Выросла.

- Ты начинаешь умнеть. Борода, по-моему, роскошная. Но сколько понадобится времени, чтобы отрастить такую бороду? И почему опять стоят часы? Впрочем, что такое часы?

- Колесики.

- Умница. Будет тебе известно, что этот шестеренчатый механизм никак не связан с течением космического Времени, с движением планет...

- Лева, кушать хочу.

- Эй! - крикнул Лев Александрович. - Есть кто-нибудь? Где тут у вас столовка? Подопытный кролик хочет кушать!

Нет, столовая не появилась. А было бы хорошо, если бы возник хотя бы стол с яичницей.

- А я люблю шоколадный торт.

- Много хочешь. Мы не в ресторане "Утес".

И вот, когда он вообразил яичницу, опять же, "по моему хотению" ниоткуда взялся матовый шар величиной с футбольный мяч. Он медленно приближался. Лев Александрович наблюдал настороженно. Даже издали угадывалась его твердость. Он позволил приблизиться. Коснувшись щеки, шар замер. Ткнул пальцем - твердый, шар едва заметно отскочил. Массивный, он был невесом. Лев Александрович подставил ладонь и сразу почувствовал его массу. Интересно, можно ли разрезать? Чем? Наверняка что-то съедобное: странный запах не то масла, не то скипидара.

Порывшись в карманах мокрого пиджака. Лев Александрович нашел в загашнике железный рубль. Взяв шар на ладонь, он попытался продавить поверхность ребром монеты и продавил. Сделав надрез, надломил шар. Ему предложили нечто сочное серого цвета. Какой-то фрукт с запахом почему-то скипидара. Понюхав, поморщился, лизнул, попробовал откусить. На зубах захрустело, но ливерная колбаса не хрустит, а у огурцов не бывает вкуса ливерной колбасы. Прожевав, он все-таки проглотил эту жуткую смесь ливерной колбасы с бессолым огурцом и с отвращением отбросил ломоть.

- Пусть ваши винегреты едят здешние верблюды! - крикнул он в пустоту. - Хлеба.

- И зрелищ.

- Зрелища для тебя. Мне нужен хлеб с маслом!

Покалеченный шар продолжал висеть на уровне лица. Лев Александрович сначала оттолкнул его, затем хорошенько вдарил ногой. Он с хрустом разлетелся, как гнилой арбуз. Наверное, его решительность озадачила наблюдателей. Он ждал довольно долго, повторяя:

- Хлеба! Хочу хлеба! И колбасы!

Но вместо батона снова появился шар - блестящий, полупрозрачный, в центре просвечивал круглый желток. Он казался яйцом без скорлупы, но не продолговатым, а совершенно круглым, и столь громадных яиц Лев Александрович сроду не видел. Наверное, его снес какой-нибудь ихтиозавр. Лев Александрович позорно попятился: еще не хватало окунуться в яичницу, костюм ни в какую химчистку не возьмут.

И вдруг оно беззвучно взорвалось и тотчас вместо одного яйца образовалось десяток маленьких, совершенно круглых, и у каждого в центре просвечивало по желтку. Яйцо предложило себя во множественном числе. Сообразили... Лев Александрович понял, что ему желают только добра. Весь рой яиц двинулся к нему. Опасаясь, что добро вновь обернется злом, он отскочил. Стайка начала принимать форму элипса, удлиняясь в сторону человека, и все это походило на крохотную объемную модель планетной системы. Чем ближе выводок яиц приближался к нему, тем быстрее росла скорость ближайшего яйца. Не растерявшись, Лев Александрович схватил его ртом и опять отскочил. Это оказалось самое настоящее яйцо, совершенно бессолое. Плоская спираль опять приблизилась, и он вновь схватил ближайшее...

- Хватит! - запротестовал он после пятого, кажется, яйца. Но яичница решительно погналась за ним. Он не менее решительно скинул пиджак и бросился в атаку, размахивая пиджаком. Он кричал и хохотал, как идиот, но всю эту яичницу превратил сначала в сотню горошин, которые, черт возьми, даже разлетаясь, все равно стремились сгруппироваться в спирали; потом он превратил горошины в бисер, в росу... Лев Александрович метался с пиджаком, как шаман и, наверное, довел бы себя до истерики, но внезапно начало темнеть, и темнота эта сгущалась, точно в зрительном зале после третьего звонка. В изнеможении он упал на что-то мягкое и заревел.

Вроде бы он спал, но ему что-то мешало. Страх, что ли? Было совершенно темно. Где-то кто-то разговаривал. Ворочаясь на мягком, он прислушивался, стараясь понять, где именно разговаривают. Или это журчит ручей? Нет, пожалуй, недалеко летает шмель, если это не рокот самолета за облаками. Тут ему показалось, что ботинка кто-то коснулся, но он лягнул пустоту, значит, действительно показалось. Можно ли услышать, как ходит кошка? Даже напрягая слух, не уловишь ее мягких лап, ее хищного подкрадывания. Но Лев Александрович отчетливо слышал, как где-то крадется громадная кошка. Почему именно он думал про кошку и почему ее нужно бояться? Вдруг у него начало щипать нижнюю часть лица, но теперь это был уже не зуд, а легкое покалывание, то тут, то там, словно садилась муха. Он вцепился теперь уже в настоящую бороду и почему-то решил, что это вовсе не муха садилась, а он чувствовал, как растет борода.

Он резко поднялся, сел, сказал:

- Не суетись. Возьми себя в руки, иначе нам с тобой начнут мерещиться чертики.

Тут он обратил внимание, что в шагах, может быть, десяти совершенно черное пространство высветилось фиолетовым, и этот фиолетовый сполох принял форму лабораторной колбы. Но не было ее, колбы, не было и самого стекла, а был фиолетовый цвет в форме электрической лампочки. Свет, однако, ничего не освещал, а светился сам по себе. Колба слегка наклонилась, и цвет ее изменился - она стала синей. Лев Александрович смотрел во все глаза. У него ничего не болело, не чесалось, не было ни кошек, ни слуховых галлюцинаций. Еще раз наклонившись, колба стала восхитительно голубой, и внутри этой голубизны едва заметно переливались нежнейшие сполохи - такое можно увидеть лишь в рюмке с шампанским, если внимательно смотреть на голубой свет. Наклонившись еще раз, она стала зеленой, затем желтой. Хотелось вскочить, окунуться в нежнейший лимонный цвет. Из желтой колба стала оранжевой, при этом висела уже горлышком вниз, а повисев так, превратилась в красную, словно светофор, и внутри этого рубина клубился красный туман. Пожив алым великолепием, она, колыхнувшись, стала оранжевой, затем засветилась желтым, превратилась в зеленую, в голубую, в синюю и, наконец, в фиолетовую. А добравшись до фиолетового цвета, колба некоторое время повисела неподвижно и угасла. Вновь наступила кромешная тьма. Он прислушался. Никаких галлюцинаций.

- Мамзель, что ты на это скажешь?

- Нам с тобой дважды показали цвета радуги в строгой последовательности. Как это красиво, любовь моя.

- Опять ты за свое!

- Но тьма такая ужасная!

- Мы с тобой взрослые люди, хотя и начитались Эдгара По.

- А я с детства боюсь темноты.

Фиолетовый цвет опять начал зарождаться, только теперь он имел форму уже не колбы, а огромной, как танцплощадка, ромашки с разноцветными лепестками, и лепестки эти светились всеми цветами радуги, опять же, в строгой последовательности. То есть, их было всего семь - красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый.

- Как семь нот, - подсказал Внутренний Голос.

- Не мешай! Не видишь, нам показывают цветное кино, - оборвал Лев Александрович.

Вдруг и желтый диск изменил цвет на голубой, а лепестки засветились в обратном порядке, начиная с фиолетового. Это было великолепно. Наверное, так же выглядит цветомузыка, на сеансе которой Лев Александрович ни разу не был. Не слышал он и никакой музыки, только шум в ушах. Опять сосчитал цвета - действительно, семь, как семь нот. Ему никогда не приходилось задумываться об этом совпадении, которое сейчас показалось недвусмысленным: в радуге семь цветов, а в музыке семь нот. Целые симфонии написаны всего семью нотами! Композиторы сочиняют музыку уже вторую тысячу лет и ни один из них не повторил другого. До чего же все-таки емки эти семь звуков!

Но вот темнота понемногу переродилась в фиолетовую. Лев Александрович словно смотрел на солнышко сквозь густой слой чернил. То есть, никакого яркого пятна он не видел, просто вокруг было фиолетово, а это значительно веселее темноты. Лев Александрович ждал синего цвета, и он пришел, но сразу же сменился восхитительно голубым, и ему стало хорошо. Думать он перестал, а смотрел и любовался - балда балдой. Голубизной любовался, сам собой любовался - ах, какой я хороший, слов нет. И почему бы такому хорошему не остаться в столь красивой сказке? Да чтобы уйти отсюда? Ни за какие тыщи!

- Как это мило, - тоже восхищался Внутренний Голос. - Я тоже ни за что не ушла бы отсюда.

- Моя прекрасная мамзель! Мы с тобой вечно ссоримся, ты уж прости меня, дурака.

- Ну что ты, Лева, разве мы ссоримся? Ты просто немного болен слегка пошловатым юмором, только и всего.

Лев Александрович не успел ни возразить, ни согласиться: мир стал зеленым; он попал в какой-то аквариум, полный нежных зеленых водорослей, которых, конечно, не было - это шевелились полосы полутонов. Он ждал: сейчас переселят в желтый мир. Так и случилось. Зелень заменили сухой желтизной, вокруг бесшумно полыхало рыжее пламя, ну и жара. Нет, ничего не дымило, одежда на нем не нагрелась даже тогда, когда окунули в совершенно красный пожар, и он сильно забеспокоился, поскольку на этом цветовой ряд заканчивался, дальше - ничего, дальше - чернота. Но нет! Темнотой его больше не беспокоили, а повели обратно - сквозь оранжевый, желтый, зеленый, на голубом немного подержали для счастья и переселили в волшебный синий мир, где так хорошо объясняться в любви к самому себе. Лепестки ромашки опять начали менять цвета; Лев Александрович наблюдал, но больше восхищался, чем пытался уловить хоть какой-то смысл в этом коде. Понятно одно: он не болен, его не считают больным, его развлекают, показывая цветное кино. Хорошо бы, параллельно гоняли еще бы и музыку в духе Шопена.

ГУМАНОИДЫ

Лев Александрович видел себя с дочкой. Они шли вдоль каких-то шарообразных цистерн, и Риточка спросила:

- Па, а люди кушают птичек?

- Да.

- А кого кушают птички?

- Червяков.

- А кого кушают червяки?

Он хотел сказать - людей, чтобы замкнулся круг, но не успел: дочка куда-то пропала, а он обнаружил себя внутри стеклянного шара, где было все - парк, озеро, скамья, забор и шофер, бегущий к грузовику. Лев Александрович, находясь внутри шара, карабкался по его гладкой стенке, и от этого шар медленно вращался в пустоте.

Он проснулся от прикосновения. Открыв глаза, он увидел шумящие волны, стрекочущую листву, сквозь которую пробивалось утреннее солнце, громко щебетали птицы, прогудел пароход на том берегу, ему ответило гулкое эхо. Но никого не было рядом, никто не прикасался к нему, наверное, сам подергал себя за бороду. Лев Александрович рассмеялся.

- Приснилось все это! Пойдем домой!

- Пойдем, - нежно позвал Внутренний Голос.

- Но почему мы оказались здесь, и что скажет жена?

- Зачем тебе жена, если у тебя есть я?

- Вот дура! Жена ведь не для того, чтобы трепаться с ней!

- Лева, я сейчас буду плакать. У меня тоже красивые глаза, а слезы такие соленые!

Похлопав глазами, он с изумлением увидел этого глупого шофера; ощупал свою грудь, колени - реально! Однако то, на чем он сидел, продолжало оставаться эфемерным! А между тем, иллюзия реальности была полнейшей. Коробка с куклой лежала за спиной. Он схватил ее - она тоже оказалась реальной; поднялся, побродил по скверу, ловя себя на том, что огибает деревья. Ему опять хотелось есть, а главное - курить. Он стал приглядываться к траве в поисках окурка, но и трава была лишь изображением.

- Что за дурацкий сон? - бормотал Лев Александрович. - Впрочем, и в самом деле все живое на земле на протяжении веков пожирало друг друга, и выживал сильный. Самым сильным оказался червяк: он до сих пор жив, а всякие там бронтозавры исчезли.

Вынув из кармана зажигалку, Лев Александрович пощелкал ею, без нужды добывая огонь. Он вспыхивал шариком и сразу гас. И вот тут появился шар, который он принял сначала за воду и обрадовался. Но еще не коснувшись, отпрянул: от него разило типичным бензином; оболочка была маслянистой, а поверхность слегка парила.

- Не надо! - закричал он, замахав руками.

Бензиновый шар незаметно растаял, а он подумал, что его неправильно поняли: они вообразили, будто ему потребовалось заправить зажигалку. Значит, сам дурак, нечего было хвастаться ею.

- Курить хочу! Курить, говорю, нехристи!

Его все-таки поняли, но по-своему: была угадана жажда табачного дыма. Откуда-то возник махонький пепельный шарик, постепенно раздуваясь, стал превращаться в мутное облако. Лев Александрович опять шарахнулся: еще не хватало задохнуться!

- Сигарету! "Космос"! "Ту-104"! Да что у вас есть в продаже-то? Его определенно не понимали, хотя готовы были помочь. Он вновь сел возле коробки с куклой. Нужно было подумать. Каким-то образом он попал в необъяснимую ситуацию, и здесь демонстрируют чудеса. Окажись на его месте кто-нибудь другой, тот же Хрюков, которому всегда все ясно, давно бы уже чокнулся от потуг понять все эти странности.

- Не торопись с выводами, - сам себя перебил Лев Александрович. Вполне может быть, что ты уже свихнулся, а все это тебе только кажется.

Между тем, заметно посинело и вновь шагах в десяти возникла та самая ромашка с семью разноцветными лепестками. Лев Александрович уставился на нее, пытаясь увидеть на голубом диске хоть что-нибудь, но голубизна была гладкой. Лепестки снова начали менять цвета. Кино продолжалось. Он сел посмотреть вторую серию. Но показывали все то же - чередовались цвета и только. Созерцая, он думал о своем сне - что за дурацкий сон приснился ему? Почему он, Лев Александрович Узлов, должен карабкаться по внутренней стенке какого-то шара? Почему в этом загадочном мире нельзя передвигаться дальше некой границы, ни во что в сущности не упираясь? Или объясняется это просто: человек не может прыгнуть выше каких-нибудь полуметра, хотя потолка над ним нет. Не дано и все тут. Неужели и в самом деле его поместили в какой-то шар с невидимыми стенками? Но так не бывает.

- Белиберда, - убежденно сказал Лев Александрович, еще раз крепко подумав. - Или у меня лопнет черепная коробка, или я кончусь от голода, или начну звереть.

Он выбрал последнее. Он решил подойти к ромашке. Лев Александрович шел осторожно, прислушиваясь и озираясь; чем ближе подходил, тем неуловимее становилась голубизна диска. Скорее всего, это оптический эффект, вроде радуги, которую не увидишь, находясь в непосредственной близости от нее.

Лев Александрович ничего не увидел. Ровным счетом ничего.

Он прошел сквозь голубизну, оглянулся. Диск за спиной остался таким же голубым, но чем дальше он уходил, тем гуще становилась голубизна.

Он шел к озеру. Он ждал столкновения: должен же наткнуться на какую-то преграду, дальше которой нельзя. Но не наткнулся. Просто озеро перестало приближаться, хотя он все шел и шел, потом даже побежал, крича во все горло. Он бежал, и ему ничего не сопротивлялось. Плача и матерясь, он проклинал свой сон, в котором лез на стену внутри какого-то шара и, может быть, этот шар преспокойно лежал у кого-нибудь на ладони, и бешенство Льва Александровича кого-то сильно развлекало.

И снова было утро. Впрочем, условное утро. Лев Александрович подозревал, что сутки для него создавались искусственно, как это делается в курятниках, чтобы куры неслись чаще. Ощущение теплого ветерка было новым; он нашел себя в зарослях бамбука. Лев Александрович твердо лежал на громадном валуне, устланном сизым мхом. Если раньше трудно было объяснить опору под собственным телом, то теперь Лев Александрович с удовольствием пощупал влажный мох, выдрал клок и понюхал.

- Видала? - недоверчиво спросил он. - Кажись, отпустили, черти полосатые.

- Отпустили, сволочи, - как ни в чем не бывало, сказал Внутренний Голос.

- Ну и словечки у тебя, мамзель! Где это ты нахваталась?

- Бог с тобой, Лева! Какой я тебе мамзель?

- Ничего себе! Коман са ва, приятель? Как поживаешь?

- Относительно. Комси-комса.

Вынув транзистор, он покрутил тумблер - диапазоны молчали. Приемник даже не потрескивал, наверное, сели батарейки. Лев Александрович поднялся и увидел озеро, блестевшее между деревьев; шоссе не было, куда делись липы, скамейки и самосвал? Как он оказался в бамбуковой роще - ничего этого Лев Александрович не знал. И он направился к воде, чтобы убедиться в реальности мира. Пожалуй, это был залив: он отчетливо видел тот берег с редкими стволами берез на фоне солнечной зелени; видел далекую голубизну горизонта справа, зато слева вода сливалась с небом, их разделял единственный островок, как бы висящий в воздухе. Берег уходил в воду, можно было наклониться, чтобы зачерпнуть воды ладонью.

Посреди озера торчали три этажерки, похожие на опоры моста, но, наверное, это все-таки были не опоры, а крыши пятиэтажных блочных домов, потому что мост посреди залива не строят. Дома эти давным-давно затоплены водой. В такую пору над озером должны метаться чайки, а тут ни одной. Вдруг взметнулась громадная рыбина, сделала сальто и, словно бревно, плюхнулась в воду.

- Хорошо живут, - решил Лев Александрович.

- Рыбнадзор у них работает не хуже уголовного розыска, - предположил Внутренний Голос.

- Я вижу, ты оклемался окончательно, - обрадовался Лев Александрович.

Он прогулялся по берегу и не нашел ни одного кострища, ни одной бутылки - озеро было совершенно не обжито, роща выглядела первобытно, даже птичка не пискнула. Спустился к воде, собираясь хотя бы умыться. Наклонившись, увидел всклоченную бороду и круглые глаза. Отражение бороды принадлежало несомненно ему, а вот глаза... Это были хищные глаза.

Он почему-то побоялся замочить руку. Поозирался, отступил к чахлому деревцу, отломил сук и опять спустился. Глаза все еще наблюдали за ним. Он ткнул палкой, и к его изумлению рыбина вцепилась в нее зубами, словно собака. Льву Александровичу ничего не оставалось, как выбросить на берег, но и на суше она не отпускала сук. Это была щука.

Лев Александрович подумал про бензин в зажигалке, а Внутренний Голос услужливо спросил:

- Не развести ли нам с тобой костерок, не испечь ли рыбину? Не успел он согласиться, как из лесу выскочил зверь величиной с овчарку и с хвостом кенгуру. Зверь метнулся к добыче, схватил крысиными зубами и исчез в бамбуке.

- Неужели это была крыса?

- А ты как думал?

- Где мы с тобой находимся?

- В Африке.

- Значит, где-то здесь живет наш общий знакомый космонавт Джефсон.

Не выпуская палку из рук, Лев Александрович осторожно прошел по кромке берега, присматриваясь. И опять увидел глаза - да что они все пялятся?

- Бородой любуются.

- Спасибо, приятель. Мне приятно чувствовать тебя мужчиной.

Он осторожно коснулся палкой воды, и все повторилось. На этот раз он был расторопнее: вытащив рыбу, наступил ей на голову. Это оказалась не щука, а очень красивая, сверкающая рыбина с золотистой шкурой, напоминающей наждак. Когда она затихла, Лев Александрович поднял ее. Бока были шершавыми, как терка. Поднявшись с добычей на берег, он опять увидел того самого зверя - крыса преспокойно пожирала рыбину. Он швырнул палку, но промахнулся, а крыса никак на это не среагировала, непуганая, что ли?

Лев Александрович долго брел берегом в поисках поляны: в чаще наделаешь пожару, оштрафовать могут.

Начались признаки города: из воды тут и там торчали куски изогнутых рельсов, концы швеллеров и бетонных свай. Но бамбуковые дебри не проглядывались, город все еще не просматривался.

Наконец, началась песчаная отмель. Набрав сухих щепок, он сложил их шалашиком, затем вынул зажигалку, погрел холодный металл в ладонях, чиркнул и высек едва заметный огонек. Осторожно подставил щепочку - она вспыхнула. Ни дым, ни пламя не собирались в шар, не исчезали. Шалашик тоже загорелся без всяких фокусов.

Потрошить рыбу было нечем; он походил по берегу в поисках чего-нибудь острого, вроде осколка стекла и не нашел. Отломил подходящий сук, сунул в пасть рыбине, пристроил над огнем. Очень скоро тушка зарумянилась, и каких-нибудь минут через пятнадцать он снял ее с костра и, обжигаясь, начал ногтями отламывать куски чешуи. Мясо отколупывалось, словно сосновая кора, и было оно таким же красным, без соли довольно противным, но есть можно. Обедая, он наблюдал за небольшим островком в полукилометре: ему все время казалось, что там кто-то ходит.

Должно быть, на запах, из бамбука выбежала точно такая же крыса, а, может быть, та же самая. Принюхиваясь, она стала бочком приближаться метр за метром: человек явно заинтересовал ее, но она, кажется, боялась дыма. Время от времени крыса, запугивая, показывала свои ужасные зубы, и Лев Александрович заподозрил, что она может решиться броситься на человека.

- Еще как! - предостерег Внутренний Голос.

Он выхватил из костра подходящую головешку и двинулся на крысу. Та в нерешительности замерла, уставившись на дымящийся кончик. Он стал обходить ее, отрезая от леса и прижимая к заливу: ему показалось, что крыса боится воды. Отскочив к озеру, она прижалась к земле, как это делают кошки, стараясь увильнуть от удара. Он сделал еще шаг - крыса отступила. И тут произошло невероятное: на берег выбросилось блестящее бревно, захлопнуло пасть и в тот же миг никого не стало - ни крысы, ни этого самого бревна. Он, оторопев, рассматривал лужу и чувствовал себя совершенным дураком.

- Кто же это мог быть? Крокодил? Акула? Подводная лодка? Как же мы с тобой не угодили в пасть этому чудовищу?

- Не радуйся: тебе еще предстоит объясниться с любимой тещей.

Он вернулся к костру, чтобы погасить его; воды Лев Александрович начал побаиваться и потому сначала распинал головешки, затем растоптал угли. Приплясывая, он все еще наблюдал за островком. Так и есть - лодка!

- Эге-ге! - крикнул он. Лодка зашевелилась.

- Дядя! Подбрось меня!

Его услыхали: лодка тронулась с места. Он, как мог, причесался пятерней, поправил галстук и стал ждать. Когда лодка ткнулась носом в берег, Лев Александрович увидел, что она скроена из полупрозрачной пленки, может быть, из толстого полиэтилена. В ней стоял парень с космами хиппи.

- Ну вот, мамзель, мы и спасены.

- Лева, как не стыдно? Какой я тебе мамзель?

- Быстро ты перековался, - ехидно сказал Лев Александрович. - А то заладил: "Я тебя люблю, я из твоего ребра!" Я уже начинал всерьез щупать себя: может быть, у меня и в самом деле ребра не хватает.

- Прости, Лева, бес попутал.

- Парень, подбрось! - попросил Лев Александрович.

- А киен абло? - спросил парень вообще-то по-испански, но почему-то с сильным рязанским акцентом.

- По дороге объясню, кто я такой, - пообещал Лев Александрович по-русски.

- А вохин тебе? - совершенно серьезно спросил лодочник.

Лев Александрович хмыкнул: зачем в типичную славянскую конструкцию вводить немецкие слова?

- Мне туда, - Лев Александрович махнул в ту сторону, где по его понятиям должен закругляться залив.

- Нах дебаркадер? - догадавшись, уточнил лодочник по-немецко-французски. Одет он был в средневековый костюм из грубого трикотажа, похожего на рогожу,

- На пристань, - согласился Лев Александрович, влезая на утлое суденышко.

Пленка под ногами прогибалась, словно он ходил по барабану. Он сел на корму, начал было разуваться, чтобы затем свесить ноги, но заметил, что лодочник рассматривает его с явным беспокойством.

- Рыбу ловишь? - весело спросил Лев Александрович, чтобы наладить контакт.

- Ви битте? - спросил парень по-немецки.

- Зи фанген фишен? - Лев Александрович перевел свой вопрос на немецкий, хотя можно было и не спрашивать: чем же заниматься в лодке на озере, если не ловить рыбу?

- Но, - лодочник отрицательно мотнул головой. - Не фишен. Стекло искал.

- Где? - спросил Лев Александрович, слегка опешив: искать в озере стекло?!

- Нах хаузен, - парень показал большим пальцем за ухо в сторону этажерок, торчавших из воды. Значит, это действительно были остовы домов.

Лодочник говорил на самодельном эсперанто, словно это был его родной язык.

Лев Александрович, перестав разуваться, принялся рассматривать торчавшие из воды остовы домов, но лишь затем, чтобы краем глаза присмотреться к лодочнику. Тот начал было грести, но выяснилось, что они сидели слишком близко к корме, отчего нос лодки сильно задрался, и он предложил:

- Сэр, ты бы перезитцал вперед.

Лев Александрович крякнул, давя смех: "зитцен" по-немецки - сидеть. Стало быть, лодочник просил "сэра" пересесть.

- Ладно, - сказал Лев Александрович, так и не сумев сдержать смешка. Давай перезитцаем.

Поднявшись, он взял парня за плечи для устойчивости и вдруг увидел морщинистую шею, но без всяких признаков растительности на розовом личике. Сколько же ему лет?

- Девятнадцать, - сказал Внутренний Голос.

- Не ври: пятьдесят!

- Кстати, о возрасте: не хочешь ли ты вернуться за куклой? Да, Лев Александрович забыл куклу на берегу. Продолжая держать лодочника за плечи, он ввязался в дискуссию с Внутренним Голосом, который полагал, что кукла теперь ни к чему. Но Льву Александровичу не хотелось бросать ее.

- Зачем тебе дизез? - в упор разглядывая Льва Александровича, спросил лодочник.

- Что - "дизез"?

- Вот дизез! - враждебно спросил лодочник и вдруг дернул за бороду. Думаешь, тре бьен?

От неожиданности Лев Александрович отпрянул и упал в воду. Падая, он перевел "тре бьен" с французского - очень хорошо. Он сразу задохнулся брызгами. Вода оказалась пресной, значит, это действительно озеро. От толчка лодка подпрыгнула, парень тоже не удержался, плюхнулся в воду и дико заверещал. Лев Александрович, сообразив, что бедняга не умеет плавать, схватил его за волосы и с изумлением обнаружил в своей руке парик, а лодочник, все еще вереща, старался перевалиться через борт лодки, которая наклонялась так, что едва не зачерпывала воду. Совершенно голая плешь лодочника мокро блестела. Возле лодки было всего по колено; Лев Александрович наблюдал с большим недоумением: чего это он так суетится? Парень, перекинув свое тело о в лодку, схватил весло и вдруг ни с того ни с чего хорошенько огрел Льва Александровича по плечу, стараясь ребром. От боли он упал и, сидя в воде по самое горло, огорченно сказал:

- Парень, ты не прав.

Лодочник, матерясь по-русски, оттолкнулся веслом раз, другой и уже издали погрозил кулаком. Морщась от боли, Лев Александрович побрел к берегу; интуитивно почувствовав опасность, в два прыжка выпрыгнул на сушу и вовремя: вода вспенилась, совсем рядом колыхнулось упругое тело, щелкнула пасть и исчез парик, который только что болтался на воде.

- Так вот почему он заверещал! - догадался Внутренний Голос.

- Да, он боялся быть сожранным.

На берегу Лев Александрович отошел подальше и только сейчас испугался по-настоящему: ведь тоже мог угодить в пасть, но остался жив лишь потому, что хищника не оказалось поблизости.

Поведения лодочника он вообще-то не понял; его эсперанто было ужасным, и это больше всего возмутило полиглота Льва Александровича. Гадать, что тут к чему, давно уже не хотелось: голова шла кругом от несуразностей, которые громоздились друг на друга, словно льдины в ледоход. Он устал. Ему хотелось отлежаться, чтобы не спеша обдумать ситуацию, нащупать хотя бы подобие логики в этих невероятных приключениях, но события никак не давали сосредоточиться.

Он хорошенько выжал штаны, рубашку и пиджак. Б транзистор, конечно, попала вода, придется нести в мастерскую.

Чувствовалось приближение вечера, и Лев Александрович, подобрав злополучную коробку с куклой, направился в светлую бамбуковую рощу, за которой надеялся увидеть пристань. Голые стволы были теплыми, словно телеграфные столбы. Он постучал кулаком - впечатление пустотелости. От ствола на разной высоте отрастали длинные пружинистые листья, они ложились на землю, образуя переплетениями сложный узор. В одном месте ему показалось, что складка ковра пошевелилась. Лев Александрович слегка поддел лист ботинком и обмер: из-под ковра стремительно выскочил красный, мокрый удав. Отпрянув от человека на безопасное расстояние, он замер, ожидая. Лев Александрович, рассматривая его, не верил собственным глазам: это был дождевой червяк, толстый, как пожарная кишка, и черт его знает, что у него на уме. Впрочем головы, кажется, не было - ни глаз, ни ушей. Лев Александрович осторожно попятился. Почувствовав удаляющееся движение, червяк тоже отполз. Неужели эта поганая тварь способна еще и принимать решения? Червяк продолжал уползать, но и человек все равно пятился от этого ужасного места; вдруг споткнулся пяткой, что-то щелкнуло, и он едва не закричал от боли. Его сбило и, наверное, переломило бы ноги, если бы столб, который его защемил, не повернулся. Он пытался выдернуть ноги из щели невозможно: ступни даже не шевелились. Боль была ужасной; он осмотрелся, стараясь понять, что, собственно, произошло. Рядом валялась кость; ногами он попал в расщепленное бревно, лежащее на земле; бамбук расщепили только до половины длины и в щель в качестве распорки вставили кость. Пятясь, Лев Александрович пяткой выбил ее, и щипцы сомкнулись. Бревно было пустотелым; острые стенки этой трубы впились в ноги, словно кусачки. Вокруг не было ничего, похожего на ломик. Он с трудом дотянулся до кости, наверное, она когда-то была чьим-то бедром, сунул в щель бревна, пытаясь разжать, однако не разжал, а лишь сумел пошевелить ступнями, устроив в капкане поудобнее, Боль наполовину утихла. Он огляделся в поисках реальной опасности и содрогнулся, увидев этого самого червяка. На этот раз червяк полз прямо на человека и крался осторожно, будто принюхиваясь. И чем ближе он приближался, тем с большим омерзением Лев Александрович различал его голову и круглую беззубую пасть, в которой что-то шевелилось, словно червяк пытался проглотить кишку. Он не дополз до человека метров двух и замер, приняв воинственную позу.

- Неужели станет заглатывать? - ужаснулся Лев Александрович

- Хорошо бы. А то ведь начнет жевать, а зубов нет. Набрав в легкие воздуху, Лев Александрович закричал, и это смутило червяка. Он опустил голову и стал "думать". Лев Александрович тоже подумал: чем бы его хрястнуть? Дубину бы... Камень бы... Ничего вокруг, только коробка с куклой.

- Далась тебе эта кукла!

- Спокойно!

- Сунь ты ее в пасть этому крокодилу вместо себя! Он вынул из щели кость, лежа размахнулся и так удачно достал ею червяка, что от неожиданности тот подпрыгнул всем своим мерзким телом и от боли начал завязываться узлом, наверное, морским.

Поизвивавшись, успокоился, унимая боль; теперь лежал метрах в трех, не достать. Человек тоже унимал боль, терпел и ждал: может быть тот паникер все-таки вернется на крик?

- Который огрел тебя ребром весла?

- Да, он поступил негуманно. Плашмя - куда гуманнее.

- А ты интересовался, все ли у тебя ребра! Это было то самое ребро, которого тебе не хватало, - мстительно сострил Внутренний Голос.

- Заткнешься ты или нет?

Вдруг Лев Александрович увидел над лесом парашют, который не падал, а плыл в сторону озера, и парашютисту не повезло: если сядет на воду, его немедленно проглотят вместе с парашютом.

От мокрой одежды начало знобить. Сейчас бы побегать, чтобы согреться. Интересно, о чем думает эта тварь?

- Об ужине.

- Ну, парень, и юмор у тебя.

- А тоскливо.

- Давай покричим. Эге-ге-е! - закричал Лев Александрович во всю мощь своей тощей груди.

От крика червяк вздрогнул. Он побаивался человека, но откуда ему было знать, что человек попал в капкан, и у него нет никакого оружия?

Ему хотелось сесть, чтобы понаблюдать за своим врагом сверху. Лежащее бревно никак не было закреплено; едва он оказался верхом, как оно поворачивалось, и Лев Александрович вновь валился: не мог он опереться зажатыми ногами, а руки не доставали до земли.

Червяк, между тем, сделал попытку приблизиться, и Лев Александрович вновь огрел его костью. На этот раз удар пришелся вскользь, червяк отпрянул и стал обползать.

- Еге-ге! На помо-ощь! - закричал Лев Александрович, надеясь лишь на чудо.

- Кой има тука? - неожиданно отозвался мальчишеский голос. Значит, лодочник все-таки вернулся! Но почему "кто здесь" он спросил не по-немецки, а по-болгарски?

- Сюда! - обрадовавшись закричал Лев Александрович. - Помогите!

Удивительное дело: червяк оценил перемену в голосе человека! Он, вроде бы, оглянулся и, "сообразив", что пришло подкрепление, позорно попятился.

На голос прибежал парень, но не тот, а кудрявый и с саблей, хотя в таком же средневековом костюме. Одним ударом он перерубил червяка, распинал половинки в разные стороны.

- Чине ешть? - по-молдавски спросил парень, вытирая саблю обрывком лопуха.

Лев Александрович по-молдавски не умел, попробовал по-русски;

- Да помоги же! А л'эд! - повторил он по-французски. Парень понял и ушел в другой конец бревна, стал разрубать с торца, чтобы половинки, сжимающие ноги пленника, развалились. Освободившись от капкана, он с удовольствием вытянул ноги. Спаситель подошел, присел на корточки и вдруг ни с того, ни с сего тоже дернул за бороду.

- Не очень-то! - огрызнулся Лев Александрович. Задрав брючины, он спустил носки. Ноги были синими, ступни кололо тысячами игл - так бывает, когда отсидишь ногу.

- Тю а бобо? - по-французски посочувствовал парень, с завистью рассматривая туфли Льва Александровича. Сам он был обут в какие-то лапти из веревок.

- А то не больно! Скажи, где я нахожусь?

- В вальде, - сказал парень, что по-русско-немецки означало "в лесу".

- В общем-то я догадываюсь, но куда я попал?

- В капкан, - по-русски констатировал парень, пожав плечами.

- Хватит меня дурачить! Как твоя фамилия?

- Стирма.

- Финн, что ли?

- Ви битте?

- Имя, говорю, финское.

- Сам-то ты чине ешть? - поинтересовался парень. - Кто такой?

- Петр Первый, черт побери! - в сердцах сказал Лев Александрович, но спохватившись, добавил: - Извините, я погорячился. Но поймите меня: я устал и хочу домой. Нах хауз хочу!

- А кто у тебя в штате?

- Дочь, жена и любимая теща.

- Никогда не видела такой семьи. Дочь здорова?

- Кажись, баба! - первым догадался Внутренний Голос. Лев Александрович присмотрелся внимательнее - носик, губки...

А ведь и в самом деле - девушка! Она почему-то носила эластичные варежки телесного цвета.

- Девушка, хватит, а? - взмолился Лев Александрович, так и не решив, на каком языке с ней разговаривать.

- Во лив твоя фрау? - спросила она по-немецко-англо-русско-французски, однако, сконструировав фразу на славянский манер.

- Ха-ха, - сказал Лев Александрович. - Моя фрау живет на улице Труда.

- Нет такой стриты, - почему-то обрадовалась девушка. Она впервые улыбнулась. Странные у нее были зубы - две сплошные полукруглые пластины, верхняя и нижняя.

- А вохин, стало быть, эль се диспаре? - сам себе поражаясь, спросил Лев Александрович по-немецко-русско-франко-молдавски.

- Не паясничай, - проворчал Внутренний Голос. - Переведи по-человечески.

- Куда она могла деться, эта улица? - переспросил Лев Александрович.

- Я никогда не слыхала такого названия стриты. А что, босс указал носить столь странную одежду?

- Вот дура, пардон, - буркнул он, сконфузясь: стало неловко за свои мокрые штаны, хотя она спрашивала про одежду вообще. - При чем тут босс? Что хочу, то и ношу, никто мне не указ.

- Екут, а почему ты все время шпрехаешь неправду?

- Какой я тебе якут? - упрекнул он и, прихватив коробку с куклой, пошагал между голыми стволами бамбука. Тропинки, однако, не было, и Лев Александрович, замешкавшись, только сейчас понял, что упрекнул зря: "екут" по-французски означает "послушай". Вероятно, она понятия не имеет, что такое национальность, и потому не говорит, а "шпрехает".

- Что это за штука? - спросила девушка в спину.

- Это не штука, а подарок для тохтер. Вохин идти-то? - спросил он, несколько стыдясь своего стихийного эсперанто. Но в самом-то деле, по-каковски же с ней разговаривать, если не на ее собственном языке?

- Туле таннэ, - сказала она по-фински - иди сюда. Но вдруг спохватилась, кажется, по-болгарски - чакай!

Он подождал. Стирма догнала уползающую половину червяка, одним ударом средневековой сабли оттяпала приличный кусок и, стараясь не пачкаться самой настоящей кровью, стала упаковывать в лист бамбука.

- Для чего тебе это? - спросил он, подавляя в горле спазмы омерзения.

- На ужин, - просто сказала она.

- Как на ужин? Собакам, что ли? Она пожала плечами, словно не поняла. В лесу было удивительно мертво, хоть бы кукушка прокуковала, или комар сел на кончик носа.

- Почему я не слышу ни одной птицы? - озираясь, спросил он.- Ни одной пичужки.

- Про птиц Великий Босс не велит вспоминать.

- Что за босс? Почему не велит вспоминать про птиц?

- После разбоя они исчезли, - сказала она, почему-то испуганно оглянувшись.

- Что-то туманно, - признался Лев Александрович. Он и в самом деле не понял, при чем тут разбой и почему исчезли птицы.

- Да, - согласилась она, по-своему поняв замечание про туман. - Уже плохо видно.

Лев Александрович кивнул. И в самом деле, начало смеркаться, Роща телеграфных столбов, то бишь бамбука, кончилась, они пришли в роскошный сад, яблони стояли все как на подбор: ветвистые, чуть выше человеческого роста, алые яблоки висели гроздьями, словно виноград. Ему не приходилось видеть, чтобы яблоки висели гроздьями. Спросил:

- Что это за плоды?

- Ягоды най вэзут? - пожалуй, не спросила, а упрекнула она. Кого везут? - не понял Внутренний Голос.

- Это - ягоды? - уточнил он у Стирмы. Ты хочешь сказать что это гибрид?

- Не грибы, а ягоды.

- Ничего себе ягоды! Что это за питомник?

- Пи-том-ник, - повторила Стирма. - Это вкусно? Он не стал объяснять, что такое питомник, а оторвал гроздь целиком и сразу почувствовал вес килограмма два; отделил одно красно-зеленое яблоко, по виду напоминавшее гипертрофированную ягоду, обтер о мокрые штаны и впился зубами. Какое это оказалось чудо самая настоящая брусника! Он уже в который раз заподозрил невероятную реальность происходящего.

- Я начинаю думать, что угодил в Африку. У меня там живет хороший знакомый.

- А ты откуда? Как тебя зовут?

- Меня зовут Дон Кихот, путешественник.

- Тонкий Ход? - переспросила она, состроив глазки. Сейчас Стирма напомнила ему Марту - жену космонавта Джефсона, - странное имя.

- Не имя странное, а эсперанто странное, - вмешался внутренний Голос.

- Видно, иняз не закончила, вот и выпендривается.

- Зачем тебе сабля? - между прочим спросил он. Они шли друг за другом. Плантации не было конца.

- Сабие? ну как... Я мерг сэ вэд капкана.

- Пошла проверять капкан? Ну и что?

- А если бы напала рата?

- Что такое "рата"? - спросил Внутренний Голос. - Может быть, рота? Например, рота солдат.

Не резвись. "Рата" - это "крыса" по-испански. - А где вы взяли таких ра? - спросил он у Стирмы.

- Сами выросли после разбоя.

Лев Александрович отметил, что она уже во второй раз сослалась на какой-то разбой, поэтому спросил:

При чем тут разбой?

- А разве у вас в Африке не было разбоя?

- Здрасте! У нас в Африке! Неужели я похож на туземца?

- На кого, Тонкий Ход?

- Перкеле! - выругался он по-фински.

Лев Александрович и в самом деле рассердился: эта глупая Стирма, понимая нормальный русский язык, не понимала, о чем идет речь. Неужели она забыла, кто такой Дон Кихот?

Сад неожиданно кончился. То есть, они и дальше брели между зарослей брусники, но уже без плодов. Синева густела. Началась какая-то деревня, построенная из обломков бетонных блоков. На улице работали девушки, все в одинаковых серых балахонах, словно туберкулезные в диспансере. Они подметали и без того чистую дорогу. Стирма заметно забеспокоилась, пошла быстрее. К небольшому озерку спускалась улочка хибарок, покрытых листьями бамбука. Он почему-то принялся считать их - тридцать восемь. Его удивили окна: то дырка, словно в скворечнике, то треугольник, то нормальное окно, однако, лежащее на боку. Присмотревшись внимательнее, он понял, в чем тут дело: улица застроена готовыми блок-квартирами, из которых собирают высотные дома. Но блоки эти помяты, искривлены, щели кое-как замазаны чем-то похожим на голубую глину. Хижину с окном, лежащем на боку, наверное, не сумели скантовать на основание, так и оставили. Боковые стены превратились в пол и в потолок.

Стирма затолкала его в блок, который ничем не отличался от других: такой же обшарпанный, единственное окно, наполовину заколоченное, должно быть, для тепла. Дверь она открыла без всякого ключа - навалилась плечом. Войдя, Стирма сказала длинную фразу на: меси языков, он перевел так:

- Подожди меня: я пойду узнаю, чем мне предстоит заняться сегодня вечером.

- Не ходи: я знаю чем.

- Вот как? Откуда ты знаешь?

- Я все знаю. Я знаю, что к тебе приехал родственник из соседнего аула, и ты отпросишься на вечер.

- А что такое "аул"?

- Деревенька, в которой живут нерусские. Иди отпрашиваться.

- Нельзя: критиковать будут.

- Ха-ха, - сказал Лев Александрович. - Ну, порядки!

Она ушла с метлой. Оставшись один, он огляделся. Это была типовая однокомнатная квартира улучшенной планировки. Такими застраив|али третий микрорайон, в котором получил квартиру Хрюков и от кот орого Лев Александрович сбежал за пивом, кажется, еще вчера. Над кроватью, застланной шкурами, тянулись белые трубы водопровода и отопления, с потолка свисал электрический шнур с голыми концами - неужели не может ввернуть лампочку? В углу стоял примитивный стол, грубо сколоченный из неструганых досок. Он почему-то с удовольствием решил, что хозяйка не замужем.

- Тонкий Ход, есть хочешь? - спросила она, вернувшись минут через десять.

- Не мешало бы. А в этой вашей дыре нет ли чего-нибудь вроде ночлежки? Про гостиницу я уже не спрашиваю.

Она ушла за перегородку, очевидно, прихорашиваться, объяснила, конечно, не отрываясь от зеркала:

- По указанию Великого Босса мужчины у нас не ночуют, - виновато сказала Стирма, а Лев Александрович, грешным делом, подумал:

"Ее полезно чем-нибудь задобрить".

- Кстати, а где коробка с куклой? - вспомнил Внутренний Голос,

- Ничего себе! - обозлился Лев Александрович. - Где же ты был раньше? Бедная Риточка...

- Если тебя видели в резервации, придут критиковать, - сказала Стирма, появившись в дверях, и Лев Александрович обмер, увидав вместо Стирмы голливудскую красавицу: глаза и волна волос... Именно это личико на мгновение показалось в пространстве, когда в парке с ним случилось что-то непонятное. Преображенная Стирма откровенно разглядывала его, улыбаясь перламутровыми пластинками вместо зубов. Она кокетливо повела обнаженным плечиком и молвила:

- Сейчас я что-нибудь приготовлю, Тонкий Ход.

- Меня зовут Лев Александрович, - сознался он потупясь.

- Не теряйся, Лева, - встрял Внутренний Голос, и Лев Александрович поблагодарил его.

Она ушла на кухню, а он не посмел пойти за ней. Оставшись один, Лев Александрович постоял у окна с фанеркой вместо форточки, посмотрел на странные хижины из бетона, но под первобытной кровлей вместо крыш, спросил себя, бывает ли так, чтобы Внутренний Голос, став женщиной, объяснялся тебе в любви, а теперь эта глазастая красавица с волной волос - вот она, живая и реальная...

Он присел, затем прилег на кровать, застланную шкурами, закрыл глаза. В голове гудело. Лев Александрович постарался расслабиться, и тело его растеклось, как студень, а потолок поплыл вместе с пространством. Красавица Стирма мурлыкала на кухне, задавала какие-то вопросы... Ему бы пойти туда, показать себя в обществе очаровательной дамы, а он не смел, в глубине души надеясь, что она сама снизойдет до него.

ДОГАДКА

Он проснулся от удушья. Было совершенно темно и невыносимо воняло потом. В рот почему-то набилась шерсть - неужто они опять пытаются накормить его чем-нибудь экспериментальным? Лев Александрович стал ждать фиолетового цвета или ромашки на фоне этой черноты. Ему стало мерещиться, что дышит он за двоих. Во всяком случае кто-то повторял его вдохи. Ромашка не появлялась. Он пошевелился и вздрогнул, коснувшись горячего тела. Сообразив, что он лежит в постели с собственной женой, а все эти кошмары ему просто-напросто приснились, Лев Александрович скинул с себя одеяло, сел, опустив на пол босые ноги. Паласа на полу не было. В окно пробивался зеленоватый свет белой ночи. Сам он был мокрым от пота, даже волосы прилипли ко лбу. Он встал, с удовольствием потянулся, остывая, и пошлепал посмотреть на Риточку в кроватке, но кроватки не было. Не оказалось и полированного гарнитура, не висела и люстра из чешского хрусталя, и вообще комната не та. Он вернулся в комнату с кроватью и увидел в постели совершенно голую женщину. Красавица Стирма возлежала на шкурах грациозно, как кобра. Затаив дыхание, он присел на краешек постели, в которой только что спал. Значит, она сама раздела его, а он так и не проснулся. Не смея прикоснуться к ней, он рассматривал ее тело в мраморном свете белой ночи. Стирма повернулась и вместо женской груди он увидел четыре мужских соска... и руки... Ему только казалось, что она не снимала эластичных варежек... Просто у нее не было пальцев, а была сплошная ладонь, как ласта... Бедная, бедная женщина! Как тебя угораздило родиться получеловеком? Кто ты в действительности - русалка или фея во плоти?

В полутьме он бесшумно поискал брюки. Они оказались выглаженными и почему-то хрустели; рубашку не отыскал, зато нашел пиджак и вышел на кухню попить. Вода нашлась в деревянном ведре; присев, он напился через край, затем сел на чурбак к столу, похлопал себя по карманам: хотелось курить, а сигареты давно кончились. Лев Александрович поставил локти на стол, закрыл лицо руками.

- Давай-ка, приятель, еще раз сообразим, что к чему.

- Давай, Лева.

- Стало быть, Лида вручила нам куклу для Риточки, так?

- Так.

- И мы пошли парком, где нас застала гроза, так? Так.

- Но если честно, то на грозу это походило мало. Чем это могло быть?

О летающих тарелках он был наслышан. Вова Митрофанов, помнится, говорил, что видел такую тарелку собственными глазами, она якобы выделывала фигуры высшего пилотажа. Но Лев Александрович старался не связываться с фанатичными тарелочниками, и к рассказам подобного рода относился осторожно. Но нельзя ли предположить, что он все-таки угодил под влияние одного из таких чудес?

- Тут что-то есть, - одобрил Внутренний Голос. - Валяй дальше.

- И нас с тобой взяла на борт летающая тарелка.

- Большей глупости я от тебя не слышал.

- Скажем иначе: она продемонстрировала некоторые из своих чудес.

- Для чего?

- Чтобы встреча со Стирмой не показалась мне слишком потусторонней: ведь она меня любит, и я это чувствую. Я искал ее всю жизнь, не найдя, женился на Лиде, а судьба моя - вот она!

Внутренний Голос отчетливо хихикнул.

- Что с тобой, приятель? - взволнованно спросил Лев Александрович, удивляясь собственному волнению.

- Ничего, - ехидно сказал Внутренний Голос. - Просто мы с тобой отвлеклись. Давай по существу.

- Спасибо. Итак, согласись: мы твердо знаем - жидкости не сжимаются. Однако их распад в принципе осуществить можно, стоит лишь разогреть до температуры три тысячи градусов в лабораторных условиях. Послушай, парень, а что, если мы с тобой угодили именно в лабораторию?

- Ну, предположим.

- Я возвращаюсь к той нелепой мысли: не могла ли эта пресловутая тарелка или что-то вроде нее, взять нас к себе на борт и взяла вместе с нашей средой - с воздухом, которым мы дышим, с изображениями предметов, которые нас окружают и даже вместе с земными звуками, - продолжал Лев Александрович, а подсознанием все еще думал о спящей красавице Стирме, которая его раздевала, а теперь спит, как убитая... Он не помнил, чтобы переспал с ней, и теперь сожалел. Может, вернуться?

- Лева, ты отвлекаешься. Для чего эти тарелочные сложности?

- Но ведь надо же создать условия для того, чтобы переход из одной цивилизации в другую не оказался смертельным от обыкновенного стресса.

- Ну, допустим.

- Вспомни, как мы курили. Почему папиросный дым собирался в шары и почему исчезал? Это была обыкновенная дезинфекция, иначе за время полета мы попросту отравились бы собственными выделениями. Согласись, что подобный принцип дезинфекции в земных условиях неосуществим.

- Разумеется.

- Мы потребовали воды, и нам подали ее в виде шара.

- Не могли налить в стакан?

- Ну, приятель! У них все по-другому. Почему мы должны требовать от них хлеба и колбасы? Может быть, они понятия не имеют, что это такое и предложили дикую смесь белков, жиров и углеводов. Убедившись, что эксперимент не получился - снесли яйцо - синтезировали его точно так же, как это делает курица в своем организме.

И все же, - подсознательно думал Лев Александрович, - вернуться или не вернуться? Спит она или притворяется? И что с ней делать? Может, она вовсе не женщина с этими сосками-пуговками.

- Почему для своих экспериментов они выбрали именно нас с тобой? - с некоторой обидой спросил Внутренний Голос.

- Для исследователя нет принципиальной разницы, какую из двух одинаковых бактерий поместить под микроскоп первой. А люди на земле физиологически все одинаковы, стало быть, нас захватили случайно.

- И куда забросили?

- На свою планету.

- Но космонавт Джефсон говорил, что длительные космические путешествия нереальны.

- Это с земных позиций нереальны. Они же по-другому устроены.

- И кто такой тот плешивый паникер?

- Гуманоид.

- А кто такая Стирма?

- Тоже инопланетянка.

- А что мне с ней делать? Она такая красивая...

- Она - твоя судьба. Ее любовь погубит тебя.

- Не паясничай. Она, вероятно, не стопроцентная женщина... И если мы на другой планете, то инопланетяне вовсе не обязаны походить на нас, жителей Земли.

- Зато посмотри, какие у них крысы! А этот червяк! Брусника, похожая на яблоню - где ты видел что-нибудь подобное на Земле?

В дверях неожиданно появилась Стирма со свечой, огонек которой она прикрывала ладонью в эластичной варежке телесного цвета. Сквозь варежку просвечивали жилки. На ней был вязаный халатик.

- Лева, с кем ты тут шпрехаешь? - спросила она, застегиваясь.

- Это тебе приснилось. Я хотел бы умыться.

Стирма поставила на стол самодельную бесформенную свечу.

- Что у тебя с электричеством? - Лев Александрович порыскал глазами по потолку в поисках лампочки - не было.

- Ты почему бросил меня? - обиженно спросила она, пропустив мимо ушей вопрос про электричество.

- С тобой невыносимо жарко.

Он поискал краны с горячей и холодной водой. Их не было вовсе, а концы труб ничем не заткнуты. Зато в углу висел рукомойник, то есть, обрубок бамбука с водой внутри. Лев Александрович скинул пиджак, остался голым с волосатой грудью.

- Что это такое? - спросила она, розовой ластой потрогав браслет его часов. Он машинально взглянул на циферблат, затем уставился на ее прическу. Это была хорошо ухоженная шерсть.

- Идут, как ни странно, - растерянно пробормотал он.

- Идут? Критиковать?! - Стирма испуганно прилипла к зеленому окну, укоризненно спросила: - Мон шер, кто идет?

- Я про часы. Идут, говорю.

- Куда идут? - весело спросила она, нежно погладив его по руке, будто лизнула ладонью, похожей на язык. Он невольно отдернул руку.

- Да не "куда", а все туда же - в вечность. Неужели вы все такие недоразвитые?

- Почему недоразвитые? Ты сам какой-то дроллиг.

- Я-то не чудак. Вот один мой знакомый чудак впервые увидел верблюда и воскликнул: "Не может быть"!

- Верблюда? А что это такое?

- Долго объяснять. Дай мне зеркало и ножницы. Она принесла осколок черного стекла вместо зеркала и громадные кованые ножницы, надо полагать, сворованные у садовника.

- Мне бороду стричь! - Лев Александрович отшвырнул ножницы

- Ке барба со мной? - спросила она по-русско-испански. В ее вопросе было много недоумения.

- Не "ке барба", а бороду. Не "скучно", а стричь, понимать надо!

- Зачем зеркало? Сними да стриги.

Стирма без тени смущения дернула его за бороду, и Лев Александрович чуть не взвыл от боли.

- Опять! - разозлился он. - Давай без рук!

Стирма надулась.

Пока он умывался, а затем искал полотенце и, не найдя, вытерся носовым платком, она разогрела завтрак. Вернувшись, он повесил мокрый платок на трубу газопровода, накинул пиджак, присел к столу. Дымилось мясо, отдельно - салат в фаянсовой тарелке. Вместо хлеба подала пару яиц. Во всяком случае, он так сначала подумал. Но это оказались типичные зерна с бороздками от вершинки к вершинке.

- Что это за штука? - спросил он, рассматривая мокрое зерно.

- Пшеницу не видел? - развеселилась Стирма.

- Это - пшеница?

- Конечно.

- Можно подумать, что она растет на деревьях!

- Конечно. Я ведь нашла тебя в пшенице.

- Во, номера! А мне мама шпрехала, будто нашла меня в капусте. Я начинаю подозревать, что родился вторично. Неужели это была пшеница, а не бамбуковая роща?

И вилка, и нож оказались коваными. Он попробовал разрезать зерно. Моченое, оно резалось, как сыр. Стали есть. Мясо оказалось густым горячим студнем, терпким, горьковато-соленым. Она ела, а он смотрел ей в рот, любуясь зубами, не зубами даже, а пластинами, сверху и снизу, обе полукруглые... Это даже красиво...

- Почему ты живешь в этой первобытной халупе?

- По указанию Великого Босса нас изолировали.

- Кого - вас?

- Всех, кто здесь.

- А почему босс указал изолировать тебя?

- Я родила урода, - созналась Стирма, помявшись.

- Ну и что? - спросил он как можно равнодушнее. - Какого урода? Любая женщина может родить урода. Как выглядел твой ребенок? Я сильно подозреваю, что вы не знаете, где право, а где лево, и вообразили, что правая ручка должна быть слева.

- У него ручек не было совсем, а ножки выросли там, где уши, и трудно было понять, кто это - мальчик или девочка...

- И что? Все женщины этой резервации родили уродов?

- Да.

Она уронила вилку, но поднимать ее не стала, а ушла в другую комнату, и Лев Александрович услыхал всхлипывание. Ему тоже расхотелось есть. Надо было пойти к ней, утешить, извиниться, а может, и приласкать... Да, но эта постель...

- Стирма! - крикнул он. - А кто был твой муж?

- Я жила в гареме! - зарыдала она. Лев Александрович терпеть не мог женских слез, а потому окончательно растерялся. И тут в дверь заколотили, надо полагать, ногами, и ворвалась толпа джинсовых подростков, и Лев Александрович мгновенно почувствовал себя стиснутым, словно в автобусе в час пик.

- Вы на следующей выходите? - осведомился Лев Александрович

Мальчишки молча выдавили его на улицу. Было уже светлым светло, и Лев Александрович немного оторопел, увидев плешивого гуманоида, теперь уже в роскошном парике.

- Это он! - закричал лодочник, тыча пальцем в сторону Льва Александровича.

Четверо юнцов подтолкнули пленника к карете, запряженной двумя велосипедистами, которых в странах третьего мира называют рикшами, засунули его в распахнутую дверь, усадили на деревянную скамью, и повозка тронулась.

- Ребята, - сказал он, стиснутый с боков двумя хунвейбинами, - у вас это называется критикой? А по-моему, это типичное насилие над личностью.

И тот и другой выразительно пошевелили обнаженными саблями. Одеты они были одинаково - в серые свитера и штаны, сплетенные из веревок. В катафалке было не повернуться, ни одного окна, свет пробивался лишь сквозь щели в неструганых досках, бросало из стороны в сторону, наверное, ехали по ухабам. Когда попадалась ровная дорога, было слышно, как пыхтят рикши и скрипят колеса.

- Ребята, вы, случайно, не инквизиторы? А то ведь я большой грешник, нам с вами будет о чем потолковать.

- Пошпрехай у меня! - жиденьким тенорком пригрозил хунвейбин справа.

- Но я хочу знать, куда вы меня везете.

- К Боссу! - свирепо сказал хунвейбин слева.

- Наконец-то! - радостно воскликнул Лев Александрович. - А то все босс да босс. Сейчас я его ка-ак раскритикую!

- Увы, - добавил Внутренний Голос. - Мы с тобой страсть как любим жариться на сковороде.

- Иди-ка ты знаешь куда? В черную дыру!

Хунвейбины переглянулись, но промолчали.

Лев Александрович ехал, пощипывая бороду: соображал, как от нее избавиться. После купания она задубела, стала, как веник... Ну что же... Вероятно, везут к большому начальству... Даже если это окажется начальник большой тюрьмы, то должны, черт побери, побрить! В баню сводили бы, а то завшивеешь тут.

Мальчишки, между тем, разговорились, перебрасываясь репликами мимо лица Льва Александровича. Слушая их, он поглядывал то на одного, то на другого. Как выяснилось, юнца справа звали Ванькой, второго почему-то Юзеком. Они говорили про Босса, хвалили его мудрость, неувядаемый авторитет, желали сто лет жизни. На их личиках было столько неподдельного восторга, что Внутренний Голос воскликнул:

- Да полноте! Это ли не спектакль?

- Но если босс настолько мудр, - объяснил ему Лев Александрович, то встретиться с ним полезно: два мудрых человека обязательно поймут друг друга.

Он воспрял духом. Повеселев, то и дело покашливал в кулак, чтобы не рассмеяться: Ванька с Юзеком совершенно серьезно говорили на ужасном славянско-романском эсперанто. Им, например, ничего не стоило сказать "гутно" вместо "хорошо", "фарать" - "ехать". Оба не обращали на его покашливание ни малейшего внимания.

Краем уха он прислушивался к сопутствующим звукам: хоть бы собака залаяла или милиционер засвистел. Но вот по булыжникам прокатилась встречная карета, и рикши обменялись репликами.

- Здоровеньки булы! - крикнули те по-украински.

- Терве! - ответили эти по-фински.

- Куда фараешь? - спросили те по-тарабарски.

- Разбойная тайна! - ответили эти по-пижонски.

Лев Александрович едва не схватился за живот, выслушав эту белиберду. Однако реплика "разбойная тайна" его насторожила: неужели и в самом деле разбойники? Но к чему такая экзотическая экипировка нормальным цивилизованным разбойникам двадцатого века?

Наконец карета остановилась; заскрипели тяжелые двери, наверное ворота; пропустив карету, они опять заревели. Ванька выскочил первым, за ним вылез Лев Александрович, огляделся.

Его привезли к двухэтажному дому, каких полно в Сенеге, их строили пленные немцы. За высоким бетонным забором из монолитных плит он успел увидеть лишь часы на какой-то башне, и она сильно напоминала почтовую башню родного Сенега. Часы показывали половину двенадцатого, а у Льва Александровича было только около девяти, и он, подталкиваемый Ванькой и Юзеком, подвел свои часы.

Оказалось, к зданию подъехали почему-то с тыла, и конвоиры повели пленника вокруг. Шли по бетонным плитам, которые растрескались и расползлись, проросли мхом - с трудом угадывалась древняя аллея. Обойдя здание, очутились перед фасадом с колоннами, и Лев Александрович к изумлению своему прочитал на фронтоне:

ГОСБАНК

Госбанк этот никак не охранялся, если не считать высокого забора. Конвоиры вдвоем навалились на высокую дверь, и та заскрипела, словно тормоза такси. Лев Александрович вошел в вестибюль с мраморным полом и с решетками на окнах, но миллионера здесь тоже не было. Ему никогда не приходилось бывать в госбанке, и сейчас он поразился: пусто, гулко и темно. Окна были заделаны квадратами фанеры с дырками в них в шахматном порядке, они-то и пропускали свет, все трое оказались как бы в пересечении множества крохотных прожекторов.

Когда его повели по мрачному коридору, который освещался почему-то редкими лампадками, Внутренний Голос спросил:

- Если это госбанк, то как у них выглядит тюрьма? Поскольку шли по мраморному полу, то Лев Александрович нашел достойный ответ:

- Если это тюрьма, то для хороших людей.

Наконец дошагали до нужной двери, не менее массивной, чем входная. Ванька с Юзеком опять навалились на нее, с трудом открыли, и Лев Александрович охотно вошел в просторное помещение, опять же, с мраморным полом и с решетками на окнах. Рамы тоже были заделаны кусками фанеры, но без дырок, свет пробивался в редкие квадраты разноцветного стекла - синего и зеленого. В центре зала возвышался громадный стол важного чиновника, за ним в плетеном кресле Лев Александрович с трудом разглядел какого-то мальчишку.

- Босс! - подсказал Внутренний Голос.

- Будет врать, - не поверил Лев Александрович.

Доложил, как ни странно, Ванька, хотя командовал всегда Юзек.

- Сэр, - пропищал Ванька, - в дорфе поймали дроллига. Ночевал у Стирмы.

- В деревне поймали идиота, - перевел Внутренний Голос с англо-русско-немецкого.

- О'кэй, - сказал "сэр" тенорком. Он сделал едва заметный жест куда-то в угол, и возник школьник с папкой под мышкой. Его детское личико было сурово, и Лев Александрович не удержался от улыбки.

- Терве! - неожиданно поздоровался Внутренний Голос по-фински.

- Здоровеньки. Зитцайте, пожалуйста, - сказал мальчишка из кресла.

Лев Александрович послушно сел, подавив улыбку: опять это обрусевшее "зитцайте" - садитесь!

На когда-то полированном столе красного дерева стояло три телефона черный, белый и синий, но никаких бумаг, никаких письменных приборов.

Оба юнца были одеты в одинаковые вязаные костюмы, у обоих по красной ромбовидной стекляшке на правой стороне груди. Ребята не то закончили вузы, не то эти знаки говорили о принадлежности к большому начальству. Вели они себя чересчур внушительно, и потому Лев Александрович с трудом сдерживал серьезность.

Мальчишка с папкой вынул тетрадь, захрустел бледными страницами. Льву Александровичу показалось, что тетрадь эта сшита из листьев какого-то дерева. Второй, так сказать, "сэр" с некоторым беспокойством рассматривал волосатую грудь "дроллига". Лев Александрович заметил, что тот и другой старательно избегают его взгляда. Оба представителя власти явно не знали, с чего начать, и Внутренний Голос не нашел ничего лучшего, как представиться первым:

- Нас зовут Лев Александрович Узлов.

- Я живу на планете Земля в городе Сенега, - добавил Лев Александрович, несколько опешив от высокомерия Внутреннего Голоса.

- По указанию Великого Босса барбу приклеивать нельзя, - сказал "сэр".

- Бороду? Я ее не приклеивал. Натуральная борода со знаком качества, сказал Лев Александрович, а Внутренний Голос услужливо констатировал: "Это вовсе не Босс, а ученый секретарь". Лев Александрович ощупал карманы пиджака, накинутого на голое тело, нашел транзистор, но показывать не стал, а вынул пропуск на завод, поскольку других документов не носил.

- Если угодно, вот мои полномочия.

Он попытался предъявить пропуск в раскрытом виде, но растерялся: буквы расползлись, фотокарточка отклеилась и покоробилась.

- Пардон, - добавил он. - С одним вашим умником мы толковали о высоких материях, и в результате репутация моя, стало быть, подмокла.

Во внешности "сэра" было что-то японское: невзрачный, медлительный, еле заметные брови, совершенно гладкое лицо без признаков растительности. Взяв пропуск миниатюрными ручками, он зачем-то понюхал, прищурясь, посмотрел на фотокарточку. Паренек был сильно близорук, но очков не носил.

- Воте вэ мен на картинке? - спросил он.

- Что за человек на картинке? Это не картинка, а фотокарточка, на ней запечатлен я сам. Правда, за время этого вынужденного путешествия я значительно изменился, но уверяю вас, что субъект на снимке и моя собственная персона - одно и то же лицо.

- Джон, ты чего-нибудь понял? - спросил мальчишка с папкой.

- Дроллиг и есть дроллиг, - враждебно сказал Джон.

- Еще бы! - хмыкнул Внутренний Голос. - Станешь идиотом, попав в сумасшедший дом.

- Не встревай! - велел Лев Александрович.

- Чего вы махали в изоляторе? - спросил Джон из кресла.

- Ничего я не махал. Меня привела туда одна ваша мисс.

- По указанию Великого Босса ходить туда нельзя.

- Слушай, мальчик, скажи своему боссу, чтобы он дал указание твоему папе хорошенько выпороть тебя.

Мальчишка с папкой поежился, а Джон невозмутимо уточнил:

- Вы с ней шляфали?

Вопрос был слишком недетским, и Лев Александрович задумался, переводя. "Шляфен" по-немецки "спать", но вовсе не переспать с женщиной. Однако Джон спрашивал именно об этом, не рано ли ему задавать такие вопросы?

- У меня есть фрау, - подсказал Внутренний Голос.

- Бросьте вы, - возмутился Лев Александрович. - А то обижусь. Скажите, в конце концов, на какой планете я нахожусь и что со мной будет.

- С Луны он свалился, что ли? - по-русски, но с непонятным акцентом спросил мальчишка с папкой.

- Но на какую планету я упал?

- По-моему, он не мутант, - сказал Джон про Льва Александровича, и эта реплика показалась Внутреннему Голосу оскорбительной, но оба сдержались.

- А может быть, он один из сыновей Добри?

- Такой большой? - не поверил Джон.

- Тут явно что-то не чисто. По-моему, налицо какая-то связь с Великим Боссом.

- А старик еще живой?

- А леший его знает. Вообще-то там постоянно видят одну из жен Добри

- Кого мы в последний раз хоронили?

- Изобретателя свечки. Он устроил пожар.

- Вот что, Вася: поезжай, проверь, как чувствует себя босс. Расскажи про этого, спроси, можно ли ему жить?

- Ничего себе, - ужаснулся Внутренний Голос, однако Лев Александрович сам сдерживал ярость, и ему не давал распоясаться.

- Нет уж, Джон, поезжай сам, - между тем заартачился Вася.

- Вася! - сурово сказал Джон. - В мои-то годы! Как ты себя ведешь?

- Но ты же знаешь, что у меня жена беременная! - Ну и что?

- А то, что он меня сглазит, это отразится на жене, и она родит урода!

Так препирались они, а Лев Александрович, сильно нервничая, расшифровывал смысл диалога. Получалось, что мальчишка Вася женат; в этих местах поселился некто таинственный, который чем-то терроризирует население - все настолько бояться сглаза, что женщины со страха рожают уродов. Дело оборачивалось гораздо серьезнее, чем выглядело. Впрочем, прямой угрозы еще не было, и Лев Александрович немного успокоился. А еще он догадался, что они только с ним говорят на этом ужасном эсперанто, а между собой - очень хорошо по-русски с едва уловимым английским акцентом.

- Они считают нас неполноценными, как Ваньку с Юзеком, - сообразил Внутренний Голос. Лев Александрович решительно встал. Ребята разом замолчали, испуганно переглянувшись.

- Товарищи, прошу мне объяснить, что со мной произошло, и где я нахожусь.

- Это вы сначала объясните, кто вы такой и что делали у Стирмы! - не менее решительно потребовал Джон.

- Она сама привела меня в вашу глупую деревню! - закричал Лев Александрович. - Эта девушка спасла меня от верной смерти! Не мог же я отказаться от ее гостеприимства, тем более, что переночевать негде!

- Чем вы больны? - прокурорским тоном спросил Джон. Разгневавшись, он даже стукнул кулачком по столу.

- Ах ты сопляк! Да я тебе сейчас уши надеру!

Лев Александрович двинулся к Джону. Вася загородил было собой своего шефа, но Лев Александрович ногой отпихнул его, как кошку, и тот, как кошка, отлетел к двери. Лев Александрович, сам не зная для чего, поднял Джона вместе со стулом, но приподняв, растерялся: у мальчика старчески слезились глаза. Крохотными ручками он вцепился в бородищу Льва Александровича, повис на ней, а кресло грохнулось. Между тем находчивый Вася заколотил пяткой в двери, вбежали Ванька с Юзеком, и через две минуты отчаянной возни Лев Александрович нашел себя в тесной каморке с дырой под дверью.

- Никакого уважения к правам человека, - ворчал Внутренний Голос, Лев Александрович потирал ушибленные места. Ему трудно было вздохнуть, гудело в затылке и болел указательный палец - кто-то укусил. Сквозь двери доносились вопли: стонала женщина, справа плакал навзрыд, кажется, мальчик, а в глубине коридора хором пели что-то незнакомое.

- Сижу за решеткой в темнице сырой, - сострил Внутренний Голос.

- А нечего было нарываться.

- Сам сорвался.

- А ты подзуживал.

- Я себя мужественно сдерживал. Это ты первым оскорбился.

- А в рукопашную бросился ты, а не я.

- А чего они хамят!

- Оба мы хороши.

- Вот и терпи.

- Тут, наверное, клопики водятся.

- В этой, с позволения сказать банке прекрасные условия для умозаключений.

- Вот и давай поупражняемся. Кто такой Великий Босс.

- Местный Пол Пот.

- А кто такой Добря, одну из жен которого видели у Великого Босса?

- Добря поставляет ему наложниц.

- Не хулигань. Этот Джон оказался не мальчишкой, а стариком. Помнишь того плешивого лодочника? Он тоже оказался стариком. Они тут все такие?

- Бог с тобой. Лева! Если бы на Землю спустился гуманоид и увидел верблюда, неужели он вообразил бы, что на Земле все горбатые?

- Спасибо. Наверное, нам действительно повезло: мы дважды столкнулись с двумя частными случаями, и они еще не дают повода для обобщений.

- Не дают, Лева.

- А как все это понять?

- Давай заткнем уши и поразмыслим хорошенько еще раз, но с другого конца.

- Давай.

- Начнем издалека - с происхождения жизни на Земле. Годится?

- Годится.

- Где-то мы с тобой читали, что рибосома, отвечающая за организацию кода в ДНК, у всего живого на планете совершенно одинакова. Например, рибосома сине-зеленой водоросли точно такая же, как и у человека.

- Верно.

- Более того: эта самая рибосома найдена в породах возрастом три миллиарда семьсот миллионов лет. А Земле, как говорил космонавт Джефсон, на днях исполнилось четыре с половиной миллиарда лет, верно?

- Ну и что?

- А то, что в то время, когда на планете даже в помине не было коротких белковых образований, эта самая рибосома уже существовала в готовеньком виде. Откуда она взялась?

- С Луны свалилась.

- Вот именно! Есть такая версия, что жизнь на планету была случайно занесена из космоса одним из метеоритов. В качестве первой живой обитательницы сформировалась силикальцитная бактерия, которая питалась, представь себе, гранитом!

- Несладко ей было.

- Ей было хорошо! Попробуй она родиться, например, на планете, где и в помине нет гранита!

- Логично, валяй дальше.

- Так вот, она родилась на Земле. Питаясь гранитом, эта силикальцитная бактерия оставляла после себя чернозем! Эти благородные твари и по сей день выполняют на планете свою святую миссию, хотя необходимость в их деятельности уже отпала.

- Не умничай, а говори дело.

- Хорошо, ближе к делу. В далекой древности наша Луна была случайно захвачена земной массой и стала естественным спутником. Этого могло и не произойти, следовательно, на Земле могло не случиться приливов и отливов.

- И что из этого следует?

- А то, что морская тварь, оставаясь на берегу после отлива, в конце концов не приспособилась бы к суше, и кто знает, какими дельфинами мы, Home Sapiens, выглядели бы сейчас.

- Лева, нужен вывод.

- Вывод неприличный. На протяжении всей эволюции жители планеты только тем и занимались, что пожирали друг друга. Чтобы выжить, одни прятались, другие убегали, третьи усложнялись. Все высшие организмы, в частности, обзавелись запасными частями. Стало быть, угоди первобытная бактерия на планету, где условия жизни совершенно не походили бы на земные, то насколько вероятно, что эта первобытная бактерия в конце концов превратилась бы именно в симметричное существо с двумя руками, с двумя ногами и, извини меня, с Внутренним Голосом? Насколько вероятно, что житель другой планеты обязательно должен походить на человека с планеты Земля?

- Совершенно невероятно.

- Тогда почему, спрашивается, мы, попав на чужую планету, встречаем не только себе подобных, но хуже того - эти существа знают русский язык?

- Но по-русски они говорят глупости.

- Насчет глупостей ты прав, а в остальном они очень похожи на землян.

- Не совсем. Присмотрись к этим несчастным - неужели они ничем не отличаются от нас? Все, как один, писклявые, плешивые и недоразвитые.

- Но симметричные, ходят вертикально, едят и спят по-людски, - убеждал Внутренний Голос.

- Погоди-ка - встрепенулся Лев Александрович. - Голая Стирма легла в постель к мужчине, - а если в этом ее поступке не было никакого намека? А вдруг они размножаются как-нибудь по-другому. вроде почкования, и в этом их существенное отличие?

- Да, но Джон прямо спросил, не было ли у нас с ней чего-нибудь такого.

- А почему он это спросил?

- Почему, почему... Вероятно, они считают, что уроды рождаются только по вине матерей. Они изолировали женщин, чтобы не плодить уродов, а тут ты со своей похотью.

- Опомнись! Какая же это похоть? Я всю жизнь любил только Стирму, хотя даже не знал ее имени!

- Ладно, не буди в себе теленка, а то Стирма найдет тебя даже здесь, и тебе от нее не так просто будет отделаться.

- Эврика! А не планируют ли они. сами поставить такой эксперимент: симпатичный здоровый молодой человек с высшим образованием из двадцатого века и хорошенькая людоедочка из каменного века - родится ли в этом случае мутант?

- Ты считаешь, что эти плюгавые шибзики способны строить космические корабли?

- Сомнительно.

- То-то и оно! Как же ты можешь допускать мысль, что они построили космический корабль специально для того, чтобы нас с тобой умыкнуть с родной планеты и свести с местной мутанткой?

Эта мысль доставила Льву Александровичу много веселых минут.

Лежа на узких нарах, он похохатывал. Каково! При их убожестве построить космический корабль! Да они обыкновенную свечку изобрели где-то на днях, да и то изобретатель наделал пожару - похоронили!

- А телефонные аппараты?

- Почему ты вообразил, что они - телефонные? Может быть, это просто какое-то украшение.

- Хорошо, но ты все время забываешь, что собственными глазами видел парашютиста, который падал в озеро на съедение местным акулам.

- Парашютист? - озадачился Лев Александрович. - Да, действительно, зачем им парашюты? С деревьев прыгать?

- С дирижаблей.

- Это ты брось. Чтобы построить дирижабль, нужен очень плотный материал, что-то вроде полиэтилена, а у них нет ничего похожего.

- Почему это нет? Тот гуманоид приплыл за нами на лодке из пластмассы.

- Но зато они ходят в одинаковом тряпье.

- Тьфу! - в сердцах сказал Лев Александрович, сев на нарах. - Этот мир страшно запутан.

Увы, за время пребывания здесь он не видел и признаков промышленности. Они сидят при самодельных свечках, хотя с потолка свисает электрический шнур без лампочки; они заделывают окна фанерой и почему-то отправляются на остров в поисках стекла; у них есть современные велосипеды, но почему они прицепляют к ним не велодрожки, а примитивную повозку топорной работы? Его привезли, вероятно, в город, не в общественную пещеру, а в госбанк, но почему они используют его в качестве тюрьмы? А что, хорошая идея: отсюда украсть человека просто невозможно. Интересно, для чего предназначалась эта камера? Для хранения золотых слитков? Лотерейных билетов?

- Все очень просто, - сказал Внутренний Голос. - Построив космический корабль, они остались без штанов.

- Подожди веселиться. Не хочешь ли ты, чтобы в городской парк на танцевальную площадку приземлился космический корабль, распахнулся бы орбитальный отсек, вышла бы симпатичная блондинка и приятельским жестом позвала бы в космическое путешествие? Мы, земные грешники, рассуждаем о них уж больно с земных позиций. А ведь вполне может быть, что они вообще не строят космических кораблей, а научились управлять движением своей планеты и путешествуют в пространстве, куда им вздумается, может быть, даже в прошлое. Этакий блуждающий Разум.

- Вот эти недоумки научились управлять движением планеты?!

- Но, может быть, они угодили в прошлое и не знают, как оттуда выбраться?

- Это бред, Лева.

- Почему?

- Потому, что они все равно попробовали бы пойти с нами на контакт еще там, в полете.

- А цветная ромашка? А вдруг она и была тем самым органом, при помощи которого они пробовали общаться? Например, другого способа разговаривать у них вообще не существует.

- Неужели?

- Почему бы и нет? Вся азбука Морзе состоит из чередования всего двух знаков - точки и тире. Подготовленные люди, пользуясь этой системой, вполне понимают друг друга. Нам с тобой предложили разгадать алгоритм семи цветов. Вот и в музыке две системы координат - долгота и звук. В принципе то же самое происходит и с разговорной речью, но мы пользуемся еще и третьим измерением - словами. Наша речь трехмерна, она не менее объемна любого предмета, который можно пощупать. Может быть, их язык лишен этого самого третьего измерения и потому нам не дано понять его.

- И потому они решили заговорить по-русски? - ехидно спросил Внутренний Голос.

- Да, не вяжется, - горестно признался Лев Александрович.

- Прошу итоги, - потребовал Внутренний Голос.

- Хорошо. Факт первый: мы куда-то путешествовали. Факт второй: мы угодили куда-то не туда. Но оба эти факта не стыкуются, и один не вытекает из другого. Согласись: совершенно невероятно, чтобы нас с тобой похитили эти плешивые недоноски.

- Но мы с тобой видели часы на башне, и вообще здесь все слишком земное, хотя и незнакомое.

- Напрашивается последний вывод, который разрешит все противоречия: какая-то мафия переселила нас на какой-то остров, как, впрочем, и всех остальных. Все эти несчастные люди - земляне, которых умыкнули раньше нас.

Решив так, Лев Александрович вдруг успокоился и уснул, убаюкиваемый стонами в соседней камере. А проснулся от того, что вооруженный саблей подросток принес глиняную миску с каким-то хлебовом.

- Послушай, приятель, какое сегодня число? - спросил Лев Александрович, слегка заискивая.

- Двадцать третье, - мрачно ответил надзиратель или как его там

- Двадцать третье чего? Августа?

- Января.

- Хорошенькое дело! А я босиком и без рубашки. А какой год?

- Сорок второй.

- Тысяча девятьсот сорок второй? - на всякий случай уточнил Лев Александрович.

- Сорок второй после разбоя.

Лев Александрович подскочил на нарах: опять "после разбоя"! Кто их разбил? Печенеги? Татары?

- Тринкай и собирайся. Сейчас тебя пофарают.

- Куда поедем?

- К космонавту Бессонову.

- Черт побери! - в сердцах выругался Лев Александрович. - Какой еще космонавт Бессонов?

Парень, оставив на лавке глиняную миску с молоком, ушел, не ответив. Дверь запереть забыл. Лев Александрович бросился было за ним, но Внутренний Голос, сославшись на горький опыт, посоветовал не делать очередной глупости, и Лев Александрович стыдливо вернулся. Он прошелся по камере, прислушиваясь. Женщина за стеной уже не плакала, а без конца монотонно цитировала: "Сто лет жизни Великому. Боссу, сто лет жизни Великому Боссу..." Как молитва. Он поправил было галстук, но его не было. Рубашки тоже не было. И босиком. Туфли где-то у Стирмы. К космонавту Бессонову в таком виде? Может, сначала сводят в баню, в парикмахерскую, в магазин готовой одежды? Должны бы.

Взяв глиняную миску, он, не раздумывая, стал "тринкать" молоко, по профессиональной привычке обдумывая смысл этого слова. "Тринкен" по-немецки - "пить", вот в чем дело. Молоко было густым, липким и приятно горьким.

- А что? - похвалил Внутренний Голос. - Хорошо тринкается. Какой-то кисель.

Минут через десять вернулся все тот же подросток в сопровождении Ваньки с Юзеком. Оба были при обнаженных саблях, но широко улыбались.

- Привет, ребята, - тоже весело поздоровался Внутренний Голос. - Мы вчера немного погорячились, но, надеюсь, останемся друзьями?

- Как шляфалось? - спросил не то Ванька, не то Юзек: Лев Александрович путал их имена, как путал лица деловых "товарок" жены. Где она сейчас?

- Я шляфал, как труп.

- Трупом ты еще будешь, - погрозил кто-то из них.

- У меня никакого желания, - честно признался Лев Александрович.

- Ну пишлы.

В сопровождении Ваньки с Юзеком он вошел во вчерашний зал, где все за тем же столом, в том же плетеном кресле сидел тот же крохотный Джон. Его охранял Васька. Ванька с Юзеком заняли свои места по обе стороны от кресла и застыли с саблями.

- Ну, - надменно произнес Джон. - Будете отвечать на вопросы?

- Я приношу свои извинения за вчерашний инцидент. Многочисленные потуги разгадать ваши загадки довели меня до белого каления, отсюда и стресс. Сегодня я хорошо выспался и готов отвечать на любые ваши вопросы.

- Так-то лучше. Кто вы такой?

- Я же говорю: живу на планете Земля в городе Сенеге, работаю на заводе "Компрессор", перевожу иностранные патенты. Но где я сейчас нахожусь - не знаю. Меня кто-то куда-то похитил.

- Не говорите глупостей. Вас никто никуда не похищал, а вы находитесь в городе Сенеге. Где ваш гарем!

- Какой гарем? Я же не турецкий султан! У меня есть жена, дочь и теща!

- Что такое завод "Компрессор"?

- Я отказываюсь понимать ваши вопросы, потому что в Сенеге любой детсадник знает, что такое завод "Компрессор".

- Детсадник? А что такое детсадник?

- Я не хочу разговаривать на предложенном вами уровне. Как мне объяснили, меня должны показать космонавту Бессонову. Я не знаю, кого здесь называют космонавтом, но давайте поговорим при его посредничестве.

- Ну что же, - согласился Джон и повел бровью, после чего телохранители взяли своего шефа под мышки и поставили на пол. Он оказался чуть выше стола, и Лев Александрович застыдился вчерашнего поступка - с таким-то драться?! - Ну что же, повторил Джон. - Встречу такую я устрою, но предупреждаю: речь идет о вашей жизни.

Он направился к выходу, и вся свита двинулась следом. Все дружно навалились на массивную дверь, створки разошлись. Первым пропустили Льва Александровича и принялись закрывать. Он добросовестно помог захлопнуть обе половинки. Шагая в окружении охраны. Лев Александрович сдерживал смех: пусть теперь попробуют открыть сами!

Их ждал вчерашний экипаж с двумя велосипедами, и в то время, пока Ванька с Юзеком, помогая друг другу, влезали на них, Лев Александрович вдруг обратил внимание на диагональную трубу рамы велосипеда, где все еще можно было прочитать золотые буквы: "Пенза". Не оставалось никакого сомнения: он действительно находился на родной планете, ибо не может такого быть, чтобы где-то в неведомом мире еще один город Пенза выпускает велосипеды с золотыми буквами.

Вдруг из-за угла вышла колонна босых людей с лопатами и вилами. Все были одеты в лохмотья, однако они радостно маршировали и хором пели речевку, которую Лев Александрович перевел примерно так:

Великий Босс,

Как сам Христос,

Идет к мечте богатой.

За ним босиком

Сплошным косяком

Последуем, боссенята!

Выслушав до конца, Лев Александрович заржал, да так, что Ванька с Юзеком одновременно вздрогнули, едва не упав с велосипедов. Седел не было, вместо них намотаны какие-то тряпки: ребята даже без седел едва доставали до педалей. Лев Александрович, продолжая смеяться, посмотрел на свои ноги и подумал: "Хоть тоже становись в строй маршировать!"

Впрочем, земля была теплой. Ничего себе - январь! Джон между тем распахнул дверцу, и Лев Александрович, втискиваясь внутрь, увидел часы на башне. Они, как и в прошлый раз, показывали половину двенадцатого, а на циферблате Льва Александровича стрелки застыли на цифре 5, и он понял, что городские часы стоят и уже давно. Джон закрыл дверь, и карета тронулась.

- Ну, коллектив подобрался! - сказал Внутренний Голос. - Не может обзавестись собственным автомобилем! Лошадь бы купили, что ли?

- Кого вы называете космонавтом? - спросил Лев Александрович Джона, сидящего слева. Справа сидел мрачный тип с саблей наголо. Ни тот, ни другой не ответили.

- Специалиста по косметике, - съехидничал Внутренний Голос.

- Стало быть, нас повезут в парикмахерскую, заодно и побреют, у них можно быть плешивым, чтобы носить роскошный парик.

- Ты не слишком-то паясничай: нас ждут неприятности.

- Ты имеешь ввиду Стирму? Неужели они затеяли очную ставку с ней?

- А как же! Ведь Джон намекнул, что мы здесь переночуем.

- Ладно, мужайся: прямой угрозы еще нет.

Когда Джон выпустил Льва Александровича, он увидал типичную подстанцию, огороженную бетонным забором. Забор этот оброс зеленью: из-под фундамента лезла крапива, буйный бамбук, который глупая Стирма называла пшеницей. Однако проводов на подстанции не было никаких. В зарешеченных окнах, наглухо заколоченных изнутри, - ни единого звука.

Ванька с Юзеком слезли с велосипедов отдышаться. Оба были страшно довольны проделанной работой. С них градом катился пот.

- Мы переночуем здесь. Приезжайте за нами утром.

- Ладно! - весело сказал не то Ванька, не то Юзек. Карета развернулась и укатила в прореху в бетонном заборе.

- Парень, куда ты меня привез? - спросил Лев Александрович, проводив глазами счастливых ребят.

- Я вам не парень! - неожиданно закричал Джон. - Мне двадцать пять лет и прошу вас не "тыкать"!

- Извините, но что это за контора?

- Здесь живет Великий Босс, - уважительно сказал Джон.

- Велик ваш босс, как пес Барбос, - попытался сострить Лев Александрович. Джон и глазом не моргнул: наверное, ни разу в жизни не видел ни одной собаки. Кстати сказать, Лев Александрович до сих пор не слышал в этих местах собачьего лая. Джон завернул за угол, а Лев Александрович подумал, что они своего Босса и в грош не ставят, иначе не повели бы в таком виде на прием к уважаемому человеку. Он нечаянно обогнал Джона и остановился подождать. Мальчишка, старчески кряхтя, посетовал:

- Мне бы вашу молодость!

- Почему мы идем к Великому Боссу, если вы угрожали космонавтом Бессоновым?

- Это одно и то же.

- А почему вы называете его космонавтом?

- Потому, что он космонавт и все тут! - раздраженно объяснил Джон.

- А Стирмы там нет?

- Иди и помалкивай!

- Схлопотал? - съязвил Внутренний Голос.

Лев Александрович зашагал как можно шире, и грозный Джон вынужден был догонять вприпрыжку. Льву Александровичу нравилось чувствовать свое превосходство: пусть научатся уважать!

Поскольку Льва Александровича так и не умыли, не причесали, поскольку эта деревенская подстанция даже отдаленно не походила на особняк, то Лев Александрович уже ни минуты не сомневался, что никакого космонавта здесь нет. В самом деле: только идиоту может придти в голову устраивать аудиенцию космонавта с босяком. Наверное, здесь содержался местный аферист, и потолковать с ним любопытно. Правда, кто его знает, чем все это может кончится, но столько пережив, Лев Александрович ничего уже не боялся. Шагая впереди почти бегущего Джона, он часто оглядывался. Охраны не было, сам Джон никак не вооружен. Но когда в очередной раз завернули за угол, Лев Александрович замер от неожиданности: в густых зарослях бамбука, то бишь пшеницы, блестела гигантская электрическая лампочка. Была она непрозрачна, с цепочкой иллюминаторов и лежала на боку.

- Космический корабль! - подсказал Внутренний Голос.

- Часть его, - поправил Лев Александрович. - Наверное, спускаемый аппарат.

К аппарату вела сильно заросшая просека. И когда они подошли, сам собой опустился люк, оба влезли в лифт, который поднял их в круглый вестибюль без окон.

- Вот ваша дверь, входите, - приказал Джон.

ВЕЛИКИЙ БОСС

В полусферическом помещении был единственный иллюминатор, настолько грязный, что создавался вовсе не лирический полумрак. Вдоль вогнутых стен поблескивали какие-то приборы, на полу валялось нечто мохнатое, может быть, шкура. Под иллюминатором находилось мощное медицинское кресло, несколько напоминающее кресло зубного врача. Из него торчали какие-то лохмотья. Ни один звук с улицы не проникал сюда; в помещении никого не было, и Лев Александрович застыл у двери, прислушиваясь к току крови в висках. Он почему-то волновался. Дернул носом - кондиционированный воздух!

- Это похоже на электронную могилу, - попытался сострить Внутренний Голос. - Исполнилась твоя голубая мечта.

- Хватит умничать! Посмотри, какая замечательная квартира! По последнему слову техники! Я тоже хочу жить по-человечески!

- А чего я такого сказал? - обиделся Внутренний Голос. - Подумаешь, хоромы! Через годик-другой и мы получили бы не хуже.

- Но ведь нельзя же быть таким беспардонным!

Вдруг лохмотья на лежанке пошевелились, кресло скрипнуло, качнулось, повернулось к свету, и Лев Александрович отшатнулся: он увидал совершенно седого негра, черного и безобразного в своей неправдоподобной старости.

- Гутен таг, - от растерянности почему-то по-немецки поздоровался Лев Александрович. Если честно, то у него по спине пробежала дрожь. Негр медленно-медленно повернулся вместе с креслом и сказал низким басом:

- Абенд.

- Сейчас не вечер, сейчас день, - сам не зная, для чего поправил Лев Александрович.

Старик встрепенулся и уставился на гостя жадными глазами. Он весь дрожал, но, кажется не от старости - от волнения. Кресло его само собой выпрямилось, и негр очутился в сидячем положении. Морщинистое лицо его напоминало ритуальную маску древних инков. Лев Александрович похолодел, словно встретился с людоедом.

- Сейчас утро, - взволнованно сказал негр по-русски. - Кто вы, молодой человек?

- Меня зовут Лев Узлов, я живу в России, но я не понимаю, где нахожусь, со мной что-то случилось, - заговорил Лев Александрович на всех европейских языках сразу. Волнуясь, он все-таки соблюдал максимальную осторожность: как-никак от полумертвого отшельника зависела его жизнь. Позвольте вас спросить, почему вы здесь, почему вас называют космонавтом, какой же вы Бессонов, если вы - негр? Я с минуты на минуту могу сойти с ума от бессилия понять хоть что-нибудь... Временами мне кажется, что я уже сошел с ума, но мой Внутренний Голос все еще не теряет чувства юмора, и я держусь. Скажите, ради бога, где я нахожусь и кто эти бестолковые люди?

- Успокойтесь, прошу вас, успокойтесь, - басом по-русски сказал старик. - Присядьте.

Лев Александрович послушно сел на какой-то металлический ящик, стал ждать. Старик, кажется, вполне здрав.

- Вы - космонавт? - спросил негр.

- Нет, но мне кажется, я побывал в космосе. Не по своей вине. Меня выхватили, меня украли, я где-то побывал, в результате у меня совершенно пропало чувство времени, места и даже ЧУВСТВО собственного пола: иногда мне казалось, что я превратился в девушку! Объясните мне, как вести себя в этом глупом мире?

Ляпнув последнюю фразу, Лев Александрович поежился: сейчас всемогущий Великий Босс разгневается, и аудиенция закончится инквизиторским костром, а старик станет злорадно подбрасывать поленья.

Нет, Великий Босс не оскорбился. Он переспросил:

- Кто эти бестолковые люди... Как вести себя в этом глупом мире... Он замолчал. Лев Александрович, сидя на жестком ящике, терпеливо ждал. Ему показалось, негр молчал слишком долго.

- Эти бестолковые люди - мы с вами... Это наши далекие потомки... Мы находимся у себя дома... Сейчас утро человечества, которое родилось вновь... Мы с вами отсутствовали во время собственной гибели, - почти бессвязно бормотал старый негр. - Я действительно космонавт Бессонов из Вашингтона...

- Космонавт Бессонов из Вашингтона, - переспросил Лев Александрович, чувствуя, что страх начинает отпускать его. - Я знал одного космонавта из Вашингтона. Еще неделю назад, может быть, две или три я возил его в Кижи. Вы, случайно, не родственнники?

- Не родственники. Это я сам... Кижи... Это был незабываемый день. Но прошло столько времени... Мне трудно поверить...

Великий Босс был явно помешан. Поняв это, Лев Александрович забеспокоился: что взять с сумасшедшего? Построил бутафорскую лабораторию, вообразил себя космонавтом.

- Как я понимаю, это какая-то лаборатория. Почему вы живете здесь?

- Это возвратный аппарат моего космического корабля.

- Во городит! - восхитился Внутренний Голос. - Спроси, Лева, за что он Дездемону задушил?

- Не резвись. О каком космическом корабле вы говорите?

- Не торопитесь, господин Лев Узлов: я не хочу убивать вас сразу. Вашу смерть нужно оттянуть, иначе вы умрете, ничего не узнав, - погрозил старый хрыч.

- Кажется, он начинает разводить костерок, - предположил Внутренний Голос, и Лев Александрович незаметно покосился в сторону двери, за которой остался Джон.

- Послушайте, господин Великий Босс, - насмешливо произнес Лев Александрович. - В последние дни я только тем и наслаждаюсь, что умираю и нечаянно остаюсь в живых. Это мне начинает надоедать, я хотел бы заняться более полезным делом.

- Значит, вы мужественный человек, поскольку не убили себя ещё в космосе.

- Там было просто некогда.

- Боюсь, что ваш визит ко мне стал последним шагом на пути к вашей гибели.

- Ваша угроза не производит на меня никакого впечатления, - храбро сказал Лев Александрович, хотя в этом полумраке и в этой тишине ему все еще было жутковато: а вдруг по знаку Великого Босса ворвется орава личных телохранителей, и еретика поволокул на костер, который где-нибудь во дворе разводит Джон. - Так почему же они держат вас в этом бутафорском склепе?

- Они берегут меня: я изобрел им спички, капканы, научил плести одежду, иначе они до сих пор ходили бы в шкурах.

Внутренний Голос окончательно убедился, что они имеют дело с заурядным пройдохой, который хорошо устроился: изобретает изобретенное и считает себя всемогущим. Среди слепых и кривой - король.

- Господин изобретатель, - насмешливо произнес Лев Александрович, - у меня в кармане случайно завалялась одна штучка, она подмокла, не скажете ли, как ее исправить?

Лев Александрович встал со своего ящика, решительно подошел к креслу и протянул негру ромбовидный транзистор - подарок космонавта Джефсона. Великий Босс подставил белую морщинистую ладонь, и Лев Александрович опустил в нее приемник. Старик внимательно осмотрел, пощупал, погладил и заключил:

- У меня плохие зубы, господин Лев Узлов.

С этого момента Лев Александрович совершенно перестал бояться. Он подошел к иллюминатору, покрытому толстым слоем пыли, словно мутным полиэтиленом.

- Посмотри, какой роскошный аферист! - восхитился Внутренний Голос. Артист да и только!

- Ты думаешь, он собирается скушать эту штуку?

- Вряд ли она показалась ему вкусной.

- Вот и выводи его на чистую воду.

- Не торопись к финишу: у нас нет конкурентов, никто нас не опередит.

Лев Александрович написал пальцем на пыльном стекле: "Стирма".

- При чем тут Стирма? - возмутился Внутренний Голос, словно задетый за живое. - Спроси у него про Марту, как она поживает. Лев Александрович обернулся к креслу, спросил:

- Господин Великий Босс, вам ни о чем не говорит эта игрушка?

- Когда вы вернулись из космоса, господин Лев Узлов? - как ни в чем не бывало спросил старый аферист.

- Кажется, два дня назад. Может быть, больше. Я же говорю, что а результате этого путешествия потерял не только рубаху и туфли, но и чувство времени.

- Я отлично понимаю вас, господин Лев Узлов и потому не спешу убивать.

Лев Александрович почувствовал, как за дверью заинтересованно прислушивается Джон.

Старик, не сходя с кресла, щелкнул каким-то выключателем, и слева от иллюминатора засветилась толстая железяка, торчащая из голубой чаши. Старик дотянулся до нее и положил в чащу транзистор.

- Этот сувенир я подарил вам у себя в номере, когда мы вернулись из Кижей. Тогда у вас не было такой бороды, господин Лев Узлов... Бедная Марта... Улетая в космос, я оставил ее беременной...

- Лева! - испуганно сказал Внутренний Голос, - Да он телепат!

- Спокойно, парень, спокойно.

- Я верю вам, господин Лев Узлов, - сказал старик, отчетливо всхлипнув. - Вы мне не верите, и я вас понимаю... Я действительно космонавт Джефсон из Вашингтона... Еще лет десять назад меня называли на русский манер - Джефсонов, потом переделали в Бессонова. Мне все равно...

- Лева, возьми себя в руки!

- Во всем виноват Альберт Эйнштейн. По земным понятиям, господин Лев Узлов, вы слишком долго пробыли в космосе, хотя для вас это путешествие промелькнуло, как один день. За ваш космический день я на Земле постарел настолько, что вы меня не узнаете, и потому я понимаю ваш, извините, издевательский тон, но не обижаюсь на него.

Старик горестно замолчал, а Льва Александровича бросило в жар от стыда.

- Извините, господин Великий... господин Джефсон... - лепетал Лев Александрович, стараясь справиться с шоком.

- Ничего, ничего, - утешил старый негр, - это пройдет.

- Господин космонавт... Это убедительно... Эйнштейн... Я много читал об этом... По теории относительности такие поганые штуки случаться должны, но неужели столь разительная перемена... Как же я до сих пор сам не догадался? За время моего путешествия у меня всего-навсего выросла эта похабная борода, от которой я не знаю, как избавиться, а вы постарели настолько, что вас, извините, можно принять за деда того самого космонавта Джефсона, с которым я еще кажется, сутки назад толковал о мирах, наблюдая за катером в озере, в котором ваша Марта...

- Именно так, господин Лев Узлов. - Я очень стар, но у меня еще хорошая память. У меня всегда была хорошая память. Со мной все ясно, во всяком случае для меня. Но как вы оказались в космосе? Вы утверждали, что работаете на заводе, не так ли?

- Мне трудно объяснить, как я оказался в космосе... Про летающие тарелки я, конечно, читал, но никакой летающей тарелки я не видел и вообще плохо в них верю... Была гроза, какая-то неожиданная, меня, вроде бы ударило... Потом чесалось тело, и я почувствовал, что умираю... Мне трудно это объяснить, господин космонавт.

- Спасибо, господин Лев Узлов... Я вижу, вы поверили мне... Я вижу, вы готовы к удару... Ну что же... Если вы мужественный человек и если хотите получить свое - получайте. Я ведь тоже был в космосе, но, вероятно, короче вас по времени... Вы не видели планету, а я ее видел... Я все видел из космоса... Я видел, как горели города, леса и даже океаны... Я видел, как плавилась Гренландия и Северный полюс-Гренландия буквально расплывалась, словно кусок масла в огне... Я видел даже отдельные айсберги, они таяли, при этом вырастали из воды... Я видел, как лавина наводнений хлынула в низменности, гася пожары. Европа практически вся затоплена, остались возвышенности и горы.

- Что это было? - спросил Лев Александрович, с трудом сохраняя самообладание.

- Неужели вы до сих пор не поняли, господин Лев Узлов? Атаковали неопознанный объект, в котором находились вы... Он защищался. Это длилось всего десять минут, и еще полгода планета была окутана дымом и паром. Связь у меня пропала, я задыхался, поскольку иссякла система жизнеобеспечения. С орбиты я не видел, куда можно приземлиться... Вы пробыли в космосе по земным понятиям очень недолго, но вернулись на сорок втором году после инцидента, - безжалостно сказал космонавт Джефсон.

Вот когда Лев Александрович до конца понял то, чего от него никто не скрывал и чего обязан был понять сразу. "Сорок второй год после разбоя". "Разбой" - это и есть война! Наверное, наши, обстреляв космический корабль, нечаянно ухайдакали планету.

- Извините меня за любопытство, господин космонавт, но как вы умудрились остаться в живых? - спросил Лев Александрович. Он все еще не до конца понимал масштабы случившегося.

- У меня был выбор, где умереть: в космосе или на Земле... Я выбрал Землю, чтобы посмотреть на наше самоубийство пристальнее. Когда я пробился сквозь слой облаков и пара и на приземляемом аппарате еще раз облетел планету, увидел, что она почти вся затоплена. Прямо из воды торчали вершины гор, на крупных возвышенностях сохранились остатки домов, там, где была всесильная Америка, над водой маячили только макушки небоскребов... Для посадки я выбрал клочок Европы, надеясь встретить уцелевшие признаки жизни.

Лев Александрович подавленно молчал. У него опять начался зуд по всему телу.

- Уцелели случайные люди: шахтеры в шахтах, те, кто успел спрятаться в специальных убежищах, те, кто находился в метро... Правда, большинство из них погибло от лейкемии: ведь практически вся вода оказалась радиоактивной.

Он замолчал. Льву Александровичу казалось, что в мозгу его лопаются пузыри; его всего раздувало; он готов был взорваться от потуг вместить в себя масштаб узнанного.

С легким звоном светилась железяка в фаянсовом блюде, от нее было не столько светло, сколько тепло.

- Вы способны выслушать меня до конца, господин Лев Узлов? Лев Александрович отрешенно кивнул.

- Я говорил, что у меня плохие зубы, - напомнил космонавт Джефсон после продолжительного молчания.

- При чем тут зубы? - встрепенулся Лев Александрович. Он действительно не понял, о каких зубах идет речь.

- Но вы же интересовались, как исправить транзистор. Сейчас он хорошо прогрелся, села батарейка, другой у меня нет, а подключать к блоку питания боюсь: можно сжечь. Куда проще уплотнить ее массу. Попытайтесь молодыми зубами, и мы попробуем поймать какую-нибудь радиостанцию, чтобы узнать, сохранились ли на планете другие люди. Я много раз задавал себе этот вопрос, но не мог поставить эксперимента. Приземляясь, я сильно ударился, у меня вышли из строя очень нужные приборы, и хотя имею электричество, живу без электрического света: нет ни одной лампочки.

- А где вы берете электроэнергию?

- Солнце! У меня все еще работают довольно мощные космические солнечные батареи, которые я на всякий случай держал про запас. Те, что ловили солнечный свет, оставаясь снаружи, мутанты испортили.

- Почему?

- Лет тридцать назад они пытались казнить меня, считая главным виновником их трагедии. Они долгое время боялись моей внешности, до сих пор не рискуют встретиться с моим взглядом, и это спасает меня от контакта с ними. Они охотились на меня поодиночке и группами, пытались закидать камнями. Оружия у меня не было и нет, но я мог бы изобрести порох, а сделал обыкновенную школьную рогатку, научился стрелять довольно метко, и постоянно ходил с ней, изучая флору и фауну. Она спасла мне жизнь. И тогда они поступили со мной так же, как поступали инквизиторы во времена средневековья - решили сжечь заживо. Ночью они забаррикадировали вход в мой жилой отсек, натащили дров и обложили со всех сторон. Я заперся, они подожгли. Этот гигантский костер пылал двое суток. Они выжгли громадное пространство вокруг, земля стала гладкой, как поднос. В моем жилом отсеке, вот здесь, температура не поднялась даже на половину градуса. Чтобы тепло не пропадало зря, я включил термоконденсаторы, и потом еще около полугода жарил мясо на полученной энергии. Когда все прогорело и даже не осталось ни одной головешки, они собрались посмотреть, что со мной стало. А мне надоело дышать кондиционированным воздухом внутри отсека, я вышел глотнуть нормальной атмосферы и рассмеялся. Они разбежались и с тех пор стали называть меня не иначе, как Великим Боссом. Словом, энергия у меня была всегда, и сейчас в избытке, однако радиоаппаратуру они испортили, а я не такой специалист, чтобы восстановить ее из ничего. Вы появились вовремя, дорогой господин Лев Узлов. Мне пора умирать. Я не мог позволить себе умереть, не узнав, выжил ли кто-нибудь, кроме популяции здешних мутантов, с чувством закончил старый космонавт и устало откинулся на спинку громадного кресла.

Лев Александрович вынул крохотную батарейку, похожую на окурок, осторожно сжал зубами, слегка помяв. Не совсем понимая смысла своих действий, он вложил ее в приемник, зачем-то приложил к уху. Кажется, зашипело. Молча протянул транзистор космонавту. Негр взял обеими руками, как берут хлеб, как умирающие от жажды держат драгоценную воду. Подержав в белых ладонях, он хрипло сказал:

- Вы сильный парень, поскольку только что еще раз пережили шок... А я уже стар. У меня не осталось никаких надежд услышать голос уцелевшего континента где-нибудь в Океании, и я не хочу сам себя лишать последнего шанса. Попробуйте вы.

Сказав так, он вернул приемник. Лев Александрович, затаив дыхание, начал настраивать. Космонавт слушал, закрыв глаза.

Транзистор не издал ни единого звука, кроме едва слышных потрескиваний.

Он исправен, - заключил космонавт. - Фон есть, но поблизости нет достаточно мощной радиостанции.

Лев Александрович молча кивнул.

- Да, - устало повторил негр, - это вовсе не значит, что мы одни на планете... Но у меня была достаточно мощная аппаратура... Господин Лев Узлов, насколько вы сильны в электронике? Не могли бы вы починить?

- Что вы, господин космонавт! Я очень далек от всякого железа.

- Но ведь вы переводили иностранные патенты, - не поверил негр. - Вы должны быть в курсе достижений современной техники.

- Ну и что? Я знаю, как построен, скажем, квантовый генератор света или синхрофазотрон, но одно дело знать, другое - ремонтировать. Я ни разу не пробовал починить даже шариковую ручку. Я филолог, а не технарь, я лирик, занимавшийся физикой.

- Ну хорошо, - усмехнулся негр. - Временно отложим этот чрезвычайно важный для вас разговор, я думаю, мы к нему еще вернемся.

- А как вам удалось вернуться на Землю? - спросил Лев Александрович, отвлекая космонавта от неприятного разговора: еще не хватало признаться, что он за всю свою жизнь так и не научился владеть молотком.

- В этом нет ничего сложного: мое возвращение было запланированным. Я вернулся сразу, как только обнаружил, что пришла беда, но еще полгода не решался приземлиться, а вращался в качестве искусственного спутника. Радиации к тому времени не стало, мои счетчики не показывали ее... Мы живем на острове, который когда-то был возвышенностью. Сюда собрались чудом уцелевшие единичные представители разных национальностей. Надо было как-то объясняться, и возникло какое-то подобие общедоступного языка, которому я до сих пор поражаюсь. Мы отрезаны от всей цивилизации, если она вообще существует. Здешние мальчишки, которые считают себя мужчинами, ежегодно отправляются в путешествие, но никто из мореплавателей еще не вернулся...

Некоторое время сидели не шевелясь, слушая, как тикают часы на руке Льва Александровича. Давно уже стемнело, иллюминатор стал черным и глянцевым, лаборатория слабо освещалась красноватым светом раскаленного электрода.

- И все-таки, - прошептал Лев Александрович, - объясните подробно, что за странная пшеница, похожая на бамбук? Что за крысы, огромные, как кенгуру? Дождевой червяк пытался проглотить меня...

Все правильно, дорогой Лев Узлов. Здешняя флора и фауна менялась у меня на глазах. Я живу уже сорок второй год в идеальных условиях для размышлений, и я делаю открытия, которые, наверное, уже никому не понадобятся. После инцидента, свидетелями которого мы с вами стали, радиация повлияла на механизм наследственности всего живого. Одних она погубила, других изменила до неузнаваемости. Остались рыбы, черви и крысы. Скажу сначала о крысах, чтобы к ним больше не возвращаться. Человек на протяжении всей своей истории пытался истребить крыс, но не истребил, а научил выживать. Если бы после этого инцидента на планете не осталось бы ни одного существа, крысы остались бы.

- Какой ужас.

- Крысы - это стихийный фашизм. Они не входят в биологический баланс планеты, они способны есть все, от мяса до свинцовой изоляции электрических кабелей, но сами не являются пищей, и я подозреваю, что в ближайшем будущем человеку еще предстоит схватиться с ними, с этим примитивным, а потому сильным противником, который может победить своим количеством. Если крысы останутся на планете одни, то их эволюция в конце концов приведет к разуму. Это было бы ужасно.

Ничего подобного. Нам они внушают отвращение только потому, что сильно не похожи на нас. Их разум может стать культурой другого рода, только и всего.

- Я плохо себе представляю, как это на планете никого нет, кроме крыс, да еще разумных, - все-таки засомневался Лев Александрович.

- Не представляете потому, что еще не привыкли к этой мысли. А между тем, ничего особенного. Должен же оставаться кто-то разумный, если человек не выживет.

- А что, людям грозит такая опасность?

- Ещё как! Сейчас я попытаюсь это обосновать, но сначала вопрос к вам, господин Лев Узлов: как вы представляете себе процесс превращения обезьяны в человека? Где начало этого разделения: обезьяна - человек?

- Это общеизвестно, - сказал Лев Александрович, пожав плечами. - Некто покинул водную среду, остался жить на берегу, затем переселился на дерево, - стал обезьяной. Но на деревьях прокормиться не так-то просто. Чтобы не помереть с голоду, она спустилась, взяла палку, стала сбивать ею плоды. Нынешние высокоразвитые обезьяны в специальных питомниках и сейчас так поступают - пользуются палкой. В дальнейшем эта же палка превратилась в дубину, чтобы защищаться от врагов...

- И она решила не возвращаться на дерево, а осталась жить на земле? продолжал космонавт Джефсон.

- Конечно.

- Но ведь она могла жить и на земле и на дереве одновременно, и стала бы вовсе не человеком, а скажем, пантерой, которой все равно где жить. Давайте еще раз вернемся к вашему образцу: некто земноводный, скажем, голая лягушка, влезла на дерево и в конце концов обросла шерстью, стала обезьяной. Затем она спустилась с дерева и опять стала голой, то есть, человеком - правильно?

- Трудно сказать.

- Нет, господин Лев Узлов, все это гораздо проще и гораздо сложнее, но главное - на все есть свои причины. Все дело в радиации, которая еще тогда повлияла на механизм наследственности, вызвав необратимые генетические аберрации. Мы с вами обязаны нашему существованию а современном качестве радиоактивным извержениям вулканов миллионы лет назад в моей Африке, особенно в восточной ее части, богатой редкими рудами. В те времена планета была населена всякого рода чудовищами вроде летающих ящеров, бронтозавров, ихтиозавров. Первыми погибли именно они, эти монстры - им негде было спрятаться от излучения и радиоактивных осадков. Погибли они вовсе не в результате естественного отбора - они были сильными, пищу добывали легко, ее было много, и жили бы еще долгие века, если бы не радиоактивные извержения вулканов. Чудовища поменьше сумели спрятаться и не погибли, а видоизменились - стали карликами. Это известные вам рептилии, то есть обычные ящерицы, тритоны и птицы. Как вы знаете, в те времена росли гигантские папоротники и хвощи; я сильно подозреваю, что именно под действием радиации они тоже стали карликами и дожили до наших дней. Радиация не очень изменила только насекомых и рыб, - они тоже достаточно древние. Вы согласны со мной?

- В этом что-то есть, - неуверенно сказал Лев Александрович, - но при чем здесь человекообразные?

- А при том, господин Лев Узлов, что человекообразные тоже попали под действие радиации. Но они не были монстрами и сумели спрятаться и потому не погибли, а видоизменились. Их механизм наследственности испортился, и они стали рождать уродов - хилых, беспомощных, без когтей, без шерсти по всему телу. С точки зрения человекообразных это было большое несчастье: уроды не умели лазать по деревьям за пищей, они замерзали. Вот именно тогда появилась палка в качестве орудия труда и в качестве дубины. Тогдашний урод, убив палкой зверя, снял с него шкуру и надел на себя - иначе он не выжил бы. Таким образом, человекообразные не постепенно превращались в человека, а сразу стали рожать нас с вами - людей голых, беспомощных, не умеющих лазать по деревьям, не представляющих, как выжить без тепла и без крыши над головой.

- Это замечательная гипотеза, но ее нужно доказать! - воскликнул Лев Александрович.

- Доказательства - вокруг нас. Вот уже сорок лет я наблюдаю, как здешние мутанты пытаются выжить... У них тоже стали рождаться уроды, иногда ни на кого не похожие, иногда бесформенные массы плоти. Вам приходилось видеть живую русалку? Я видел новорожденную русалку, - именно такую, какой ее рисуют - с хвостом рыбы и с чешуей рыбы. Казалось бы, нормальные женщины рождают циклопов с единственным глазом во лбу и даже кентавров. Я видел еще не оперившуюся сирену - птичку с человеческой головой... Возникла новая популяция людей. Здешние мужчины - маленькие и совершенно лысые, у них нет совершенно никакой растительности, они носят парики, подражая мне и Добре. У их мутанток руки похожи на ласты, а зубы - сплошные. Заболевший зуб можно вырвать, а они удаляют челюсть, чем обрекают человека на желудочно-кишечные заболевания. Но я научил их заниматься селекцией. По моему требованию здоровый мужчина у них обзаводится гаремом здоровых женщин, но все равно даже в полноценных семьях время от времени рождаются дети с жабрами и с чешуей по всему телу. Я поражаюсь, как быстро они живут: в тридцать лет глубокая старость, в десять лет они женятся. Все до единого умирают от рака... У них не сложилось еще никакой культуры, никакой промышленности, никакого рынка, каждый обеспечивает себя сам. У них нет ничего, кроме стремления выжить во что бы то ни стало. И удивительно, до чего щедрой стала Природа: хлеб растет буквально на деревьях, рыба сама выпрыгивает на берег... Они живут в раю и продолжают рождать уродов, не способных выжить даже в раю.

- Как я понимаю, вы считаете учение Дарвина о происхождении видов ошибочным?

- Естественный отбор - это только эпизод в истории борьбы за место под солнцем. Дарвин был умным парнем, но вековой опыт показал, что Дарвиным все не объять, что концепция Дарвина не может быть общей, как, впрочем, любое учение имеет свои границы. Наблюдая за здешними мутантами, я пришел к выводу, что человек выжил не совсем по Дарвину. Человек был слабым и беззащитным; отдельный индивидуум, голый и уязвимый в тех условиях выжить не мог, не имел права, и никакой дарвинизм не объяснит, почему наш далекий предок сначала оброс шерстью, а потом лишился ее. Знаете, что спасло человека от неминуемой гибели в кровожадном обществе его соплеменников? Спасла любовь. Не убей ближнего, а возлюби, пожалей, спрячь, накорми, залечи его раны. Человек вовремя понял, что легче выжить вдвоем, чем одному: один спит, другой охраняет; один болен, другой лечит. И когда брак стал моногамным, то есть, не коллективным, а любовь вдвоем, шансы человека выжить значительно увеличились: люди избавились от венерических и прочих эпидемий, характерных для массового скопления личностей. Не сильный выживал, а слабый. Точнее, двое слабых стали сильнее одного сильного. Животным, живущим парами, сострадание к ближнему тоже помогло и помогает сохраниться, в весь остальной мир выжил исключительно по Дарвину и никак иначе. Но в теперешнем мире все гораздо проще: человек и крыса. Кто кого.

- Неужели не осталось других представителей фауны? Неужели я никогда больше не увижу самую обыкновенную корову?

- Боюсь, что никогда.

- Но совсем недавно я пил какой-то молочный кисель.

- Это не молоко, господин Лев Узлов. Это проделки моего подопечного Добри. Он открыл, что сок одуванчиков целебен, и теперь они пьют сок одуванчиков.

Лев Александрович недоверчиво улыбнулся: где возьмешь столько одуванчиков?

- Кстати, господин Лев Узлов, ваш визит не входил в мои планы;

более того, он стал полнейшей неожиданностью, и я растерялся, забыл предложить вам поесть. Вы хотите есть? У меня должен быть какой-нибудь запас чего-нибудь съедобного.

Космонавт Джефсон опять щелкнул каким-то выключателем и из стены выкатился двухэтажный никелированный столик с пластиковым покрытием. При виде сочного куска жареного мяса у Льва Александровича начались голодные спазмы, и он едва удержался, чтобы не схватить мясо. На нижней полочке блестели изящные вилки и ножи; Лев Александрович аккуратно взял две вилки, вторую подал космонавту Джефсону, который каким-то образом сумел подкатить свое массивное кресло ближе к столику. Льву Александровичу сидеть было негде, пришлось стоять.

- Извините, - сказал космонавт Джефсон, - мой салон не рассчитан на прием гостей, вам придется постоять.

Лев Александрович кивнул, принимая извинения; он вонзил вилку в кусок мяса, выбрав поменьше, откусил чуть-чуть, скрывая голод. Это была печень.

- Да, - сказал космонавт. - Это печень, кажется, форели.

- Очень вкусно. Господин Джефсон, вы говорили, что у них нет никакой промышленности, но я видел телефонные аппараты - как они сумели их сделать?

- У них имеются не только телефонные аппараты, но и стиральные машины и велосипеды. Очень давно в одном из гаремов я видел даже телевизор.

- Телевизор работает? - Наслаждаясь печенью форели, Лев Александрович потерял бдительность, и спохватившись, добавил: - Извините, я увлекся.

- Все эти предметы домашнего обихода - остатки былой роскоши, не больше.

- Но я собственными глазами видел парашютиста, он падал в море.

- Этого не может быть. Вы ошибаетесь, господин Лев Узлов.

- Уверяю вас.

- Если бы над островом пролетел самолет, принадлежащий материку, то в нашей первозданной тишине его услышали бы все. Кроме того, парашютист не может быть абстрактным: он пришел бы знакомиться.

- Он падал в море. Его могли съесть ваши кровожадные рыбы.

- Парашютисты без нужды в море не падают. Но я вам верю и думаю, что этот случай - тоже фокус моего подопечного Добри.

- О ком вы говорите?

- Да есть тут один петушок, - усмехнулся космонавт Джефсон. - Его жены ухаживают за мной. Старость - не радость, господин Лев Узлов. Я уже не в силах ходить, и у меня много проблем с приготовлением пищи, особенно с водой, которую нужно приносить... Мне перестало грозить сумасшествие от одиночества - в одиночестве хорошо думается, а это замечательная работа; напротив, присутствие постороннего меня тяготит, но это не касается вас вы благодарный слушатель и интересный собеседник. Мне грозила голодная смерть, поскольку я слаб от старости, и если бы не Добря и его жены, я давно бы уже умер унизительной смертью в раю под яблоней Адама.

Лев Александрович помолчал, выжидая. Он понял, почему так длинно говорит космонавт Джефсон: соскучился по нормальному человеческому общению; у него накопилось много мыслей, и он должен высказаться.

- Как я уже говорил, - продолжал старый космонавт, - их жизнь коротка, и сложились благоприятные условия для моих опытов. Нужно было помочь им выжить и, занимаясь селекцией, я вывел супермена Добрю. Смею надеяться, от него пойдет нормальный человеческий род.

- А как вы работали? Скрещивали? - спросил Лев Александрович с некоторой брезгливостью.

- Да, разумеется. Выбирал наиболее здоровые пары, а слабые экземпляры выбраковывал.

- Выбраковывали? Выбраковывали людей, которые не годились для ваших экспериментов? Интересно, каким способом?

- Не горячитесь, господин Лев Узлов! - бесцеремонно оборвал негр. - В конце концов вопрос стоял ребром - жить или не жить. Согласитесь, для достижения конкретных результатов были хороши любые средства.

- И потому вы создали резервации, в которых содержите женщин, родивших уродов? Эти люди вычеркнуты из общественной жизни! - позволил себе не согласиться Лев Александрович. - Это безнравственно!

- Господин Лев Узлов! Безнравственно учить нравственности, находясь в гостях! - жестко сказал негр. - Но мы не в гостях, а у себя дома, и к нам пришла беда. В конце концов я заставил их жить! Браки мутантов не случайны, в некотором роде научны - браки, рассчитанные на получение здорового потомства. Разве сама Природа, занимаясь естественным отбором, поступала гуманно? Мы с вами оба продукт экспериментов Природы - так почему же нам с вами не приходит в голову обвинять Природу в безнравственности? Почему мы не предъявляем ей счет? Я пришел в свой храм - со своим уставом и спас человечество от неминуемой гибели. Свою задачу я выполнил и говорю об этом с гордостью. Вы пришли заменить меня; я не тянул вас за язык, вы сами заговорили о нравственности, ну так что же! Проповедуйте! Займитесь их душами! Сделайте так, чтобы ошибки человечества не повторились. Я до сих пор не дал им никакого оружия, и свои мачете они изобрели сами, и этого им достаточно. Вы не знаете, как изобрести порох, - ну и прекрасно. Если вы назвали себя лириком - так будьте им до конца. Научите их любить друг друга, научите сочинять стихи и песни - ваша миссия будет выполнена. До следующего стихийного бедствия человечество прекрасно обойдется без стрельбы по живым мишеням. Пусть занимаются искусствами, которые у нас всегда были на втором плане. В упряжке научно-технического прогресса мы с вами слишком быстро примчались к своему финишу.

- И остались у разбитого корыта, - как бы извиняясь за свою несдержанность, дополнил Лев Александрович.

- Не знаю, как это называется в нашем фольклоре, но суть правильна. Мы с вами - венец земной цивилизации. Вы - полиглот, представитель своего времени, своей культуры, - вы - человек всесторонне образованный, и вот вы волею судьбы столкнулись с космическим разумом - и чем это для вас кончилось, уважаемый Лев Узлов? Они пытались найти с вами общий язык?

- Боюсь, что да. Мне показывали цветное кино, но я ничего не понял, застыдившись, сознался Лев Александрович.

- Скорее всего они пытались снизойти до нашего понимания их системы общения, и вы, специалист, все-таки не были готовы понять их. Они разочаровались в своих попытках найти с вами общий язык и вернули вас на землю. Мне обидно за вас, господин Лев Узлов. Обидно, но не стыдно, и вы не стыдитесь. Вашей личной вины здесь нет. Мы еще младенцы, мы еще не готовы понять чужой мир, мы просто опережаем естественный ход событий, штурмуя космос, мы слишком торопимся. Мы в истории своего развития часто спотыкались, топтались на месте, возвращались, чтобы начать снова. Мы познавали мир методом проб и ошибок - это далеко не лучший способ познания: он лежит на поверхности - нас прельщали немедленные результаты нашей деятельности. Но, как видите, жизнь дается вовсе не один раз. До нас на планете были уже цивилизации, достигшие расцвета, и, наверное, их способ познания мира тоже был неглубоким - мы об этом, к стыду нашему, можем только догадываться.

- Господин космонавт, я не совсем понимаю, почему вы ополчились против научно-технического прогресса?

- Я не против самого научно-технического прогресса, но против него как средства убийства. Мы уже с вами говорили о палке в руках первобытного субъекта - палка эта была великим изобретением, грозным оружием охоты. Восемьдесят тысяч лет назад неандертальцы охотились друг на друга с дубинами, и побеждал тот, чья дубина длиннее. Если приходилось душить за горло, то победа опять же складывалась в пользу длинных рук. Но со временем, усовершенствовав палку, человек получил копье, и выживать стал тот, кто метнет дальше. Правда, нужно еще попасть в цель, но это уже дело техники, например, вместо недоступной цели выбиралась пассивная. Затем человек еще немного увеличил расстояние, с которого научился убивать наверняка - изобрел лук и стрелы. Татаро-монгольское иго триста лет угнетало вашу Русь, господин Лев Узлов, это было торжество нового оружия, способного сокращать расстояния - лук, стрелы, аркан, а главное, быстроногая конница. Но идея нашествия осталась неандертальской - набить брюхо и сундук, вы со мной согласны?

- Пока согласен.

- Настало время, когда китайцы изобрели порох. С появлением первого ружья человек стал убивать направо и налево и настолько преуспел, что ему надоело убивать просто так. Началось изобретение не оружия, а способов умертвить. Например, можно линчевать, можно повесить на площади, посмотреть сбегается много любопытных. Можно заживо сжечь на костре, как поступили с Джордано Бруно. Согласитесь, господин Лев Узлов, я не придумал ни одного факта.

- Эти факты я знаю.

- Их знают все. Знали и тогда, а потому кровью насытились, убивать стали бескровно. Например, жертву привязывали к побегам бамбука; прорастая, бамбук всего за одну ночь пронзал тело жертвы насквозь, словно штыками. Это хитроумно, однако наблюдать не отрываясь слишком утомительно, и садисты придумали способ более эффектный: брали кол, хорошенько затачивали, жирно смазывали мылом, и человеку предлагалось сесть на острие. На колу умирают по двенадцать часов, жертва долго кричит, и тут есть на что посмотреть, господин Лев Узлов. Когда-то человека примитивно привязывали к хвосту лошади и гнали во весь опор. Человек волочился по земле и оставался без кожи. Во времена научно-технического прогресса этот способ значительно усовершенствовали: жертву за ноги привязывали к вертолету и таскали над лесом так, чтобы голова билась о вершины деревьев. Таким способом цивилизованные американцы расправлялись с менее цивилизованными вьетнамцами. Я ничего не придумал, господин Лев Узлов?

- Прошу вас, продолжайте, - сквозь зубы сказал Лев Александрович.

- В эволюции убийств расстояние между убийцей и жертвой постоянно увеличивалось. Додумались до первой пушки, и с ней появился качественно новый способ убивать - массовое убийство, поскольку пушку сообразили начинить картечью. С появлением пулемета этот способ стал более наглядным, и разум впервые восстал против самого себя - люди заговорили о варварстве. Но поговорили и замолчали: страсти накалились настолько, что пришло время не говорить, а действовать при помощи этих самых пулеметов. В кино это довольно весело. Но вот появилась первая атомная бомба... Попав в эпицентр взрыва, человек не просто умер, не просто сгорел, а буквально испарился, от него осталась лишь тень на оплавленном камне. Расщепляли ядро атома, чтобы понять, из чего оно состоит, в получилась атомная бомба. Нет такого будто бы мирного изобретения, которое не стало бы оружием в руках смерти. Рудольф Нобель придумал динамит вовсе не для того, чтобы воевать им, а как раз наоборот: устрашить агрессора. В наши времена за изобретение новых способов убивать стали присуждать Нобелевские премии. Ваши Басов с Прохоровым изобрели лазер, вроде безобидный луч света, и вы знаете, во что американцы превратили это мирное изобретение. Увы, человек чрезвычайно далеко ушел в изобретении новых способов убивать. Наш далекий предок взял в руки палку, чтобы сбить яблоко с яблони, а в конце концов эта палка превратилась в атомную бомбу! И как вы думаете, почему? Да потому, что человек познавал мир за счет других способов познать мир. Человек слишком увлекся научно-техническими открытиями. Ах, как широк масштаб нашей деятельности: Земля - Космос, Микромир - Макромир... Чем мы только не занимаемся, но не собственным духовным миром! Дорогой господин Лев Узлов, я не хочу вас унижать, но давайте вспомним одну нашумевшую загадку; я имею в виду загадку так называемого Снежного Человека. Кто этот субъект, как вы думаете?

- Я ничего не думаю: загадка не разгадана.

- Так давайте разгадаем, тем более, что у нас есть животрепещущий пример. Давайте предположим, что этого субъекта так же, как и вас выхватили где-то из каменного века: инопланетные гости взяли его в свою компанию, чтобы попытаться найти общий язык. И не нашли? Они разочаровались и вернули этого парня на Землю, точно так же, как разочаровались в вашем интеллекте, вас тоже вернули на Землю. Для него, для Снежного Человека, время в гостях пролетело очень незаметно, а на Земле миновали целые тысячелетия. Возможно, этот бедняга до сих пор не понимает, что с ним произошло, где его дом, где его жена, дети, где его пещера, как жить дальше. Теперь давайте сравним: он - еще не знающий колеса, и вы - уже знакомый с принципом работы синхрофазотрона. Ни с вами, ни с ним инопланетный разум не сумел найти контакта. Вы, так широко использующий достижения науки и техники, в познании самого себя остались глубоко в веках, на уровне первобытного человека! И вот сейчас вам предоставилась блестящая возможность начать все сначала - так будьте же мудры, не повторяйте прошлых ошибок, начните изучать мир не в ширину, а вглубь!

- Начать с познания себя?

- Браво, господин Лев Узлов! Мне кажется, вы поняли меня. Я убежден, что ключи от тайн мироздания спрятаны в единице этого мироздания - в самом человеке. Человек должен до конца понять сам себя, а все остальное прояснится само собой. Я познакомлю вас с Добрей, и он станет вашим братом.

- Которым? Каином или Авелем?

- Не надо иронии, господин Лев Узлов. Добря - результат моего многолетнего труда: я вывел этого супермена, занимаясь селекцией. Я научил его любознательности, он умеет говорить по-французски и по-русски, но его мозг чист, он не знает даже таблицы умножения.

- Как я его найду?

- Сейчас темно. Вас выпустят через аварийный люк, никто не увидит. Вы сами пройдете сквозь дыру в заборе, свернете направо и пойдете прямо, пока не доберетесь до ручья, который и приведет вас к бывшей церкви. Там и живет мой подопечный Добря со всем своим семейством.

- А что станет с вами?

- Я свое отжил. Ваш приятель Джон сейчас, конечно, спит за дверью. Я внушу ему мысль о вашей исключительности. Я расскажу ему, что вы исчезли, то есть, буквально растаяли со свойственной вам естественностью. Он поверит: они еще дети и верят всему. Я расскажу, что вы спустились с неба, чтобы научить людей добру, и это будет правдой.

ДОБРЯ

Его вывела на улицу какая-то женщина, лица он не разглядел, голоса не слышал, одежду не разобрал, а решил для себя - женщина.

Оказавшись в лунной ночи. Лев Александрович сразу забыл про нее, может быть, она сама куда-то исчезла, нет, наоборот, это он перестал существовать, растворившись в полумраке, его просто не стало в этом мире под луной. Впрочем, временами сознание, возвращалось, и тогда он чувствовал босые ноги, зябла голая грудь и потому он дрожал всем телом, а висела полная луна, которая улыбалась перламутровыми пластинами вместо зубов, и волна ее волос развевалась на ветру, впрочем, это была мутантка фея, а может быть, сам Внутренний Голос. Полезно было пробежаться, чтобы разогреть кровь, но пробежаться негде, кругом частокол жердей, на вершине каждой висели клочья мыльной пены, но это могли быть и хлопья радиоактивных осадков, схватив какую-то дубину, он принялся сбивать хлопья и топтать ногами, а это оказались не хлопья, а пух, который взвился, стал плавно оседать, будто Лев Александрович распорол громадную перину, столь громадную, что пухом засыпало его всего, он буквально утонул, и это было хорошо, мягко спать, луна перестала улыбаться, тоже закрыла глаза и прошептала: "Прощай, Лева, я умираю".

Утром его разбудили человеческие голоса, он вылез из своего сугроба и пошел к людям на четвереньках потому, что какая разница, кто ты теперь есть, если у тебя ничего не осталось, если умер даже твой Внутренний Голос, но это были не человеки, а журчал ручей, надо чем-то напиться, впрочем, можно и так попить, вода оказалась ужасно мокрой, стало еще холоднее, он весь затрясся, вскочил и побежал, а когда опомнился, понял, что прибежал туда, куда надо, на кладбище, из дремучей травы тут и там торчали гранитные и бетонные пирамиды, на ближайшей из них он прочитал: Крюков Геннадий Васильевич, и захохотал, поскольку Геннадий Васильевич Крюков и есть тот самый сокурсник по прозвищу Хрюков, которому дали квартиру в третьем микрорайоне и который спрашивал, нет ли знакомой овчарки.

Он приходил в себя дважды. Некто с бородой Хемингуэя поил его не то молоком, не то вином, говорил по-французски. Лев Александрович лязгал зубами о край глиняной миски. Опять теряя сознание, слышал плач Риточки, и ругалась теща, требуя новую квартиру.

Во второй раз Лев Александрович очнулся окончательно. Он лежал на широкой кровати, застланной шкурами, под которыми было жарко. Скинув шкуру, он обнаружил на себе только трусики.

Лев Александрович увидел над собой низкую, изогнутую балку, штукатурка местами отваливалась, обнажив старинную кирпичную кладку на извести и потому он на глаз определил возраст постройки - до семнадцатого века, поскольку цемент изобрели не раньше. С балки свисал ржавый крюк, на каких подвешивают туши.

Он огляделся. Грубо сколоченный стол, заставленный глиняной утварью, два стула, что-то похожее на столярный верстак, а главное - старинные книги от потолка до пола. Свободные стены были сплошь исписаны цифрами, почерк явно детский. Кто-то, пользуясь углем, пытался два умножить на пятнадцать, три на шестнадцать, четыре на семнадцать и так далее. Со стен свисали кольца, крючья, обрывки ржавых цепей, на каких держат собак. Единственное оконце находилось над головой, мощный луч света падал на постель.

Это был явно средневековый подвал, если убрать книги, получится настоящая пыточная.

Некоторое время он лежал, не двигаясь, вспоминая, как здесь оказался. Ощущения болезни не было, он просто хорошо выспался.

- Во! - вспомнил Лев Александрович. - Космонавт Джефсон говорил про какую-то церковь.

Вспомнив негра, он вспомнил и вчерашний разговор. Спасибо мудрому старику, он сделал все возможное, чтобы не убить наивного гостя. Лев Александрович отделался лишь шоком.

Итак, все позади: Риточка, жена, теща и жилищная проблема, будь ей неладно. Сейчас он чувствовал себя родившимся в третий раз, и надо прямо сказать - не в рубашке, а в трусиках.

Лев Александрович обвел глазами помещение: ничего, просторно. Сел на кровати, которая скрипнула, ощупал себя. Ничего не болело. Он оставался сильным, если не считать некоторую слабость в коленках.

Он поприседал, затем подергал двери, те и другие, они открывались туго, ломиться не стал, а из полки книг вытащил самую толстую. Это оказался сонник, написанный на пергаменте старославянскими кружевами. Обнаружив между страниц засохшего клопа, Лев Александрович поспешно захлопнул книгу: не дай бог, воскреснет! Пережил Чингиз-Хана, Наполеона, две мировых войны, все его терпели. А в двадцать первом веке, воскреснув, станет людоедом, а не кровопийцей.

Вдруг дверь распахнулась, хлынул поток света и детские голоса;

вошел рослый парень с бородой Хемингуэя, одетый в блестящий костюм молочного цвета.

- Бонжур, - приятным баритоном поздоровался супермен.

- Бонжур, Добря.

Пожав друг другу руки, они остались стоять посреди комнаты - голый, щупленький представитель двадцатого века и типичный боксер в тренировочном костюме - из двадцать первого.

- Ты и есть господин Лев Узлов?

- Да, это я. Мне говорил о тебе космонавт Джефсон.

- Космонавт Бессонов, - поправил Добря. - Как жаль, что он умер.

- Какая ерунда! Я не далее как вчера с ним разговаривал. Тут приоткрылась дверь, заглянуло премилое девичье личико.

- Сюзанна! - гаркнул Добря, топнув ногой. Дверь захлопнулась, а Добря объяснил:

- Не вчера. Ты лежишь у меня уже третью неделю. Борода у тебя ужасная, и вообще тебе надо помыться. Они говорили по-русски.

- Как я здесь оказался?

- Мои бабоньки нашли тебя у ручья. Тебя тащили куда-то крысы. Да ты садись.

- Крысы?! Бр-р! - сказал Лев Александрович, послушно опустившись на шкуры. Добря принес плетеный стул, сел на него задом наперед, положив ладони на спинку. Сел он так, чтобы видеть дверь, которая опять приоткрылась, и в комнату влетели детские голоса. Добря в два прыжка оказался у двери, выглянул наружу, закричал:

- Луиза! Скажи Жанет, чтобы она послала Виорику с Наташей колоть дрова! Нечего мельтешить!

Вернувшись, он опять сел задом наперед, объяснил:

- Это они интересуются твоей бородой.

- Крысы... Какая мерзость... И что же, я был в одних трусиках?

- В костюме. Он вообще где-то есть, я попробую собрать его, господин Лев Узлов.

- Меня зовут Лев Александрович. Просто Лев. Можно сказать, Лева.

- Странное имя.

- Так называли зверя, который был кровожадным и сильным, жил в джунглях, - сказал Лев Александрович почему-то по-русски.

- Где жил? - тоже по-русски спросил Добря.

- В лесу. А я вовсе не кровожадный, ты меня не бойся, - робко сказал Лев Александрович. - Скажи, пожалуйста, когда умер космонавт Джефсон?

- Космонавт Бессонов умер в субботу. Так разговаривали они, притираясь друг к другу. Оба начинали понимать: долго предстоит жить вместе, надо побрататься.

- Мне нужно одеться, а то я как Адам.

- Я сейчас попытаюсь отыскать твою одежду. Так сказал он, уходя. И засмеялся. Хороший у него был смех. Честный.

- Что ты про него скажешь? Хорошо устроился, правда? - спросил Лев Александрович, оставшись один.

Внутренний голос молчал.

- Чего молчишь? Сдох, что ли?

Добря принес костюм и веревочные лапти. Брюки были выстираны, но не выглажены, а пиджак и вовсе выглядел так, будто его всю ночь жевала стиральная машина. Делать нечего, Лев Александрович накинул его на голые плечи и обнаружил, что он весь прострелян молью. Он ничего не сказал по этому поводу: как-никак чужой монастырь. То есть, церковь. В молодости Лев Александрович два раза в день проходил мимо нее - с работы и на работу.

- Пиджак крысы искусали, пока тащили тебя, - объяснил Добря, и Лев Александрович поежился от омерзения.

Быстренько одевшись, Лев Александрович вслед за хозяином вышел за массивную дверь и застыл в изумлении: прямо от крыльца начиналась роща одуванчиков - самые настоящие одуванчики с громадными круглыми шапками, рукой до них не дотянешься даже на цыпочках. Он вспомнил свой бред и понял - вовсе не мыльную пену сбивал с каких-то кольев, а пух одуванчиков и спал в сугробе из этого пуха.

Неужели это было две недели назад? Он обошел ближайший ствол, совершенно гладкий, блестящий, словно покрытый маслом. Роща была ухоженой: лишние листья отрублены и соштабелеваны прямо у крыльца. Почти к каждому стволу было привязано по деревянному ведерку, в которые из ран на стволах собирался сок, похожий на молоко.

Подпрыгнув, Лев Александрович ухватился за стеклянную трубку с облаком тончайших волокон на конце и вместе с трубкой выломил семечко, похожее на зерно кофе. Он понес было показать трофей хозяину, но дохнул ветер, выхватил трубку и умчал вместе с семечком высоко в небо. Задрав голову, Лев Александрович долго наблюдал за пушинкой, она, словно парашют, плыла по воздуху в сторону почтовой башни. Часы опять показывали половину двенадцатого. Там, на берегу, не парашют он видел - пушинку одуванчика.

Где-то за рощей звенели детские голоса, и Лев Александрович побрел туда. Он вышел на поляну. В том конце полуголые мальчишки гоняли мяч, а здесь ворота, образованные чурбаком и ржавой бочкой, пустовали. От тех ворот кто-то, изловчившись, ударил так сильно, что мяч, перелетев через все поле, угодил в бочку и слабо отскочил в ноги Льву Александровичу. Он был тряпичным.

- Дядя! - по-русски закричал кто-то из играющих. - Пни по мячу!

Это было заманчиво - через все поле отправить мяч по синусоиде к противоположным воротам. Такие удары приветствуются аплодисментами. Лев Александрович прицелился, разбежался и вдарил так сильно, что на зубах захрустел песок. Когда он очухался, увидал: тряпичный мяч угодил на шапку одуванчика, мальчишки завизжали, гурьбой бросились трясти блестящий ствол, а Лев Александрович на всякий случай шмыгнул в рощу от греха подальше. Роща была исхожена вдоль и поперек. Он выбрался на пригорок и сверху увидал остатки цирка - нечто вроде Царь-колокола с дырой. В прошлом веке он венчался куполом, которого не стало... Вот так город: ни одной заводской трубы, ни одного автомобиля, ни одного светофора и вообще ни одного прохожего! Он постарался угадать места, где приходилось бывать часто... Его дом ориентировочно стоял на высоком берегу, сейчас там желтеет роща пшеницы. Он еще раз присмотрелся к этажеркам в море - неужели это не опоры моста, а скелеты девятиэтажных домов? Вон в том, в среднем доме он был в гостях у Хрюкова, ушел от него за пивом и исчез навсегда!

Километрах в двух от берега и примерно в трех от церкви он разглядел часть резервации, куда его неудержимо тянуло, но бывать там, кажется, рискованно: местные старожилы чтут указания Великого Босса. Но космонавт Джефсон умер.

- А что стало с его департаментом? - вслух спросил Лев Александрович.

Внутренний Голос не ответил.

- Между прочим, пустует такая замечательная дача, а нам с тобой жить негде! - развил он свою мысль.

Внутренний Голос не отозвался.

- Неужто ты умер от шока? - растерялся Лев Александрович. - Как же мне без тебя жить, если я перестану сомневаться?

Непонятные кусты слева подозрительно дрогнули. Лев Александрович присел, чтобы хорошенько рассмотреть, что там такое. Он увидал огромную крысу, которая рассматривала человека, как ему показалось, вполне осмысленно. Он схватил палку и приготовился к нападению.

- Так вот ты где! - вдруг услыхал он голос невесть откуда взявшегося Добри. - С кем ты разговариваешь? С крысой, что ли? - спросил Добря, подойдя. Его комбинезон хрустел, как капуста.

- Крыса притаилась.

- А ты ее не бойся, а возьми вот свисток и свисти, они боятся этого свистка.

- Почему?

- На языке крыс этот свист означает знак опасности, и они разбегаются. Ловко придумано, правда? А палки они не боятся.

- Ты изучи их язык, может, найдешь другие полезные знаки, и крысы станут не врагами, а союзниками.

- Босс мне об этом уже говорил. А что это за костюм на тебе?

- Тоже Босс научил,- гордо сказал Добря.- Мои женщины плетут мелкую сеть из паутины, поливают соком одуванчиков, когда засыхает, получается вот такой материал.

- А почему они сами-то веревки носят?

- А нечего баловать.

- Но ведь неприлично носить такое тряпье!

- А что прилично?- весело поинтересовался Добря, и Лев Александрович задумался. Вопрос не в том, ЧТО носить, а в том ЧТО прилично. С этого надо начинать - с нравственности. Природа живет по законам жестокости, и подражать ей не надо, иначе неизбежно повторишь ошибки прошлой цивилизации.

- Добря, как ты понимаешь нравственность?

- Взаимосвязь.

- Ничего себе! Что ты имеешь в виду?

- Все живое ест друг друга. Мы едим и нас едят. Не убивай от голода, а сумей прокормиться. А ты далеко не отходи, это опасно.

- Почему?

- Женщины в резервации считают тебя виновником их бед и решили тебя казнить. Великий Босс заявил, что ты исчез, и они успокоились. Так что не попадайся им на глаза. Пойдем обедать.

А как же Стирма?- хотел спросить Лев Александрович, но не спросил. Они поднялись к церкви, и он едва удержался от междометий: под одуванчиками был накрыт стол, вокруг хлопотали хорошенькие девушки в хорошеньких балахонах, при появлении мужчин они почтительно застыли и уставились на бородищу Льва Александровича. Он зачем-то пересчитал их - семь, две беременны.

Добря сел, тыча пальцем в каждую, назвал имена:

- Познакомься: Луиза, Мари, Жанет, Наташа, Виорика, Рада, Галина.

- Здравствуйте! - Лев Александрович слегка поклонился. В ответ они дружно улыбнулись.

- Сестры, что ли?- спросил он, усаживаясь рядом с хозяином.

- Жены,- гордо сказал тот, и Лев Александрович сразу вспомнил ухмылку космонавта Джефсона: не зря старый негр назвал своего питомца петушком.

- Жены? - переспросил Лев Александрович.- А что за дети верещат в одуванчиках?

- Это мои дети.

- Но там же целая футбольная команда.

- Будет еще одна. Ешь, Лева, не задавай глупых вопросов.

Льву Александровичу надо было обидеться... Он находился в гостях, на хозяев не обижаются... На столе дымилось мясо в черном чугунке, в центре стоял целый таз фиолетового салата, в деревянные кружки было налито молоко, наверное, сок одуванчиков, в ведерной корзине краснели плоды брусники словом, стол, накрытый на две персоны, ломился от изобилия.

- А почему не садятся женщины?- спросил Лев Александрович, постеснявшись назвать их женами.

- Пусть знают свое место!

Семь жен!- думал Лев Александрович, обгладывая косточку.- На каждую приходится по теще. Да разве это жизнь? Это каторга!

Добря ел, как ребенок: руками, чавкал смачно, лицо вытирал локтем

- Добря, сколько тебе лет?

- Двадцать шесть. А тебе?

- Не знаю. Наверное, лет двести

- Ты впервые спустился с неба? - спросил Добря, ничуть не удивившись.

- Впервые.

- У вас там все такие старые?

- Всякие.

- Я тоже хочу на небо. Возьми меня с собой.

- Это невозможно, Добря.

- Почему же? Я свяжу пух одуванчиков и полечу с ветром. Я уже думал об этом.

Его жены почтительно стояли вокруг стола, внимательно слушая. Впрочем, две крайних хихикали, наверное, обсуждали бороду.

- Икар плохо кончил, - сказал Лев Александрович.

КУКЛА

Часом позже косматый оборванец с треском ломился сквозь дикие дебри первобытных трав, затравленно озираясь: он давно уже все чаще ловил себя на том, что стал от всего шарахаться, а сейчас боялся крыс, хотя и был вооружен глиняным свистком, и время от времени на всякий случай посвистывал. Он боялся червей, похожих на удавов - забыл спросить у Добри, как побеждать этих тварей. В зарослях ромашек, громадных, как подсолнухи, он обмер, увидев чудовищного словно осьминог паука. В его сети, сплетенной из полиэтиленового шпагата, все еще трепыхалась крыса, как мумия, спеленатая полупрозрачной хлорвиниловой пленкой.

Он шел к Стирме, о которой думал постоянно. Он сказал себе: "Я люблю ее, и наплевать на все!", а Внутренний Голос не возразил и не опошлил, и Лев Александрович еще раз убедился, что тот действительно умер. Оставшись один, он принял одногласное решение. "Да здравствует всепобеждающая любовь!" - высокопарно твердил Лев Александрович, и некому было остудить его пыл. Продираясь сквозь заросли первозданного сада, он шел к своей Еве, чтобы начать жизнь сначала, ибо всерьез намеревался создать идеальную здоровую семью - любовь вдвоем, и пусть все подражают. Он придет с миром, он придет с добром, а повинную голову меч не сечет.

И вдруг он увидал коробку с куклой. Ее, ухватив за концы, тащили два кентаврика, очень похожих на догов, но с человеческими личиками. Они были на тропе, и потому он первым увидел их, затаился, чтобы не напугать своим видом. Им было тяжело, они увлеклись и не замечали человека. По розовым детским щечкам кентавриков катился пот. Помогая друг другу, они пытались перетащить коробку с куклой через громадную бетонную трубу, наверное, не могли догадаться, что ее легче обойти. Знали они, ЧТО находится в коробке, или им просто понравилась красивая картонная коробка? Выбившись из сил, они устроили ее концами на своих хребтах и, отпыхиваясь, принялись вытирать пот крошечными ручками. К несчастью, со стороны Льва Александровича дохнул ветер, кентавры одновременно вздрогнули, сбросили с себя коробку, и ускакали в чащу, стуча игрушечными копытами. Лев Александрович поднял коробку, сел с нею на трубу.

- Вот это номер! - по привычке сказал он вслух, распуская бантик упаковки. Вскрыв коробку, он убедился, что кукла все та же - новехонькая, с иголочки. - Это ведь надо же! - уже в который раз поразился он невероятной реальности. - Кукла только что из магазина, еще совсем недавно Лида водила ее по стеклу прилавка, но за столь короткое время бородища выросла до пупа! Чудеса, да и только! Кстати, о чудесах, - сказал он себе, - надо попробовать изобрести зеркало, ножницы, губную помаду и бигуди - это будет настоящим чудом для местных представителей прекрасного пола, и тогда он будет в полной безопасности.

Однако, додумал он, от тебя, наверное, дурно пахнет и вообще нужно как-то хотя бы искупаться и чем-то обкромсать бороду - ты всё-таки интеллигент, хотя Внутренний Голос обзывал тебя ханыгой, но это для равновесия.

Он вышел на довольно торную тропу и вдруг увидал девушку. Она тоже заметила его, в нерешительности остановилась, но постояв, побрела дальше. Она была одета в хорошую шкуру, застегнутую на одном плече, на голое тело проливались серебристые волосы. Девушка несла на бедре корзину, из которой капало, шкура на бедре была мокрой, шерсть лоснилась. Он застыл, словно раб перед повелительницей: таких красоток он не видал даже в журнале мод, которых у Лиды было полно. Она, поджав губки, искоса посмотрела восхитительно влажными глазами и, гордо вскинув голову, прошла мимо. В корзине ее лежал ком мокрых веревок. Она шла, словно манекенщица, демонстрируя дорогую шубку. Спустилась к ручью. Это было какое-то наваждение... Он никогда не считал себя принадлежащим к породе мужиков, которых хлебом не корми, дай поволочиться, но сейчас не удержался, потащился за ней, будто привязанный теленок. Она спиной, точнее голым плечом, чувствовала мужчину, и Лев Александрович заметил как кокетливо дернулось ее великолепное плечико. Как, наверное, счастлив был тот молодой человек, которому она досталась! Неужели и она родила урода? Природа дура: от прекрасного не должно рождаться безобразное.

Ручей в этом месте разлился, получилась довольно большая лужа. Зайдя в воду, она, грациозно присев, поставила корзину, и только теперь оглянулась, слегка улыбнувшись, и от этой улыбки у Льва Александровича вспыхнули уши.

- Как вас звать, девушка?

Она не ответила, и в ее молчании Лев Александрович почувствовал враждебность. Она вновь подняла корзину, вошла по колено в воду, вынула ком веревок и стала полоскать, словно кишки. Этой красотке качаться бы целыми днями в гамаке и под песни Мерей Матье кушать ленинградское мороженое, а она полощет кишки!

- Девушка, вы ничего не знаете о Стирме?

Она бросила мокрые веревки в плавающую корзину, отчего та сразу почти утонула; наклонившись, красотка пошарила по дну голой до плеча рукой, нашла камень и с профессиональной точностью охотника запустила ему в голову - Лев Александрович едва успел увернуться. Увернувшись, он упал, а когда вскочил и увидел ее злорадную улыбку, Лев Александрович пошагал прочь, часто оглядываясь. Она провожала его теперь уже кокетливой улыбкой и улыбалась перламутровыми пластинами вместо зубов. "Дура несчастная,- негодовал Лев Александрович, шагая брусничным садом.- Впрочем, а почему - несчастная? Говорить, она, наверное, не умеет, вряд ли поняла заданный ей вопрос, а живет в мире, который ее вполне устраивает, а значит по-своему счастлива. Природа безнравственна, ей нет дела до судьбы сотворенного ею субъекта".

Именно так, продолжал размышлять он, теперь уже шагая по бетонному шоссе, на котором прижились какие-то растения, сильно похожие на греческие амфоры. Природу надо исправлять в смысле морали, а не вмешиваться в ее дела, когда она занимается биологическим равновесием.

Лев Александрович был полон решимости поселиться в крепости космонавта Джефсона, чтобы быть всемогущим и неуязвимым, и надо спешить, пока эта замечательная идея не пришла в голову какому-нибудь проходимцу. А кто запретит? Управдом? Начальник милиции? Великий Босс?

- Я здесь начальник! - сказал он себе и направился к бетонному забору.- Мне не надо никакой милиции, я никого не буду казнить, а буду стыдить и миловать, а это хуже всякой казни!

Лев Александрович как в воду глядел. Пролезая в дыру бетонного забора, он носом к носу столкнулся с Джоном. Тот нес цинковое ведро, и так растерялся, что выронил ведро, облив грязной водой веревочные лапти Льва Александровича. Он рассвирепел, чего никогда не позволял себе:

- Ты чего тут делаешь?

- Я? Я з-здесь бу-буду жить...

- А по какому праву, позвольте спросить? Я уже второй год стою в очереди четвертым.

- В какой очереди?- справившись с испугом, спросил Джон.

- В этой, как ее... Черт побери! Разве Великий Босс ничего тебе не говорил?- разгневался Лев Александрович почти натурально и даже спохватился: а не слишком ли?

- Н-нет, то есть, д-да, в-вообще-то н-нет, - залепетал грозный вчера Джон. - Г-говорил он п-про наши души...

Отомщенный Лев Александрович утешился и даже улыбнулся. Улыбнувшись, он похлопал Джона по плечу.

- В твоей душе мне тесновато, да и вообще там потемки, а я не кошка, в темноте не вижу.

Обойдя Джона, он зашагал по тропинке, к аппарату космонавта Джефсона. Джон засеменил следом.

- Господин... как его, Лефу Злов, я уже перевожу вещи. У сверкающего аппарата действительно стояла та самая телега, Ванька с Юзеком вытаскивали из нее тумбочку с прибитым к ней телефоном.

- Привет, ребята. Эта бандура мне не нужна, грузите обратно. Ванька с Юзеком обалдело замерли. Тумбочка с телефоном вывалилась из повозки сама. Откуда-то вынырнула вертлявая мымра, увидав страшного Льва Александровича, она, должно быть, с испугу, закричала детским голоском:

- А это еще кто такой? Джон, чего дывишься, гони его в шею! Лев Александрович рыкнул, она обмерла и села на тумбочку. Подойдя к ней вплотную, он мазнул ей по лицу бородой, и пигалица заверещала.

- Мадам,- спросил Лев Александрович, - ты кто такая? Жена или дочь?

- Я... Я... Я фрау...

- Вот что, фрау, забирай своего фраера и катись по холодку! Чтобы через пять минут вас не было!

Обойдя телегу, он вошел в лифт и поднялся в вестибюль. Роскошное кресло космонавта Джефсона пустовало.

Лев Александрович заканчивал осмотр энергоблока, когда услышал возбужденные голоса. Он спустился и в дверном проеме увидал группу девушек в одинаковых серых балахонах. Их привела та самая красотка.

- В чем дело?- грозно спросил Лев Александрович.

- Пан, по указанию Великого Босса они требуют объяснить, кто ты такой, - сказала красотка, почему-то выгораживая себя.

Его рассмешило это самое "пан", и он позволил себе улыбнуться и стал искать глазами Стирму. Девушки были страшно молоденькими. Вот типичная десятиклассница, наверное, мама за ней не углядела; вот эта с родинкой на пухлой щечке - из трудной семьи; вот эту, хрупкую, могли бы взять манекенщицей или стюардессой. Стирмы почему-то не было и ему стало досадно: уж если прислали делегацию, так отобрали бы лучших представителей.

Неужели все они родили уродов?

Девушки ждали его решения. Конечно же, на весь колхоз - единственный мужик, вот и пришла пора выбрать его председателем!

- Когда? - спросил он.

Они заговорили все сразу. Поднялся гвалт, словно на школьной перемене. Но стоило ему поднять руку, как они дружно замолчали. Спектакль, да и только.

Подняв руку, он посмотрел на часы.

- Сейчас половина пятого. Через пятнадцать минут я буду к вашим услугам.

Он повернулся, чтобы уйти, но красотка сказала:

- Пан, если ты согласен, то объясни хорошенько,- примерно так он перевел ее фразу на смеси языков и сообразил, что несчастная резервация живет по солнышку - зачем им знать точное время? За этим самым "половина пятого" для них ровно ничего не стояло.

- Девушки, я сейчас приведу себя в порядок, и мы побеседуем. Можете пока посплетничать обо мне.

Он поднялся, так сказать, к себе и заметался по аппарату в поисках каких-нибудь ножниц, чтобы отхватить эту проклятую бороду. Он нашел электрический фонарик, очки, кинокамеру, расческу, бутылку из-под кока-колы - ножниц не было. Лев Александрович принялся искать какую-нибудь одежду, нашел водолазный скафандр, мохнатое полотенце, гербарий, коллекцию каких-то камней, микроскоп, комплект шахмат и, наконец-то, под руку подвернулся розовый галстук с изображением обезьяны на пальме. Торопясь, он попробовал расчесаться, но расческа не лезла ни в космы, ни в бороду. Терпение у девушек лопнуло, они там загалдели, Лев Александрович одним движением завязал на голой шее чужой галстук и схватил коробку с куклой, поскольку знал, что цивилизованные путешественники дарили аборигенам обыкновенные стекла, а он решил не мелочиться: пусть знают щедрость представителей прошлого века. Что было делать, но не было его вины в том, что Риточка так и не получила в подарок говорящую куклу.

На пригорке среди молоденьких одуванчиков его ждала толпа тоже молоденьких девушек почему-то с лопатами - можно подумать, пришли на субботник, выполняя последнее указание Великого Босса. Он не заметил в этой клумбе девушек ничего такого, что напоминало бы лобное место. Они спокойно ждали - одни сидели, другие лежали, третьи прогуливались парами, наверное, говорили о нем, о холостом молодом человеке с большим будущим и со свободной жилплощадью, Правда, полувековая борода несколько портила товарный вид.

Еще подходя к поляне, он почувствовал себя центральной фигурой предстоящего собрания: девушки засуетились, организовались в аудиторию лежащие поднялись, ходившие остановились.

- Здравствуйте, товарищи! - громко сказал он. - Начнем! Девушки столпились плотнее, он положил коробку с куклой на траву и осмотрел толпу сверху вниз. Лев Александрович был выше самой высокой из них, в которой сразу узнал (наконец-то!) Стирму, наверное, она на что-нибудь поднялась, чтобы быть заметнее. Он оживился.

- Начнем,- повторил Лев Александрович, интеллигентно почесав бороду указательным пальцем.- Меня зовут Лев Александрович Узлов. По земным понятиям я прибыл к вам из прошлого века. Как это могло случиться, я до сих пор понимаю не до конца, но прошу поверить мне на слово.

Он сделал паузу. Ничего особенного девушки собой не представляли обыкновенные девчата, каких можно увидеть на собрании какого-нибудь "Плодоовощторга". Их серые балахоны походили на спецовки. Глупые личики ровным счетом ничего не выражали, и он подумал, что они недостаточно хорошо слышат. Вместо того, чтобы говорить громче, Лев Александрович сделал к ним шаг. Девушки, однако, не столько обрадовались его находчивости, сколько стерпели. Он слегка насторожился, но храбро продолжал:

- Нас с вами угораздило родиться на несчастной планете, где все живое потому и живет, что ищет и находит способ выжить: слабый становится жертвой сильного и, таким образом, жизнь и смерть образуют философское единство.

Он поперхнулся, почувствовав какую-то неуловимую угрозу; смотрел и никак не мог уловить конкретных признаков этой враждебности. Они не перешептывались, не перемигивались, не сжимали кулачки и не потрясали лопатами - не было заговора. Они стояли и ждали. Впрочем, об отчужденности толпы говорило ее равнодушие, а враждебность он, пожалуй, преувеличил.

- Вот и история земной цивилизации - это история борьбы государств за свое могущество,- приободрившись, вдохновенно продолжал Лев Александрович.Прогресс моего века - это результат непрерывных войн; у нас случались столетние войны - целых сто лет государства только тем и занимались, что истребляли граждан. Происходили и менее кровопролитные войны: скажем, по тридцать лет, по десять лет, по пять и того меньше. Известна даже шестидневная война местного значения. Стало быть, мир - это всего лишь перерыв между войнами (Господи, какую ересь ты несешь!). В частности, нашими учеными подсчитано, что за последние пять тысяч лет мирная публика спокойно жила только пятьсот лет.

Девушки слушали все более хмурясь, а у красотки зло трепетали ноздри, из чего Лев Александрович заключил, что ей хочется чихнуть. Впрочем, неладное он все-таки почувствовал, но его, что называется, понесло: ведь он перестал быть двуединым, а одному так легко жить в постоянной ясности.

- К концу моего века человечество значительную часть энергетических ресурсов потратило на накопление оружия, которое все более совершенствовалось. В мою бытность на военные расходы тратилось по миллиону долларов каждую минуту; поражающие характеристики защитных средств стали просто уникальными: за тысячу километров можно было заметить муху, чтобы сбить ее ядерной ракетой мощностью в двадцать килотонн тринитротолуола...

- Ты лучше расскажи, как жили ваши женщины! - крикнул Джон, которого Лев Александрович до сих пор не замечал. Он прятался за спины женщин, словно кулак с обрезом. Ну, заяц, ты у меня еще запоешь!

- Как жили... Хорошо жили,- пробормотал обескураженный Лев Александрович.

- С мужьями?- крикнула красотка.

- Конечно, с мужьями! - вдохновился оратор, не подозревая, что пошел на поводу у массы. - Социальное положение женщины в мое время...

- А у тебя есть жены?- опять крикнула своенравная красотка.

- В данный момент я круглый холостяк, - уклончиво ответил Лев Александрович.- Моя борода, правда, выдает мой почтенный возраст, но уверяю вас, это сущее недоразумение.

В ответ на его шутку грянул неожиданный хохот.

- Недоразумение! Недоразумение! - громче всех кричал Джон.- Вы только посмотрите на это недоразумение с волосами на морде!

- Девушки! - перекричал всех Лев Александрович. - Чего тут смешного? Я достану бритву и стану симпатичнее Евгения Онегина!

Толпа притихла.

- Прошу поверить мне: я спустился к вам с неба! И хотя только что говорил о жестокости, на самом деле принес идею гуманизма! Любите друг друга! Мир вам! Я тоже с миром спустился с неба и даже прихватил с собой подарок от нас, от представителей моего поколения! Примите нашу любовь!

Он поднял коробку, сорвал голубую ленту и отбросил крышку. Вынув хорошенькую девочку, эту модель эталона ребенка, он поставил ее на ножки, и толпа восхищенно ахнула.

- Прошу посмотреть, как она ходит!

Взяв куклу за ручку, Лев Александрович повел ее, и она пошла. Правда, как робот.

- Стирма! Дорогая! Ведь ты меня знаешь! Подойди ко мне! Попробуй взять ее на руки!

Стирма стала нерешительно озираться, ее подтолкнули, и она вышла из толпы, в которой пряталась. Робко приблизилась, часто моргая. Лев Александрович протянул ей куклу, Стирма взяла осторожно, как берут грудного ребенка.

- Дорогая моя Стирма, возьми ее и приласкай. Она умеет разговаривать!

Стирма прижала куклу к груди, а та нежно сказала:

- Ма-ма.

Взвизгнув, Стирма метнулась в сторону, а все стадо, побросав лопаты, кинулось догонять. В один миг пригорок опустел, остался лишь растерянный Лев Александрович и Джон, удирающий в кусты. Но к удивлению Льва Александровича тот вдруг неизвестно почему опомнился, помчался за толпой, первым догнал Стирму и вцепился ей в волосы. Они упали. Джон даже лежа попытался отобрать куклу, но в этот миг на них навалилась толпа.

- Что вы делаете? - завопил Лев Александрович, оставаясь, впрочем, на месте, - немедленно прекратите это безобразие!

Но чтобы разнять толпу требовалась грубая мужская сила. Он скинул пиджак, собираясь, разбежавшись, кинуться в самую гущу, однако промедлил: крики и визги оборвались. Девушки растерянно поглядывали Друг на друга, кто с ручкой, кто с ножкой куклы - они растерзали ее.

- Он такой же урод! - закричал Джон, размахивая головой куклы, которую держал за лавсановые волосы.

- Обманщик! - закричала Стирма и, отбросив ножку куклы, схватила лопату.

Бежать было позором и некуда. Стирма с размаху ударила его лопатой по голове.

- Стирма, я люблю тебя,- сказал он, теряя сознание, и бесконечно долго куда-то проваливаясь, удивлялся веселому звону лопаты, которой она ударила его. Еще он успел подумать, что ничего необычного не произошло: когда Лев Александрович творил добро, всегда оказывалось - на собственную голову. Эти несчастные существа приняли куклу за живого ребенка, за его собственную дочь, которая в их понимании была уродкой. Может быть, они сами рожали таких же неживых кукол от мужей-мутантов.

Лев Александрович изо всех сил старался устоять: он заметил бегущего сюда Добрю.