Кубачи – столица государственного образования Зирихгеран и крупный центр средневековой художественной культуры
М.М. Маммаев
Широко известное селение оружейников и златокузнецов Кубачи является одним из древнейших населенных пунктов Дагестана. Об этом свидетельствуют археологические данные, сведения средневековых арабских и персидских письменных источников, дагестанских исторических сочинений, а также исторические предания и легенды, памятники искусства и эпиграфики кубачинцев, их традиционный фольклор. Возникнув еще в глубокой древности в довольно выгодной в стратегическом отношении горной местности, в раннем средневековье благодаря своему географическому положению и высокому экономическому развитию оно стало центром государственного образования Зирих-геран, игравшего важную роль в экономической, политической и культурной жизни Дагестана.
В историко-географических трудах раннесредневековых арабских авторов сел. Кубачи упоминается в связи с со(носящимися к VI в.н. э. под персидским названием что означает кольчугоделатели, бронники. С XV в. получает тюркское название Кубачи с тем же смысл в дагестанских исторических хрониках вплоть до обозначения населенного пункта кубачинцев употр именование Зирихгеран.
Сел. Кубани. Старая часть. Фото 70-х годов XX в.
В средневековых восточных письменных источниках и дагестанских исторических сочинениях Зирихгеран фигурирует наряду с такими известными раннефеодальными государственными образованиями, как Лакз, Табасаран, Кайтаг, Гумик, Серир, Филан и Шандан. При этом под названием Зирихгеран подразумевается как столица, так и все «царство» (или «владение») – государственное образование, включающее, кроме собственно сел. Кубани и окружающих его в радиусе 3-12 км небольших населенных пунктов Анчибачи (ПанчибачIила), Дацамаже (ДацIамажила), Дешиже (Дешижила), Кубасана (Кьубасанала), Мугле (Муглила), еще ряд селений Кубачино-даргинского нагорья – Амузги, Ашты, Сулевкент, Шири и другие.
Зирихгеран как самостоятельное государственное образование впервые упоминается арабским историком IX в. ал-Белазури (ок. 820–892 гг.) в сочинении «Книга завоевания стран» («Китаб футух ал-булдан»). Описывая исторические события, относящиеся к VI в., ал-Белазури пишет, что правитель Ирана Хосров Ануширван (531–579 гг.), в царствование которого были возведены грандиозные оборонительные сооружения Дербента, назначил царей в каждой отдельной области (имеется в виду Лакз, Табасаран, Хамзин, Гумик, Серир, Филан) и утвердил владетеля Зирикирана, обязав его платить ему подати.
Излагая арабские завоевания в Дагестане, тот же ал-Белазури указывает, что военачальник Мерван ибн Мухаммад, захватив в VIII в. Серир и Туман (Гумик) и обложив их ежегодной данью (рабами, зерном, скотом), «вступил в землю Зирикеран, владетель которой заключил с ним мирный договор с обязательством доставлять [в распоряжение арабских властей] ежегодно пятьдесят юношей и привозить десять тысяч мер [зерна] в зернохранилище Дербента», ставшего еще в середине VII в. н. э. резиденцией арабских наместников и важным опорным пунктом дальнейших арабских завоеваний в Дагестане и на Северном Кавказе.
Другой арабский историк и географ IX в. ал-Йакуби (ум. в 987 г.) в книге «История» («Тарих») также указывает, что Мерван, покорив в VIII в. Серир и Туман (Гумик) и обложив их данью, «вторгся в землю Зирикеран, царь которой заключил с ним мир», обязавшись уплачивать ему ежегодные налоговые подати (джизья) и поземельные налоги (харадж).
О Зирихгеране как о «царстве» («владении») пишет также знаменитый арабский путешественник, географ и историк X в. ал-Масуди (ум. в 956 г.), посетивший большую часть известных тогда мусульманских стран, в том числе страны, расположенные по берегам Каспийского моря. В XVII главе своего труда «Луга золота и рудники драгоценных камней» («Мурудж ад-дзахаб ва мадаин ал-джавахир»), представляющей собой систематическое описание Кавказа и его племен, сообщает о занятии и религии жителей Зирихгерана, дает перечень изготовляемых ими металлических изделий. Он пишет: «Затем в сторону Сарира и гор-владение Зарикаран (Зирих-Гаран), что означает «мастера кольчуг», потому что большинство из них делает кольчуги, стремена, уздечки, мечи и другие виды оружия из железа. Они исповедуют различные религии: ислам, христианство и иудейство. Их страна гористая, и это защищает их от соседей».
Сведения ал-Масуди являются ценными и самыми ранними известиями о ремесленном производстве предков кубачинцев-зирихгеранов.
На основе сообщений ал-Белазури, ал-Йакуби и ал-Масуди можно сделать следующее заключение: поскольку в VI в. н. э. «царство» или «владение» Зирихгеран выступает как сложившееся самостоятельное политическое образование с центральной властью во главе с правителем (ал-Белазури именует его сахиб, т. е. владетель, ал-Йакуби – малик, т. е. правитель, царь), то формирование его, как, впрочем, и других перечисленных выше сравнительно небольших государственных образований раннесредневекового Дагестана, следует отнести к значительно более раннему времени – к IV–V вв. н. э. Это находит подтверждение и в сообщениях раннесредневековых армянских авторов, писавших в V в. н. э. об «одиннадцати царях» горцев, выступавших в 457 г. в союзе с албанским царем Ваче II против сасанидского Ирана.
Можно с уверенностью сказать, что административно-политическим центром – «столицей» Зирихгерана являлось селение, именуемое по-кубачински Угъубаже (ГIугъубаже) – Кубачи, так как Зирихгеран по-персидски означает «кольчугоделатели», «кольчужники» или «бронники», а Кубачи с древнейших времен являлось одним из наиболее крупных на Северо-Восточном Кавказе, высокоразвитых очагов металлообработки – оружейного производства, художественного бронзового литья и ювелирного дела.
Как наиболее сильное и влиятельное селение среди окружающих его аулов, Кубачи служило первоначальным ядром складывающегося «царства». Но чтобы именно это селение стало таким ядром, основой будущего государственного образования, а затем его политическим центром, оно должно было быть экономически достаточно высокоразвитым, а в политическом отношении выступать организующей и объединяющей силой, что, естественно, предполагает довольно длительный период его экономического и социально-политического развития. Эти соображения, а также археологические данные позволяют говорить о том, что селение Кубачи существовало уже в первые века нашей эры как укрепленный родовой (тухумный) поселок на месте нынешнего расположения верхнего и среднего кварталов старой части современного поселка, занимая при этом весьма удобное в географическом и выгодное в стратегическом отношениях, наиболее трудно доступное для неприятеля место.
Само древнее персидское наименование Зирихгеран (Зирих-Геран), указывающее не только на занятия населения этого «царства», но и на глубокую древность его истории, первоначально употреблялось, вероятно, только в отношении собственно самого селения Угъубаже (Угъабаже), известного с XV–XVI вв. под тюркским названием Кубачи, которое еще в начале первого
тысячелетия нашей эры выступало крупным и хорошо известным центром изготовления кольчуг и другого военного снаряжения. Со временем название Зирихгеран распространилось уже на отдельный, сравнительно небольшой регион, включающий как само селение Кубачи, так и ряд родовых (тухумных) поселков, расположенных вокруг него в радиусе 3-12 км.
Селение Угъубаже – Зирихгеран как экономически наиболее развитая и сильная политическая единица и как крупный центр ремесла, торговли и культуры, вероятно, подчинило себе еще в раннем средневековье близлежащие населенные пункты – небольшие родовые (тухумные) поселки Анчибачи (ГIянчебачIе), Амузги (ГIямудже), Сулевкент (Сулече), Дацамаже (ДацIамаже), Кубасана (Кьубасана), Дешиже, Муглила, Шири (Щи), которые культурно, этнически и в хозяйственно-экономическом отношении были тесно взаимосвязаны, а впоследствии – в XI–XIII вв. большинство из них объединилось с ним и образовало крупное для того времени территориально-родовое горное селение – ши.
Известный этнограф-кавказовед Е.М.Шиллинг очень точно подметил, что «фольклорные данные… говорят о войнах сел. Кубачи с соседями, о более широком когда-то расселении кубачинцев, о некоторых переселениях и о ряде ныне необитаемых урочищ, заселенных раньше народом угъбуг». Вследствие сказанного можно предполагать, что «угъбугская» территория когда-то была шире и что, в конечном счете, процесс ассимиляции в течение веков все же имел место. Это предположение подтверждается показаниями восточных средневековых источников, начиная с Баладзори и Масуди (IX–X вв.), применяющих в данном случае название «страна зирихгеранов» (что не могло бы относиться лишь к одному населенному месту) и указывающих на размеры дани (платимой зирихгеранами), превосходящие экономические возможности одного селения.
Данные о более широком расселении в прошлом народа угъбуг (гIугъбуг) и о подчинении селению Кубачи (Угъубаже) жителей окружающих аулов приводят и авторы XVIII–XIX вв. И. Потоцкий, П. Петухов, А.В. Комаров, А.С. Уваров.
Каменный рельеф – деталь архитектурного декора из сел. Кубани. Конец XIV– начало XV вв. Государственный Эрмитаж.
Упомянутая выше группа небольших родовых (тухумных) аулов, компактно располагаясь вокруг сел. Кубачи, образовывала как бы одну естественно-географическую микрозону т. е. геоморфологически замкнутый район с этнически однородным населением зирихгеранов (угъбугов) и единым взаимосвязанным хозяйственно-экономическим комплексом. Основным занятием населения являлось ремесло. Наряду с ним получили развитие земледелие и скотоводство. О том, что основным занятием населения древнего Зирихгерана являлось именно ремесло, свидетельствует сообщение ал-Масуди, который писал о зирихгеранах, что «большинство из них (выделено мной. – М.М.) делает кольчуги, стремена, уздечки, мечи и другие виды оружия из железа». Эти данные, относящиеся к X в., ретроспективно можно отнести и к значительно более раннему времени, учитывая при этом персидское название «Зирихгеран», означающее «кольчугоделатели» и имея в виду то, что раннесредневековое политическое образование под этим названием упоминается, как было уже отмечено, арабским историком IX в. ал-Белазури в связи с историческими событиями, имевшими место в VI в. н. э.
Характерно, что в течение очень длительного исторического периода территория древнего Зирихгерана оставалась крупным и развитым очагом металлообработки, где функционировали такие центры производства разнообразных металлических изделий, как Кубачи, Амузги, Шири, а в раннем средневековье к ним примыкали, вероятно, еще небольшие аулы Анчибачи, Кубасана, Дацамаже и Дешиже.
Если в раннем средневековье (V–X вв.) Зирихгеран выступает, согласно данным арабских авторов ал-Белазури, ал-Якуби и ал-Масуди, как одно из государственных образований, то автор XII в., историк и путешественник Абу Хамид Андалуси ал-Гарнати (1080–1169 гг.) пишет о Зирихгеране уже не как о «царстве» или «владении», а как о двух селениях: «А недалеко от Дербента есть большая гора, у подножия которой – два селения; в них живет народность, которую называют зирихгеран, т. е. бронники; они изготавливают всякое воинское снаряжение: кольчуги, и панцири, и шлемы, и мечи, и копья, и луки, и стрелы, и кинжалы, и всевозможные изделия из меди…»
Каменный рельеф – деталь архитектурного декора из сел. Кубачи с изображением стилизованных орлов. Государственный Эрмитаж.
Из сообщения ал-Гарнати можно сделать вывод о том, что в XII веке в политической истории Зирихгерана произошли важные и существенные изменения. Связано было это, вероятно, с тем, что с X–XI вв. в Дагестане происходило, как это прослежено А.Р. Шихсаидовыми Б.Г. Алиевым, укрепление центральной власти в одних владениях и децентрализация в других: в начале XI в. существуют Западный Лакз и Восточный Лакз… в конце XI – начале XII вв. Сарир распался на более мелкие владения, частично воссоединенные в аварском нуцальстве в XIV–XV вв.; некогда единый Табасаран был разделен на 24 рустака (области) во главе с сархангами (т. е. эмирами). Политическая децентрализация единого государства происходила и в Гумике, что было связано с ослаблением центральной власти в связи с усилением сепаратистских тенденций, ослаблением влияния арабов в связи с распадом Арабского халифата, укреплением сельских общин и их союзов и т. д.
Как отмечает Б.Г. Алиев, «в результате дальнейшего социально-экономического развития и под влиянием политической обстановки одни союзы сходили с политической арены, другие увеличивались, расширяли свои границы и состав за счет присоединения новых сел, третьи образовывались вновь за счет политической децентрализации в результате выделения из уже существующих союзов усилившихся обществ, которые объединяли вокруг себя другие села. Так, союз Ахты распадается на еще более мелкие союзы (Ахтыпара, Докузпара и Алтыпара) в то время, как Цахур, Курах и Рутул более быстрыми темпами пошли по пути объединения соседних земель».
Подобные же процессы политической децентрализации единого государства и его распад на отдельные самостоятельные владения происходили и в Зирихгеране: сел. Кубачи, с одной стороны, и общества Сирха и Буркун-Дарго – с другой, становятся обособленными, самостоятельными политическими единицами. Причиной тому послужили, кроме отмеченных выше (политическая децентрализация), еще и их разная хозяйственно-экономическая деятельность (ремесленное производство сел. Кубачи и земледельческо-скотоводческое хозяйство сирхинцев и жителей Буркун-Дарго); складывавшиеся веками некоторые культурные и этнические различия; возросшая экономическая самостоятельность Кубачи, его политический вес, стремление самостоятельно вести свою политику в отношении соседних феодальных владений – уцмийства Кайтагского и шамхальства Казикумухского.
В XI–XII вв. активно протекал процесс объединения в целях совместной обороны небольших родовых (однотухумных) аулов зирихгеранов Анчибачи, Кубасана, Дешиже, Муглила, а несколько позднее и Дацамаже с сел. Кубачи и образования на этой основе крупного территориально-тухумного поселка ши, который завершился, вероятно, в конце XIII – начале XIV вв.
С завершением процесса образования территориально-тухумного поселения сел. Кубачи становится самостоятельной и сильной политической единицей – «вольным обществом» со своим внутренним самоуправлением. С этого времени кубачинцы – угъбуг (гIугъбуг) становятся «народом одного селения» (Е.М.Шиллинг) и продолжают оставаться таковыми вплоть до современности.
В XIV–XV вв. Кубачи переживает высокий экономический и культурный подъем, превратившись в крупный центр высокоразвитого художественного ремесла, оружейного дела и торговли, а также в один из известных очагов мусульманской образованности и духовности. Оно славилось изделиями оружейников, ювелиров, бронзолитейщиков, медночеканщиков, каменотесов, резчиков по дереву и каллиграфов. Став одним из наиболее крупных населенных пунктов Кубачино-даргинского нагорья, средневековое селение Кубачи, названное в исторической хронике XIV века «Тарих Дагестан» Мухаммада Рафии и других дагестанских исторических сочинениях «городом Зирихгеран», значительно укрепляется. В самом селении и на его подступах в XIII–XIV вв. были возведены мощные фортификационные сооружения – крепостные стены и круглые в плане оборонительные башни, три из которых Кунакла-кала, Акайла-кала и Цилалла-кала (ныне она носит название родовой фамилии владельца башни Гаджимурад-калла-кала) в разной степени сохранности стоят поныне, но переделанные уже в конце XIX или начале XX в. в жилые дома.
Важнейшие функции общественно-политической жизни кубачинцев в средние века выполняла сельская община – джамаат.
Кубачинским обществом управлял особый общественный орган, именуемый Чине, представлявший собой Совет старейшин, избираемый джамаатом на народном сходе на год или на несколько лет. Чине состояло из 7 членов. Число это в разные периоды истории менялось. Во главе Чине находился так называемый «Чиналла бикI» (Чинальская голова), т. е. старшина или глава (позднее его стали называть шамхалом). В состав Чине входили еще: помощники (или заместители) старшины, глашатай – мангуш и три исполнителя, так называемые «хаванте». При необходимости джамаат мог обновить состав Чине.
По данным Е.М.Шиллинга, Чине было органом, осуществляющим свои функции по нормам обычного права, ведавшим внутренними и «внешними» делами. Вся административная и судебная власть находилась в ведении Чине, которое могло применять самые различные меры наказания, вплоть до высшей – разрушение дома, принадлежащего виновному, с последующим выселением его в другой соседний населенный пункт или даже лишением жизни.
Каменный рельеф – деталь архитектурного декора из сел. Кубачи с арабской надписью XV в.
В ведении Чине находилась военная организация (военная дружина) Батирте, состоящая из числа неженатых молодых людей. Она состояла из 7 отрядов по 40 человек в каждом, управлявшихся каждый своей семеркой – три так называемых «бикI-халел», из которых один был самым главным; три «туманна-халел» и один «бикIелталла-халел». Каждый из отрядов имел своей резиденцией крепостную башню в селении, в которой проходило очередное дежурство каждого из членов отрядов. Само Чине занимало особый дом дворцового типа «Хвала хъулбе» («Большие дома»), так называемый «Чиналла хъал» («Чинальский дом»), богато украшенный каменными рельефами и резным деревом.
Деталь резного деревянного мимбара большой мечети из сел. Кубачи. Конец XV в. Музей Кубачинского художественного комбината.
Члены организации Батирте под руководством опытных старших лиц, входящих в руководящую семерку, в обязательном порядке проходили физическую подготовку и военное обучение: они занимались борьбой, метанием камней, бегом на дистанцию, конными скачками, стрельбой из лука по цели, упражнениями по ведению боя холодным оружием, военизированными танцами «аскайла». Примечательно, что почти все эти моменты деятельности Батирте запечатлены в сюжетах средневековых кубачинских каменных рельефов XIV–XV веков, некогда украшавших не сохранившееся до нас здание «Чиналла хъал» (Чинальский дом).
В функции Батирте входили: сторожевая служба, охрана селения от внешних нападений, грабежа и разбоя; военные действия с жителями соседних селений с целью защиты принадлежащих кубачинцам лесных и пастбищных угодий, скота, табунов лошадей, защита кубачинского общества от посягательств соседних феодальных правителей или же «вольных обществ». В состав Батирте входили и члены «союза неженатых», т. е. кубачинских мужских союзов «гулалла акь букьун», так как цикл этот проводился раз в год или в два года, продолжительностью 1–2 месяца, в то время как организация Батирте была, так сказать, «постоянно действующей». Цикл «гулалла акь букьун» проводился с ведома Чине.
Четкая и тщательно продуманная военная организация из числа неженатых молодых мужчин, строгая дисциплина среди членов Батирте, вооруженных и обученных ведению как наступательных, так и оборонительных военных действий, готовых в любое время отразить попытки вторжения неприятеля и вооруженной рукой решать инциденты и стычки с жителями соседних селений – все это, наряду с мощными оборонительными сооружениями, делало средневековое селение Кубачи сильным, вольным, самостоятельным и политически независимым от соседних феодальных правителей и от «вольных обществ» микрогосударством. И не случайно в тематике средневековых кубачинских каменных рельефов – деталей архитектурного декора представлено так много изображений сильнейших реальных и фантастических животных и птиц – львов, барсов, грифонов, волков, орлов и других, олицетворявших доблесть, отвагу, мужество Батирте, а также силу и могущество самого кубачинского «вольного общества» XIII–XV вв.
Хотя в XV в. селение Кубачи на некоторое время попало в зависимое положение от кайтагского уцмия, летняя резиденция которого – сел. Калакорейш – находилась в непосредственной близости от него (в 12 км западнее), но зависимость эта была недолгой. Оно стало вскоре независимым, но стычки между ними не прекращались и в последующее время, то затухая, то вспыхивая вновь. Было время, когда уцмий не мог даже въехать в Кубачи без ведома кубачинского Чине.
Е.М.Шиллинг справедливо подчеркивал, что «сохраняя архаизмы и пережитки, медленно двигаясь вперед, вольное общество Кубачи вошло звеном в окружающий его мир феодальных порядков, не допуская к себе князей, не выделив и из своей среды ярко выраженной феодальной верхушки».
Как было уже отмечено, в XIII–XV вв. в сел. Кубачи высокого уровня развития и совершенства достигли оружейное дело и различные отрасли художественного ремесла. В это время в Кубачи были созданы выдающиеся произведения камнерезного искусства, художественного бронзового литья, резьбы по дереву, которые составили неотъемлемую составную часть национального культурного наследия всего Дагестана и вошли в сокровищницу мировой художественной культуры. Многие из этих произведений – каменные рельефы – детали архитектурного декора, литые бронзовые котлы и художественно отделанное оружие, вывезенные в разное время из Кубачи, ныне хранятся в таких крупнейших отечественных и зарубежных музеях, как Государственный Эрмитаж и Российский этнографический музей в Санкт-Петербурге, Оружейная палата Московского Кремля, Лувр в Париже, Музей Виктории и Альберта в Лондоне, Метрополитен – музей в Нью-Йорке и ряде других. Значительное количество их находится в республиканских музеях – Дагестанском государственном историческом и архитектурном музее и Дагестанском государственном музее изобразительных искусств им. П.С. Гамзатовой в Махачкале. Немало произведений искусства резьбы по камню и дереву, художественного бронзового литья сохранилось в сел. Кубачи.
На средневековых каменных рельефах и литых бронзовых котлах, созданных в пору высокого экономического и культурного подъема сел. Кубачи с незаурядным мастерством воспроизведены сцены охоты, борьбы и состязаний, звериного гона, жертвоприношения, различные обрядные сцены местного быта и культуры, а также изображения птиц, реальных и фантастических животных – орлов, голубей, львов, барсов, грифонов, драконов, сфинксов, единорогов, оленей, кабанов и т. д., которые органично входили в репертуар образов «звериного стиля» средневековья. Изображения эти, широко распространенные в архитектурном убранстве и декоре произведений художественного ремесла Закавказья, Ближнего и Среднего Востока, Владимиро-Суздальской Руси, нашли в средневековом искусстве Кубачи оригинальную художественно-стилистическую трактовку, композиционное решение и семантическое переосмысление. Вместе с изобразительными сюжетами различные виды орнамента (растительный, эпиграфический, ленточный, геометрический) придавали архитектурным сооружениям и произведениям прикладного искусства выразительность, нарядность и художественное совершенство.
Искусство сел. Кубачи периода средневековья, развивавшееся в тесной связи с искусством многих стран и народов, испытало прогрессивное воздействие их художественных культур, что способствовало его обогащению. Поэтому не случайно в тематике архитектурного пластического декора XIII–XV вв. сел. Кубачи представлено немало различных изобразительных сюжетов, образов и орнаментальных композиций, характерных и для средневекового искусства Закавказья, Ближнего и Среднего Востока, Владимиро-Суздальской Руси. Вместе с тем кубачинскими мастерами были выработаны свой образный строй, изобразительный язык и художественно-выразительные средства, которые определили глубокое своеобразие местного искусства, отличающее его от искусства других народов. Тем самым они внесли свой вклад в художественную культуру всего человечества.
В XIII–XV вв. в Дагестане происходят существенные сдвиги в ремесленном производстве, усиливается его специализация, совершенствуются технические и декоративные приемы изготовления и отделки различных изделий. В это же время проводились большие строительные работы по возведению мощных оборонительных сооружений, жилых и общественных построек. Происходит повсеместное укрепление позиций ислама, с чем непосредственно связано строительство мусульманских культовых сооружений – мечетей, медресе, минаретов, нередко подвергнутых высокохудожественной декоративной отделке резным штуком, каменными рельефами и резным деревом и т. д.
В Кубачи в отмеченное время складывается самобытная горская каменная архитектура, которая имела ряд общих черт с архитектурой других горных селений Дагестана и Кавказа в целом – в общей планировке, структуре, застройке, формах жилища и т. д. В то же время она отличалась местным своеобразием и не имела прямых аналогий в зодчестве других народов, особенно в архитектурном декоре, в принципах использования растительного и эпиграфического орнамента, изобразительных сюжетов и мотивов в отделке жилых, культовых и общественных сооружений.
Среди различных построек, возведенных в средние века в сел. Кубачи, совершенством форм, богатством декоративной отделки, рельефной фасадной каменной скульптурой выделялось здание дворцового типа, принадлежащее Чине, так называемые «Хала хъулбе», а также культовые постройки – мечети, медресе, в архитектуре которых отразились «в наибольшей степени достижения средневекового искусства и строительной техники». Они являли собой яркий пример умения средневековых мастеров объединять в единое гармоническое целое архитектуру и рельефный пластический декор. Изучение их позволяет сделать вывод о том, что в XIV–XV вв. в сел. Кубачи сложилась оригинальная система архитектурного декора, для которой был характерен синтез рельефной фасадной скульптуры с формами архитектурных сооружений, в которых воплотились лучшие достижения местных зодчих и мастеров архитектурно-декоративных работ.
С проникновением ислама в Дагестан и упрочением его позиций сел. Кубачи оказалось в сфере культурного влияния стран арабо-мусульманского Востока. Кубачинцы перешли в ислам в конце XIII – начале XIV вв. Принятие кубачинцами ислама оказало огромное влияние на все сферы их духовной жизни и на развитие их искусства, в том числе архитектурного декора. Вместе с мусульманством в Кубачи проникла высокая и передовая в условиях средневековья арабо-мусульманская культура, впитавшая в себя важнейшие достижения в области науки, философии, медицины, художественной литературы стран Ближнего и Среднего Востока. Одновременно с этим распространились специфические формы искусства, присущие художественной культуре мусульманских стран Востока. Запреты ортодоксального ислама изображать живые существа, жесткие рамки религиозных канонов и правил направили творчество мастеров на разработку орнамента, который в эпоху средневековья становится художественно совершенным, необычайно богатым по своим видам и многообразным по композиционным решениям.
В это же время развернулось строительство зданий мусульманской культовой архитектуры – соборной и квартальных мечетей, мавзолеев, а также медресе, которые возводились лучшими народными зодчими. В начале XV в. в Кубачи было 7 мечетей – шесть квартальных и соборная Джума-мечеть. В 807 году хиджры / 1405 г. было открыто медресе – мусульманская школа высшего типа, где учились мутаалимы (учащиеся) как из этого селения, так и из других аулов. Начальное образование мутаалимы получали в примечетских школах – мактабах.
В 881 г.х. / 1476-77 гг. на месте старого небольшого здания, возведенного в 834 г.х. / 1430-31 гг. было построено новое капитальное здание Джума-мечети («Хала-мишит» – Большая мечеть) в нижнем квартале старой части пос. Кубачи. Оно было прекрасно отделано каменными рельефами с узорно-эпиграфическими композициями. Украшены были резными камнями также здания квартальных мечетей и медресе.
При Джума-мечети находилась библиотека, где были сосредоточены рукописные книги по арабскому языку и грамматике, лексикографии (словарная литература), логике, риторике, мусульманскому праву (фикх) и другим отраслям знаний, а также Коран и комментарии к нему (тафсиры), хадисы. Многие из ученых-арабистов, выходцев из сел. Кубачи, были известны не только за пределами этого селения, но и Дагестана в целом.
В 897 г.х. / 1492 г. был изготовлен мастером Мухаммадом, сыном Хусейна великолепный деревянный мимбар для Джума-мечети, превосходно украшенный тонкой и богатой орнаментальной резьбой, арабскими надписями, а также инкрустацией из небольших кусков различных форм орехового дерева и слоновой кости.
Частично сохранившийся мимбар ныне находится в музее Кубачинского художественного комбината.
Как и в странах Ближнего и Среднего Востока, в средневековом Кубачи одним из распространенных видов художественного творчества становится арабская каллиграфия. Исследователи средневекового искусства Востока справедливо отмечают, что «высокоразвитая каллиграфия, которая была письмом не только религии, но и поэзии, философии, науки, расценивалась как искусство, занимая среди других его видов почетное место. Достигнув необычайной тонкости и изящества в применении различных усложненных почерков, каллиграфия превратилась в одну из форм орнамента, игравшего значительную роль в искусстве мусульманского средневековья».
Арабскими надписями, исполненными художественно трактованными буквами в сочетании с растительным или другим видом орнамента отделывали различные изделия – оружие, украшения, предметы из резного дерева, камня и кости, а также культовые и гражданские постройки. Очень широко использовались надписи из затейливой вязи арабских букв, обычно вплетенные в орнаментальные композиции, для художественной отделки мемориальных (надмогильных) памятников в виде вертикально поставленных каменных плит (стел).
Изысканной художественной отделке подвергали и рукописные книги по различным областям знаний. Книжная орнаментика составляла особый вид прикладного искусства. В XIV–XV вв. и позднее в Кубачи, как и во многих дагестанских селениях – в Акуша, Кумухе, Хунзахе, Согратле, Ихреке, Башлы, Эндери и других, работали профессиональные катибы – переписчики рукописных книг, достигшие высокого мастерства в арабской каллиграфии.
По данным А.Р. Шихсаидова, в конце XIV – нач. XV вв. сложилась зирихгеранская школа высокопрофессиональных каллиграфов – переписчиков арабских рукописей не только для личного пользования или на заказ, но и на рынок – настолько велик был в то время спрос на рукописные книги (тиражировать их тогда можно было только одним способом – переписыванием от руки). Несколько позднее в сел. Кубачи не только переписывались рукописные книги, но и переводилась на кубачинский язык литература по основам вероучения ислама, восточной медицине, мусульманскому праву, истории («Дербенд-наме», «Хроника по истории средневекового Кайтага» и др.), художественная литература и т. д.
Наряду с профессиональными переписчиками книг в сел. Кубачи работали еще мастера художественной каллиграфии и орнаменталисты, выполнявшие узорно-эпиграфические композиции на мемориальных памятниках, а также архитектурно-декоративные работы.
Высокохудожественное ремесло и оружейное дело являлись основой существенного экономического и культурного подъема Зирихгерана – Кубачи в XIV–XV вв., сделавшего его крупнейшим не только в Дагестане, но и на всем Северном Кавказе художественным центром, средоточием мусульманской образованности и духовности.
Как и во всем Дагестане, в сел. Кубачи в средние века арабский язык становится языком богослужения, науки, поэзии, делопроизводства и общения (частной и официальной переписки), активного обмена практическими знаниями и художественным опытом в области различных ремесел. В XIV–XV веках и позднее в Кубачи жили лица, владеющие наряду с арабским, также персидским и тюркским языками. Характерно, что среди эпиграфических памятников Кубачи XIV–XV вв. наряду с арабскими надписями представлены еще памятники с персидскими надписями.
В отмеченное время в сел. Кубачи, как и в ряде населенных пунктов Дагестана, учеными-арабистами делается попытка приспособить арабский алфавит к фонетическим особенностям местного языка, используя для этого дополнительные над– и подстрочные (диакритические) знаки. Такие попытки нашли отражение в эпиграфических памятниках XIV–XV вв., а также в арабских рукописях.
Проникновение в сел. Кубачи вместе с исламом арабо-мусульманской культуры существенно обогатило его традиционное искусство. Она дала новый толчок для его дальнейшего развития и обогащения. Она же определила на многие века путь исторического развития искусства Кубачи в общем русле развития художественной культуры и искусства стран мусульманского Востока.
С проникновением этой культуры в средневековом искусстве сел. Кубачи складывается новый стиль. Использование в декоративных целях арабских надписей необычайно расширило художественно-выразительные средства в отделке произведений декоративно-прикладного искусства и различных по своему функциональному назначению архитектурных сооружений, в первую очередь культовых построек.
Творчество мастеров средневековья не было безымянным. До нас дошли имена некоторых из них: литейщики бронзовых котлов – Ахмед, сын Али (XII в.), Абу Бакр, сын Ахмеда (XIII в.), Махмуд, сын Абу Бакра, Ахмед, сын Махмуда (XIII–XIV вв.); резчики по камню – Абу Бакр (1-я пол. XV в.), Рамазан, Чаъман (сер. XV в.), Джарак (XV в.), Ахмад (XV в.); резчик по дереву – Мухаммад, сын Хусейна (конец XV в.); катибы-переписчики рукописных книг, которые создавали произведения высокого каллиграфического искусства, – Абу Бакр, сын Мухадая аз-Зирихгерани (сер. XIV в.), Юсуф ал-Кубаши (сер. XV в.), Абдурахман аз-Зирихгерани (конец XV в.), Али, сын Мухаммада аз-Зирихгерани (начало XVI в.), Айди, сын Мухаммада аз-Зирихгерани (начало XVI в.).
Достигшее блестящего для своего времени расцвета искусство Кубачи XIII–XV вв. следует рассматривать как классическую эпоху кубачинского искусства, предопределившую его будущее развитие и оставившую яркий и глубокий след не только в истории искусства Дагестана, но и в многоликой общечеловеческой художественной культуре Средневековья.
Литература
1. Алиев Б.Г. Союзы сельских общин Дагестана в XVIII – первой пол. XIX вв. Махачкала, 1991.
2. Иванов А.А. Персидские надписи из Кубачи // Rivista studu orientali. Vol. 59. Fasc. I–IV. Roma, 1987.
3. История Дагестана с древнейших времен до наших дней: в 2 т. М., 2005. Т. 1.
4. Каптерева Т.П., Виноградова Н.А. Искусство средневекового Востока. М., 1989.
5. Маммаев М.М. Зирихгеран – Кубачи: Очерки по истории и культуре. Махачкала, 2005.
6. Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131–1153) / Публикация О.Г. Большакова и А.Л. Монгайта. М., 1971.
7. Шиллинг Е.М. Кубачинцы и их культура: Историко-этнографичес-кие этюды. М.: Л., 1949.
8. Шихсаидов А.Р. Вопросы исторической географии Дагестана X–XIV вв. (Лакз, Гумик) // Восточные источники по истории Дагестана. Сб. статей и материалов. Махачкала, 1980.
9. Шихсаидов А.Р. Распространение ислама в Дагестане // Ислам и исламская культура в Дагестане. М., 2001.
Ахтыпара: страницы истории
З.Ш. Закарияев
Союз сельских общин Ахтыпара – один из известных и крупных общинных союзов Дагестана. В данной статье речь пойдет об истории становления, развития этого союза и его политическом устройстве.
После политической децентрализации и распада раннефеодального государства Лакз, занимавшего территорию современного Южного Дагестана (кроме Табасарана) и части Северного Азербайджана, здесь образовалось несколько небольших владений или союзов сельских общин. Это относится и к долине Самура, составлявшей ядро средневекового Лакза. Здесь создаются союзы сельских общин, самый крупный из которых сложился в среднем течении Самура вокруг одного из наиболее древних населенных пунктов Дагестана – Ахты.
Ранняя история Ахты и соседних населенных пунктов изложена в известном дагестанском историческом сочинении «Ахты-наме», дошедшем до нас в двух списках. В нем говорится о поселении персидских воинов, посланных сасанидским правителем Ирана Хосровом Ануширваном под руководством Шахбани, в районе селения Ахты; о попытках ставленника хазар Самсама, правителя Микраха, захватить Ахты, подвластное Дарвишайи, потомку Шахбани; союзе Дарвишайи с воинами Рутула, Джиныха и обращении за помощью к Абу Муслиму (Масламе), обосновавшемуся в Дербенте; осаде Микраха; союзе Дарвишайи и арабов; поражении и гибели хазарского предводителя Самсама; выдаче сестры Абу Муслима замуж за Дарвишайи и переименовании города Шахбани в Ахты. Эти и другие описываемые в «Ахты-наме» события относятся к VI–IX вв.
В селении Ахты зафиксирован богатый эпиграфический материал. Самые старые надписи выполнены арабским почерком «куфи» и датируются специалистами XII–XIII вв. Свидетельством В XVI–XVII вв. общины среднего течения Самура пережили интересный процесс трансформации, превращения общинных объединений в феодальное владение во главе с беками с последующей эволюцией в общинную форму правления. Хронограф Малиджа ар-Рутули сообщает о сожжении в 948 году хиджры (1541–1542 гг.) селения Рутул жителями Ахты, «когда раисом их был Шах Хусейн-бек, хаким ал-Ахты и (также) Алхас-мирзой ад-Дарбанди». Об этом же событии говорится в надписи на переплете книги из селения Ахты: «Дата сожжения селения Рутул людьми Ахты во время правления Шах Хусейн-бека – правителя Ахты и Алхас-мирзой – 948 г. (1541–1542 гг.).
В 60-х гг. XVI в. в Ахты появляется правитель Хусейн-бек, затем ему наследует Айюб-бек. Таким образом, во 2-й половине XVI в. наблюдается превращение общин Среднего Самура в бекство. Происхождение ахтынских беков не вполне ясно. Возможно, что они были ветвью потомков Мухаммад-бека, сына кайтагского феодала Ильча-Ахмада, власть их в Ахты удерживалась иноземной поддержкой, о чем свидетельствуют действия дербентских и ахтынских сил против Рутула в середине XVI в.
Ахты. Вид на Джума-мечеть.
Вторжение турок на Кавказ в 1578–1579 гг. не оказало заметного влияния на сложившуюся в Южном Дагестане территориально-политическую систему. Вместе с тем есть данные о том, что при вторжении турецкой армии на Кавказ ее главнокомандующий Лале Мустафа-паша «подарил» встречавшему его шамхалу Чупану «санджак Шабран», а его брату Тугалаву «санджак Ахты». Действительно ли Тугалав вступил в управление Ахты, неизвестно. Во всяком случае сведений, подтверждающих это, нет.
По вопросу о времени образования общинных союзов в среднем течении реки Самур существуют различные мнения. Некоторые исследователи полагают, что вначале образовался Ахтынский союз, который впоследствии разделился на три независимых союза: Ахтыпара, Докузпара и Алтыпара. В начале XVII в. эти союзы сельских общин уже существовали. Образование же Ахтынского союза, по нашему мнению, следует отнести ко времени не позже XIV в.
Селение Ахты. Старая часть
Свержение беков в Ахты не сопровождалось политической деградацией этого региона – напротив, союз сельских общин Ахтыпара представлял собой оригинальную и достаточно сложную политическую структуру, основанную на довольно развитых феодальных отношениях. Нет никаких оснований считать превращение этих земель в феодальное владение показателем перехода их на более высокую ступень социального развития, равно как и возвращение их к традиционной форме политической организации (условно именуемой иногда «дефеодализацией») отнюдь не означает их социально-политической деградации.
Сходные процессы дефеодализации пережили также некоторые адыгские племена Северо-Западного Кавказа. Главнейшие особенности социального устройства абадзехов, шапсугов и натухайцев в 1-й половине XIX в. были обусловлены происшедшим у них в конце XVIII в. в результате ожесточенной классовой борьбы политическим переворотом, который привел к ослаблению власти феодальной аристократии и потере ею ряда сословных привилегий.
Феномен «окрестьянивания» мелкого феодального землевладения отмечен исследователями в Молдавии в XVI–XIX вв. Подобное явление имело место в соседнем с Ахтыпарой Рутуле, бекский дом которого постепенно превратился в обычный свободный крестьянский тухум с незначительными традиционными привилегиями.
В начале XVII в. власть сефевидской администрации в долине Самура значительно ослабла. В шиназском хронографе и хронографе Малиджа из Рутула сообщается о сожжении Ахты дербентским правителем Бархудар-султаном в 1030 г. хиджры (1620–1621 гг.). Этот факт подтверждается и надписью из книги в Ахты: «Дата сожжения селения Ахты Бархудар-султаном рафизитом – 1030 г.».
Через несколько лет Ахты вновь подверглось нападению. Об этом повествует эпиграфическая надпись из селения: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Разрушено это селение Йусуф-ханом. Оставалось [в таком положении] в течение 8 лет, потом хорошо восстановил Али сын устада Мухаммада в 1039 году хиджры Пророка…». 1039 г. хиджры соответствует 1629–1630 гг.
Н.В. Ханыков считал экспедицию ширванского беглербега Йусуф-хана в Ахты доказательством вхождения долины Самура в Ширван. Однако подобный вывод из надписи не вытекает. Логичнее рассматривать поход Йусуф-хана как экспедицию против враждебных соседей и как свидетельство выхода земель Среднего Самура из-под контроля сефевидских властей, к тому же нет никаких данных о восстановлении здесь власти беглербега хоть в какой-то степени.
Союзы сельских общин долины Самура приняли активное участие в антииранском движении 1-й четверти XVIII в. под руководством Хаджи-Дауда и Сурхай-хана. Современник этих событий, русский посол А.И. Лопухин писал в 1718 г.: «В ближнем соседстве сего города (г. Куба. – 3.3.) народ лезгинский, который живет в горах повыше горы Шад дага (Шахдаг. – 3.3.) и против шаха воюют и уезды разоряют». Ему вторит И.Г. Гербер: «При ребелии (восстании. – 3.3.) в Ширвании оные Дауд-беку и Сурхаю помощь немалую учинили, притом себя добычею не забывали и богатились…»
И.Г. Гербер, сочинение которого написано в 1728 г., оставил довольно подробные сведения о самурских союзах, в том числе об Ахтыпаре: «…хотя всякая деревня своего старшину имеет, однакож обыватели оным мало послушны бывают, ибо всяк сам собою господином… И хотя оные все воры и грабежники, однакож в Кубе нападения и воровства никакого не чинят, чтоб чрез то волю не потерять пшена и пшеницу тамо доставать и менять; токмо свой воровской промысел употребляют далее в горах и к Грузии. Оные употребляют оружие огненное, добрые сабли и много панцеров, люди смелые и огня не боязливые».
Автор отмечает политическую независимость самурских союзов: «Понеже народ вольной, доходов и податей никому не платят, но и впредь платить не будут и, надеясь на крепкую ситуацию их места, не опасаются, чтобы кто их в подданство привесть и принуждать может… Оные никогда ни под персидскою, ни под какою другою властию не стояли, и хотя прежде всего султаны дербентские их яко подданными к Персии почесть хотели и к тому принуждать трудились и для того часто великая команда из Дербента посылалась, чтоб их силою под владение привесть, однакож дагистанцы всегда противились и высланных дербенцов кровотекущими головами назад отсылали».
А.К. Бакиханов в «Гюлистан-и Ирам» пишет, что при приближении Надир-шаха к Ахты во время его первого похода в Дагестан «лезгины разрушили мост через Самур и укрепились на горе в старой крепости Шахбани. Надир приказал построить новый мост и его повеление было выполнено за один день. Переправившись со всем войском вечером через реку он расположился лагерем у стен крепости. Утром он разделил войско на две части: одну назначил к штурму а другую послал в то место, где скрывались семьи обороняющихся со всем имуществом. В обоих пунктах лезгины были разбиты. Надир лично преследовал обратившегося в бегство неприятеля и до самого вечера опустошал ущелья и горы».
По данным Г.Э. Алкадари, «когда Надир-шах вернулся из Дагестана, кубинцы, ахтынцы и кюринцы, объединившись, напали в крепости Худат Кубинского уезда на Гусейн-Али-хана, который, будучи ханом по назначению шаха, проживал там. Они держали его в той крепости в осаде, пока он не был освобожден прибывшими в Худат шахским правителем Дербента, дербентским обществом и шамхалом Хасбулатом».
Участие ахтынцев в осаде Худата со всей очевидностью доказывает, что они не были покорены Надиром.
Есть данные об участии ахтыпаринцев в битве при селении Джиных в 1738 г. в Джаро-Белоканах, где объединенные силы джарцев и горцев Дагестана наголову разбили персов. В этом сражении был убит брат Надира Ибрагим-хан и другие персидские военачальники.
Исключительно ценные сведения об истории, общественном строе, составе Ахтыпаринского союза содержатся в сочинении анонимного автора XIX в., известного как «Описание Самурского округа». Судя по всему, сочинение принадлежит российскому чиновнику или военному и написано около 1867 г.
В сочинении говорится, что «до присоединения к России населенное пространство, составляющее теперешний Самурский округ, – за исключением Горного магала (цахурские селения нынешнего Рутульского района РД. – 3.3.) – называлось Самурскою провинциею (Самур велаят), главным пунктом которой было селение Ахты». В начале XIX в. самурские союзы сельских общин объединяли почти 60 селений (без цахурских селений, входивших в состав Елисуйского султанства).
В середине XVIII в. союз Ахтыпара состоял из 14 селений: Ахты, Хкем, Хуля, Гра, Гдынк, Кочах, Мидфах, Смугул, Хал, Хнов, Борч, Гдым, Маза и Фий. В союз входили селения как правого, так и левого берегов Самура, а также селения ущелья Ахтычая (Ахцегь-вацI). Помимо лезгинских сёл, союз включал также и два крупных рутульских селения – Хнов и Борч. Указанный состав Ахтыпаринского союза сохранялся до 1776 года, когда он расширился до 17-ти сельских общин, после включения в Ахтыпару трех селений левобережья Самура: Гогаз, Усур и Кака.
Союз Ахтыпара граничил на севере с кюринскими союзами сельских общин (с 1812 г. – с Кюринским ханством), на востоке – с союзом сельских общин Докузпара и селением Мискинджи, на западе – с Рутульским союзом сельских общин, на юге – с Шекинским (Нухинским) ханством.
Главенствующее положение в Ахтыпаре занимал джамаат Ахты (Ахцах, Ахцегь). Однако степень зависимости селений от ахтынского джамаата была различной. Не случайно автор «Описания Самурского округа» выделяет в составе союза две группы селений, два «участка»: так называемые Ахтыпара 1-я и 2-я. В Ахтыпару 2-ю входило 5 селений верховьев Ахтычая: Хнов, Борч, Гдым, Фий и Маза. Географически эти селения союза наиболее удаленные от Ахты и, как следствие, пользовались большей степенью самостоятельности, нежели прочие селения Ахтыпары. Главным селением в этой группе, очевидно в силу своей многолюдности, считался Хнов.
Остальные же 12 селений союза (Ахтыпара 1-я) фактически управлялись ахтынскими «аксакалами» – главами местных тухумов. Число аксакалов (40) соответствовало числу ахтынских тухумов. Ахтынские аксакалы представляли собой местную элиту, привилегированную прослойку общества. ССАгаширинова считает, что ахтынские тухумы могут быть подведены под определение «патронимий второго порядка», которые возникли в результате сегментации, дробления разросшихся крупных патронимий.
Преимущества ахтынцев перед жителями остальных селений 1 – й Ахтыпары состояли в следующем:
1. Без ахтынских «меслегетчи» (посредников) жители всех селений участка не могли разбирать свои взаимные претензии.
2. В случае войны, по первому требованию ахтынцев, обязаны были являться на помощь. В свою очередь, каждое из селений имело право на обязательную защиту ахтынцев.
3. Ахтынские аксакалы и эфенди проверяли исполнение заката в селениях. Относительно заката привилегия ахтынцев заключалась в том, что они имели право требовать его исполнения в пользу своих бедных и нуждающихся сельчан. При этом они, однако, ограничивались взиманием определенного процента с поголовья овец, оставляя у себя лишь третью или четвертую часть взимаемого, а остальное оставалось за обществом данного селения, внесшего закат, для раздачи своим неимущим. Сбор заката осуществлялся осенью, и он мог быть употреблен не только в пользу бедных, но и для общественных нужд, особенно в случае войны.
4. Жители селений участка отбывали ахтынцам своеобразную повинность, называемую «пахта».
Ахтынские небоскребы. Художник Б.З. Шалумов
Х.-М. Хашаев сравнивает ее с русскими «кормлениями». Эта привилегия жителей Ахты состояла в том, что каждый из ахтынцев один раз в год имел право ехать «в гости» в любое из селений участка. Зачастую они отправлялись партиями от 100 до 500 человек и «гостили» в данном селении целые сутки. Хозяева домов, где размещались «гости», обязаны были хорошо кормить не только их, но и лошадей ахтынцев. «Гость» не имел права оставаться в том же селении на другой ночлег в этом же году. Обычай пахты относился к селению, а не к числу его жителей. Ахтынец, не побывавший в течение года для пахты в каком-либо селении участка, если и приезжал туда в следующем году, то за минувший год не мог ничего требовать у жителей данного селения.
Совершенно очевидно, что привилегия пахты у ахтынцев ложилась тяжелым бременем на жителей остальных селений Ахты-пары 1-й. Причем, чем меньше селение, тем тягостнее было его жителям исполнять этот обычай. Ю.М. Кобищанов сравнивает пахту с бытовавшим в Киевской Руси «полюдьем». Так назывался ежегодный объезд князем своих владений для сбора дани и других целей. Комплексы сходного типа, носившие местные названия, были широко распространены в разных регионах мира на стадии перехода от первичной формации к феодальной (раннефеодальные общества).
При полюдье носитель раннегосударственной (или потестарно-политической) власти (вождь, жрец, царь) или его заместитель (наследник престола, наместник, посланец и т. д.) в сопровождении дружины и приближенных обходил по традиционному маршруту подвластные ему княжества, общины и пограничные земли, осуществляя здесь свои привилегии. Функции полюдья могут быть разделены на экономические, политические, судебные, религиозно-ритуальные, символические и др. На Кавказе, помимо Дагестана, полюдье существовало, в частности, в Грузии.
Обычай пахты существовал и в соседнем с Ахтыпарой Рутульском союзе сельских общин, где носил даже более выраженные черты. Помимо очевидных экономических функций, в обычае пахты отчетливо проявляются политические и символические функции: поддержание господства «граждан» главенствующей сельской общины над подвластными селениями.
5. Следующим преимуществом ахтынцев было то, что они платили за кровь 300 баранов, в то время как брали с жителей подчиненных им селений 600 баранов, т. е. кровь ахтынца «стоила» вдвое дороже. За убийство ахтынцем кем бы то ни было из жителей 1-й Ахтыпары, кроме ахтынцев, он подлежал половинной уплате за кровь, а если кто бы то ни было из жителей того же участка убивал ахтынца, то платил полную плату, которая взималась и тогда, когда дело было между двумя или более ахтынцами или между жителями остальных селений участка.
Таким образом дела о крови решались только в 1-й Ахтыпаре.
Помимо вышеперечисленных пяти условий привилегированного положения ахтынцев относительно других селений 1-й Ахтыпары, существовало еще два преимущества, которым пользовались ахтынцы. Одно из них действовало в пределах долины Самура, а другое – на всей территории Дагестана и Кавказа.
Первое преимущество касалось маслиата и выражалось в том, что если жители любого селения Самурской долины (Самур велаят) обращались за посредничеством в Ахты и получали отказ, то уже не могли найти посредников во всей долине. Основанием для этого служило общее убеждение, что, «стало быть, дело крайне напутанное или же нечестное, если ахтынцы – самые умные и самые старшие из братьев-самурцев – отказались от участия в данном деле». Приведенный пример отчетливо и наглядно демонстрирует высокий статус джамаата Ахты в регионе. К этому следует добавить, что селение Ахты было самым крупным в долине Самура и одним из крупнейших во всем Дагестане.
Вторым преимуществом ахтынцев являлся обычай (адат), носивший название «барху». Этот обычай заключался в том, что любой человек, кто бы он ни был и откуда бы он ни происходил, бравший в жены ахтынскую девушку, помимо исполнения всех условий шариата и адата, касавшихся брака, обязан был еще внести 3 рубля (или вещей на эту сумму) в пользу того сельского магала Ахты, к которому принадлежала невеста.
Как уже говорилось, в селении Ахты было 40 тухумов (лезг. «сихил»). Из каждого тухума его членами избирался один «аксакал», имевший статус главы тухума. Эти выборные 40 аксакалов
управляли всеми выборными делами как ахтынцев, так и жителей остальных селений Ахтыпары, отбывавших пахту. Это управление распространялось и на военные мероприятия, в которых распорядительное участие принимали также ахтынский кадий и лица, имеющие духовное звание «эфенди». Срок службы каждого аксакала ограничивался только желанием его тухума. Звание аксакала было в Ахты наследственным, по прямо нисходящей линии, «пока в ней были способные к тому люди», а если таковых в прямой линии не оказывалось, то избирался родственник бывшего аксакала из боковой нисходящей линии. Если же и при этом условии не оказывалось способного человека, достойного возглавить тухум и стать правителем-аксакалом, тогда избирали из членов другой фамилии, но того же тухума.
Таким образом, одна наследственность не давала права быть аксакалом, требовалось еще и согласие членов тухума на выбор преемника.
Вознаграждение ахтынских аксакалов за их службу общине заключалось в следующем: 1) община обязана была предоставлять им лошадей, если они предпринимали поездку в интересах общины; 2) все аксакалы непременно приглашались на свадьбы и траурные мероприятия, имея при этом право приводить с собой одного из членов семьи. Ю.М.Кобищанов усматривал в этом адате существование зачаточной формы пахты в самой общине селения Ахты. Такой же обычай существовал в соседних с Ахтыпарой лезгинских союзах общин Докузпара и Алтыпара. Аналогичную привилегию имели и некоторые лица в горной грузинской области Хеви, в частности князья Казбеги; 3) после разбора дел о крови каждый из аксакалов той части Ахты, в которой проживал обвиненный (селение делится рекой Ахтычай на две половины), получал от удовлетворяемого по суду истца какую-нибудь вещь из оружия или посуды и кусок ткани, называвшийся «бурмет». При этом соблюдалось, чтобы ценность вещей, розданных каждому аксакалу, была одинаковой. Аналогичные подарки давались и эфенди.
Таков был порядок вознаграждения аксакалов за суд по делу о крови, если происшествие было в Ахты. Что касается других селений 1-й Ахтыпары, то за судом по разного рода делам и тяжбам, кроме дел о крови, обращались в Ахты. В последнем же случае (дела о крови) суд в количестве десяти аксакалов и одного эфенди поочередно отправлялся из Ахты на место происшествия.
В Ахты были и «ближайшие исполнители» решений аксакалов – «чауши», которых было два, по одному на каждой стороне Ахты.
Так как в остальных селениях 1-й Ахтыпары не было института аксакалов и чаушей, ахтынские чауши в случае надобности посылались в селения данного участка, которым, как мы видим, фактически управляли ахтынские аксакалы.
Ахтынские чауши избирались аксакалами, и выбор их должен был быть одобрен общиной. За исполнение своих обязанностей они получали: 1) от общины по одному быку в год; 2) при каждой свадьбе или поминовении они получали масло, мясо, крупу и дрова. Все это отпускалось им «в незначительном количестве» тем семейством, которое проводило свадьбу или поминовение; 3) после разбора дел о крови в Ахты при раздаче подарков аксакалам и эфенди каждый из чаушей также получал подарок в виде вещей стоимостью 3 рубля.
Что касается пяти ахтыпаринских селений, расположенных в верхней части бассейна реки Ахтычай (так называемая 2-я Ахтыпара), то они имели значительно большую самостоятельность, нежели прочие селения союза. Практически их зависимость от Ахты проявлялась в следующих двух положениях: 1) в случае войны ахтынцев с кем бы то ни было жители 2-й Ахтыпары, как и всех других селений союза, должны были помогать ахтынцам и за это в подобном же случае пользовались обязательной защитой ахтынцев; 2) если взаимные споры и конфликты жителей этого участка не могли решиться на месте, то они разрешались посредничеством ахтынских аксакалов. В остальном эти селения были самостоятельны. Пахта ахтынцев на них не распространялась.
Согласно «Описанию Самурского округа», «отчасти главным пунктом 2-й Ахтыпары» было селение Хнов (Хин). Каждое из пяти селений этого участка имело своих «правителей» – аксакалов и чаушей. В Хнове и Гдыме, как и в Ахты, каждый тухум избирал своего аксакала, а в трех остальных селениях (Борч, Маза и Фий) число аксакалов соответствовало не числу тухумов, а зависело от количества жителей, ибо на каждые 20 дворов («дымов») приходился один аксакал. Их выбирали из числа «достойных людей». Все селения участка имели по одному чаушу.
Селение Гдым «некоторым образом» подчинялось Хнову. Автор «Описания» сравнивает эту подчиненность с той, которая существовала тогда в каждом селении магала относительно своего наиба, независимо от общей с ним подчиненности начальнику округа.
Согласно нашему источнику, между селениями Хнов и Борч часто происходили конфликты, и в таких случаях ни одна из сторон не пользовалась военной помощью ахтынцев, соблюдавших нейтралитет и одинаково относившихся к конфликтующим селениям.
Аксакалы в Хнове избирались наследственно, как в Ахты. Вознаграждения за службу общине никакого они не получали, даже при разборе дел о крови. Что касается хновского чауша, то его избрание и вознаграждение были такими же, как в Ахты.
В остальных четырех селениях этого участка Ахтыпары аксакалы не были наследственными. Аксакалами избирались члены сельской общины, «известные своей правдивостью и опытностью». Их служба, как и в Хнове, ничем не вознаграждалась. Чауши этих селений избирались так же, как в Ахты, однако они не получали, подобно ахтынским чаушам, ежегодно по одному быку от общины и трехрублевого вознаграждения при разборе дел о крови, а имели только право на такие же подарки на свадьбах и поминовениях, как в Ахты.
Закат соблюдался и в этом участке Ахтыпары, но не контролировался, как в 1-й Ахтыпаре. Обычаев пахты и барху не было.
В тех ахтыпаринских селениях, в которых были суды по разбору дел о крови, за получением присужденного удовлетворения шел не сам истец, а его вакил (представитель), который при этом получал еще с обвиненного уже в свою пользу одного быка.
Вопросы войны и мира в союзе сельских общин Ахтыпара, как и в других самурских союзах, принимались не аксакалами, а всей общиной, и если община решала вести с кем-нибудь войну, то аксакалы не имели права препятствовать этому решению, а должны были только принять на себя распорядительность в военных мероприятиях «как люди, выбранные по уму, добросовестности и опытности».
Самым высоким духовным саном в самурских союзах был кадий (кази). В долине Самура их было всего четыре – в Ахты, Хнове, Рутуле и Шиназе, т. е. по два в Ахтыпаринском и Рутульском союзах. В Докузпаре и Алтыпаре кадиев не было. Как сказано в «Описании», «более их не было потому что народ, от которого зависело, иметь кадия или не иметь, не желал этих господ». Источник сообщает, что примерно в середине XVIII в. высшими духовными лицами в регионе были «эфенди», «а так как в шариате сказано, что следует иметь кадиев, то эти четыре селения и выбрали их из числа ученейших и достойнейших эфенди».
Обращает на себя внимание наличие кадиев в крупных селениях региона, являвшихся одновременно центрами политического притяжения. Причину наличия кадиев в указанных населенных пунктах следует искать также, на наш взгляд, в соображениях политического престижа.
Ахтынскому кадию в делах, подлежащих рассмотрению подобного духовного лица, подчинялись все ахтыпаринские селения, не исключая и Хнова, который, хотя и имел собственного кадия, все же он считался менее влиятельным и авторитетным, нежели ахтынский. Тем не менее хновцы «ближайшим образом» подчинялись суду своего кадия.
Несмотря на то, что каждый из четырех кадиев региона обслуживал «свою» территорию, тяжущиеся, кто бы и откуда бы они ни были, имели право судиться у любого кадия. Сторона, недовольная решением, вынесенным одним кадием, могла переносить дело к другому кадию, объявляя ему при этом то положение шариата, на основании которого дело разбиралось прежним кадием.
Следующим после кадия рангом духовенства в долине Самура являлся эфенди. Их в регионе было столько, «сколько оказывалось мулл, достойных быть избранными в этот высокий сан». Однако число их во всех самурских общинных союзах никогда не превышало тридцати. Получение муллой звания эфенди не обязывало его менять место жительства. Что касается мулл, то их количество в каждом селении соответствовало числу мечетей.
В самурских союзах кадий, «как верховное лицо», в отличие от эфенди, не присутствовал в суде аксакалов, а разбирал дела у себя. В селении Ахты на сход аксакалов являлось два эфенди – по одному от каждой стороны Ахты.
Во времена, когда кадиев еще не было (до середины XVIII в.), их функции исполняли эфенди, а в тех селениях, где не было эфенди, их заменяли наиболее знающие муллы, особенно если обе тяжущиеся стороны были заранее согласны с решением данного муллы. Необходимо подчеркнуть, что муллы лишь разбирали жалобы, в делах управления они участия не принимали.
Как муллы, так и эфенди избирались общиной и обязательно утверждались кадием. При этом эфенди проверялись кадием в степени их знаний, получали от него благословение, причем кадий определял по степени учености каждого эфенди важность дел, которые могли быть доверены его разбирательству.
В пятницы и дни религиозных праздников имамами в джума-мечетях были кадии, а там, где их не было, – по очереди эфенди. Где же не было и эфенди, богослужением руководили те из мулл, «которые были старше и славились благочестием».
При рассмотрении дел о наследстве кадий получал, максимум, два процента от суммы наследства, причем часть этой суммы выделялась тому или тем эфенди, которые, независимо от кадия, были приглашены в суд. Если со стороны лиц, деливших наследство, не было возражений, то решение эфенди было таким же окончательным, как и решение кадия. Недовольные судом эфенди отправлялись к кадию, и тот рассматривал дело заново. Если кадий находил, что эфенди вынес правильное решение, то мог получить вознаграждение, уже отданное судившему эфенди, но только при условии, если на это соглашался сам эфенди. Если же кадий находил, что дело решено неправильно, то деньги получал сам. В том случае, если установленная плата уже была отдана эфенди, она отбиралась у него и передавалась кадию. Процент в пользу эфенди был такой же, как и в пользу кадия.
Неимущие люди общин, а также духовенство получали из заката столько, сколько им желали выделить члены общины.
В бассейне Самура в далеком прошлом происходил процесс переселения, вызванный внутренними и внешними причинами. В период этого переселения селение Ахты предоставляло свои услуги: брало переселенцев под свое покровительство и разрешало им, на определенных условиях, селиться на своей территории. Такая политика ахтынцев получила название системы коммендаций. Так, например, жители некоторых цахурских селений, подвергавшиеся частым нападениям хновцев, обратились за помощью в Ахты. Община разрешила им переселиться в Ахты с условием внесения налога (хардж) и бесплатного выполнения некоторых полевых работ. Квартал, в котором поселились цахуры, называется «Къулияр мягьле». Жители Гюнейской стороны Ахты производят это название от тюркского слова «къул» (раб), а сами кулиярцы связывают его со словом «къуьл» (пшеница).
Переселенцам ахтынцы разрешили поселиться на правом берегу Ахтычая, который еще не был занят под жилые дома, но принадлежал ахтынцам, жившим на левом берегу. Между ахтынцами и переселенцами был заключен договор, согласно которому последние занимали правый берег Ахтычая, но взамен должны были вносить ахтынцам ежегодную дань зерном и скотом. Договор был записан на камне, который строго охранялся ахтынцами. Однако со временем положение обитателей правого берега реки настолько укрепилось, что они сочли возможным отказаться от дани. Прежде всего жители правобережья решили уничтожить юридический документ – надпись на камне. Ночью они перебрались на левый берег реки, убили часового, охранявшего каменную плиту, и отбили молотком надпись о зависимом положении, причем во избежание шума при уничтожении надписи плита была покрыта войлоком. С уничтожением надписи жители правобережья прекратили уплату дани ахтынцам.
Община Ахты, владевшая большим количеством пастбищных и покосных земель, часто сдавала в аренду эти земли общинам, нуждавшимся в них, за определенную плату.
Структура союза и характер отношений внутри Ахтыпары имели много общего с Рутульским союзом. Это касается и взаимоотношений главного селения с зависимыми. В частности, если феодальная рента в феодальных владениях попадала в руки владетеля-феодала, то дань, взимаемая ахтынцами и рутульцами с зависимых селений, а также право пахты распространялись на широкий круг лиц. Это, в свою очередь, накладывало своеобразный отпечаток и на социальную борьбу зависимых общин с господством рутульского и ахтынского джамаатов. Последнее утверждение относится, в первую очередь, к Рутулу, ибо мы не располагаем данными о выступлениях селений Ахтыпары против общины Ахты.
Зависимые от Ахты и Рутула селения испытывали давление широкого круга лиц, т. е., по существу, сильных, крупных джамаатов Ахты и Рутула. Если феодала-владетеля можно было физически уничтожить и покончить с зависимостью от него, то в рассматриваемом случае покончить со своеобразным феодальным гнетом зависимым селениям было значительно сложнее. Сложность заключалась в том, что каждый джамаат зависимых сел в отдельности был слабее джамаата главного селения. Ф.Ф.Симонович в 1796 г. сообщал, что в Ахты было 600 дворов. В рапорте бакинского коменданта В.А.Репина от 1809 г. говорится, что в «городе» Ахты было «до 1000» дворов. По данным Ф.А.Шнитникова (1832 г.) и К.К.Краббе (1835 г.), селение Ахты насчитывало 800 семейств. Крупные общины Ахты и Рутула выступали фактически в роли коллективного феодала по отношению к зависимым селениям.
Подобное явление имело место в Джарской области, где аварские и цахурские общины были в положении «групповых феодальных сеньорий по отношению к попавшим в зависимость от них грузинским крестьянам».
Как отметил М.А.Агларов, тенденции к выделению и разная степень выделения центров «вольных обществ» были повсеместными, однако такое полное возвышение, какое имело Ахты над остальными селами союза, в Дагестане неизвестно.
Зависимые общины не имели возможности для объединенных выступлений за свою независимость, находясь под контролем «покровителей», ахтынский и рутульский джамааты при случае оказывали друг другу помощь, в том числе вооруженную, для подавления сопротивления зависимых от них селений. В этом отношении весьма показательна история борьбы селения Хрюг (Хуьруьг) с Рутулом. Одним из итогов этого противостояния стало расширение территории Ахтыпары.
Во время одного из столкновений между селениями вследствие отказа хрюгцев исполнять пахту в пользу жителей Рутула последние, будучи, очевидно, не в состоянии привести в покорность хрюгцев собственными силами, обратились за помощью к ахтынцам. Здесь необходимо отметить, что в случае военных действий общине Рутула обязаны были помогать все селения, входящие в Рутульский союз. В качестве вознаграждения за помощь Рутул обещал ахтынцам лесистый склон горы на правом берегу Самура, принадлежавший общине Хрюга и который был в то время границей между Ахтыпаринским и Рутульским союзами. Ахтынцы «охотно согласились помочь» не столько из-за предложенного рутульцами вознаграждения, сколько из-за желания наказать хрюгцев за отказ отбывать пахту Рутулу, ибо если бы это сошло хрюгцам безнаказанно, то могло бы послужить примером для ахтыпаринских селений, исполнявших пахту ахтынцам.
В результате столкновения, в ходе которого, несмотря на то, что перевес в силах был явно на стороне Рутула и Ахты, хрюгцы оказали упорное сопротивление (одних лишь ахтынцев погибло 12 человек), Хрюг был сожжен. Потери хрюгцев и рутульцев источники не сообщают.
По окончании военных действий ахтынцы стали тем более настаивать на вознаграждении, требуя возмещения за пролитую кровь. В этой ситуации рутульцы, принимая во внимание положение разоренных войной хрюгцев, «в участи которых принимали участие и все соседи», взамен обещанной ахтынцам горы, были вынуждены уступить им три селения Рутульского союза: Гогаз, Усур и Кака, «как ближайших соседей» Ахтыпары.
В «Описании Самурского округа» не сообщается, когда именно произошли эти события. Этот пробел восполняется данными хронографа Абд ал-Хайя:
«Произошло сражение между нами (хрюгцами. – З.З.) и Рутулом с его магалом и Ахты с его магалом в течение трех лет и убито из нас много людей. Они отрезали нашу дорогу со всех сторон и остальные пути, по которым к нам шли продукты (пропитание). Мы оказались в очень тяжелом положении, и не было никакого выхода из [состояния] нашего голода, и не было нам [никакой] помощи ни со стороны мусульман, ни со стороны амиров. Тогда мы отправились [в составе] двадцати мужчин, четырех женщин, с семью саванами на сход ахтынцев, и склонили мы лица свои перед сходом. После этого сговорились ахтынцы и рутульцы вместе со своими магалами и сожгли наше селение, и разрушили наши стены и сбили наш минарет, в субботу, в двадцать девятый день месяца сафар по году Пророка – мир над ним – в 1189 году». (Месяц сафар 1189 г. хиджры начался 3 апреля 1775 г.).
Об этих же событиях повествует арабоязычная надпись на камне, вмонтированном над входом в мечеть селения Хрюг: «Произошло сражение между нами (т. е. жителями Хрюга, с одной стороны) и рутульцами с их магалом и ахтынцами с их магалом (с другой стороны), продолжавшееся в течение трех лет. И погибло у нас много мужчин. Потом же они помирились с нами в дату Пророка, в 1190 году» (т. е. в 1776–1777 гг.).
Вскоре после этих событий и расширения Ахтыпаринского союза, с просьбой к ахтынцам о присоединении к Ахтыпаре обратились еще два селения Рутульского союза – Ялак и Луткун. Однако ахтынцы, «ссылаясь на то, что и без того уже приобрели три селения от рутульцев», отказали им в просьбе. Получив отказ, ялакцы и луткунцы вышли из состава Рутульского союза сельских общин, прибегнув к покровительству Казикумухского ханства.
Рост влияния ахтынского джамаата нашел отражение в том, что часто жителей всех самурских общинных союзов называли в Дагестане ахтынцами по аналогии с союзом Акуша – Дарго, население которого было известно как «акушинцы».
Периоды мирных отношений между различными самурскими общинами нередко сменялись фазами напряженности. В 1728 году И. Гербер отмечал добрососедство, сплоченность и взаимопомощь самурских общинных союзов: «Сии пять уездов крепко заедино стоят, и что одному учинится, то и другие так, как себе учинено почитают». Вместе с тем есть данные источников о конфликтах между различными самурскими общинами. В частности, сохранились сведения о столкновениях Ахтыпары с мискин-джинцами, которым обычно помогал Докузпаринский союз во главе с селением Джаба. Такие столкновения имели место в 1682, 1702–1703, 1708–1709, 1715, 1782–1783, 1803–1804 гг.
Есть свидетельства привлечения ахтынцами в ходе этой борьбы войск феодальных правителей Дагестана. В «Описании Самурского округа» говорится, что «во время одной из самых ожесточенных войн» ахтынцев с мискинджинцами и докузпаринцами первые обратились за помощью к Сурхай-хану Казикумухскому и Умма-хану Аварскому. «Война кончилась тем, что Мискинджи были сожжены дотла». Об этом событии, произошедшем в 1197 г. хиджры (1782–1783 гг.), сообщают также арабоязычные источники.
В свою очередь, феодальные правители также использовали военные силы самурских общинных союзов в своих военных предприятиях. В частности, в «Описании» сообщается, что казикумухские ханы «часто пользовались пособием самурцев в их войне с кубинскими и нухинскими ханами».
Столкновения ахтынцев происходили и с Алтыпаринским союзом сельских общин, главным селением которого был Микрах.
Вооруженные конфликты имели место также между Ахты и Рутулом. Письменные источники зафиксировали столкновения между ними с привлечением войск различных феодальных правителей в 1536–1537 (по другим данным, в 1540–1541 гг.), 1541–1542, 1542–1543 гг. Самое позднее столкновение между Ахты и Рутулом, известное нам, произошло в 1204 г. хиджры (1789–1790 гг.).
К.К. Краббе в 1835 г. сообщал о добрососедских отношениях Ахтыпаринского союза с Докузпарой, в то время как отношения с «Рутульским магалом» были напряженными.
Существуют данные арабоязычных письменных источников об эпидемиях чумы в Ахты, имевших место в 1688–1689 и 1730–1731 годах.
В 1812 г., после образования Кюринского ханства, самурские общинные союзы, в том числе Ахтыпара, вступили в подданство России, обязавшись платить подать баранами, однако подати вносились нерегулярно, о чем свидетельствуют российские документы. С целью заставить ахтыпаринцев платить подати к ним применялась такая мера, как задержание принадлежащих им стад, пасущихся в Закавказье.
Ахтыпара, как и другие самурские союзы, сохраняла фактическую независимость вплоть до 1839 г. Более того, жители Самурской долины приняли самое активное участие в известном Кубинском восстании 1837 г. Одним из главных предводителей горцев самурского региона был «Шейх Мулла Ахтынский».
В 1839 г. в Самурскую долину были двинуты крупные силы царских войск под командованием генерала Головнина. После кровопролитного сражения в Аджиахурской теснине сопротивление горцев было подавлено. Русские войска вошли в Ахты и здесь была заложена крепость. Ахтыпара, как и другие самурские земли, была поставлена под контроль царской администрации.
Литература
1. Агаширинова С.С. Материальная культура лезгин. XIX – нач. XX вв. М., 1978.
2. Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII – нач. XIX вв. М., 1988.
3. Алкадари Г.Э. Асари Дагестан. Махачкала, 1994.
4. Баркуев К., Ахмедов М.-К., Шихсаидов А.Р. Исторические сведения о Дагестане из арабских рукописей // УЗ ИИЯЛ. Махачкала, 1963. Т. XI.
5. Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов (XVIII – первой пол. XIX вв.). М., 1967.
6. Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20–50 гг. XIX в. // Сб. док. Махачкала, 1959.
7. История, география и этнография Дагестана. XVIII–XIX вв. // Архивные материалы под ред. М.О. Косвена и Х.-М. Хашаева. М., 1958.
8. Кобищанов Ю.М. Полюдье в истории Дагестана (к постановке вопроса) // Государство и государственные учреждения в дореволюционном Дагестане. Махачкала, 1989.
9. Магомедов А.Р. Народности Дагестана. Махачкала, 1990.
10. Маршаев Р.Г. К вопросу о социальном строе Ахтыпаринского «вольного» общества в XVIII – нач. XIX вв. // УЗ ИИЯЛ. Махачкала, 1957. Т. 3.
11. Советов П.В. Исследования по истории феодализма в Молдавии. Кишинев, 1972. Т. 1.
12. Хашаев Х.М. Общественный строй Дагестана в XIX в. М., 1961.
13. Шихсаидов А.Р. Эпиграфические памятники Дагестана X–XVII вв. как исторический источник. М., 1984.
14. Эпиграфические памятники Северного Кавказа на арабском, персидском и турецком языках. Ч. I. Надписи Х-XVII вв. / Тексты, переводы, комментарии и приложения Л.И.Лаврова. М., 1966.
