Пока я шлепала босыми ногами по холодному дворцовому полу, я старательно смотрела прямо перед собой и поплотнее поддерживала одеяло. Хотя я, конечно, вполне могла себе позволить повторить подвиг известной в моем мире леди Годивы, но, во-первых, у меня не было таких принципиальных вопросов, как у нее, а во-вторых, не было лошади. Вместо лошади вполне мог быть и Чувак, но все равно как-то не грело.

Я плохо понимала, что мне теперь делать: оставаться во дворце не имеет смысла: нормально работать здесь я не смогу, личная жизнь моя твердолоба настолько, что думает исключительно о своей мордашке, а закончить хотя бы работу по медицине надо.

Так что в своей комнате я оделась, смыла злые слезы и села медитировать. Примерно через час я успокоилась достаточно для того, чтобы используя «откатившуюся» способность к созиданию созидать сто восемьдесят схем, из которых пятьдесят предстоит размножить.

Люди, реввы, оревы и мекорны — столько всего пришлось детально вспомнить и точно воспроизвести, что когда я закончила гордость моя довольно почесывалась.

В последние дни меня не покидало подозрение, что мои знания скоро начнут истираться из памяти, так что я старательно медитировала по три-четыре часа в день, чтобы удержать все при себе подольше.

По ощущениям меня должно было хватить примерно на треть от уже сделанного, так что я задумалась. Правда задумалась ненадолго: самое ценное, что есть в моей голове — это знания о магии. Я, припомнив правила создания магических гримуаров, взяла какую-то незамысловатую книжечку из старой жизни и воплотила ее здесь. Затем следовало определить что и как в нем должно располагаться и собственно начать выкачивать знания из своей головы. Похоже на систему перекладывания файлов из компьютера на флешку.

В итоге у меня получилась большая книга (формат А4) с полностью белой обложкой и рыжим корешком. На настоящем этапе ее надо оставить в покое ровно на сутки и потом смотреть, что получилось. Гипотетически, все мои знания о местной магии должны были остаться в ней, так что даже если я позабуду все на свете, они со мной останутся.

Кропотливая работа отвлекла меня от безрадостных мыслей и заняла большую часть дня. За окном стояли густые сумерки, а в дверь ко мне скреблись. Судя по некоторой отчаянности в звуке, уже давно. Я поднялась с пола, завернула свой гримуар в шелковую тряпицу, найденную тут же и, по-видимому, бывшей палантином, и убрала ее в сумку Чувака, которую я наотрез отказалась, где бы то ни было, оставлять.

За дверью стояли мои писари, Леваль и еще три молодых человека и две девушки (художники, видимо).

— Что вы хотели? — Мрачно вопросила я.

— Добрый вечер, госпожа. — Осторожно поздоровался Леваль. — Мы принесли ужин.

И одна из девушек встала так, чтобы я увидела огромный поднос. Я молча посторонилась, пропуская всю делегацию к себе.

— А еще мы слышали о вашей размолвке с его величеством. — Не менее осторожно продолжил лекарь, пока я изучала содержимое подноса.

— И что же вы слышали?

— Что его величество — идиот. — Со смешком сообщил мне один из писарей.

Меня такой подход несколько развеселил.

— Леваль, я подготовила для вас схемы. — Отвлекла я от беседы лекаря, махнув рукой в сторону так и не обжитого кабинета, куда я сгрузила все схемы перед тем как приступить к гримуару.

Он не шелохнулся.

— Хелена, вы можете использовать мой дом в любое время, — крайне серьезно сообщил он.

Я понимаю его мотивы — он уже разогнался в получении новых знаний и совершенно не хочет отказываться от кормушки в моем лице. Да я и сама не хотела от этого отказываться, так что, не успев толком обдумать перспективы такого соглашения, я согласилась:

— Это прекрасный выход на ближайшее время.

— Тогда я прикажу подать экипаж.

Я начала собирать свои пожитки, оказалось их не много. Как только я закончила и снарядила поклажей Чувака, в дверь снова поскреблись. Мальчишка-служка сообщил, что меня ожидают внизу.

Экипаж был небольшой, но ухоженный, а я была уставшая и голодная — поесть я так и не успела, поднос остался в комнате.

Дорога до дома Леваля заняла минут сорок, наверное. Я успела насладиться ароматом города, который хоть и ослаб за эти месяцы, но не пропал окончательно.

В доме меня встретил сам хозяин и дородная женщина — видимо местная управляющая. Нас ждал ужин и ни к чему не обязывающая беседа, из которой я заключила, что он безмерно рад, что я не отказалась от своей затем, что схемы прибудут пару часов спустя, а я могу занять любую комнату на выбор, кроме его комнаты, и, наконец, что завтра утром прибудет вся компашка, чтобы продолжать наше безнадежное дело.

События последних полутора суток промелькнули передо мной с ужасающей скоростью. Запомнился мне безотчетный страх за Неора, всепоглощающая радость от того, что он жив и от того, что Леваль играючи справился с его состоянием за ничтожно малое время. Еще в меня засел червяк обиды (большой такой), который не давал мне расслабиться.

— Если бы не ваша наука, мне никогда бы не справиться. — Вдруг сказал Леваль, когда мы уже поужинали и просто сидели в большой гостиной у камина. — То заклятие, что я применил, обычно, применяется для всего тела, то есть съедает прорву сил. Обычно лекаря не хватает на все тело, оно становится просто магическим толчком к выздоровлению. Но, если знать особенности строения тела, — тут я усмехнулась: «Знает он», — можно его конкретизировать. В нашем случае тоже сил ушла прорва, но зато и эффект был — сами видели.

Я уже вспомнила то заклинание, о котором говорил Леваль. Его применяли только в критических ситуациях: часто лекарь просто ложился рядом со своим пациентом умирать из-за магического истощения. В этом мире магия протекала далеко не во всех, но те, кто был наделен способностью ее использовать, не могли без нее жить. Это как кровь или необходимость дышать. Так что для серьезно провинившихся магов было одно наказание: их сажали в комнату, не пропускающую магию извне и они умирали сами. Самым долгим виновным в истории был Вероент Диарвак — он двадцать лет просидел, не истратив и крупицы в полном одиночестве, а потом просто применил очищающее заклинание. И умер. В чистоте.

Значит, можно считать, что моими руками был совершен прорыв в местном лекарском искусстве.

— Спасибо, Леваль. — Только и нашла сказать я.

— Вы действительно врали его величеству? — Задумчиво поинтересовался он, как бы между делом.

— Нет. — Примерно тем же тоном ответила я. — Плевать мне на его шрамы. Жить-то мне с ним самим, а не с его лицом.

Леваль, все так же задумчиво, кивнул.

— Доброй ночи, Хелена. — И удалился.

Я тоже не стала засиживаться и совсем скоро уже засыпала в обнимку с моей огромной пушистой милотой.

Утро встретило меня запахом выпечки и настойчивым желанием кого-нибудь ударить. ПМС, чтоб его, начался. Значит надо озадачиться средствами личной гигиены. Вата, завернутая в тряпочку с хитрой системой креплений к белью — не фонтан, конечно, но лучше, чем оставлять кровавые следы. Когда меня в первый раз в этом мире осенило, что женский жизненный цикл тут такой же точно, как и в родном мире, я испытывала смешанные чувства. А через час рыдала по этому поводу. А еще через час испытывала детский восторг по нему же. Чувак в эти пять дней в месяц старался меня особо не тыркать, но честно подставлял меховой бок, чтобы я поплакала, и продолжал со мной спать, одалживая свой хвост в качестве грелки.

Вниз я спустилась ведомая запахом выпечки и довольно-таки радостная. Свежие сдобы с яблоком были для меня амброзией в тот момент, так что я всухомятку уничтожила шесть штук под изумленным взглядом экономки. Потом меня нашел Леваль и мы, прихватив поднос с еще десятью булками, удалились.

В течение дня мы мучили кровеносную систему, и успели сделать намного больше, чем успели бы во дворце. В основном потому, что нас никто не беспокоил. Такими темпами мы к концу месяца анатомию закончим.

А вечером я распаковала гримуар. Он был весь исписан моим мелким убористым почерком по-русски, четко структурирован и, кажется, бесконечен. Я все листала и листала страницы, а они все не заканчивались. Довольная выполненной работой, я завалилась спать, накрутив себе десяток «прокладок» и тампонов.

Утро встретило меня кровью на ногах и отвратным настроением. Работать не хотелось. Хотелось есть и сдохнуть, но я сходила в душ и почувствовала себя чуть лучше. В течение дня, пока я рассказывала о кровеносной системе, чувствовала я себя на редкость глупо.

Вся неделя прошла в таком ключе, и когда я перестала быть опасной для общества, мы уже были на середине мозга. То есть приступили к нервной системе.

Картина мира и покоя царила в небольшом зале, где мы работали: я диктую анатомию мозга, подбираясь к нервам. Писари делают свое дело, уже привычные к терминологии и скорости. Леваль слушает с открытым ртом и смотрит на схему. Художники копируют схемы, которые не крутит в руках Леваль.

И именно эту идиллическую сценку застал Неор, бесшумно вошедший к нам. Он какое-то, достаточно длительное, время смотрел на нас и слушал меня. Когда я его заметила, он двинулся ко мне, не отрывая от меня взгляда. Все еще обиженная я, не сводила с него настороженного взгляда. Он подошел вплотную и с минуту вглядывался в мое лицо, ища признаки подвоха.

— Я не стал тебе противен? — Наконец, спросил он.

Ответом прозвучала звонкая пощечина и моя истерика. Я плакала, кричала на него, на остальных (которые умиленно за этим наблюдали), пыталась его стукнуть и еще громче плакала. Наконец, меня сгребли в охапку и я спрятала лицо на его широкой груди, все еще всхлипывая и продолжая бурчать.

В голове шевельнулась мысль, что такое поведение — самое избитое клише из всех, но она меня волновала весьма… ммм… никак. Он все еще обнимал меня, а я пряталась, не знаю, остался ли кто-то в зале.

— Ты идиот, — наконец, смогла внятно сказать я.

— Я — идиот. — Согласился Неор, нахально улыбаясь. — Ты все еще согласна выйти за меня?

— Не в такой разрухе, я же говорила. — Я все-таки поняла голову.

— Разруху исправим. — Весело пообещали мне. — Пока тебя не было, я много сделал со злости. Все партнеры приняли мои условия безоговорочно.

— Это хорошо.

— Как твои успехи?

— Ну, мы скоро закончим с анатомией. — Ответом мне был непонимающий взгляд. — Это самое начало. И только по одной расе. В лучшем случае, нам еще года два разбираться с этим.

Неор призадумался, пожевал какую-то мысль, но озвучивать ее пока не стал.

— Я пока не буду возвращаться во дворец. — Сообщила я ему важную новость. — Тут работается существенно быстрее.

— Да, я так и понял. — Неор явно не был доволен, но, воспитанный в долге, все понимал. — Смотрю ты тоже продвинулась. — Он уважительно посмотрел на схемы.

— Ты не видел главного. — Туманно сообщила я ему.

Я взяла его за руку и через боковую дверь повела жениха в свою комнату. Там я извлекла из шелкового плена гримуар и с гордостью продемонстрировала удивленному ревву. Он благоговейно принял его из моих рук и осторожно открыл. Полистал немного, узнал мой почерк и поднял на меня взгляд.

— Этот шифр известен только мне. После того, как мы поженимся я дам тебе коды для расшифровки. — Сообщила безмерно гордая собой я.

Книга была мне возвёрнута и спрятана обратно. Неор взял мои руки в свои и я оказалась в темном плену его глаз. Я была счастлива снова видеть его рядом. Все время, что мы провели порознь, браслеты исправно передавали мне его настроение: на первых порах злость, которая внезапно сменилась смятением, потом чувством вины и нарастающей решимостью. Он, наверное, тоже чувствовал мое настроение: злость и обида, все время.

— Прости меня. — Прошептал он куда-то мне в волосы.

Мне этого было недостаточно, в конце концов, он решил, что такие мелочи как шрамы способны изменить мое отношение к нему. Но для начала я решила принять эти извинения и посмотреть что будет. Еще на той неделе решила.

— Я зла на тебя. — Доверительно сообщила я. Неор уже набрал воздуха, чтобы ответить, но я жестами остановила его. — Ты во мне усомнился. Так не пойдет. Наш брак должен быть основан на доверии. Я живу с тобой и твоим поганым недоверчивым характером, а не со шрамами на любых частях тела. — На меня смотрели огромные темные глаза, полные удивления и недоверия. — В следующий раз, когда ты так себя поведешь, я уйду и уже не вернусь. Ты меня услышал?

Неор долго молчал, обдумывая и переваривая мои слова. Наконец он неуверенно кивнул. Потом кивнул увереннее, и весело ответил вслух:

— Надо работать над собой.

— Надо. — Согласилась я.

— Надо работать. — Пришлось прервать наш чудный момент.

— Надо. — Со вздохом согласился Аккорид.