Меньше часа назад я вышел через "кишку" из чартерного "семьсот тридцать седьмого" и спустился в зал получения багажа Домодедовского аэропорта. Слава богу, мой чемодан выехал достаточно быстро и, схватив его, я рванул мимо настырных таксистов к своему "огнетушителю".
Мельком глянув на колеса и закинув чемодан в багажник, я поехал в сторону Востряково. Домой я не торопился, отец еще неделю точно будет сидеть в Тюра-Таме, а мама позавчера улетела на симпозиум в Новосибирск, так что планы на вечер у меня наполеоновские…
Заскочив по дороге на оказавшуюся незанятой мойку и в салон сотовой связи, где купил себе телефон, правда — попроще стыренного, и, восстановив номер, я отзвонился родителям, доложив, что "жив, здоров, не ранен, не убит", и поехал в сторону Михнево.
Колеса "Витары" с мягким гулом приближали меня к Саше. Я и представить себе не мог, что так соскучусь по ней всего за двенадцать дней в этой долбаной Хургаде.
Первым побуждением было "тапку в пол", но представший меньше чем через километр пейзаж из скомканной "бэхи", выставки экстренных служб и прикрытого простыней организма, резко вдохновил на соблюдение скоростного режима.
Через несколько километров меня осенило, что, когда Саша давала мне телефон брата, она записала его на обороте чека ибо у меня сел аккумулятор, а я, забив его потом себе в телефон, сунул чек в пепельницу, где он и должен находиться!
Съехав на обочину, я вытряхнул пепельницу на правое сиденье, где среди оберток от конфет, жвачки и заправочных чеков я нашел искомое, а через минуту услышал голос Валеры: "Алло, извините, пожалуйста, я сейчас занят, перезвоню, как только освобожусь".
Меня насторожил его напряженный голос, и показалось, что рядом с ним находится кто-то, кому нежелательно знать, что это именно я звоню.
Въехав в Михнево, я купил в знакомом цветочном магазине букет роз и покатил к Сашиному дому.
Дверь в квартиру открыл Леша и, взяв у меня букет, кивком предложил пройти в комнату.
Когда я вошел, мое сердце захолонуло от предчувствия беды. Если Валера и Владимир Олегович выглядели мрачными и утомленными, со щетиной на лицах, то на Марину Алексеевну было страшно смотреть.
— Где Саша?! Что с ней?! — я уже понимал, что случилось что-то страшное…
Владимир Олегович указал мне рукой на диван, где сидела Сашина мама, и, когда я сел рядом, сказал:
— Слушай…