Ее Высочество Виктория Ингрид Алиса Дезире, Ее Высочество Мадлен Терезия Амелия Йозефина, Его Высочество Карл Филипп Эдмунд Бертиль, Его Величество Карл XVI Густав, Ее Величество Сильвия и Владимир Владимирович Путин. Королевская семья Швеции и президент России — это главные герои финской бульварной прессы. Первые полосы здешних вечерних газет выставляют как рекламу в продовольственных магазинах у кассы. Пока стоите в очереди — можно рассмотреть.
Шведы, особенно молодые принцессы, в тиарах ли, в простой ли одежде, сияют улыбками, рядом с ними супруги и юное поколение. Владимир Путин строг, если не сказать устрашающ, и всегда одинок. Мелькнут финские политики, или какой подозреваемый в преступлении с размытым лицом — и снова на первых полосах то Швеция, то Россия, то Швеция, то Россия.
Давно прошли шестьсот лет шведского владения этой территорией, и 108 лет российского тоже закончились. Но первый визит новый премьер-министр обычно наносит в Стокгольм, а особые отношения с Москвой финны привыкли подчеркивать при каждом обсуждении темы «ЕС и Россия». Готовясь отпраздновать первый век своей независимости, Финляндия по-прежнему остается между двумя важными соседями, и дня не проходит, чтобы финны не оглянулись то на Запад, то на Восток.
«Я писала кандидатскую в Париже и после долгого перерыва возвращалась в Финляндию. Добиралась через Стокгольм. Я приехала туда, смотрю и думаю — ну надо же, все как в Финляндии! После Франции в Швеции чувствуешь себя как дома», — рассказывает мне жена о впечатлениях своей юности. Когда мы всей семьей базировались в Москве, примерно так же она воскликнула в «Икее»: «Ну всё как у нас!» Все «икеешные» магазины похожи между собой, но кто бывал в Швеции, согласится и с тем, что эта сеть немного воссоздает дух Швеции — удобной организацией пространства, практичностью, да теми же тефтельками в кафе. Так вот у финнов тефтельки — это тоже часть ежедневного меню. И шведский шоколад Marabou во всех магазинах лежит рядом с финским Fazer. И финский дизайн недалеко ушел от шведского минимализма.
Стокгольм называет себя «столицей Скандинавии», и финны смотрят на Швецию как провинциалы на столичных жителей, как младший брат на старшего. «Это как отношение Шотландии к Англии, — смеясь, признает шотландец Крейг Хьюстон. — Шотландцы англичан недолюбливают. А англичанам все равно».
Швеция, Финляндия, а еще Норвегия, Дания и Исландия. 26 миллионов жителей Северной Европы со стороны кажутся очень похожими. Это все страны «разных прочих шведов» — социалистические, блондинистые, дорогие, сильно пьющие — какие там еще стереотипы? Это страны «скандинавской модели» — с развитой социальной защитой, прозрачностью, высокими налогами, низкой коррупцией. Уже в пятидесятые годы прошлого века они создали единый рынок рабочей силы и территорию без виз. Они часто держатся вместе в мировой политике. В объединенной Германии в девяностые годы нужно было заново организовывать диппредставительства, и здания посольств пяти стран построили одним комплексом, который так и называется — «Северные посольства».
Но и у североевропейцев есть стереотипы друг о друге. Норвежцы — слишком богатые, к ним все на заработки ездят, а еще у них смешной выговор. Датчане — самые расслабленные, «скандинавские итальянцы», у них модное кино и кухня, но проиграли шведам лидерство. Шведы чересчур следуют правилам и немного зазнайки. А финны — народ без претензий где-то на отшибе. Про исландцев вообще забывают. Это я читаю скандинавскую прессу, где местных жителей спрашивают про соседей.
Снимаем в Дании. Пока оператор настраивает камеру, датчанин рассказывает: «У нас компания работает по всей Северной Европе. Встречаются на совещании датчане и шведы — мы говорим почти на одном языке, друг друга понимаем. С норвежцем сложнее, но и тот нас поймет. А потом появляются финны», — хохочет бизнесмен. Финский действительно из совершенно другой языковой группы, ничего общего.
Снимаем в Норвегии. Человек рассказывает о том, как у них в стране устроены дела в определенной области, потом добавляет:
— Да так во всей Северной Европе. Вот в Швеции… — и сыплет подробностями про Швецию.
— А в других странах? — уточняю я.
— Да, и в Дании так же, — человек рассказывает о датском опыте.
— А в Финляндии?
— Ну да, там тоже, — и иссяк.
Для скандинавов финны немного «парни не из нашего двора». Ботнический залив отделяет большую часть Финляндии от Скандинавского полуострова. Копенгаген, Стокгольм и Осло рекламируют себя как пункты одного железнодорожного маршрута, а до Хельсинки добираться только морем или самолетом (да и колея у них другая, русская).
У скандинавов есть монархии, а у финнов нет. Скандинавы оставили себе свои кроны, а финны перешли на евро. Финны, конечно, вместе с Северной Европой — но они немножко другие.
Сами финны это чувствуют, но ведь с языком и географией ничего не поделаешь. А во многих других вещах финны не стесняются копировать шведов, если видят, что что-то хорошо работает. Как шутит один мой знакомый, «увидел что-то в Швеции — через несколько лет жди того же в Финляндии».
Да, такая установка — догнать и перегнать. Не отчаиваться, а доказать, что они не хуже всей Северной Европы, а особенно не хуже Швеции — самой населенной и самой влиятельной страны региона, к тому же их бывшей метрополии. Развивая государство по примеру соседей, финны хотят сделать свою «шведскую модель» лучше, чем у самих шведов.
Вся жизнь с оглядкой на Стокгольм. Национальные финские новости легко могут начинаться с фразы вроде «Уровень подоходного налога в Финляндии превышает уровень налога в Швеции». Почему Швеции, зачем именно со Швецией сравнивать — никто не спрашивает, всем и так понятно. Это напоминает наше давнее «соревнование» с американцами, только финны в самом деле догоняют и порой перегоняют Швецию — не военными расходами, а качеством образования и медицины.
В середине нулевых мы с коллегами обсуждали для одного журнала материал о производителях мобильных телефонов и придумали картинку к статье: мобильник Nokia сражается на шпагах с мобильником Ericsson. Компания Nokia тогда победила, и казалось, победа над шведскими конкурентами им даже важнее, чем триумф на мировом рынке.
«Здесь всё какое-то новенькое, выглядит новеньким, — это новый финский гражданин Игорь Ким объясняет мне разницу между странами. — В Швеции — потерто, кто-нибудь расписал уже, что-то там разбил, фанерой где-то заделано. А здесь всё выглядит новеньким. Есть такое ощущение. Хотя вроде бы одинаковые страны. В Швеции намного больше мигрантов, чем в Финляндии. Может быть, поэтому?»
Швеция больше, чем сосед и соперник. Финляндия начиналась как страна, где говорят по-шведски, это был язык национальной элиты в XIX веке. Финский гимн написан на шведском, а потом переведен. Так же написана классика местной литературы — произведения Рунеберга, Топелиуса и сказки про Муми-троллей. Представьте, что Пушкин, Гоголь и Эдуард Успенский писали бы по-французски — и мы бы знали «Онегина», «Шинель» и Чебурашку с Крокодилом Геной в переводах на русский.
Шведоговорящих граждан Финляндии в стране только 5 %, но шведский — второй государственный язык страны. Каждый взрослый финн хуже или лучше говорит по-шведски. Но когда встречаются финн и швед, думаете, логично им заговорить по-шведски? Я несколько раз наблюдал, как финны в таких ситуациях переходили на английский. Вроде как нейтральная территория.
И все же шведский — это часть национального кода финна, его не вычеркнешь. Уж настолько эти языки разные, но даже в самом финском языке есть шведский след: отдельная буква, напоминающая о Швеции. Она называется «шведская о» и выглядит как «а» с маленьким кружочком наверху (а).
Есть одно место в Финляндии, где не говорят по-фински: на финских Аландских островах язык исключительно шведский. Островитяне особенно близки к Швеции, и право не учить финский было одним из условий сохранения островов в составе Финляндии. Да, почти век назад перед Финляндией вставала угроза сепаратизма и опасность военного конфликта с западным соседом. Но проблему смогли решить спокойно, в нордическом стиле.
В 2010 году мы снимали сюжет на Аландских островах, после съемки тамошний губернатор Петер Линдбек повел нас в здание парламента. Прошлись по коридорам, посмотрели зал заседаний. В фойе вдоль стены, от пола до потолка, стоят пять панно с картинами из жизни островов на протяжении столетий. Вот период Шведской империи, сражения рыцарей, вот лодка в море, а вот независимая Финляндия и обсуждение особого статуса Аландов…
— Постойте, — сказали мы. — А 108 лет Российской империи?
— Нда, — задумался губернатор. — Удивительно.
Через год русский след там все-таки появился. В 2011 году Санкт-Петербург подарил жителям островов бронзовый памятник российской императрице Марии Александровне работы Андрея Ковальчука. Столицу Аландских островов Мариехамн основали в середине «российского периода» в 1861 году и у города как раз был 150-летний юбилей. Больше того, в честь Марии Александровны, жены императора Александра И, городу дали это имя (Mariehamn по-шведски — «гавань Марии»).
Отношение к тем 108 годам, да и к сегодняшней России было бы во всей Финляндии совершенно другим, если бы не Вторая Мировая война. Мы дважды тогда воевали с финнами (в 1939–1940 и в 1941–1944 годах), причем СССР за нападение на Финляндию исключили из Лиги Наций как агрессора. Это для нас советско-финская война «незнаменитая», а для финнов — самая знаменитая, главная война за свою независимость.
Войдите в любой книжный, без труда найдете свежие исследования на эту тему. Россия напала на соседа — это воспоминание затмевает многое другое и не забывается, ровно как мы помним о 22 июня, как бы ни развивались дружеские отношения с Германией. Только мы в конце концов Германию победили, а чтобы понять чувства финнов, представьте, что СССР по итогам Второй Мировой остался непокоренным, но отдал немцам самые плодородные земли и выход к морю — скажем, Украину, Кубань и Кавказ. Я не про то, что нужно пересматривать итоги войны, просто представьте.
Финны лишились тогда 10 % своей территории, в том числе Карельского перешейка и выхода к Северному Ледовитому океану. До войны Финляндия на карте была похожа на человека с двумя поднятыми руками, а теперь рука только одна. Этот образ тут временами обыгрывают: девушка с одной рукой.
В советское время финны не раз пытались обговорить условия возврата территорий, но никогда не делали это публично. В стране и сейчас есть организации, призывающие к «возврату Карелии», но влияния они не имеют. Финны реалисты.
В 2002 году после свадебного банкета в Хельсинки мы с женой отправились в отель Torni — там для нас был заказан «номер для новобрачных». И вот мы подъезжаем на машине, подходим ко входу в гостиницу — и я замечаю у дверей мемориальную табличку с надписью о том, что здесь с 1944 до 1947 г. размещалась Союзная контрольная комиссия под руководством генерал-полковника Жданова. Вот так неожиданно можно столкнуться со следами войны и особых отношений с СССР.
Потом проходил как-то мимо отеля, смотрю — сняли табличку.
«Я не люблю Россию» — такое не услышишь в Финляндии от взрослых, но в нескольких ситуациях мне дети передавали, что так выражались их ровесники пяти, шести, восьми лет. Вот уж не знаю, какое подсознание всплывает в этих фразах и какие новости или взрослые разговоры так влияют на этих детей. С другой стороны, разве невозможно представить, чтобы у нас маленький ребенок сказал: «Я не люблю Америку»? У нас и взрослые так выражаются.
Есть такое финское слово «рюсся». Нам оно ни о чем не говорит и никаких чувств не задевает, а финны считают его оскорбительным прозвищем русских. В XIX веке слово это звучало нейтрально, а в XX приобрело презрительный смысл (примерно как менялся в русском языке оттенок слова «жид»). Я его ни разу не слышал, а сына однажды какой-то мальчишка в школе так назвал — но сын мне и рассказывать не стал, и не задело его это именно потому, что одноклассник того не стоил, да и из школы той мы в конце года ушли.
— А кому-то еще на национальность указывали? — спросил я сына потом, когда мы разговорились об этом.
— Да, бывало. Шведоязычным.
Вот они, те самые два соседа, две империи.
Это все-таки отличает финнов. Указывать человеку на его национальность в Европе случается, но это не норма. Ради интереса я поговорил об этом со своими коллегами — насколько такая ситуация возможна в других странах? Асет Вацуева живет с семьей под Лондоном — у нее в британской школе учатся оба сына. Она ответила так: «Этот вопрос у нас не вставал вообще никогда. Сейчас мы в деревне живем, тут все англичане, все местные, только мы из России. Но никого это не волнует совершенно! Иногда, знаешь, в культурном контексте возникает: „А приготовьте какое-нибудь национальное блюдо“ или еще что-нибудь».
Задаю тот же вопрос — бывали ли неприятные ситуации, связанные с национальностью, — Сергею Сумленному, коллеге, семья которого живет в Берлине. «Никогда не было ни намека на дискриминацию, — подчеркивает он. — При том что, конечно, и имена говорят о русском происхождении, да и между собой мы говорим по-русски.
Единственный раз вспомнили, когда в школе был праздник и ученики приветствовали со сцены гостей на разных языках: греческом, китайском и так далее, — и мой Иван, соответственно, на русском. Я регулярно думаю о том, как чувствовал бы себя в московской школе мальчик по имени Фриц».
Думаю, плохо бы себя чувствовал. Поэтому нам проще понять финнов. В этом и нам, и им, как говорится, есть над чем работать.
В самом начале нулевых, когда я впервые стал общаться с финнами, казалось, что временами они относятся к России так же, как русские иногда к Средней Азии: нечто далеко на востоке, зачем туда ехать, там беспорядок, бедность и война… Как к нам приезжают гастарбайтеры, так к финнам — «тушканчики».
Мы не раз снимали жителей приграничных российских городов, которые отправлялись к финнам на закупку подержанной бытовой техники. Они загружали все эти холодильники и прочие бытовые товары к себе в багажники и везли на перепродажу в Россию. Такой груз таможня ограничивала 50 килограммами на человека, то есть на тушу, отсюда и прозвище.
«Россия бедная, россиянам надо помочь» — такое отношение тоже было. До 2011 года финны привозили нам гуманитарную помощь. Потом у нас усложнили таможенные правила и благотворители признались, что не смогут продолжать доставку. «На российской таможне говорят, что в России нет бедности, поэтому россиянам помощь не нужна», — рассказывали представители этих организаций. Но это же 2011 год, уже был и закончился пик продаж недвижимости российским клиентам, уже расширили специально для русских туристов торговые центры…
Россия — страна одновременно и ожидающих гуманитарной помощи, и экономных «тушканчиков», и покупателей дорогой недвижимости. Это одновременно и бедность, и богатство (к тому же в Россию финский бизнес вложил миллиарды евро и зарабатывает прилично). Восточный сосед — это сочетание несочетаемого, это максимализм и игра по особым правилам.
Когда некоторые финны говорили мне, что они очень любят Россию — любят они ее в том числе и за это, за невозможное для Финляндии разнообразие, за сложность и непредсказуемость.
Любимый вопрос моего коллеги и друга Лени Парфенова — «Почему Россия не Финляндия?» — всякий раз задают себе туристы, пересекая российско-финскую границу. На эту тему в Финляндии написана (и переведена на русский) увлекательная книга, да и каждый спешит предложить свой ответ, видя схожесть климата и географических условий на значительной части нашей страны. И если мы чаще замечаем их внешние отличия от нас — характер, традиции, монотонность, — то финнам бросаются в глаза до сих пор кричащие различия в государственном устройстве Финляндии и России. Не наши представления о правах женщин, детей или меньшинств, не еда, не алкоголь, не дороги, не дураки (здесь своих хватает), а именно наше государство непривычно финнам. Для них экзотично то, как российское государство понимает свободу и равенство, разделение властей, политическую конкуренцию и выборы, прозрачность и подотчетность деятельности чиновников, и — самое наглядное — им непонятно отношение российского государства к гражданам, своим и чужим.
Но книга все-таки про наш взгляд на них, а не про их взгляд на нас, поэтому скажу о другом. Как государство Россия напоминает финнам о прошлом. Об их прошлом. Полвека назад политики, политологи, журналисты в Западной Европе стали употреблять термин «финляндизация». Это означало «становиться похожими на Финляндию», когда слабая страна, сохраняя независимость, подчиняется более сильной. Почему я это вспоминаю? Потому что разговор о России здесь до сих пор вести непросто, десятилетия подчиненных отношений еще не забыты.
Финны и сегодня не научились говорить о России легко и свободно. Я не раз просил здесь комментарии на камеру: о российском туризме — пожалуйста, о пересечении границ — хорошо, об иммиграции — да сколько угодно. Но как только тема становится чувствительной, «нехорошей», публичные персоны и организации предпочитают отмалчиваться. «Хоть кто бы пикнул-прокомментил. Все, как черепахи, втянули свои головы — мы ничо не знаем…» — соглашается в дискуссии на Фейсбуке коллега Игорь Ким. Диагноз он формулирует парадоксально: «Закрытость демократического финского общества». Я бы добавил: закрытость не во всем, а именно в чувствительных темах, касающихся России.
Финская газета «Хельсингин саномат» регулярно проводит опросы на тему: «Следует ли опасаться России?» В 2010 году так считали 21 % финнов, в 2014 году — 42 %. Политики по привычке смягчают такие новости. Время от времени выступает то один, то другой министр с непременным комментарием: на данный момент Россия не представляет для нас военной угрозы. Может быть, нам вступить в НАТО? — задаются вопросом некоторые избиратели и политические партии. Нет, большинство стабильно против, предпочитают нейтралитет.
Но всеобщий призыв по-прежнему закреплен в Конституции и вряд ли потенциальным врагом видят Швецию. Вообще Финляндия одна из немногих стран Европы, где военный — это не какая-то редкая романтическая профессия. «Ну какой ты мужик, если не служил!» — как и в России, можно услышать от финнов.
Юношей призывают (на 6, 9 или 12 месяцев) начиная с 18 лет, начало службы можно сдвинуть из-за учебы или работы. Если не согласен ни на военную, ни на альтернативную службу — отбываешь те же шесть месяцев в тюрьме.
В разговорах с финнами я не раз замечал важную особенность имиджа финской армии: современная воинская служба — это и возможность завязать новые контакты, которые пригодятся в будущем. Армия — еще одна социальная сеть.
А что касается отношений с Россией, именно 2014 год стал переломным. В противостоянии Евросоюза и России Финляндия не стала придерживаться нейтралитета, как случалось в советские времена, а целиком и полностью встала на сторону Европы. Финский премьер Александр Стубб рассуждал на важную для Финляндии тему «соседей» и сформулировал он так: «Соседи немного похожи на родственников. Их не выбирают. Это можно назвать и „браком по договоренности“ — ведь здесь нельзя развестись. Вы остаетесь вместе и в болезни, и в здравии, каким бы сложным ни был совместный путь. К сожалению, никто не гарантирует счастливый брак. Как раз поэтому обе стороны должны хотеть работать в одном направлении. К сожалению, этого нельзя сказать сейчас о наших отношениях с Россией».
Не всегда предугадаешь, к чему приведет та или иная геополитика. Когда-то благодаря вассалу Финляндии Советский Союз присоединился к мировому олимпийскому движению: в самом начале холодной войны советским спортсменам не разрешили бы ехать к проклятым капиталистам, а на Олимпиаду в Хельсинки в 1952 году их все-таки послали. Власти потом ругали наших олимпийцев-дебютантов за проигрыш американцам в командном зачете.
Кстати, у финнов ведь есть своя спортивная геополитика — не властная, а народная! С журналистом Константином Ранксом обсуждаю главную финскую страсть. Она сближает не страны Северной Европы, а именно нас — Россию, Финляндию и Швецию.
Эта тема — хоккей. Посмотрите выпуски любых финских новостей, без знания языка это особенно заметно. Сначала надо вытерпеть минут пятнадцать монотонного однообразия, лучшего средства от бессонницы. Но как только услышите живую интонацию мирового телевидения — знайте: это начались подробные новости спорта, и в особенности хоккея. Никакой «тихой Финляндии», никаких самоограничений, голос бодрый, глаза горят!
Так вот, о геополитике: русским и шведам по большому счету неважно, с кем играть в хоккей, проигрывать одинаково неприятно. У финнов не так. «Хоккейный матч с Россией — дело серьезное, это рубка, серьезная принципиальная игра, но это именно игра разных стран, разных команд, — формулирует Константин Ранке хоккейную геополитику. — А игра со шведами для финнов — возможность доказать, что они круче. Условно говоря: да ерунда, что мы русским проиграли, главное — что шведов „натянули“. А если проиграли финны шведам, а потом шведов замочили русские, то финны могут за это и выпить. Типа, оправдали наше высокое доверие».
