Последняя ночь, довела меня до полного расстройства. Половину её я доказывал себе, что нужно продолжать поиски товарища в новом направлении прямо с завтрашнего утра, а вторую успешно опровергал доказанное. Плюсов и минусов было достаточно и в том, и в другом случае, их сложение и вычитание результата не дало, и в очередной раз, надо было принимать решение полагаясь лишь на интуицию, без использования цифр и доказательной базы, которая упорно молчала в темноте, скорее всего, продолжая восстанавливаться после пережитого вечером стресса.

Всё решил бешеный взгляд, который, как оказалось, зафиксировала моя память и о котором я, до определённого момента, не вспоминал. Вновь появился он внезапно, перед рассветом, после очередной, неудачной попытки на чём нибудь остановиться и поначалу я не придал значения всплывшей в голове картинке с красными, глубоко посаженными глазами, принадлежавшими громадной, собачьей морде. Но потом они снова и снова, эти два злобных и расчётливых зрачка донимали меня на протяжении нескольких часов, и это стало раздражать, и где то даже настораживать.

Что послужило причиной выхода негатива из периферийных участков мозга на первый план, для меня такая же тайна, как и вопрос о моём перемещении во времени, да и не это самое важное в это зарождающееся утро, сейчас принципиально другое, какого чёрта они хотят мне сказать, эти глаза напротив? Неспроста же взгляд хищника, в последнем прыжке пытающегося достать свою жертву, моя память раз за разом прокручивает мне, словно заезженную пластинку, что то же она хочет мне сказать таким своим поведением?

Состояние при пробуждении от так и несостоявшегося сна, было, как у той побитой собаки. Всё тело моё ныло, стонало и скрипело, чего до этого с ним почти никогда не происходило, разве, что во время простудных заболеваний при очень высокой температуре, ещё в далёком детстве, были у меня похожие ощущения. Но сейчас то я абсолютно здоров и градус моего тела в норме. Однако предметы валились из рук беспричинно, ноги цеплялись за всё, что попадалось им на пути, охота завершилась ничем и повторять её не было никакого желания. Даже вода, выданная организму в больших количествах, чем могу себе позволить и та не помогла прийти в чувство, и это стало последней каплей в принятии решения о возвращении на базу, к ручью. Прости меня, дядя Стёпа, но нашей долгожданной встрече и в этот раз не суждено состояться, какая то непреодолимая преграда, неестественного характера встаёт между нами из раза в раз и справиться с ней я не в силах, как бы не хотелось мне этого сделать.

Обратная дорога была самым настоящим сумасшествием и издевательством. Против меня взбунтовалось всё, что могло это сделать. Дикая гроза, разразившаяся в первый же полдень этого беспримерного перехода, прохудившаяся кожаная фляга, из которой незаметно выбежали остатки пускай и противной, но всё же живительной влаги, оставившая меня один на один с несколькими глотками в той, что ещё держалась. Группа озабоченных старателей, замеченных за секунды до нашей с ними, так и несостоявшейся встречи, заставившая меня выйти на маршрут, по которому до этого не доводилось передвигаться. Воспалившаяся десна, отреагировавшая таким образом на столкновение с острой костью, недоеденной на ужин крысы, нывшая большую часть пути и не позволявшая, как следует, подкрепиться. Соринка, доведшая правый глаз до истерики, коса, пытавшаяся отрезать мне часть ноги, с наполовину сломанным черенком, который я не рискнул вынимать из лезвия подразумевая, что с ним моё новое оружие будет только грознее и ещё много разных других мелочей, сделавших из меня полную развалину к концу этого похода. Всё это по отдельности и вместе взятое, вымотало до такой степени, что ручей, так и продолжавший безмятежно бежать в тени согнувшихся низкорослых ив, встретил словно близкого родственника, способного понять и разделить. Не в силах стоять на ногах упал на траву, плотно покрывавшую его пологие берега и припал к нему, в попытке поделиться, хотя бы с кем то, накопившейся горечью своих последних воспоминаний и болью распухших, потрескавшихся словно земля на солнцепёке, губ.

Вышел к источнику силы, намного выше того места, где всего несколько дней тому назад построил шалаш и куда мне в любом случае надо будет спускаться. Но с некоторых пор, прежде чем куда то отправляться, мне то и дело хочется побольше отдохнуть. Не знаю откуда у меня появилась такая вредная привычка и, как с ней бороться в будущем, но сегодня я поддался ей с огромным наслаждением, и провалялся в ручье, прямо так не раздеваясь, скинув лишь сбитые в хлам сапоги, часа два, впрочем, показавшиеся мне одним мгновением. За это отмокание у меня и мысль то в голове смогла образоваться только одна и та была с родни предательству. Стучавшая в виски кровь, тарабанила одну и ту же фразу до тех пор, пока не вышел на берег.

— Не хочу больше никуда ходить — ретранслировала нестерпимо болевшая голова, стон сердца.

И я могу их понять, потому что с ними соглашались и все остальные части моего измученного тела, вплоть до самой последней клетки, расположившейся, где нибудь в районе мизинца левой руки. Так сильно я ещё не уставал никогда, за всю историю своего существования на этой грешной земле и удивляться желанию, как можно быстрее добраться до фермы с баранами, и остаться там до скончания века, не стоит.

Раздеваться и отжиматься после выхода из воды не стал. Закинул постиранные портянки на плечо, взял подмышку сапоги, в правую руку копьё, в левую укороченную косу и в медленном темпе, перепрыгивая с левого берега на правый, потопал в сторону временного дома. Возможно от того, что вид мой, с этим дурацким предметом в руке, когда то назвавшимся ручной сенокосилкой, всем животным в округе напоминал чего то, при встрече они и шарахались от меня словно от вырвавшегося на волю бесконтрольного огня. Соответственно добыть что то мясное на ужин не довелось. Да и плевать. Слюни всё равно больше текли от воспоминаний о картошке, вот уже несколько дней одиноко висевшей на дереве. Как представлю её печёной, с лучком, хоть бери, да из последних сил и беги к ней на встречу, не обращая внимания на заплетающиеся ноги.

Шалаш стоял на месте, сомнения мучившие некоторую часть пути оказались беспочвенными. Люди, увиденные мной в нескольких днях пути отсюда, добирались до точки нашей встречи другим путём и это очень хорошо. Не нужны мне не званные гости, по всем приметам ничего доброго от них ожидать не стоит.

Рассиживаться в лагере долго не вышло, голод и неподобающий внешний вид, не позволяли этого делать. Передохнул минут десять и приступил к выполнению первоочередных задач. Для начала, пока ещё силы дают возможность сделать это, залез на дерево и снял оттуда мешок с вещами, и продуктами. Затем переоделся в чистое и сухое, собрал веток и распалил костёр, а после этого, почти без перекура, отправился за бутылками, надеюсь так и продолжающими лежать под слоем твёрдой земли. Сколько их сможет влезть в оставшийся у меня, старый рюкзак, не знаю, кроме стекла в него надо будет толкать какие то вещи и продукты, а их тоже не мало. Да, возможно и нет смысла тащить с собой сразу много этих ценных предметов? Всё равно в городе больше пяти, ну от силы десяти, сдавать одномоментно не стоит. Могут ненужные вопросы возникнуть и такой параметр, как цена приёмки, упасть, а мне ни того, ни другого совсем не хотелось бы.

Яму, вырытую ночью и впопыхах, даже с двух шагов незнакомому с ней лично человеку, разглядеть не удалось бы ни при каких обстоятельствах. Я и сам её обнаружил, по прошествии нескольких дней, только по характерным приметам, оставленным заранее. Думаю, можно будет на неё и дальше положиться, не подведёт. Прежде чем решать, что конкретно брать с собой, захотел попробовать на вкус, какое оно, вино, такой большой выдержки. Аккуратно вскрыл пробочку, используя для этого острую палку, железо применять к такому дорогому и хрупкому предмету не рискнул, затем, предвкушая небывалый вкус и аромат, поднёс горлышко к носу, уже пришедшему в нормальное состояние и ощутил необычайно, просто не бывало противный, запах перезрелого, отдающего болотной гнилью, уксуса.

— Что за… — выругался я, дёрнувшись от неожиданности.

Вылил несколько капель из бутылки на ладонь, чтобы попробовать содержимое на вкус и тут же пожалел об этом. Гадость оказалась ещё та.

— И это я собирался тащить на своём горбу за тридевять земель? Да видал я это пойло в гробу — выливая вязкую, мутную жидкость на траву, посылал я ей привет вдогонку. — Не хватало мне ещё пить такое. Мало того, что у них тут вода, словно рассол огуречный, так ещё вино подсовывают отравленное.

Из десяти вскрытых мной бутылок только одна, та которая раньше содержала в себе продукцию крепостью не менее сорока градусов, была достойна того, чтобы так и остаться полной. Остальные были мной безжалостно освобождены от вонючей жидкости, чей мерзкий запах мне ещё предстоит удалить в ручье. Драить тару придётся долго, налёт, оставшийся на дне, так просто оттуда не вытащишь.

И что же тогда получается? Да, в принципе, довольно приемлемая картина вырисовывается. Я запросто смогу унести с собой не менее десяти стеклянных ёмкостей, сильно при этом не напрягаясь. Ну а сколько их сдавать, а какое количество припрятать возле временного дома, решу позже.

Пить за ужином не стал, хотя можно было и с горя, и от усталости. Но то и другое поправимо, ну подумаешь большей части снаряжения лишился и друга не нашёл, зато на новые шмотки уже, можно сказать, заработал, и направление, где стоит продолжать поиски, тоже получил. Что же касается усталости, так кому на этом острове легко? Я один, что ли с утра до ночи в этой действительности кувыркаюсь? Здесь все работают на износ, и пора было бы уже к этому давно привыкнуть. Да и обещан оставленный в бутылке коньяк, знакомому продавцу, а новый искать среди тех, которые прикопаны, уже не хочется. Это же надо снова всё выкапывать, дегустировать, а затем с не меньшим усердием приводить в порядок. И если честно, то пора завязывать с частым приёмом на грудь, в одиночку, так и до стадии хронического алкоголизма докатиться можно. А оно мне надо?

Подъем в гористую часть уже достаточно хорошо изученной местности, поднял моё настроение на относительно высокий уровень. Нет, он не привёл его в идеальное состояние, но от края былого кризиса отодвинул прилично. На смену мрачным мыслям пришло понимание неизбежности тяжёлого труда, во время дальних походов, ощущение того, что он всё же не пропал даром и кроме этого положительный эффект дало предвкушение скорой встречи с людьми, чьё тепло осталось со мной вплоть до сегодняшнего дня. Не знаю, что поднимало настроение сильнее всего, но оно постаралось на славу, последний отрезок пути прошагал необычайно резво и к знакомому проходу между возвышенностями, через который можно было бы попасть на общинные земли, добрался ещё засветло, хотя на это почти не рассчитывал. До предвкушаемого ужина успел пристроить на ветвистую ёлку косу, обмотав её в старые штаны и привязав к стволу дерева тонким шнурком, оказавшимся в одном из моих карманов в момент падения в яму с грязью. Кроме этого, спрятал четыре бутылки, оставленные для более поздней продажи в городской скупке. Их прикопал под тем же колючим великаном, чья могучая основа приняла на себя охрану переместившегося вместе с нами инвентаря, пришлось конечно постараться, чтобы найти место между многочисленных корней дерева, но в конечном итоге справился и с этим. Затем спустился к водоёму, привёл свой внешний вид в порядок, ещё раз переупаковал стеклянные предметы и в приподнятом настроении отправился на встречу с многочисленными знакомыми, некоторых из которых мой приход обрадует, а кого то просто развеселит.

Не в первый раз сталкиваюсь я с этим явлением, но после каждого из них, где бы оно не происходило, у меня возникает чувство непонимания. Да, мне не понятно, отчего люди, когда разговор заходит о финансовых взаимоотношениях между ними, так кардинально меняются. Они забывают и о былой дружбе, и о только что сказанных словах вечной любви, а глаза их мгновенно перестают дарить тебе своё безграничное тепло и лишь с холодной расчётливостью изучают твою состоятельность. Подобный разговор прямо сейчас происходит у меня с главой общины, у него в доме, внутреннее убранство которого освещается одинокой свечой и от этого очень плохо различимо.

— Если ты собираешься жить среди нас обособленно, то и все взаимоотношения между нами должны стать абсолютно другими — безапелляционно заявил Ден, выслушав моё немного путанное объяснение про то, почему я не могу остаться полноценным тружеником в их дружном коллективе.

— Согласен. С этим не поспоришь. Вот я и хотел бы с тобой договориться, как говорят у меня дома, «на берегу» — не стал я отрицать очевидное.

— А чего бы ты мог мне предложить? — критически осмотрев мой непрезентабельный внешний вид и бросив беглый взгляд на распухший мешок, спросил вожак поселения.

— Я хотел бы от тебя услышать, на каких условиях мог бы проживать рядом с вами и если это вас не затруднит, кормиться за одним столом со всеми остальными, в те дни, когда буду находиться здесь.

— Хм. Надо подумать, дело для меня новое и поэтом так сразу на этот вопрос не ответишь. Никто же не подсчитывал, во сколько обходится завтрак, обед и ужин, каждому из нас. Тем более я не могу знать, сколько это будет стоить тебе. Парень ты молодой, можно сказать в самом соку и, как я сегодня заметил, кушаешь с большим аппетитом.

— Что есть, то есть, скромничать не стану. Покушать я люблю, но могу ограничиваться и тем, что будут есть все остальные.

— Остальные. Остальные — свои, а ты чужой — расставил Ден приоритеты.

Мы замолчали. Я не знаю, что ещё можно добавить к своим предыдущим вопросам и высказываниям на данную тему, а Ден, похоже, пытается прямо сейчас провести калькуляцию блюд, только с этим ему так быстро не справиться, опыта не достаёт. Пока хозяин, напрягая умственные способности, продолжал складывать и умножать, а может быть и делить, кто же его знает какую методику этот парень использует при подсчётах, я, привыкшими к полумраку глазами, осматривал ещё недостаточно хорошо мной изученную витрину страстного хобби, владельца дома.

Никогда не понимал людей способных отдавать огромные суммы, за клочок бумажки подписанной какой нибудь важной персоной, или за обветрившийся свиток, где описывалось малозначимое для человечества событие. Ещё куда не шло заплатить за картину или изваяние из бронзы, или из того же фарфора, на них хотя бы посмотреть можно, если свет отключили и телевизор не работает, а бумажки то на кой чёрт сдались, они же за минуты в прах превратятся, если не дай бог в огонь попадут. И что тогда делать? Локти кусать, из-за улетевших на ветер миллионов или новые весёлые картинки собирать, чтобы потешить своё пострадавшее самолюбие и с их помощью заглушить горечь от старых потерь. Нет, такой образ жизни не по мне, я готов тратить свои деньги только на то, что не подвергается постоянной опасности и не может в одночасье превратиться в пыль, а иначе какой смысл на это тратить кровно заработанное. Я ещё согласен терпеть все эти безделушки, если они находятся в твоём распоряжении в качестве товара, при реализации которого ты получаешь прибыль. В таком случае да, буду не против с ними возиться и нести за них ответственность, но только очень короткий промежуток времени. Испытывать вечно свои нервы на прочность, нет уж увольте, их и так есть кому теребить.

— Ну так — прервал мой осмотр и размышления Ден. — Если готов платить в день два медяка и помогать Виолетте на кухне…

— На кухне? — не ожидав такого поворота, перебил говорившего.

— Да нет, не работать, а дров там принести и воды натаскать — успокоил он меня.

— А, это. Это можно, она же всё таки женщина — кивнув головой, согласился я.

— И я об этом. Так вот, если с этим согласен, тогда что же, живи. Только на зиму сам себе, чего то придумывай.

— А чего, у вас зимой холодно бывает? — сильно удивившись наличию зимы в этих краях, спросил я.

— Не холоднее, чем везде. Но от дождей то тебе где то прятаться надо будет? В дом к себе, тебя не пущу, у меня и так народа в это время собирается выше крыши. К остальным тоже проситься бесполезно. Так что с этим сам разбирайся.

— Ладно, думаю это не такая уж и большая проблема. Сильвио вот, где зимой обитает? — спросил я.

— Навес у загона утепляет, как может конечно. Но всё теплее, чем на открытом воздухе болтаться.

— Отлично. Вот и я с ним рядом пристроюсь. Помогу старому его оборудовать, да как нибудь зиму и переживём вместе, если заморозков не будет.

— Чего не будет? — переспросил Ден.

— Я говорю лишь бы кормили хорошо, а холод мне не страшен — сообразив, что сморозил глупость, ответил я.

— Ну что же, если не страшен, тогда давай к расчёту приступим. Ты на сколько планируешь в этот раз у нас задержаться?

С этими словами я вспомнил про свои семь копеек и крепко задумался. Три с половиной дня это не тот срок, на который планирую здесь остаться перед тем, как снова уйду в город. Да и не хотелось бы топать туда одному, с братьями дорога всё быстрее покажется, а они ещё из поездки даже не вернулись. И как тогда быть?

— Видишь ли в чём дело. У меня сейчас некоторые затруднения с наличностью… — попытался я, перекусить в долг.

— Нет брат, так мы не договаривались. Платишь денежки — ешь, а нет, так самостоятельно о себе заботься — воспротивился Ден, такому положению дел с моими финансами.

Я задумался, пытаясь найти выход из не простой ситуации. Может поработать пока с Сильвио, как и раньше. Снова за баранами дерьмо повытаскивать, воды им поносить. Временно, конечно. Но тут же вспомнил, что такое это «временно».

— А может товаром возьмёшь? — скосив взгляд на страсть хозяина, предложил я ему.

— А чего у тебя есть? — таким же косым взглядом ощупал он, стоящий у меня в ногах мешок.

Пододвинул его вплотную к себе, развязал тугой узел стягивающий горловину, вынул, лежащую сверху рубаху и нащупав одну из бутылок, уютно расположившуюся между остатками картошки и прохудившейся фляжкой, извлёк её на свет божий, в данный момент тусклый, и постоянно мигающий.

— Откуда у тебя это? — только и смог произнести ошарашенный коллекционер.

— Да ходил тут… — начал я объяснять появление этого предмета в моём багаже.

— Дай! — перебил меня Ден, пытаясь выхватить из моих рук стеклянную бутылку, которых в моё время по помойкам валялось такое количество, что собери я хотя бы их часть и перевези сюда, купил бы нижний город со всеми потрохами.

— Возьми — небрежно сунув в руки хозяина раритет, предложил я.

— Це-лая — благоговейно поглаживая горлышко, по слогам произнёс он.

Ну не знаю? Хотя, может я слишком критично отношусь к происходящему? Как бы вёл себя, покажи мне кто нибудь дома обыкновенную стеклянную тару из под кваса, скажем, времён Петра Первого. Пожалуй, тоже бы восхищался ей. И чего я тогда хочу от этого человека?

— Сколько хочешь за неё? — не глядя на меня, спросил Ден.

— Ты цену такой же, что в «Одиночке» стоит, знаешь? Той, у которой ещё горлышко отколото?

— Конечно? — на этот раз взглянув на меня, ответил человек с горящими глазами.

— Столько же прошу…

— Да ты чего? Там магазин, а здесь домашний торг — не дав мне договорить, возмутился хозяин.

— Ты дослушай сначала, а потом нервничай. Деньги мне твои не нужны. Из этой суммы будешь вычитать за кормёжку, а остальное я буду забирать вашими продуктами, по ценам, которые вы в городе ставите. По мне, так очень хороший обмен. Или скажешь я сильно загнул?

— Если так, тогда согласен, — успокоившись и сообразив, что всё равно меня надул, ответил Ден, чему то радостно улыбаясь.

— Ну вот и хорошо. Тогда начинай вести бухгалтерию, с завтрашнего дня. За ужин я сейчас рассчитаюсь. Вот тебе за него медяк — достав из кошелька денежку и положив её на стол, так как руки хозяина всё ещё заняты перешедшим к нему предметом, сказал я.

Он даже не поинтересовался, что это за слово такое мудрёное, «бухгалтерия». Пропустил его мимо ушей и только тихо, не глядя на меня, произнёс:

— Ладно. Договорились. С завтра, так с завтра.

Добравшись наконец до навеса, где, судя по всему и будет находится мой дом в самое ближайшее время, старика в нём не обнаружил. Обычно в это время он никуда не уходит, овцы и козы уже стоят за забором, воду таскать поздно, а других дел у Сильвио практически не бывает, но этот вечер стал исключением. Ну что же, нет, значит нет, буду сам обустраиваться. Конечно, это не номер люкс в пятизвёздочном отеле и даже не угол в хостеле, где можно хотя бы свои вещи куда то разложить, но пара сучков в некрупных брёвнах и здесь имеется, на них и повешу мешок, и кое что из одежды, то, что требует немедленной стирки. Остальным завтра займусь, скоро совсем стемнеет, не стоит портить себе вечер.

Старший овцевод появился, как раз тогда, когда время перехода сумерек в тёмную, звёздную ночь уже подходило к концу, а я почти был готов к тому, чтобы отправиться в царство сновидений.

— Чего костёр не разжёг? — спросил он меня, что то складывая в свой угол.

— А зачем? Всё равно спать уже пора укладываться — объяснил я причину своей нерасторопности.

— Успеем выспаться. Ты давай чиркни там, сейчас возвращение твоё отмечать будем.

Я тут кое чего у Виолеттки выпросил. Посидим вдвоём, порадуешь старика рассказами. А то наши только спрашивают, как козы, да бараны, а так чтобы по душам поговорить не с кем.

Пока возился с огнём, старик оборудовал место для посиделок и, чтобы не так было скучно, без перерыва рассказывал местные новости, обсуждал наших общих знакомых и расхваливал стряпню поварихи, от которой и в самом деле шёл бесподобный аромат.

Впервые, за столько дней, по настоящему расслабившись и почувствовав, что на сухую нормальный разговор не сложится, решил забыть о данном самому себе обещании и достал из мешка бутылку с коньяком. А повертев её перед удивлёнными глазами Сильвио, спросил старика:

— Ты водку пьёшь?

— А чё это такое? — зачарованно глядя не столько на бутылку, сколько на тёмно янтарную жидкость, играющую на фоне костра всеми своими оттенками, накопившимися в продукте за сотни лет.

— Вино это, так называется. Так чего пить его будешь? — сообразив, что про водку здесь могли и не слышать, сделал я повторное предложение.

— Вино?! Откуда оно у тебя взялось, в это время? Да ещё в таком красивом кувшине.

— Ну я же на новых землях побывал. Вот там и раздобыл — открыл я секрет Полишинеля.

— Дорогущее поди? Ты бы его лучше вон, Денке нашему отдал, он страсть, как до таких игрушек охоч. А мы то с тобой чего, такое добро переводить будем?

— Денке твоему я уже пустую пристроил. А эту с тобой хочу распить. Ты что, возражаешь?

— Нет. А ты сам то его пробовал? Может оно того, как отрава уже. Выпьем и помрём сразу. Я не знаю, как ваше, а наше вино до следующего сезона не стоит — засомневался Сильвио.

— А тебе чего, не всё рано, когда помирать? Не нажился ещё что ли? — пытаясь подзадорить старика, спросил я.

— Мне то может и всё равно, я же о тебе беспокоюсь.

— Ну раз обо мне, тогда первым и будешь пробовать. Налить то, найдёшь куда?

Вино в общине делают, но сразу продают или сами выпивают в первые месяцы после изготовления, об этом дед Сильвио рассказал мне после первого же выпитого стакана. Не стоит местный алкоголь долго, чего они с ним только не делали, а результат один, через полгода киснет и всё, дальше его можно использовать только для наружного применения. Зато мой напиток произвёл на старого алкаша, не избалованного градусами, просто умопомрачительное впечатление, его так переклинил выдержанный годами, в грязи, коньяк, что язык и так любившего поговорить человека молотил всё, чего ему только приходило на ум, без умолку. Рассказал он мне много такого, о чём на трезвую голову наверняка бы даже и не заикнулся, и чего в момент нашего знакомства даже не касался. Он смело говорил о том сколько денег в закромах трудового коллектива, про то, как их образцово показательный глава шляется налево, какие взаимоотношения, на самом деле, у него и его хитрых братьев, и много ещё чего такого, что меня сильно удивило, поразило и заставило серьёзно задуматься.

Сам я выпил ровно столько же, сколько и мой потомок, чей организм, по видимому, был не в состоянии выдержать такой мощный удар, нанесённый по нему привычным для нашего поколения химикатом. Однако мне от векового алкоголя было лишь немного весело и поэтому я был в состоянии подыгрывать разболтавшемуся пастуху, и даже подначивать его, чтобы разузнать, как можно больше о местных нравах. Когда ещё такой шанс представиться? Здесь же в магазин за коньяком не сходишь, чтобы напоить товарища до беспамятства.

Несколько дней самым наглым образом отдыхал. С утра отрабатывал на кухне, а потом болтался по ближайшим окрестностям, загорал лежа на сеновале, спал после обеда, иногда, если было желание помогал старику, когда надо было натаскать воду в поилки, всё же ему одному с этим не легко справляться, а вечером наливал Сильвио очередные тридцать капель и дед развлекал меня своими рассказами. Про мой поход он от меня так толком ничего и не услышал, зато я с каждым днём становился всё умнее и умнее, и сильно жалел, что не прихватил с собой ещё хотя бы одну бутылку такого полезного напитка. По сравнению с прошлыми нашими беседами, касавшимися в основном исторических событий и переживаний, оставшихся в живых людей по этому поводу, теперешние темы разговоров вращались абсолютно в другой плоскости, более доверительной, что ли. Мой собеседник много чего знал не только про тайны своей общины, но и располагал сплетнями, очень похожими на правду, про комплекс «Одиночка», верхний и нижний город, близ лежащие с ним населённые пункты и про городской совет, который вот уже лет пятьдесят контролирует все процессы на данной территории. Много чего из услышанного воспринимал, как экскурс в историю, способный помочь мне стать полноправным гражданином здешнего мира, что то брал себе на заметку, для более детального выяснения, а вот работой горсовета заинтересовался основательно и сразу же, во время рассказа, задавал много наводящих вопросов моему гиду по новой реальности.

— А если городской совет выборный, тогда как так случилось, что в нём заседают одни родственники и близкие друзья его главы? — спросил я раскрасневшегося Сильвио, в одной из наших бесед.

— Ну ты чего, совсем наивный или только прикидываешься? Хотя нет, ты не то, не другое. Ты у нас обыкновенный дурак, проживший всю жизнь на новых землях, где нет ни власти, ни порядка. Ты, наверное, и про выборы то услышал в первый раз, от меня? Так?

— Ну да. А где же я про них должен был узнать? Дома про это не говорили, а на каторге какие же выборы, там гоняют в три шеи, да работать заставляют с утра до ночи.

— Ну да, ну да — передразнил меня старик, — слышал я про эту вашу каторгу. Ладно не обижайся. Тут хитрость то вот какая, мы выбираем только главу городского совета, а он потом сам людей подбирает, кто ему помогать станет, вот так родственники, друзья, хорошие знакомые и оказываются во главе нашего совета. Понял?

— Не дурак, как вы говорите. Чего же тут не понятного? — сделав акцент на «вы», ответил я. — Допустим если бы тебя главой выбрали, ты бы тоже всех своих туда забрал? Скажешь не так? Может и мне там местечко нашлось бы.

— Нет! Я не такой! — возмутился старик, зло сверкнув глазами и стукнув себя в грудь кулаком. — Я за правду! Не чего дуракам и мздоимцам делать в совете, там должны заседать умные люди.

— Ну ну, чего завёлся? Я же пошутил. Понятное дело, что ты не такой, пока там не оказался. Ты мне лучше про другое скажи, а чего это вы тогда себе нового главу не изберёте, если этот не оправдывает народного доверия? Или он у вас пожизненный?

— Что значит пожизненный? Совсем нет, на десять лет его выбираем. А другого почему не выбрать? Хм. Хорошо спросил? Думаю, не выбираем потому, что не можем.

— Это как же так? — не понял я ответа.

— А как ты другого выберешь, когда палочку, которую ты получаешь при подходе к бочкам, надо бросать на глазах у охраны? И, как ты её кинешь в ту, которая собирает голоса другого кандидата на должность? Думаешь все такие смелые, как я? Ну даже если и накидали бы мы этих палок больше новому и что с того? Долго ли старому кинуть связку этих щепок сверху? Подсчёт голосов проводит комиссия, давно купленная старым главой. Ты чё, действительно такой наивный? Ну ка, плесни мне ещё из твоей бутылки. Я тебе сейчас расскажу, как они там все устроились.

К концу четвёртого дня ночных разговоров под коньяк и хорошую закуску, Сильвио Иванович впервые назвал меня давно не слышанным мной в свой адрес словом, «сынок». И, как мне показалось, он знал о чём говорил. Назвать его отцом у меня язык не поворачивался, а вот отплатить ему, за его доброту и ласку, обозвав дедом, я был готов, это всегда пожалуйста.

За эти дни, кроме задушевных разговоров до полуночи и дневного отдыха после них, занимался и кое чем полезным. Так мне удалось привести в порядок косу, я сумел отдраить речным песком металл от ржавчины, а кроме этого у меня получилось соорудить из сельхоз инструмента, что то похожее, правда очень отдалённо, на режуще колющее оружие. Расколов палено, толщиной сантиметров десять, приложил две получившиеся половинки к лезвию, а убедившись, что они полностью соответствуют моей задумке, начал тупым ножиком подгонять будущую рукоятку, до подходящих для моей руки размеров. Когда с этим закончил, обмотал получившуюся конструкцию тонким шнурком, которому дело и здесь нашлось, а немного позже промазал места стыка металла и дерева сосновой смолой. Получилось конечно довольно примитивное изделие, если не сказать смешное, но ничего подобного здесь я пока не видел, а потому очень возгордился от того, что сумел собственными руками смастерить такую конкретную вещь.

С вернувшимися из города братьями также повидался и напросился к ним в напарники на следующую поездку. Они были только рады такому обстоятельству, кто же станет отказываться от бесплатного переносчика камней, количество которых на дороге не уменьшается из-за частых обвалов. По совету моего названного «отца», один день посвятил заготовке жердей и веток для утепления навеса на зимний период. Он здесь, на сколько понял из сумбурного повествования старика, ничем не отличается от лета в наших северных широтах, поэтому такого утеплителя, его жилищу, будет достаточно. И самое главное, я основательно проработал свой новый маршрут, конечно не без помощи старшего товарища, много чего порассказавшего мне о местах, находящихся на севере от долины. В следующий поход пойду именно туда, буду искать Степана в предгорьях, выше ему всё рано не забраться.