Попытка поднять голову закончилась неожиданно быстро и не очень достойно. Меня стошнило. Желудок просто вывернуло наизнанку, хотя делится ему, с пыльной дорогой мелькавшей перед глазами, было почти нечем. Ничего странного и страшного конечно в произошедшем событие не было, с каждым может случится, но со мной это произошло впервые, в столь зрелом возрасте, в такой неудобной позе и можно сказать на ходу. Одним словом, было очень противно. И ещё эти босые ноги незнакомцев, мелькающие перед глазами, идущие уж очень быстрым шагом, которые я, как не старался замарать, но всё же забрызгал. Одним словом, омерзительная ситуация, вызвавшая во мне стыд и отвращение к самому себе.

Первый раз в жизни я не только обблевался, но и познакомился с чувством полной беспомощности, от которого, просто абсурд какой то, не хотелось немедленно избавиться. Два человека, чьих лиц до сих пор так и не увидел, тащили моё тело под руки, и я отчётливо понимал, что не хочу ничего менять в наших с ними взаимоотношениях. Мне было абсолютно всё равно, куда несут, зачем, что будут со мной делать в конце этого пути, хотелось лишь одного, чтобы эти крепкие мужские руки и дальше так и продолжали тащить моё почти безжизненное тело, и не клали его на землю ни в коем случае.

Скорее всего, попытайся я встать на ноги или даже просто заговорить с незнакомцами, ну хотя бы для того, чтобы попросить у них прощения за произошедший конфуз, у меня всё равно бы ничего не получилось. Все части повреждённого организма, включая и язык, казались мне чужими и ненужными, хотя их боль я ощущал и в этом заключался парадокс моего теперешнего состояния. Единственный орган, кстати, пострадавший не меньше других, которым я ещё могу распоряжаться в полной мере, а может быть даже ещё эффективнее, это головной мозг. Возможно, получив встряску, он ввёл в действие свои скрытые резервы, ранее законсервированные для случаев похожих на этот, и поэтому сейчас работает лучше, чем всё остальное. Или это мне только кажется, что голова соображает непривычно легко, а на самом деле в ней самая настоящая каша, а мысли мои ни что иное, как полный бред? Да какая в сущности разница, кажется мне это, померещилось или так и есть на самом деле, повлиять на события физически всё равно никак не могу, а вот попробовать мысленно привести в соответствие произошедшее, и происходящее смысл есть, пока голова ещё способно хотя бы на что то.

Начну с плюсов. Пожалуй, их немного, но они всё же присутствуют, во всяком случае один, большой и достаточно жирный, точно имеется. Люди нашлись и это огромное счастье, оспаривать которое я пока не собираюсь. О том, что их могло и не быть в этом, ещё недостаточно хорошо изученном мной месте, думалось всё последнее время, а особенно после того, как море обнаружилось на много быстрее, чем я ожидал. Да, они не совсем такие, как бы мне этого хотелось, но их параметры и внешний вид почти не отличаются от обычных, привычных мне и всему цивилизованному миру, а это уже не мало. Если комары и вся остальная живность, попадавшаяся на моём пути, выглядели довольно экстравагантно, то и люди могли бы быть если не гигантского роста, то близкого к нему. Случись это, тогда и шансы на благополучное разрешение ситуации, в которой я оказался, точно приблизились бы к нулю. Сомневаюсь, что великаны отнеслись бы ко мне, как к равному. В лучшем случае оставили бы себе на потеху, пристроили бы в зоопарк и держали там в качестве диковинной зверушки. А могло и так произойти, что люди в этой зоне вообще не проживали бы, так как место это не простое и надо быть до конца честным самим с собой, совсем не родное. Чтобы не думал и, как не старался бы внушить себе, что я всё ещё дома, но это не так. На дом здесь совсем не похоже, как бы печально это не звучало.

Что ещё из плюсов? Пожалуй, то, что я до сих пор ещё жив. Этот плюс самый огромный и его надо было бы поставить на первое место, ну да ладно, не стану менять последовательность положительных моментов, всё равно их не так много. Хотя почему же пока, хотели бы убить, убили бы сразу, а если не сделали этого до сих пор, значит умереть в ближайшее время точно не дадут. Идём дальше. Наличие пресной воды, пускай и не идеального качества, тоже радует. Пить такую, что попалась в прозрачной речке, утром, днём и вечером, я бы не смог, моего желудка на долго бы не хватило на эту гадость.

Что ещё можно принять за настоящий плюс? Хм, а вот и нет больше ничего, что могло бы на него потянуть, дальше идут лишь мелкие бонусы, которых надо штук десять набрать, чтобы они в один большой, полноценный положительный момент сложились. За один из таковых можно посчитать более менее знакомый язык, с помощью которого со мной пытались общаться люди, так и не сумевшие сообразить, что я им не враг. Пускай он мне и не очень понятен, но отдельные слова всё же могу считать за родные и значит на пальцах разговаривать с аборигенами, в будущем, на которое я не перестаю надеяться, не придётся.

Теперь посмотрим, что упадёт на другую сторону. Отчего то кажется мне, что там образуется целая гора отрицательных знаков.

Сразу перейти к складыванию минусов, к сожалению, не получилось. Нет, голова не отключилась, но вот носильщики, дышло им в глотку, зацепили мои ноги за что то твёрдое и колючие, принеся тем самым дополнительную боль моему и без того пострадавшему телу, заставив меня, своим неблаговидным поступком, непроизвольно застонать и попытаться высказать своё возмущение таким действием. Впрочем, то и другое сделать, не получилось. Это, по видимому и есть первый, и очень огромный минус в нехитрой бухгалтерии, моё ужасное физическое состояние, которое потянет за собой и все остальные отрицательные стороны моего теперешнего положения. Я не смогу не объяснить, не выразить, не потребовать, не пожаловаться и даже просто попросить не сумею ещё довольно долгое время, а это может иметь далеко идущие последствия. Не разобравшись в самом начале и посчитав меня за опасность, не знакомые мне люди, без дополнительной информации легко переведут побитого незнакомца в разряд врагов, и что за этим последует я даже предположить боюсь, так как понятия не имею, с кем имею дело.

— Да что же вы делаете, сволочи! Не дёргайте вы меня так, у меня же всё таки шея не на шарнирах! — выкрикнул я, услышав вместо привычных слов лишь нечленораздельное мычание.

Не люди, а звери какие то! И это не далеко от истины, если быть до конца объективным. Так избить человека, нужно быть действительно нелюдем. И главное за что? Я же просто хотел… Додумать о том, чего я хотел, некоторое время назад, мне не дали, кинули всё таки на землю. Правда сделали это без раскачки и с не очень большой высоты, что позволило остаться в сознании, а это значит, что в моих отношениях, с этим странными человеками, не всё ещё потеряно. Хотя, чтобы точнее разобраться с этим вопросом надо больше узнать и о них, и о месте, в котором оказался.

Лицо от липкой грязи, залепившей мне левый глаз и изученной до мелочей правым, буквально отдирал. Вроде бы и не долго мы с ней обнимались, а смотри ка, как она ко мне привязалась. Голову удалось приподнять лишь на несколько сантиметров, но и этого хватило для того, чтобы обнаружить прямо перед собой невысокую, узкую, пускай и деревянную, но всё же клетку, изготовленную из тех же веток, что и забор в море. Догадаться кого зазывает открытая её дверца, труда не составило, а вот мыслей на тему, как я в ней смогу разместиться, не было никаких и это давало мизерную надежду на то, что возле неё оказался по недоразумению. Разглядеть ещё чего либо, кроме деревянной конструкции, во время этой попытки, мне было не суждено. Хотел, но обстоятельства не позволили этого сделать. Внезапно возникшие прямо перед глазами грязные, все в порезах и ссадинах, волосатые мужские ноги, заслонили собой всё остальное. Длилось моё изучение нижних конечностей незнакомца не долго, резким движением он сдвинул мои, широко раскинутые руки, а затем умело начал их связывать в районе запястий, окончательно развеяв своими действиями сомнения относительно помещения, больше похожего на загон для куриц, нежели на пристанище для беспомощного узника.

Как бы странно это не выглядело, но, когда меня за толстую верёвку, сильно похожую на канат среднего диаметра, втянули в плетёную камеру, а затем намертво привязали связанные руки к дальней стене, я успокоился и больше не пытался чего то разглядывать, а вскоре, прижавшись спиной к клетке и вовсе уснул. Не помешали этому ни тупая боль во всём теле, ни крепко стянутые руки, ни узкая и жёсткая постель, ни поза, в которой нормальный человек не то что спать, а просто долго лежать не может. Даже вездесущие комары, так и продолжавшие упорно сосать мою кровь, и огромные муравьи, на чьём пути оказались мои плавки не сумели повлиять на желание организма, как можно быстрее забыться. Похоже достиг я такого состояния, когда становится всё равно на каком ты находишься свете и тебя уже не интересует жив ты ещё или уже мёртв.

В чувство меня привёл не дождь, первые капли которого принял за игру пошатнувшегося воображения, а предшествующий ему раскат грома. Разбудил он меня сразу и окончательно, не позволив ещё хотя бы на какое то время отгородиться сном от кошмара в котором я оказался. В начале обрадовался природному явлению способному утолить мою, лишь на время угасшую жажду и жадно хватал разбитым ртом холодные, сладкие бусинки, с трудом пробивающиеся сквозь щели верхней части моего каземата. Но уже через несколько минут дырявая крыша не выдержала бурный напор ночного ливня, позволив ему делать с тем, чего под ней находилось всё, что заблагорассудится. Крупные, частые капли достаточно быстро сменили вялые, разрозненные ручейки, затем настало время и они объединились в самую настоящую реку, а когда от моей жажды не осталось и следа, вода хлынула в камеру бурным, горным потоком, благодаря которому я, совсем скоро, оказался лежащим в грязной, холодной жиже, начавшей меня пугать скоростью своего образования. Руки мои были крепко связаны и поэтому помочь себе не захлебнуться в ней я мог только ногами. Перебирая ими словно бегун на короткие дистанции, сумел сделать в задней части клетки небольшое углубление, куда стала стекать вода, превратившая курятник не в приют для живности, а в настоящий бассейн и этим, на какое то время, оттянул свою неминуемую гибель. От, казалось бы, довольно простых движений устал так, что сил не осталось ни на что больше, я был даже не в состоянии переваливаться с одного бока на другой с той частотой, с которой необходимо это делать, чтобы не околеть от холода. Вода, лившаяся с небес, оказалась неожиданно очень холодной, в эти минуты у меня было такое ощущение, что она ледяная. Ещё пол часа такого дождя и ослабевшие мышцы откажутся мне подчиняться, а ещё через час ливень проглотит моё тело, накрыв его жуткой грязью с ног до головы. Я представил, как рано утром мой закоченевший, грязный труп найдёт какой нибудь бородатый мужик и брезгливо вытащив его на волю, выкинет в придорожные кусты или того хуже, скормит бродячим собакам. Картина поедания животными моего тела, вставшая перед глазами, была на столько реальной, что меня мгновенно кинуло в жар, в груди всё заклокотало, а в голове закипело. Что же это получается, по милости какого то ненормального я валяюсь в этой грязи словно дождевой червь, борюсь за свою жизнь из последних сил, а он сейчас спит где нибудь в сухом месте и в ус себе не дует?! Завтра он проснётся, как ни в чём не бывало и будет дальше топтать землю своими вонючими, и грязными ногами, а моя жизнь на этом закончится?! Где же справедливость!? Нет, кормом для собак я никогда не стану! Никогда! Зубы мои заскрипели с такой силой, что мне даже показалось будто бы один из них раскрошился окончательно. Нет, я лучше выпью эту разрастающуюся подо мной лужу и съем грязь, растворившуюся в ней, но не сдохну! Я буду, как лягушка, без перерыва колотить ногами, крутится словно вентилятор и превращу эту жидкую кашу в цемент, но останусь в живых.

Небесный ад закончился также неожиданно, как и начался. К этому времени у меня уже не было никаких сомнений, что умру я не от нечеловеческих побоев или кровоизлияния в мозг и даже не от попадания этой вязкой жидкости в организм, а совсем от другого. Мне суждено сдохнуть от воспаления легких, в том случае, конечно, если от них ещё что то осталось, так как дышал я с большим трудом, иногда присвистывая и хрипя, а перепад температур моего тела и воды, по ощущению, достигал ста градусов. Ясно одно, выжить после всего, что со мной произошло этой ночью не удастся при любом раскладе, в этом я твёрдо уверен. А что, разве на это нет никаких веских причин?

В битве за жизнь, несмотря ни на что, я оказался победителем. Стихии не удалось меня ни сломать, ни довести до отчаяния, от которого иногда сходят с ума и тем более не получилось лишить жизни, за которую я держался всеми доступными способами в течении почти целой ночи. Сморило меня, скорее всего, ближе к концу тёмного времени суток, потому что, когда первые солнечные лучи, яркой вспышкой ударили по закрытым глазам, мне казалось будто бы я не спал вовсе.

Наступающий день встретил всё в той же клетке, на том же самом, но уже практически сухом, месте. Не зависимо от того, что ночь прошла достаточно беспокойно и тело моё было покрыто толстым слоем высохшей грязи, превратившейся действительно чуть ли не в цементный раствор, чувствовал себя великолепно. Не терпимо, не хорошо, а именно великолепно. От былой боли не было и следа, и это показалось мне очень странным. Возможно такой эффект дала ночная гимнастика, делать которую приходилось под проливным дождём, а может быть грязь в этом месте лечебная и меня специально сюда поселили, чтобы побои быстрее зажили?

Размышления о том, что на самом деле повлияло на моё самочувствие, были безжалостно прерваны резким рывком за верёвку, так и продолжавшую стягивать мои затёкшие запястья. Человек сделавший это подтянул меня к самому краю стены, словно тряпичную куклу и начал распутывать тугой узел. Одновременно с этим у него получилось перевернуть моё тело с правого бока на грудь, на которой я не лежал уже очень давно. Изменив позу получил такое наслаждение, которое можно было сравнить лишь с освобождением рук от смертельного захвата, давившего на них всю ночь. Я был так благодарен незнакомцу, совершившему такой благородный поступок, что даже когда он, вытянув меня из каземата, пинками под рёбра заставил встать на ноги, не изменил своих чувств по отношению к нему. Тем более этот странный тип, бросив мне под ноги кожаный передник с завязками по бокам, тут же покинул меня, так и не проронив ни слова. Подняв валявшийся на земле предмет, я обнаружил, что передник, при наматывании его на бёдра, легко трансформируется в юбку, точно такую же, какие видел вчера на рыбаках, умело ловивших рыбу в загоне. Уже примеривая на себя выданную одежду, машинально бросил взгляд на фигуру уходящего дарителя. Его зад туго обтягивали сильно потёртые, кожаные шорты, грубого покроя, вызвавшие у меня неподдельную улыбку и весёлые мысли. Странное всё таки существо человек, ещё несколько часов назад я собирался умирать, а сейчас смеюсь, можно сказать без повода. И было бы из-за чего. Ну подумаешь вспомнились жёлтые штаны, из старого советского фильма, которыми, при случае, можно было козырять, как пропуском в высшее общество, ну и что? Увидел бы меня сейчас кто нибудь из знакомых, вот где смеху было бы. Выгляжу то я действительно довольно комично и дело не только в юбке, закрывшей от посторонних глаз грязные плавки. Моё тело, во всяком случае там, куда достаёт ещё немного похмельный взгляд, представляет из себя нечто среднее между общипанной курицей, серо-кровавого цвета и лохматой кошкой, нечаянно искупавшейся в придорожной луже. Оно основательно покрыто слоем засохшей грязи, превратившейся в неотделимую его часть на груди и ободранных коленях. Достаточно сильно, во всяком случае внешне, покалечено, о чём свидетельствует синевато розовый оттенок, в тех местах, где земле не удалось закрепиться, а волосы на голове, представлявшие из себя до сегодняшнего дня привлекательный русый ежик, так и вовсе временно отсутствуют. По моим ощущениям на том месте, где они произрастали, сплошная корка из какого то природного материала, содрать которую даже и не стоит пытаться. Первая же попытка сделать это чуть было не оставила меня без скальпа. Лицо, надо думать, тоже не в лучшем состоянии, те крупные комья грязи, которые удалось с него соскоблить, навряд ли делали его хуже, чем оно выглядит сейчас, но ходить с кусками земли на физиономии ещё противнее, нежели с кровоподтёками и отметинами, оставленными чужими кулаками.

Сообразив, что выгляжу не очень, посмотрел чуть дальше собственного носа. Увиденное дало надежду на то, что не всё так плохо, как можно было бы себе это представить. Люди, мирно ходившие неподалёку, может и были чище, менее ободраны, поцарапаны и надо прямо сказать избиты, чем я, но от меня отличались не очень сильно. Выходит, вчерашний бой без правил и ночная борьба с трудностями природного характера, пошли мне только на пользу. Останься я в том виде, в котором был до встречи с разумными, ну или очень похожими на них, то представляю, как бы смотрела на моё, цвета парного молока с красными подпалинами, тело, эта толпа натренированных мужчин с тёмно коричневым загаром. Даже представить страшно, какие ассоциации в их явно необременённых интеллектом головах мог вызвать такой индивидуум, как я. Ржали бы надо мной без остановки или того хуже, причислили бы к касте каких нибудь меньшинств, если конечно они знают, что это такое.

Анализировать, что для меня лучше, а что хуже, долго не получилось. Тычок в спину, заставил прервать это занятие и обернуться в ту сторону, откуда он был нанесён. Злобное чудовище в шортах, с толстой, грязной палкой в мускулистых руках и одновременно с этим, с аккуратно подстриженной бородой и усами, цвета зрелого подсолнуха, предстало передо мной во всей своей красе. Бесцеремонно разглядывать себя оно долго не позволило. Стоило мне задержать взгляд на серых, без преувеличения скажу, очень умных глазах аборигена немного дольше, чем это делают в приличном обществе, как из его гортани посыпались слова, никак не желающие складываться в предложения, в моей побитой голове. Впрочем и того, за что зацепилось моё увеличенное в размерах ухо, было достаточно, чтобы дойти до сути высказанных претензий.

— Ты!.. шлепок коровий! Чего… своё рыло! Тебе говорю… не мытое!

Чего же тут не понятного? Обидно, конечно, слышать такие слова в свой адрес, но с той частью, что до меня дошла, пожалуй, соглашусь. Не мытое, страшное и гнусно пахнущее существо, лучшего, в данный момент, по отношению к себе, наверняка не заслуживаю. Но даже несмотря на это, я всё же попытался вставить в монолог грозного мужчины пару слов в свою защиту, только помогло это мало. Возможно он не понял меня, а может его склочный характер не выносит возражений, но человек с дубиной стал орать ещё громче, а в порыве гнева даже несколько раз плюнул в мою сторону, пытаясь плевком попасть точно в лицо. К моей радости он промахнулся в обоих своих попытках, но заставить заткнутся меня, ему всё же удалось, пускай и другим действием. Человека, всю ночь балансировавшего на гране между жизнью и смертью, громким криком и слюной не очень запугаешь, да и на работе приходилось сталкиваться с более неуравновешенными людьми, и я бы без сомнений попробовал ещё разок за себя заступиться, но тут произошло такое замечательное событие, после которого все мои возражения были бессмысленны и прозвучали бы, как жалкий лепет. Из уст оравшего на меня гражданина, одетого в шикарные кожаные шорты, обрушилось такое количество родных слов, знакомых любому человеку, когда либо проживавшему на территории российского государства, что попытка чего то противопоставить им была обречена на неудачу ещё в зародыше. Слушая отборный мат, сдобренный ранее не слыханными переливами, я пытался прикинуть, хотя бы приблизительно, куда же это меня занесло, в какие века и столетия? Но память, подвергшаяся, как и всё остальное, непривычным испытаниям, работала плохо. Она, то и дело, выдавала информацию о зарождении «всеми любимых слов» совсем в другое время, мало чем похожее на доставшуюся действительность. В голове выскакивало предположение о том, что русский мат вошёл в обиход лет двести или триста тому назад, в том виде, который мне известен, не раньше, а здесь явно век десятый на дворе, если судить по внешним признакам местных жителей. А если к этому прибавить странный, излишне тёплый и влажный климат, добавить к нему наличие некоторого количества крепких и увеличенных в размерах птиц, зверей и насекомых, то я даже представить боюсь какой год сейчас, на самом деле, в этом месте.

Мои научные изыскания прервал очередной тычок, нанесённый говорливым матершинником чуть выше пупка, от которого я согнулся и почти сразу же быстро зашагал вперёд, так и не разогнувшись, получив в добавок к нему солидное ускорение ступнёй, размера эдак сорок шестого, в район, называемый: «немного ниже поясницы». Пройти вприпрыжку пришлось довольно много, успел даже устать, разозлиться и начать дышать, как загнанная лошадь. Скорее всего мне лишь показалось, что протопал большое расстояние. Организм всё же полностью не оклемался, после перенесённого перенапряжения, вот и преувеличивает нагрузки, и расстояния, с самого утра навалившиеся на него, в разы. Наверняка до моря, к которому меня привели, было не так далеко, как я себе представил и возможно уже обратный путь это докажет. Но будет это немного позже, потому что очередной удар дубинкой, прилетевший из-за спины, заставил меня упасть в мутную отмель, окунуться в неё с головой и снова ощутить себя, более менее, нормальным человеком, правда неизвестно на долго ли.

Прохладная влага произвела благотворное воздействие не только на моё моральное состояние. Она тут же взялась настраивать и мой внешний вид, не заметить этого было невозможно. Проникая в раны, ссадины, синяки и кровоподтёки, солёная бестия вначале принесла боль и страдания, от которых захотелось выскочить из воды словно пробка, но уже через несколько мгновений, когда пришли облегчение и успокоение, я готов был остаться в ней навечно. Но, как известно, ничего вечного не бывает, кому как не мне об этом знать. И, как это часто случается, стоит только вспомнить какое нибудь банальное выражение, так оно тут же и подтверждается. Очередное матерное коленце, из уст моего провожатого, быстро вывело меня из ступора наслаждения, заставило подняться и покорно, словно бессловесное животное, выйти на сушу, где все философские размышления быстро закончились. Крепкий, неожиданный подзатыльник и последующее за ним клацанье зубами, моментально вернули меня на грешную землю, от которой пахло прелой травой, свежей рыбой и, как мне показалось, маринованными грибами.

Обоняние, несмотря на полученные увечья, не подвело. В столовой, куда меня привели ещё с пятью лохматыми мужиками, одетыми по такой же моде, как и я, подавали жаренную рыбу, приготовленную прямо на камнях, лежащих в костре. Запах грибов в воздухе тоже витал, но местный повар их предложить мне и моим спутникам не удосужился, сам же поинтересоваться о наличии этого блюда на кухне не осмелился. Не то чтобы я такой стеснительный или робкий, нет, не поэтому. Спрашивать о гарнире не стал от того, что впервые в жизни ощутил, что значит, по настоящему, быть белой вороной в серьёзном, мужском коллективе, мимо глаз которого ничего бесследно не проходит. Кроме меня у огромного кострища, приютившего в себе приличную кучу разнокалиберных камней, принимали пищу ещё человек двадцать, крепко сложенных и обалденно загорелых мужчин, довольно разного возраста, если судить по цвету волос растущих на их головах и лице. И все они, независимо от количества прожитых лет, с периодичностью маятника, не забывая при этом не культурно чавкать и в пол голоса переговариваться, заинтересованно поглядывали в мою сторону. Заметил это не сразу, уж больно рыба, выданная мне одним из помощников повара, пахла аппетитно и в первые минуты после того, как она оказалась в моих руках, оторваться от угощения был попросту не в состоянии. Оценить количество глаз, одновременно изучающих мою персону, сумел лишь ближе к середине, великолепно приготовленной и непривычно огромной кефали. Беглого взгляда на собственное, полуобнажённое тело хватило, чтобы понять, какой бледный вид оно имеет и что заинтересовало во мне сидельцев возле затухающего костра. Да, вот так и работай по десять часов в сутки без выходных и отпуска, всё лето. Рано или поздно такой график на душевном состоянии отразиться. Удивлённые взгляды сотоварищей по завтраку доходчиво говорят мне, как я, по сравнению с ними, выгляжу. Конечно, прошлогодний загар и двухдневное приключение с обнажённым торсом по пересечённой местности, не позволяют сказать, что я бел, как молоко, но объяснить это глазеющим на тебя людям навряд ли удастся. Да и хрен с ними, этот недостаток, если конечно он таковым тут является, исправиться быстро. Сейчас не о нём думать надо, а о том, за что мне такую честь оказали, позволив нажраться вдоволь. Я же не овощ, так и не понявший до поздней осени, с какой это радости с ним возились большую часть весны и всё лето. Рыбу придётся отрабатывать, это и дураку понятно. Вопрос только в том, как и где?