Продвижение по местным реалиям осуществлялось у меня семимильными шагами и не беда, что пока я это делаю теоретически, с помощью моего добродетеля, согласившегося в деталях объяснить, что у них тут образовалось, после всемирного потопа, оставившего людям лишь жалкие куски суши. Каким образом, выжившим удалось узнать, что основная часть земли ушла под воду мне так и не смогли внятно объяснить. Зато очень доходчиво поведали, что такое солеварня, сожравшая двадцать кило моего веса, за месяц с небольшим, кому она принадлежит и почему так произошло, что люди, осуждённые на каторгу, отбывают её на частном предприятии, приносящем такие прибыли, которые в моё время не снились и наркобаронам. Рассказали, кто захватил власть в ближайшем от общины городе, действительно большом и стоящем здесь аж со старых времён, правда мне предстоит проверить, такой ли уж он большой на самом деле, не зря же один умный человек говорил: «Кому и кобыла невеста». Ещё дольше, но уже на следующую ночь, втирали почему горстка людей, приютивших меня после побега, была вынуждена покинуть насиженные места и как так получилось, что это благословенное место ещё никем не было занято, когда они нашли его. Много, очень много, вздыхая, кашляя и откровенно жалуясь, говорил Сильвио о болезнях, до сих пор, время от времени, косящих народ по чём зря, о небывалых урожаях, которые начали собирать всего лишь лет десять назад, да ещё и не по разу за календарный год. Не так много, но довольно жёстко и зло, почти ругаясь, ознакомил меня этот человек о местной несправедливости, коварстве и откровенном цинизме, взявшими верх над всеми остальными человеческими качествами, в отдельно взятом городе, название которого мне ни о чём не говорит. Достаточно времени затратил он и на разные мелочи, без которых не обходится жизнь обычных людей, как ни странно они сильно не отличались от того времени, где я провёл большую часть своей жизни. В общем к воскресенью, когда после обеда был объявлен всеобщий выходной, был я достаточно подкован, чтобы окончательно разобраться, с помощью библиотеки Дена, насколько мне в эти дни говорили правду, а когда и мозги полоскали, от нечего делать.

Первая попытка припасть, так сказать, к истокам, закончилась неудачей. Ден ни в какую не хотел тратить свободное время на мою прихоть, но пообещал допустить меня к своим ценностям перед ужином минут на десять, не больше. Делать нечего, как говорили ещё мои предки: «Хозяин — барин».

Распевать застольные песни, как и все остальные члены общины не стал. Прослушивание двух первых вывело меня из себя. Заунывное блеяние про какую то девушку, ждущую непонятно чего и дома не приводило меня в восторг, вариант с парнем упавшим со скалы и разбившимся насмерть, звучал конечно лучше, но сегодня не то настроение, чтобы скорбь разыгрывать. Стараясь не привлекать к себе внимания, делая вид, что любуюсь окрестностями, шаг за шагом приблизился к выходу из долины, к той её части, где ручей падает в низ водопадом. Возле него встал на колени, попил водички, бросил быстрый взгляд назад, вроде никого рядом нет и хор на меня тоже кажется не пялится. Встал на ноги и одним движением зашёл за огромный кипарис, а уже оттуда быстро пошагал к тому месту, где припрятал своё барахлишко. Пришло время сменить ему прописку, перенесу его ближе к дороге, ведущей в город. Сделать это не просто, надо будет пробираться через заросли плотно облепившие склоны гор и идти сквозь них желательно так, чтобы не привлекать внимание жителей долины, не стоит отвлекать людей от радостного мероприятия, у них выходные не так часто случаются. Сложно это, спору нет, но других вариантов у меня всё равно не просматривается, не потащу же я пакет с банками, штанами и грязными кроссовками у всех на виду, не дай бог кто увидит, тогда считай всё, легенде моей каюк придёт, а что за этим последует догадаться не трудно. Другой же дороги в город нет, а бросать дорогие, в прямом смысле этого слова, вещи на произвол судьбы непозволительная роскошь, у меня на них большие виды. Даже не так, это единственная надежда на моё светлое будущее и будущее моего товарища, спасшего, можно сказать, мне жизнь и теперь ждущего от меня того же самого.

— Ну ты где шлялся? Я же ясно сказал перед самым ужином, а не вовремя его. Ты что думаешь мне заняться больше не чем? С девчонками нашими небось развлекался? Смотри Влад, я тебя предупреждал — выговаривал мне Ден, по дороге к своему дому.

— Я помню, по этому поводу ты во мне можешь не сомневаться. Пацан сказал, пацан сделал. А задержался, на работе, корм подбрасывал баранам, не могу я смотреть без содрогания, как козлы у них траву отбирают.

— Ну тогда ладно, а я думал ты…

— Нет, на работе. Точно тебе говорю. Вон хотя бы деда спроси, он свидетелем был моего благородного поступка — не дал я договорить главе общины.

— Это хорошо, даже похвально. Совсем ты нашим стал, как я погляжу. А книжки то тебе зачем? Ты читать то хотя бы умеешь?

— Читать умею. Но не для того я их посмотреть хочу, чтобы буквы в памяти освежить. Была у меня одна книжка, раньше, может и у тебя такая же есть, чем чёрт не шутит. Тут видишь ли в чём дело, по дому я очень скучаю, родных давно не видел, так хотя бы книжку повидать знакомую, глядишь и легче станет — понесло меня.

— А чего же раньше не сказал, что тебе для этого надо. Неужто я бы не понял?

— Стеснялся — решил я до конца доиграть роль.

Думаю, сам Станиславский мне бы аплодировал, случись ему присутствовать во время моего перевоплощения. Всего несколько фраз и десять обещанных минут превратились в двадцать, и вот их то мне хватило, чтобы найти то, что искал. Среди двух книг с оторванными корешками, томика Жюль Верна, без задней корки и нескольких последних страниц, «Графа Монте-Кристо», как ему и положено быть, в почти идеальном состоянии и «Трёх мушкетёров», развалившихся ровно на четыре части прямо у меня в руках, нашёл очень хорошо знакомый мне учебник истории для одиннадцатого класса, «Россия и мир», две тысячи десятого года издания. Его я даже открывать не стал дальше первой страницы. Удостоверился, что год там стоит тот, который и должен стоять, посмотрел на него внимательно, снова закрыл сильно постаревшую, изменившуюся до неузнаваемости обложку, легонько, так чтобы не повредить, погладил её и поставил книгу на место.

— Она — тихо спросил меня Ден, заметив наши с ней отношения.

— Она — ещё тише ответил я.

— Ну ты так то не убивайся. Через три дня братья в город поедут, бывают там люди из ваших мест. С ними поедешь, а вдруг кого из знакомых или родных встретишь — предложил мне хозяин этого антиквариата.

— Спасибо тебе — не ожидав такого участия в своей судьбе, вполне искренне поблагодарил я Дена и не много помолчав, добавил: — Друг.

Хозяин дома, на удивление, не торопился со мной расставаться, хотя я готов был сразу же после выяснения интересующего меня вопроса покинуть его. Он взял с полки одну из книг и стал рассказывать о том, каким образом она оказалась в его коллекции. Затем, поставив томик на место, взял другую и вспомнил, как этот, хорошо сохранившийся экземпляр, достался ему, сетуя на его дороговизну. Слушал я, человека с горящими глазами, больше из уважения, но, когда речь зашла о деньгах мне стало интересно, сколько же может стоить обычная, в моём понимании, книжка, в этих краях и где такими вещами торгуют.

— Ты говоришь, что отдал за эту книгу большие деньги — прервал я Дена. — А большие это сколько?

— Целую тысячу заплатил — не задумываясь, ответил он и сразу же продолжил рассказывать, давно зашедшую для меня в тупик, историю о потрёпанном временем и людьми, антикварном издании, показавшемся мне до боли знакомым.

Хороший ответ, прямой и честный, только легче от него не стало, не владею я здешними ценами, так что сравнивать мне не с чем. Но запомнить эту цифру смысл есть, так как имею я огромное желание кое что из своих вещей тоже кому нибудь продать, но пока не знаю кому и главное где. Последнее меня очень сильно интересует и об этом я не прочь хотя бы что то разузнать, прямо сейчас. А почему бы и нет, раз у нас такой разговор завязался?

— Тысяча — это очень большие деньги — оценив интонацию, с которой была озвучена сумма покупки, согласился я с Деном. — А где ты её оставил?

— Да, где же. В «одиночке» конечно, где же ещё — поставил он меня, своим ответом, в очередной тупик.

Слово «одиночка» слышу уже не в первый раз, но мне так и не удалось толком разобраться, что же оно из себя представляет на самом деле. Спрашивать же кого то о нём, мой новый статус не позволяет, так как новые земли и «одиночка» каким то образом связаны между собой и стало быть не знать о них, я не имею права. Что же, кое что сумел выяснить и на этом спасибо, с остальным позже разберусь. А что ещё остаётся?

Продолжение рассказов Сильвио слушал в пол уха, нового они мне ничего не открывали, лишь более яркими красками дополняли уже ранее услышанное. Зато реальное подтверждение всего случившегося, много веков назад, вызвало у меня такой приступ ностальгии, яростный и всепоглощающий, что справлялся с ним с трудом, еле сдерживаясь, чтобы не впасть в глубокое отчаяние. Одно дело, когда знаешь: твои родные и близкие живы, и здоровы, а у тебя только трудности с тем, что ты не можешь встретиться с ними и совсем другое, когда ты почти уверен, что они уже погибли или прямо в эту самую минуту страшно страдают, если использовать время, по которому я ещё совсем недавно сам жил. Это, как катастрофа междугороднего автобуса или даже воздушного лайнера, в которой ты потерял всех самых дорогих тебе людей. Справиться с таким, даже с помощью психологов, обычно помогающим пережить подобные стрессы, не каждый в состоянии.

Заглушить, так и не прошедшую к утру боль, пробовал работой. Под недоуменные взгляды Сильвио Ивановича, словно заведённый, чистил загон, выгребая из него накопившееся за несколько дней дерьмо, пытаясь таким образом с корнем вырвать из сердца засевшую в нём огромную занозу. Но загасить переживания, от возможно ещё и не свершившейся потери, оказалось не так просто, как избавиться от нечистот. Дерьма в стойле уже почти не осталось, а сердце так и продолжает ныть. Спасибо миловидной, рыжеволосой и конопатой девчонке, от которой мне каждый вечер доставался подарок в виде пол литрового стакана молока, воспринимавшийся мной уже, как что то само собой разумеющееся. Не знаю каким она местом почувствовала, что со мной происходит чего то не ладное, но её незатейливая фраза, брошенная в мою сторону мимоходом: «Не волнуйся так, всё образуется», подействовала на меня словно указ о помиловании, на приговорённого к смертной казни. А и в самом деле, чего это я так разволновался? Дома меня наверняка уже давно похоронили, пускай мать с отцом в это и не поверят, до конца своих дней, ну а все то остальные точно смирились с тем, что последняя их встреча со мной, действительно была последней. И чего я тогда так переживаю о погибающем мире? У меня сейчас голова о другом болеть должна, о том, как самому выжить в этих экстремальных условиях. Всё, хватит страдать, пришло время для принятия серьёзных решений, пора заканчивать с нерешительностью и с разгребанием навоза на чужом празднике жизни. Надо сделать всё, чтобы самому стать полноправным членом этого праздника, с учётом прояснившихся совсем недавно обстоятельств. Всё таки мои знания, понимание ситуации и даже возможности не в пример выше, чем у многих других здесь проживающих. У меня, где то совсем рядом, целый автомобиль стоит, с кучей полезных вещей в нём и человек, знающий про жизнь наверняка больше моего, а это может дать такую фору, такой стартовый капитал, которых не было у тех, кто в данный исторический отрезок времени правит бал на этой территории. И чего это я тогда в дерьме копаюсь? Хватит, потаскал соль на халяву, помог, чем смог, добрым людям, пора и на своё будущее поработать.

Не обращая внимания на радужные перспективы, непонятно с какого перепуга вдруг образовавшиеся в голове, работать словно заводной не переставал. После обеда закончил с чисткой и сразу же, без малейшего перерыва, стал освежать воду в поилках. Трудовая терапия от страданий вроде бы уже и не нужна, но на первый план вышло чувство благодарности к, принявшим меня в свой коллектив, людям и, как его следствие, желание оставить о себе хорошую память среди жителей общины, и особенно у одного из представителей её. Сколько бы ещё прозябал в неведении если бы не этот, на первый взгляд тихий, совсем незаметный человек, открывший мне глаза на новый мир.

— Ты чего это сегодня словно взбесился? Отдохни. Даже мухи если долго с разным дерьмом возятся и те дохнут — словно чёрт, которого стоит только помянуть, спросил меня внезапно появившийся Сильвио Иванович, оставив на время отару без присмотра.

— Ничего, я же не муха, выдержу. Через два дня в город еду. Хочу, чтобы ты моё отсутствие не сразу заметил. Ты вместо того чтобы советы умные давать посмотри, что ещё сделать надо?

— В город? И чего ты там забыл? Я же тебе рассказывал, что делать там нечего.

— Ден посоветовал съездить. Сказал, что может я там кого из родичей встречу — ответил я, одновременно с этим выливая воду из ведра.

— Вот же дурак, нашёл чего советовать. Ты же не вернёшься оттуда. Знаю я вас. Вы же на одном месте не можете долго сидеть, иначе ума хватило бы не шляться, куда попало. На новых землях все такие, вам с молоком матери передаётся желание бродяжничать.

— Почему это сразу не вернёшься? А может и вернусь?

— У тебя на морде всё написано. Она у тебя так и светится от радости. Ты готов каждый день свою жизнь опасностям подвергать лишь бы ежедневно, в поте лица, не трудится.

Прав старик, надоело мне этой ерундой заниматься, до чёртиков. Пора менять образ жизни, хватит руками работать, настало время мозги включать. Я же продавец от бога, как говорил мой директор. Не получится быстро найти Степана с его машиной, так можно попробовать устроиться на работу в магазин, что то продавать там, всё интереснее чем скотником пахать с утра до ночи. Сильвио говорил, что торговля в городе процветает и магазинов в нём достаточно. А если с этим не получится, ещё чего нибудь придумаю. В любом случае в город переселяться надо, достало меня по окраинам шляться.

Два дня пролетели быстро, тем более всю вторую половину последнего из них я занимался новым делом, помогал отъезжающим собирать, носить и укладывать произведённую на ферме продукцию. А кроме этого, в этот же день, но уже после ужина, получил причитающийся мне, за дни, проведённые на ферме, заработок, растрогавший меня, что называется до глубины души.

— Это тебе на тот случай, если мы больше не увидимся. Я же понимаю, если своих найдёшь, то к нам не вернёшься. Или я не прав? — передав мне тряпичный мешок с завязками, спросил Ден.

— Скорее всего да, чем нет — уклончиво ответил я и тоже спросил: — А чего здесь?

— Сыр козий. Две головки. Обменяешь в городе на деньги или сам съешь, потом. Решишь, чего с ним делать. Денег за него не много дадут, но всё равно, на первое время и они лишними не будут.

Сыр — это хорошо, но больше я всё же обрадовался мешку. Из головы все эти дни не выходил один нерешаемый вопрос, как тащить свои вещи, когда рядом будут люди, не знающие про них. Тем более среди моих шмоток есть такие, которые здесь и в глаза не видели, взять хотя бы часы и спички. Огонь добывают при помощи камней, высекая из них искры, а время так и вовсе определяют примерно, на глаз, по солнцу. Да и банки, кажется мне, такая диковинная штука для местных, что могут вызвать у моих спутников неоднозначную реакцию.

Выехали рано, ещё светать не начало, а мы уже были на дороге, ведущей в город и это меня очень напрягало. Место, где спрятаны мои пакеты смогу найти только в светлое время суток и то, если разгляжу отметину на валуне, валяющемся на обочине грунтовки, напротив кривого, на половину высохшего, дерева, которую оставил во время знакомства с ним.

Спасло меня от полного разорения колесо одной из телег, внезапно прекратившее проворачиваться на оси и от этого начавшее притормаживать ход всей конструкции. Быстро разобраться с тем, что с ним произошло у братьев не получилось, они даже при свете факела, собранного, старшим из них, из старой тряпки и сухой ветки, не смогли определить причину столь странного поступка деревянного обруча. Посовещавшись родственники решили ждать, когда рассветёт, а пока предложили мне поучаствовать в разгрузке телеги. По их мнению, колесо снимать придётся в любом случае, а чтобы время не терять попусту, надо начинать снимать груз прямо сейчас, при свете костра. Им они и занялись, мне же ничего не оставалось кроме, как приступить к переноске тяжестей.

Отметину на камне нашёл без труда, часа через два после начала вынужденной остановки, к этому времени на улице стало совсем светло и разглядеть её было довольно просто, собственно говоря также, как и припрятанные ранее, не далеко от дороги, пакеты с имуществом. Были сомнения в том, что увеличившийся в размерах заплечный мешок, после моей кратковременной отлучки в придорожные кусты, привлечёт внимание спутников, но, как показало время, им было не до него. Какое дело этим озабоченным мужикам до моей тряпки, болтающейся на спине, когда их телеги забиты продуктами, за которыми на такой дороге только успевай приглядывать. А трасса действительно не очень, не чищена лет двести, по левому краю заросла до невозможности, справа камнепады с отвесных скал сузили её, в некоторых местах, до такой степени, что приходится либо маневрировать, чуть ли не на месте, либо останавливаться и отодвигать огромные валуны. Не для этого ли мне предложили в город прогуляться, чтобы помочь этим торгашам в дороге, без моей помощи они бы на много дольше добирались до основной магистрали?

Километров десять мы преодолели за часов пять, не быстрее, а товар ослики тянут скоропортящийся. По моим представлениям, стоит его не много дольше подержать на солнцепёке и всё, большую часть продукции можно выбрасывать. Солома и мокрые тряпки, которыми всё на телеге накрыто, конечно позволяют ей какое то время продержаться на жаре, но их на долго не хватит.

— А вы не боитесь, что ваше молоко прокиснет, пока мы его в город довезём? — спросил я одного из братьев, больше для интеллектуального развития, нежели из-за беспокойства за чужую прибыль.

— У нас его не много, а то что везём купят в любом виде — коротко ответил он.

— А всё остальное?

— Остальное доедет, мы что первый раз его возим? Нет, сначала было трудно, особенно творог портился быстро, а потом мы придумали… — раскрутился мужчина.

Ну всё, теперь не так скучно будет ехать. Смотреть стало не на что, скалистая часть плавно перешла в холмистую. Препятствий на пути почти нет, а делать отметины в голове, чтобы не заблудиться во время обратной дороги оказалось бессмысленно, на всём пути встретился один перекрёсток и тот был с дорогой ведущей в общину, а его перепутать ни с чем невозможно, примечательная каменная гряда, расположившаяся на самом повороте, не позволит этого сделать.

Шоссе, а на мой взгляд раньше это так называлось, на много шире, чем предыдущая узкая и местами совсем не проходимая поселковая дорога. Пускай оно и потеряло своё асфальтовое покрытие, но до сих пор выглядит вполне прилично. Нет, обочины на нём уже давно не существует, но проезжая часть почти полностью ровная, мелким лишайником покрыта только по краям, а ямы, образовывавшиеся после ливней, почти все заботливо кем то присыпаны мелким гравием, из которого состоят окрестные возвышенности. О том, что дорога обитаема и ей часто пользуются, стало ясно очень скоро. Первое же пересечение с тропинкой, уходящей в лесную чащу принесло попутчиков. Они, догнав нас, вежливо поздоровались и тут же стали обсуждать со знакомыми мне людьми вопросы, касающиеся общего бизнеса. Мне показалось это интересным и я, продолжая отслеживать главную дорогу, резко взявшую направление в верх, внимательно слушал о чём идёт речь. Дома наблюдать за беседой мелких торговцев у меня не было времени, посещение рынка обычно заканчивалось быстрой покупкой необходимых товаров и ещё более быстрым уходом из этого, как мне раньше казалось, не очень достойного места. А сейчас, на тот случай, если надумаю зарабатывать хлеб насущный самостоятельной торговлей, дальше рыночных рядов мне не удастся пробраться, не пустят, в этом я почти уверен. Поэтому слова касающееся взаимоотношений продавцов между собой и их всех, вместе взятых, с покупателями, впитывал жадно, и без остатка.

— Слышали про новые торговые места, открытые в верхнем городе — спросил нас один с тех, чьи руки толкали впереди себя не большого размера деревянную тачку, с колесом, изготовленным из цельного куска дерева.

— Конечно, ещё в позапрошлый свой приезд в город об этом узнали. А в прошлый и побывать там успели. И хочу тебе сказать, что делать на них нечего, люди туда не пойдут. Да и не столько у нас товара, чтобы ещё и там торговать. Нам бы обеспечить своих старых покупателей — ответил ему старший из братьев, шагающий рядом с уставшим ослом.

— Зря ты так. Там может и мало покупателей, но продать им всё можно гораздо дороже, чем внизу. Забыл, что ли кто живёт в этом районе? — возразил ему другой владелец точно такого же транспортного средства, что и предыдущий оратор.

— Знаю — сухо ответил брат Дена, — но нам там всё равно делать нечего. Пока до них доберёмся, пока местные проснуться, пока расторгуемся, у нас половина прокиснет, а там такого есть никто не станет. Это вам, с вашими поделками можно туда пристроиться, а мы уж как нибудь внизу торговать будем. Столько лет торгуем на одном месте, а хуже брать у нас не стали. Если бы мы жили, ну хотя бы на таком расстоянии от города, как вы, тогда другое дело, а так нет, не поедем мы туда.

— Не прав ты. Вас же двое, могли бы разделиться и торговать в двух местах сразу — не согласился с ним, плохо знакомый мне человек.

— Вот откуда у тебя такая уверенность, что я не прав? Ты когда нибудь торговал молочным? — спросил его начавший потихоньку заводиться, брат Дена.

— Ну не торговал и что из того? У меня чего, глаз нет или голова ничего не соображает? — дал ему отпор производитель промышленных товаров.

Спор о том, где лучше торговать быстро не закончился, с верхнего города он перекинулся на торговые точки нижнего, потом на подходы к нему и прекратился лишь тогда, когда братья начали заниматься привычным для них делом, прямо на дороге, где их ждали постоянные покупатели. Несколько женщин с глиняными ёмкостями и плетёными корзинами ждали моих знакомых, как выяснилось немного позже, на этом месте уже несколько часов к ряду, коротая время за изготовлением этих самых корзин. Здесь у торговцев из общины забрали всё молоко, без проверки его на качество, несколько килограмм творога, какое то количество сметаны и пять головок сыра, как две капли похожего на тот, что лежит у меня в мешке. Пока мои старые знакомые распаковывали одну из своих телег, новые, те с кем познакомился совсем недавно, минут пять ещё стояли рядом, а потом, сообразив, что дело затянулось на долго, попрощались со всеми и покатили свои тачки дальше, с тем же усердием и упорством. Их товар здесь не востребован, а вот продукция общины шла на ура.

— Ты свой сыр можешь тоже продать на дороге, если хочешь конечно — предложил мне младший из братьев. — Цена на него везде одинаковая.

— Ладно, подумаю — ответил я, не решив ещё, стоит ли мне продавать выданный продукт или лучше употребить его самостоятельно.

— Ну думай, думай, нам ещё долго ехать. Может чего и надумаешь.

Пока старший раздавал произведённую на ферме продукцию, младший лихо подсчитал в уме сумму за проданное и назвал её одной из покупательниц, которая, по всей видимости и должна будет произвести с ним расчёт. Женщина, поверив ему на слово, достала откуда то из широкой юбки небольшой тряпичный мешочек с завязками, вынула оттуда рыже зелёные, мелкие и тонкие, словно чешуя карпа, металлические пластинки и отсчитав от них требуемое количество, на глазах у продавца, хладнокровно пересыпала железяки в загребущую ладонь моего знакомого.

— А чего это? — спросил я у человека-калькулятора, после того, как он получил причитающуюся сумму и у него образовался перерыв.

— Где? — задал он мне свой вопрос, вместо простого, внятного ответа.

— Ну вот эти штуковины, что тебе тётка в ладонь высыпала. Это, что такое?

О существовании денег в этом обществе я уже в курсе и конечно же догадался, чем могут быть эти не очень красивые металлические огрызки, но посчитал, что есть смысл получить словесное подтверждения моим домыслам, так как с местной валютой до сегодняшнего дня мне общаться ещё не приходилось.

— Как что? Деньги! — не скрывая своего недоумения, ответил мужчина. — Ты чего, раньше никогда их не видел?

— Вроде не видел, а может просто забыл — сделав морду кирпичом, промычал я.

— Странно. Как такое возможно, чтобы человек в твоём возрасте денег никогда не видел?

— Откуда я знаю? На каторге нам денег не давали, а что до неё было я плохо помню. Дай посмотреть, может чего то и всплывёт в памяти — попросил я владельца невиданных ранее мной дензнаков.

— А чего на них смотреть, деньги, как деньги. Продай свой сыр и рассматривай их сколько душе будет угодно — в резкой форме отказал он мне и тут же начал прятать железки.

Я дождался, когда мешочек висевший на груди младшего брата пополнится мелочью и задал ему новый, более простой вопрос:

— А сколько стоит головка сыра? Ну такая, как мне дали.

— Ровно три медяка. Говорю же продавай, дороже никто в городе не даст, только протаскаешь его зря — ответил, не понятно из-за чего, раскрасневшийся мужчина, лихо закинув назад прядь чёрных волос, упавших на его потное лицо.

Первая сделка в этом мире была мной благополучно проведена, практически без торга. Я поинтересовался у не очень улыбчивой женщины, владеющей средствами этого маленького коллектива, не желает ли она приобрести у меня одну, слегка пропылившуюся при транспортировке, головку сыра? Она, внимательно выслушав предложение, посмотрела мне в глаза, каким то уж очень сочувственным, всё понимающим взглядом, а затем, забрав у меня сыр, молча рассчиталась своими чешуйками, изрядно покарябанными по краям. Глядя на оказавшееся у меня на ладони недоразумение, не мог поверить, что это может называться деньгами. Если это деньги, то тогда кто я? Мессия, Шива или на худой конец апостол Павел. Не могут называться деньгами эти безликие, абсолютно пустые, корявые лепестки, которых при желании можно мешок надавить из обычной медной проволоки.

— Понравились? — спросил меня младший помощник Дена, видно обратив внимание на мой остекленелый взгляд, которым я пытался отыскать хотя бы подобие цифр на так называемых медяках.

— Угу- ответил я и сразу же спросил, так и продолжая держать на своей натруженной ладони, возмутившую меня до глубины души пародию на деньги: — А из чего их делают?

— Из меди, из чего же ещё? Сам то чего, не догадался?

— А медь эту вашу, где берут? — оставив без ответа прозвучавший в мой адрес вопрос, снова спросил я.

— Вот и я хотел бы знать, где!? — повысив голос сказал мой собеседник, глядя вслед покинувшим место торговли довольным покупателям. — Проволока, которую двести лет тому назад нашли в каком то посёлке, должна была бы уже давно закончится, а у них, как не год, свежие монетки появляются. Неужто они думают, что мы дураки такие, новых от старых не отличим? Открыли у себя подпольный монетный двор и сидят на нём ничего не делая. Так бы и я мог, стучи себе молоточком не торопясь, вот и вся работа. А ты поди ка вырасти, сделай, довези, да ещё после этого продай и домой вернись. Дармоеды! Откуда только они на нашу голову взялись, сволочи?!

Поносили братья неизвестных мне фальшивомонетчиков аж до следующей остановки, состоявшейся на перекрёстке с узкой дорогой, круто подымающейся в горы и оказавшейся не на много шире той, что вела в долину, из которой мы идём. Здесь нас ждали целых три с половиной человека женского пола, одетые в одинаковые, сильно поношенные одежды светло серого цвета. Лица их, включая и ребёнка лет десяти, были до предела серьёзны и несли на себе отпечаток просто нечеловеческой усталости. Одна из женщин ссыпала все свои трудовые сбережения в ладонь младшему из братьев, её подруги переложили в корзины причитающийся им, за эти деньги, сыр, а потом, так и не сказав ни слова, вся эта странная команда развернулась и дружно пошагала на верх, по боковой дороге.

— Это кто такие? — спросил я кассира, складывающего мелочь в свой просто бездонный кошелёк.

— Они из здешней общины, а кто такие, конкретно не знаю. Берут наш сыр раз в месяц и всё. Слышал, что пару лет назад их мужики, ни с того не с сего, все разом сгинули, но подробности мне не известны. Наверное, от этого и ходят такие злющие. Ни здрасте тебе, ни до свидания. Разве нормальные бабы так себя ведут? Ты же наших видел, они тебе и улыбнуться, и глазами стрельнут, а эти?

— А чем они занимаются? — прервал я рассказчика, подозревая, что быстро он не остановится.

— Да кто же их знает? Чем то должно быть кормятся. Может по глине работают, хотя откуда ей так высоко взяться, а может ткут чего или травки собирают. Травки горные в городе большую цену имеют, особенно лечебные. Мы сами хотели начать их собирать, только не нашлось у нас человека, который бы знал их, а так бы точно начали, дело то прибыльное — завёл говорун очередную бесконечную пластинку.

До начала сумерек останавливались ещё три раза и в каждом месте, братья с успехом расставались с частью своего товара, получая взамен лишь мелкие медные монетки. До этого мне казалось, да и Ден об этом часто говорил, что среди местных жителей очень развита такая форма торговли, как товарообмен, но ничего подобного в реале я пока не наблюдаю, присутствуют только товарно денежные отношения и это мне показалось странным.

— А почему вы у покупателей их товар не берёте, в обмен на свой? Они же наверняка делают что то такое, чего у вас нет — спросил я того из моих спутников, с кем и до этого беседовал почти всю дорогу.

— Делают — подтвердил он, — но нам от них ничего не нужно. Посуди сам. Вот эти, от которых только что ушли, уголь жгут, которые перед ними были блоки саманные мастерят, а те, что до них к нам выходили, так и вовсе воду в город возят. И что нам у них брать? Нет, вода родниковая на много вкусней нашей, той что мы в речке берём, но волочь её в такую даль? А те же блоки, ты представляешь сколько их надо на маленький домик? Про уголь я даже и говорить не стану, у нас ему применения совсем не найти, поэтому берём деньгами, они за свой товар их в городе тоже не мало отгребают.

— Тогда совсем не пойму. Если у них достаточно денег, почему они у себя тех же коз не заведут или коров скажем и сами сметану, и творог не делают? — спросил я.

— Вот сразу видно, что ты чужой. Вы там у себя привыкли, что всё самим надо делать, а здесь не так. Да и пожелай кто нибудь из тех, с кем мы виделись, молоко у себя добывать, не вышло бы у них ничего. Где они тебе столько коз наберут, а травы, я уже о коровах не говорю. Ты у нас хоть одну видел?

— Нет — подтвердил я отсутствие этих животных на ферме.

— Вот то то и оно. Мы хотели купить, готовы были любые деньги отдать. Дак негде! Не продаёт никто, потому как мало их досталось нам, от прародителей, а новый приплод весь на перечёт, за ним очередь на десять лет вперёд. Понятно тебе о чём говорю, каторжанин? — хлопнув меня по плечу, спросил торговец молочной продукцией.

— Понятно — ответил я, удивившись такому обстоятельству.

— Ну, то то. Смотри, в городе таких дурацких вопросов не задавай, не то сразу поймут, что ты из новых земель или того хуже, догадаются, что беглый. А ни тех не других в городе не любят. Первых, если до города смог добраться, за удачливость, а вторых, да и вторых, пожалуй, за тоже самое.

Оригинально всё здесь у них устроено, сами производят, сами продают. А мне вот интересно, нельзя ли вклинится в этот процесс в качестве посредника? Чего то своё делать мне не хотелось бы, да и чего. А вот разводящим поработать у нескольких клиентов сразу, это было бы не плохо. А чё? Продам трёхлитровую банку, куплю осла с телегой и буду ездить, да хотя бы по этой дороге и брать товар на реализацию у местных производителей. Покупатели всегда найдутся, оболтать клиента мне, как два пальца об асфальт, пристроюсь как нибудь.