Половину ночи провели под открытым небом, отдыхая от долгого перехода прямо у дороги, возле небольшого костра, а вторую в пути, медленно топая в темноте, строго за ослом, знающим эту трассу с детства и такое впечатление, что идущего по ней с закрытыми глазами.

Надпись гласившая, что мы вошли в городские владения, сделанная на склоне горы огромными деревянными буквами, потемневшими от времени и от этого плохо читаемыми в предрассветной дымке, глаза отыскали по мимо моей воли. До этого я шёл по дороге, глядя себе под ноги, пытаясь не заснуть на ходу, а тут вдруг раз, голова подымается и сонный взгляд выхватывает надпись: «Корабельный».

— Это мы что, уже в городе? — спросил я у идущего рядом, младшего из братьев, к которому за это время успел основательно привязаться.

— Чего? — переспросил он меня, оглядываясь по сторонам.

— Надпись там, сзади была — Корабельный. Это чего значит, город уже?

— Ну если прошли её, так стало быть уже он… — заговорил сонный мужчина.

— А дома тогда где? — оборвал я его на полу слове понимая, что быстро остановиться он уже не сумеет.

— Дома? А зачем они тебе? — спросил он, всё же завершив свои рассуждения о величии незнакомого мне города.

— Так ты же говоришь, что это город. Значит и дома должны быть.

— Ты в этом смысле. Будут дома, не сомневайся. Только тебе то они ни к чему, тебе вон туда надо — ткнув пальцем в темноту, сказал младший брат.

Куда мне надо было, стало ясно минут через двадцать, когда утренний свет уже позволял разглядеть изменения, произошедшие с ландшафтом. С правой стороны от дороги, на плоской словно стол площадке, разместившейся между двух сопок и одной отвесной скалой, за двумя высокими и прямыми, как корабельные мачты столбами, державшими на себе надпись «Одиночка», выполненную полутораметровыми буквами, расположился крохотный островок, показавшийся мне павильоном из киностудии, где проводили съёмки про ковбоев. Забор средних размеров плотно примыкал к естественным ограждениям, давая возможность беспрепятственно попасть внутрь открытой территории только одним путём, через широкие ворота и это делало мини городок, ещё более картинным.

— Ну вот, ты приехал — обрадовал меня, молчавший большую часть пути старший из братьев. — Ваши только здесь могут быть, в город они редко заходят.

— Мы через два дня здесь проезжать будем, надумаешь возвращаться с нами, прямо на этом месте жди. А захочешь раньше нас домой уйти, топай сам, нагоним тебя по дороге — объяснил мне ситуацию младший.

— Хорошо, так и сделаю — ответил я ему.

— Ты учти ждать мы тебя не будем. На дороге не увидим едем дальше сами — предупредил старший и сразу же прикрикнул на осла: — Трогай, зараза!

Не будь рядом ворот с огромными буквами, запутавшими меня ещё больше, в плане выяснения, кто же такие «одиночки», я бы, скорее всего, плюнул на всё и пошёл дальше вместе с ослами. Возможно, вернулся бы к месту сбора людей, живущих на новых землях, через день или даже позже, но эта величественная надпись, идентичная тому определению, которым меня пытался наградить ещё Драп, заставила остаться на месте.

— Одиночка — прочитал я ещё раз по слогам и пошёл в сторону ворот.

— Так это что, получается все, кто собирается в этом городке, зовутся одиночками? — задал себе мысленно вопрос, уверенно топая в выбранном направлении и тут же попытался ответить на него: — Да не может такого быть.

Люди в посёлке только начинали просыпаться, но делали они это дружно и шумно. В трёх каменных домах, стоявших почти сразу же за оградой и объединённых не менее громоздкой вывеской, чем ворота, но более понятной мне, стали открывать ставни.

— Магазин — прочитал я несоразмерно длинную надпись, от которой повеяло домом.

Тяжело вздохнув, стараясь быстрее заглушить нахлынувшие, в столь не подходящий момент, воспоминания, медленным шагом двинулся дальше, так и продолжая наблюдать за работой сотрудников магазина. Одновременно с открытием окон, они запускали внутрь тёмных помещений свежий воздух и слабый, ещё только зарождающийся солнечный свет, давая тем самым понять страждущим, толкающимся неподалёку, что пришло время образовывать очередь. Мужчины, одетые словно братья близнецы, этим предложением незамедлительно воспользовались, выстроившись в ряд возле дверей, над которыми более мелкими буквами, было написано слово «Скупка», не позволяющее сомневаться в принадлежности этой части магазина к определённому виду деятельности. Окинув их заинтересованным взглядом, становиться рядом с ними всё же не стал, с очередью я пока повременю, успею ещё в ней зарегистрироваться. Прежде чем пытаться чего то продать, стоит присмотреться к тому, что вокруг происходит и к тем, кто считает это, довольно необычное, место своим. Оставив позади людей, так и продолжавших стоять у входа в одну из дверей универсального магазина, направился туда, где под простенькими, деревянными навесами, занимавшими больше половины правой стороны огороженного пространства, недавно проснувшиеся люди лишь начали собирать свои не хитрые пожитки, позволявшие спать на свежем воздухе в более комфортных условиях. В этой же части, только в самом дальнем её конце, разглядел и разгорающиеся костры, сильно напоминавшие, своим объёмом и доносящимися оттуда запахами, кухню, кормившую меня на солеварне.

Всё говорило о том, что городок окончательно проснулся и я бы в это поверил, если бы не та часть этого мини поселения, что находилась слева от меня и плотно прижималась к лысой сопке. Глядя на неё, легко можно было понять, что здесь до пробуждения дело так и не дошло. Эта сторона отличалась от противоположной радикально, тут до сих пор всё закрыто и почти совсем не ходят люди. Создаётся такое впечатление, будто бы она их совсем не интересует. Свернул туда, и не торопясь прошёлся вдоль деревянных построек, с плотно закрытыми ставнями, у каждой из которых имелась своя, отдельная надпись. Прочитав их, полностью согласился с существующим положением дел, в этой части огромного торгово развлекательного комплекса. В администрации, камере хранения, ресторане и даже в увеселительном заведении с недвусмысленным названием, в такую рань действительно должно быть ещё или уже, тихо. Пожалуй, лишь в двухэтажной гостинице, можно было бы уже начинать просыпаться постояльцам, но плотно закрытые окна заставляют меня склониться к тому, что желающих заночевать в помещении, в эту жаркую, летнюю ночь, так и не нашлось.

В этой части было более спокойнее и это сподвигло меня расположиться на отдых именно здесь, в узком проходе между рестораном и постройкой с надписью: «Камеры хранения». Прислонившись спиной к крепкому бревну, принадлежавшему зданию общепита, развязал свой походный мешок, достал оттуда всё, что можно было бы использовать в качестве завтрака и поглядывая на праздно шатающихся людей, приступил к нему. Пространство между домами было узким и возможно от этого, не полная картина всего происходящего вокруг, чем то напоминала телевизор. На фоне статических построек, из одного конца в другой ходили исключительно лохматые и бородатые мужики, громко о чём то разговаривая и не менее страстно жестикулируя. Обычно это были группы, состоящие из трёх и более человек, очень редко цветное изображение демонстрировало двоих, а одиноко прогуливающегося человека мне так и не удалось увидеть, до конца завтрака. Внешне серьёзные мужчины были сильно похожи друг на друга и напоминали партизан последней, масштабной войны, из фильмов про них же. Выглядели они так, как будто собираются на очередное, важное и достаточно затяжное задание или вот только что возвратились из него, и ещё не успели переодеться, в домашнее. Почти у каждого за плечами мешок, кожаный или тряпичный, у кого то целых два, обычно из того и другого материала, на голове что то похожее на панаму с широким, довольно выпуклым ободом, закреплённым намертво над узкими полями. Все поголовно в самых настоящих сапогах, с коротким голенищем, в штанах грязного, серо коричневого цвета и точно таких же куртках со множеством накладных карманов, в самых разнообразных местах. У кого то на ремне закреплены кожаные ножны, с торчащей в них рукояткой, не иначе, как ножа, видеть который здесь, мне доводилось лишь в доме Дена. Кто то носит в руках палку, длиной метра под два с заострённой верхней частью и металлическим, в этом сомнений быть не может, наконечником на ней. И все, без исключения, таскают по огромному, а порой и не одному, толстому мотку верёвки, кожаного или тряпичного плетения, аккуратно пристроенному за спиной.

Людей похожих на меня, за время моего перекуса, заметить так и не довелось, что конечно же не страшно, но и не совсем хорошо. Снова оказаться белой вороной, в серьёзной стае орлов, мне не хотелось бы.

— Да, один я тут такой, как сирота казанская. Одиночка, по другому и не скажешь — сделав заключение из увиденного, высказался я вслух.

Утолившая голод местная мацарелла, попав в желудок, вызвала у него нестерпимую жажду. Закинув мешок за плечи, конечно так чтобы не расколоть находящиеся в нём стеклянные предметы, пошёл на поиски воды, стараясь не смотреть в глаза серьёзным, а порой и очень суровым мужчинам.

Возвратившись к магазину, к той его части, где висела надпись «скупка», обнаружил довольно приличную очередь, выстроившуюся к ещё так и закрытым дверям. Уперевшись в спину последнего, из числа желающих в неё попасть, спросил:

— Вы последний?

— Чего? — грубо ответил повернувшийся ко мне мужчина, по всему видно еле сдерживающий себя, чтобы не харкнуть в мою, излишне культурную, харю.

— Ты, спрашиваю крайний? Чего? — небрежно сплюнув на землю, сквозь свои белоснежные зубы, ещё не окончательно забывшие о существовании зубной пасты, снова спросил я.

— А чего не видно? — не менее агрессивно, узнали у меня.

— Раз спросил, значит не видно — жёстко ответил я, давая понять, что не намерен терпеть разное хамло, случайно оказавшееся рядом.

На этом, дружеская беседа, к моей огромной радости закончилась. Мужик отказался со мной разговаривать в таком тоне и снова повернулся лицом в сторону магазина. Хорошо, что свершилось это до того, как к нему подошли не менее серьёзные, чем он сам, подельники. Иначе огрёб бы я по полной, от этой многочисленной компании, полностью подтвердив своё гордое звание «одиночка», так как заступаться за меня навряд ли бы кто то захотел.

Очередь для меня точно такой же праздник, как и Новый год, но только в том случае, когда её продвижение находится в моей власти. Тратить же время попусту, находясь среди лиц, дышащих в спину друг друга ядом нетерпения, это не про меня. Предупредив стоящего за мной, низкорослого, загорелого, широкоплечего крепыша о том, что отойду минут на пять, отправился во второе отделение магазина, туда, где на стене висела короткая надпись — «Продажа». Дверь в этот отдел давно открыта и люди в неё заходят, но правда в таком количестве, что образовать очередь у них навряд ли когда получится. Ещё на подходе пытался разглядеть, сквозь пустые глазницы окон, ассортимент товара этого отдела, но плохое внутреннее освещение сделать этого так и не позволило. Не получилось заняться изучением образцов и сразу после проникновения внутрь торгового зала, какое то время глаза привыкали к помещению, в котором отсутствовало искусственное освещение. К осмотру приступил лишь после того, как вместо серых пятен перед ними показались предметы и образы. Стеллажи, полки и витрины, в которых стёкла заменяли деревянные решётки, были заставлены всем чем угодно, только не тем, что ожидал здесь увидеть. Магазин был до отказа забит продукцией, носимой и таскаемой с собой людьми, стоящими рядом со мной в очереди и без дела болтающимися возле неё. Здесь было всё: одежда и обувь, головные уборы и орудия промысла, металлическое и деревянное оружие, просто дикого качества, средства для переноски и упаковки грузов, спальные принадлежности и ёмкости под жидкость. Не было только одного, вещей, которые пытаются продать в соседнем отделе, а меня сейчас интересуют именно они.

Только третий по счёту дом, какая либо надпись на котором отсутствовала вообще, оказалось тем отделом, где реализовывали приобретённые у, так называемых, «одиночек» вещи и в нём я задержался на долго, стараясь отыскать что то похожее на свой товар, для определения его реальной, закупочной цены. Из хозяйственного стекла имелась лишь тёмно зелёная бутылка, ёмкостью ноль семь, с отколотым горлышком, стоившая, как пятьдесят с лишним головок сыра, из обуви не было совсем ничего, а современной мне одеждой, так и вовсе в этом отделе не пахло. Зато барахла, типа того, что коллекционирует Ден навалом, но мне сейчас не до него, что толку разглядывать фарфоровые безделушки, когда тебе надо выяснить, сколько следует просить за мало ношенные джинсы.

Очередь двигалась медленно, к моему возвращению впереди, перед дверью, топталось ещё человек семь, если отсечь всех остальных членов групп, стоящих рядом. Это давало возможность спокойно подумать над самым важным вопросом из тех, которые когда либо стояли в моей жизни, возникшем, как и всё самое важное, внезапно и очень категорично. Звучал он просто: «За сколько продавать всё, что осталось при мне на данную минуту, после перемещения сюда на замечательной машине времени, принадлежавшей моему самому дорогому приятелю?» Пускай список лотов и не велик, но его неповторимость, и свежесть позволяет надеяться на многое. Я решил продать всё, кроме спичек и часов, даже банку с закручивающейся крышкой и ту оставлять себе не собираюсь, не дай бог, где поколотится и живи потом с таким горем всю оставшуюся жизнь. Нет вру, себе оставлю ещё плавки, можно было бы и их толкнуть, но снимать исподнее у всех на глазах, такой поступок мне пока не под силу. И что тогда получается? На реализацию я выставляю две стекляшки, в сумме тянущее на три с половиной литра, джинсы, толстовку, одна сторона которой приняла цвет местного хаки, кроссовки с белыми шнурками, пару грязных, но ещё достаточно прочных носков и два, почти новых, пакета из супермаркета. Список просто ошеломляющий. С учетом моего личного обаяния, опыта продаж и цены на бутылку ноль семь, стоящую в соседнем отделе, чьё состояние и внешний вид далеки от идеального, можно просить за всё…

— Чего прилип?! — услышал я громкий вопрос, ощутив при этом не сильный толчок в спину.

Очередь резко пошла вперёд, чего я, пытаясь в уме определить ценность своих вещей в будущем, откровенно говоря не заметил. Между мной и входом, остался лишь один человек, а у меня в голове даже приблизительная сумма ещё не сформировалась. В нерешительности сделал пять шагов вперёд и начал всё заново. И так: — Сколько стоила та бутылка из под дешёвого портвейна?

Ужасный скрип двери, висевшей на качественно изготовленной деревянной коробке при помощи, ранее не виданной мной конструкции, прервал все мои размышления, а довольный голос вышедшего из помещения человека, громогласно объявившего: «Следующий!», заставил собраться и снова стать тем, кем был до этого странного происшествия, так круто изменившего мою жизнь. Я решительно вошёл в магазин, где уже высоко поднявшееся солнце позволило осмотреть всё и сразу, обратил внимание на не высокого, прилично одетого молодого человека, без бороды, с ухоженной причёской, стоявшего по ту сторону длинного прилавка и твёрдой походкой направился к нему. Сейчас этот мир перевернётся, он наконец то узнает, что действительно означает магическое слово «продавец» и возможно, после этого станет более пригодным для жизни.

Очередной возглас: — «Следующий», вырвавшийся из моего охрипшего горла словно жалобный писк, обрадовал очередь, ставшую за время моего отсутствия ещё больше, вдвойне. Он позволил ей сократиться на одного человека, а кроме этого внёс в её ряды веселье и смех, на что, за время моего стояния в ней, не было даже и намёка. С огромным удовольствием поддержал бы это праздничное настроение, внезапно возникшее у серьёзных людей, но состояние моё было таковым, что мне проще было лечь в гроб, нежели вяло улыбнуться. Время, проведённое в магазине, с, казалось бы, совсем никчёмным человечком, убило моё самолюбие наповал и показало, как легко могут разрушиться надежды излишне самонадеянного пришельца, внушившего себе, что он великий и неповторимый.

Чем одолел меня этот представитель поколения «next»? Своей болтовнёй, заставившей мой голос срываться на фальцет, холодным взглядом, сумевшим заморозить голосовые связки или знанием предмета, который я изучал на практике, сотни лет тому назад? А кто его знает, чем. Возможно чем то по отдельности, а может быть и так, что всем вместе взятым, но этот дохляк завалил меня словно только что народившегося цыплёнка, не дав выторговать у него не единой монетки, независимо от того, что вещи мои произвели на парня серьёзное впечатление. Цена, которую мне назвали при первом же взгляде на предмет, так и осталась неизменной, и через пол часа нашей беседы, и через час. Да бог с ними, с деньгами! Их конечно же жалко, но это дело наживное. Сейчас важно другое, со мной произошло то, что обычно называют «непоправимым горем», мне цинично указали на место в этом обществе, твёрдо сказав, что его для меня нет, по ту сторону прилавка. Чтобы научиться так работать, как этот молокосос, мне надо прожить в этом термоядерном котле не одну сотню лет и то не ясно будет ли из этого толк. Убил! Привёл в полный паралич! Похоронил заживо! Сволочь! И куда теперь податься, где работать и чем зарабатывать на жизнь, снова в деревню возвращаться, баранам и козлам хвосты крутить? Денег, что выручил за наследство, хватит от силы на месяц, а потом что, вешаться?

— Да пошли вы все на…! — громко выругался я, добравшись до конца очереди, подлив тем самым масла в огонь, ещё не угасшего веселья.

В расстроенных чувствах доковылял до места, названного с моей, не знаю даже лёгкой ли руки, телевизором, уселся там на землю и продолжая думать о произошедшем, незаметно для себя, сожрал остатки сыра. Затем, переваривая его, вынул из мешка, лежащие на самом дне, так называемые деньги и стал их разглядывать, а заодно ещё раз и пересчитывать.

— Двенадцать медных монеток с надписью: «Не кури», с одной стороны и «Не пей», с другой — проговорил я для лучшего запоминания. — Это будет тысяча двести. Ещё восемь только «Не пей» и пять «Не кури», итого: тысяча четыреста десять. Восемь пустых чешуек из магазина и три за сыр, одиннадцать. Получается: одна тысяча четыреста двадцать один рубль или как их там, медяк, что ли.

Подбросив железки, вместившиеся в одну ладонь, попытался представить много это или мало. Мозги, пускай и сильно посрамлённые, всё же нашли вариант, как это можно сделать. Переведу всё в более привычные мне деньги, через цену на сыр, имеющуюся здесь и ту, которая установилась, на момент моего провала, дома.

— А сколько тогда моцарелла в магазине стоила? — спросил я себя, словно незнакомого человека и сам же ему ответил: — А хрен её знает сколько. После всеобщего подорожания мне не до моцареллы стало.

Продажи на работе резко упали, а за ними и премиальные провалились в подвал. Денег перестало хватать даже на самое необходимое. Но это вчерашний день, а сегодня просто так сдаваться я не собираюсь. Одно дело проиграть заморскому выскочке, а другое самому себе. Пускай я в торговле, по местным меркам, и числюсь в аутсайдерах, зато в арифметике со мной тут мало кто сравнится. После некоторого колебания принял за стоимость одного килограмма сыра среднюю величину, приравняв её к пятистам рублям. Сразу же после этого сильно пожалел, что так не вовремя сожрал, ещё совсем недавно отягощавший мой мешок, колобок. Теперь поди вспомни, сколько в нём было веса?

— Да, пожалуй, на килограмм потянет — сделал я прогноз, ощутив тяжесть в желудке. — Нет, не мог я килограмм сожрать за пару часов. Да ладно, какая разница кило там было или меньше, всё равно же приблизительно считаю. А если так, тогда прикинем, чего там у нас получается? Три местных копейки будут стоить, как мои пятьсот рублей. Умножаем пятьсот на тысячу четыреста двадцать один и получаем…

Вот так вот, стоит только потаскать тяжести, пожить рядом с безмозглыми животными и становишься обезьяной, для которой вершиной творчества является обыкновенная палка. Пока не нашёл её и не нарисовал на земле цифирки, так и не смог сосчитать, сколько же у меня в кармане рублей, а ещё на счёт своей гениальности в математике заикался. Да, опускаюсь прямо на глазах. Ладно, бог с ними с талантами, главное, чтобы здоровье было, а остальное куплю. И что там получилось по деньгам? На первый взгляд не мало и возможно я зря так паникую. Но чтобы окончательно разобраться с тем, сколько их на самом деле, надо изучить местный рынок, прикинуть, что там творится и по чём, а только потом делать окончательный вывод.

Ошибиться с дорогой ведущей в город при всём желании у меня не получилось бы, в том направлении был проложен только один маршрут и другого ожидать не стоит ещё, как минимум, тысячелетие. Возвышенности и каменные нагромождения не позволят его пробить. Топая в компании с несколькими незнакомыми мне лицами, провожая взглядом людей, идущих на встречу, не переставал размышлять над тем, какой коварный удар нанесла мне злодейка судьба и что теперь с этим всем делать. Реальный шанс, позволивший бы мне, да и моему так пока и не найденному товарищу хотя бы как то устроиться в этом будущем, чёрт бы его побрал, и тот выхватили из рук, бросили в пыль, и растоптали. Как же такое могло случиться, что мои навыки в торговле здесь, где всё так убого и недоразвито, вдруг оказались на таком низком уровне? Понимаю, что торговля двигатель прогресса и на неё все обращают внимание в первую очередь, но я и дома не сидел сложа рук, да и не смог бы хладнокровно почивать на лаврах достигнув определённых высот, умные головы, стоящие во главе нашего предприятия, не позволили бы этого сделать. А смотри ка, как все обернулось. Люди, загнанные обстоятельствами в угол, умудрились в этой профессии продвинуться на много дальше, чем мы, имеющие в своём распоряжении опытных учителей, правильные книжки, да интернет в конце концов. Вот что значит страстная тяга к жизни, я бы даже не побоялся этого слова, к лучшей жизни. Весело.

Как бы смешно всё это не выглядело, но мне сейчас конкретно не до смеха. Кроме, как что то продавать, делать больше толком ничего не умею, не считая конечно уже здесь приобретённых навыков, но снова использовать их, в самое ближайшее время, совсем не хотелось бы.

— Да что ты будешь делать?! Отчего же так всё дерьмово!? — вырвался у меня стон отчаяния и следом за ним трёхэтажный, отборный мат, своей красочностью приведший в замешательство незнакомых людей, идущих рядом.

Совсем скоро мысли о прошлом, будущем, профессии, навыках и возможностях ушли на второй план. Мной овладело неотвратимое желание набить морду и не кому бы то ни было, до такой степени внутреннего кипения ещё не дошёл, а человеку с чьей подачи место, куда я так ещё и не добрался, назвали нижним городом. Если бы кто нибудь предупредил меня час назад, что до него так не близко и, что он находится на столько высоко над уровнем моря, то я бы ему в ножки поклонился. Но, видно сегодня день отрицательных неожиданностей и подтверждение этому нашлось довольно быстро, сразу же за новым поворотом, куда ушла окончательно загнавшая мои ноги дорога, круто взбиравшаяся в верх все полтора километра пути.

Жилища возникли словно из ниоткуда, ещё три шага назад вдоль песчано гравийного полотна росли плотные кусты и рослые деревья, и вдруг вместо них появился одноэтажный дом, точно такой же, какие тысячами стоят по всему югу нашей страны. Невзрачный, приземистый, с облупившейся штукатуркой, с двумя окошками по фасаду, рамы в которых правда отсутствовали, но возможно лишь из-за жаркой и влажной погоды, установившейся здесь довольно давно. Была у него и черепичная крыша, и труба из обыкновенного, серого кирпича и забор, отделяющий палисадник от пыльной дороги, и даже лавочка с сидевшей на ней старушкой, присутствовали, и всё это делало нас такими родными и близкими, что мне на миг показалось, будто я снова дома. Чужими с этим городом, нас сделал следующий дом, воткнувшийся в склон горы задней стенкой и сильно походивший от этого на пристройку к землянке. А окончательную стену между прошлым и настоящим возвёл тот, что стоял с другой стороны улицы и одним своим краем, резко падал вниз, изображая из себя самую настоящую сторожевую башню. Дорога между постройками, между тем, так и продолжала идти под углом, градусов эдак в сорок пять, и это придавало началу населённого пункта ещё более странный вид.

С плоской поверхностью повстречаться так и не удалось, узкие переулки цеплялись за пространство корявенькими домами, проезжая часть, разделившаяся перед каменной грядой на две виляющих дороги, ползла всё выше и выше, лишь изредка ложась в горизонтальное положение и то только там, где её принудили это сделать трудолюбивые руки человека. Даже рынок, добраться до которого довелось минуте на сороковой, от начала моего пребывания в населённом пункте и тот состоял из трёх отдельных террас, куда попасть можно было по деревянным, скрипучим лесенкам, позволяющим одновременно находится на них не более двух человек. И всё это перемежалось с крохотными огородиками, где росли знакомые мне по прошлой жизни овощи, издающими зловонный запах мини фермами на одну, две козы или маленькую тёлочку, увиденною мной здесь впервые, с курятниками, построенными точно в таком же стиле, как и всё остальное, и отхожими местами, выведенными чуть ли не к самому краю дороги. Нет, в таком городе жить я бы не хотел. Не знаю, как там у них дальше, а то, что сейчас увидел мне не нравиться. Да и где здесь жить, всё что можно было занять уже занято, ставить шалаш в ущелье или проситься на постой туда, откуда доносится целый хор голосов? Узнать, есть ли места в гостинице? Так её ещё найти надо, сколько протопал по дороге, а ни одной не попалось. И что тогда остаётся? Только одно, идти на рынок, поглазеть, купить чего нибудь сладенького там и снова спускаться вниз, в «Одиночку», где мне, по всем приметам и будет самое место.

Торговые ряды, товары, горками лежащие на них, их качество и свежесть, и особенно продавщицы, молодые, глазастые и вот уж чего не ожидал здесь увидеть, пышнотелые, довели моё слюновыделение до такой степени, что пришлось у всех на виду, прямо рукавом, вытирать губы. Мне ясно, как божий день, что поживиться здесь могу лишь тем, что лежит на прилавке, но интересоваться начал совсем другим.

— Девушка, а вас как зовут? — спросил я грудастую девицу лет так восемнадцати, с длиннющей, цвета платины, косой.

— Снежана, а тебе зачем? Замуж позвать хочешь? — засмеявшись одними глазами, ответила и спросила девушка.

Хорошие вопросы и откуда только она научилась ставить их, а заодно и покупателей, в такое положение.

— Помидоры по чём? — догадавшись, что здесь мне ничего не обломиться, спросил я обладательницу холодного имени.

— Медяк за десять — ответила Снежана и снова спросила: — Так чего, знакомиться будем, или как?

— Давай десяток — попросил я, достав из мешка денежку.

Сурово здесь у них, ничего ещё не сделал, только имя спросил и сразу замуж? Осторожнее надо быть, хотя о какой осторожности может идти речь, когда такие девчонки помидорами торгуют, почти даром.

Прогуливаясь вдоль говорливых продавцов и продавщиц, закинул в мешок, в довесок к помидорам, огурцы, пучок лука, жаренную курицу, по крынке, так обозвали глиняный стакан, сметаны и мёда, ломоть сала, килограмма на полтора, пять горстей тыквенных семечек, крохотный мешочек соли, возможно той, что самому приходилось таскать и только хлеба, так и не смог не у кого найти, что подтвердило мою догадку о его полном отсутствии в этом мире. Хотя, возможно я и ошибаюсь, и где нибудь его выращивают, но как говорится: «Не в этом районе». Когда мой интерес к продуктам и девушкам почти угас, и я собрался было мотать отсюда, услышал знакомый голос, донёсшийся откуда то сверху:

— Молчун! Подымайся к нам, чего там болтаешься!?

Поднятые к небу глаза подтвердили, что обладателем трубоподобного баса был мой, будем считать уже, хороший знакомый, младший брат предводителя общины. Махнул ему в ответ рукой, подавая знак, что заметил и естественно сейчас же подойду, как только найду, каким образом это можно будет осуществить.

Стараясь сохранять внешнее спокойствие пробрался к прилавку, где мои знакомые, очаровывая своими весёлыми лицами покупателей, торговали продукцией, произведённой в долине. А встав рядом с братьями, выпустил наружу внезапно возникший в моём сердце эмоциональный пик, который образовался от неожиданной встречи с самыми близкими в этом городе людьми.

— А вот кому сыр из предгорий Кавказа! Налетай, торопись, отдаём почти даром! — громко заорал я во всю глотку.

— Ты чего? — удивился моему поступку младший брат.

— Чего, чего. Покупателей к вам завлекаю — улыбаясь ответил я и проорал тоже самое ещё раз, но уже на много громче.

Маркетинговый ход принёс ошеломительный результат. Доверчивые аборигены, хорошо расслышав лишь последние слова, в которых говорилось, что продавцы чего то там раздают «почти даром», толпой ломанулись к месту, откуда это орали и стали без разбора хватать всё, что попадалось им под руки. Таким образом минут за десять братья продали килограмм тридцать своей продукции, перевыполнив план на день, на сто восемьдесят семь процентов, наверное. Во всяком случае их довольные рожи выглядели на столько обескураженно, что этот показатель должен был составлять именно такую цифру.

— И где ты раньше был?! Стоял бы с нами с самого утра мы уже сегодня домой уехали — глядя на меня, как на бога, спросил старший из братьев.

— Так вы же меня сами с собой не взяли — ответил я и подумал, что может ещё не всё так плохо, и мне не стоит так категорично ставить себя на самую низшую ступень здешнего торгового дела. Мысль, как прилетела, так и ушла, а глотка снова выдала: — Всего один день, грандиозная распродажа. Делим цены пополам…

Вода, ветер и время, все вместе и по отдельности, сглаживают не только острые углы, но ещё и делают людей более спокойными, и приземлёнными. Наоравшись в волю и выпустив пар, через какое то время я успокоился, а ещё через не большой его отрезок, снова сник и вскоре опять вернулся в состояние неопределённости. Ну не моё это, торговать на рынке, я профессионал, а не продавец выходного дня, мне масштаб нужен, чтобы показать всем, на что способен и какие объёмы прибыли могу приносить. А на базаре кому, чего докажешь? Здесь клоуном работать нужно, чтобы успеха добиться.

— Ну вот что за характер дурацкий, у него на самом деле вопрос ребром стоит, а он снова туда же, повыпендриваться бы ему, да посмотреть, как на это отреагируют окружающие. Взрослеть пора Владик, это тебе не в магазине бытовой техники девчонкам мозги пудрить, тут всё гораздо серьёзнее — высказал я себе после окончания представления, понимая, что переборщил.

Получив за свой труд полноценный обед и пожелав братьям удачи, в их не простом деле, покинул рынок, ставший к этому времени на половину пустым. В низ шагалось куда легче и от этого при встрече с центральной, городской трассой, одним своим концом упиравшейся в бесконечность, находящуюся где то там, под облаками, я на некоторое время остановился и задумался. Куда приложить остатки своих, совсем не безграничных сил? Направить их на изучение верхнего города, который вполне может оказаться очередной помойкой или вприпрыжку отправиться под гору, в уютный и привлекательный посёлок голливудского типа, с метким и ёмким названием, не оставляющим вариантов для неправильной трактовки рода занятий проживающих в нём лиц. Неизведанное меня всегда больше привлекало, но в этот раз я всё же надумал отступить от правил, непонятно каким образом закрепившихся во мне и придушив в зародыше, поднявшее было голову, желание посмотреть мир, быстрым и лёгким шагом отправился вниз.