Врач посмотрела на меня глазами, полными неподдельного ужаса.

– Я сейчас позову Якова Владимировича… Я сейчас его позову, и он мне все объяснит, а то я ничего не могу понять.

Казалось, что из широко открытого рта Зинаиды Ивановны, стоящей напротив меня и жадно глотающей воздух, вот-вот пойдет обильная пена.

– Вы не позовете Якова Владимировича!

– Почему?

– Потому что я не дам вам этого сделать!

Встав у двери, я приложила палец к губам, показывая, что нужно молчать.

– У меня беременность на два месяца больше, чем считает муж.

– Я сразу поняла, что что-то не то… Это ребенок не Якова Владимировича?

– Вы должны сделать так, чтобы этот ребенок был ребенком Якова Владимировича.

– Но…

– Это не сложно. Я рожу семимесячного. Вы отговорите Якова Владимировича присутствовать при родах. У вас получится. Он вас послушает, – словно в бреду говорила я. – Я вам заплачу. Я буду приезжать к вам каждую неделю и хорошо вам платить. Мой муж очень богат. Я тоже смогу сделать вас богатой…

– Деточка моя, да я и так не бедная, – прошептала побледневшая женщина и вновь посмотрела на мой живот.

– Ну что вы так смотрите? Там еще ничего нет…

– Есть. Я знаю это, даже не осматривая тебя на кресле…

– Вы можете стать еще богаче… Я буду возить вам деньги каждую неделю. Я смогу брать деньги у мужа…

– Я никогда не пойду на это. Я слишком хорошо знаю Якова Владимировича, и он полностью мне доверяет. Его доверие для меня очень дорого. Я обязана все рассказать. Это мой профессиональный долг. Это моя репутация. Пойми меня правильно.

– Ну что вы как попугай заладили? Я должна… Я должна… Никому вы ничего не должны! Сейчас вы не должны, не имеете права разрушать семью.

– Я должна… – настаивала врач.

– У меня семья. Вы должны меня понять, как женщина женщину.

Я пулей бросилась к сумке, быстро выхватила деньги и вновь встала у двери так, чтобы врач не могла выйти. Я протянула доллары испуганной Зинаиде Ивановне и нервно смахнула слезы.

– Я вас умоляю! Я вас умоляю! У меня семья! Я не могу потерять Якова.

– Я ничего от тебя не возьму, – решительно сказала врач. – Ты просто обыкновенная лгунья. Ты не пара такому благородному человеку, как Яков Владимирович. Отойди от двери. Я обязана ему все рассказать.

– Тут почти две тысячи долларов. Я привезу еще.

– Я ничего не возьму!

– Но вы же должны меня понять!

– Все, что я могу для тебя сделать, – это сказать Якову Владимировичу, что ты не захотела садиться на кресло и проверяться. Я могу сказать, что ты отказалась.

– Нет, только не это! Яков Владимирович не дурак и обо всем догадается!

– Больше я ничего не могу для тебя сделать.

– Но вы же женщина… – Я задыхалась и сделала несколько глотательных движений.

– Я женщина, а ты падшая женщина. Ты врунья, – донеслось до меня откуда-то издалека. – Из-за таких, как ты, мужчины перестают верить нормальным женщинам.

Я уже не видела ее лица, а только черный силуэт, тело мое стало легким, и я, словно невесомая снежинка, опустилась на пол. Встав на колени, я вгляделась в темный силуэт женщины, напряглась, чтобы представить, где у нее карман, из последних сил до него дотянулась и сунула в него деньги. Затем коснулась холодными, почти ледяными губами ее мощных икр и стала осыпать их поцелуями.

– Ради бога… ничего не говорите Якову… Я лгунья… Я себя ненавижу, но ведь ребенок ни в чем не виноват. Если бы вы только знали, как я себя ненавижу! Как ненавижу! Я не хотела идти на это. Я ничего не хотела… Я знала, что этим все кончится… Я хочу умереть. Если Бог есть, он пошлет мне смерть…

Я упала на пол и перестала что-либо видеть и слышать. Но я еще могла думать. Я вдруг подумала, что смерть услышала мои молитвы, сжалилась и пришла, чтобы забрать меня к себе. Смерть – она женского рода. Женщина. А женщина всегда поймет женщину… Она услышала меня и пришла, чтобы помочь. Она намного добрее и человечнее, чем эта женщина. Получается, что женщина не всегда может понять женщину… Получается именно так. Господи, а ребеночка-то как жалко! Как жалко ни в чем не повинного ребеночка…

Мне показалось, что распахнулась дверь и в комнату влетел Яков. Обрывки фраз с трудом доходили до моего сознания.

– Что с ней? Она умрет?

– Срочно «скорую». Мне кажется, у нее выкидыш…

– Она не умрет?!

– Не знаю. У нее началось кровотечение. Нельзя терять ни секунды! «Скорую»!

Я почувствовала, как у меня между ног становится тепло, мокро и липко… До меня долетали голоса, но я уже не понимала, чьи они, о чем говорят люди.

А потом стало совсем тихо, только какие-то привидения в белом… Я с ужасом поняла, что попала в ад и буду расплачиваться за свои грехи. Я чувствовала учащенное сердцебиение, стоял гул в ушах.

Открыв глаза, я поняла, что лежу на больничной кровати.

– Я жива? – тихо спросила я и облизнула пересохшие губы.

– Жива, – сказала медсестра и смочила мои губы влажным тампоном.

Испуганно положив руки на живот, я попробовала приподняться, но поняла, что у меня просто нет сил.

– А мой ребенок?

– Ребенка больше нет. Вы сами чудом остались живы. У вас был выкидыш. Сохранить ребенка было просто невозможно. В течение нескольких часов врачи боролись за вашу жизнь. Истощение нервной системы, шоковое состояние. На фоне всего этого произошел выкидыш, который вызвал обильное кровотечение. Вы чудом не лишились жизни. Я вас искренне поздравляю. – Молоденькая медсестра улыбнулась.

– С чем? С тем, что погиб мой ребенок?

– С тем, что вы остались живы.

– Неизвестно, стоит поздравлять меня по этому поводу или нет.

– Правда, у вас могут быть последствия… – Медсестра замолчала и отвела глаза.

– Какие?

– Вероятность того, что у вас больше никогда не будет детей, достаточно велика.

– Вы не врач, чтобы говорить подобные вещи.

Молоденькая медсестра покраснела и принялась оправдываться:

– Врач скажет это при выписке. Я сама слышала, как врачи разговаривали между собой.

– Никто не может знать, буду я иметь детей или нет, потому что нам их дает только Бог.

– Простите.

Медсестра поспешила удалиться, а я уткнулась в подушку и заплакала. Спустя какое-то время я обнаружила рядом с подушкой мобильный телефон. Он был единственным звеном, связывающим сейчас меня с Яковом. Телефон предательски молчал. Это наводило на мысль о том, что Яков все знает, что он никогда не позвонит и не простит мне обмана. Именно поэтому его нет сейчас рядом со мной…

И вдруг телефон зазвонил. Я вздрогнула и испуганно включилась на прием.

– Дорогая, с возвращением, – послышался голос мужа.

– Яков, ты все знаешь?!

– Я все знаю, дорогая… Я все знаю.

– Ты меня бросишь?

– Нет, что ты. Ты же моя жена, и я очень тебя люблю.

– Но я…

– Ты ни в чем не виновата. Это я виноват. Повез тебя в больницу, когда ты слишком плохо себя чувствовала. Это я виноват, что мы не смогли сохранить нашего ребенка. Я так виню себя за это!

– Но ты здесь совершенно ни при чем!

– Как это?! Я не послушал тебя и настоял на своем. Я гад, понимаешь?! Я конченый гад. Я никогда себе этого не прощу.

– Яков, о чем ты говоришь?! Тут нет твоей вины. Я не знаю, как посмотрю тебе в глаза, когда выйду из больницы… Я знаю, что я порядочная сволочь, что я совсем тебе не подхожу, что я не стою твоего мизинца, но я бы так не хотела тебя потерять… Господи, Яков, если бы ты знал, как я боюсь тебя потерять… Если бы ты только знал…

– Анжела, девочка моя, ну что ты такое говоришь?! Это мне нет прощения за то, что ты потеряла нашего ребенка. Я не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить. Зинаида Ивановна обвинила в случившемся только меня. Она сказала, что я привез тебя к ней в критическом состоянии, что я не имел права везти тебя.

– Что? Зинаида Ивановна обвинила тебя?

– Вот именно. Она обвинила меня, а ты прекрасно знаешь, какой она для меня авторитет.

Мне показалось, что я ослышалась или до сих пор не пришла в себя.

– А больше она тебе ничего не сказала?

– Сказала.

Я замерла от страха.

– Она сказала, что на таком маленьком сроке, когда беременность около двух месяцев, выкидыши бывают часто.

– Каком сроке?

– Зинаида Ивановна сказала, что два месяца – это самый опасный срок и в это время лучше не жить половой жизнью, а мы с тобой жили. Наверное, из-за этого все и произошло. Хотя знаешь, я подумал, что ты еще слишком слаба, чтобы выносить ребенка. Все-таки огнестрельное ранение, которое нанесла тебе моя жена, тоже сыграло свою роль… И постоянные стрессы… Тамара и ее ребята, которые тебя сильно избили. Так что виноват не только я. Тут целый ряд причин. Но ничего. Теперь ты успокоишься и окрепнешь. Все стрессы закончатся, и все будет хорошо. Самое главное, что ты осталась жива. Зинаида Ивановна сказала…

– Что сказала Зинаида Ивановна? – вновь перебила я Якова.

– Зинаида Ивановна сказала, что пройдет время, и мы родим малыша, который будет расти в обстановке любви и доброжелательности.

– Передай своей Зинаиде Ивановне, что она просто чудо и что я ей очень благодарна.

– Я же тебе говорил, что у меня очень хороший врач!

Я улыбнулась, смахнула слезы и подумала, что женщина всегда поймет женщину. Пусть даже за деньги…

– Яков, а ты сейчас где?

– Дорогая, ну где я могу быть? Подумай сама.

– Ты зарабатываешь деньги.

– Молодец, – обрадовался Яков. – Я зарабатываю деньги.

– Кому?

– Нам с тобой. Дорогая, нам с тобой.

– Яков, а зачем нам много денег, мы же все равно не купим весь мир?

– Дорогая моя, денег никогда не бывает много. Их бывает только мало. Выздоравливай, я очень тебя люблю. Когда тебя выпишут из больницы, я подарю тебе красивую машину. Такую же красивую, как и ты сама.

Яков не приехал за мной в больницу к моей выписке, потому что он зарабатывал деньги. У больницы меня ждала Галина с красивым букетом цветов.

– Привет, сестренка ты моя названая.

– Привет.

– Ты как?

– Потихоньку.

– Выглядишь просто потрясно.

– Прямо так уж и потрясно…

– Я тебе говорю «потрясно», значит, потрясно!

Мы расцеловались, я взяла Галинин букет и села в машину.

– А почему за мной приехала ты, а не мой муж?

– Анжела, ну зачем ты спрашиваешь? Ты же все знаешь сама. Ты же звонила Якову. Он сказал, что он очень занят.

– Он сказал, что не может приехать, потому что он зарабатывает деньги, – произнесла я сквозь слезы.

– Ну и пусть зарабатывает. Чем больше он заработает, тем богаче ты будешь.

– Я не хочу быть богаче. Я хочу, чтобы он был рядом. Мне сейчас нелегко. Мне хотелось, чтобы он сейчас был рядом.

– Я что-то тебя не пойму. У половины замужних женщин мужики на диванах с газетой лежат. Их с этих диванов ничем не поднимешь и на работу не выгонишь. Лежат до пролежней. Там бабы пашут как прокаженные, чтобы этих засранцев чем-нибудь вкусненьким накормить, и проклинают собственную, так глупо сложившуюся судьбу. Твой же, наоборот, с утра до ночи носится, чтобы у тебя дом был – полная чаша.

– Дом уже и так полная чаша! Куда больше-то? Можно и остановиться.

– Кто делает деньги, тот делает их двадцать четыре часа в сутки и никогда не останавливается.

– Я все понимаю, но ведь из больницы-то можно было бы меня встретить.

– Ты не рада, что тебя встречаю я?

– Рада, только мне бы еще хотелось и мужа увидеть.

– Увидишь, не переживай. Сегодня же увидишь.

– Знаешь, а ведь он у меня в больнице сидел не больше пяти минут, словно делал это не потому, что хотел, а потому, что так требуют правила. Придет, принесет сладкое и цветы, посидит пять минут и уходит. Причем и эти несчастные пять минут постоянно смотрел на часы. Я его прошу задержаться хоть еще нанемного, а он говорит, что не может, потому что ему надо зарабатывать эти чертовы деньги. Зачем нужны такие деньги, если мы практически друг друга не видим?

– Деньги нужны вашим будущим детям.

– Врач сказал, что слишком большая вероятность того, что я больше не смогу иметь детей.

– Яков об этом знает?

– Нет, – замотала я головой.

– Вот и не говори. Мужчина должен знать ровно столько, сколько ему положено.

– Я должна опять врать?! Только вылезла из этого вранья…

– Что поделаешь, это ложь во спасение.

– Мне кажется, что жизнь современной женщины вообще одно сплошное вранье. – Я помолчала с минуту и добавила: – Знаешь, мне кажется, даже если бы я сказала Якову, что не могу больше иметь детей, он бы особо не расстроился.

– Почему?

– Потому что он просто не услышал бы то, что я говорю… Он бы думал совсем о другом. С каждым днем он становится все бесчувственнее и бесчувственнее.

– Не принимай все так близко к сердцу. Иначе тебе грозит болезнь, которой болеют почти все жены состоятельных людей.

– И что это за болезнь?

– Одиночество в золотой клетке.

– Мне кажется, что я ею уже заболела.

– Еще не поздно. Главное – вовремя начать лечение.

– Лечение? Какое? – Я прижала к себе цветы и посмотрела на Галину взглядом, полным надежды.

– Нужно уметь жить своей жизнью… – Слова Галины прозвучали для меня как приговор.

– Но разве можно иметь свою жизнь, когда ты живешь с мужчиной?

– Можно и даже необходимо.

– Тогда зачем нужна совместная жизнь с мужчиной?

– Она нужна для того, чтобы иметь свою собственную… – Галина завела мотор и посмотрела в зеркало заднего вида. – О, черт, опять этот джип…

– Какой джип?

– С того самого момента, как мы выехали из особняка твоего фотографа, за мой обязательно кто-нибудь следит.

– Все это время?

– Ну не каждый день, но довольно часто.

– Но ведь тогда была «хонда»!

– А в последнее время – джип.

Я испуганно посмотрела назад и увидела стоящий неподалеку от нас, прямо на территории больницы, зеленый тонированный джип. Сквозь темные стекла невозможно было увидеть, кто именно в нем сидит. Прикусив нижнюю губу, я посмотрела на Галину испуганным взглядом и спросила, не скрывая волнения:

– Помнишь, когда я ехала с Яковом в больницу, ты просила меня перезвонить?

– Помню.

– У тебя еще тогда был очень взволнованный голос. Ты хотела мне что-то сказать. Что?!

– Я хотела сказать, что та «хонда», от которой мы ушли, появилась у моего дома.

– Как? Мы же от нее оторвались…

– Думаю, меня нашли по номеру машины. Сначала была «хонда», а теперь появился этот джип. Кода я ехала к тебе в больницу, я его не видела. Значит, проглядела.

– Тот, кто в джипе, знает, что ты его засекла?

– Нет. Я стала умнее. Не убегаю, не пытаюсь спрятаться. Зачем? Уже все равно известен мой адрес. – Галина немного помолчала. – Тому, кто сидит в джипе, нужна не я.

– А кто ему нужен?

– Ему нужна ты.

– Я?!

– Почему ты так удивилась? Ведь ты прекрасно это знаешь.

– Просто мне страшно…

– Это последствия твоей поездки к фотографу. Твоя попытка облегчить душу далась нам слишком дорого.

– Что же теперь делать? – Меня охватило чувство безысходности.

– Что делать? Не дать возможности тому, кто в джипе, узнать твой адрес. Сейчас поедем ко мне домой. Пока твой муж зарабатывает деньги, посидишь у меня, тем более ты давно не была в коммуналке. Надо бы проведать. Глядишь, соскучишься по нищенской жизни. Побудешь вместе с народом и начнешь ценить своего мужа еще больше. Решишь, пусть деньги зарабатывает и в дом таскает, а сам хоть сутками не бывает, только бы не жить в нищете. Сразу вся болезнь у тебя пройдет. Моментально вылечишься.

– А когда я попаду домой?

– Как только тебе надоест нищенский быт.

– Я говорю серьезно.

– А я серьезно тебе отвечаю.

– Как я доберусь до дома?

– Домой поедешь на другой машине. Переоденем тебя так, чтобы на себя была не похожа, незаметно выйдешь из подъезда и поймаешь такси.

– Галина, но ведь это не выход из сложившейся ситуации?! До каких пор будет продолжаться эта слежка?!

– Ты имеешь в виду в глобальном масштабе? По поводу глобального масштаба я тебе сейчас не могу ничего сказать. Для меня сейчас самое главное – отправить тебя домой так, чтобы не выдать твой адрес. А дальше… Дальше будем думать…

– Галина, мне страшно.

– Мне тоже… И чем дальше, тем больше.

Наша машина плавно тронулась и поехала с территории больничного двора в сторону центра. Следом за нами, точно так же плавно, тронулся зеленый тонированный джип.