На дорогах снова были пробки. Я ехала в метро и размышляла о том, что произошло. Мне было так тоскливо, что ужасно хотелось плакать. Сегодня ночью Лешка подарил мне настоящую сказку, но после утреннего разговора с ним мне показалось, что эта сумасшедшая ночь мне лишь приснилась. Я вспоминала, как Лешкины сильные руки нежно и страстно обнимали меня. Его прикосновения не были робкими, они были умелыми и даже властными. Этой ночью он у меня ничего не просил и ничего не требовал. Он просто хотел сделать мне приятное и дал возможность почувствовать себя желанной, любимой и единственной. Его поцелуи были такими горячими…

Этой ночью мы спали совершенно обнаженными, и Лешка постоянно прижимал меня к себе, гладил по голове, как маленького ребенка, и говорил мне какие-то ласковые и милые слова. Когда он уснул, то постоянно вздрагивал, шептал мое имя, а его ищущие руки всю ночь скользили вдоль линий моего тела.

Вспоминая все это, я почувствовала, как бешено колотится мое сердце, и осознала, что ведь я даже никогда не смогу ему позвонить. Он достал карту из своего телефона и выкинул ее в мусорный бак. Вот такой он, Лешка из коммуналки, — бедный, но гордый.

Я не могла ничего с собою поделать, но чувство физического притяжения к Алексею еще не прошло, наверное, это оттого, что мое тело еще ясно и отчетливо помнило теплоту его рук и жар его губ. Все, Лешка остался в прошлом. Милый, странный и хороший парень. Теперь он просто призрак. Призрак из моего прошлого. Не знаю, страдает ли он оттого, что решил безоговорочно и бесповоротно со мной расстаться, но я очень страдаю. И все же я очень сильно люблю другого. Того, ради которого готова потерять свою свободу и независимость. Того, чьим любимым телом я мечтаю каждый день обладать.

И вот я осталась наедине со своими тоскливыми мыслями, да и выгляжу я сейчас, должно быть, ужасно: бледное лицо, припухшие веки… Мне было очень горько и обидно оттого, что нам с Лешкой пришлось расстаться с какой-то враждебностью друг к другу и больше мы никогда не встретимся. Прошлая ночь указала мне на мои ошибки и научила тому, что нельзя делать из мужчин-друзей мужчин-любовников, потому что ни к чему хорошему это не приведет. Искрящаяся ночная страсть, покрытая сплошными иллюзиями, оказалась в прошлом, а Лешкин образ остался где-то там далеко, словно его и не было вовсе. Наверное, это просто видение. Видение на фоне эмоциональных перегрузок и истощенной нервной системы. Все это мне просто приснилось, и этого человека не существовало в реальной жизни.

Волшебная, красивая сказка, которая рано или поздно должна была закончиться. Вот мы гуляем по набережной… Вот Алексей берет меня за руки, заглядывает мне в глаза и читает стихи… Боже, как же много он знает стихов! Как же много… А вот мы просто дурачимся, как малые дети, и рассказываем друг другу различные анекдоты. И вот больше этой сказки нет. На душе осень: у красивой сказки оказался такой некрасивый конец. Да, я люблю Леонида, но почему мне так больно, что я потеряла Алексея?

Больно… Пройдет! Немного поболит и пройдет. Как будто у меня болел зуб, а затем его выдернули, и все равно больно. Теперь-то я точно знаю, что боль пройдет, потому что больного зуба больше нет. Поболит, поноет, пройдет и забудется. В этой жизни нет ничего вечного. Все проходит. Все когда-нибудь проходит. Нужно просто взять себя в руки. Лешка прав, мы с ним всего лишь случайные знакомые. Случайная встреча и случайное расставание… Пройдет совсем немного времени, и Лешкин образ начнет забываться, а затем и вовсе исчезнет из моей памяти, и покинет душу боль, которая так мучает меня сейчас.

Я сотни раз видела, как расстаются люди. Читала об этом в книгах, видела в кино, да и свой собственный горький и малоприятный опыт у меня тоже имелся. Но я никогда не видела, чтобы при расставании люди доставали из телефона сим-карты и выбрасывали их в мусорное ведро…

Ладно, хватит думать о Лешке. У меня и без того куча проблем, которые я должна решить.

Зайдя в квартиру покойного брата Леонида, я ощутила, как меня затрясло, и дрожащим голосом спросила:

— Тут есть кто-нибудь?

В квартире было необычайно тихо. Только тикали часы на стене. С опаской заглянув в гостиную, я вновь ощутила, как у меня перехватило дыхание, и снова произнесла:

— Тут есть кто-нибудь или нет?

Я совершила небольшую экскурсию по всем комнатам, заглянула в шкафы и даже умудрилась присесть на корточки и заглянуть под кровать. Там не было ничего, только толстый слой пыли на полу. Убедившись, что в квартире никого нет, я почувствовала себя более свободно и принялась обследовать спальню. Чем дольше я это делала, тем тревожнее и тревожнее становилось у меня на душе. Я зачем-то рылась на всех полках, выдвигала ящики письменного стола, копалась в различных бумагах, которые совершенно не представляли для меня никакого интереса. В спальне вообще не обнаружилось ничего интересного. Только сама обстановка была крайне удручающая: многочисленные потухшие свечи в декоративных подсвечниках, спертый воздух и смятая кровать… Все напоминало о некогда лежащем здесь толстопузике.

Перед глазами пронеслась картинка: вот он лежит, мертвый, огромной голой задницей кверху, а лицом вниз. Вот недопитая бутылка шампанского, а вот и валяющийся на полу пустой фужер, из которого пил шеф. Присев на корточки, я подняла недопитую бутылку, взяла пустой фужер и пошла на кухню. Нашла пробку и плотно заткнула бутылку. Поставив бутылку в пакет, я аккуратно завернула пустой фужер в салфетку и положила туда же. Думаю, все это пригодится мне в Москве. Придется отдать эту полупустую бутылку на экспертизу. Я почти была уверена, что в шампанском ничего не обнаружат, потому что из этой бутылки мы пили оба. А если кто-то и бросил яд в бокал, то сделал это в тот момент, когда мы вышли из кухни. Яд подсыпали всего в один бокал. Именно в тот, который стоял ближе к толстопузику. Значит, убийца видел, кто где сидит. Даже страшно подумать о том, что было бы, если бы мы поменялись местами и я села на место шефа и выпила шампанское из его фужера… Как же нужно было все точно рассчитать и продумать…

Вернувшись в спальню, я вновь с содроганием посмотрела на преступное ложе, поморщилась и невольно вспомнила, как мы с Лешкой пытались одеть толстопузика.

Я хотела уже вернуться в гостиную, но резко остановилась и внимательно посмотрела на окно. Сверху, над самым карнизом, в стену была вмонтирована крохотная видеокамера.

— Теперь понятно, откуда взялись фотографии, — стала размышлять я вслух. — Никакого человека с фотоаппаратом не было. Велась просто запись на видеокамеру.

Бросившись в гостиную, я первым делом подлетела к окну и посмотрела вверх. Там тоже была видеокамера.

— Так, нужно еще проверить кухню…

Я даже не сомневалась в том, что и там над окном я тоже обнаружу видеокамеру, и не ошиблась.

— Вот это квартирка! С виду такое скромное жилье! Но оно буквально напичкано видеоаппаратурой.

Сомнений не было — видеокамера зафиксировала все, что произошло вчера ночью. Истерику, случившуюся со мной в тот момент, когда я поняла, что шеф мертв… Мой разговор с Алексеем, мои слезы и мольбы о помощи… Значит, следующими будут именно эти снимки. Видимо, убийца не утруждал себя фотосъемкой, он просто использовал записи видеокамер.

«Стоп, а где же можно спрятаться в этой квартире?» — пронеслось у меня в голове.

— Конечно, как же я сразу не догадалась!

Недолго думая, я бросилась в коридор и дернула дверь кладовки. Дверь моментально поддалась и сразу открылась.

— Вот это да, — прошептала я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Как только я поселилась в этой квартире, я сразу обратила внимание на эту дверь и без особого труда поняла, что за ней — кладовка. Только дверь в нее была заперта, и открыть ее у меня не было никакой возможности. Подергав дверь несколько раз, я благополучно про нее забыла и вспомнила о только сейчас. Я нащупала на стене выключатель, но свет не включался. Достав из кармана зажигалку, я осветила ее пламенем кладовку и поняла, почему мне не удалось включить свет: с потолка свешивался шнур с патроном, из которого была выкручена лампочка. Кладовка была совсем небольшой, в ней было несколько полок, на которых стояли пустые банки и лежали рыболовные снасти, вероятно принадлежащие покойному брату Леонида.

Я вышла из кладовки. Кто-то играет со мной, как кошка с мышкой, и этот негодяй специально оставил кладовку открытой для того, чтобы наглядно мне продемонстрировать, где он мог спрятаться.

— Чертовщина какая-то.

Чем дольше я оставалась в этой квартире, тем страшнее мне остановилось. Мне казалось, что в любой момент может распахнуться входная дверь и сюда зайдет человек, о существовании которого я хорошо знаю, но даже предположить не могу, кто он такой. Этот человек хорошо со мной знаком, владеет достаточной информацией и цепко держит меня на крючке. Что он сделает со мной? Убьет? Зачем? Ведь этот человек думает, что я принесу ему деньги, и немалые деньги.

Меня затрясло, я прижалась к двери кладовки и почувствовала, как закружилась голова.

Быстро схватив сумку, я прихватила пакет, в котором лежали бутылка и фужер, рванула на вокзал и села на поезд, следующий в Москву. Я почему-то набрала Лешкин номер, хотя прекрасно знала, что он мне не ответит. Он больше никогда мне не ответит… Как я и думала, в трубке раздалась сухая фраза, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны доступа Сети.

— Не так отвечать нужно, — прошептала я и, как только легла на полку, не обращая внимания на читающую газету попутчицу, отвернулась к стене. — Нужно называть вещи своими именами и говорить, что номер не существует.

— Простите, что вы сказали? — раздался за моей спиной голос попутчицы.

— Спокойной ночи, — устало сказала я.

— Спокойной ночи, — ответила дама и вновь погрузилась в чтение.