В коридоре горел тусклый ночник, говоривший о том, что все обитатели дома спят. Царила полнейшая тишина. Ни звука, ни малейшего шороха… И только громкие удары моего сердца. Такие громкие, что мне показалось, они перебудят весь дом.

– Ты слышишь, как бьется мое сердце? – шепотом спросила я Макса.

– Нет.

– А я слышу.

– Успокойся. Все спят. За домом находится довольно мощный пункт охраны. Там хода нет. Через забор не перелезть – вверху колючая проволока под напряжением, полезем – сразу убьет током. Всюду вмонтированы видеокамеры. Вдоль забора патрулируют четыре охранника с оружием. И в доме полно охранников.

– Как же мы сбежим? Охранники что, не ложатся спать?

– Нет, конечно. На то они и охранники. Слушай дальше. Сейчас пробираемся вдоль стены в сторону ангара. Только пробираемся ползком, чтобы нас не заметили.

– До какого ангара?

– До самого дальнего. Я покажу. Только, главное, без паники. Тихонько заходим в ангар и садимся в самолет. Там есть небольшая взлетная площадка. Завести самолет и сразу взлететь мы должны за считанные секунды, иначе нас просто собьют.

– Ты хочешь сказать, что мы улетим отсюда на самолете?

– Другого пути нет. Я все узнал.

– А ты умеешь водить самолет?

– Я заканчивал летное училище.

– Господи, – прошептала я, – а ты точно умеешь водить самолет?

– Я же сказал, что заканчивал летное училище.

– Тогда почему ты подался в криминал? – Я поняла, что задала глупый вопрос и прикусила язык.

– У нас нет времени на разговоры, – рассердился Макс.

– Я боюсь, – испуганно прошептала я.

Макс толкнул меня вперед, и мы очутились за порогом злосчастного дома. Как только мы вышли, Макс заставил меня пригнуться, взял за руку и потянул вперед. Чем дальше мы удалялись от дома, тем больше мне хотелось оглянуться и посмотреть на него прощальным взглядом. Но я не могла. Я боялась. Мне казалось невыносимо страшным обернуться и посмотреть, что происходит у меня за спиной. Вдруг у входной двери стоит пахан и наблюдает за каждым нашим движением. А может, раньше времени ожил урод и сейчас собирается с силами, чтобы заорать во все горло, поднять на ноги весь дом.

– Я боюсь, – вновь прошептала я.

Макс молча тянул меня за руку.

– А теперь побежали, – прошептал он мне на ухо и отпустил мою руку. – Только не поднимайся, а то нас заметят.

– Как бежать-то, на карачках, что ли?

– На карачках. Бежим в сторону сада. Кругом прожектора, а там тень.

Я бросилась было вперед, но краешком юбки зацепилась за какой-то сучок и больно ударилась затылком о ствол дерева. Я попробовала превозмочь дикую боль и подняться, но на это у меня просто не хватило сил.

– Ты что? – Макс наклонился ко мне. – Бежать сможешь?

– Постараюсь.

Собрав всю волю, я побежала за Максом. Мне казалось, что мы уже убежали черт-те куда, но ангара не было видно. Я жадно хватала ртом воздух и тихонько всхлипывала. Силы покидали меня.

– Я больше не могу. Я хочу пить.

– Еще немного… Мы уже выбежали на взлетную полосу.

Казалось, что еще несколько секунд, и я упаду замертво. Я опять споткнулась, чуть не взвыла от боли и до крови закусила губу.

Макс снова помог мне подняться.

– Осталось совсем немного. Вон, уже ангар видно.

– Где этот гребаный ангар?!

– Там, впереди.

Я ползла на четвереньках, как собачонка, воя и раздирая руки в кровь.

– Тише, – прошептал Макс, подхватил меня и потащил за собой. – Тише. Услышат. Ты же сильная. Ты же играешь такие роли. Тобой восхищаются, на тебя равняются. На тебя хотят быть похожими. У тебя ведь все героини сильные! Я думал, что ты точно такая же, а ты размазня. Если бы люди знали, какая ты настоящая, никто бы не ходил на твои картины.

– Это я размазня?!

– Ты, конечно. Смотреть тошно.

– Я не размазня!

Обида притупила острую боль, и я снова побежала. В моей голове все перемешалось. Билась только одна мысль – главное, отсюда выбраться.

Главное, выбраться.

Наконец мы добрались до ангара и зашли внутрь. Прямо перед нами стоял чешский двухместный красавец самолет. Чтобы не дать страху захватить меня целиком, я торопливо залезла в кабину и затаила дыхание. Я всегда боялась самолетов. Всегда. А тут еще лететь придется не в белые пушистые облака, как на картинках, а в страшное ночное беззвездное небо. Я намертво вцепилась в кресло.

– Макс, ты думаешь, у нас получится?

– У нас нет другого выбора. Куда нам деваться…

– Только не говори, что я размазня, но я действительно очень боюсь.

– Господи, Господи, – шептала я и с ужасом слушала, как заработали двигатели. – Господи, Господи. А вдруг мы разобьемся…

– Не говори под руку. Не разобьемся.

– А у нас парашюты есть?

– Какие, к черту, парашюты…

– А как же без парашютов…

– Раком, – резко бросил Макс и взялся за штурвал. – Завязывай говорить под руку.

– Завязываю. А ты точно летать умеешь?

– Умею.

– А вдруг нас собьют?

– Заткнись.

– Затыкаюсь. Макс, миленький, затыкаюсь. Ты только не ругайся, ты только крепче штурвал держи. Господи, Господи…

Я крепко зажмурилась. Мне всего тридцать лет. Я даже не знаю, много это или мало. Для тех, кто младше, я уже старая дева. Для тех, кто постарше, я еще самая настоящая соплячка, которая толком и жизни-то не видела. Господи, а я ведь даже замужем побывать не успела. Раньше я думала, что хотела бы умереть молодой. Но сейчас…

Господи, а ведь и карьеру жалко. И тело мое роскошное как жалко! Оно ведь такое чувственное…

Даже не верится, что оно может быть совсем холодным, мертвым. Я не такая, как все, далеко не такая. Второй такой никогда не будет. Никогда. А я ведь и ребеночка даже после себя не оставила.

Так и не успела родить такую маленькую крохотную девочку, как две капельки воды похожую на меня. А может, и хорошо, что я ее не успела родить. Может, и хорошо. Как бы она жила без меня?

Как бы жила? Мы же две половинки одного целого. У любой маленькой красивенькой девочки должна быть маленькая красивая мама.

– Мы взлетели! – закричал Макс. – Мы взлетели! Мы набираем высоту! Мы уже в небе! Бог мой, я тысячу лет не управлял самолетом!

– Что?! – Я открыла глаза и посмотрела на Макса испуганными глазами. – Что ты сказал?

– Что я забыл, когда в последний раз садился за штурвал.

– А ты уверен, что ты сможешь управлять?

– Я уже управляю!

– А посадить сможешь?

– Смогу.

– А где мы сядем?

– Где-нибудь сядем.

Я с ужасом посмотрела в иллюминатор и обреченно спросила:

– Скажи, нас уже не собьют?

– Если только ракетой. – Макс засмеялся. – Ракет в доме нет. Ты что надулась? Самое страшное позади. Впереди свобода!

– Я, может, только на земле свободу почувствую, а в небе никак не смогу. Небо такое темное, ни одной звездочки, как и куда мы будем садиться?

– Расслабься и доверься мне. Я же сказал, что мы сядем.

Тут до меня дошло, что мы уже находимся за территорией дома. Страх потихоньку, стал исчезать, и я почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. Посмотрев на держащегося штурвал Макса глазами, полными слез, я улыбнулась и произнесла неимоверно усталым голосом:

– Макс, это все?!

– Все.

– Я больше никогда не вернусь в этот дурдом?

– Никогда.

– Господи, и что бы я без тебя делала…

– Нашла бы еще одного такого идиота.

– Не нашла бы.

– Почему?

– Потому что такой идиот один-единственный. – Я громко рассмеялась.

– Ты хочешь сказать, что таких идиотов нужно еще поискать?

– Это точно. Слушай, и когда ты всему научился?

– Чему именно?

– Водить самолет, спасать известных актрис, убивать страшных уродов.

– Я всегда был очень способным.

Мы говорили, вернее, даже кричали очень громко, потому что шум двигателей постоянно заглушал наши голоса.

– Макс, а почему ты решил мне помочь? – неожиданно спросила я.

– По кочану!

– А мне кажется, что ты в меня влюбился.

– Что?!

– Мне кажется, что ты в меня влюбился по самые уши!

– Дура ты, – огрызнулся Макс.

– Я тебя, между прочим, еще ни разу не оскорбила.

– А я не несу такую чушь, как ты.

– Ты считаешь любовь чушью?

– В данный момент – да.

– А мне кажется, что ты меня просто боишься.

– Ерунда. Ты совсем не страшная. Скоро будем садиться.

– Скоро мы будем садиться, а ты так и не успел признаться мне в своих чувствах.

Макс покрутил пальцем у виска.

– Привыкла, что тебе все признаются? От меня не дождешься. Я не отношусь ни к твоим поклонникам, ни к твоим фанатам. Я помог тебе просто по-человечески.

– Мне было бы приятно услышать признание именно от тебя.

– Я же сказал, не дождешься.

– А я лечу на таком самолете первый раз.

Вдруг сверкнула страшная молния и пошел сильный ливень вперемешку с градом.

– Что это?! – Я вжалась в кресло и от страха снова закрыла глаза.

– Это погодные условия. Нужно найти площадку, куда можно сесть. Кругом лес. Если садиться на деревья, разлетимся в куски. Нам нужен луг или приличная дорога.

Началась ужасная качка, у меня на лбу выступил холодный пот.

– Макс, мы падаем! Бог мой, мы падаем! Бог мой! – завопила я.

– Сиди спокойно и не ори под руку, – глухо проговорил не менее перепуганный Макс, который пытался скрыть свое состояние. – Надо найти место для посадки. Это самое главное.

– И долго ты будешь его искать?

– Не знаю.

– Мы упадем! – громко закричала я и получила от Макса капитальную затрещину. – Не смей меня бить! – Я почти визжала и с ужасом смотрела на полыхающие в небе молнии. – Кто дал тебе право меня ударить?!

– Держи себя в руках и не нервируй других. Я же просил тебя заткнуться! Если тебе страшно, закрой глаза. Если не замолчишь, я выкину тебя из самолета.

Наверно, его слова на меня как-то подействовали, я замолчала, но это не означало, что я успокоилась и перестала бояться. Я была на грани истерики. Макс сидел с каменным лицом, его вцепившиеся в штурвал руки побелели от напряжения. Самолет раскачивало из стороны в сторону.

– Мы не разобьемся? – не выдержала я.

– Нет. Все будет нормально, если ты будешь спокойно сидеть и страдать про себя.

Я вытерла слезы и забормотала:

– Я знала, что мне никогда не убежать из этого дома. Знала. Может, и вправду говорят, что его покидают только мертвые. Ведь этот дом полон мистики. Все время стояла хорошая погода, а как только мы собрались бежать, видишь, что случилось.

– Это просто погодные условия.

– Нет, это знак свыше.

– Не говори ерунды. Скоро будем садиться. Так я еще никогда не летал.

– Как?

– Неизвестно где и неизвестно куда. Это называется полет вслепую, да еще и погода такая ужасная. Ничего, зато будет что вспомнить.

– А ты оптимист.

– А по-другому нельзя.

Самолет начал бешено раскачиваться. Макс посмотрел на меня перепуганными глазами и закричал:

– Нагнись!

– Что?!

– Нагнись!!! Нагни голову к коленям и обхвати ее руками!

– Зачем?!

– Делай, что я говорю!

Я быстро нагнулась и обхватила голову руками.

– А ты?!

– Так и сиди. Я сейчас буду снижаться!!!

– Господи, Господи, – словно в бреду шептала я, тихонько всхлипывала. – Господи, помоги. Господи, сохрани. Может быть, я не так религиозна, но я всегда в тебя верила, Господи. Я всегда в тебя верила. Если я спасусь, я поставлю ровно столько свечек, на сколько хватит моих денег. Если я спасусь… Я же знаю, что ты есть. Я это знаю. Ты всегда меня берег и выручал. Так выручи еще раз. Пожалуйста, выручи…

Мне показалось, что мое сердце не выдержит и разорвется. Разорвется еще до того, как развалится самолет. Ведь в авиакатастрофах есть люди, которые погибают еще до того, как погибает сама страшная машина. От жуткого страха у меня свело живот и онемели ноги. Внутренний голос твердил мне, что это конец.

Буквально в считанные секунды я подумала о Денисе, о Светке, о своей милой, заботливой и любимой маме… О всех, кто меня любил и кто так сильно меня ненавидел… Я простила всех, кто когда-либо сделал мне больно и навлек на меня беду.

Я пожелала долгих и счастливых лет жизни своим врагам, которых у меня практически и не было. Мира и любви тем, кто меня никогда не любил, кто мне страшно завидовал и старался поставить подножку в самый тяжелый момент. Кто не подавал мне руки и никогда не помогал подняться. Удачи вам всем и спокойствия. Затем я попросила прощения у всех, кому сделала больно и кому нанесла хоть какую-то обиду. А их много. Их очень много. Я просила прощения за свой эгоизм, за свою беспринципность и за свою черствость. Я умоляла меня простить за то, что я никогда не умела любить. Наверно, именно поэтому меня никогда не любили другие. Я просила прощения у своих мужчин, половину имен которых я даже не помню. Но одно имя запало мне в душу. Мельников Владимир… Молодая, бесшабашная девчонка и взрослый, перспективный мужчина… Неудачница и удачливый адвокат. Я прошу у тебя прощения за мою молодость и твою зрелость. За мою беспечность и твой разум. За твою боль и мое безразличие. За твое приобретение и мою потерю. За твою устроенность и мое одиночество.

Я попросила прощения у своих родственников, с которыми я никогда не была близка, но которых всегда любила. Пусть скрыто, но честно. Я люблю вас всех, хоть вы и такие далекие, но вы совсем не забытые. Я люблю вас и очень переживаю за то, что так и не смогла сказать этого раньше. Наверно, никогда нельзя скупиться на чувства. Никогда. Но это не мы скупимся на них. Нас заставляет скупиться жизнь.

– Черт побери! – прокричал Макс. – Двигатель отказал! Нужно срочно садиться! Попробуем сесть на пузо! Можем загореться!

Я по-прежнему сидела, уткнувшись в колени, и боялась пошевелиться. Конечно, я могла приподняться и посмотреть, что там за окном, но я совершенно не хотела этого делать. Вернее, не могла, потому что не чувствовала ни рук, ни ног. Только ноющую боль в животе, отдающую в левую руку… Я знала – там за окном зловещая темнота, наверно, такая же зловещая, как сама смерть. Там дождь, ветер, а может, и оранжевое пламя, окутывающее самолет.

Почувствовав, что самолет падает, я сжалась в комок и услышала, как Макс выматерился. Я не надеялась на счастливую посадку. Я знала, что мы оба погибнем.

– Согнись и не вздумай поднимать голову, а то останешься без нее! – прокричал Макс, но я его уже не слушала.

Неожиданно меня вырвало, и я чуть было не захлебнулась в собственных рвотных массах.

Даже не пытаясь вытереться, я попыталась вспомнить то, что можно сделать при авиакатастрофе. Что можно сделать для того, чтобы выжить?! Прыгнуть с парашютом. Но у нас его нет.

Прыгать без парашюта так же бессмысленно, как высунуться в иллюминатор и звать на помощь. Надеяться на спасателей, которые должны нас искать после того, как мы упадем?.. Только будут ли: нам нужны эти спасатели…

Раздался страшный грохот. Наверно, удалось сесть. Ведь если бы мы упали, то просто не остались бы в живых. Наверно, Макс посадил самолет на так называемое пузо.

Я не видела и вообще не понимала – жива я или мертва. Я даже не знала, где я – в аду или в этой страшной действительности. А затем какая-то мрачная тишина, только шум непрекращающегося дождя. Я подняла голову и почувствовала острую боль. Я вдруг поняла, что я уже на земле. Потрогав лицо руками, я вскрикнула – в него впилось множество мелких осколков.

В нескольких метрах от меня горел врезавшийся в дерево самолет, а ко мне полз обожженный Макс. Значит, при приземлении я просто вылетела из самолета, как тряпичная кукла, а Макс находился в нем до победного. Я лежала на каком-то лугу и с ужасом наблюдала за горящим самолетом.

Я не верила, что мы остались живы. Не верила, пока ко мне не подполз Макс. Я попыталась встать, но у меня ничего не получилось. Что-то случилось с ногами. Вернее с одной, правой.

– Ты жива? – с трудом спросил Макс и сел рядом со мной.

На его красивом лице не было ни царапинки.

Зато обожженные руки напоминали сплошной волдырь. Кожа на них отошла от мяса и обуглилась.

– Жива, – простонала я и почувствовала, что глотаю собственную кровь, текущую из носа.

– У тебя нос сломан.

– Что?

– Нос болит?

– Я уже сама не знаю, что у меня болит. Наверно все. Что у тебя с руками?

– Подгорели. Ты встать сможешь?

– У меня что-то с ногой. Может, я ее тоже сломала? Еще мне кажется, что у меня сломаны ребра. Там, где ребра, такая сильная боль…

Пламя от самолета становилось все меньше и меньше, а это значит, что давящая на нас темнота становилась все сильнее и сильнее. Боль в ногах казалась невыносимой. Я попыталась подняться, но не смогла. Стало еще хуже и еще больнее. Но я знала, что должна встать. Встать и помочь обгоревшему Максу. Он протянул мне руку, но как только я до нее дотронулась, громко закричал, перевернулся на спину и стал кататься по мокрой траве.

– Прости меня, пожалуйста, прости… – бормотала я, сплевывая собственную кровь. – Прости… У тебя же руки обгорели… Тебе больно… Там ведь кожа почти слезла… Она как гармошка… Ради бога прости…

Макс не отвечал, по-прежнему катался по траве и кусал и без того окровавленные губы. Я не сомневалась в том, что сейчас у него болевой шок. Он ничего не видит, не слышит и вообще не понимает, что происходит. Нужно переждать, больше я ничего не могу сделать. Наконец Макс пришел в себя, подполз ко мне и лег рядом.

Мы лежали на мокрой траве, касаясь плечами друг друга в мокрой, порванной и окровавленной одежде, оба мирились с раздирающей болью и наблюдали за тем, как догорает самолет. Дождь перестал. Но нам это было безразлично. Я лежала с открытыми глазами и мечтала о том, чтобы вновь потерять сознание. Если я потеряю сознание, то не буду чувствовать боль. Уж слишком она резкая и невыносимая. Собрав остатки сил, я прощупала свои ребра и с облегчением вздохнула. Переломов не было.

– Что там у тебя? – спросил Макс.

– Переломов нет.

– А ноги?

– Мне кажется, нога сломана.

– Нос тоже сломан.

– Это значит, что у меня теперь будет кривой нос?

– Хрен с ним! Главное, что ты осталась жива.

– Я больше не могу выносить боль, – почти плача сказала я и тихонько всхлипнула.

– Терпи. Ты же сильная. Ты даже не представляешь, какая ты сильная. Так играть может только сильная женщина. Я когда тебя первый раз по телевизору увидел, чуть не обалдел.

– Правда?

– Правда.

– А почему ты не говорил мне об этом раньше?

– Не знаю. Я говорю тебе об этом сейчас.

– Это потому что мы умрем? – спросила я довольно спокойно. Сейчас я продала бы свою душу дьяволу за единственную таблетку обезболивающего.

– Ты что такое говоришь?!

– Но ведь мы даже не можем встать. Я не могу остановить носовое кровотечение. Я не могу успокоить боль. Я вообще ничего не могу. Ничего. Наверно, скоро у меня начнется агония и я умру. Тут нет ни больниц, ни людей. Тут вообще никого нет. Мы даже не знаем, где мы находимся и придет ли к нам помощь. У нас нет воды и пищи. Скажи честно, мы умрем?

– Наверно, очень глупо не умереть в воздухе в падающем самолете, а умереть на земле.

– Глупо. А разве смерть бывает умной? Все люди всегда умирают по-глупому. Кого-то сбивает машина, кто-то теряет управление, кто-то тонет, кто-то умирает от элементарного гриппа… Это же глупые смерти. Так же и у нас.

– Мы выживем. Только немного отлежимся. Когда сможем встать, сориентируемся и обязательно найдем помощь.

Я облизала сухие губы и почему-то поверила Максу. Он же сказал, что мы не разобьемся, и мы не разбились. Он сказал, что мы выкарабкаемся, значит, мы обязательно выкарабкаемся.

– Мне очень больно, – простонала я и закрыла глаза. – Я бы отдала все на свете, чтобы превозмочь боль.

– Потерпи. Боль можно перетерпеть, и она уйдет сама.

Вскоре мне стало совсем плохо. Мои стоны перешли в какие-то нечеловеческие звуки. Макс приподнялся и нежно поцеловал меня в шею.

– Девочка моя родная. Потерпи. Ну потерпи, скоро станет легче.

– Поцелуй еще.

– Что?

– Поцелуй еще… Твой поцелуй притупляет боль. Целуй.

Я не врала. Горячие губы Макса немного облегчали мою боль и возвращали память об уже позабытых ощущениях…