Как только за Родионом закрылась дверь, я тут же переоделась в платье, которое стилист подобрал мне для дома, и, выйдя из комнаты, пошла искать кабинет Георгия. В коридоре было тихо и горел тусклый свет. Видимо, все обитатели уже разбрелись по своим комнатам, готовились ко сну и смотрели телевизор. Когда домработница водила меня с экскурсией по дому, она показывала мне комнату, являющуюся, по ее словам, кабинетом Георгия Петровича, и еще тогда я отметила про себя то, что моя спальня и кабинет хозяина находятся на одном этаже. Увидев нужную мне дверь, я убедилась, что за ней горит свет, и тихонько в нее постучала.

– Что нужно?

Открыв дверь, я посмотрела на сидящего перед работающим компьютером Георгия и, поймав на себе его удивленный взгляд, тут же упала на колени и принялась целовать колеса его инвалидной коляски.

– Георгий, я тебя умоляю, помоги. Я понимаю, что я не имею права обращаться к тебе со своими проблемами, но у меня нет другого выхода. Пойми меня правильно... Я понимаю, что ты уже и так на меня зол, а после этого разговора скажешь своей охране, чтобы она выкинула меня из твоего дома и не подпускала к нему даже на километр, но я очень тебя прошу...

– Встань с колен и прекрати целовать колеса. Да отойди ты от моего кресла!

Голос Георгия моментально привел меня в чувство, и я встала с колен.

– Сядь напротив.

Я села напротив и посмотрела на мужчину глазами, полными отчаяния.

– Что ты от меня хочешь?

– У меня деньги на счету есть. Я денег не прошу. Я понимаю, что не могу выходить из дома, но мне нужно на несколько часов отлучиться...

Я без утайки рассказала Георгию о своей младшей сестренке, о том, что Дашкина смерть никак не подействовала на мать, и она запила еще больше. В доказательство достоверности своих слов я показала сегодняшнюю переписку с сестрой и призналась в том, что у меня сердце разрывается на части от горя и безысходности. Георгий ознакомился с присланными мне сообщениями, вернул мне телефон, достал из кармана рубашки аккуратно сложенный носовой платок и положил его передо мной.

– Вытри слезы и прекрати реветь. Тебе нельзя плакать. Ты должна всегда хорошо выглядеть. Тебе же Родион все объяснил.

– Я больше не буду.

– Завтра же Родион договорится с руководством одной из лучших частных школ. Твоя сестра будет в ней учиться и сможет жить при ней на полном пансионе.

– А мама?

– Мать закодируют. Для нее снимут квартиру. В пятницу вечером сестра будет приезжать домой, а в понедельник утром уезжать на учебу. Завтра Родион решит все твои проблемы.

– Георгий, какой же ты добрый! Спасибо тебе. Спасибо...

Не помня себя, я вновь упала на пол и хотела было снова начать целовать колеса коляски Георгия, но он успел схватить меня за ворот платья и не позволил мне это сделать.

– Послушай, отцепись ты от этих колес, – впервые за столько времени на лице Георгия появилась улыбка.

Взяв платок, он вытер мои слезы и сказал тихо:

– Иди в комнату, – и вновь уставился на монитор компьютера.

На следующий день мы с Родионом поехали смотреть квартиру, которую он уже успел снять для моей сестры и матери. Квартира оказалась очень даже просторной, «трешкой», расположенной в новом красивом доме. Осмотрев ее, я была просто потрясена и, повернувшись к Родиону, первым делом спросила, сколько я должна за нее платить.

– Это не твои проблемы, – уклончиво ответил мужчина.

– Как не мои?

– Хозяин заплатил уже за три года.

– За сколько? – Мне показалось, что это мне снится. Олег платил за снимаемую для меня квартиру помесячно, и это держало меня в постоянном напряжении.

Увидев мою растерянность, Родион вручил мне ключи от квартиры и не без ехидства сказал:

– Не знаю, чем уж ты так хозяину приглянулась, но три года – тебе в подарок.

– Спасибо, – не веря тому, что происходит, произнесла я.

– Это ты ему говори, а не мне. Я бы тебе и копейки не дал.

Не обратив внимания на эту колкость, я вспомнила Димкины слова о том, что я разучилась обижаться, и села в машину.

– Ну, и где твое родовое поместье?

Назвав адрес, я стала смотреть в окно и, как только мы подъехали к дому, прижалась к стеклу и с болью в голосе произнесла:

– Тут я живу.

– Это шутка?

– Родион, мне совсем не до шуток. Тут я прожила все школьные годы.

– И этот полуразвалившийся дом еще стоит? Как он до сих пор не рухнул?

– Не знаю. Мне иногда самой страшно по ночам становилось. Проснусь, лежу, в потолок смотрю и думаю, что он сейчас на меня упадет и задавит. Внутри все стены потрескались. Куски штукатурки отваливаются и прямо на голову падают.

– Удобств, я так понимаю, здесь никаких нет.

– Нет. Туалет на улице. Холодная вода – в колонке. Эти вечные тазики, замерзшие руки. Как вспомню, так вздрогну.

– Вот Россия-матушка! А я и не думал, что такие дома еще остались.

– Как видишь. Антиквариат, – улыбнулась я и вышла из машины.

Как только мы зашли в дом, я увидела пьяную мать в окружении алкашей, распивающих суррогатную водку. Во главе стола восседал тот самый Степан, который в прошлый раз отобрал у матери все деньги, вытащенные ею из моего кошелька. Увидев меня, мать тут же вышла мне навстречу и развела руками.

– Дочка, а это твой новый хахаль? Что-то больно молодой. Ты же по старикам любишь шляться. А у него деньги есть?! – От матери разило таким перегаром, что впору было затыкать нос. Она заметно сдала, еще больше постарела, опухла и уже ничем не отличалась от тех женщин, которые каждый день пьянствовали у магазина.

– Прекрати!

Не говоря ни единого слова, я проделала тот же трюк, который проделывала много раз, и, собрав все составляющие застолья в старую, видавшую виды скатерть, вынесла все это на ближайшую помойку. Вернувшись обратно к недовольным алкоголикам, я распахнула входную дверь и указала им на выход.

– Теперь все выстроились в колонну, и шагом марш из этого дома!

– Это ты отсюда сейчас шагом марш! – принялась заступаться за своих друзей мать.

На этот раз нервы не выдержали у Родиона. Видимо, он вообще не привык вращаться в подобном обществе и, сморщив нос, первым делом выкинул пинком из квартиры Степана.

– Родя, правильно! Побольше ему долбани, а то он мне в прошлый раз нож показывал! – кричала я воодушевленно и смотрела, как остальные алкаши побежали, как крысы с тонущего корабля.

Когда в доме не осталось ни одного алкоголика, Родион подошел к матери и брезгливо сказал:

– Давай, матушка, собирай манатки. Пять минут тебе на сборы. Кодировать тебя поедем!

Но вместо того, чтобы начать собирать вещи, мать стала материть нас на чем свет стоит. Она кричала, чтобы мы убирались и никогда больше здесь не показывались. Родион попытался силой затащить ее в машину, но она запустила в него старым, но достаточно тяжелым утюгом, и мужчина еле успел увернуться.

– Оставляй ее здесь на хрен, – сказал покрасневший мужчина. – Ее ни один специалист кодировать не возьмет.

– Почему? – спросила я обессиленно.

– Потому, что у человека должно быть сильное желание бросить пить. У твоей матери его нет. Чтобы закодироваться, нужно для начала хотя бы протрезветь. А я смотрю, она вообще не трезвеет. А везти ее в таком виде в приличную квартиру нельзя. Она же все из нее пропьет и еще понаведет туда непонятно кого. Оля, это деградировавший и спившийся человек. Ей уже ничего не поможет. Сестру свою пожалей, забери ее, чтобы она всего этого не видела.

– Мама, ты со мной едешь?

– Нет! – кричала обозленная мать. – Проваливай отсюда и этого бугая забирай!

– Я у тебя Тоню забираю. Мама, ты понимаешь, что ты совсем одна остаешься?

– Понимаю, дочка. Понимаю. Я не одна. У меня Степан есть.

– Я Тоню у тебя забираю.

– Если ты считаешь, что ей с тобой лучше, то забирай, – даже не возражала мать. – А то она меня уму-разуму учить начала. Мол, пить нельзя. Я сама знаю, что можно, а что – нельзя. Малолетка!

Я хотела было собрать Тонькины вещи, но Родион схватил меня за рукав и вытащил на улицу.

– Как ты там дышишь? Там же бомжами вокзальными пахнет.

– Это не от матери, – я по-прежнему пыталась оправдать свою мать. – Она всегда чистенькая. Моется постоянно.

– Чем она моется, если у вас даже воды нет?

– Ведра носит с колонки. Это гости так дом провоняли.

– Хорошие гости, ничего не скажешь!

– Родион, я хотела хоть Тонькины вещи собрать. Как же она без вещей-то?

– Да какие могут быть вещи в этом говне?! Поехали отсюда.

Как только мы сели в машину и я увидела, что к нам бежит мать, я почувствовала, что у меня отлегло от сердца, и всхлипнула:

– Родион, она согласилась. Она хочет поехать с нами. Она решила закодироваться.

Я тут же открыла окно и прокричала:

– Мамочка, я знала! Я верила, что ты хочешь начать все сначала. Поехали к специалистам.

– Не нужны мне твои специалисты. Дай на бутылку, – слезно начала просить мать.

– Мама, я же тебе столько долларов оставила. Где они?

– Доченька, расходов было много.

Родион вновь посмотрел на часы и, достав тысячную купюру, протянул ее матери.

– Иди, пей. Оль, ничего ей больше не давай. Ей, сколько ни дашь, она все равно пропьет.

Мать взяла тысячную купюру, тут же сунула ее к себе в карман и вздохнула:

– Дочка, ты на меня не злись. Мне хорошо в этой жизни, и она мне нравится. Это мой мир, пойми! Мне в нем уютно. Если захочешь вернуться, то в любое время возвращайся, ведь это и твой дом тоже.

– Мама, я Тоню у тебя забираю, – вновь произнесла я, потому что мне показалось, что до матери не доходит то, о чем я ей говорю.

Но мать судьба Тони особо не волновала: ей это было, мягко говоря, безразлично, и она бросилась к магазину за бутылкой.

Подъехав к школе, в которой училась Тонька, я вместе с Родионом зашла внутрь и застала плачущую сестру в школьной раздевалке. Увидев меня, Тонька бросилась мне на шею и заплакала еще сильнее.

– Малыш, ну что ты плачешь? Я за тобой.

Тут я заметила тучную неопрятную женщину, которая была больше похожа на продавщицу беляшей, чем на педагога, потому что ее сарафан был покрыт какими-то жирными пятнами. Я с ужасом посмотрела на это нечто и спросила:

– Тонь, что это? – потому что задать вопрос: «Кто это?» у меня просто язык не поворачивался. – Я смотрю, у вас в школе такого понятия, как фейс-контроль, нет.

– Это наша классная руководительница, Ирина Михайловна, – ответила Тонька. – Мне к ней нужно за портфелем зайти, а я боюсь. Она меня ненавидит.

– За что?

– Она деньги с детей собирает на дополнительные занятия, которые бесплатно проводить должна, а я денег ей не даю.

– Да куда ж ей деньги-то? И так такую морду отъела на школьных харчах.

Родион пошел за Тонькиными документами, я поднялась в класс к сестре и увидела, как монстрообразная Ирина Михайловна за обе щеки уплетает виноград и стакан за стаканом выпивает сок с подноса, стоящего на ее столе.

– Она же это детям должна раздать? – поинтересовалась я у сестры.

– Детям – крошки. Уже никто не обращает внимания на то, что она целыми днями тешит свой желудок.

Взяв Тонькин портфель, я посмотрела на сидящее передо мной чудо природы, превратившее жизнь моей сестры в ад, и подумала о том, что в этой жизни к нам все возвращается бумерангом.

В коридоре я встретила покрасневшего от злости Родиона и осторожно поинтересовалась, что случилось.

– Мне кажется, таких школ уже в Москве не осталось, – злобно проговорил он и отдал мне Тонькины документы. – Это болото, мертвое болото.

Подав руку моей сестре, он улыбнулся и галантно сказал:

– Меня зовут Родион.

– А меня – Тоня, – в ответ улыбнулась моя сестренка.

– Тоня, а у вас вечера или праздники какие-то в этой школе бывают?

– Нет, – покачала головой сестра.

– Что ж это за школа, в которой у детей даже праздников не бывает?

– Ты классную руководительницу не видел! Глядя на ее фейс, никакого праздника не захочется.

– Поехали, мы сейчас тебя в хорошую школу отвезем. Там, где есть праздники, где учителя любят детей, уважают родителей и где действительно хочется учиться.

– А такие школы бывают?

– Конечно.

Мы обедали в довольно симпатичном ресторанчике, потом заехали в магазин, набрали Тоньке кучу одежды, затем поехали в снятую Родионом квартиру, выгрузили все покупки и познакомили Тоню с пожилой няней. Эта женщина в будние дни помогала по хозяйству Георгию Петровичу, а в пятницу должна была ехать за Тоней, везти ее на квартиру и проводить с ней все выходные.

– Это очень хорошая, а самое главное – проверенная женщина, – успокоил меня Родион. – Она вырастила сына Георгия Петровича, а теперь поможет тебе с Тоней.

Женщина тут же нашла с сестренкой общий язык и пообещала в следующие выходные свозить ее в зоопарк и театр. Пока они мило ворковали, я быстро отвела Родиона в сторону и тут же поинтересовалась:

– Сколько я должна ей платить?

– Пока за все платит хозяин. Это его распоряжение. Как только придется платить тебе, то тебя сразу поставят в известность. Не переживай. Хозяин пока не перечислил на твой счет ни копейки.

– У меня есть кое-какие деньги на счете: их перевел мне Олег...

– Тебе ясно сказано: забудь про прошлую жизнь.

– Извини.

Ближе к вечеру мы уже привезли Тоньку в частную школу, которая сразу ей приглянулась, потому что находилась в удивительно живописном месте. Встретивший нас завуч сразу сказал нам о том, что если Тоня пожелает, то она может оставаться здесь как на каникулы, так и на выходные, а если она все же решит поехать на выходные домой, то к ее услугам школьный автобус. Оказалось, что учащиеся изучают не один иностранный язык и много времени в учебном плане отведено для занятий спортом. В школе преподают учителя как из России, так и из Великобритании. Атмосфера в учебном заведении была достаточно доброжелательной. Мы прошли в корпус, где проживали дети, и познакомились еще с одной девочкой, соседкой Тони по комнате. У школы Тоня увидела лошадей, и ее восторгу не было предела, особенно после того, как она узнала, что ее будут обучать верховой езде. А еще ее ждут большой теннис, компьютерные игры, пейнтбол, боулинг, спортивная стрельба, музыка, вокал...

Этим вечером я вернулась в дом в приподнятом настроении и, уже ближе к ночи, вновь постучала в кабинет Георгия Петровича.

– Войдите, – произнес он.

Я улыбнулась и хотела было встать перед ним на колени, но тут же опомнилась, села напротив и сказала:

– Спасибо!