Когда я открыла глаза, я тут же попыталась понять, где именно я нахожусь, в аду или в раю. Увидев перед собой стены, выкрашенные в голубовато-белый цвет, я сразу поняла, что это больничные стены, а если это больничные стены, то это значит, что я осталась жива. Я попробовала немного пошевелиться, но у меня ничего не получилось. Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, потому что мое тело какое-то неподвижное. Но я могу слегка повернуть голову, самую малость. Я вижу, что из моей забинтованной руки, из совсем маленького окошечка между бинтами торчит игла капельницы, по которой стекает лекарство. Я вижу солнечные зайчики на стене. Значит, на улице светит солнце.

Я делаю попытку припомнить все, что со мной произошло в последнее время, и… вспоминаю себя привязанной к стулу. А затем этот огонь. Такой сильный, яркий… Он пожирал на своем пути все… А затем… Затем я вспомнила, как меня не стало… И вот я уже здесь. Я попыталась приподнять голову, но почувствовала совершенно невыносимую боль.

– Ты как, дочка? Никак пришла в себя? – Надо мной склонилась пожилая женщина.

– Кто вы?

– Называй меня просто Глаша.

– Где я? – Я задала вопрос и снова ощутила страшную боль, которая пронзила все мое тело. – Я в преисподней?

– На грешной земле, – улыбнулась бабуля.

– Странно… У меня не было шансов выжить.

– Тебе больно?

– Очень.

– Потерпи. Главное, что осталась жива. Я тебе сейчас уколю обезболивающий.

После того как женщина сделала мне укол, она погладила меня по голове и сказала ласковым, ободряющим голосом:

– Потерпи, моя хорошая. Потерпи. Теперь долгое время будет больно, но нужно терпеть. Главное, что тебе подарена жизнь, а все остальное приложится.

– Но я помню, как меня не стало…

– Ты не умерла. Бог решил, что ты еще не должна умирать, что слишком рано, и он дал тебе силы для того, чтобы выжить. Все наладится. Вот увидишь, все наладится.

Я закрыла глаза и почувствовала, что очень хочу спать.

– Мне кажется, я умираю… – В моем голосе появился испуг.

– Я сделала тебе укол, и сейчас ты должна уснуть.

Я провалилась в глубокий сон и очнулась, когда на улице было уже темно. Рядом с моей кроватью висела лампа дневного освещения, от которой у меня тут же заслезились глаза. Около меня сидела та же женщина, держала на коленях открытую книгу и посапывала во сне. Я по-прежнему чувствовала боль, но на этот раз она была уже более тупая, можно сказать, терпимая.

– Вы спите? – Я и сама не знаю, почему задала именно этот вопрос, хотя прекрасно видела, что женщина спит.

Бабуля тут же вздрогнула и открыла глаза.

– Вы спите? – повторила я свой вопрос и ощутила, что сейчас мне хочется просто с кем-то поговорить, услышать чей-нибудь голос.

– Да нет… Я читала и задремала немного.

– Хорошая книга?

– Хорошая. Про любовь.

– Я тоже люблю читать про любовь. Когда в реальной жизни не хватает любви, ее всегда приятно находить в книгах.

– Верно, доченька. Я люблю за книгой проводить свободное время. За книгой или за спицами.

– Вы вяжете?

– Это мое любимое занятие. Оно всегда успокаивает нервы.

– Я в детстве тоже вязала. А потом бросила.

– Почему?

– Терпения не хватает, чтобы довязать вещь до конца. – Я попыталась изобразить что-то наподобие улыбки, но, как только я попробовала растянуть губы, почувствовала жуткую боль. – Я до конца ни одной вещи не довязала, – превозмогая боль, продолжила я.

– А я, наоборот, спать не лягу, если не довяжу вещь до конца. Зато внуки потом так радуются… Как же они радуются… Большей благодарности мне и не надо. У тебя есть детки?

– Нет.

– Деткам обязательно нужно что-нибудь вязать. Я своим все подряд вязала. Шапочки, носочки, шарфики.

– Да это когда было… Сейчас все купить можно.

– Тоже верно.

Женщина поправила очки и уставилась в книгу. Видимо, чтение ее так увлекло, что она перестала обращать на меня внимание. Одиночество снова захлестнуло меня.

– Глаша, – тихо позвала я.

– Что, дочка? – Женщина приспустила очки и улыбнулась.

– Который час?

– Почти два часа ночи.

– А сколько я уже здесь лежу?

– Второй месяц.

– Сколько?! – Я чуть было не потеряла сознание.

– Второй месяц.

– А почему так долго?

– Как почему? Ты же вся обгорела…

– Я была в коме?

– Ты то приходила в себя, то опять впадала в забытье. Просто сейчас ты этого не помнишь.

Женщина опять открыла книгу, и я не выдержала и сказала ей:

– Давайте с вами поговорим, а то мне страшно.

Женщина тут же отложила свою книгу и посмотрела на меня внимательным взглядом:

– Страшно? Доченька, тут тебе нечего бояться. Поверь мне, тут тебе ничего не угрожает. Тут ты в безопасности.

– Расскажите мне, пожалуйста, как меня спасли? Как мне удалось выжить? Где я сейчас? Какие будут последствия? Мои близкие знают, что я здесь?

– Я думаю, что тебе еще рано что-то знать. Слишком рано. Придет время, и ты все узнаешь.

– О чем вы?

– Тебе нельзя нервничать.

– Но я хочу знать все сейчас. Я в полном порядке. Глаша, умоляю вас, расскажите мне, как все произошло. Как я попала сюда? Мои нервы в порядке, поверьте.

– Тебе кажется.

– Больше всего на свете я боюсь неизвестности. Она действительно пугает меня. Умоляю, расскажите мне все. Чем больше вы будете держать меня в неизвестности, тем хуже я буду себя чувствовать.

Видимо, мои слова убедили бабулю, и она надо мной сжалилась.

– Хорошо. Сюда тебя привез мужчина. Его зовут Николай.

– Николай?! – У меня все поплыло перед глазами, и я с огромным трудом удержалась, чтобы скрыть свое состояние.

– Его зовут Николай, – еще раз повторила женщина и внимательно посмотрела на меня. – Ты должна его знать.

– У него шрам во все лицо? – спросила я на всякий случай.

– У него на лице большой шрам… – На морщинистом лице женщины появилась неподдельная боль. – Теперь у него не только на лице большой шрам. У него очень сильно обгорела кожа.

– Обгорела кожа?

– Это случилось, когда он тебя спасал. Приехал сюда совсем обессиленный, еле живой. Я хотела уговорить его немного отдохнуть и полечиться, но он отказался. Сказал, что у него целая куча дел, хотя еле стоял на ногах.

– И он уехал?

– Сразу уехал.

– А когда он вернется?

– Не знаю. Иногда он уезжает на годы.

– Я даже не поблагодарила его за то, что он меня спас. Непонятно, как он вернулся. Ведь его должны были убить. Быть может, он почувствовал опасность, а может, почувствовал, что что-то случилось со мной?!

– Так вот, Николай просил тебе передать, что ты можешь мне доверять. Он привез тебя сюда еле живую на какой-то попутной машине, ему помогал человек, которому он хорошо заплатил. Я не знаю подробностей, что произошло, но он вытащил тебя из огня. Я сказала, что тебя нужно бы в центральную клинику, но Коля боялся, что вряд ли тебя довезет. Сказал еще, что это очень опасно. Не знаю, что именно он имел в виду.

– А где я сейчас?

– В деревенской больнице. Деревенька небольшая, всего несколько домов, но все же есть фельдшерский пункт. Коля просил, чтобы я тебя выходила, а как только тебе станет лучше, ты сама решишь, где будешь лечиться дальше. Ты можешь позвонить своим родственникам, и они перевезут тебя в клинику. Скорее всего у тебя впереди много пластических операций. Ты ведь страшно обожжена. У нас тут и лекарств нужных нет. Тут в основном от самогонки умирают или от старости, редко кому приходится какую-нибудь помощь оказывать. Но Коля знал, куда тебя вез. Он знает, что я хорошая травница. Вот и выходила тебя различными волшебными травками да корешками, которые сама собирала и заговаривала.

– А почему вы эти травки и корешки называете волшебными?

– Я собираю их в полнолуние, настаиваю и говорю им волшебные слова. Ты не первая, кого я уже выходила. Я этими травами тебя постоянно поила. Я сделала для тебя все, что могла. А что касается твоей внешности, тут я сделать ничего не могу. Тут нужны другие врачи.

– Я ужасно выгляжу?

– Не очень хорошо.

Я не могла видеть следы ожогов – перебинтована была не только голова, но и руки, ноги, все тело. Я напоминала кокон.

– А что там, под этими бинтами? – испуганно спросила я пожилую женщину и почувствовала, как набегают слезы.

– Под этими бинтами твое изуродованное лицо и тело.

– Что?

– Дочка моя, ты же обещала мне, что в состоянии услышать правду. Мне трудно ее скрывать.

– Я хочу снять бинты!

– Мы снимем их через неделю. Ты еще слишком слаба. Завтра я снова начну отпаивать тебя отварами, и ты увидишь, как быстро пойдешь на поправку и наберешься сил.

– Но я хочу сейчас снять эти бинты! Я хочу видеть, что под ними!

– Нет, – отрицательно покачала головой женщина. – Нет. Если мы снимем их сейчас, то можем нарушить ход лечения. Все мое лечение расписано по дням. Мои травки хорошо действуют на твои раны. А если мы снимем бинты сейчас, то они не окажут своего главного влияния, которое тебе так нужно. Потерпи, дочка. Потерпи и послушай меня. Я не сделаю тебе хуже. Я сделаю тебе лучше. Коля не зря сказал, что ты можешь мне доверять.

– А откуда вы знаете Колю?

– Мы с ним давние знакомые. Он очень хороший человек.

– Вы думаете?

– Я это знаю. А ты разве думаешь по-другому? Ведь это он спас тебе жизнь!

– Один раз он у меня ее чуть было не забрал, а сейчас спас.

– Коля – самый благородный человек, которого я только знала.

– Может быть. Он сюда вернется?

Глаша растерянно пожала плечами, а в ее глазах появились слезы.

– Он сказал, что не знает сам. Даже если он когда-нибудь сюда и вернется, это будет совсем не скоро. И еще… – Женщина замолчала и отвела глаза.

– Что еще? Что может быть еще?

– Коля сказал фразу, которую ты должна понять сама.

– Что он сказал? – Я начинала терять терпение. – Ну говорите же, не молчите! Что он сказал?

– Он сказал, что ЕСЛИ ТЫ НЕ ЗАХОЧЕШЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ПРЕЖНЮЮ ЖИЗНЬ И В ТОТ МИР, В КОТОРОМ ТЫ ЖИЛА ДОЛГОЕ ВРЕМЯ, И РЕШИШЬ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА, ТО НЕ БОЙСЯ. НИКОЛАЙ СКАЗАЛ, ЧТОБЫ ТЫ НЕ БОЯЛАСЬ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА. НИКОГДА НЕ ПОЗДНО В КОРНЕ ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ. НИКОГДА НЕ ПОЗДНО…

– Что он имел в виду? – Я смотрела на женщину в полном отчаянии. – Что он имел в виду?

– Не знаю. Дочка, я ничего не знаю! Он сказал, что ты догадаешься сама. И еще…

– Что еще?

– Еще он оставил тебе пакет.

– Пакет? Что за пакет?

– Он оставил тебе пакет, сказал, что с деньгами.

– С какими деньгами?

Женщина встала со своего места, ушла в другую комнату и вернулась ровно через минуту с черным пакетом. Она положила пакет на тумбочку рядом с моей кроватью, улыбнулась мягкой домашней улыбкой и тихо сказала:

– В этом пакете ровно пятьсот тысяч долларов. Коля сказал, что он не взял оттуда ни копейки. Это тебе на пластические операции, чтобы восстановить свою внешность, и на тот случай, если захочешь начать новую жизнь.

– Он вернул деньги? – Мне показалось, что я теряю разум.

– Он велел передать этот пакет тебе и сказал, что ты сама распорядишься деньгами, как захочешь. А теперь спать. Ты же очень устала. После того как я сниму бинты, можешь смело звонить своим родственникам, просить их за тобой приехать и устроить тебя в лучшую клинику. Если захочешь остаться у меня, я буду рада. Коля просил передать, что ты можешь считать мой дом своим. Если и уедешь, то можешь приезжать сюда в любое время, я тебе всегда буду рада, тут ты всегда найдешь тепло и покой.

Женщина замолчала и погасила свет.

– А теперь спи. Твоему организму нужен отдых.

– А вы где будете? Вы будете сидеть рядом со мной всю ночь?

– Я буду в соседней комнате, но если что – обязательно меня зови. Я же говорила, что деревенька у нас маленькая, поэтому фельдшерский пункт находится прямо в моем доме. Я здесь и живу, и людей принимаю. Постарайся побыстрее уснуть.

– Постараюсь, – пообещала я.

Когда женщина вышла из комнаты, я дала волю своим чувствам и сразу заплакала. Правда, я старалась делать это как можно тише, чтобы не расстроить эту добрую бабульку. Когда я наконец смогла успокоиться, я очень долго размышляла о Дровосеке, представляла, как он вытаскивает меня из пламени, задавала сама себе вопросы и не находила на них ответы. Я прокручивала в голове его слова по поводу того, что должна начать новую жизнь, и размышляла над тем, что именно Дровосек имел в виду. На что он намекал? О чем предупреждал? На что рассчитывал… Только вопросы и ни одного ответа.

Когда мне все-таки удалось уснуть, мне приснился Лось. Он целовался с другой женщиной, говорил ей ласковые слова и поглаживал ее округлившийся животик. А я пряталась за какую-то колонну и боялась показать свое лицо, потому что оно было обезображено ожогом, а все окружающие показывали на меня пальцами и называли уродом. Я громко плачу, беспомощно стучу кулаками по колонне и чувствую неимоверную душевную боль. Я стучу по колонне так сильно, что у меня начинают болеть руки. Я стучу и не могу остановиться. Мне становится страшно оттого, что на моем лице нет мимики, что я не могу улыбаться, не могу собрать волосы под резинку и открыть необычайно красивую форму своего лица, что я не могу подойти к Лосю на близкое расстояние и сказать ему, как же сильно я его люблю… Как сильно… Я кричу от бессилия и все так же стучу по колонне. Руки мои в синяках и ссадинах. От дикого, раздирающего меня крика опухло мое лицо и перехватило горло. Совершенно обессиленная, я съехала вниз и села на землю, вытянув вперед свои длинные ноги, которые были закрыты плотными брюками, несмотря на то что на улице стояла жара… Брюки скрывали рубцы. Я совсем ослабела от слез, от отчаяния, от непонимания, от боли утраты и от того, что я уже ничего не могу изменить. Во мне уже ничего не осталось. Ничего, кроме страшного изнеможения. От тяжелого и жесткого дыхания мне показалось, что мои легкие поднялись до самой гортани, что еще немного, и я выплюну их наружу. К черту! Все к черту! Мне они не нужны. Зачем нужны легкие изуродованному человеку? Зачем ему легкие, если у него отняли любовь, ведь это то же самое, что отнять жизнь. Зачем жизнь без любви? Зачем такая жизнь, где над тобой смеются, где смотрят на тебя глазами, полными ужаса, где от тебя прячут своих детей и просят их не подходить близко к страшной тете. Но это не проказа. Это всего лишь ожоги… Я сидела на земле и глазами, полными ужаса, смотрела на гуляющую между колоннами романтическую парочку. Высокий мужчина по кличке Лось и беременная симпатичная женщина, которую заботливый муж ласково кормит мороженым, словно ребенка. Я смотрю на ее лицо и поражаюсь тому, какое же оно гладкое, какая же на нем бархатистая кожа, без единого изъяна. И я ей завидую. Как же я ей завидую! Она может пользоваться косметикой и смотреть на себя в зеркало. А еще… еще она может по праву гордиться мужчиной, который с ней рядом. Я уверена, что он не только хороший муж, но и хороший отец. И я не могу больше на них смотреть, потому что мне очень больно. Господи, как же сильно мне больно. И я не выдерживаю этой боли. Я встаю и иду к этой парочке. Завидев меня, девушка вскрикивает, испуганно закрывает лицо ладонями и со словами «Игорь, что нужно этому чудищу?» бросается на грудь к своему мужу. Я хочу улыбнуться, но не могу даже слегка растянуть губы, потому что мое лицо окаменело. Я бью себя кулаком в грудь, прикрытую плотной темной кофтой, и говорю:

– Лось, я не чудище. Это я, Сашка.

Лось смотрит на меня с нескрываемым отвращением и говорит:

– Какая еще Сашка?

– Та Сашка, которую ты любил и которой ты предлагал выйти за тебя замуж.

Мужчина нахмурил брови и сплюнул.

– А ну проваливай отсюда в музей уродов! Та Сашка, которую я любил и на которой хотел жениться, давно умерла. Она сгорела в пожаре. Мы ее похоронили.

– Как же сгорела? Лось, я жива! Посмотри на меня, я жива! Кого же вы в гроб положили? Тела ведь не было? Солдата, что ли, беглого? Женщину от мужчины неужели нельзя было отличить?! Или вы гроб пустым закопали? Лось, ну скажи мне, пожалуйста, не томи душу! Что было в гробу?!

– Не знаю, похороны Вован организовывал. Он молодец, все взял на себя. Я тогда в больнице был и даже на костыли встать не мог.

– Вован – предатель!

– Я тебя за такие слова урою! – точно взбесился Лось. – Вован – мой близкий друг! Он мне почти как брат!

– Лось, ведь это я, Сашка!

– Я тебе последнюю кожу с твоей страшной рожи сниму, – все больше свирепел Лось. – А ну катись отсюда, самозванка несчастная! Санька была красивая, а ты страшна, как атомная война!

– Но ведь я горела тогда! Сгорела вся моя красота!

– Сашка умерла! Пошла отсюда, уродина! Не травмируй мою беременную жену! Ты что к нормальным людям цепляешься?! Может, ты попрошайка? Может, тебе денег дать?

В этот момент девушка убрала лицо от груди мужчины и посмотрела на меня все тем же испуганным взглядом.

– Лось, что она несет? Ты же мне говорил, что никогда и никого не любил, кроме меня… Ты же мне клялся, что чувства, которые ко мне испытываешь, ты испытал первый раз в жизни. Ты же мне клялся…

– Я никого никогда не любил, – успокоил свою жену Лось. – Если я кого-то и любил в этой жизни, то только тебя одну. Все остальное – это просто мусор! – Лось взял свою жену за руку, отошел от меня и заорал что было сил: – А ну-ка проваливай отсюда, уродина! Если ты деньги своей рожей зарабатываешь, то проси милостыню и не лезь к нормальным людям в душу!!! Поняла, не лезь! Иди работай, а то с твоей рожей больше никакой работы не найдешь! Ты меня поняла?!

– Поняла… – Я всхлипнула, развернулась и пошла прочь…

Я проснулась. Открыла глаза и поняла, что лежу вся в слезах. Мне не хотелось думать, что сон этот вещий, я гнала эту мысль, как только могла. И все же… Все же именно благодаря этому сну я поняла фразу, которую передал мне Дровосек. Он сказал, что ЕСЛИ Я НЕ ЗАХОЧУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ПРОШЛУЮ ЖИЗНЬ И РЕШУ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА, ТО Я НЕ ДОЛЖНА БОЯТЬСЯ. Я НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНА БОЯТЬСЯ… А ведь Дровосек был прав, я и сама не знаю, смогу ли вернуться в ту жизнь и в тот мир после того, как Глаша снимет с меня бинты и я подойду к зеркалу…