Мы так и не легли спать до утра. Сидели, размышляли, строили различные гипотезы и пытались понять, что же произошло и почему в один миг над моей головой нависли черные тучи.

– Лейсан, ты хоть понимаешь, что я убила человека? – спрашивала я подругу, пытаясь найти хоть какое-то оправдание своему поступку.

– Понимаю. Что тут непонятного?!

– Ты даже не удивляешься.

– Удивляюсь. Я каждый день чему-нибудь удивляюсь.

– А мне кажется, что ты не понимаешь всего, что со мной произошло. Вернее, не хочешь понять. Я говорю тебе о том, что я убила человека, а ты ведешь себя так, как будто я не человека убила, а комара.

– Если бы ты убила приличного человека, тогда другой разговор, а ты убила законченного идиота, который пил и охранял людей, попавших в беду. Все, что он мог, так это показывать свое превосходство над теми, кто стал заложником ситуации. Он казался сильным за счет слабости других людей. Вот и получил по заслугам.

– Какой бы он ни был, я же ему жизнь не давала, а это значит, что я не имела права ее у него забрать.

– Только никто не видел, что ты его убила. Свидетелей нет. На крайний случай это можно представить как самооборону.

– Да какая, к черту, самооборона?! Он же на меня не нападал. Я убила его в момент страсти.

– Правильно сделала, потому что если бы ты его не убила, то неизвестно чем бы это закончилось.

– Я это прекрасно понимаю, только как мне все это аукнется. Когда Влад вместе со своими товарищами приедет в дом, то сразу поймет, что убийца я. Тут не может быть двух мнений. Возможно, он уже в доме и ему уже все известно.

– Ну, это ему еще доказать надо.

– А там и доказывать нечего.

– Как это нечего? – Оптимизм Лейсан меня потрясал, потому что мне казалось, что я уже на грани. Всего один шаг, и я полечу в пропасть. – Может, этого Леню твой француз хлопнул!

– Ты что такое говоришь?

– То, что ты меня спрашиваешь. С чего ты решила, что все подумают на тебя, а не на француза? В тот момент, когда ты убивала, никто над тобой свечку не держал.

– Я не могу любимого человека подставить.

– А тебя никто и не просит этого делать, – осторожно ушла от ответа Лейсан. – Я тебе всего лишь объясняю, что ты совершила убийство без свидетелей. Никто ничего не видел, и никто ничего не знает.

– А этот призрак с ружьем?

– Какой еще призрак?

– Тот, который стоял в дальнем углу двора. Мне показалось, что он в меня целился.

– Во-первых, это всего лишь призрак. А во-вторых, если бы он в тебя целился, то наверняка бы попал. Этот человек с ружьем тебе померещился. Ты же сама сказала, что, когда ты бежала к трассе, тебе твоя бабушка мерещилась.

– Бабушка мне действительно мерещилась, – не раздумывая, согласилась я с Лейсан, – а вот тот человек с ружьем стоял там по-настоящему. Я клянусь тебе, что я его видела.

– Ты была просто сильно напугана и возбуждена. В таком состоянии можно даже черта лысого увидеть, не то что призрака с ружьем. Там, случайно, над домом летающая тарелка не пролетала?

– В том-то и дело, что никакого лысого черта я не видела и уж тем более летающей тарелки там не было.

Я посмотрела на подругу беспомощным взглядом и еле слышно спросила:

– Лейсан, а где Жан?

– Понятия не имею.

– И уменя по этому поводу никаких мыслей.

– Сквозь землю провалился.

– Я тебя серьезно спрашиваю.

– А я тебе серьезно отвечаю. Я не знаю. Если на окне была решетка, а входная дверь была прочно закрыта, значит, он сделал подкоп.

– Да какой, к черту, подкоп?! Его невозможно сделать за такой короткий промежуток времени. Если бы ты его видела, то так не говорила бы. Он был жутко избит и ужасно себя чувствовал. Его отделали по полной программе. Когда я его в этой комнате увидела, у меня сердце так содрогнулось! Я готова была провалиться под землю. Он был таким слабым, таким беспомощным, таким несчастным и одиноким…

– Значит, подкоп там уже был, и он им воспользовался, – тут же выдвинула свою гипотезу Лейсан. – Видимо, пока тебя не было, он его нашел.

– Твоим фантазиям нет предела.

– Тома, а что ты хочешь от меня услышать? – Лейсан встала со своего места и принялась нервно ходить по коридору. – Ты только представь, если бы я тебе подобное рассказала, что бы ты делала?! Да у меня, кроме шока, ничего нет. Даже никаких мыслей. О чем можно вообще говорить, если у нас французы как мухи исчезают. Это же не иголка в стогу сена. Как можно было его потерять?

– А что ты так на меня смотришь?! – неожиданно прорвало меня. – Я, что ли, его теряла? Он сам потерялся. После таких выходок точно начнешь верить в шапку-невидимку.

– И сапоги-скороходы в придачу с ковром-самолетом, – нервно усмехнулась Лейсан. – А если серьезно, то мне кажется, что у него ключ от двери был.

– От какой двери?

– От той комнаты, где вас держали.

– И что же он им не воспользовался раньше? Какого черта мы с ним так долго там сидели?

– Мне кажется, что он тебе не доверяет. Именно поэтому он при тебе этот ключ не доставал. Он достал его сразу, как только ты ушла. Открыл дверь и сбежал. Он подумал, что ты с этими людьми заодно. Он вбил себе в голову, что ты его предала и подставила.

– Сначала, конечно, так и было. Он действительно мне не доверял и думал, что я с теми, кто его держит, в одной команде, но мне показалось, что я его переубедила. Он понял, что я ни при чем.

– Ни черта ты его не переубедила. Он делал вид, что он с тобой заодно, а сам был себе на уме.

– Почему ты так думаешь? – от охватившего меня волнения я ощутила озноб.

– Потому, что другие мысли мне почему-то не приходит в голову.

– А где же он взял этот ключ?

– Я всего знать не могу, – ушла от ответа Лейсан. – Я думаю, что сбежал твой француз и от тебя и от тех, кто его там держал.

– А мне в это с трудом верится. Как же он мог меня бросить одну?! Ведь не только он один был в беде, но и я тоже.

– Я тебе говорю, а ты совершенно меня не слышишь. Он не верил ни единому твоему слову. Он думал, что ты с ними.

– Тогда где же он сейчас?

– В гостинице или уже вылетел в Париж. А быть может, в милиции.

Слова моей подруги подтолкнули меня к решительным действиям, и я тут же взяла телефонную трубку. Набрав номер отеля, в котором остановился Жан, я назвала номер его комнаты и попросила меня с ним соединить, но на том конце передо мной вежливо извинились и сказали, что ключи от номера находятся на рецепции, а в самом номере никого нет.

– Его там нет. – Я отодвинула телефон и ударила кулаком по столу. – Его там ни черта нет!

– А я в этом не сомневалась. Только ты по столу не стучи. У нас у всех нервы ни к черту, но надо уметь держаться. Я знала, что его нет в отеле.

– Почему?

– Возможно, он уже в Париже.

– Да ни в каком он не Париже! Нет его там! Он весь избит и еле передвигался. Да если бы он из того дома вышел, то и трассу бы не нашел. Это для него нереально.

– Да для него все реально. Жить захочешь, не только трассу, но и Париж найдешь.

– Да он бы до Парижа еще не успел долететь! У него вещи все в гостинице. Как бы он в таком виде приехал в аэропорт? Им бы сразу милиция заинтересовалась. Что-то тут все-таки не так. Чует мое сердце, что наши с тобой мысли не на правильном пути.

– Может, твое сердце сможет рассказать тебе, где твой Жан?

– По этому поводу оно пока молчит.

– Ну если заговорит, то дай мне знать.

Я закрыла глаза и в который раз представила Жана. Господи, как же хорошо было еще совсем недавно. Ничто не предвещало беды, и я находилась под защитой его жарких объятий. Все рухнуло в один миг. Наша любовь, наша надежда и наша спокойная жизнь. Меня охватило чувство жуткого одиночества, обреченности и даже бессилия. Несмотря на свое тяжелое внутренне состояние, я попыталась не падать духом, держаться и не впадать в жуткую истерику, которую мне хотелось закатить для того, чтобы освободиться от тех негативных эмоций, которые просто кипели у меня внутри. Вскинув голову, я чуть было не разразилась слезами, но все же смогла взять себя в руки. Наверно, это произошло оттого, что у меня уже не было слез.

– Знаешь, а может, мне в милицию пойти и рассказать все как было? – Несмотря на то, что мы были в квартире одни, я задала свой вопрос шепотом.

– Зачем?

– Затем, чтобы ситуация прояснилась и наконец-то нашли Жана. У меня нет другого выхода. Не могу же я жить в бегах и не знать, где мой любимый человек и что с ним в данный момент происходит.

– Как ты пойдешь в милицию, ты же убила человека?

– Пусть меня за это осудят, – проговорила я, словно в бреду, и ощутила, как меня замутило.

– Что значит осудят? Ты в тюрьму, что ли, хочешь сесть?

– Нет, – предельно честно ответила я.

– Тогда зачем говоришь такие вещи?

– Я подумала о том, что, как ни крути, меня все равно найдут. Так, может, лучше мне самой явиться с повинной. Глядишь, срок меньше дадут.

– Срок?! – Лейсан закашлялась и налила себе полный стакан воды. – Ты хоть можешь себе представить, что такое срок?

– Могу, – убийственным голосом ответила я и потерла рукой мокрый от пота лоб.

– Ну и что это такое?

– Это потеря нескольких лет жизни.

– В том-то и дело. Жизнь такая короткая. Это кажется, что она длинная, а не успеешь оглянуться – и она прошла стороной. И несколько лет жизни ты просто теряешь. Ты собралась сознательно укоротить себе жизнь. Ты молодая, интересная девушка. Получила превосходное образование и хорошее место на фирме. Ты всегда всего добивалась сама. А теперь ты решила все это перечеркнуть и загреметь в тюрьму?! Это же так страшно. Все, чего ты достигла, взять и послать коту под хвост?! Так нельзя!

– А что же мне тогда делать?

– Найти хорошего адвоката.

– На хорошего адвоката нужны хорошие деньги. Я даже свою машину не смогу продать, потому что к собственному дому не могу подойти. У моего подъезда, вне всякого сомнения, дежурят люди Влада, и у них есть ключи от моей квартиры.

Лейсан нервно достала из кухонного шкафа полупустую пачку сигарет и протянула ее мне. Не сговариваясь, как по команде, мы одновременно закурили, молча стряхивая пепел в маленькое блюдце от кофейной чашки.

– Томка! – Лейсан не выдержала и в силу своей постоянной болтливости нарушила молчание первая.

– Что?

– А ты уверена, что твоя бабушка не причастна к исчезновению драгоценностей?

– Вполне.

– Почему такая уверенность?

– Потому что это моя бабушка.

– И что?

– Ну ты сама посуди. Я у моей бабули была единственной внучкой, в которой она души не чаяла и любила меня такой бесконечной любовью, о которой можно только мечтать, делая все возможное, чтобы мне было хорошо и спокойно. Да моя бабушка никогда и ничего не могла бы спрятать. Она бы мне последнее отдала. Никаких сумасшедших денег у нас никогда не было. Ты же сама знаешь, что мы особо не жировали. Конечно, она на гаданиях и приворотах зарабатывала и нам с мамой, чем могла, помогала, но в роскоши мы не купались и ничем особенным среди других семей не выделялись. Даже если предположить, что она и в самом деле чужие драгоценности забрала, куда бы она их дела? Ты хочешь сказать, что она могла умереть и ничего мне о них не рассказать? Тогда на кой черт они ей сдались, если она сама ими не пользовалась и другим не давала? Я слишком хорошо знаю свою бабулю. Она никогда ничего не возьмет. Просто люди ее недолюбливали, боялись и часто на нее наговаривали.

– Тогда все понятно.

– Что тебе понятно?

– Влад все это сочинил. – Лейсан сделала окончательный вывод и затушила свою сигарету.

– Что именно он сочинил?

– Да всю эту байку про драгоценности. От начала до самого конца.

– Зачем?

– Затем, что им была нужна причина для того, чтобы зайти в твою квартиру и навести в ней свои порядки.

– Я не пойму, о чем ты.

– О том, что им просто нужен был Жан. Видимо, они его уже давно ждали. Знали, что ты встречаешься с французом, навели про него справки и ждали приезда. Все, что им нужно, так это хлопнуть его на деньги. А драгоценности – это так… Для отвода глаз, чтобы ты, для видимости, была у них на крючке. На твою бабушку сейчас что хочешь грешить можно. Уж если бы она оставила тебе такие сумасшедшие драгоценности, то ты бы уже давно себе навороченную усадьбу неподалеку от Кремля прикупила, прямо на берегу реки. Чтобы берег реки у тебя был свой личный и никто на нем загорать не смел. Охрану наняла бы и жила в свое удовольствие. Деньги для того и существуют, чтобы их тратить.

– Вот это ты правильно говоришь. У моей бабушки не было драгоценностей, а у меня нет усадьбы рядом с Кремлем и собственного берега.

– Подожди, а может, когда и будет. Вдруг ты по карьерной лестнице пойдешь.

– Лейсан, я не знаю, как прожить сегодняшний день, а ты мне говоришь о завтрашнем.

– Тома, а у тебя есть домашний телефон Жана?

– Ты имеешь в виду его телефон в Париже?

– Ну да. Или домашний, или рабочий.

– Рабочего нет. Мы с ним всегда общались по мобильному, но сейчас он отключен. А домашний… Да, есть. Он несколько раз мне с него звонил, когда его семья к родственникам уезжала.

– Вот и хорошо.

– Что хорошего-то?

– Позвони ему на домашний.

– С чего бы это?

– Узнай, как там обстановка. Не объявлялся ли он, не звонил и заявила ли его жена в полицию. Если заявила, то значит, что его уже здесь ищут. Он же не иголка в стогу сена. Значит, должны найти.

Я слушала свою подругу и не верила в то, что она может произносить вслух подобные мысли. Ее слова заставили меня содрогнуться.

– Лейсан, ты хоть иногда думаешь, что говоришь?

– Я всегда думаю, что говорю, – обиделась та.

– А мне кажется, что не всегда. Как я могу звонить жене Жана, в качестве кого? Да она вообще не подозревает о моем существовании! Она даже о нас не догадывается, а ты говоришь, чтобы я ей звонила! Ты хочешь, чтобы я одним звонком разрушила чужую семейную жизнь?!

– Да от одного звонка никакая семейная жизнь не разрушится, чтобы ее разрушить, в нее надо на танке заехать и в течение долгого времени вдоль и поперек бороздить! И зачем тебе звонить и представляться любовницей Жана? Что за необходимость? Он же жене сказал, что он в Казань по работе поехал. Мужики все свои отлучки работой называют. Так?

– Ну, в общем-то да, – не могла не согласиться я с Лейсан.

– Вот ты и скажи, что ты его коллега по работе из Казани, что он резко пропал и все сотрудники его ищут. Спроси, не связывался ли он со своей семьей и заявила ли его семья в полицию об исчезновении мужа.

– Ты думаешь, стоит позвонить?

– Конечно. Мы будем знать, ищут его или нет. Если его ищет полиция, значит, его уже ищет наша милиция в Казани.

– Как ты думаешь, а его жена поверит в то, что я его коллега по работе?

– Ну, а почему бы и нет? Почему ты думаешь, что если она услышит женский голос, то сразу подумает плохое? У тебя какие-то изощренные мысли. Твой француз работает не в мужском монастыре. Уж, наверно, там, где он работает, его окружают красивые француженки. Точно так же и в Казани. Он же приехал в город красивых женщин. Пусть даже и по работе. И это совсем не значит, что он тут спит со всеми подряд. Он тут работает, а может быть, кому из своих коллег симпатизирует, но это еще ничего не решает. Вот мне кажется, что в отношениях самое классное – это флирт. – Лейсан, как всегда, понесло в другую сторону. – Я обожаю флирт! Мне нравится, когда отношения мужчины и женщины складываются на уровне платонических чувств, когда двое бросают друг на друга томные взгляды, раздевают друг друга глазами и от них исходят флюиды такой необыкновенной сексуальности, что просто не описать словами. Но они знают, что секса между ними не произойдет. На это наложено вето. И вот эти отношения на грани обоюдного еле сдерживаемого желания – это такой кайф!

– Что ж им переспать-то мешает?

– А то, что если они переспят, ерунда получится. Они интерес друг к другу потеряют. Как ни крути, а секс к чему-то обязывает или располагает к дальнейшему продолжению отношений. А отношения до секса не могут быть теми же самыми отношениями после него. Так не бывает. Поэтому флирт – это великое дело. Его нужно беречь и ни в коем случае не укладывать в постель.

– Лейсан, мы сейчас с тобой о чем говорим? – Я чувствовала, что теряю терпение.

– Немного о флирте.

– Это уже не в тему. Ты хочешь, чтобы я звонила жене Жана в Париж, а я честно тебе отвечаю, что мне не хочется этого делать и кажется это бессмысленным.

Вместо того чтобы хотя бы обратить внимание на мое заявление, Лейсан пододвинула мне телефон и спешно проговорила:

– Звони. У тебя номер есть?

– Я его наизусть знаю.

– А код?

– И код тоже.

– Ну, ты даешь. Как молитву заучила, что ли?

– Да мне это не сложно. Мне приятно заучивать номера телефонов моего любимого человека.

– Вот и проверим твои способности. Тогда тем более звони.

– А на каком языке я буду с ней разговаривать? Вдруг его жена русский не знает.

– А ты что, французский еще не выучила?

– Когда бы я успела? Мы с Жаном только на русском общаемся. Он так хорошо русский язык знает, что дай-то бог каждому русскому так хорошо его знать.

– Если ты учишь наизусть номера телефонов своего любимого мужчины, то могла бы и выучить его родной язык.

– Сравниваешь тоже. Номера телефонов и язык. Если его жена русского не знает, то я просто вешаю трубку, и все.

– Ты хотя бы спроси, может, она английский знает. Ты же вроде на нем разговариваешь.

Взяв трубку, я принялась набирать домашний телефон Жана и не могла избавиться от сомнений, правильно я делаю или нет. Когда на том конце провода послышался сонный женский голос, я ощутила, что мое сердце готово выпрыгнуть наружу, и неуверенно произнесла до боли знакомое слово:

– Здравствуйте!

Как я и предполагала, женский голос заговорил на непонятном мне французском языке. Нетрудно было догадаться, что женщина совершенно не понимает, что я ей говорю.

– Вы знаете хоть немного русский язык? Это звонят из Казани. Я коллега вашего мужа. Мы вместе работаем над одним важным проектом. Вы понимаете, о чем я говорю?

Но вместо этого я вновь услышала французскую речь и посмотрела на сидящую рядом подругу растерянным взглядом.

– Лейсан, она по-русски ни бум-бум, – я убрала трубку от уха и пожала плечами.

– Что, ни грамма не шпарит?

– По-моему, она даже не знает, что означает слово «здравствуйте».

– Тогда попробуй по-английски.

– Мадам, а вы знаете английский язык? – Конечно, мой английский был далек от совершенства, но тем не менее я могла на нем хоть как-то изъясняться.

– Да, на уровне разговорного, – донесся до меня голос в трубке. Наконец-то мы смогли друг друга понять и нашли язык, который нам помог это сделать. – С кем я разговариваю? Вы из России? Как вас зовут?

– Меня зовут Тома. Я работаю с вашим мужем. Я звоню из Казани.

– Вы коллега моего мужа? – В голосе женщины появилась какая-то радость, а мне стало стыдно от того, что я вру и ворую у этой женщины ее мужа.

– Да, мы вместе работаем над одним важным проектом.

– Что с ним случилось? У него неприятности? Он мне звонил, а потом звонили какие-то люди и требовали денег.

– Вы уже заявили в полицию?

– Нет.

– Почему? – не поверила я своим ушам. – Ваш муж в беде, а вы не заявили в полицию. Вы просто обязаны это сделать, и чем быстрее, тем лучше.

– Это опасно. Если я заявлю в полицию, то его могут убить.

– Его могут убить и без полиции. Вы должны заявить. Его нужно искать.

– Извините, но это мой муж и моя жизнь, поэтому я лучше знаю, что надо делать. – Голос женщины резко изменился и стал холодным. – Как давно он пропал?

– Он пропал вечером, а сейчас уже утро.

– Это не срок для того, чтобы заявлять в полицию. Нам всем остается только ждать и надеяться.

– А вы ему деньги выслали?

– Простите, но я вас не знаю. На этот вопрос я смогу ответить только своему мужу.

– Мы все очень за него переживаем. Мы все хотим, чтобы он обязательно нашелся живым и невредимым. Мы верим, что справедливость восторжествует. Мы его очень любим.

– Я в этом не сомневаюсь.

В этот момент из трубки до меня донеслась веселая музыка, громкий смех и хриплый мужской голос, который говорил на все том же безумно красивом, но совершенно непонятном мне французском языке. Женщина тут же ему что-то ответила, но только уже на французском, и так резко бросила трубку, что мы даже не успели договорить и уж тем более попрощаться. Я послушала гудки и с расстроенным видом протянула трубку Лейсан.

– Ну что? – Та просто сгорала от нетерпения.

– Странная она какая-то.

– Почему?

– Потому что странная, и все. Я ей представилась, а она мне нет. Невоспитанная, что ли? Даже не назвала свое имя.

– У нее муж без вести пропал, а ты говоришь о каком-то воспитании. Когда человек в такой ситуации, ему все можно простить. Не стоит злиться.

– Да я и не злюсь. Я все понимаю.

– Она в полицию заявила?

– Говорит, что боится, что Жана после этого могут убить.

– Но ты же ей ясно дала понять, что она обязана это сделать.

– У нее свое мнение по этому поводу, и оно в корне противоположно моему. Она сказала, что это ее жизнь и ее муж и она сама знает, как лучше, а как хуже.

– Ей же мудрые люди подсказывают.

– Видимо, она не любит подсказки, а делает так, как считает нужным.

– Она поверила, что ты коллега мужа?

– Вполне.

– Ну вот, а ты переживала. Позвонила и позвонила. Теперь мы хотя бы знаем, что со стороны семьи твоего француза никаких движений не будет. А жаль. Тома, тебя что-то напрягает?

– Знаешь, может, я, конечно, ошибаюсь, – заговорила я неуверенным голосом, – но мне показалось, что жена не слишком убивается по поводу того, что ее муж в беде.

– Почему?

– Потому что у нее голос какой-то живой, а не несчастный.

– Может, он от природы такой.

– Может быть. Мы с ней разговариваем, а там заиграла музыка и француз так громко смеется, будто он не в квартире скорбящей женщины, а на вечере юмора.

– Где француз смеялся?

– В трубке, где ж еще.

– Может, там просто телевизор работал.

– Нет. Уж что-что, а телевизор я отличить могу. Это был самый настоящий француз. Он с ней так громко заговорил. А телефон ведь не мобильный, а домашний. Тебе не кажется странным, что в той ситуации, в которой сейчас находится жена Жана, совсем не должна играть музыка, да и смеяться никто не должен.

– Ты хочешь сказать, что должен звучать траурный марш, а в трубке – слышны рыдания?

– Я не знаю. Может быть его семья не понимает всю серьезность ситуации?

– Томка, да какая нам в конце концов разница, какие там тараканы у них в голове. Может, там родня понаехала. Может, еще что… Мы позвонили лишь для того, чтобы выяснить, ищет ли Жана полиция. Теперь мы точно знаем, что никто его не ищет и никому нет до него никакого дела. Может, хоть его начальник в полицию заявил?

– Думаю, что жена бы про это знала.

– А вдруг они не общаются? – Лейсан хотела сказать еще что-то, но в дверь позвонили.

Я еще никогда в жизни не реагировала на звонок в дверь так, как среагировала сейчас. Услышав вполне приятный музыкальный звонок, доносившийся от входной двери, я почему-то вскрикнула и посмотрела на подругу глазами, в которых был страх вперемешку с безумием.

– Лейсан, кто это?

– Не знаю.

Лейсан сразу посмотрела на часы и удивленно пожала плечами:

– Девять часов утра. Вообще-то я никого не жду. В такую рань.

Я схватила Лейсан за руку.

– Не открывай.

– Да не переживай ты так. Я только к «глазку» подойду. Я на цыпочках. Что ж я, сумасшедшая, что ли, открывать всем подряд?

Лейсан встала со своего места и осторожно направилась в сторону двери. Я поднялась следом за ней и подошла к зеркалу, которое висело в прихожей. Увидев свое лицо в зеркале, я чуть было не ахнула и с трудом сдержала свои эмоции. Это было чужое лицо. Слишком бледное, слишком несчастное и слишком испуганное. Под глазами черные круги и даже мешки, которых у меня никогда не было прежде или они появлялись только тогда, когда у меня не было возможности выспаться. Правда, стоило мне хорошо отоспаться – и они тут же исчезали. А глаза… У меня были такие глаза, глядя на которые хотелось не просто плакать, а хотелось кричать от ужаса.

– Ничего не видно, – шепотом сказала Лейсан и отошла от двери.

– Что значит – ничего не видно?

– Вообще ничего не видно. «Глазок» пластырем заклеили.

Услышав последнюю фразу, я закрыла глаза и прислонилась к стене, потому что мне вдруг показалось, что, если Лейсан скажет еще хоть одно слово, я просто потеряю сознание.