Лев Борисович пил из горла виски и рассказывал мне про свою жизнь. Он вырос в неблагополучной семье и всегда мечтал встать на ноги и зажить совсем другой жизнью. Его родители пили, дебоширили и не уделяли должного внимания подростку. Мальчик рос сам по себе и, глядя на других детей, всегда знал, что он ничем не хуже остальных. Он считал, что для того, чтобы перед человеком открылось много возможностей, не обязательно иметь престижных родителей. Главное – быть сильным. А затем он сколотил банду из точно таких же сорванцов, как и он сам, которые мечтали заработать денег, побыстрее стать взрослыми и жить так, чтобы ни в чем себе не отказывать.

Мужчина рассказал мне о том, что ему никогда в жизни ничего не давалось легко. Он рано попал за решетку, а затем очень долго искал свое место в жизни. Его друзья детства почти все погибли. Лев Борисович лишь один остался в живых и достиг тех высот, о которых мечтал, еще будучи мальчиком. Он рассказал мне о том, что сначала у него погиб близкий друг, почти брат, с которым он делился последним куском хлеба и выбирался из многих передряг. Николай, друг Льва Борисовича, служил в Афганистане, а когда ушел из армии и зажил мирной жизнью, то с ужасом осознал, что ему нечем кормить свою семью: жену и двоих детей. В Афганистане все было предельно просто. Война, интернациональный долг, госпитали, две контузии и начисляемые гробовые деньги, а в мирной жизни все совсем по-другому. Войны нет, гробовых денег никто не дает, вечно голодные дети и жена, от упреков которой болит сердце. Николай ничего не умел, кроме как воевать, а воевать не позволяло здоровье. А затем ему поступило предложение от спецслужб, и Николай на него согласился. Он стал неплохо зарабатывать и подписал бумагу, в которой говорилось о том, что ради своего Отечества он пойдет на все, и даже на смерть. С ним долго работали психологи, которые за короткий срок сделали его настоящим зомби, ждущим приказа. Николая устроили водителем к одному неугодному и очень влиятельному чиновнику, он стал работать в ожидании особого приказа. Жизнь стала налаживаться, в семье Николая появился достаток. И однажды Отечество дало ему приказ: Николаю было приказано стать смертником. Он должен был выполнить свой долг: отправить на тот свет неугодного чиновника, но война и работа с многочисленными психологами сделали свое дело, контузии дали о себе знать, и Николай решил отдать свою жизнь во благо Родины, тем более что Николая заверили: после его гибели семья получит большие деньги и сможет жить безбедно долгие годы. Вот так погиб лучший друг Льва Борисовича, Колька. Так он распорядился своей жизнью. Сел в машину, заехал, как всегда, за чиновником, а затем разогнался, представив, что он сейчас выполняет боевое задание, и на бешеной скорости машина слетела с обрыва, разбившись вдребезги. Чиновника с почестями похоронили, а вот на похороны Кольки не пришел никто, кроме его родственников. Сейчас Колькина жена живет в шикарной квартире, ездит на дорогой машине, встречается с молодым любовником и живет вполне обеспеченно. Лев Борисович никогда не был в этой квартире, потому что ему кажется, что там пахнет Колькиной смертью. Он знал прекрасного парня, настоящего друга, просто хорошего человека, которого сломала и морально изуродовала война, а ведь из морального урода совсем несложно сделать камикадзе.

А затем Лев Борисович рассказал мне о том, как потерял свою жену, которую он очень сильно любил и не представлял без нее своей жизни. Она была необыкновенной девушкой: смелой, преданной, с потрясающей жизненной энергетикой и очень сильной харизмой. Жена Льва Борисовича погибла, когда маленькой Вике было четыре года. Она утонула в море. Лев Борисович отдыхал с ней в Сочи, а Вика в то время была в Москве. Лев Борисович обгорел на солнце и остался лежать в номере, а жена поцеловала его в щеку и сказала, что немного искупнется и вернется в номер. Она взяла летнюю сумочку, надела летнюю шляпку и, улыбнувшись мужу кокетливой улыбкой, ушла к морю. Приближалось время обеда, а жены все не было. Лев Борисович начал беспокоиться и отправился на ее поиски. Увидев на берегу ее шляпку, босоножки и полотенце, он принялся всматриваться в неспокойное море и, подбежав к спасателю, попросил его помочь найти пропавшую жену. Ее тело нашли только вечером. Говорят, она слишком далеко заплыла – возникли судороги. Лев Борисович смотрел на тело жены и не мог поверить, что ее больше нет. Он ругал ее за то, что она слишком далеко заплыла, не рассчитав свои силы. Он ненавидел себя за то, что остался лежать номере и не пошел к морю вместе с ней…

Когда Лев Борисович вернулся домой, то посадил маленькую Вику к себе на колени и попытался ей объяснить, что ее мама уехала слишком далеко, туда, откуда невозможно вернуться, но, несмотря ни на что, они всегда будут помнить и любить маму. А еще он пообещал маленькой Вике, что у нее никогда не будет мачехи, потому что в их семье всегда останется светлая память о любимой маме. Вика хорошо рисовала, и почти на всех ее рисунках была изображена мама. Лев Борисович часто приезжал к морю, делал из Викиных рисунков кораблики и пускал их по волнам. Он не любил море, потому что оно коварно, забрало его любимую женщину. Любовь, предназначавшаяся для двоих, щедро досталась теперь одной, это любимой и обожаемой Вике. Отец с дочерью были неразлучны. Лев Борисович сумел заменить Вике мать и сходил с ума от тоски, когда отправил дочку на учебу в Англию. Был период, когда Вика начала отдаляться, необоснованно злиться, но отец не придал этому особого значения. Все свои силы он отдавал работе и даже не подозревал, что его дочь – наркоманка со стажем. После того как она умерла от передозировки, Лев Борисович долгое время не мог прийти в себя. Он как будто оцепенел от страшного горя, постигшего его. Окружающие заметили, что Лев Борисович сильно похудел, как будто высох. Мужчина действительно сгорал на глазах, а его самочувствие с каждым днем ухудшалось. И все же он заставил себя доехать до больницы и сдать анализы. Но оказалось – уже слишком поздно. Приговор врачей был неутешительным: запущенный рак, не подлежащий лечению.

Поведав мне свою историю, мужчина вновь глотнул виски и швырнул пустую бутылку в сторону беседки.

– Лев Борисович, вы что, собрались сдаваться? – спросила я обеспокоенным голосом и прижала к себе посильнее плюшевого медведя.

– А что я должен, по-твоему, делать?

– Бороться! – крикнула я.

– Бороться?!

– Конечно, бороться! А по-другому нельзя. И почему вы поверили анализам? Возможно, они ошибочны.

– Я сделал повторные.

– И что?

– Результат тот же самый.

– Что, значит, ваша болезнь лечению не подлежит? Пусть делают операцию! У любого больного есть надежда.

– Мой случай безнадежен. Слишком поздно.

– И вы собрались опустить руки?

– Я просто хочу свыкнуться с мыслью, что жить мне осталось совсем мало, а сделать необходимо очень много. Я не хочу умереть на больничной койке. Я хочу умереть в костюме и галстуке за рабочим столом. Я не хочу лежать и ждать смерти. Я хочу, чтобы она подкралась незаметно, в тот момент, когда я буду весь в делах и заботах.

– Вы не должны думать о смерти! – дернула я за рукав Льва Борисовича. – Ко мне сегодня во сне приходила Вика.

– Она тоже ко мне часто приходит.

– Она не хочет, чтобы я ночевала в ее комнате.

– Ей придется привыкнуть, – пьяным голосом проговорил Лев Борисович и, взяв мою руку, слегка ее сжал. – Послушай, Света, а ты что-нибудь понимаешь в бизнесе?

– Я?!

– Ты.

– Зачем вы спрашиваете? Вы сами знаете. Как я могу в нем хоть что-то понимать?

– А хочешь, я тебя научу?

– Хочу.

– Мне кажется – ты способная и у тебя получится. Я бы хотел успеть тебе передать все свои знания и весь свой опыт. Послушай, помнишь, ты мне рассказывала о том, что твой отец баян пропил?

– Ну, да. Так оно и было.

– Значит, ты играть на нем умеешь?

– Умею.

– Сыграй мне. У меня жена-покойница хорошо на баяне играла. Он в кладовке лежит. Вот здесь, справа. Я к нему даже не притрагивался.

Я пошла в кладовку, вынесла оттуда баян и принялась его настраивать. Потом я обратилась к Льву Борисовичу и спросила:

– Что сыграть?

– Давай нашу, народную! – махнул рукой он. – Каких бы высот мы ни достигали, все равно мы все из народа!

– Точно, – кивнула я и запела: – «По Дону гуляет казак молодой…»

Лев Борисович подпевал мне и, когда эта песня была спета, мы запели другую:

– «Степь да степь кругом…»

В доме зажегся свет. Но ни разбуженная горничная, ни охранник не посмели потревожить нас. Уж больно задушевно мы пели.

– Я научу тебя бизнесу! Ты завершишь мое дело! У тебя все получится! – кричал Лев Борисович и горланил песни. – Умирать, так с музыкой. Света, когда я буду умирать, ты сыграешь мне что-нибудь на баяне?!

– Боже, ну что вы такое говорите!

Подумав, что Лев Борисович просто чересчур пьян и говорит то, что вправе говорить сильно пьяный человек, я помогла ему подняться и отвела его в спальню.

– Я должен завершить свое дело, – твердил он, пока я снимала с него пиджак.

– Конечно, должен! – соглашалась я, укладывая Льва Борисовича в постель.

Моя жизнь переменилась всего за один день. На следующий день Лев Борисович предложил мне поехать с ним на работу для того, чтобы я могла познакомиться с его корпорацией.

– Только ты прости, но я буду называть тебя иногда Викой, – сразу предупредил меня он и опустил глаза.

– Я не против. Для меня это даже большая честь, – призналась я и села вместе с Львом Борисовичем в машину.

Как только мы отъехали от дома, Лев Борисович наклонился ко мне как можно ближе и прошептал на ухо:

– В своей корпорации я представлю тебя как свою дочь от первого брака. В конце концов никому не известно, сколько на самом деле у меня было браков. Пусть люди думают, что я был женат дважды и что у меня еще есть дочь. Если я тебя не представлю в качестве своей дочери, то мои сотрудники будут думать, что ты моя любовница, охотница за моим наследством, и к тебе не будет должного уважения. Пусть думают, что ты носишь фамилию матери. И, пожалуйста, называй при сотрудниках меня папой.

Я почувствовала, как бешено стучит мое сердце, и, задыхаясь от волнения, произнесла:

– А у меня отчество – Львовна.

– Что?

– У меня отца Львом зовут. Я по паспорту Светлана Львовна.

Мы с Львом Борисовичем взялись за руки и от души рассмеялись.