СТИХИ, РАССКАЗЫ, СКАЗКИ

 

Звёздочка

А. Пассова

 

Солнышко

Е. Серова

 

Новый дом

КАК МЫ ПОЗНАКОМИЛИСЬ

Я рисовать люблю. Есть у меня большая тетрадь и цветные карандаши. И я, куда ни приду, везде рисую.

В тетради у меня уже много чего нарисовано: корабли с красными флагами, самолёты в облаках, паровозы с трубами, лошади, кошки и даже бегемот.

Однажды мы с бабушкой гуляли в саду и я рисовал деревья. Сидел на скамейке, тетрадка на коленях, а карандаши бабушка держала.

Вдруг к нам дяденька какой-то подошёл. Высокий, с усами. Сел рядом на скамейку. А потом мне через плечо посмотрел и спрашивает:

— Деревья рисуешь?

Я говорю:

— Да. Вон, которые у дороги.

— А почему же там они зелёные, а у тебя в тетради — синие?

Я говорю:

— Они не нарочно синие. Они нечаянно…

Бабушка засмеялась и сказала:

— Федя карандашик дома забыл, зелёный. Вот и рисует синим.

Дяденька улыбнулся:

— Понятно. Дай-ка посмотреть, что у тебя нарисовано.

Я дал.

Смотрел он, смотрел. Усами двигал. Потом говорит:

— В общем хорошо. Даже очень. Только вот лошади у тебя рогатые, а у кошек по две ноги… Дай карандаш.

Схватил карандаш и — раз! раз! — по кошкам. Ноги им пририсовал и хвосты. Так быстро, будто уже всё было, а он только обводил.

Я тогда на него побольше посмотрел. И бабушка тоже на него посмотрела. Спрашивает:

— Простите, вы сами кто? Художник?

Он головой замотал:

— Нет, я рабочий. Просто в свободное время люблю порисовать. А так — работаю на стройке. Вон видите, — мой кран стоит за забором? Мы там дом строим.

Вижу, — забор длинный. И за ним — высокая-высокая башня. Будто из железных лесенок сделана. Это и есть кран. У него комнатка с окном и перекладина наверху. С неё тонкие канаты свешены.

Пока я кран смотрел, дяденька встал.

— Ну, — говорит, — мне итти пора. Обеденный перерыв кончился. А ты, Федя, приходи сюда ещё в такое же время. Рисунки покажешь. Ладно?

Я говорю:

— Приду.

Попрощался дяденька и ушёл.

ПОДАРОК

Мы ещё немного посидели, а потом пошли к забору: посмотреть, как дяденька дом строит.

Только пришли, бабушка говорит:

— Видишь, Феденька, куда наш знакомый забрался?

И показывает на кран. А там дяденька в стеклянной комнатке, как в большом фонаре, сидит.

Я хотел спросить: зачем? — а бабушка сказала:

— Он из этой кабины управляет краном В кабине стенки нарочно сделаны стеклянными, чтобы всё видеть вокруг.

Дяденька-крановщик сверху меня увидел и рукой помахал. Я тоже стал махать, а бабушка говорит:

— Смотри, узнал он нас… Ты бы, Федя, подарок ему сделал. Возьми да и нарисуй кран!

Я обрадовался. Это бабушка хорошо придумала! Сел скорей — и давай рисовать. Забор нарисовал, кран с комнаткой стеклянной и кабиной. А в кабине окошечко — и оттуда — усы чёрные. Это значит, — там дяденька внутри.

Сделал всё, бабушке понравилось.

— Вот и хорошо! Завтра отдадим подарок!

НЕ ТАК!

А назавтра шёл дождь и в саду мы не были. И ещё один день шёл дождь. Но потом солнышко выглянуло и мы с бабушкой пошли скорей относить рисунок.

Дяденька сидел на той же скамейке. Я его увидел, побежал и кричу:

— Дяденька… дяденька! Мы вам подарок!..

Он встал, улыбается.

— Меня, — говорит, — Семёном Ивановичем зовут.

Я говорю:

— Семён Иванович! Мы подарок!..

— Что за подарок?!

Я сразу тетрадку протянул.

Она была открыта на том листе, где кран нарисован.

Дяденька встал и смотрит.

— Кого же ты тут нарисовал?

Бабушка подошла и говорит:

— Здравствуйте, гражданин! Разве вам непонятно? Федя вашу стройку нарисовал.

А Семён Иванович смеяться начал.

— Самого себя, — говорит, — я вижу. Вон усы из окошка торчат. А стройки-то и нет. Не так нарисовано!

Я говорю:

— А вот так!!

И бабушка говорит:

— Извините! Очень даже похоже. Я сама наблюдала…

Семён Иванович тогда меня посадил к себе на колени и показывает:

— Смотри-ка… Разве похоже?

Я поглядел и не понял сразу. Подумал, что это другое место. За забором дом без крыши, будто обломанный, но высокий, — достаёт до стеклянной комнатки на кране. А кран-то знакомый, дяденькин.

Бабушка очки протёрла.

— Помилуйте, — говорит, — но ведь этого дома там не было!

И я кричу:

— Не было!! Не было!

А Семён Иванович смеётся, усы кверху поднялись.

— Не знаю, не знаю… только ведь и вправду — не похоже! Покажу я этот рисунок другим рабочим, а они и скажут, что ты рисовать не умеешь…

Я говорю:

— Нет, умею!!

А он опять:

— Не знаю…

Я тогда тоже засмеялся и говорю:

— Ну, я другой нарисую. С домом!

САМИ ВИДИМ

Потом мы с бабушкой долго стояли и смотрели на стройку. И поняли, откуда взялся дом, которого у меня в тетрадке нет.

Его выстроили так быстро. И мы видели, как его строят.

Кран, на котором Семён Иванович сидел, опустил канаты. А после заскрипел и поднял целую стену, совсем уже сделанную, с окнами и балкончиками. Поднял её, понёс и поставил на дом. На самый верх. Там рабочие к ней подошли. Застучало, загремело внутри. В окнах синий свет сверкнул, будто в доме гроза.

Кран тогда ещё одну белую стену принёс. Опять поставил. И сразу дом стал выше стеклянной кабинки.

Бабушка вверх смотрит и говорит:

— Дяди, Феденька, как странно дом строится!.. По частям его складывают, как игрушку!

Я засмеялся.

— Как игрушку!.. Совсем и не похоже! Вон из каких большущих стен собирают дом! Таких игрушек и не бывает!..

А бабушка вдруг мне и говорит:

— Давай, Феденька, нашего знакомого перехитрим! Будешь рисовать, — приделай наверху лишний этаж. Про запас! Когда придём опять, его, наверное, не успеют выстроить!

Вот какая хитрая бабушка!

Я сел рисовать. Старался очень.

Уж ж теперь-то будет рисунок похож!

ОПЯТЬ НЕ ТАК!

В другой раз мы пришли — и сразу к дому: поглядеть, есть ли на нём тот этаж, что мы пририсовали.

Подошли — и бабушка даже ахнула тихонько.

Этаж на доме есть. И крыша на доме есть. И трубы на доме тоже есть. Всё сделано! А кран всё еще рядом стоит…

Я чуть не заплакал. Бабушку за руку тяну, чтоб домой итти, а она стоит. Очки надевает, торопится и шепчет:

— Невероятно…

И вдруг голос сзади:

— Так где же непохожий рисунок?

Обернулись, — а это Семён Иванович. Только он в белой рубашке, нарядный, как на празднике.

Я к нему подбежал, на дом рукой машу:

— Почему так?!. Почему?

Он говорит:

— Почему дом, как в сказке, вырос? Попробую рассказать… Вот раньше землю лопатой копали. Раз! — вынут кучку земли. Два! — вынут вторую. А теперь мы придумали такие машины, которые сами землю роют. Раз! — вынет машина гору земли. Два! — вынет вторую гору.

Я тут закричал:

— Знаю, знаю!!

И бабушка головой закачала:

— Известно это нам, Семён Иванович. Экскаватором зовётся такая машина.

Семён Иванович усы погладил.

— Верно. Вот и в нашем деле так. Раньше по кирпичику дома складывали. Раз! — и положат кирпичик. Два! — и положат второй. А теперь иначе… Раз! — и стену поставим. Два! — вторую поставим. Оттого и растут дома не по дням, а по часам.

Бабушка говорит:

— И впрямь на сказку похоже…

А Семён Иванович не согласился.

— Не совсем похоже. В сказке-то всё легко и просто получается. А у нас и трудно бывает… Но мы стараемся, потому что всем нужен наш труд.

Бабушка спрашивает:

— А вы не знаете, для кого этот дом? Кто тут жить будет?

Я говорю:

— Люди будут разные… Ну — жильцы!

А Семён Иванович смеётся:

— Сами завтра увидите. Забор снимут, приходите вблизи смотреть новый дом.

Я говорю:

— И вы к нам приходите! В гости.

Бабушка тоже говорит:

— Правильно! Заходите завтра за нами.

Я говорю:

— И подарок я отдам. Похожий!

Бабушка объясняет:

— Теперь-то ведь не торопясь рисовать можно. Уж наверняка дом не изменится!

А ОН ИЗМЕНИЛСЯ!

Я нарисовал дом с крышей и с трубами. Очень похоже стало. Похвалила меня бабушка.

Утром в гости пришёл Семён Иванович. Сразу ко мне:

— Где же подарок?

Отдал я тетрадку.

Он посмотрел на рисунок, где дом без крыши.

— Тут, — говорит, — ты и сам знаешь, что не похоже.

Потом посмотрел на рисунок, где дом с крышей и трубами.

— И здесь, — говорит, — тоже неверно: не похоже.

Я даже рот открыл. А бабушка рассердилась:

— Как не похоже?.. Опять?.. Шутите, уважаемый! Не могли же дом поверх крыши надстроить?

Тут Семён Иванович встал и говорит:

— Пойдёмте к дому. Увидите. — А у самого — усы кверху. Смеётся тихонько.

Бабушка оделась, и мы быстро к дому пошли. А там было вот что.

Вокруг нового дома росли толстые деревья, высокие и густые.

Мы подбежали, и бабушка их рукой потрогала. Будто не верит, что настоящие. А Семён Иванович стоит весёлый, опять смеётся.

— Вот деревьев-то, — говорит, — и не хватает на рисунке. Ночью их привезли на грузовиках и посадили тут. А сейчас давайте посмотрим, для кого дом…

Мы к дому заторопились.

На нём у двери висит синяя дощечка. И буквы на ней.

Бабушка очки надела и говорит:

— Ах вот оно что!.. Оказывается, Федя, это школа!

* * *

Вот и всё.

Я сделал последний рисунок — школу и вокруг деревья. И не синие, а настоящие, зелёные.

Подарил рисунок строителю Семёну Ивановичу. А другой такой же рисунок я сделал в подарок школе, в которую пойду первого сентября.

И ещё я решил: когда вырасту и выучусь, буду тоже строителем.

Э. Шим

 

Папа дома

* * *

Е. Серова

 

У моря

(РАССКАЗ)

Витя и Шурик жили на даче у моря, недалеко от пристани.

Им интересно было смотреть, как далеко, далеко на волнах появлялось светлое пятнышко. Оно быстро приближалось к берегу, становилось всё больше… И вот уже видны были широкие трубы, белые палубы и весь пароход. Он причаливал к пристани, а за ним долго оставался след — длинный и блестящий, как лента.

Витя и Шурик любили строить пароходы и корабли с парусами.

У Вити они были больше похожи на простые плоты, но делал он их аккуратно.

А у Шурика всегда и капитанский мостик был, и спасательные круги, да всё вкривь и вкось, — не хватало у него терпения.

Однажды Шурику повезло. Сначала нашёл он возле дачи доску от бочонка, потом — палочку для мачты, потом — длинный гвоздь.

«Эх, был бы он прямой! — подумал Шурик. — Вбил бы я его в доску, мачту бы к нему привязал — вот бы корабль получился!»

Но гвоздь был кривой. Попробовал его Шурик руками разогнуть — не разгибается. Повертел он его, повертел и бросил.

Тут выглянул из окна дачи Витя.

Шурик ему закричал:

— Я доску от бочонка нашёл! Посмотри какая!

Витя прибежал, осмотрел доску, поводил по ней ладонью. Да, гладкая, выпуклая, как раз для корабля! Ему очень захотелось найти такую. Он поискал, поискал — досок больше не было.

Зато он нашёл гвоздь. Тот самый, который бросил Шурик.

— А у меня гвоздь для мачты! — обрадовался Витя.

Шурик махнул рукой.

— Я его тоже нашёл, да бросил: кривой!

— А я его камнем постукаю-постукаю — он и выпрямится.

Витя высмотрел ровный камень, положил на него гвоздь, а другим камнем стал бить по гвоздю.

— И не выпрямляется, — сказал Шурик.

— Нет, выпрямляется, — пропыхтел Витя, — только еще плохо.

Долго он с гвоздём возился. По-разному поворачивал. Наконец, начал гвоздь выпрямляться. Уже совсем маленький горбик остался.

Увидел это Шурик и закричал:

— Это мой гвоздь! Я первый его нашёл!

— Ты его бросил, а я его опять нашёл, — ответил Витя.

— Всё равно я первый! — жалобно кричал Шурик. — Отдавай мой гвоздь!

Витя молчал. Он не смотрел на Шурика и старательно колотил по гвоздю камнем.

Шурик скосил быстрые глаза и посмотрел на гвоздь. Прямой, длинный, он так и блестел на солнце.

А жаркое солнце поднималось над морем всё выше. Зелёные волны бежали к берегу. Дельфины кувыркались в тёплом море, и весело кружились птицы в синем небе. Всем было хорошо. А Шурику плохо. Он всё смотрел, смотрел на гвоздь, потом сморщился, всхлипнул и закричал таким голосом, будто у него в горле косточка застряла.

— С этим гвоздём… знаешь… у меня… какой бы… корабль был?! К этому гвоздю… знаешь… как бы я мачту… приделал!

— И я приделаю, — сказал Витя.

— Не приделаешь, — это мой гвоздь.

— Нет. Я его выпрямил. Теперь он не твой!

— И не твой! — закричал Шурик.

— И не твой! — закричал Витя и тоже всхлипнул.

— Вы что кричите? — вдруг услышали они незнакомый голос.

Витя и Шурик подняли головы и увидели высокого человека в соломенной шляпе.

— Вы кто такие? — спросил он.

— Мы Витя и Шурик, — пробормотал Витя.

— А я Иван Михайлович. Приехал в санаторий.

— На пароходе? — спросил Шурик.

— На пароходе.

Иван Михайлович посмотрел на доску, которую крепко держал Шурик, на гвоздь, который крепко зажал в руке Витя, покачал головой и сказал:

— Палуба есть, мачта есть, а корабля, видно, так и не будет?

Шурик и Витя молчат.

Иван Михайлович, как на физкультурной зарядке, развёл руки в стороны, глубоко вдохнул чудесный, тёплый воздух и сел на песок лицом к морю.

Вдали показалась яхта. Белопарусная, с высокой мачтой, она мчалась мимо пристани, мимо длинных рыбачьих сетей на берегу.

Ребята не спускали с неё глаз.

— Ох и мачта! — прошептал Шурик. — Такую бы построить.

— За чем же дело стало? — вдруг обернулся Иван Михайлович. — Палка есть, гвоздь есть, вот вам и мачта, — разве плохая?

— Хорошая, — сказал Витя.

— Еще какая! — закричал Шурик. — Вот посмотрите!.. — Он поставил на доску палочку, а Витя — рядом с ней гвоздь.

— Да, крепкая будет мачта, — сказал Иван Михайлович.

— Только из чего нам парус делать? — спросил Шурик.

Витя заулыбался и достал спрятанную за резинкой трусиков тряпочку.

— Какая маленькая! — огорчился Шурик, — разве она годится для такого корабля?

Иван Михайлович вынул из кармана сложенный квадратиком платок, тряхнул рукой — и перед Витей и Шуриком мелькнул белый парус с синей каймой.

— Счастливого плавания! — сказал Иван Михайлович, отдал ребятам платок и зашагал на пляж.

Витя с Шуриком растерянно посмотрели друг на друга и закричали вдогонку:

— Спа-си-бо!

Иван Михайлович помахал им рукой.

— Скорей давай строить, — заторопился Шурик.

Он взял камень и хотел уже вколачивать в доску гвоздь.

— Там не середина! — закричал Витя.

Шурик передвинул гвоздь. Витя сел на корточки и прищурил один глаз.

— А тут как раз середина! Давай, чтоб у нас всё было ровно.

— Давай, — согласился Шурик. Он держал гвоздь, а Витя приколачивал.

— Ну-ка, подёргай, — не шатается?

Шурик сильно дёрнул гвоздь:

— Ничуть не шатается.

К гвоздю крепко привязали палочку — и мачта была готова.

Потом Шурик натянул парус, а Витя прочно его прикрепил.

Из рваного голубого мяча были вырезаны спасательные круги. Из прутиков сделали перила на палубе. Из четырёх катушек и двух палочек — рулевое колесо. Из коробки от кубиков — каюту.

Наконец, корабль был готов. Он был крепкий, большой, с красным флажком на мачте.

Витя один не смог бы построить такой корабль. И Шурик бы один не смог.

И вот к мачте привязали конец крепкого, намотанного на катушку шпагата и спустили корабль на воду.

Корабль поплыл по морю. Белоснежный парус с синей каймой надулся ветром. Освещённый солнцем красный флажок казался весёлым, живым огоньком.

Белые чайки поднимались с волн:

«Дорогу кораблю!»

Прозрачные медузы отплывали в сторону:

«Дорогу кораблю!»

Раньше бывало и четверть катушки не успеет Шурик размотать, а корабль уже кувырк набок. И скорей тяни его обратно.

А теперь Шурик разматывал и разматывал большую катушку; уже почти всю размотал, а корабль всё плыл и плыл дальше.

Э. Аленник

 

На зарядке

Н. Князева

 

Нехорошая история

Е. Серова

 

Волшебная палочка

Вернулся Серёжа домой из школы. Как всегда, бабушка ласково помогла ему раздеться и сказала:

— Мой руки, садись, — будем обедать.

Сели они за стол. На столе суп вкусный, с лапшой, а Серёжа не ест, глаза опустил в тарелку.

— Ты что невесел, голову повесил? — нахмурилась бабушка. — Опять с мальчишками подрался?

— Нет, — ответил Серёжа. — Не дрался я… Дело хуже…

— Ешь суп, — приказала бабушка. — Пообедаешь — разберёмся.

Они пообедали, и тут Серёжа стал рассказывать, что с ним приключилось.

— Палочки, — говорит, — у меня не выходят… У Вовки и у Юрки получаются, а у меня нет. Учительница сказала, что у меня в тетрадке палочки точно ветром качает.

— Это потому, что за партой вертишься да на улицу торопишься, — погрозила пальцем бабушка. — А ты не спеши — и выйдет.

— Нет, всё равно не выйдет. — Серёжа упрямо нагнул голову, точно собрался бодаться.

— А вот и неправда! — сказала бабушка. — Была бы охота — будут и палочки.

Она вымыла тарелки, прибрала стол и села рядом с Серёжей в кресло.

— Не горюй, — говорит. — Слушай-ка, есть одна палочка. Волшебная. С ней, как в сказке: что захотел, то и сделал. Только б её добыть, — и всё сбудется. Хочешь, попробуем?

«Шутит бабушка», — подумал Серёжа.

Он ведь знал, что никаких волшебных палочек на свете не водится, — они только в сказках. Но лицо у бабушки было такое таинственное, что он подвинулся поближе и тихонько спросил:

— А увидеть эту палочку можно?

Бабушка улыбнулась, но сразу же сделала строгое лицо.

— Не пожалеешь труда — увидишь. А то не видать тебе её, как своих ушей. Счёт-то ты до какого числа знаешь?

— До двадцати.

— Ну, вот и ладно.

Тут бабушка помолчала. А потом заговорила топотом:

— Ты бери тетрадку, перо и садись. Как учительница-то велела? Сиди прямо, головы не вешай. Пиши палочки, а сам про себя счет веди. Напишешь одну, скажи «раз», напишешь ещё, — скажи «два», ещё — «три». А как досчитаешь до двадцати, снова начинай…

Тут голос бабушки стал совсем-совсем тихий.

— Пиши да считай, пока ту, волшебную, не увидишь.

— А если я её не узна́ю? — спросил Серёжа.

— Ты не узнаешь, так я узнаю. Только гляди трудись — не ленись. А то проку не будет!

Сел Серёжа за стол. Пишет, старается, губы оттопырил, сопит. И считать не забывает:

— Один, два, три…

Бабушка рядом спицами позвякивает, вяжет, — приговаривает:

— Пишитесь, палочки, пишитесь, старалочки. Ровней да чище, пишитесь до тыщи…

Написал Серёжа двадцать палочек, решил, что и дальше сосчитать сумеет.

— Двадцать один, двадцать два… — громко счёт ведёт. Щёки отдувает, палочки выводит, а сам нет-нет да на бабушку посмотрит: «Уж не эта ли?»

Подвинул тетрадку.

— Посмотри, — просит.

Поглядела бабушка, а там палочки точно ветром качает.

— Нет, — говорит, — не видать что-то. Пиши дальше.

Пишет Серёжа дальше; досчитал до тридцати, снова начал.

А бабушка опять посмотрела в тетрадку, видит — палочки поровнее стали.

— Трудись, трудись, — говорит, — теперь уж недолго осталось.

Пишет Серёжа, трудится. Написал ещё пять палочек.

— Ну-ка, бабушка, погляди. Уж не эта ли?

В третий раз посмотрела бабушка — и глаза у неё стали весёлые. Видит — палочки одна к другой, ровные-преровные, точно меряные.

— Так и есть, — говорит, — вот она, та самая, волшебная. От неё твои палочки одна другой краше, как родные сёстры… Видишь?

Выскочил Серёжа из-за стола и захлопал в ладоши.

М. Нарышкина

 

Пятёрки

Утром первого сентября Алёша Сорокин и другие школьники отправились в школу.

Дед Непосед — сторож колхозного сада — выглянул из калитки и позвал Алёшу:

— Ну-ка, помощник, ступай сюда! Бери подарок! — и протянул Алёше корзину большущих яблок.

Алёша сказал деду «спасибо», а яблоками оделил всех ребят.

Только хотел Алёша откусить кусочек, как вдруг видит, — на красном яблочном боку стоит цифра «5».

Да тут и ребята закричали:

— У меня на яблоке пятёрка!

— И у меня!

— У меня тоже!

У всех яблоки оказались помеченными. Не нарисована цифра, не накрашена. Просто кожура у яблока двухцветная. Всё оно красное, а пятёрка — белая.

Алёша догадался:

— Это дед нам наказ даёт, чтоб на пятёрки учились!

Всю дорогу до школы наперебой говорили про ученье и про дедову выдумку.

Пока яблоки еще висели на ветках, дед на каждое яблоко прилепил бумажную цифру. Под солнечными лучами краснел яблочный бок, а под бумагой кожура оставалась светлой. Так и вышло, что солнышко поставило отметки на всех яблоках…

Через несколько дней к деду пришли ребята, очень серьёзные и довольные. Положили на стол тетради. Дед посмотрел — в дневниках тоже отметки. Но не такие, как на яблоках.

Бумага-то белая, а пятёрки — красные.

Э. Шим

 

Дождь

В колхозном саду выросла густая трава, деду Непоседу по пояс.

Позвал он колхозников, траву скосили и на солнце высушили.

Получилось сено хрустящее, душистое.

Принялись колхозники его на возы метать и в сарай отвозить. Алёша Сорокин с ребятами им помогает.

Поехали возы к сараю, один за другим.

В полдень притомились колхозники, сели отдохнуть.

Только дед Непосед отдыхать не стал, взял косу и к изгороди отправился.

Захотелось ему свежей травы накосить и лошадь накормить.

Накосил дед охапку травы на опушке сада, хотел обратно итти, да вдруг увидел что-то на земле. Подхватил он охапку, побежал, лошади кинул да как закричит колхозникам:

— Подымайтесь все скорей! Заканчивайте уборку! А то дождь польёт, сено замочит!

Алёша Сорокин услышал это и удивился. Шутит дед, что ли?

Небо ясное, чистое, одно облачко над далёким лесом плывёт. Какой же тут дождь?

А дед своё:

— Кладите сено на возы! Отвозите, торопитесь!

Алёша не вытерпел, подбежал к деду и говорит:

— Дедушка, откуда вы взяли, что дождь будет? Может, вы шутите?

— Какие тут шутки! — отвечает дед Непосед. — Принимайся за дело! Некогда мне сейчас объяснять. Подожди часок.

Колхозники — те сразу деда поняли. Взялись за грабли и вилы, сено сгребают, на телеги кладут.

Вот опять поехали возы к сараю, один за другим.

Едут.

А то облачко, что было над лесом, всё растёт и растёт. Потемнело, синевой налилось, захватило полнеба и солнце закрыло.

Только последний воз сена увезли, — зашумел по листьям косой ливень. Но был он уже не страшен: сено под надёжной крышей, его не замочит.

Ребята на сене сидят, нахохлились, пережидают непогоду.

Только Алёша прямо под дождём побежал к деду в сад. Уж очень ему узнать хотелось, как дед Непосед догадался про дождь.

Дед на мокрого Алёшу поглядел и засмеялся.

— Ну, теперь, — говорит, — поверил, что дождь настоящий? Откуда я про него узнал? Меня клевер предупредил. Увидел я, что листики у клевера в щепотку сжались, словно три зелёных пальчика. А это сигнал: быть вскоре дождю.

Алёша подумал и спросил:

— А зачем клевер сжал листики?

— Чтобы дождь по ним не колотил. Листики широкие, ливень их к земле прибьёт, как ногой наступит. Вот и поставил клевер листья ребром, чтобы от дождя уберечься! Понял?

— Понял, — сказал Алёша.

Вытер он лицо и опять под дождём к сараю побежал.

Не терпится ему. Пусть все ребята узнают, как клевер дождь предсказывает!

Э. Шим

 

В лесу

Н. Князева

 

Кролики

Н. Князева

 

Свистунишка

Живёт у меня зверёк. Маленький, на белочку похож. Мордочка зубастая, хвостик пушистый, шёрстка жёлтая, только на спине чёрные полоски.

Живёт он у меня с неделю, а ведёт себя, как хозяин: таскает крупу из пакетов, мешок с овсом прогрыз, связку сухих грибов перетаскал с полки под кровать.

Начнёт носиться по комнате, шумит, как большой. Швырк — промчится по стене. Прыг на полку, с полки на стол, на пол, с пола на кровать, к окну.

У соседей все окна настежь. А у меня и двери на запоре: боюсь, — убежит.

А может быть, я его зря стерегу? Пускай бежит себе в лес? Сердит я на него! Маленький зверушка, а меня — вот какого большого! — напугал в лесу. За это я его и поймал.

А поймал его очень интересно.

Иду в лесу по дороге. Всё тихо, слышно только, как на сухой ковёр колючей хвои мягко упадёт шишка, или сучок под ногой хрустнет, да увидишь, как бабочкой спорхнёт с сосны золотистая чешуйка.

Иду и посвистываю тихонько. Слышу, справа кто-то мне подсвистывает.

Обернулся я направо, а свистит уж слева. Я налево, а свистит справа. Верчусь, смотрю на деревья, между деревьями, вверх, вниз — никого. Что такое? Видно, кто-то со мной шутит.

Отошёл я немного, опять посвистел, — откликается совсем близко. Должно быть, мальчишки где-нибудь прячутся да передразнивают меня.

Каждое дерево осмотрел, приседаю, гляжу туда, сюда. А с другой стороны: «Фий-ю, фий-ю, фий-ю».

Рассердился я, швырнул сучком в деревья и пошёл дальше.

Иду тихо, оглядываюсь по сторонам, — листок не шелохнется. Нет и нет свистуна. А мне вот как его накрыть хочется!

Остановился я, посвистал. И тут вдруг рядом, совсем близко: «фий-ю, фий-ю, фий-ю».

Смотрю, — на сосне сучок пошевелился. Да нет, не сучок это, а маленький зверёк. Я ему — «фий-ю» и он мне — «фий-ю» — поздоровались, значит. Всмотрелся я и понял: ведь это бурундук.

«Ну, — думаю, — сейчас я тебя проучу».

Старые охотники мне рассказывали, что бурундуков и без ружья добывают.

А ну-ка и я попробую.

Сел под сосну, ноги вытянул, руки на них положил и посвистывать начал.

Не откликается. Я — ещё. Слышу, откликнулся, только далеко.

Смотрю то на руки, то по сторонам. Вдруг цап меня за плечо кто-то. Вскочил я, — шапка с головы слетела. Кто это? Никого.

Бурундук, наверное, на меня прыгнул и ускакал.

Сел я снова и опять: «фий-ю, фий-ю, фий-ю».

Вот уж он и здесь. Сидит недалеко от меня и мордочкой по воздуху водит.

Ага, думаю, дело идёт. Маню́ ещё.

Он подбежал, через ногу мою — скок. Сижу — не шелохнусь, как пенёк в землю врос, глазом моргнуть боюсь. Он мне на голову прыг! Чуть было я не вскочил, да удержался. Терпеть надо! Он с головы на плечо соскользнул, по руке пробежал — коготками тронул. Терплю!

Сел свистунишка мне на сапог. Ну, ну… ещё поближе.

«Хватай!» — говорю я себе. А он спустился на землю: шишку увидел.

«Эх, — думаю, — прозевал!»

«Фий-ю, фий-ю, фий-ю», — зову зверька.

Он ко мне на коленку, а я его цап — и готово!

Задрыгал бурундучишка ножками, коготки выпустил, зубки оскалил. Да где ему со мной сладить! Крепко держу в руке тёплое тельце.

Так и принёс его домой. Теперь вместе живём. Сердится он на меня, а я на него.

Ну, да поладим — весной выпущу.

В. Корюкин

 

Как дед Трофим домой вернулся

(СКАЗКА)

Жил дед Трофим, по старости лет, на покое. Летом колхозникам помогал, сколько мог, а как настала осень, решил навестить детей. Поехал сначала к дочери в дальний колхоз, погостил у младшего сына в городе, а потом побывал у старшего сына. Старший сын строил на Волге электрическую станцию, — самым большим краном управлял. Встречали деда радостно, отпускать не хотели, и прогостил он больше года.

Пришла весна, развесила зелёные листочки на берёзах, распестрила цветами луга. Захотелось деду домой, в родной колхоз…

Отправился он в обратный путь.

Еще солнышко не проснулось, как приехал дед на станцию и пошёл домой не по большаку, а прямиком.

«К полудню, — думает, — дойду до Горелых пней, а от них рукой подать до трёх сосёнок. Оттуда до Гнилого болота, а там перейду Куриный брод и к вечеру домой доберусь».

Идёт дед тропочками, — кланяются ему в пояс тонкие травы. Идёт перелесочками, — машут ветвями ласковые берёзки.

«Пора бы и Горелым пням быть, а их всё нет», — удивляется дед.

Вместо пустыря, где после лесного пожара одни пни торчали, расстилается зелёный луг. Трава на нём, как бархатная, и цветов видимо-невидимо.

«Знать, не туда свернул, — смекает дед. — К лугу вышел». Повернул он обратно, свернул налево, пошёл направо — всё к тому же лугу выходит.

Слышит старик, кто-то его нагоняет. Пчела-заботница на работу спешит. В новых полусапожках, в платьице коричневом, жёлтая косыночка на голове.

— Остановись, красавица! — говорит дед. — Укажи дорогу на Горелые пни.

— Некогда мне, дедушка, тебе всё рассказывать. Надо мёд собирать с пёстрых цветов. А Горелых пней вовсе нет. Колхозники расчистили их под зелёный луг. Прощай, дедушка!

— Вот это дело! — обрадовался старик. — Гляди, какой луг красивый. Сколько сена накосить можно! Да и пчёлам раздолье.

Солнышко к полудню подошло. Тени короче. Тихо. Ни один листочек не дрогнет. Вот и тропка к трем соснам, — а их нет. Смотрит дед направо, смотрит налево — нет сосен. Перед ним молодой сосновый лесок шумит, что шёлком шелестит.

Не знает дед, как быть, куда дальше итти.

А навстречу ему Муравей-работяга. Ухватил щепку больше себя и еле волочит по земле.

— Эй, милый! — говорит ему старик. — Как выйти к трём сосенкам?

Остановился Муравей, отдышался, потом посмотрел на деда и говорит:

— Не до шуток мне. Что ты вчерашний день ищешь? Еще осенью пришли сюда колхозники, насадили сосенок и назвали этот лес зелёным бором. Прощай, некогда мне: новый муравейник в молодом лесу строим.

Стоит дед, смотрит вокруг — не насмотрится. Ну что за лес! Деревцо к деревцу, и стройны, и ровны!

— Давно бы так! — рассуждает дед сам с собой. — По всей стране леса садят. Не годится и нам от людей отставать. Наши колхозники — народ работящий.

Сел дед под сосенку и задремал. А когда проснулся, солнышко уже за полдень перевалило. Самый зной начинался. Поднялся дед на ноги и зашагал дальше. Свернул на тропочку, идёт, идёт, — не узнаёт дороги.

Повстречался ему долговязый Комар. Кафтанишко на нём кургузый, коротенький, ноги худые да длинные, а сам тощий-тощий, поёт жалостно.

— Эй, паренёк! — окликнул его дед. — Как мне на Гнилое болото выйти?

Присел Комар на пенёк, свесил с него свои тощие ноги и запел тонким голоском ещё жалостнее:

— Жили мы, жили, ни о чём не тужили, над болотом кружили, целый день веселились, никогда не трудились. Пришли рабочие, привезли машины, осушили болото, распахали поле, посеяли пшеницу. Негде теперь мне, Комару, жить. Куда мне пойти, где дом найти?

Закричал дед на Комара:

— Молчи, бездельник! Никому тебя не жалко. Никто тебе дома не даст.

И зашагал он дальше, скоро и к полю вышел.

Видит, — поднимается пшеница — густая, ровная, как атласная.

«Была тут трясина — ни пройти, ни проехать, вступишь — увязнешь, — думает дед, — а колхозники вон какое поле распахали! Славная пшеница уродится».

И пошёл он искать Куриный брод — лужу, что никогда не просыхала на дороге.

Идёт дед, идёт и всё до неё не дойдёт.

А навстречу ему Лягушка. На ногах лапти липовые, голова платочком пёстреньким по-старушечьи повязана, сарафанчик зелёный, за плечами котомочка. Идёт, на палочку опирается, слезами обливается.

— О чём горюешь, Лягушка-квакушка? — спрашивает дед. — Не обронила ли чего?

Ещё пуще заплакала лягушка, глаза концами платочка утирает.

— Как мне не плакать! И дед с бабой и отец с матерью жили в этой луже. Весной головастиков няньчили, резвились, веселились. Луна взойдёт, хором песни заведём, на всю округу слышно. Пришли осенью рабочие, привезли с собой чудовище железное. Стало оно землю черпать. А потом воду пустили — и стало море… в нём щуки зубастые, сомы усатые. Глубина такая, что жить нельзя. А колхозники говорят: «Выкопали мы на огороде пруд, туда всех лягушек отправим».

— Зря, квакушка, плачешь! Худо ли тебе в чистом пруду будет? А колхозу нашему без моря совсем нельзя! Давно решено было здесь море сделать!

Вытерла слёзы квакушка, поскакала на новоселье, а старик пошёл дальше.

Только разошёлся, — нагоняет его Ветер-торопыга.

— Иди скорей к пристани! — кричит. — Сейчас пароход отойдёт. Он тебя прямо к дому привезёт.

Добежал дед до синего моря, сел на пароход и едет. Ветер дует на волны, будто на блюдце с чаем, а они так ходуном и ходят, с боку на бок переваливаются.

Вот и солнышко окунулось в море, и пристань показалась. Сходит дед на берег, а тут прямо и его колхоз. Сразу увидал свою старуху.

— Ну, — говорит старик, — везде нагостился, на всё насмотрелся, немало чудес видел. Нет такого уголка в стране нашей, чтобы краше не стал. А домой вернулся, — и наши места не узнаю. Иду и радуюсь, — до чего же хорошо стало! Что задумано было, всё сделано!

— Да, да, — поддакивает старуха. — О чём раньше только в сказках сказывали, теперь всё наяву видим. Раньше того и за сто лет не случалось, что сейчас за год делается. Садись да отдыхай с дороги. А время придёт, — не такие чудеса увидим!

О. Эльтекова