Когда я, весь измазанный, переступил порог комнаты, капитан Демёнов, командир батальона, обнял меня и подвел к столу.

— Ищу вас, поручник, с утра, — сказал он, глядя мне в глаза. — Видите ли, нам предстоит выполнить одно очень важное боевое задание, и мы должны выполнить его в кратчайший срок.

Помолчав, он спросил, не заметил ли я обрушившихся пролетов виадука на Гданьском вокзале. Я кивнул.

— Это надо как можно скорее устранить. Убежден, — добавил он, — что задачу, которую мы перед вами поставим, вы выполните с честью. Это нужно для родины, для столицы. Ваш взвод — бывалые фронтовики. Они выполнили уже не одно трудное задание.

Потом он еще что-то говорил, но я уже не слышал слов, потому что мысленно был на вокзале. Карабкался по торчащим обрубкам бетонных балок, считал и видел перед глазами только один путь — путь, идущий от Вислы. По нему с трудом проходили военные эшелоны. Вагоны были нагружены снаряжением и войсками, направляющимися на фронт.

— В кратчайший срок, — снова донеслись до меня слова капитана, — мы должны открыть второй путь. Преградой являются разрушенные перекрытия виадука. Командир бригады полковник Пузыревский дал нам на это три дня. Мешать вам будет непрерывное движение поездов. Так что старайтесь использовать каждый перерыв. Посоветуйтесь с начальником службы движения на вокзале. Он вам точно назовет возможные перерывы в движении поездов. Если потребуется, подброшу людей. О питании вам заботиться не придется. Трудности, однако, будут…

Он замолк.

Что-то подсказывало мне, что дается уж очень мало времени и что надо бы прибавить еще несколько часов. Однако я сразу же устыдился своей мысли. Я знал, что задачу эту мы должны выполнить любой ценой. Ценой здоровья, а может быть, и жизни, ибо, когда мы сделаем это и эшелоны пойдут по второму пути, возможно, будут спасены тысячи человеческих жизней.

Я встал и сказал командиру батальона, что готов выполнить задание.

Оставшееся время я был занят подготовкой саперов и снаряжения, необходимого для решения поставленной задачи. Но мысленно я уже находился на засыпанных снегом вокзальных путях, соединяющих районы Варшавы: Прагу, Западный вокзал и Влохы. Когда утром я вывел взвод и построил его в самом конце проезжей части Аллей Уяздовских, что рядом с площадью Трех Крестов, я все еще продолжал обдумывать полученное задание.

Предположим, размышлял я, что нам удастся в короткий срок закончить подготовительные работы: пробить в бетоне отверстия и заложить взрывчатку. Но в какое время произвести взрыв? Если мы не получим разрешения приостановить движение, нельзя будет произвести взрыв, и вся наша работа, все наши усилия пропадут даром. В результате мы вынуждены будем торчать там и ждать не три дня, а целых три недели, а может, и больше.

Я шел за взводом солдат. Тяжелые армейские сапоги отбивали четкую дробь. Вот мы уже на Беляньской, минуем сожженный Арсенал и входим на улицу, которая ведет прямо к вокзалу. А вот и виадук. Вокруг — гробовая тишина. На перроне кучи снега и одиноко стоящий барак. Это станция Варшава-Гданьская.

Я окинул взглядом сожженные перекрытия виадука и торчащие над путями балки. «Что будет, если все это обрушится на рельсы?» — подумал я.

Оставив солдат на разгрузке оборудования, я пошел осматривать обвалившиеся перекрытия виадука, и прежде всего ту часть, где проходит вторая колея пути. Перебежал дорогу перед самым носом тяжело сопящего паровоза и очутился на заснеженном перроне. Он был пуст. Только одинокие дорожки, веером расходящиеся от дверей барака, говорили о присутствии кого-то. У входа в помещение вокзала я остановился, дотронулся до дверной ручки и резко толкнул дверь. Изнутри пахнуло махоркой. Понеслись звуки гармошки. Кто-то запел «Трех танкистов».

Сидящие на скамьях в зале ожидания советские солдаты встали и отдали честь.

Я постучал в дверь, на которой была вывеска «Дежурный по станции». Вошел в комнату, осмотрелся, ища старшего. Передо мной были одни женщины в зеленых гимнастерках. Одна из этих женщин сидела у стола, заставленного телефонами, держа сразу две трубки: одну у уха, другую в руке.

— Прага, минуточку обождите!

Быстрым движением она поднесла к уху другую трубку и милым, откуда-то знакомым мне голосом произнесла:

— Западная! Пропускаю состав номер 10150.

Кивнула и положила трубки. Подняла глаза, и какие-то секунды мы смотрели друг на друга.

Потом она подскочила ко мне и обхватила шею теплыми руками.

— Эдик, дорогой мой! Ты жив?

Я потерял дар речи и обнял ее.

Она схватила меня за руку и потянула в глубь комнаты, стала знакомить с подругами.

Телефоны звонили все сразу.

Я всматривался в лица девчат, а сердце сжималось. Ведь все это было совсем недавно. Мы ходили с Марусей в школу, любили друг друга. Потом началась война, и мы вместе пошли на фронт, защищали Киев. А теперь она здесь, капитан. Руководит движением, снабжает фронт, помогает сражающимся войскам. А поезда идут туда и обратно по единственной, может, уже не раз проклятой ею колее.

Телефоны на столе все звонили.

Маруся подняла трубку и звонким голосом проговорила:

— Да, Гданьская! Хорошо, принимаю!

И вдруг тишину разорвал резкий звук сирены.

Девушка помолчала несколько секунд, прислушалась, потом надела шапку и грустно улыбнулась мне.

— Дежурные — по местам! — скомандовала она. — Остальные в убежище!

Не успела она договорить, как где-то совсем рядом отозвались орудия. Помещение, казалось, наполнилось гулом. В воздухе стонали и выли тяжелые немецкие бомбардировщики. Стоя у окна, я наблюдал мигающие на голубом небе белые облачка разрывающихся снарядов. С огневых позиций зенитной артиллерии доносились тонкие женские голоса.

«Эти русские женщины мужественно сражаются», — подумал я.

Надо было немедленно возвращаться во взвод, чтобы отправить саперов в находившиеся поблизости блиндажи, которые остались после немцев. Еще раз посмотрев на девушку, я вышел на перрон. Прячась за развалинами, добежал до обрушившихся перекрытий. Увидев меня, солдаты заулыбались.

— Почему не в убежище?! — крикнул я.

Мой крик наверняка удивил их. Но они посмотрели на небо и все поняли: самолеты шли в направлении переправы. Я хорошо знал своих саперов. Это были смелые люди. «Задание будет выполнено досрочно», — решил я и стал карабкаться к сидевшему на металлическом перекрытии саперу Пенкайло. Сверху переправа была видна как на ладони. В голубое небо летели пучки огней, выбрасываемых из орудийных стволов.

Били орудия. Трещали крупнокалиберные пулеметы. Им со всех сторон переправы вторили станковые пулеметы. Над Вислой образовалась настоящая огневая завеса, которая, словно стена, вырастала перед летящими самолетами. Один с опущенным носом пытался даже пикировать, но, видимо, струсил, развернулся и пошел на запад. За ним ушли и другие.

Пенкайло, подняв вверх палец, сказал:

— Там, у зениток, русские девчата. Они не пропустят самолеты к нашей переправе.

Все стихло. Потом снова запели саперские пробойники. Теперь я уже не сомневался, что подготовительная работа скоро будет закончена и можно будет приступить к новому распределению заданий между саперами.

А здесь, как назло, поезд идет за поездом, локомотивы дымят, засыпая сажей глаза. Сапер Псуя увлекся работой. Сажа залепляет ему глаза, лезет в нос. Но он не обращает на это никакого внимания, только время от времени трет глаза руками и сердится. Вот он грозит поднятым вверх пробойником машинисту проезжающего мимо паровоза и орет что есть мочи:

— Ваня, поменьше копти!

Но машинист не слышит его слов, только улыбается, мимолетом показывая белые зубы. Сапер вместе с балками на минуту исчез в облаке черного дыма. Наконец дым пополз в сторону Белян, но глаза сапера все еще полны слез и сажи.

Он очень сердит на машиниста, но это быстро проходит, тем более что уже мчится следующий поезд.

— Сколько тебе еще надо пробить отверстий? — спрашиваю я.

Он оборачивается и считает.

— Если машинист перестанет дымить, работа продлится часа четыре.

Я взял пробойник, удобно уселся на бетонной балке и начал бить молотом, не обращая внимания на проезжавшие под нами поезда. Когда они приближались, я закрывал глаза и бил, бил, время от времени посматривая на вокзал: не смотрит ли случайно Маруся. Прошло четверть часа, а отверстия еще не было… Псуя незаметно придвинулся ближе. Посмотрел на меня и рассмеялся.

Я провел рукой по лицу. На пальцах осталась сажа. Мы засмеялись.

— Я быстрее, — проговорил он, отбирая у меня пробойник.

— Пожалуй, — ответил я и слез с пролета на перрон. Долго лазил по насыпи, по путям, по безлюдному заснеженному перрону. Издали наблюдал за работающими саперами. Волновался. Саперы были вконец измучены, и продуктивность их работы значительно упала. Только один Псуя не унывал.

Ночь скрыла повалившиеся пролеты виадука. Я прервал работу саперов и распорядился, чтобы взвод отправлялся на отдых. Саперы с неохотой покидали виадук. Когда они собрали инструменты и встали в строй для переклички, на виадуке стало совсем тихо. Только на другом берегу Вислы время от времени посвистывали паровозы.

Дым из вокзальных труб белой лентой лениво вился вверх. Сильный северо-восточный ветер, который дул весь день, вдруг прекратился.

Взвод шел размеренным шагом. Снег скрипел под ногами. Я еще раз огляделся. Мой взгляд задержался на бараке. Теперь я пожалел, что не сказал всего девушке. Успокоил себя тем, что сделаю ей сюрприз, очистив от обломков вторую колею. Наверняка обрадуется.

Еще несколько шагов — и мы оказались на другой стороне насыпи. Шли быстро, стремясь скорее вернуться на место своего расположения.

Мы миновали Банковую площадь, вышли на Маршалковскую, свернули в Видок, затем на Брацкую, прошли мимо одиноко торчащих развалин костела на площади Трех Крестов, и вот мы уже на Аллеях Уяздовских, у дома номер 28, где тогда размещался районный штаб разминирования Варшавы.

Я лег на кровать, подложил руки под голову и долго думал. Временами засыпал, но большую часть ночи крутился, переворачивался с боку на бок, вскакивал, ходил по комнате, как лунатик.

Утром мороз ослабел. Пошел сильный пушистый снег. Вскоре он покрыл все развалины, только кое-где торчали дымоходы обгоревших зданий. Саперы шли к вокзалу той же дорогой, что и вчера. С каждым метром свист поездов слышался все отчетливее. Когда мы подошли совсем близко, увидели, что сегодня их проходит больше, чем вчера. Началось активное движение. Еще не замирал в воздухе резкий сигнал проходящего поезда, а на горизонте уже появлялся второй, а как только и он исчезал за Вислой, со стороны Праги несся третий. Мы остановились. Со стороны Вислы надвигалась темная снежная туча.

Вдруг до нас долетел вой сирены, потом показался столб пыли. Взвившись вверх, он упал на стоящий взвод. Мимо нас с шумом пролетели три грузовика с красными флажками, до краев наполненные взрывчаткой и минами.

— Внимание! — успел я только крикнуть.

Взвод попятился назад и увяз в снегу. Саперы смотрели друг на друга. Их лица были сосредоточенны. Все сразу поняли, что взрывчатка и мины на грузовиках предназначены для нас. Когда после разгрузки автомобили исчезли за развалинами, виадук снова наполнился шумом и стуком саперских пробойников.

Рабочие бригады торопливо укладывали шпалы, заменяя искореженные отрезки рельсов. Молотки и кайла скрежетали где-то уж совсем близко. То же самое происходило на западной стороне виадука. Еще момент — и они дойдут до нас. И здесь стоп, на дороге пробка. Виадук блокирован свалившимися пролетами, а рядом — беспомощные саперы.

Я лазил по виадуку, проверял, как идет работа, радовался каждому пробитому в бетоне отверстию. Теперь меня уже меньше беспокоили проходящие поезда. Я не прислушивался ни к их свисткам, ни к шуму колес. Я был увлечен работой своих людей, своим заданием. К тому же в глубине души я надеялся, что Маруся поможет нам и приостановит движение поездов. Я подошел к вокзалу, секунду колебался, но потом вошел.

Маруся встала из-за стола и сказала:

— Нехорошо ты вчера сделал. Даже не попрощался. Подруги были удивлены.

Я смутился. В этот момент, к счастью, зазвонил телефон. Маруся взяла трубку.

— Сколько? — удивилась она. — С ума можно сойти. Нет, не могу. У меня только один путь.

Потом она наклонилась над столом и начала что-то поспешно записывать. Я понял, что речь идет о том, чтобы пропустить больше поездов через станцию Варшава-Гданьская. Посмотрел на записку и увидел, что проехало уже восемьдесят поездов. Маруся положила трубку и села на стул.

Я подумал, что при таком интенсивном движении поездов мы не в состоянии будем выполнить задание в установленный срок.

— Маруся, помоги мне, — сказал я. — Задержи на десять минут поезда, дай возможность взорвать этот проклятый пролет моста. Скажи, ты можешь сделать это для меня?

Маруся подняла голову и беспомощно посмотрела на меня.

— Не имею права. Понимаешь? Не имею права.

— Маруся! Пойми, что через минуту-другую саперы заложат взрывчатку. Ты знаешь, что может произойти? Первая же искра из какого-нибудь твоего чертова паровоза попадет на капсюль — и все мы взлетим на воздух. Ты должна задержать поезда в Праге, на Западном вокзале и Влохах.

Маруся продолжала повторять, что не имеет права делать этого.

Я вернулся на виадук. Сержант Сикора вскочил на ноги.

— Докладываю: пролет заминирован. Осталось вставить взрыватель. Станцию минеров я устроил в блиндаже.

Я был изумлен: так быстро! Хотелось обнять его, сказать что-то приятное саперам.

— Ну что, согласилась она задержать поезда? — спросил он вдруг.

Я махнул рукой и сказал солдатам, что капитан не может приостановить движение поездов, и поэтому мы вынуждены ждать подходящего момента. Как долго — неизвестно. Я присел рядом с саперами на почерневший от сажи снег и стал смотреть на них. Они сидели поникшие, подавленные. Взгляды их были устремлены на обрушенные пролеты виадука. Все курили.

— Это ничего, ребята, — сказал я, вставая. — День, когда мы устраним этот пролет, будет нашим праздником. Мы первыми начнем восстанавливать Варшаву. Этот виадук приблизит нашу победу, восстановление столицы и возрождение нашей страны. — Я замолк. После небольшой паузы добавил: — Рубанем этот пролет сегодня!

— Конечно! — послышалось в ответ.

— Что же касается поездов, то мы задержим их сами, саперским методом.

Четырех саперов — Ваврышука, Вегеру, Миколайчика и Дудека — я послал с ракетницей вдоль идущих на запад и восток путей. Помимо ракет посоветовал им взять с собой красные флажки. После сигнала двумя красными ракетами они должны были приостановить движение поездов.

— В случае чего стрелять ракетами под паровоз. Сигнализировать об опасности до тех пор, пока не остановится. Ясно?

Четверка пошла. Нескольких саперов, в том числе Ногаля и Климчука, я оставил при себе. Остальным приказал поставить взрыватели и охранять взрываемый объект. Сам же взобрался на развалины, откуда были далеко видны бегущие пути и даже часть кладбища на Повонзках с башней костела.

Когда саперы с ракетницами дошли до указанного места, я побежал туда, где саперы устанавливали заряды. Я должен был как можно быстрее предупредить о своем намерении, чтобы защитить окна.

Маруся была удивлена нашим неожиданным вторжением. Она вопросительно смотрела на саперов и на меня.

— Не сердись, дорогая, но сейчас я здесь командую. Сейчас мы громыхнем. Вы должны заложить окна и укрыть людей в убежище. Это займет не так много времени.

Маруся не знала, что сказать.

— Было бы лучше, если бы ты помогла нам. Но теперь уже поздно. Решение принято. Понимаешь, товарищ капитан?

Маруся покраснела и крикнула:

— Я буду писать рапорт!

Она топала ногами, бросала телефонные трубки. Я пытался было успокоить ее, но потом решил, что разумнее сейчас оставить ее. А тем временем капрал Ногаль и другие саперы бегали по залам, вынимали оконные рамы и осторожно ставили их у стен. Постепенно Маруся успокоилась.

— Маруся, надо укрыться в убежище.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет! Я на посту и никуда не пойду отсюда.

Я направился к ней, но она взглядом остановила меня:

— Нет!

— Ну и упрямая же ты, — сказал я и вытер платком мокрый от пота лоб.

Мог ли я предположить, что она так усложнит дело? Я еще раз сказал ей, что две красные ракеты явятся сигналом для взрыва разрушенного пролета.

— Не подвергай себя опасности! — крикнул я и побежал в сторону насыпи. Вскарабкался по обледеневшему склону и, тяжело дыша, стал смотреть, не видно ли паровозного дыма.

Дыма не было. Ветер уносил только белые хлопья снега.

Запыхавшийся, я влетел в убежище и присел на испачканные сажей кирпичи. Рубашка прилипла к телу. Сердце бешено колотилось. Тишина мертвая. Слышно даже дребезжание телефонов на вокзале. Тишину нарушил голос капрала:

— Надо наблюдать за путями.

Я укрепил подрывную машинку на колене и попытался вставить в нее ключ. Руки у меня дрожали. Вдруг две красные ракеты зашипели вверху, описывая дугу над виадуком. Я собрался с духом и повернул ключ. Раздался взрыв. Виадук взлетел на воздух. Со всех сторон посыпались обломки бетона и железа.

Когда все стихло, я выбежал из блиндажа. Со всех сторон к месту взрыва спешили с лопатками и кирками саперы. А я, стыдно признаться, в первую очередь посмотрел в сторону вокзала и остолбенел: там виден был только взвившийся высоко вверх дым. Вокзала не видно.

Бегу что есть мочи. Издалека вижу, что дом стоит, только штукатурка осыпалась, и поэтому поднялась пыль.

Влетаю. Прислушиваюсь. Никого.

— Выходите из убежища! Тревога окончена! — кричу во все горло.

— Сумасшедший! Чего кричишь? Не видишь, что я здесь!

Оглядываюсь, но из-за пыли не могу понять, откуда идет этот голос. И вдруг вижу: Маруся сидит за столом с телефонной трубкой в руке, вся белая от пыли. Только глаза ее — горящие угольки — смеются.

* * *

Сапер Стуй, склонившись над головкой ракетного снаряда, долго изучал взрыватель. Рука сапера, опиравшаяся на рукоятку лежавшего на земле молотка, дрожала. Я заметил это, когда после долгого изучения снаряда поднял голову, чтобы найти в траве молоток.

— Чего пялишь глаза? — со злостью крикнул я, поправляя сползшую на глаза шапку.

Стуй вздрогнул. Лицо его приняло невинное выражение.

— Я не пялю глаза. Я наблюдаю.

— Подай зубило и молоток! — резко проговорил я.

Сапер с удивлением смотрел на меня. Я вырвал у него молоток. Он испугался, встал, отступил на шаг и вытянулся в струнку. Сержант Сиконь, который сидел рядом и наблюдал за мной, посмотрел на перепуганного сапера Стуя и улыбнулся ему, но с места не сдвинулся. Продолжал сидеть. Я искоса посмотрел на него.

— Может, сержант? — спросил я, показывая зубилом на снаряд.

Он покрутил головой и отодвинулся.

— Нет, я не могу. Боюсь. Посмотрю, как гражданин поручник это сделает. Если получится, тогда и я попробую.

Я улыбнулся сержанту и ладонью оперся о тело снаряда. Оно было горячим от солнца.

— Так, теперь, пожалуй, я пойду, — пробурчал я.

Подумав немного, я снова взял в руки молоток и посмотрел на сержанта и сапера. Глаза сержанта, смотревшего на головку снаряда, горели огнем.

— Пан поручник, — заговорил вдруг сапер Стуй.

Я поднял голову.

— Чего хочешь?

Он покраснел.

— Почему немцы назвали его «ванюшей»? — спросил он, показывая глазами на огромный снаряд.

Я улыбнулся.

— Ванюша — это часто встречающееся в России имя. Оно соответствует нашему имени Янек. Выпуская установку для этих снарядов, немцы заранее предназначили ее для сдерживания натиска наступающих частей Советской Армии, в рядах которой служило много Ванюш. Разрушительная сила снаряда была огромной. Сперва «ванюши» имели успех, но потом… Видишь, сколько их здесь стоит. А знаешь — почему?

Стуй пожал плечами.

— Может, немцы не успели вывезти их.

— Не успели, говоришь? Может, и так.

Стуй поднял голову и по-детски улыбнулся. Такую установку для запуска снарядов не так-то легко разобрать, чтобы вывезти отсюда. А вывезти заряженную? Только сумасшедший может согласиться на это. Я провел рукой по вспотевшему лбу. Рубашка прилипла к телу. Стуй повернул голову в сторону леса и стал разглядывать установки. Короткие фермы с выступающими вверх рыльцами взрывателей ракетных снарядов стояли на краю молчаливого леса подобно крокодилам, готовым в любой момент броситься на людей. Станционное помещение на фоне зеленого леса грустно зияло темными проемами окон.

Я тяжело вздохнул и снова склонился над снарядом. Забот предстояло очень много. Мы должны уничтожить снаряды на месте. Разрядить их голыми руками невозможно.

— Эта пакость тяжелая, правда?

Стуй посмотрел на меня.

Я провел рукой по корпусу, задержав ладонь на хвосте снаряда.

— Видите, эта стальная труба заканчивается дном. В него вмонтирован капсюль в медной оправе. Труба служит хвостом головки и резервуаром, в котором содержится специальный материал, приводящий снаряд в движение, — объяснял я. — А теперь убирайтесь отсюда ко всем чертям! — приказал я будто шутя и стал внимательно осматривать местность, чтобы убедиться, нет ли поблизости кого-нибудь из саперов.

Ребята поняли, что при такой работе, которую я намеревался проделать, их присутствие нежелательно. Все встали по стойке «смирно» и еще раз посмотрели на меня, чтобы убедиться, не шутка ли это.

Я не шутил и для подтверждения своих слов кивнул головой. Потом стал ждать, пока все отойдут на безопасное расстояние. Сержант оглянулся последний раз, после чего ускорил шаг, а потом оба побежали в направлении железнодорожной станции. Я подождал еще минуту, всматриваясь в кончик взрывателя ударного действия. Он сиял на солнце белизной, ослепляя глаза. Саперы были уже далеко. «Теперь, пожалуй, можно», — решил я и положил инструмент на землю. При одной мысли, что сейчас рука коснется взрывателя, меня бросило в жар. Руки стали влажными, и поэтому выкрутить взрыватель оказалось делом довольно трудным — пальцы скользили. Надо было найти другой способ. Я вынул из кармана платок, обернул им взрыватель и, сжав изо всех сил, стал поворачивать. Он не поддавался. Вдруг я почувствовал, что он тронулся с места, и нажал еще сильнее. После того как полностью выкрутил, внимательно осмотрел взрыватель. Теперь почувствовал себя лучше, и ко мне вернулось хорошее расположение духа.

Теперь можно было выкрутить все по очереди. Отложив взрыватель, я взял в руки инструменты. Вскоре все нарезки были ослаблены. Я еще раз осмотрел дно и уже хотел вынуть взрыватель, но ничего не вышло: он не вылезал из трубки. Я тщательно осмотрел его. Стал слегка бить, но это не помогало. Несколько раз ударил посильнее и почувствовал, что поддается. Днище сошло с мертвой точки. Открутив его до конца, я подставил руку, чтобы части его не упали на траву и не растерялись. Вместе с дном показалась тонкая металлическая трубка с порохом.

Я разобрал снаряд на мелкие части. Только головку не трогал. Когда все его части уже лежали на траве, я выпрямился и осмотрелся, чтобы сориентироваться, где находятся саперы. Они были где-то далеко, на краю леса. Я продолжал стоять, с интересом рассматривая разложенные на траве части снаряда. Хвостовое оперение лежало почти у моих ног, а вентилятор чуть дальше.

Мысленно измерив длину снаряда, я внимательно осмотрел головку. Надо было хорошо запомнить очередность действий при разборке. Ничего невыполнимого нет. Сегодня же расскажу саперам, как они должны поступать в таких случаях. Завтра наверняка будут разбирать сами.

Я с беспокойством пробежал глазами вдоль леса. Часть установок для запуска снарядов еще вчера исчезла с огневых позиций. Остались лишь глубокие ямы, в которых стояла грязная, смешанная с илом ржавая вода. Судьба остальных также была предопределена: они должны быть уничтожены. Однако уложенные снаряды я решил обезвредить.

— Сержант! — крикнул я своему помощнику, но никто не отозвался.

Я всматривался в глубину леса. Ко мне никто не шел. Саперы почему-то бежали совсем в другую сторону.

Плютоновый Бодзик и капрал Кримчук стояли на путях и показывали руками в сторону одиноко растущих высоких деревьев.

Сержант Сиконь, перескочив через ров, что было мочи бежал вдоль путей в мою сторону. Когда он приблизился, я заметил на его лице беспокойство. Мурашки пробежали у меня по коже: очевидно, что-то случилось.

— Гражданин поручник, сейчас будем взрывать! — крикнул он. — Прошу идти в убежище, — предупредил он меня, с трудом переводя дыхание.

— В какое убежище? — спросил я и огляделся.

Сержант пожал плечами.

— Я тебя понимаю, но куда…

Сиконь покачал головой.

— А что будете взрывать?

Он сделал вид, что не слышит, о чем я его спрашиваю. Я стал ждать, пока он подойдет ближе: сильный ветер заглушал слова. Он подошел ближе и крикнул:

— Гражданин поручник, через минуту мы будем взрывать установку со снарядами! К сети уже подключены главные провода. Осталось только еще раз проверить, все ли в порядке.

— Не может быть! — удивился я. — В котором месте будете взрывать?

— Там, на краю леса, за путями…

Я отошел и сел на обочину рва. То и дело посматривал на часы.

Вдруг раздался сильный взрыв. Наконец-то! Я радостно потер руки, вскочил, отряхнулся и посмотрел в сторону взрыва. Что там происходит? Лес горит? Не раздумывая, я побежал в направлении леса, где саперы боролись с огнем.

Подбежав к горящим кустам, я вдруг вспомнил, что в лесу находятся боеприпасы, и от ужаса оцепенел. Надо любой ценой спасти лес, установки и боеприпасы.

— Плютоновый Бодзик! Следите, чтобы не было паники, и соблюдайте полный порядок!

— Слушаюсь!

Пришли в движение лопаты, плащ-палатки и зеленые ветки. Одни прикрывали землей обнаруженные в кустах снаряды, другие относили подальше от огня сухие ветки, остальные саперы засыпали сухой землей близлежащую территорию, чтобы предотвратить распространение огня в лесу.

Двоих саперов, снаряженных взрывчаткой, выслал вперед, чтобы они привязали к толстым деревьям брикеты тротила и, если огонь приблизится туда, взорвали их, создав тем самым заслон для огня.

Кроме огня, клубов вырывающегося из кустов густого дыма и снующих в этом аду людей, ничего не было видно. Саперы ожесточенно боролись со стихией, но огонь не унимался.

Неподалеку от нас в сухой траве лежала груда снарядов. Огонь уже почти подбирался к ним. Снаряды еще не нагрелись, и поэтому в нашем распоряжении было несколько драгоценных минут. Медлить было нельзя. Я быстро отгреб руками горячую землю и позвал саперов. Первым подбежал сапер Стуй. Сориентировавшись в обстановке, он позвал на помощь Самойлюка и Влодарчика. Все вместе они начали копать под кустами землю и забрасывать ею снаряды.

Несколько часов мы боролись с огнем. Все понимали, что допустить взрыва нельзя. В противном случае погиб бы лес, были бы уничтожены снаряды, ракетные установки. Погибли бы мы. Но мы не допустили этого…

Даже сейчас, когда прошло двадцать лет, мурашки бегают по коже, когда я вспоминаю, что мы пережили тогда в лесу под Грабувом, хотя позже я не раз попадал в подобные ситуации.

Взять хотя бы случай во время разминирования Варки. В память об этом у меня хранится экземпляр благодарственного письма от местной общественности.

Вот оно:

«Бургомистр города Варка, ксендз церковного прихода Варки, представители Польской рабочей партии и Стронництва Людового, начальник милиции от имени всех жителей выражают благодарность командованию инженерно-саперных войск за полное разминирование территории города. Всего обезврежено 16 минных полей. Просим от нашего имени выразить сердечную благодарность смелым саперам за выполненную работу. Желаем им плодотворной работы и остаемся всегда благодарными…»

Операция эта стоила нам больших усилий. Каждый из нас тогда, у Пилицы, не раз заглядывал в глаза смерти. В лесу под Грабувом мы, очевидно, были к ней ближе всего.