В один из августовских дней 1953 года я с группой товарищей из Щецина попал в офицерское училище пограничных войск. Был я одним из кандидатов в курсанты. Молодой народной Польше было всего девять лет, а мне — восемнадцать. Я хотел стать военным, носить польский мундир.

Первые дни пребывания в училище мы сдавали вступительные экзамены. Потом меня вызвали на комиссию, которую возглавлял полковник Романов. Один из членов комиссии, майор, сообщил мне, что я сдал вступительные экзамены и принят в училище.

— Очень рад, — ответил я, — но у меня к комиссии большая просьба.

— Слушаем вас, — сказал полковник.

— Я хочу быть офицером военно-морского флота, — выпалил я.

— Почему?

— Я работал на верфи, люблю море.

— Мы учтем ваше пожелание.

Через несколько дней нас собрали. Член отборочной комиссии, капитан, начал оглашать фамилии принятых в училище и делить всех на группы. В одну из них попал и я. Нас было тридцать два человека. Потом к нам подошел капитан и сказал:

— Это группа моряков-пограничников.

В тот же день нам дали сухой паек, билеты и на грузовике привезли на вокзал. Вечером мы отправились в Гдыню.

Нам выделили помещение, после чего отправили к парикмахеру. Всех остригли наголо. Потом нас отвели в баню. На вещевом складе выдали обмундирование. Не успел я разложить вещи, как было объявлено построение у оружейного склада.

Здесь я получил боевое оружие.

— Юзек, где взять тряпку? — спросил я командира отделения, моего коллегу по гражданке, с которым мы вместе приехали в Гдыню из Щецина.

— Не Юзек, а гражданин командир отделения, — ответил тот.

Я пожал плечами.

— Гражданин командир отделения, мне нечем чистить оружие.

— Достаньте тряпки и паклю. Ясно?

— Есть, — ответил я и отошел.

Тряпки и паклю я «одолжил» у товарища и с вычищенным оружием явился на проверку.

— Грязное, — констатировал командир отделения и приказал вычистить еще раз.

На следующий день мы направились на учебный корабль и вскоре вышли в открытое море.

Через несколько часов мы увидели порт. Десантное судно, стоявшее в отдалении, подошло к нашему кораблю на безопасное расстояние. Мы побросали в его трюм вещмешки и начали спускаться по штормтрапу туда сами. Чтобы никто не упал в воду, между бортами натянули рыбачью сеть. В этот момент мы были очень похожи на ползающих по земле раков.

Стало темнеть, когда закончилась погрузка. Десантное судно вошло в порт. Мы причалили к левому берегу канала, покинули судно и пошли в казармы.

Вскоре мы получили приказ вымыть спальные помещения, расставить железные шкафы, сложить обмундирование. Командир отделения все проверил и сказал, что мы можем идти спать. Для отдыха осталось всего четыре часа.

— Подъем! — раздался голос дневального роты. В утренней невозмутимой тишине он напоминал рев животного. Я вскочил с постели и начал одеваться.

— Приготовиться к зарядке! — крикнул дневальный.

— На зарядку! — повторил дежурный сержант.

Мы выскочили в коридор и встали в две шеренги.

— Не построение, а балаган какой-то, — холодно сказал командир отделения. — Разойдись!

Мы бросились врассыпную.

— Построение в коридоре! — раздалась команда.

Построились.

— Ну ничего, — вынес свой приговор командир отделения. — Напра-во… На выход — бегом… марш!

Мы как угорелые понеслись по коридору и высыпали на улицу. Здесь — новая неожиданность. Еще один командир отделения уже ждал нас. Мы построились в две шеренги.

— Напра-во! — раздалась команда. — Бегом марш!

Мы понеслись по улицам. Вот и лес. На полянке мы начали делать зарядку. Потом бегом возвратились в казарму. Осталось тридцать минут. Теперь надо было заправить койки и умыться. Дневальный скомандовал:

— Выходи строиться на завтрак!

Огромный зал столовой был заставлен обитыми клетчатой клеенкой столами, около которых стояли лавки.

Ели ячневую кашу, черный хлеб со смальцем, пили кофе. Я съел половину порции, когда старший матрос подал команду:

— Встать! Выходи строиться!

Топот сапог заглушил голос командира отделения.

Рысцой мы побежали в направлении казарменного корпуса, находившегося в нескольких десятках метров от столовой. Взбежали по лестнице и рассыпались по комнатам.

— Приготовиться к утренним занятиям! — раздалась команда дневального.

На складе оружия мы получили винтовки, противогазы, топорики.

У здания нас поджидал молодой офицер. Матрос, исполняющий обязанности помощника командира взвода, отдал рапорт подпоручнику. Тот подошел к нам и приветствовал словами:

— Здравствуйте, курсанты!

— Здравия желаем, гражданин подпоручник! — ответили мы.

— Сейчас приступим к строевой подготовке, — начал он. — Тема занятий: «Принятие основной стойки, доклад, подход к старшему начальнику и отход». Взвод будет разделен на три отделения, занятия будут проходить по отделениям, — закончил он.

Командиры отделений разобрали своих солдат. Я был в третьем отделении. Три часа мы изучали, как принимать основную стоику, как подходить к старшему начальнику, ходили строевым шагом.

Шли дни, недели…

Наш учебный корабль вошел на рейд Гдыни. Пришвартовались, спустили трап. С носа на корму я шел по правому борту и вдруг увидел заместителя командира корабля — высокого сухощавого капитана. Он остановился и спросил меня:

— Курсант, по какому борту идете?

Я молчал. Капитан, очевидно, понял, что я новенький, и сказал:

— На корабле установлено правостороннее движение. С кормы на нос надо идти по правому борту, а с носа на корму — по левому.

— Есть!

Вскоре у нас было новое перераспределение. Меня определили на штурманский факультет.

В середине декабря нас списали с корабля и расквартировали в только что выстроенном крыле училища. Помещения были большие, хорошо освещенные. Рядом находились аудитории, кабинеты, кафедры. Весь день мы проводили в здании училища. Выходили только на получасовые прогулки.

Прошла зима. Началась весенняя экзаменационная сессия. Майское солнце пригревало, а мы должны были зубрить штурманское дело, изучать корабельную службу, алгебру, тригонометрию и другие предметы. В середине июня экзамены кончились. Наступило время практики.

На буксире нас привезли на Хельский полуостров. Сойдя с буксира на берег, мы построились в колонну и направились в глубь леса. Шли медленно, увязая в песке. После нескольких минут ходьбы увидели палатки.

Нас распределили по палаткам. Мы внесли в них шкафы, железные койки, вещмешки. Начался новый этап учебы.

Планом курсантской подготовки предусматривалось плавание на «Искре». Нас доставили на палубу парусного судна. Судовой боцман указал нам помещения. Мы сложили матросские мешки в сундучки, получили подвесные койки. Вскоре раздался сигнал учебной тревоги. Экипаж разбежался, занимая места в соответствии с боевым расписанием. Судно бесшумно отошло от причала, выполнило поворот, чтобы взять курс на Гдыню.

Судовой боцман во время рейса раздал нам инструкцию, с которой мы должны были немедленно ознакомиться. В ней объяснялось, что следует делать во время тревоги.

Гдыня — типичный портовый город. В течение двух дней мы грузили продовольствие, запасались пресной водой, произвели генеральную уборку судна. Мы готовились к рейсу, во время которого должны были посетить все крупнейшие польские порты.

Во второй половине июля пришел приказ выходить в море. По сигналу учебной тревоги мы бегом заняли свои места. Командиры докладывали о готовности на главный командный пункт.

Загудел двигатель. «Искра», блестевшая чистотой и белизной, отходила от пирса. Мы миновали волнорез, подавая на наблюдательный пункт свои опознавательные знаки. В открытом море дул сильный ветер. Гдыня осталась позади. Вдруг раздался сигнал: «Тревога — поднять паруса».

Мы рассыпались по палубе.

Командиры подгоняли нас и докладывали на главный командный пункт:

— Фок готов!

— Грот готов!

— Бизань готова!

— Поднять паруса! — последовала команда.

Мы бросились к фалам. При каждом движении раздавался свисток боцмана.

В соответствии с боевым расписанием при команде «К парусам!» я снимал чехол с компаса, стоя на подветренном борту. Вдруг ко мне подскочил среднего роста молодой подофицер и крикнул:

— Уходи на наветренный борт!

Стоя на наветренном борту, я обернулся и увидел, что подофицер стоит на подветренном. «Меня выгнал, а сам занял мое место», — подумал я. Шквал ударил в паруса. Вдруг на судне раздались короткие гудки. Кто-то крикнул: «Человек за бортом!»

— Спустить паруса! — раздалась команда.

По судну пронеслось, что за бортом оказался мой командир.

Через несколько секунд тонущему был сброшен спасательный круг, однако ветер и волна гнали его в другую сторону.

— Право руля! — раздалась очередная команда.

Судовой боцман приготовил шлюпку для спуска на воду. Когда она коснулась поверхности воды, матросы налегли на весла. Полкабельтова отделяло нас от тонущего боцманмата, когда он вдруг ослабел и стал погружаться в воду. Потерял сознание. Еще двадцать метров… десять…

— Чем его выловить? — закричал кто-то.

Вдруг с борта «Искры» в воду бросился матрос из машинного отделения и поплыл к тонущему. Погрузившись, он вытянул… фуражку. Боцманмат скрылся под волнами.

— Бросить якорь! — приказал командир.

«Искра» стала на якоре на том месте, где утонул боцманмат.

— Жаль парня, — услышал я голос матроса.

— Жаль, — повторил второй и добавил: — У него молодая жена и ребенок.

«Искра» с приспущенным флагом качалась на якоре. О несчастном случае по радио сообщили в Гдыню. Буксиры с водолазами начали поиски.

…Пошел второй год обучения. Закончились общие предметы. Приступили к новым: астрономии, технической и тактической навигации, интегральному и дифференциальному исчислению; аналитической геометрии, подводному оружию…

Каждый день был заполнен шестью часами лекций и четырьмя часами самостоятельной подготовки.

В это же время мы пережили радость: наше училище было переименовано в Высшее училище военно-морского флота. Мы были горды тем, что стали слушателями первого высшего военно-морского училища в народной Польше.

— Через два дня выходим в море, — сказал начальник курса подпоручник Лис, выпускник нашего училища.

— В какие порты мы зайдем? — спросил кто-то из курсантов.

— Пойдем в Таллин, Ригу и на Северное море, — ответил подпоручник.

Мы пополняли запасы провизии, воды и угля. Это был один из самых интересных рейсов. После возвращения за хорошие результаты вместе с другими товарищами мне присвоили звание мата.

Начался третий год обучения на штурманском факультете. Прошли осень, зима. Наступила весна. В июне мы сдали экзаменационную сессию.

С несколькими товарищами меня направили на эсминец «Буря», где мы выполняли различные специальные задания. В соответствии с планом наш корабль в сопровождении «Молнии» выходил в море на учения.

Солнечным утром мы покидали порт и направлялись в Балтийск.

Когда возвратились из рейса, провели несколько недель на эсминце. Через три месяца я с товарищами вернулся в училище и был назначен командиром взвода курсантов.

После государственных экзаменов меня направили на офицерскую стажировку на сторожевой катер. Время стажировки пролетело очень быстро. В один прекрасный день пришел приказ о возвращении в училище. Потом началась подготовка к выпуску. Мы получили офицерское обмундирование.

Наконец настал торжественный день. Я получил офицерское звание.

Назначили меня на должность флаг-офицера артиллериста в отряде катеров пограничных войск. Этим назначением я очень гордился.

Поезд подошел к станции. Я осмотрел перрон. Дорога была вымощена булыжником, а тротуар разрушен. Восточный ветер поднимал в воздух песчинки и бросал их в лицо. Так встретил меня город, в котором я должен был служить.

Несколько дней ушло на ознакомление с обязанностями флаг-офицера, составление новой документации, посещение кораблей. Я распорядился вести учет боеприпасов, что было встречено не очень доброжелательно.

— Это не то что раньше, — говорили подофицеры. — Мы стреляли «досыта» — не было никаких ограничений.

— Все меняется, — ответил я.

Несколько месяцев спустя я поехал в Любартувский повят. Там в одной из деревень жила знакомая девушка. На следующий день в ЗАГСе мы заключили супружеский союз.

Я сидел в ярко освещенной комнате за столом. В ту душную августовскую ночь никто не звонил. Я расстегнул пуговицы, ослабил галстук.

— Связной, — окликнул я матроса, — идите спать, но только не раздевайтесь.

— Слушаюсь, гражданин поручник!

Я остался один. Встал из-за стола и начал ходить по комнате. Неожиданно зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Оперативный офицер отряда слушает.

— Говорит оперативный офицер бригады, — раздалось в трубке. — В квадрате… — сообщил он точные данные, — нарушена морская граница.

— В каком направлении? — спросил я.

— С суши на море, — продолжал оперативный офицер звонким голосом, — в двадцать три часа, а сейчас час времени, то есть два часа назад. Преступник воспользовался моторной лодкой. Действуйте.

— Есть, гражданин капитан, — сказал я и положил трубку. Потом снова взял ее. Отозвался коммутатор.

— Соедините меня с оперативным офицером бригады. Соединили.

— Говорит оперативный офицер отряда. Вы звонили мне, гражданин капитан? — спросил я.

— Да, звонил, действительно произошло нарушение, — ответил он коротко.

Я положил трубку, подошел к сирене. Нажал кнопку. Ночную тишину разорвал продолжительный вой сирены — один, второй, третий.

«Боевая тревога!» — пронеслось по катерам.

Я позвонил командиру. Послышался низкий сонный голос:

— Слушаю.

— Гражданин капитан, — докладывал я, — в двадцать три часа произошло нарушение границы. Преступник, по-видимому, воспользовался моторной лодкой. Я объявил боевую тревогу.

— Вышлите машину, сейчас приеду, — сказал командир.

Понеслись в эфир радиограммы на катера. В комнату вбежали связные за приказами.

Приехал командир. Я доложил о принятых мерах. В конце он спросил:

— Путь на Борнхольм отрезали?

— Да. Я послал туда два катера…

Штурман отряда начертил на карте предполагаемый курс нарушителя и стал наносить позиции наших кораблей.

— Ну как дела, Казик? — спросил я, всматриваясь в карту.

— Как видишь, — ответил он, стряхивая пепел с сигареты.

— Вижу, но меня интересует твое мнение, — допытывался я.

— Нарушитель отошел от берега в двадцать три часа, — начал штурман, — а погоню мы начали в половине второго, то есть через два с половиной часа. Море спокойное — штиль. Он может идти с максимальной скоростью — примерно пять узлов. Нарушение границы произошло вот здесь, — он показал на карте. — Ему ближе всего к Борнхольму. Наши катера будут ждать его через полтора часа на расстоянии тридцати миль.

— Все это хорошо, но на деле все сложнее, — ответил я. — Четвертая тревога в этом месяце.

Минуты шли. Новых сведений не поступало.

В оперативную комнату заглянул командир.

— Что нового? — спросил он.

— Пока ничего, — ответил я.

— Может быть, вы допустили ошибку в расчетах? — обратился он к штурману.

— Нет, гражданин капитан, — решительно заявил штурман.

— Проверьте еще раз, ведь время уже прошло, — приказал командир.

Наступила тишина. Только слышно было, как тикали электрические часы. Становилось все светлее. На какой-то момент подул ветер, поднимая зыбь на канале.

Зазвонил телефон. Я взял трубку.

— Гражданин капитан, — обратился я к командиру отряда. — Вас просит командир бригады.

Капитан подбежал к телефону:

— Командир отряда катеров слушает…

Лицо капитана покраснело. Он то и дело повторял: «Есть, есть, гражданин полковник». Положил трубку, вытер со лба пот, после чего собрал офицеров штаба на совещание.

Командир нервно расхаживал по комнате в ожидании начальника связи, который запаздывал. Наконец спросил начальника штаба:

— Где начальник связи?

— На радиостанции. Сейчас придет.

Через минуту вошел высокий худощавый поручник — офицер связи. Все были в сборе. Командир смерил нас взглядом, откашлялся и начал:

— Я получил сообщение от командира бригады: нарушитель на парусной лодке, на которой нет мотора.

— Это меняет дело, — заметил штурман.

Командир посмотрел на него и продолжил?

— Там два человека — женщина и мужчина, уголовные преступники. Есть данные, что они хотят пересесть на рыбачий катер или судно под флагом западного государства. Передайте эти данные на корабли, пусть они контролируют все подозрительные суда и рыбачьи катера, наши тоже. А штурман, — он обратился к Казику, — должен нанести новую обстановку на карту.

Казик начал наносить курс на карту. Я внимательно наблюдал за его нервными движениями.

— Ты что уставился? — спросил он сердито.

— У тебя не получается, — ответил я, — и поэтому ты нервничаешь.

Он не отозвался и упорно стирал резинкой ненужные линии.

Мы ждали сообщений, но их не было. Время шло. Настал вечер, потом ночь. Мы сидели в штабе. Вдруг в комнату вошел радист и вручил телеграмму с корабля. Я прочитал: «Нашел парусник без экипажа». Я еще раз проверил радиограмму. Все правильно.

Доложил командиру. Капитан громко прочитал: «Нашел парусник без экипажа» — и спросил:

— Где его обнаружили?

— Вот, — сказал я, протягивая ему второй листок.

Командир кивнул и доложил полковнику о найденном паруснике. Вскоре командир бригады приказал передать кораблям: «Проверить все подозрительные катера и суда». Приказ был передан.

Время шло. Стало рассветать. Вдруг пришла шифровка: «Вижу подозрительный катер с польским флагом. Увидел нас, изменил курс. Иду к нему».

В штабе наступило оживление. «Возможно, это он», — думали мы.

Пришло долгожданное донесение с моря: «Преступники задержаны, на борту раненый, требуется скорая медицинская помощь».

Командир по радио спросил:

— Кто ранен? Как это произошло?

Ответ гласил: «Один из матросов ранен в ногу. В него стреляли преступники. Они арестованы, катер на буксире, подробности на базе».

* * *

— Вахтенный, — обратился я к матросу. — Командир у себя?

— Так точно, в каюте, гражданин поручник, — ответил матрос.

Я спустился вниз и пошел в каюту командира.

— Здравствуй.

— Здравствуй, садись, — ответил командир, показывая на кресло.

— У тебя отличная каюта, — заметил я, с любопытством разглядывая помещение.

— Да, я кое-что переделал.

— Поздравляю тебя с присвоением звания поручника, — сказал я, пожимая ему руку.

— Спасибо. Ты пришел провести проверку перед стрельбой?

— Да. Ведь через час выходим.

Поручник нажал на кнопку звонка. В каюту вошел дежурный подофицер.

— Попросите ко мне офицера-артиллериста, — приказал поручник.

— Есть, — ответил дежурный.

В каюту вошел офицер среднего роста, с круглым лицом и длинными зачесанными вверх волосами.

— Бронек, — обратился командир к поручнику, — орудия к стрельбе подготовлены?

— Так точно.

— Пойдем проверим, — предложил я.

Стоя у носового орудия, я смотрел, как матросы проверяли механизмы. Механизмы были тщательно вычищены, а части смазаны.

— Все в порядке? — спросил я у командира орудийного расчета.

— Все в порядке.

— Это мы увидим во время стрельбы, — сказал я. — А теперь посмотрим крупнокалиберные пулеметы.

Мы пошли на среднюю часть катера. Я проверил механизмы, прицел.

— Ну, все в порядке, — сказал я, переходя на левый борт. Бросил взгляд на тщательно вычищенный пулемет. — А это что? — я показал на ящик.

— Здесь хранятся учебные боеприпасы, — нерешительно проговорил наводчик.

— Покажите.

Матрос открыл ящик. Там были боевые патроны.

— Выньте ленты с патронами. Почему вы их храните в учебном ящике?

Матрос молчал.

— Почему не отвечаете?

— Гражданин поручник, — робко начал матрос, — я чистил снаряды во время стрельбы и на время положил их в этот ящик.

— Это противоречит инструкциям, — сказал я строго. — Поручник, — обратился я к офицеру-артиллеристу, — накажите матроса по своему усмотрению.

Я закончил проверку, и мы пошли к командиру.

— Как дела? — спросил командир.

— Все в порядке, — ответил я, — но наводчик хранит боеприпасы в учебном ящике. Может произойти несчастье. Когда-то я был свидетелем подобного случая, и дело чуть не кончилось трагически.

— Через полчаса выходим на стрельбы, — сказал командир.

Матросы готовили катер к выходу в море. С мостика раздался сигнал учебной тревоги. Команда заняла места. Дозорный корабль начал медленно отходить от пирса, приближаясь к середине канала. Мы миновали дом рыбака, паромную пристань, по правому борту оставили морской маяк.

— Передать опознавательный сигнал! — раздалась команда командира.

Сигнальщик вызвал наблюдательный пункт.

— Сигнал передан, — доложил матрос.

Мы вышли в открытое море. Корабль сделал разворот — мы шли на полигон. Море было спокойное, слегка рябило.

— Мы на полигоне, — доложил штурман на мостик.

— Можно начинать стрельбу? — спросил меня командир.

— Начинай, — ответил я.

— Боевая тревога! — раздалась команда через микрофон.

Матросы разбежались по своим местам, артиллеристы сняли чехлы с орудий и пулеметов, сигнальщики заняли позиции на крыльях мостика, включили радиолокатор, механики встали у пультов управления.

— Корабль к бою готов! — доложил через минуту помощник командира.

— Лечь на боевой курс! — приказал командир.

— Поручник! Право тридцать — цель, открыть огонь!

— Право тридцать — цель! — кричал офицер-артиллерист в микрофон. — Расстояние пятнадцать кабельтовых! Заряжай!

— Готов! — доложили командиры орудийных расчетов.

— Огонь!

Тишину разорвал гром. Первый залп произведен.

— Отклонение десять тысячных влево, — полетело на мостик.

— Право десять, огонь! — скомандовал офицер-артиллерист, наблюдая за целью в артиллерийский бинокль. Командир орудийного расчета внес поправку.

В воздухе загудело. Раздался второй залп.

— Перелет! — последовал доклад.

— Меньше на два, огонь! — прозвучала команда. Корабль вздрогнул. Из стволов вырвались языки пламени — раздался третий залп.

— Недолет! — доложил дальномерщик, наблюдая за столбом воды, поднятым разорвавшимся снарядом.

— На один больше, огонь! — крикнул офицер-артиллерист.

Последовал еще залп.

— Цель поражена! — доложил дальномерщик.

— Непрерывный огонь! — скомандовал поручник. Отозвались орудия.

— Прекратить огонь! — приказал поручник, когда артиллеристы доложили о выполнении задания.

Корабль лег на обратный курс.

— Усилить наблюдение за воздухом! — передал команду командир.

Наблюдатели напрягали зрение, всматриваясь в небо. Стволы орудий и пулеметов поднялись вверх, готовые встретить противника. Все мы ждали реактивный самолет.

— Должен уже быть в воздухе! — сказал я.

— Может, что-нибудь произошло, — заметил офицер-артиллерист.

— Не может быть, летчики народ пунктуальный.

— Самолет стартовал, — доложил радист.

— Усилить наблюдение за воздухом! — повторил приказ командир.

— Есть! — подтвердил наблюдатель. Артиллеристы в напряжении ждали.

Самолет с каждой секундой приближался. За собой он буксировал мишень.

Самолет лег на боевой курс и передал по радио: «Можете стрелять».

Обстрел продолжался несколько секунд, потом все стихло.

— Прекратить стрельбу! — приказал командир. Раздался сигнал «Отбой».

— Ваши ребята неплохо подготовлены, — отметил я. — А теперь, — обратился я к командиру, — курс норд.

— Есть! — ответил поручник и приказал: — Право руля пятнадцать!

Корабль сделал поворот.

— Двести шестьдесят градусов, — докладывал рулевой, — двести семьдесят… триста… триста двадцать. Триста тридцать… триста пятьдесят… триста шестьдесят градусов!

— Так держать!

— Есть, так держать! — повторил рулевой.

Примерно час мы шли, не меняя курса.

— Можете начинать, — обратился я к командиру.

Гидроакустик вскоре доложил:

— Обнаружена подводная лодка. Курс и скорость не меняет.

— Подготовить бомбы к сбросу! Полный вперед! — раздалась команда.

Катер подскочил, нос поднялся вверх, корма осела, выбрасывая массу вспененной воды.

— Бомбы к сбрасыванию готовы!

Еще несколько секунд.

— Первая пошла! — доложил заместитель, наблюдая за кормой, и тут же крикнул: — Вторая пошла!

Вдруг корма вздрогнула, раздался подводный взрыв, и через минуту высоко вверх взвился фонтан грязной воды.

— Дошли до дна, — заметил офицер-артиллерист.

— Это было предусмотрено — сбрасывали на малой глубине, — проговорил штурман.

Катер лег на обратный курс.

— Будет хороший ужин, — заметил я, увидев всплывающую на поверхность оглушенную треску.