Ничего не меняется. Тело подвержено боли, должно есть, дышать воздухом, спать, кровь струится под тонкою кожей, есть запас зубов и ногтей, кости хрупки, суставы вполне растяжимы. В пытках все это учитывается. Ничего не меняется. Тело дрожит, как дрожало до основания Рима и по основании, в двадцатом веке до и после рожденья Христа, пытки остались те же, только Земля стала меньше и если что происходит, то словно за стенкой. Ничего не меняется. Прибыло только людей. К провинностям старым просто добавились новые — настоящие, выдуманные, сиюминутные, никакие. Только вот крик, которым тело за них отвечает, был, есть и будет криком невинности согласно извечной шкале и реестру. Ничего не меняется. Разве только манеры, церемонии, танцы. Взмах рук, прикрывающих голову, остался, однако, все тем же. Тело извивается, вырывается, бьется, падает, сбитое с ног, корчится, синеет, пухнет, истекает слюной, кровоточит. Ничего не меняется. Кроме течения рек, линий лесов, побережий, пустынь, ледников. Среди этих пейзажей мается — такая маленькая — душа, исчезает и возвращается, то она ближе, то дальше, сама себе чуждая, неуловимая, не всегда уверенная в собственном существовании, в то время как тело есть, есть и есть, и некуда ему деться.