Для меня самый важный в трагедии акт — шестой: те, кто в схватках погиб, воскресают, костюмы и парики поправляют, нож из груди вынимают, с шеи петлю убирают, в один ряд с живыми встают лицом к публике. Поклоны вместе и соло: белая рука на смертельной ране, реверанс самоубийцы, кивок отрубленной головы. Поклоны парные: ярость бок о бок с кротостью, жертва улыбается палачу, бунтарь, не смущаясь, шагает рядом с тираном. Попирание вечности носком золотой туфельки. Разгон нравоучений полями шляпы. Неуклонная готовность завтра начать все снова. Гуськом выходят умершие много раньше, в третьем, четвертом актах и в перерывах. Чудесным образом возвращаются пропавшие без вести. Их терпеливое ожидание за кулисами, в тех же одеждах, в том же гриме, впечатляет меня больше, чем пафос трагедии. Но особо волнует момент, когда в просвете уже почти упавшего занавеса одна рука спешит подобрать букет, а другая поднимает брошенный меч. Именно тогда третья, невидимая, исполняет свой Долг: сжимает мне горло.