Мы столько раз проходим туда-сюда по главной улице, что ноги у меня ноют, как после длинных лесных прогулок. Сколько раз за время этих неспешных, простых переходов он доставал старый компас и таращился на стрелку – а потом на горизонт – с таким протяжным вздохом, что я сразу догадывалась: темп для него слишком медленный. Интересно, а если бы я принесла справку от хирурга, она бы убедила его, что «посильные нагрузки» – это понятие относительное?

Но сегодня днем Клинт не вздохнул ни разу. Похоже, он в восторге от того, что мы прогуливаемся вдоль тортов «муравейник», жареных печенек с кремовой начинкой, кебабов и корневого пива. Что меряем дурацкие бейсболки. Наблюдаем за байдарочными гонками. Выбираем, за какую деревянную скульптуру будем болеть.

Розово-акварельный закат застает меня врасплох. Мы провели тут несколько часов, а кажется, что только-только пришли. Клинт, похоже, начинает беспокоиться, будто ночь – это пол, который мы начали красить, забыв, что надо начинать от дальнего угла и двигаться к двери. Словно мы попали в ловушку. Но в чем же дело? Он что, боится темных оттенков? Ведь в них – вся суть ночи…

Но это неправда. Я и сама знаю: ночь обладает целым рядом других признаков. Жителям Бодетта это тоже известно. Там, где днем вокруг столов с едой грудились семьи, теперь разбредаются парочки, держась за руки. Они немного похожи на мотыльков: так же порхают, трепещут ресницами в сладком летнем воздухе. А я тут с Клинтом. Со стороны и правда можно подумать, что у нас свидание. Интересно, каково было бы взять его за руку, думаю я, и к лицу приливает краска. Если бы я могла обнять его за талию!

Гейб Гейб Гейб Гейб Гейб…

Мы дошли до конца торгового ряда. Пора возвращаться, и я отлично это понимаю. Но вместо этого пихаю Клинта локтем в восторге от того, что нашла повод растянуть день подольше.

– Пошли, – говорю я, показывая на палатку, где парикмахеры заплетают волосы в косички и вплетают в них ленты. Я сажусь, закрываю глаза и позволяю себе помечтать, пока местная стилистка играет с моими локонами, туго закручивая их у меня на затылке. Я представляю, что я – девочка из Бодетта, которая ходит в колледж в Миннесоте. Что у меня впереди целое лето, которое я проведу со своим парнем, со своим Клинтом. Кожа у него – настоящий огонь трепета. Прикоснуться к нему – почти то же самое, что подпрыгнуть высоко в воздух, швырнув мяч из чистого отчаяния, и выиграть игру, торжествующе забив финальный трехочковый.

Парикмахерша, закончив, протягивает мне ручное зеркало.

– Што думаешь? – спрашивает она с легким акцентом.

Я думаю, что это похоже на прическу для совсем маленькой девочки. Мне осталось только разрисовать лицо радугами и улыбающимися мордашками.

– Спа… спасибо вам, – бормочу я, густо краснея, и встаю с кресла. Все волосы собраны на затылке, и мне даже нечем скрыть ужасный румянец. – Ужасно глупо, да? – спрашиваю я Клинта, поднимая руки и собираясь распустить косы.

Но он хватает меня за запястье своей теплой, сильной рукой и не дает вынуть шпильки.

– Ты выглядишь прелестно, – говорит он. Ни капли сарказма в голосе. Прелестно. От этого слова по мне бегут мурашки.

Он смотрит на меня все пристальней. Я отвечаю на его взгляд. Жаль, что в этих сияющих зрачках не отражаются его невысказанные фантазии. Больше всего на свете я хотела бы узнать, что девушка, которую он представляет в них, – это я.

Его голова… о боже… его голова склоняется ко мне. Меня колотит так, словно я баскетбольный мяч на паркете.

Он до боли сжимает мне запястье. Но вместо того, чтобы притянуть меня к себе (как бы мне этого хотелось!), он меня отталкивает.

– Прости меня, прости… я… – начинаю я, но Клинт лишь трясет головой.

– Пойду посмотрю, не нужна ли папе помощь с пивом. Вечером там толкучка, – говорит он, отворачиваясь.

И вот я остаюсь стоять здесь, совсем одна. Я чувствую себя распоследней идиоткой.

Кензи ловит мой взгляд с другой стороны улицы и направляется прямо ко мне. Ладно, теперь мне даже хочется, чтобы меня оставили в покое. Пожалуйста, уйди, думаю я. Пожалуйста, уйди отсюда. Но она все равно идет ко мне навстречу.

– Дорогая, ты ошиблась адресом, – говорит она, злобно таращась на меня из-под своей бейсболки.

– Что, прости?

– Ты так усердно притворяешься, что занимаешься спортом… или что вы там должны делать.

– Тебе-то откуда знать?

– О, я много о чем знаю. – Она пожимает плечами. – Например, о том, что Клинт никогда в тебя не влюбится, что бы ты там себе ни воображала.

Я распахиваю глаза, словно сама мысль об этом меня шокирует.

– Это не… я не… у меня…

Но почему-то на сей раз я не могу произнести этого слова. Бойфренд. Вот просто не могу, и все. Как айпод не может проигрывать старые виниловые пластинки. Я так стараюсь придумать, как ей объяснить, что она не права… Мне даже в голову не приходит, что я могла бы просто сказать, что это не ее собачье дело.

– Он – порченый товар, – сообщает она. – Неспособен любить.

Она поворачивается прежде, чем я успеваю отодрать язык от неба.

Бойфренд. Это слово просто отказывается звучать в сладостном воздухе летней ночи.

Стоит такая тьма, что на обратном пути на курорт я чувствую себя ослепшей. Грузовик Клинта дребезжит и так подпрыгивает на кочках, что мне приходится схватиться за торпеду.

– Не переживай, – говорит он. Голос его откалывает кусочки от неловкой тишины, что сопровождает нас от самого Бодетта. – Он нас довезет. Я знаю, что мой грузовик выглядит неважно…

– Нет… Я люблю твой грузовик, – возражаю я.

Или, если быть честной, я люблю находиться внутри. Потому что сижу рядом с Клинтом, и от предвкушения у меня кружится голова. Легкие жжет адреналин – так, как не случалось с того времени, как я покинула баскетбольную площадку.

Боже, я так скучала по этому ощущению. И мне хочется еще.

Клинт со смехом фыркает:

– Да, он просто сама элегантность.

– Нет, ну серьезно. – От нервов на меня нападает болтливость. – Я прямо вижу, как ты ездил на нем в разные места. На рыбалки. Ночи под звездным небом, руки закинуты за голову…

Голос у меня замирает: я смотрю сквозь лобовое стекло на мигающие звезды. Я вглядываюсь в одну из небесных пылинок: звезда Челси Кейс. Ее мерцание превращается в злобный прищур. Она обвиняет меня в ужасных проступках. И она права.

Но вместо того чтобы смутиться, я представляю, как кладу эту идиотскую звезду в рогатку и пуляю ей в другую галактику.

Когда мы приходим к четвертому коттеджу, Клинт раскрывает скрипучую дверь со стороны водителя.

– Я открою, – говорит он, когда я хватаюсь за ручку своей двери. – Подожди.

Он спешит к противоположной стороне машины, и раздается точно такой же скрип, словно в ответ на первый.

Как в замедленной съемке, я опираюсь одной рукой на металлическую рукоятку двери, а другой – на плечо Клинта. Я делаю шаг из грузовика; опускаясь на землю, я оказываюсь куда ближе к Клинту, чем рассчитывала. Я в прямом смысле слова соскальзываю по его груди – и когда лица у нас оказываются вровень, наши губы встречаются.

Поначалу я удивлена этим влажным прикосновением его губ. Я в таком потрясении, что едва ли не отстраняюсь.

Но что-то во мне – какой-то инстинкт – побарывает шок и прижимает меня лицом к его лицу. Я балансирую, стоя на земле одной ногой (другая болтается в воздухе), держась одной рукой за Клинтово плечо, а другой – за дверную ручку. К моему рту прижимается открытый рот Клинта. Он обнимает меня. Я закрываю рот, но он снова разводит мне губы своим языком.

Наш поцелуй напоминает летнюю грозу на Среднем Западе: такой же порывистый и пугающий. Черные тучи и сладкий запах надвигающегося дождя. Когда знаешь, что надо бежать домой, укрыться, но неспособна преодолеть очарование опасности, эту прекрасную дрожь.

Он держит меня, постепенно опуская ниже. Когда наши губы расстаются, я уже стою обеими ногами на земле.

Он отдергивает руки. Я открываю глаза: Клинт уже торопится к своему сиденью.

– Клинт, – начинаю я, но он уже сел в грузовик и отъезжает. – Клинт… – повторяю я.

Дверь со стороны пассажира еще открыта, и мне только и остается, что захлопнуть ее, пока он не умчал прочь.