Открытый кинотеатр «Сумрак» появился еще в пятидесятых и с самого открытия отличался особой оригинальностью. Даже попкорн в киоске там делают с настоящим сливочным маслом, а не с теми жирными помоями, которыми поливают кукурузу в городских кинокомплексах.

– Когда сеанс? – спрашивает Челси, пожирая глазами блестящую упаковку попкорна у меня в руках.

– Как только стемнеет, – отвечаю я, жестом показывая на бледные закатные тона, начинающие растекаться по небу. – Ты что, в открытом кинотеатре раньше не была?

– Слишком современно, – язвит она.

– А мне в самый раз.

Я надеюсь, она не слышит, с каким сухим треском мой язык отлипает от нёба. Я бы купил огромный стакан колы, самый большой, если бы он помог мне продержаться целый вечер. Но тогда мне придется бежать в туалет за пятнадцать минут до окончания сеанса, и… в общем, я переживаю, что это будет не первый и не единственный поход в туалет за вечер. Ты распсиховался, Морган, ругаю я себя.

Мы идем обратно к грузовику, припаркованному в заднем ряду, хотя свободных мест поближе было полно, когда мы приехали. У меня есть длиннющий список причин, почему лучше никому не видеть нас вместе. Во-первых, не хочу, чтобы до Эрла дошли слухи о том, что я кручу роман с курортной девчонкой, особенно после того, как он проявил такое доверие и рассказал отцу Челси про всю затею с тренингом. Среди других причин – боль, которая настигла меня два года назад. Если мне снова придется пережить такое, я просто расколюсь напополам.

Что же я делаю?!

Мы садимся в машину. Челси хрустит попкорном, а я смотрю сквозь лобовое стекло на солнце: оно, как по лестнице, спускается по далеким горам в озеро.

Вечер балансирует на целой груде лжи. Ее родители – они, кстати, в отпуске особо не напрягаются – думают, что она в «Заводи». Брэндон, который в очередной раз выступает для папиной аудитории, думает, что она уехала на велосипедную прогулку при лунном свете с пятнадцатью другими отдыхающими. Мои родители считают, что я на курорте, помогаю с инвентаризацией на кухне (да уж, оправдание лучше не придумаешь). Кензи думает, что я ушел наблюдать за звездами. Если мы не делаем ничего плохого, зачем тогда столько лжи?

– Я даже не знаю, что сегодня показывают, – бормочу я, просто чтобы что-то сказать. – Наверно, что-нибудь такое же древнее, как сам кинотеатр.

– Ах, – вздыхает Челси. – Черно-белые деньки, когда джентльмены зажигали сигареты своим дамам, а дамы ложились спать в туфлях на шпильке.

Видимо, я удивленно смотрю на нее, потому что она отвечает мне таким же взглядом и кидает мне в голову попкорном.

Мы смеемся; почему-то в этот момент это проще простого. Может, думаю я, может, этому суждено быть. И все же что-то словно толкает меня ближе к двери, словно надо быть готовым выпрыгнуть из машины в любую секунду.

Челси скрещивает ноги, и подол ее летнего платья на пару сантиметров приподнимается. Она облизывает измазанные маслом пальцы.

Ой.

«Хочешь, чтобы я выбил из тебя эту дурь?» – слышу я в своей голове голос Грега. Он пинает меня, стоя на дороге, и орет, что пора двигаться дальше. Его слова проносятся в моих мыслях снова и снова, и я вспоминаю про компас – про то, как Челси вытащила его у меня из кармана, и стрелка сразу указала на меня.

Я все еще нервничаю. Однако чем дольше я смотрю я на ее профиль, тем сильнее во мне бурлит желание. Оно почти загораживает страх, который я носил в себе эти два года.

Да, я хочу этого.

Рядом со мной светловолосое, прекрасное создание с ароматом персиков ждет, когда же я к ней прикоснусь.