– Так где мне сворачивать? – спрашиваю я. – Мы точно не в город едем.

– Ну… точно не в Бодетт.

– А почему вообще ты говоришь мне, где сворачивать? Не легче будет просто сказать, куда мы направляемся? – Я приподнимаю бровь и жду ответа.

– Не-а. – Она высовывает голову в окно, и от ветра хвостик на ее голове танцует бешеную сальсу. – Я уже три раза загуглила маршрут. Я точно знаю, как ехать.

– Ни одной подсказки не дашь? – снова задаю я этот вопрос. Впервые я спросил, когда мы с группой пошли рыбачить. Но и сейчас, когда вечер уже заползает на верхушки сосен, я не имею ни малейшего представления о том, что она придумала.

– Следи за дорогой, мальчишка, – только и отвечает она, поворачивая мое лицо так, чтобы я смотрел в лобовое стекло.

– Всего один намек.

– Ну… Если ты не против… Я подумала, что физическая активность нам не повредит.

Физическая? Я вспоминаю округлость ее груди у меня во рту, когда вчера вечером от нашей страсти запотели окна грузовика. Интересно, какую именно активность она имеет в виду.

Словно прочтя мои мысли, Челси отчитывает меня:

– Эй, сэр, а где же ваш профессиональный подход? Маленький шаг, помните? Что-то, чего мы оба побаиваемся. Сверни тут.

Я сворачиваю на потрескавшийся асфальт парковки, и Челси показывает на большое здание, похожее на склад.

– Да ты шутишь! – Сердце у меня уходит в пятки.

Огромная розово-неоновая вывеска с мигающими белыми кеглями гласит, что мы только что приехали в заведение «Роуз-Боулинг».

– Тебе что, пятьдесят? – поддразниваю я Челси, когда мы выходим из машины. – Боулинг. Надо же.

– Маленькие шаги! Сколько раз тебе повторять? – шутливо спрашивает она и спешит вперед. Схватившись за ручку, она открывает передо мной дверь. Что это еще за игры? Она хочет показать мне, кто здесь главный? Хочет сказать, что я слабее. Бросает мне вызов, хотя я уже сказал, что оставил любые занятия спортом.

Я одариваю ее тяжелым взглядом, намекая, что я в игре. Но она только шире распахивает глаза и пожимает плечами, словно понятия не имеет, о чем я. И все же мне не нравится, что она заставляет меня соревноваться. Особенно если учесть, что я и так все каникулы играю по ее правилам: слежу, чтобы она не напряглась. Забочусь о ней. Похоже, ответной любезности ждать не придется. Какую-то долю секунды я даже злюсь на нее.

– Ах, старый добрый запах боулинга, – вздыхает она, когда мы проходим внутрь. – Запах потной обуви, сигарет и скисшего пива.

– Старый добрый, – бормочу я. – Тебе-то откуда знать? Это же я вырос в глухомани, а не ты.

– Да, старый добрый, – повторяет она. – Все боулинги пахнут одинаково. А ты чего ждал? Что сможешь обнимать меня, показывая, как правильно катать шары?

– Нет, я… Послушай, Челси, я не шутил, когда сказал, что больше не соревнуюсь. Могла бы и учесть мои пожелания.

Но она кладет руку на бедро и говорит:

– Если ты считаешь, что боулинг – это соревновательный спорт, то ты и правда давно не практиковался.

– Я покончил с этим. Правда, – настаиваю я.

– У тебя что, комплекс жертвы? Нет, ну правда. И это человек, который настаивал, что я выгляжу, как старик у рыболовного магазина. И это человек, который хотел узнать, куда исчезла моя страсть?

– А это человек, который ни разу не решился бросить мяч?

Она выдвигает челюсть:

– Вот видишь? Ты опять перевел разговор на меня. Все твое существо будто кричит: пожалуйста, давай соревноваться.

Челси хочет, чтобы я улыбнулся, но я отказываюсь. Она несколько поникает, а потом говорит:

– На днях, в «Заводи», когда вы с Брэндоном развешивали флаеры, твоя мама сказала, что я боюсь. «Я знаю, что ты боишься всего», – сказала она.

– И?

– И она сказала это так, словно любой описал бы меня этим словом. Ну, будто говорила о моем росте или цвете волос. И я все думаю о том, как отказывалась от всего, что ты предлагаешь.

– Это не важно, – говорю я. – Ты работаешь над собой. Знаешь, что тебе по силам.

– Не уверена, – обрывает меня она. – Я начинаю думать, что сижу на скамейке запасных не из соображений безопасности. Говорю «нет» не потому, что забочусь о себе. Может… может, я просто сильно напугана.

Я пристально смотрю на нее, пока не понимаю, что это у нее не тактический прием. Что она говорит серьезно. После этого ее признания у меня не осталось ни малейшей возможности пойти на попятную. Отлично, думаю я, поворачиваясь к стойке.

– Двенадцатый размер, – сообщаю я человеку у стойки проката обуви. На нем пафосная рубашка с вышитым именем «Берт» на кармашке. Он кивает, и я здороваюсь, хотя выходит больше похоже на рычание, чем на слова.

Челси облокачивается на стойку, пристально уставившись на ряд ботинок.

– А детские ботиночки у вас есть? – спрашивает она. – Пригодятся для вот этого малыша.

– Малыша, – повторяю я.

Ну вот опять. Теперь я уверен, что она это нарочно.

– Все в порядке, солнышко, – подначивает она меня, похлопывая по руке. – Не переживай. Мамочка тебя не разлюбит, даже если тебя побьет девчонка.

– Где ты ее откопал? – не веря ушам своим, спрашивает Берт и указывает большим пальцем на Челси.

– И снова вечер проходит совсем не так, как я ожидал, – говорю я.

– Привыкай, – отвечает она, решительно выдвинув вперед подбородок. И все равно выглядит мило. Черт бы ее побрал!

– И что, ты просто проглотишь это? – спрашивает Берт.

– Ладно, Кейс. Посмотрим, кто кого. – Я указываю на туфли, которые Берт поставил на прилавок. – Слушай, приятель, ты ведь дал ей пару, покрытую грибком сверху донизу?

– Похоже, игра будет напряженной, – замечает Берт.

– Не переживай, он просто пытается меня запугать, – объясняет она ему. – Но пусть знает, что я крепкий орешек.

Берт смеется себе под нос.

– Сегодня вы на третьей дорожке, ребята.

Она несется к раме с шарами. Я же иду не торопясь; пусть увидит, что я настолько уверен в себе, что совсем не волнуюсь. Мне спешить некуда. Я мог бы обыграть ее в боулинг, одной рукой потроша рыбу, а другой щелкая фотоаппаратом Кензи.

– Гляди-ка, – говорю я с сарказмом. – Вот хорошенький розовый шарик, как раз для тебя. Не больше килограмма.

– Хм. Ты не видел, какую рыбину я вытащила из озера? Самостоятельно. Ту самую, благодаря которой моя семья следующим летом будет бесплатно отдыхать здесь целую неделю. Тебе напомнить? – Она хлопает ресницами, ожидая моего ответа. Я собираюсь возразить, но она обрывает меня воплем: – Клинт! На этом славном голубом мячике написано твое имя! Посмотри! Да еще и блестки!

– Я надеру тебе задницу, – предупреждаю я. Просто чтобы припугнуть ее, я беру зеленый семикилограммовый шар – самый тяжелый из всех – и иду к нашей дорожке.

– Чем выше забираешься, тем больнее падать.

– Рискнуть не хочешь, Кейс? – говорю я.

И тут я вздрагиваю: до меня доходит, когда я раньше обращался к друзьям по фамилии. На катке.

– Смотря что ты задумал, Морган, – отвечает она мне в такт.

Я беру себя в руки. К черту хоккей. Существует только настоящий момент, ничего больше.

– Проигравший поцелует рыбу.

– Поцелует рыбу, – повторяет она. – Как ты вообще такое придумал? Проигравший может заплатить за билеты в кино. Но вот это? Кстати, с моей стороны было бы нечестно соглашаться. По сравнению со мной в боулинге ты просто щенок.

– Подкинем монетку, кому бросать первым, – говорю я, доставая из кармана четвертак.

– Орел, – кричит она и морщится: в свете флуоресцентных ламп монета блестит решкой.

Я погружаю пальцы в отверстия шара и принимаю позу для броска. Я испытываю странное чувство, будто наркоман, вернувшийся к дури. Потому что я снова играю. Снова соревнуюсь. Подбери сопли, Морган. Я отвожу назад руку, сбиваю приличное количество кеглей и важной походкой возвращаюсь к скамье.

– Выкуси, – гордо заявляю я ей.

– Неплохо, – признает она, хватая мяч. Выравнивает тело по указательным стрелкам, поднимает шар к груди, начинает приподнимать ногу и останавливается.

Я знаю, что с ней происходит. Она думает обо всех ужасах, которые могут произойти. Что она споткнется о развязавшийся шнурок. Что шар застрянет на одном из ее пальцев, как раз когда она соберется сделать бросок, и она потеряет равновесие. Упадет. Прямо как тогда.

Она оглядывается через плечо. Я приподнимаю бровь, пожимаю плечами и вытягиваю руку ладонью вперед.

– Это была твоя идея, – говорю я. – Поздно идти на попятную. Откажешься играть – будешь платить штраф.

Она щурится. Я задел ее за живое. Напрягает спину, крепче хватается за шар. Делает три грациозных шага и бросает. Кегли падают, все до единой. Страйк.

– Что ж, состязание начинается, – объявляет она, отчаянно пытаясь спрятать торжествующую улыбку. У нее совершенно не получается.

– Соберись, парень! – Мы оба поворачиваемся. Берт облокотился на перила за нашей дорожкой и наблюдает. – Она хорошо играет, но ты ведь можешь ее победить.

– Да я уже, – оправдываюсь я, хватаясь за шар. – Ей просто повезло.

Челси щетинится. Я пытаюсь объяснить себе, что просто так мотивирую ее, как любой хороший тренер. Но дело не только в этом. Мне не хочется проигрывать.

Следующими двумя бросками она опять сбивает все кегли.

– Проще пареной репы, – издевается она, показывая на табло со счетом. Там мигает изображение индейки.

– Эй. – Пухлый пожилой джентльмен жестом указывает на нашу дорожку. В руке он держит сигарету. – А девушка профессионал.

Увидев индейку на табло, Берт снова подходит ближе.

– Что происходит? – зовет он меня. – Ты что, проигрываешь?

– Нет, – кричу я в ответ.

Но любому, кто посмотрит на табло, видно, что я аж два раза не сумел сбить все кегли.

– А похоже, что да, – кричит еще один мужик, поставив пиво на стол и показывая на экран.

– Игра еще не закончена, – рявкаю я растерянно.

Наверное, я слишком раскричался, потому что Челси как-то сразу поникла. Словно решила, что на этот раз хватит; словно подумала, что мне и так плохо. Может, ей кажется, что я и так жалкий неудачник и хватит меня уже доставать.

Но, когда она берет шар для следующего броска, две женщины у киоска с едой начинают свистеть, кричать и хлопать в ладоши, будто Челси сражается здесь за судьбу всех угнетенных женщин в истории человечества.

– Как же я могу их подвести? – спрашивает меня Челси, подходя к дорожке.

Еще один страйк. А я сбиваю всего шесть. Я с рычанием падаю на сиденье и складываю руки на груди. Отчего меня так огорчает ее победа? Почему я не могу смириться со своим поражением? Но, по правде говоря, я знаю, в чем дело: я очень соскучился по соревнованиям. По схватке. До этого момента я и не догадывался, как мне всего этого не хватает. Похоже, это меня самого надо было возвращать к нормальной жизни. И при помощи чего? Боулинга, кто бы мог подумать!

Я замечаю улыбку, с которой смотрит на меня Челси. Видимо, она тоже это поняла.

Двумя страйками позже все женщины в заведении – включая тех, кто подметал полы и скучал, облокотившись на бильярдные столы, пока их бойфренды играют в пул, – толпятся возле нашей дорожки, подбадривая Челси. Мужчины кричат: «Давай, чувак!», и «Поднажми!», и «Да что с тобой такое!»

На седьмом фрейме Челси сбивает все кегли двумя бросками, и мужчины считают, что это уже достаточный повод над ней пошутить. Но я по сравнению с ней просто жалок. Давно не практиковался. Не то чтобы когда-то я был профи в боулинге, но, когда занимался хоккеем, у меня наверняка и это получалось лучше. А сейчас у меня всего два раза получилось сбить все кегли, да и то не с одного броска.

Все мужчины в заведении рассчитывают на меня. Я сбиваю одну жалкую кеглю, а следующий бросок вообще отправляю в «молоко».

Видимо, совсем позабыл, каково это – оправдывать ожидания.

– Я бы даже посочувствовала тебе, если бы ты так очаровательно не поджимал губки, – мурлычет Челси мне в ухо.

И я впервые ощущаю, что и правда поджал губы. К собственному удивлению, я начинаю смеяться. Затем шут во мне уступает место борцу, и я говорю:

– Ну уж нет. Я не сдамся, а то твои подколы никогда не закончатся.

В последнем фрейме Челси опять забивает страйк и выигрывает два дополнительных броска.

– Хочешь, поделюсь? – поддразнивает меня она. – Может, хоть счет подтянешь.

Я умываю руки:

– Давай, продолжай. Разбуди меня, когда закончишь.

Спэр.

Шаги ее приближаются к моей скамейке. Она берет меня за вымытую руку и шепчет:

– Хочешь взять реванш?

– Ты шутишь? – Я картинно отряхиваю ладони. – Поражение. Полное и безоговорочное, – объявляю я. Мужчины понуро уходят от нашей дорожки, а женщины торжествующе дают друг другу «пять». – Ты ведь раньше играла профессионально, а? – Я развязываю шнурки ботинок.

Она пожимает плечами:

– Нет, просто много.

– Много, – повторяю я.

– Три года провела в лиге, – она хлопает меня по колену. – Не расстраивайся.

Я фыркаю:

– Ага, не расстраивайся! – Изо всех сил стараясь выглядеть рассерженным, я все же ощущаю, как в груди разливается нечто давно забытое. Чувство… свободы. – Слушай… – Я пихаю ее в бок локтем. – Серьезно. У тебя все хорошо?

– Все хорошо? – переспрашивает она, стягивая левую туфлю и кидая ее в кучу обуви.

– Ну, с бедром. Не болит же?

Она замирает, протянув руку к моей кроссовке.

– Я забыла о нем. Совершенно забыла. Как только мы начали играть.

Ее смех волнами разливается вокруг.

Я веду грузовик по полю, к устью ручья. До «Заводи» остается пара километров. Садится солнце. В груди у меня горит волнение, как в первый раз, когда я полетел на дельтаплане. Дельтаплан. Тупое сравнение. Это совсем непохоже на дельтаплан.

Я заглушаю двигатель, выбираюсь из грузовика и протягиваю руку назад, не оборачиваясь. Чувствую теплое прикосновение кожи Челси к своей. Такой простой жест – и такой знакомый! Словно мы последние десять лет только и делали, что ходили, взявшись за руки. Эта простота кажется мне такой внезапной и… восхитительной.

– Спасибо за боулинг, – говорю я. Волнение все еще бурлит во мне, хотя игра закончилась почти час назад. – С ума сойти. Я не чувствовал себя так… так… – Я сам чувствую, как счастье лучится у меня из глаз.

– Ага, я так и думала, – говорит она, отвечая на мое рукопожатие.

Мне это не снится? Жизнь снова становится полной радости и смысла? Неужели мне дали второй шанс?

Когда мы доходим до устья, я крепче сжимаю руку Челси и во весь дух несусь к озеру, втаскивая ее за собой в воду. Воздух еще не остыл от дневного жара, и вода обволакивает нас мягкой свежестью. Ноги, бедра, животы… Еще пара шагов – и мы стоим в воде по шею. Челси ныряет с головой.

– Дальше не иди, – предупреждаю я, когда она снова появляется над поверхностью. – Тут рядом обрыв. Ты же не хочешь зайти слишком глубоко.

– Может, я больше не хочу быть в безопасности, – отвечает она, глядя мне прямо в глаза.

– Иди сюда, – говорю я. – Надо же выполнять обещания. А я точно знаю, какую мокрую рыбу я хочу поцеловать.

Тупая шутка, но Челси все равно хихикает и подплывает ко мне. Она обвивает мне талию ногами и обнимает меня за шею. Наши рты соприкасаются; с ее волос на наши лица стекает вода. Я забираюсь пальцами ей под мокрую футболку и чувствую прохладное прикосновение кожи. Поцелуй становится глубже, чем Озеро в лесу. Без ведома мозга, мои руки поднимают край ее футболки. Челси дрожит, когда я снимаю ей футболку через голову. Она помогает мне, и прохладная вода оставляет дорожку из гусиной кожи у нее на груди. До чего же мне хочется пройти по этой дорожке губами.

Она стягивает лифчик; футболка качается на воде, а я жадно пожираю глазами линии ее обнаженной груди. Мы снова целуемся, и я глажу ее, нежно сжимаю пальцами соски, вытягивая из нее сладкий стон. Ее голос дрожит у меня на губах.

Не знаю, насколько это все непривычно для Челси – как далеко она заходила раньше, – но я уже так давно не делал ничего подобного, что будто бы начинаю сна чала.

Я слегка отстраняюсь. Запустив руки в воду, я тяну ее за пояс шорт. От воды ткань кажется жесткой, но у меня получается расстегнуть верхнюю пуговицу и справиться с молнией. Я хочу касаться ее, касаться везде.

– Клинт! – зовет чей-то голос сквозь наползающую темноту. – Я заметил твой грузовик на берегу. Клинт!

Челси, разбрызгивая вокруг воду, лихорадочно ищет лифчик и футболку. Они успели завязаться узлом. Челси прячется у меня за спиной, пытаясь натянуть одежду обратно.

– Хм… Ну это… привет, Джордж, – обращаюсь я к дюжей фигуре на берегу. Узнал его по голосу. – Собираешься порыбачить перед сном?

– А то, – отвечает старый папин приятель. – Ты тоже?

– Да нет, просто решил остудиться. Последние пару дней на лодке было как-то очень жарко.

– Да уж, солнце жарит вовсю.

– Угу. Прости, что зашел на твою территорию – просто хотелось убежать подальше от туристов. Надоедают за день, – вру я. Общество одной туристки мне совсем не надоедает.

– Да не извиняйся. Ты же знаешь, что я в любое время тебе рад…

Джордж продолжает болтать, а я поворачиваю голову и шепчу:

– Ты оделась?

– Да-а, – шепотом отвечает Челси.

– Пойду-ка я домой, а то устал уже. А тебе порыбачить хорошо. – Я медленно шагаю из воды, и Челси следует прямо за мной.

Промокшие насквозь, мы бежим к грузовику; Челси скрестила на груди руки.

– Пока, Джордж, – машу я через плечо.

– Э-э… ага, да, вам с твоей… это… подружкой необязательно убегать.

Он шокирован. Он в таком шоке, словно его ударило молнией. Шокирован, увидев за моей спиной девичий силуэт. Клинт Морган… Не так потерян для женского общества, как нам казалось.

– Поймай и за меня одну, договорились? – кричу я. Мы спешим вдоль ручья.

– Ладненько. Ага. Пока, – говорит он.

Мы прыгаем в машину. Двигатель кашляет, а Челси бормочет «черт, черт, черт».

Но я начинаю безудержно хохотать и никак не могу остановиться.

– Клинт! – вопит она. – А что, если он расскажет?! Моим родителям или еще кому.

– Он тебя не узнал. Поверь мне. Уже темнеет. Ты-то его лицо разглядела?

Она затихает. Видимо, согласна со мной.

– Но все равно не смешно, – одергивает она меня. – Перестань!

Ее крик напоминает мне, что я все еще смеюсь.

Но смех все равно рвется из меня наружу.

– Необязательно быть такой серьезной, – напоминаю я ей, схватив ее руку и целуя костяшки пальцев.

Грузовик неторопливо направляется обратно к курорту, а я думаю о том, что ни разу в жизни не чувствовал такой легкости.

Даже в компании девочки с черными косами.