Брэндон – наш финиширующий спортсмен. Последний бегун, который умеет припустить, как никто другой. Вслух мы этого не обсуждали, но спланировали поездку так, чтобы Брэндон вел машину последним.

Это было изматывающее путешествие. Целый день на шоссе, которое петляет через три штата… тут и самый просторный минивэн покажется карцером. Мы знаем, что Брэндон тоже сыт по горло. Мы так и думали. Он понукает наш «Форд-Эксплорер», практически поднимая его на задние колеса, и сворачивает с федерального шоссе. Машина подпрыгивет на щебенке, как резиновый мяч.

– Брэндон! – одергивает его мама с заднего сиденья, хватаясь за подголовник кресла.

– Все под контролем, мам, – стонет Брэндон.

– Ты пропустишь поворот на курорт, – предупреждает она.

Однако Брэндон уже тянется к радиоприемнику и увеличивает громкость. Музыка обостряет его чувства, позволяет ему сфокусироваться и забыть обо всем, кроме дороги, которую облизывает свет фар. Он подгоняет машину двигаться еще быстрее.

Я через плечо вижу, как папа смотрит в оконное стекло; лицо его совершенно спокойно. Он доверяет Брэндону. Доверяет безоговорочно. Однако у мамы вид такой, словно она готова перелезть на переднее сиденье и схватиться за ручник. Я отворачиваюсь от заднего сиденья и, взглянув в лобовое стекло, в панике взмахиваю руками; ногти впиваются в приборную доску, словно колышки палатки в землю.

– Брэнд? Дерево!

Брэндон резко поворачивает руль, и наши вещи скользят по багажнику. С глухим стуком рушится гора спортивных сумок. Брэндон нажимает на кнопку громкости.

– Что это было? – спрашивает он с внезапным волнением в голосе. – С «Анни» же все в порядке?

– «Анни»? – переспрашиваю я. – Она что, едет с нами? Анни. Это имя Брэндон со стоном повторял весь месяц, свернувшись комочком на кровати. «Анни», в тоске бормотал он часами, развалившись в пижаме на диване. «Анни», писал он в блокноте, сидя за кухонным столом, – и это вместо того, чтобы делать уроки. «Анни». Будто это была девушка, которая бросила его, а не бас-гитара фирмы «Фендер». У нее сломалась кобылка, и ее отвезли в ремонт. Аааааа-нннн-иииии, ныл он, невзирая на то, что ее пообещали вернуть через два дня, не больше.

– А что ты собираешься делать с бас-гитарой, которую не сможешь подключить к сети? – Спрашиваю я.

– «Маршалла» я тоже везу, – отвечает он.

– «Маршалла»?! – повторяю я. – Этот фигов усилитель, который весит больше, чем все гантели в спортзале?

– А что? – хмурится Брэндон. Лунный свет сияет на его брекетах.

– А то, что ты не можешь потерпеть три недели и не разрушать наши барабанные перепонки?

– Ох, Челс, да не докапывайся ты до него, – говорит мама, поворачиваясь всем своим крошечным жилистым тельцем и осматривая рухнувшие груды багажа. – А то мне теперь самой неловко за кухонные причиндалы.

– Ты… Ты везешь с собой комбайн? И формочки для кексов? – спрашиваю я.

– Ну, надо же поработать над рецептами, – жизнерадостно отвечает она. – Если забросить их на время, то я точно опоздаю с книгой.

– Да, книга, – бормочу я. Ежегодная коллекция рецептов «Белого сахара». Простая скрепленная спиралью книжечка с новыми идеями для праздничной выпечки от мамы. Мы печатаем такие каждую осень и складываем стопкой у кассы под Хэллоуин. Обычно все экземпляры расходятся уже к Дню благодарения.

– А в чем тогда вообще смысл ехать в отпуск? – злюсь я. – Могли бы и дома своими делами заниматься.

– Ну-ну, – говорит мама. Голос ее звучит приглушенно: она погружается в багажник и, лихорадочно и неловко размахивая руками, расстегивает сумки: проверяет содержимое. Она мечется по машине, точно колибри, случайно залетевшая в гараж.

Только случайно тут оказалась не она, а я. Я даже завидую Царапке, который остался дома с нашей соседкой миссис Уильямс. Теперь она балует его тунцом, и он сладко посапывает в тепле у нее на коленях.

Да уж, вот тебе и подарок на выпускной. Сиди и смотри, как все занимаются любимыми делами. Так себе радость, если кому интересно мое мнение. Мне надо на кого-то наорать (хотя бы по эсэмэс), и я достаю из шорт телефон. Однако сеть тут не ловит, и так продолжается целый час. (Ненавижу свой примитивный мобильный, но не в моем положении жаловаться, что мама не захотела потратить на новый кучу денег. Если посчитать, какой суммы я лишила семью в этом году, то я должна радоваться, что меня не оставили с сигнальным костром в качестве средства связи.) Я провожу пальцем по бесполезным кнопкам и внезапно понимаю: в этом отпуске у меня не будет даже Гейба. Мне хочется вцепиться себе в волосы.

– Почти приехали, – говорит мама, откидываясь наконец обратно в кресле. – Ну и поездочка…

– До сих пор не пойму, почему нельзя было добраться по морю, – говорит Брэндон, глядя в зеркало заднего вида.

– Нам еще за колледж платить, – ворчит папа. – И за врачей.

Я чувствую, как внутри у меня все сжимается.

Наконец наш «форд» подъезжает на парковку, разбрызгивая вокруг себя белый гравий. Брэндон давит на тормоз, и мы резко останавливаемся прямо перед главным зданием. Невероятных размеров вывеска: зеленая рыба с открытым ртом в центре, а под ней – надпись, возглашающая, что мы официально прибыли на рыболовный курорт «Озеро в лесу». Брэндон ставит коробку передач в нейтральное положение и выдергивает ключи из зажигания. Наконец-то больше не слышно этих ужасных «Iron Man».

– Думаю, с такой помпой тут еще никто не появлялся, – бормочу я.

Брэндон выпрыгивает из водительского кресла и бежит к багажнику: проверять свою бас-гитару.

– Брэндон, приятель, нам еще пригодится эта машина, когда мы вернемся, – мягко говорит папа. – Мы в ней развозим товары из кондитерской, помнишь?

Устав от дороги и от переживаний за «Анни», Брэндон не способен адекватно воспринимать критику. Он тут же орет:

– Вы вообще хотели добраться сюда до ночи, а?

Мама поддакивает ему со своим вечным «Мы просто устали и проголодались».

Я толкаю дверь и выхожу наружу. Логотип «Белый сахар» сияет в лунном свете жирными белыми буквами; я закрываю дверь, и он скрывается в ночной тьме.

А я просто стою, впитывая в себя все это: густо-синее полночное небо, остроконечные черные силуэты сосен, белый круг луны. Чем дольше я смотрю, тем больше деревья похожи на черное кружево, а луна – на опаловый кулон. Когда дует ветерок, кружево колышется, словно небесная дама танцует под едва слышные йодли гагар.

А где-то там, еще дальше, по ту сторону тьмы, плещутся волны. Прибоя тут быть не может… наверное, течение набегает на камни? Тшшш, убаюкивает нас этот стремительный пульс. Тишшшше…

Я закрываю глаза и слушаю. Я больше не думаю о песочных часах, в которые превратился баскетбол; о пирамиде песка, растущей на дне. Впервые за много месяцев в моей голове совершенно пусто. Я чувствую себя… спокойной. Надо же.

– Челс! – вопит Брэндон. – Пошли, пока ты корни тут не пустила.

Они с мамой стоят у входа и смотрят на меня. Я переступаю через порог, и тут мой телефон подает сигнал. Я вздрагиваю и запускаю руку в карман; экран освещает ночную тьму бледно-зеленым, как незрелый помидор, сиянием.

Эсэмэска от Гейба: уже скучаю.

Мои внутренности превращаются в текучую карамель. Безумно скучаю, тут же отвечаю я ему. А вдруг стоит мне сделать шаг, и телефон перестанет ловить?

Не успеваю я отправить эсэмэску, как Гейб уже пишет дальше: 23 дня до карлайла. Мне становится чуточку страшно. Как в школе, когда мне впервые пришлось выступить с речью.

Это нормально, пытаюсь я сказать себе. Все девушки переживают перед потерей девственности.

«Хватит все драматизировать, Кейс», – ругаюсь я про себя.

Я захожу внутрь и вижу на стене таксофон. Хотя бы одна прочная нить, связывающая меня с цивилизацией, думаю я про себя и иду дальше вглубь. Мама, папа и Брэндон окружили стойку регистрации.

Выходит мужчина, который явно хочет произвести впечатление завзятого походника: жилет цвета хаки, шляпа, обвешанная блеснами.

– А вот и Эрл, владелец рыболовного курорта «Озеро в лесу». Добро пожаловать!

Папа пожимает ему руку, представляясь: «Кейс».

Глаза Эрла загораются:

– Кейс! – повторяет он. – Челси Кейс.

У меня кружится голова. Голос тщеславия шепчет мне, а вдруг Эрл в курсе моего баскетбольного прошлого. Вдруг слава обо мне разнеслась даже сюда? Возможно, думаю я даже, возможно, он помнит USA WEEKEND.

– Тебе повезло. Клинт еще здесь, – провозглашает Эрл, выбегая из-за стойки в тускло освещенный обеденный зал, уставленный пасторальной мебелью из гнутой древесины.

Клинт? Я щурюсь на свет свечей. Дело, значит, не в баскетболе. Мое великое прошлое не удостаивается упоминания даже в примечаниях. Реальность так жестока.

– А вот и он, – говорит Эрл.

Вот этот, которого он волочит в лобби? Боже правый.

Ладно, дело вот в чем. Я не из тех девушек, которые зачитываются любовными романами. Я не люблю хихикать. И флиртовать не люблю. Я не исписывала тетради именами мальчиков – даже Гейба. Я не накручиваю локоны на пальчик, не хлопаю ресницами. Да, Гейб умеет превратить мои внутренности в расплавленную карамель, но даже у него это стало получаться не сразу. В общем, я не из таких девушек, у которых хоть раз в жизни что-то там затрепетало от вида мужчины.

Но этот! Волосы черные и блестящие, как вороново крыло. Обцелованная солнцем кожа. Тело – воплощенная сила. Широкая грудь, изгибы бицепсов под короткими рукавами футболки, узкие бедра… Он улыбается мне, и я отшатываюсь. Не от него; от того, как мое тело реагирует на него.

Что с тобой не так, спрашиваю я себя и тут же начинаю придумывать оправдания: Все на свете обращают внимание на противоположный пол, даже если у них уже есть пара. Такова человеческая природа.

У меня подводит живот, когда я замечаю вышитый логотип «Озеро в лесу», вышитый над карманом его футболки. Но я успокаиваю себя: наверняка просто помогает таскать чемоданы. Потом наши пути разойдутся, и мы больше не увидимся. И слава Богу.

– Рад знакомству, Челси.

Голос у него восхитительно низкий и густой, как начинка шоколадных трюфелей. Он улыбается мне, словно… словно это только начало знакомства. Будто только что дали сигнал и впереди все четыре четверти игры.

– Клинт поработает с тобой в эти каникулы, – говорит папа.

– Что ты имеешь в виду под «поработает»?

– Он проводит тренинги здесь на курорте. Я вчера договорился насчет тебя. Будешь заниматься индивидуально.

Я чувствую, как под моей грудной клеткой разливается что-то теплое. Как только я начинаю подозревать, что это надежда – на то, что папа задумался о том, чего я хочу; приготовил мне приятный сюрприз, как бывало раньше, когда мы дружили… еще до травмы… – он говорит: Мы кучу денег угрохали на этот подарок. Не хотелось, чтобы ты провела все каникулы, сидя на крыльце коттеджа.

Будто обычно я только и делаю, что упускаю возможности. Будто мне постоянно везет, и я недостаточно внимательна, недостаточно аккуратна, чтобы защитить то хорошее, что попадает мне в руки. Разве я хоть раз упустила пас в игре? Тепло надежды разгорается в огонь ярости.

Эрл бренчит ключами, и папа берет их у него из рук.

– Коттедж четыре, – бормочет он, глядя на брелок.

Ясно, понятно, я во всем виновата. Я упустила свою возможность. Я угробила свои шансы на стипендию в колледже. Очевидно, что папа никогда меня за это не простит. В эту секунду мое бедро превращается в открытую рану, куда он опрокинул целую солонку.

Клинт улыбается мне:

– Я бы ни за что не догадался, что у тебя была травма. Да уж. Похоже, этот чувак совершенно ни в чем не разбирается.