Лида, Варя и Света. Три имени. Три девушки из прошлого, чью историю я пытаюсь понять. Занятия окончились, и я шла в библиотеку, надеясь попросить архивные данные за 1968 год. Мысль, которая посетила мою голову, должна была иметь подтверждение, иначе она казалась чересчур безумной.

Сегодня пятница, поэтому многие слиняли домой сразу после пар. Видеть институт почти пустым в четыре часа казалось непривычно. В библиотеке тоже не удалось увидеть толпу студентов. Какая-то девушка играла в телефон на задней парте и явно не собиралась ничего читать. Я приблизилась к столу библиотекарши и поздоровалась.

— Мне нужны данные о студентах, поступивших сюда в 1930 году, — сказала я, дружелюбно улыбаясь. — Нам задали делать генеалогическое древо, а моя бабушка училась здесь, хочу узнать о ней что-то.

— Я вам открою доступ к этому архиву на компьютере, — ответила женщина. — Только система может зависать, так что наберитесь терпения.

Я улыбнулась еще раз и заняла один из компьютеров за последней партой. Компы были довольно старенькими и загружались очень долго. Но вот засветился рабочий стол, и я полезла в документы. Теперь тут появилась папка с названием «1968». Открыв ее, я была приятно удивлена. Множество папочек, и каждая имеет свое название. «Достижения в межвузовских олимпиадах», «Торжественные церемонии», «Список выбывших и прибывших студентов». Видно, кто-то в серьез занимался этой картотекой. Я открыла папку «Пофамильный список зачисленных студентов» и принялась листать его. Всего в тот год поступило 89 человек. Из них я искала только имя Варвары и Лидии. Сразу я нашла трех Варвар: Ломакина, Карева, Пруткова. Список спускался ниже. И вот пошел перечень всех Лидий. Среди них, конечно же, обнаружилась Лидия Карева. Сомнений больше не было.

Лида и Варя Каревы, две сестры, две близняшки с фотографии из альбома бабушки. Ее лучшие подруги… Пока я размышляла над этим, девушка с телефоном встала и направилась к выходу. В дверях она столкнулась с кем-то, кто стремительно пытался войти в библиотеку. Пискнув извинение, девушка ускользнула, а я увидела, как внутрь вошел Юрий Витальевич и, громыхая своей тростью, направился ко мне. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Кристина! Что вы делаете?! — тихо и разгневано спросил он, когда оказался достаточно близко.

— В данный момент? — я в самом деле не поняла его. В добавок ко всему, мое спокойное, чуть улыбающееся лицо разозлило Афанасьева.

— Прекратите! — воскликнул профессор. — Когда вы, наконец, поймете? Вам не стоит лезть в эту историю! Что вы делали в лечебнице сегодня утром? Зачем встречались с Остаповой?

— Остаповой? — переспросила я. — Или, правильней, Варей? А, может, Лидой? Их же не отличить, насколько мне известно.

Моя осведомленность не слишком поразила профессора.

— Кто бы ни была та женщина, вас не должно это интересовать, — отрезал Афанасьев. — Перестаньте искать себе неприятности!

— Или что вы сделаете? — поинтересовалась я. — Тоже запрете меня в психушке, как ее?

— Довольно городить чушь! — старый друг бабушки был зол. — Пойми, ничего из этого тебя не касается! Забудь обо всем и больше не смей туда возвращаться!

— Тогда прекратите врать и скажите хоть раз правду, — произнесла я. — Почему вы так поступили с ней? Она убила своего сына?

— Нет, — покачал головой Афанасьев. — Ее сын давно вырос. Она не преступница.

— Тогда почему вы и моя бабушка бросили ее? — не понимала я. — Она же была вашей подругой!

— Да что ты знаешь об этом? — скривился профессор.

— Многое, — выпалила я. — Кормышов рассказал мне, какими друзьями вы были.

Афанасьев махнул рукой и устало опустился на стул.

— Кормышов, — пробормотал он.

— Только не надо говорить, что он пьяница и кретин, — бросила я.

— Он же видел только часть истории, — пробормотал Юрий Афанасьевич. — Мы не могли по-другому… Ты не смеешь нас судить, девчонка.

В этот момент лампочки под потолком, освещающие темноватый читальный зал, замигали и выключились. Компьютер сразу же погас, и нас окутал сумрак, который обычно собирается под крышами старых домов.

— Питание вырубилось, — пробормотала библиотекарша. — Пойду гляну, в чем там дело…

И она вышла из зала.

— Я и не собираюсь, — призналась я. — Просто скажите, как все случилось. Где сын Вари? Где Лида? Или…

Тут еще одна догадка, более страшная и бесчеловечная, явилась в мои мысли. В первую секунду я отбросила ее, но тут же поймала и принялась рассматривать, точно нищий найденную монету. Я вспомнила письмо, найденное у бабушки, и эту подпись. «Твоя Л». Твоя Л!

— Они же на одно лицо! — воскликнула я, не в силах сдержать эмоций. — Вот зачем поменяли документы! Лидия стала Варей! О Господи!.. Зачем?!

— Ради мальчика, — признался Афанасьев, и в его голосе прозвучала неизбывная тоска. — Кормышов так и не узнал, что случилось в ту роковую ночь в подсобке… Варин муж как-то дал старому сторожу номер больницы, куда он мог бы позвонить в случае чего. Как врач, он понимал, что приступы жены повторятся, и лучше бы ему знать о них первому. Когда Варя снова пропала, мы с Лидой и Светой сразу же поняли, где нужно искать. Едва мы пришли в институт, представление началось. Варя тогда заперлась в подсобке, и сторож пытался выломать дверь. Я снес ее одним ударом, и знаешь, что мы увидели там? Она держала в руке нож и чертила им что-то на руке малыша!

— Те символы на манекене! — с ужасом вспомнила я, и профессор латыни кивнул.

— Мозг человека очень тонкая и неизведанная материя, — проговорил Афанасьев. — Стоит одному механизму отказать, как перед тобой уже другой человек. Тогда Варя и в самом деле собиралась убить ребенка. Она кричала, что он дьявольское отродье, и ему не место в этом мире. Мы так никогда и не узнаем, что творилось в ее голове. В тот момент, увидев ее с ножом в руке, я думал только о ребенке. Не помню, как, но я бросился на нее. Она страшно кричала и лишь чудом не ранила меня. Сторож схватил ее, я отдал ребенка Свете, а сам пытался помочь сторожу. Сила, которая проснулась тогда в этой хрупкой девочке, была невероятной. До сих пор мурашки по коже от той сцены. Помню лицо Лиды, перепуганное и белое, точно снег… Было ясно, что оставлять ребенка с матерью больше нельзя. Вместе с тем, оставлять его на попечение отцу тоже неразумно. А репутация? Что скажут люди, узнав о его жене, пытавшейся убить сына? Ты не знаешь, какое это было время, Кристина. Время, когда ничего нельзя было сделать. А потом настало время, когда ничего нельзя было сказать. Мы не могли допустить, чтобы эта история вышла за пределы подсобки. Старый сторож унес ее с собой в могилу, а мы — похоронили в глубинах души. Когда мы рассказали мужу Вари о том, что Лида должна взять документы Вари и стать матерью для мальчика, он даже не возражал. Вряд ли он понимал, на что идет. Он был подавлен, а времени не было. На следующий день он пошел к главному врачу и сказал, что сестра его жены, Лидия, повредилась рассудком, и он хотел бы обеспечить ей должное лечение, но это никак не должно быть связано с его семьей. Главный врач услышал его. В тот же день Варя, которая уже для всех была Лидой, стала Остаповой Елизаветой Петровной, пациенткой психиатрической клиники. Через несколько дней эта семья уехала в Москву, и мы больше никогда их не видели. Мы решили, что так будет лучше для всех, — никто не хотел вспоминать прошлое. Тогдашний директор института частично знал обо всем, но вопросов не задавал. Официальная версия его устраивала, — Лида в лечебнице, а Варя уезжает с мужем. С тех пор Лидия Карева исчезла для всех. Осталась только Варя, замужняя женщина, мать.

Это было невероятно. Наконец-то все обрывки сведений соединились в одну историю, прозрачную и гладкую, точно лед Байкала. Но и пугающую тоже. Я снова представила ее, одинокую женщину в комнате пансионата. В комнате с видом на звезды.

— И вы ни разу не навестили ее за все эти годы? — едва слышно спросила я.

— Хотел, — признался Юрий Витальевич. — Хотел, но так и не смог. Не смог…

— Она родила еще одного ребенка, — сообщила я. — Сына.

— Откуда ты знаешь? — удивился профессор. Он явно не ведал ничего о жизни Вари после ее заключения в лечебнице. Я вкратце пересказала болтовню медсестры, и Афанасьев пожал плечами.

— Да, это могло быть правдой, — проговорил он. — Жаль, тот другой ребенок не принес ей исцеления…

Компьютер стал издавать пикающие сигналы. Я подумала, что библиотекарше удалось что-то сделать, чтобы вернуть освещение, но лампы над нами так и не зажглись. А экран вдруг замигал, по нему прошлись серо-черные помехи, и я увидела возникшее изображение. Я не сразу поняла, что это. Фото. Фото читального зала. Судя по расположению предметов, фотограф стоял в дверях. За одним из компьютеров сидела девушка, и через долю секунды с ужасом пришло осознание, — это я в данный момент. Передо мной, в том месте, где сидел Юрий Витальевич, была какая-то фигура. В моей груди возникло давящее, тревожное чувство, быстро растекающееся по всему телу. Очевидно, что фото сделано прямо сейчас, но мой взгляд, брошенный на дверь, не увидел там даже намека чьей-то тени. Похоже, мои глаза были полны ужаса, и Юрий Витальевич заметил это даже в полумраке. Не задавая лишних вопросов, он вскочил так быстро, как только мог и заглянул в монитор.

— Профессор, там должны быть вы, — прошептала я. Но на фото изображен молодой парень. Афанасьев молчал. Я подняла взгляд на него и увидела его прикрытые, истонченные старостью веки.

— Там и есть я, — заявил Юрий Витальевич. — Только мне здесь примерно столько же, сколько и тебе сейчас.

Старик опустился на стул. На его лице не было испуга, только смирение. Через секунду экран компьютера потух, и мы остались в сумраке. Словно не живые люди, а два манекена в большом зале. Через несколько минут вспыхнул свет, и компьютер снова загудел. Вошла библиотекарша, что-то бормоча себе под нос, и я в шутку спросила себя, а не она ли сделала фото.

— Как вы думаете, что это значит? — поинтересовалась я, наклонившись к профессору, словно боясь, что мои слова разлетятся по этому залу так же, как и желтоватый электрический свет.

— Что кто-то следит за нами, — проговорил Афанасьев. — А еще неплохо пользуется компьютером.

Я кивнула. Кто-то сфотографировал нас, а потом прислал фото на выключенный компьютер. Выключенный!

— Может, кто-то еще узнал об этой истории с Варей и хочет теперь шантажировать вас? — предположила я. Ведь то, что Юрий Витальевич здесь примерно в том же возрасте, в каком он был во время вышеупомянутых событий, явно не случайность. К тому же, теперь он большой человек, известный профессор. Что будет, если общественность узнает его причастность к такому делу? Кто-то вполне мог воспользоваться этим, чтобы стать чуть богаче.

— Увидим, — пробормотал профессор. — А сейчас давай-ка уйдем отсюда.

* * *

После случившегося в библиотеке я с особым волнением шла в лавку. В пальцах поселилась навязчивая дрожь, вечно приходящая вместе с нервами и плохими мыслями. Я не знала, удалось ли Освальду Павловичу договорится с инспекторами, поэтому уже готовилась увидеть «Саламандру» закрытой, а снаружи еще и оцепленной лентой для пущей показухи. Но лавка работала, из ее больших окон по-прежнему мягко струился свет, и я с облегчением вошла внутрь. Покупателей не было, и Освальд Павлович, услышав звон колокольчика, вышел в торговый зал.

— А, студент! — весело произнес он, и кожа вокруг его глаз сложилась в глубокие лучики. — Чего расскажешь?

— Здрасьте, Освальд Палыч! — отсалютовала я и вперила в него подозрительный взгляд. — Не заговаривайте мне зубы. Жду подробностей инспекции.

Посмеиваясь, Креза достал из-под прилавка какие-то бумаги и показал мне.

— Пожалуйста, получите и ознакомьтесь, — попросил он. Наискосок через весь лист стояла большая печать с надписью «Одобрено».

— Сработало? — обрадовалась я, не понимая ни слова в этих мудреных документах.

— А то! — самодовольно заявил Освальд Павлович. — Деньги решают все.

— Надеюсь, он отстанет от вашей лавки, — пробормотала я, понимая, что следующий проступок Креза не спустит своему сыну. Но было приятно, что хотя бы эту выходку он не принял близко к сердцу. Что ж, лавка продолжает работать в прежнем режиме. В смежной комнате послышалась какая-то возня, и я догадалась, что это Фортуна. Наверное, как всегда свернулась в кресле хозяина и столкнула с подлокотника оставленную книгу.

— Пришла, — кивнул Креза с улыбкой, тоже услышав активность в комнате. — Я тебе говорил, что мы собираемся на соревнования?

Освальд Павлович всегда рассказывал о своем питомце так, словно это его ребенок.

— И когда они? — осведомилась я.

— В субботу, — ответил Креза.

— Это же завтра, — сказала я. — А вы успеете подготовиться?

— Что нам готовиться! — засмеялся Освальд Павлович. — Мы в этих делах не первый год. Главное вовремя послать им документы. Я сегодня утром отправил с курьером, а днем они уже позвонили и сказали, что заявка принята на обработку.

Я улыбнулась. Похоже, Креза уже во всеоружии и готовится покорить завтрашнюю собачью арену.

— Возьмете меня с собой? — спросила я.

— Вот уж не думал, что субботний день ты собираешься потратить на собачьи бега, — хохотнул Освальд Павлович. — Неужели у юной особы нет более масштабных планов?

Я задумалась и поняла, что их и в самом деле нет. Если не удастся выйти куда-нибудь завтра, то я рискую выучить слишком много для первокурсницы, которой положено косячить и попасть хотя бы на одну пересдачу или отработку. Поэтому я уточнила время и место соревнований и принялась заниматься делами в лавке.

* * *

Когда я проснулась, первым делом достала из-под подушки мобильник и взглянула на время. Было десять утра. По привычке мне захотелось вскочить и с первой космической скоростью начать собираться в институт. Но через несколько мгновений мозг включился в работу и напомнил, что уже под вечер староста прислал информацию о том, что сегодня отменили занятия. Профессор Одинцов, читающий две лекции по анатомии, уехал на какой-то семинар, и нам дали выходной. Было прекрасно проснуться в это субботнее утро и знать, что впереди еще целый свободный день. Точнее, свободное утро, ведь к двум часам дня мне уже нужно быть на соревнованиях Фортуны.

За окном был пасмурный день. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, нещадно царапающих небо. Я благополучно бездельничала. Зайдя на свою страницу Вконтакте, я увидела, что Алина в сети, и спросила, не сожрал ли ее маньяк с белого завода. К счастью, больше он никак не проявлял себя и, хоть ситуация с брелком все еще казалась странной, Ракитина предпочитала забыть об этом. Мы поболтали еще какое-то время, а потом я услышала звонок телефона. Это была Настя.

— Кристин, привет, прикинь, Андрея грабанули! — воскликнула Лебедева. Как всегда, она не поздоровалась, не дала мне сказать и слова, а сразу перешла к сути дела. От ее слов, а точнее, от того, как именно она все это сказала, мне стало дико смешно, хотя повод для веселья был плохой.

— Чего? — я решила уточнить, правильно ли поняла подругу.

— Кто-то вломился к нему на квартиру и все там перелопатил! — продолжала Настя. — Приезжай, я уже тут.

— А удобно будет? — засомневалась я. — Туда вообще можно заходить?

— Конечно, полиция уже уехала, — сказала Лебедева.

— Кинь мне адрес в сообщении, — попросила я. — Сейчас соберусь и приеду.

До нужного места я добралась за пятнадцать минут. Андрей был приезжим и снимал еще с одним парнем двухкомнатную квартиру в северной части города. Я поднялась на второй этаж пешком и нажала кнопку звонка. Неожиданно для меня дверь открыл Максим. То, что он тоже здесь, Настя забыла сообщить, и я почувствовала себя неловко. Давыдов же никак не выдал своих эмоций, лишь едва заметно кивнул мне.

— Пришла Матвеева! — крикнул он вглубь квартиры. Похоже, это было вместо приветствия. В коридоре я столкнулась с соседом Андрея. Тот, как я потом узнала, подрабатывал кассиром в местном кинотеатре. Сажнев первым обнаружил разгром и позвонил ему. Теперь, когда полиция собрала показания и уехала, парень спешно одевался, чтобы вернуться на рабочее место.

В квартире царил полнейший беспорядок. Шкаф, стоящий в коридоре, был распахнут, и вся одежда валялась на полу. Андрей собирал ее и развешивал заново.

— Андрей, ты как? — спросила я, быстро сбросив куртку.

— Да нормально, — улыбнулся парень. — Ничего же не пропало.

— Это шутка? — не поняла я, становясь в дверях комнаты. Таким образом, я могла одновременно видеть Сажнева и Настю, которая убиралась в комнате.

— Ну мы проверили ценные вещи, — пояснил Андрей. — Вроде все на месте. Хотя у нас и взять-то особо нечего. Даже если что-то и пропало, то не жалко.

— А Настя сказала, у вас тут грабеж, — пробормотала я.

— Сразу я тоже так подумал, — пожал плечами Сажнев.

— Да и как покороче сказать, что тут случилось? — добавил Максим. — «Кристин, приезжай, Андрея ограбили, но ничего не взяли?»

— Недограбеж, псевдокража, — подкинул варианты Сажнев.

— Вы шпионских боевиков насмотрелись? — осадила их Лебедева. — Давайте поскорее с уборкой закончим.

И мы принялись за работу. В комнате, конечно, все было перевернуто. Книги, ручки, тетрадки, одежда и многое другое валялось на полу. Казалось, пытливый и не слишком аккуратный сыщик искал что-то, но так и не добился цели. Через час мы все убрали и заставили Сажнева пылесосить и мыть полы. Точнее, заставляла Настя. Мы с Максимом были рады, что это не нам поручили подобную миссию и благоразумно помалкивали.

— Я потом, вечером тогда, все уйдут, а то толпа, натопчете, мешаетесь, я один обязательно сделаю, — тараторил Сажнев, плавно утекая в коридор из-под пристального взгляда Лебедовой. Мы все засмеялись, и Настя согласилась отложить этот вопрос.

Я взяла с диванчика, на котором спал Андрей, подушку, и села в кресло, подложив ее под спину.

— Ого, — проговорила Настя. — Слушай, Андрей, кто бы мог подумать, что ты такой нарцисс?

— Нар… кто? — не понял Сажнев, о чем говорит Настя, как, впрочем, и мы. А моя подруга взяла что-то с дивана и стала рассматривать.

— Это вроде ты? — спросила Настя, и через секунду я уже вглядывалась в находку. Ею оказалась затертая фотография с изображением молодого парня. Видимо, она лежала под подушкой, и теперь, когда я умыкнула ее, Лебедева обнаружила фото.

— Офигеть! — воскликнул Сажнев и взял фото в руки.

— А что это одето на тебе? — Максим подошел к другу и заглянул через его плечо.

— Это мой отец, — сообщил Андрей.

— Вы так похожи, — я улыбнулась и стала внимательнее изучать черты лица молодого человека. Нос чуть другой формы, и более широко посаженные глаза, но в целом сходство просматривалось. Отец Андрея был одет в пиджак старомодного кроя и белую рубашку.

— Ребят, этой фотки тут не было! — сказал Сажнев. — Насть, ты ее вообще где взяла?

— Под подушкой лежала, — проговорила девушка. — Разве не ты ее туда положил?

— Ни разу не я, — заявил Андрей. — Откуда она вообще здесь?!

— Так, погоди, — произнес Максим и усмехнулся. — Ты не собираешься сказать, что тебе ее подкинули? Например, тот тип, который ворвался сюда и все перевернул?

Андрей задумался.

— Такая мысль еще не успела прийти мне в голову, — признался парень. — Но я правда не понимаю, что здесь делает фотка моего отца.

— Может, случайно прихватил, когда домой ездил, — предположила я. — Такое бывает, просто внимания не обратил.

— Но… под подушкой-то она как оказалась? — поинтересовался Андрей. — Опять я внимания не обратил?

— Ребят, мне это все не нравится, — сказала Настя и встала. — Может, проверим еще раз все вещи, вдруг тут еще что появилось?

Все переглянулись. Я почувствовала, как растет напряжение в этой комнате, и глубоко вздохнула.

— Так, мне надо выпить, — сказала я.

— У меня только медицинский спирт, — предупредил Андрей.

— Я вообще-то про чаек, — пояснила я.

— Идея в самый раз! — сказал Максим. — Пойдем набодяжим пуэрчика, если его не стащили.

— Ты пуэром разжился? — услышала я смеющийся голос Насти, пока мы с Максимом двинулись в сторону кухни. Что где лежит, я не знала, поэтому приняла на себя роль подмастерья, а Максим командовал парадом. Прикинув, насколько хорошо нас слышно в другой комнате, я негромко спросила Максима:

— Ну и откуда здесь фотка отца Андрея?

— Брось, Сажнев бармалей, — улыбнулся Максим. — Сам ее притащил и забыл. Он в тот раз свой рюкзак в универе оставил, уехал домой с пакетиком и только вечером спохватился.

Я засмеялась, представив эту ситуацию. Потом я рассказала Максиму все, что узнала вчера от Юрия Витальевича, и упомянула про странное происшествие в читальном зале. Это очень удивило Давыдова, особенно возникший снимок на выключенном компьютере.

— Боюсь, Афанасьев опять что-то недоговаривает, — проговорил Максим.

— Как думаешь, этот случай с компом может быть связан с фоткой, которую подкинули Андрею? — спросила я, на что Максим схватился за голову и засмеялся.

— Так, Кристин, — проговорил он. — Ничего Андрею не подкинули. Это бред. И это не может быть связано… с этим всем. Но то, что на вчерашней фотке появился молодой Афанасьев, точно что-то значит. Кто бы не сделал это, он нарочно загадал загадку.

— И все снова уходит в то время, когда Варя пыталась убить сына, — продолжила я. — Кто-то нарочно пытается возвратить нас в те дни. Вот только непонятно зачем.

— И самое главное — кто? — добавил Максим. — Кто вчера мог следить за вами в институте, знать, что вы будете в читальном зале, отрубить свет, сфоткать вас, а потом смонтировать снимок?

— Библиотекарша? — предположила я, и мы засмеялись. Было очевидно, что если мы будем и дальше ломать головы над произошедшим, то нервы сдадут.

— Завтра пойдем и завалим ее, — сказал Максим. — Из РПГ.

— Завтра воскресенье, — напомнила я, и план Давыдова был сокрушен. В этот момент из комнаты послышался звук падающих предметов и смех друзей.

— Что они там делают? — поинтересовался Максим и крикнул: — Мы все еще не ушли!

— Изыди, смерд! — ответил Андрей. — Твои подозрения оскорбительны для моей дамы!

Давыдов не стал продолжать перепалку и повернулся ко мне.

— Кстати, — сказал он. — Завтра у Олега Спирина день рожденья, хочешь пойти? Должно быть весело, и отвлечешься от своей драмы.

И я согласилась.

Впервые в жизни я ухитрилась все не испортить. Не задавала дурацких вопросов и не пыталась предугадать, что произойдет, если я пойду куда-то с Давыдовым. К слову, я понятия не имела, кто такой Олег Спирин, но это было уже неважно.

* * *

Собачьи состязания должны были начаться на большом стадионе города, который задолго до сегодняшнего дня принялись оборудовать. Сейчас, когда я вошла на его территорию, то увидела, что на арене по кругу расставлены самые разнообразные препятствия. Собак тут кружило разнообразное множество, от самых маленьких и смешных до матерых, напоминающих медведей или волков.

Я обернулась к регистраторскому столику и среди нескольких хозяев, стоящих там, увидела Освальда Павловича. Ему предстоял последний этап подготовки к соревнованиям, участие должно быть подтверждено, и тогда Фортуну допустят к арене. Я подошла к Крезе и молча остановилась рядом, заглянув за плечо. Он читал бумаги с правилами и беззвучно шевелил при этом губами.

— Столько правил, — выговорила я, и Креза, чересчур увлекшись ими, чуть ли не подпрыгнул от неожиданности.

— Что за четовщина!.. Ох, напугала! — воскликнул он. — Нельзя так подкрадываться.

— Почему это? — засмеялась я. Освальд Павлович выглядел очень забавно, когда злился.

— Я бы тебе сказал, почему, но ты еще маленькая, — пробормотал он и сделал вид, что снова уткнулся в правила. Но потом бросил это занятие и положительно не знал, куда деть руки.

— Да вы не волнуйтесь так, — сказала я. — А где Фортуна?

— На проверке в том ангаре, — Креза махнул рукой в сторону, туда, где стоял небольшой корпус, напоминающий гараж. — Так положено, сейчас запишусь и заберу ее.

Было видно, что разлуку с питомцем он переносит не очень хорошо. Но уже подходила очередь Крезы, поэтому я надеялась, что вскоре он успокоится. Девушка за столиком спросила имя Освальда Павловича и принялась искать его в списках. Я заметила выражение ее лица и поняла, что это не предвещает хороших новостей.

— Вы Освальд Павлович Креза? — переспросила девушка. Это был подготовительный вопрос перед неприятной беседой.

— Да, это я, Освальд Павлович Креза, — хозяин «Саламандры» тут же обеспокоился. — А в чем дело?

— К сожалению, при проверке ваших документов мы не нашли ветеринарного паспорта, — проговорила девушка. — Вы принесли его?

— Что значит принес? — удивился Креза. — Я отдавал его вместе с другими документами! Вы что уже найти ничего не можете?!

— Успокойтесь, я повторяю, паспорта нет, — продолжала девушка. — Если вы не предоставите его, вашу собаку снимут с мероприятия.

— Но как такое может быть?! — разозлился Креза. — Вы потеряли мой паспорт, так еще и не принимаете Фортуну?!

— Пожалуйста, успокойтесь, или я приму меры, — девушка начала оглядываться, пытаясь кого-то найти. Наверное, охранников или полицейских. Я пару минут назад уже заприметила нескольких людей в форме.

— Немедленно разгребите ваше барахло и найдите паспорт! — взревел Креза. — Это вам просто так с рук не сойдет…

Я с тревогой смотрела на происходящую перепалку. Освальд Павлович был не на шутку взбешен. Вид ругающегося старика снова напугал меня, но я должна была вмешаться, иначе хозяин «Саламандры» окажется в изоляторе для буйных.

— Освальд Палыч, не надо, — попросила я, вертясь где-то под его локтем. — Давайте все обдумаем.

— Да нечего тут обдумывать! — взвизгнул Креза. — Набрали остолопов, которые не могут найти документов! Назовите ваше имя, девушка, я пожалуюсь…

— Да перестаньте вы! — я схватила Крезу за плечо и стала уводить из очереди. На нас уже смотрели люди, а собаки, почуяв ссору, принялись чуть слышно рычать.

— Что ты делаешь? — ворчал Освальд Павлович, пока я вела его к скамьям зрителей. — Я должен найти паспорт!

— Вас сейчас удар хватит, если не прекратите злиться, — предупредила я. Освальд Павлович в самом деле побагровел. Ему даже пришлось расстегнуть воротник пальто и начать обмахиваться старомодным платком, на котором, похоже, даже были вышиты его инициалы.

— Ну куда они его подевали, скажи, а? — проскрипел Креза.

— Уверена, он найдется, — успокаивала я Крезу, присаживаясь рядом с ним. — Вы пока оставайтесь здесь, а я заберу Фортуну и приведу к вам. Заодно узнаю, можно ли как-то отыскать этот паспорт. Вы ведь… точно его приносили?

Креза перевал на меня бешенный взгляд.

— Ты что это, думаешь, я совсем уже в маразм впал?! — поинтересовался он. — Я приносил чертов паспорт! А олухи потеряли его! Я им покажу! Я подам на них в суд!

Я кивнула и, стараясь не смеяться, забрала у Крезы жетончик, по которому мне должны вернуть Фортуну. У ангара толпилось большое количество хозяев, но ребята у ворот работали довольно быстро. Я заняла очередь за разговорчивым мужчиной средних лет и, порой кивая на его философские фразы, бездумно бродила глазами по арене. И вдруг в толпе людей показалась фигура Бориса. Сперва я даже не поверила своим глазам, но это точно был он. Одетый как всегда дорого и в духе времени, он неспешно шел вдоль арены и окидывал барским взглядом собравшихся людей. Мне сразу все стало понятно. Сказав мужчине, чтобы придержал за мной место в очереди, я решительно направилась к Артемьеву. За несколько метров он заметил меня, и самодовольная усмешка на его лице стала еще более саркастичной.

— Ну и физиономия у вас, барышня! — прокомментировал он, глядя на мое лицо. — Право же, это неприлично. Улыбнитесь.

— У вас что, есть собака, и вы пришли на соревнования? Или как всегда заявились, чтобы все испортить своему отцу? — спросила я со злостью. Этот человек никак не мог остановиться и прекратить мешать Крезе.

— Будто у меня других дел нет, — равнодушно сказал Борис.

— Значит, это вы сделали? — у меня не было сомнений в причастности Бориса к исчезновению паспорта Фортуны.

— Кристина, — вкрадчиво произнес Борис. — Вы же Кристина, кажется? Вы не представляете, как утомительно быть первым злодеем в городе. Не успеешь прийти на собачьи бега, как тебя уже обвиняют в неизвестных злодеяниях.

— Вы украли ветеринарный паспорт Фортуны, — я не собралась играть по правила Артемьева и вступать в перепалку, из которой с таким соперником победителем мне явно не выйти.

— Поаккуратнее со словами, милочка, я ничего не крал, — попросил Борис. -

Вы пришли, чтобы сообщить мне только это?

Я покачала головой. Мне вдруг стало грустно смотреть на Бориса, на то, в кого он превратился. Бессердечный мужчина, который опустился до того, что мстит немощному, хоть и по-прежнему чертовски упрямому старику.

— Он не поджигал вашей кофейни, — негромко сказала я.

— И вы можете это доказать? — при этих словах бровь Артемьева надменно приподнялась.

— А вы можете доказать обратное?

— Мне это не нужно, — пожал плечами Борис, явно давая понять, что он уже все решил. Но мой гнев теперь утих, и я устыдилась той вспышки, которая охватила меня минуту назад. Злоба никогда не поможет что-то решить. Она лишь отравляет душу и сердце.

— В детстве вам пришлось нелегко с отцом, и я его не оправдываю, — проговорила я. — Но это давно в прошлом, и в глубине души он раскаивается за каждый раз, когда был неправ с вами. Он злился не на вас. Пора забыть ту историю и жить дальше!

Борис поправил волосы, которые лезли в глаза от набирающего силу ветра.

— Чего ради? — усмехнулся Артемьев. — Сейчас мне довольно весело.

— Фортуна много значит для Освальда Павловича, — проговорила я, стараясь не слушать равнодушный тон Бориса. Очередь постепенно продвигалась вперед, и взглядом я пыталась фиксировать свое место в ней.

— У вашего отца никого больше нет.

— Как и у меня в семнадцать лет, — добавил Борис, и сдержанная ярость хлынула сквозь эти слова. — Когда я оказался на улице, скитался по подвалам и работал как каторжный. Когда вместо института я закончил техникум и много лет был простым рабочим, прежде чем все-таки поймал удачу за хвост. И, хочу заметить, у меня не было хорошенькой студентки, которая бегала к моему дорогому папочке и просила его пожалеть меня. Зачем вы помогаете ему? Что он сделал для вас?

— А это обязательно? — поинтересовалась я. — Человеку не нужно что-то делать, чтобы получить дружбу. Иногда люди могут просто поговорить.

— Ну так знайте, что вам не удастся разжалобить меня своими разговорами, — отрезал Борис, и досада оглушила меня. Показалось, что я зря трачу время.

— Я знаю, потому что у вас нет сердца, и ничего нет, кроме комка злобы внутри, — кивнула я. — От того, что вы сделали сегодня, ничего не изменится. Мы просто заберем Фортуну, вернемся в лавку и посмеемся над этим. Но может вам уже надоело подстраивать гадости своему отцу? Может, пора уже сделать что-то хорошее и просто жить дальше?!

Артемьев смотрел на меня уже знакомым взглядом. Тем самым, который я видела у кофейни, и после которого он просто рассмеялся мне в лицо, поэтому я не могла ему верить. Он ничего не отвечал, но и не уходил. В другом конце арены первые выступающие уже готовили собак к полосе препятствий, и мне нужно было забирать Фортуну. Еще раз взглянув в непроницаемое лицо Артемьева, я пошла к ангару.

Когда поводок Фортуны оказался в моих руках, я поняла, что удержать ее будет непросто. Благо овчарка оказалась умной и шла рядом со мной, за что я была ей благодарна и гладила по загривку. Освальд Павлович сидел на прежнем месте, озабоченно вертя головой, точно намокший воробей.

— Ну, наконец-то, чего так долго! — принялся ворчать он, когда Фортуна бросилась к нему.

— Длинная очередь, — сказала я, стараясь не смотреть в глаза Крезе. Мне не хотелось говорить о том, что здесь его сын, который явно принял не последнее участие в пропаже ветеринарного паспорта.

— Будем уходить? — спросила я, и Освальд Павлович кивнул. Он с трудом поднялся, и мы медленно побрели к выходу. Глаза Крезы с тоской вглядывались в зеленое поле арены, и мне было жаль старика. Он так хотел посмотреть на победу Фортуны. Она ведь невероятно ловкая, наверняка завоевала бы еще одну медаль. Фортуна — последняя радость, оставшаяся у него, и вот они даже не попали в турнир.

— Теперь по новый этот паспорт делать, — проговорил Освальд Павлович.

— Ничего, в следующий раз зато точно покажете, как надо проходить полосу препятствий, — я пыталась произнести эту фразу бодро, но вышло по-идиотски. Навстречу нам шла девушка с регистрационного столика, и я понадеялась, что Освальд Павлович не взбесится, снова увидев ее. А она направлялась именно к нему.

— Посмотрите, это ваш паспорт? — спросила она, пихая в руки Крезе какой-то буклет. Освальд Павлович развернул его и пробежал по нему глазами.

— Разумеется, не мой! — заворчал он — Я что, похож на овчарку? Это паспорт Фортуны. Написано же здесь…

— Тогда все в порядке, — девушка не обращала внимания на слова Крезы, черкая что-то в своих списках. — Вы можете участвовать. Паспорт обронили наши сотрудники, так что извините за это. Удачи.

Забрав документ себе, девушка так же стремительно удалилась. Освальд Павлович, еще не веря в ее слова, посмотрел на меня. Наверное, он думал, что ему это привиделось, поэтому мне пришлось подтвердить подлинность этого события.

— Вот… остолопы! — выругался старик, но лицо его сияло в этот момент, и он принялся трепать Фортуну по загривку. — Потерять паспорт! Ну ты представляешь? Головы они свои там не потеряли?!

Креза был рад, словно маленький ребенок, и его морщинистое лицо сейчас преобразилось. У меня у самой словно груз свалился с плеч. Я выдохнула, понимая, что все хорошо, и хотя бы на несколько часов Освальд Павлович будет по-настоящему счастлив. А что же Борис? Выходит, он не причастен к пропаже паспорта, а я напрасно обвинила его. Вот ведь глупая!

Освальд Павлович шел чуть впереди меня, разговаривая с Фортуной. Он не видел Бориса, который сейчас выходил из ангара вместе с парнем в форме помощников на соревнованиях. Тот что-то сказал Борису, пожал ему руку и ушел. Артемьев тоже собирался уйти, но внезапно встретил мой взгляд. Значит, я все же не ошиблась, и он в самом деле подкупил работника, чтобы украсть паспорт. Но что-то произошло, и он передумал. Неужели мои слова и впрямь задели его? Сейчас Борис казался смущенным оттого, что я увидела его вместе с одним из рабочих. Словно Артемьеву было совестно за то, что он так расчувствовался и вернул паспорт. Свое раскаяние он принял за слабость. Похоже, в голове этого человека все искажено точно в кривом зеркале.

Было сложно поверить, что такой холодный, равнодушный человек услышал меня. Но сейчас его лицо казалось усталым, а взгляд потухшим и печальным. Борис едва заметно кивнул мне, словно подтверждая мои мысли. Словно обещая жить дальше.

Я отвернулась на мгновенье, чтобы не потерять из виду Освальда Павловича, а когда повернулась, спина Артемьева уже мелькал у выхода.

* * *

В лавку мы вернулись поздно вечером, уставшие, но веселые. Освальд Павлович нес в руке какой-то небольшой кубок, завоеванный Фортуной, и ликовал. Он бормотал, что это надо отметить, и у него есть что-то вкусненькое. Эти слова уже грели меня, и я отправилась ставить чайник. Без чая жизнь представлялась мне унылой и серой, поэтому нужно поскорее навести его, устроиться поудобнее в мягком кресле и слушать байки Крезы.

Вечер получился чудесным. Мы ели медовый пирог с орехами из пекарни и пили чай из красивых чашечек, которые Освальд Павлович специально достал откуда-то из шкафа.

— Хорошо, что эти черти все-таки нашли документы, — сказал Освальд Павлович, и я чуть не поперхнулась чаем. — А то бы мою Фортуну так и не выпустили.

Фортуна лежала у ног хозяина и следила за происходящим в комнате сквозь прищуренные глаза.

— Это точно, умеют они нервы потрепать, — кивнула я.

— Среди бела дня да потерять паспорт, — продолжал сокрушаться Креза. — Я уж было подумал, это опять проделки моего непутевого сынка.

Я перестала улыбаться и поставила кружку на стол. Слушать, как Креза хает сына, и молчать было невозможно.

— Освальд Палыч, вы должны узнать, — сказала я. Креза перестал гладить Фортуну и посмотрел на меня. Одна бровь его почти наползала на глаз, другая, наоборот, взмыла вверх.

— Ну, что еще? — подозрительно спросил он.

— Борис был сегодня на арене, я его видела.

— Так, значит, это его проделки, — пробормотал Креза, не слишком удивленный этим известием. Он отвернулся и прикрыл на несколько секунд глаза.

— Д, он в самом деле подговорил работника арены, чтобы украсть паспорт, — кивнула я. — Но потом он передумал. И вернул его. Понимаете?

Освальд Павлович некоторое время молчал.

— А что тут понимать? — спросил он, наконец. — Борис неплохо пошутил над стариком. Это как же он меня ненавидит, что никак не успокоится…

— Да нет же, Освальд Палыч! — сказала я. — Он вовсе вас не ненавидит! Я сказала ему, что соревнования важны для вас, и он вернул паспорт! Понимаете? Между вами еще могут быть нормальные отношения, просто один из вас должен сделать первый шаг.

— И это, конечно же, я? — нахмурился Креза.

— Как вы догадались? — не без иронии спросила я. — В детстве вы не смогли дать ему ту любовь, которую он заслуживал. Вы были в трауре, скорбели по жене и сыну, вы не виноваты в том, что так относились к Борису. Но пора признать это.

— Я давно это признал, — пробормотал Креза, потирая переносицу. — Если бы я мог повернуть время, все было бы по-другому. На то, как я относился к Борьке, я теперь смотрю словно другими глазами. Мне стыдно, Кристина. Мне безумно стыдно, и это жжет меня изнутри. Лучше я буду доживать свой век в этой лавке и знать, что мое одиночество — это наказание за все, что я когда-то сделал. Или не сделал. Он никогда не простит меня.

— Сначала вы сами должны простить себя, — мягко сказала я. — Потом будет легче.

Мы надолго замолчали. Я поняла, что Освальд Павлович не злится, а думает, поэтому продолжала жевать пирог. Это зрелище отвлекло Крезу от своих мыслей, и он стал посмеиваться. Наверное, я представлялась ему чавкающим хомяком, дорвавшимся до сладкого. Впрочем, мне до этого не была дела, я чувствовала всю прелесть жизни и пирога, поэтому хозяин лавки мог смеяться сколько угодно.

— Знаешь, что я сделаю? — спросил, наконец, Креза.

— Что же? — я заметно напряглась, ожидая заявления о том, что Креза намерен сделать какую-нибудь гадость Борису в ответ.

— Подружусь со своим внуком, — сказал Освальд Павлович, и мне посчастливилось облегченно выдохнуть. По крайней мере, Креза не настроен на военные действия, а значит, дело уже пошло на лад. Кто знает, может, именно внук и помирит этих двух?