Наступил октябрь. К африканскому берегу Средиземного моря потянулись косяки перелетных птиц. Длиннее и прохладнее стали ночи, а по утрам на землю и горы ложился густой осенний туман. Зачастили дожди.

Временно оставив свою основную базу Бахаралос, «чатос» с аэродромов Сагунто и Сабадель прикрывали районы Валенсии и Барселоны. Они отражали налеты фашистских тяжелых бомбардировщиков, действовавших с аэродромов островов Ивиса и Мальорка.

В один из дней Степанов, готовясь к вылету вместе с Добиашем и Короузом, уже намеревался сесть в кабину истребителя, когда к самолету подъехал «крейслер». Из машины вышли Серов и широкоплечий двухметровый гигант, одетый в защитного цвета тесноватый китель и грубые желтые ботинки.

— Диос мио! Мой бог! — воскликнул Энрике, обрадованный появлением старого знакомого.

— Наш новый пилот. Брат Божко Петровича, погибшего над Брунетским выступом, — представил прибывшего Анатолий Серов.

Вытянувшись по стойке «смирно», великан отрапортовал:

— Петрович! Югославия! Салут!

— Так вот, Женя, этого богатыря отдаю на твое попечение. За несколько дней введи его в строй. Парень огнем крещенный, — хлопнув Петровича по плечу, проговорил Серов.

— Есть! Вернусь — займусь им, — с удовольствием оглядывая нового летчика, ответил Степанов…

В свободное от боевых вылетов, время Степанов сталзаниматься с Петровичем. Хорошо понимая по-русски, югослав внимательно слушал наставления своего нового инструктора. Выяснилось, что в летной школе Лос-Алькасареса, где обучался Добре Петрович, ему пришлось летать на нескольких типах самолетов. Дело было в том, что будущие пилоты учились на устаревших машинах; какая была исправна, ту и использовали для обучения.

— А на И-15 приходилось когда-нибудь летать? — спросил Евгений.

— Нет. Но я полечу. Ведь тебе командир приказал выпустить меня в воздух? — ничуть не смутился таким препятствием югослав.

— Приказал, — улыбнулся Евгений.

Добродушный великан пришелся по душе летчикам и механикам эскадрильи, в которой не забывали о его трагически погибшем брате. Все в Добре Петровиче располагало к нему: и его общительный, непосредственный характер, и его любовь к авиации, и необычные обстоятельства его жизни, о которых скоро узнали в эскадрилье.

Фашистский мятеж в Испании застал Петровича в югославском порту Сплит, куда он, демобилизовавшись из армии, приехал в поисках работы. С большим трудом Добре удалось устроиться в бригаду грузчиков, которая обслуживала лесовозы, доставлявшие в Англию ценные сорта древесины.

Из Испании тем временем приходили неутешительные вести. Франко, поддержанный Гитлером и Муссолини, используя предоставленные ими в его распоряжение оружие, денежные средства и воинские части, рвался к Мадриду.

«Я должен быть там, где честные люди дерутся с фашизмом», — сказал тогда себе Добре. Но как добраться до Испании? Королевское правительство Югославии объявило вне закона граждан своей страны, добровольно отправившихся сражаться на стороне Испанской Республики. Многие югославы, пытавшиеся пробраться к испанской границе через Италию и Германию, оказались в застенках гестапо и итальянской полиции.

Помог Добре случай. В октябре тридцать шестого года бригада грузила корабль, готовившийся к отплытию в Англию. Перед концом погрузки Петровича подозвал помощник капитана:

— У нас заболел матрос-такелажник. Хочешь на корабль? Я давно за тобой наблюдаю, парень ты крепкий, работящий.

Ошеломленный неожиданным предложением, Добре не сразу нашел, что ответить.

— Если согласен — оформляйся. В твоем распоряжении сутки.

Добре успел написать короткое письмо жене: «Я наконец получил хорошую работу, принят матросом на лесовоз. Ухожу в рейс. Возможно, он затянется надолго. Не волнуйся. Целую тебя и дочку…»

Пройдя Адриатику, лесовоз вошел в Средиземное море. За время плавания Добре выработал план действий: он решил при проходе корабля вблизи Испании добраться вплавь до республиканского берега.

На шестые сутки на горизонте появилась горная цепь. Услышав от штурманского помощника, что лесовоз будет проходить от берега в семи милях, Добре решил ночью покинуть корабль. «Доплыву…»

Так он и сделал. Всю ночь, ориентируясь по звездам, плыл Добре. Когда рассвело, югослав увидел испанский берег. Надежда с новой силой овладела им. Выплыл он к примостившемуся на скалистом берегу поселку. У небольшой деревянной пристани качалось с десяток рыболовецких баркасов. Шатаясь от усталости, он медленно побрел по мелководью и, выйдя на берег, тяжело опустился на мокрый песок.

Сбежался весь рыбацкий поселок. Югослава привели к дом алькальда. Напоили крепким кофе, растерли спиртом. Но во всем поселке для гостя не нашлось обуви и одежды подходящих размеров.

— Извините, мы не рассчитывали на ваше появление, — с присущим испанцам юмором сказал полуголому Добре алькальд. — Можно узнать, где рождаются такие богатыри?

— Югославия! — догадался Петрович, о чем его спрашивают.

Рыбаки подарили Добре пестрое шерстяное одеяло, завернувшись в которое он и предстал перед командиром отряда «милисианос» города Альмерия, куда югослава доставили на моторном баркасе.

Его единственными документами были матросский билет и фотография жены и дочери, завернутые в клеенку, но все же пострадавшие от морской воды.

— Хочу воевать с фашистами! — коротко сказал Добре.

Появление Петровича вызвало у испанцев восторженное удивление. В течение нескольких часов по приказу командира отряда ему сшили брюки и куртку, из толстого брезента смастерили какое-то подобие сандалий.

— Доедешь до Альбасете, там тебя приоденут, — на прощание сказал командир «милисианос».

В Альбасете, небольшом городке провинции Мурсия, был центр формирования интернациональных бригад. Добре зачислили в батальон имени Эдгара Андре, куда входили немцы, австрийцы, югославы, болгары, чехи и добровольцы из Скандинавских стран.

Испанские интенданты на чем свет стоит проклинали рост, непомерную ширину плеч и огромный размер обуви югослава. Наконец в старых королевских складах под Мадридом раздобыли для него одежду и обувь.

— Единственные экземпляры во всей Испании, — торжественно заявил Петровичу интендант, раскладывая на нарах обмундирование.

Восьмого ноября 1936 года 11-я интернациональная бригада под ликующие возгласы мадридцев чеканным шагом прошла по улицам столицы Испании. На правом фланге первой роты батальона имени Эдгара Андре шел огромный доброволец, на плече которого сидел улыбающийся мадридский мальчишка.

Бригада с ходу атаковала прорвавшихся к западной окраине города фашистов, преградила путь противнику в Университетский городок и вынудила его отойти на западный берег реки Мансанарес.

Немало друзей потерял Добре Петрович в боях за Мадрид. Не миновала пуля и его В одной из контратак в югослава из пистолета в упор выстрелил фашистский офицер. Тяжело раненный Добре успел штыком перебросить через себя врага. Ранение оказалось серьезным, пуля прошла рядом с сердцем. Но могучее здоровье югослава помогло победить смерть. Через три месяца Добре выписали из госпиталя, запретив участвовать в боях, но он настоял на своем и вернулся в бригаду.

От добровольцев-югославов Добре узнал, что его жену арестовала королевская полиция. «Напиши мужу, чтобы бросил воевать на стороне красных и вернулся на родину, тогда отпустим», — говорили ей. Но женщинакатегорически отказалась выполнить это требование. Вместе с ней в тюрьме находилась и их дочь…

Настал день первого вылета югослава.

Петрович получил новый, сделанный на авиационном заводе в Реусе «чато». Машину обслуживал Хозе, механик Якушина, находившегося в госпитале.

— Как же он в кабине уместится? — шепотом спросил Хозе Степанова.

Евгений пожал плечами.

Петрович с помощью Хозе стал надевать парашют и тут начались неприятности Оказалось, что подвесная система спасательного парашюта мала югославу. Это озадачило Евгения.

— А как ты в авиашколе летал?

— Там такая же история была, — махнул рукой Петрович. — Мне разрешали без парашюта летать — все равно на всех их не хватало.

— На боевой машине и без парашюта? — возмутился Степанов.

— Не отказываться же мне от полетов из-за такого пустяка?

В разговор вмешался Серов:

— Знаете, нечто подобное было и со мной. Но укладчики поколдовали над подвесной системой, что-то пришили и подогнали по мне лямки.

Целый час Энрике и Хозе возились с парашютом. Наконец они с трудом застегнули на югославе карабины подвесной системы. Стянутый лямками, улыбающийся Петрович кое-как втиснулся в кабину.

Первым в воздух ушел Семен Евтихов: ему была поставлена задача прикрыть Петровича. Серов и Степанов направились к центру летного поля, чтобы понаблюдать за успехами нового летчика.

Не успел механик вытащить из-под колес самолета Петровича тормозные колодки, как «чато» сорвался с места и, задрав хвост «трубой», понесся по полосе. Едва истребитель оторвался от земли, Петрович лихо рванул его вверх.

Нахмурившись, Серов смотрел вслед удалявшемуся от аэродрома самолету.

— Взлетел? — не то с недоверием, не то с удивлением произнес он.

— Как видишь, — откликнулся Евгений, приходя в себя.

Тем временем, сделав круг, «чато» зашел на посадку. Выровнявшись высоко над посадочной полосой, истребитель стукнулся колесами о землю и дал «козла». Но летчик, увеличив обороты мотора, все-таки как-то «притер» машину на три точки. Развернув самолет, он порулил к центру летного поля. Серов нетерпеливо махнул рукой: «Быстрее». Петрович понял этот жест по-своему. Развернув истребитель против ветра, он опять пошел на взлет.

Набрав высоту, «чато» начал выделывать в воздухе такие коленца, что повидавший много за свою летную жизнь Серов только диву давался.

— Меня в свое время за подобные штучки знаешь как прорабатывали? — неожиданно признался он Степанову. — И кто бы мог подумать: ведь на земле Добре тихоня, ну прямо ангел…

Не подозревая, какое впечатление он произвел своим полетом, Петрович после посадки, довольно улыбаясь, подошел к Серову:

— Командир, это не самолет, а золото. Готов на нем хоть завтра в бой!

— Сначала научись дисциплине и правилам полетов, а потом о бое будем речь вести.

Югослав растерялся:

— Но мне хотелось показать вам, на что я способен. По окончании летной школы мой инструктор-испанец так и сказал: «Смотри, камарада, Родриго Матеу нужно показать товар лицом». Мне очень жаль, что вы недовольны.

Тронутый его искренним огорчением, Серов смягчился. Он сам был лихим пилотом. В душе сочувствовал югославу и Степанов.

— Все-таки, друг, придется еще подучиться. И дай при всех слово, что выбросишь из головы весь этот цирк!

Петрович подтянулся. Глядя прямо в глаза комэску, взволнованно произнес:

— Клянусь, командир!

Петровича назначили ведомым Антонова. В боевых вылетах югославу изрядно доставалось от фашистских истребителей. Виной всему был его богатырский рост. Несмотря на то что сиденье в кабине было опущено до нижнего упора, голова Петровича возвышалась над ветровым козырьком, а плечи выступали над бортами кабины.

В первом же вылете к Уэске Степанов, Антонов и Евтихов с трудом отбили Петровича от «фиатов», пилоты которых, привлеченные необычным видом республиканского летчика, как завороженные, тянулись к его истребителю. Правда, такое любопытство стоило итальянцам двух машин, которые сбили Антонов и Евтихов. Но в следующем вылете все началось сначала. Мешая друг другу, «фиаты» лезли к истребителю югослава.

В конце недели Антонов, осмотрев весь покрытый заплатами «чато» Петровича, смеясь, сказал ему:

— Придется тебе, друже, снабжать меня дополнительным питанием. В весе я сбавил, отгоняя от твоего самолета итальянцев. И что они в тебе нашли? Ну был бы ты сеньоритой..

Однако Петрович был всем доволен. Его мечта сбылась: он летает. А что в первых боях ему крепко попадает, так это не страшно. С такими ребятами, как Анатолио, Эухенио, Антонио, не пропадешь.

В день первого вылета Петровича уехали на Родину вернувшиеся из госпиталя Леонид Рыбкин и Михаил Якушин. Их тепло проводили друзья. А в эскадрилью пришли еще три новых летчика.

Широкоплечий, крепкий Анатолий Сидоренко сложением был под стать Серову. Опытный воздушный боец, он полтора месяца назад в районе Мадрида был тяжело ранен в лицо осколками зенитного снаряда После излечения в госпитале Сидоренко категорически отказался уехать в Советский Союз: «У меня свои счеты с фашистами». Вместо Якушина он был назначен командиром звена.

Сухощавый, подтянутый Яков Ярошенко стал вторым ведомым Антонова. А невысокий черноволосый крепыш Илья Финн занял место ведомого у Анатолия Серова, с которым еще на Родине работал в научно-исследовательском институте.

Все трое были отлично подготовленными летчиками. Через несколько дней никто в эскадрилье и не вспоминал, что они новички. Только майор Альфонсо, иногда задерживаясь у их стола, с удивлением наблюдал, как небольшой ростом Илья Финн с аппетитом поглощает все, что подают официантки.

— Еда летчику необходима как воздух, — объяснил майору заметивший его внимание Илья.

— Да кушайте на здоровье, камарада, — ответил Альфонсо, которому кроме отменного аппетита Финна очень нравилось еще одно его качество: Илья быстро запоминал испанские слова и целые фразы…

Каждого нового человека с далекой Родины в эскадрилье встречали с радостью, жадно выспрашивали новости. Можно представить, как был взволнован Евгений Степанов, когда он встретил на испанской земле дорогого человека — комиссара Федора Усатого…

Евгений со своим звеном возвращался из разведывательного полета над Средиземным морем. Еще сверху он заметил на аэродроме у самолетной стоянки «испано-сюизу», которую обступили летчики.

Зарулив истребитель, Евгений поспешил с докладом к Серову и вдруг услышал голос, который мог бы узнать среди тысяч других. Он обернулся: облокотившись о крыло машины, одетый в серый костюм и черный берет, стоял в окружении пилотов и механиков комиссар Федор Усатый. По внимательным лицам своих товарищей Евгений догадался, что комиссар рассказывает что-то интересное.

— Эх, опоздал ты, — шепнул Кустов. Евгений осторожно протиснулся поближе к машине.

— В марте девятнадцатого года, когда стало известно, что в Венгрии победила пролетарская революция и провозглашена советская республика, — говорил Усатый, — Владимир Ильич Ленин немедленно распорядился установить с Будапештом прямую воздушную связь.

Усатый обвел взглядом летчиков. Его глаза встретились с глазами Евгения. Комиссар, будто они расстались только вчера, дружески кивнул Степанову и продолжал:

— Это было не так-то просто. Во-первых, мы не имели самолетов, обладавших достаточной дальностью действия. Во-вторых, путь в Венгрию пролегал над территорией, занятой белогвардейскими армиями, и над враждебной нам тогда боярской Румынией. Несмотря на это, для выполнения специального задания Ленина срочно были созданы две авиационные группы, по три самолета в каждой. Местами их базирования стали Проскуровский и Винницкий аэродромы. Проскуровская авиагруппа имела самолеты «эльфауге», на них были установлены дополнительные бензобаки. А вот пулеметы пришлось снять, потому что наши самолеты должны были пролетатьнад территорией иностранного государства. На крылья и борта машин были нанесены опознавательные знаки — красные звезды.

В ту весеннюю пору на Украине неожиданно забушевали снежные метели, потом пошли проливные дожди. Погодные условия не позволили быстро осуществить воздушную связь с советской Венгрией. Все же двенадцатого апреля из Винницы на Будапешт стартовал самолет, пилотируемый красвоенлетом Виктором Ходоровичем. На борту машины находился пассажир — один и венгерских товарищей, принимавших участие в работе первого конгресса Коммунистического Интернационала, который проходил перед тем в Москве. В Будапешт они прилетели только пятнадцатого апреля.

— Долго летели, — вырвалось у кого-то. Усатый кивнул головой:

— Долго. Дело в том, что на самолете Ходоровича но успели установить дополнительный бак. Летчику пришлось совершить несколько посадок для дозаправки горючим и устранения неисправностей в моторе. Летел он на очень изношенном самолете: других машин тогда у нас не было.

В Ленинградском коммунистическом университете со мной училось несколько венгерских товарищей — участников встречи Ходоровича в Будапеште. Они рассказали, как, сбросив над городом листовки с приветствием венгерским трудящимся от рабочих Советской России, Ходорович посадил свой сильно поврежденный самолет на аэродром в предместье Будапешта. Оказалось, что машина несколько раз подвергалась атакам белогвардейских и румынских истребителей. Только смелость и мастерство советского летчика позволили благополучно запершить перелет. Ходорович доставил в Будапешт шифр для радиосвязи с Москвой. Задание Владимира Ильича Ленина было выполнено.

Летчики переглянулись.

— Вернулся он обратно?

— Вернулся, — кивнул Усатый. — Вскоре начали летать в Венгрию и летчики Проскуровской авиагруппы. А Виктор Ходорович еще несколько раз побывал в Будапеште. Между прочим, в нашей печати сообщалось о его замечательном выступлении на заседании будапештского Совета рабочих и солдатских депутатов. По этой же трассе к нам стали летать и венгерские авиаторы.С одним из рейсов в Советскую Россию прилетел один из руководителей советской Венгрии, Тибор Самуэли, который был принят Владимиром Ильичем в Москве. Конечно, не все полеты кончались благополучно. Бывало, что гибли наши и венгерские товарищи. Но трасса интернациональной солидарности, трасса свободы, проложенная по указанию Ленина, соединила народы России и Венгрии в один из ответственнейших периодов их истории, — закончил комиссар.

На стоянке оглушительно заревел мотор истребителя. Все, как по команде, повернулись и замахали руками на механика:

— Да выключи, нашел время…

— Зачем же? — возразил Усатый. — Человек делом занимается, готовит машину к вылету.

— Как положение на севере? — задал Серов волновавший всех вопрос.

— Очень тяжелое. Бои идут на подступах к Хи-хону. В руках республиканских войск остался единственный аэродром — Карреньо. А самолетов на нем единицы…

Как ни странно, но встреча с комиссаром на испанском аэродроме Сабадель вблизи Барселоны не очень удивила Евгения Степанова. Усатый тоже не был поражен, увидев Евгения. Видимо, они оба считали, что настоящему коммунисту и солдату место здесь, где развернулась первая битва с фашизмом, где тысячи волонтеров свободы стали грудью на пути фашистских орд.

Улыбнувшись, комиссар спросил, как спрашивал всегда при их встречах:

— Ну как дела, истребитель?

Серов, положив руку на плечо Евгения, ответил за него:

— Воюет как надо!

— Рад слышать. Вчера был на Альканьисе. Пришла из боя эскадрилья Гусева. Смотрю, выскакивает из И-16 маленький такой шарик. Вы думаете кто? Виктор Годунов. Лучшим курсантом у нас в Ленинградской военно-теоретической школе летчиков был. Приезжаю к вам, а навстречу спешит Илья Финн — в этой же школе у меня учился. Вот и тебя, Женя, встретил.

— Вы давно здесь, товарищ комиссар?

— Третью неделю. Должность у меня, правда, неавиационная, так что не часто будем видеться. Впрочем, кто знает, — улыбнулся Усатый. Над взлетной полосой взмыли ракеты.

— По самолетам!

— До свидания, товарищ комиссар!

Короткая встреча, даже поговорить толком не успели. Но весь день Степанова не покидало радостное чувство близости Родины…

Солнце медленно садилось за отроги Каталонских гор, когда с Сабаделя взлетели Серов, Кустов и Финн. «Чатос» легли на курс к Сагунто — аэродрому вблизи Валенсии. Тем временем Степанов, Антонов и Горохов заканчивали подготовку к ночному патрулированию над Барселоной.

Быстро темнело, в небе проглянули первые звезды. К Евгению подошел Вальтер Короуз. Молчаливый австриец часто провожал своих более опытных товарищей в ночные полеты, втайне лелея надежду со временем и самому войти в состав ночного патруля.

— Знаешь, Эухенио, — сказал Вальтер, — слушал я сегодня комиссара и вспомнил свою родину.

— Скучаешь?

— Скучаю. Помнишь, мы как-то летали в разведку к Уэске? Так вот, когда прошли над городом, мне вдруг мой родной Линц увиделся. Тоже очень красивый. И стоит он в горах, чем-то похожих на испанские. А ведь Гитлер и Муссолини на Австрию, как и на Испанию, давно зарятся.

— Знаю. Только Муссолини хотел бы отхватить кусочек с прилегающими к Италии провинциями, а Гитлер намеревается заграбастать Австрию всю.

— Да, это так. Недавно попалась нам с Добиашем к руки австрийская газета. Ни слова о том, что грозит Австрии, но о войне в Испании такую чушь городят — читать стыдно. Такую же грязь лили на восставших австрийских рабочих буржуазные газеты в тридцать четвертом году. Только печать Советского Союза правдиво освещала нашу борьбу…

…Впервые Вальтер Короуз увидел фашистов в октябре тридцать второго года. С отцом-железнодорожникомон приехал в Вену. На вокзальной площади под гром барабанов и рев фанфар маршировали коллонны дико орущих молодчиков. Это местные фашисты встречали приехавших из Германии сподвижников Гитлера — Германа Геринга и Эрнста Рема.

«Смотри, сынок, и запоминай, — сказал ему тогда отец. — Придет время, и те, кто сейчас шагает под знаменами со свастикой, предадут Австрию».

Старый железнодорожник не ошибся. Через полгода реакционное правительство Дольфуса издало чрезвычайный декрет: Коммунистическая партия Австрии объявлялась вне закона. Начались массовые аресты коммунистов.

12 февраля 1934 года в Вене и в Линце, где жили Короуз и его друг Том Добиаш, вспыхнуло вооруженное восстание. Трое суток рабочие двух крупнейших городов Австрии сражались с полками правительственных войск. Восставшие дрались отчаянно, но силы были неравны: у правительства были танки, авиация и артиллерия.

Тому Добиашу и Вальтеру Короузу, до последней минуты находившимся на баррикадах, как и другим участникам восстания, нельзя было оставаться на родине. Они ушли в Чехословакию, но после перехода границы были заключены в концентрационный лагерь вблизи Братиславы.

Премьер Дольфус упорно добивался у чехословацкого правительства выдачи участников восстания, которых на родине ожидал военно-полевой суд. В это время Советский Союз протянул австрийским рабочим братскую руку помощи, предоставив участникам восстания политическое убежище.

Москва встретила их как героев. В день международной солидарности трудящихся 1 Мая 1934 года они открыли демонстрацию тружеников советской столицы. Под бурные аплодисменты москвичей австрийцы, одетые в черные брюки, синие рубашки и береты, торжественным маршем прошли по Красной площади.

Еще во время февральских боев в Линце, когда правительственная авиация безнаказанно расстреливала и бомбила восставших, Вальтер Короуз и Том Добиаш мечтали, если останутся в живых, научиться летать и отомстить фашистам за кровь своих товарищей. Теперь это желание смогло осуществиться. Комсомольскаяорганизация завода «Каучук», где работали оба австрийца, направила их на учебу в Центральный аэроклуб. Учиться было трудно: они не знали русского языка, занимались без отрыва от производства. Тем не менее через год Том и Вальтер получили дипломы пилотов.

В ноябре 1936 года, когда легионы Франко стояли у стен Мадрида, Добиаш и Короуз, проделав тяжелый путь почти через всю Скандинавию, Бельгию, Францию, перешли испанскую границу и приехали в Альбасете. Их спросили:

— Каким оружием владеете?

— Мы летчики.

— Но у республиканцев сейчас нет самолетов. Вам придется ждать, пока они появятся.

— Зачем ждать? Мы оба умеем стрелять из пулемета, — ответили они.

Их зачислили в батальон, который носил имя Василия Чапаева. В составе 13-й интернациональной бригады в декабре 1936 года «чапаевцы» атаковали Теруэль, превращенный мятежниками в крепость. Стояли сильные морозы, склоны окружавших Теруэль гор были покрыты глубоким снегом. Перед новым, 1937 годом республиканские части ворвались на северную окраину Теруэля, но дальше продвинуться не смогли. Анархистское командование, осуществлявшее руководство на этом участке фронта, провалило операцию.

Австрийцев вызвали в штаб авиации:

— Есть несколько старых, изношенных «ньюпоров». Это самолеты конца двадцатых годов. Из четырех машин мы попробуем собрать две. Согласны вы летать на них?

— На чем угодно полетим, лишь бы там пулеметы были!

— К сожалению, на «ньюпоре» всего один пулемет, да и он не всегда надежно работает.

— Заработает, заставим.

Так Короуз и Добиаш попали в отряд, патрулировавший Средиземноморское побережье Испании. Через несколько месяцев они пересели на «чатос».

Всю ночь не переставая лил дождь. А на рассвете завеса тумана закрыла аэродром Сагунто, на котором/ заканчивал дежурство ночной патруль во главе с АнатолиемСеровым. Туман был настолько плотен, что в нескольких шагах уже ничего не было видно.

К истребителю Серова, вынырнув из молочной белизны, подошли Виктор Кустов и Илья Финн.

— Проклятая погода! — пробурчал комэск. К 10 октября эскадрилье предстояло вновь перелететь на Бахаралос, и непредвиденная задержка на Сагунто беспокоила Серова.

— Как погода на Сабаделе? — поинтересовался Кустов.

Серов неопределенно махнул рукой:

— Такая же. Правда, туман пореже.

Нет для летчиков ничего привычнее и вместе с тем тягостнее, чем ожидание погоды… Сначала все трое молчали, потом начали вспоминать разные случаи полетов в тумане и облаках.

— Помнишь, Анатолий, как мы с Чкаловым в такой же туман специально летали? — спросил вдруг Финн.

— Зачем это? — заинтересовался Кустов. — Расскажи.

— Да что тут рассказывать? Летали, чтобы другие знали, как это делать. По приборам выходили к верхней кромке тумана, а там чистое небо. Потом брали курс к другому аэродрому, где условия посадки были лучше. Кажется, семь полетов тогда сделали, Илья?

— Си, ми хефе! — кивнул Финн.

— А если б сейчас пришлось, взлетел бы? — спросил комэска Кустов.

— Появится противник — буду взлетать, — твердо ответил Серов. Помолчали.

— Вернусь из Испании — опять на испытательную работу пойду, — раздался голос Финна.

— А у меня другой прицел, — откликнулся Кустов. — Буду проситься на учебу в академию. Но кабину истребителя никогда не оставлю.

— Я за Виктора, — решительно сказал Серов. — Ох как нам надо учиться, ребята!

— У каждого своя мечта, — проговорил Финн. — Когда я строгальщиком в Москве работал, засела мне в голову мысль научиться летать. Но дорога в небо для меня оказалась ухабистой.

— Что же тебе мешало?

Первая попытка Ильи Финна поступить в аэроклубокончилась полным конфузом. «Ростом ты мал, паренек: до педалей управления не дотянешься. Подрасти немного», — посоветовали ему на приемной комиссии. На следующий год он вновь не прошел — комиссия была неумолима…

На заводе, где работал Илья, ему дали направление в Ленинградскую военно-теоретическую школу летчиков имени Ленинского комсомола. Здоровьем Ильи медики остались довольны, а с ростом помог случай. Сестру, измерявшую рост будущих курсантов, вызвали к телефону. Финну терять было ничего, и он передвинул планку вверх на несколько сантиметров. Сестра не заметила подвоха и записала в карточку лишние, так нужные Илье сантиметры.

Окончивших военно-теоретическую школу направляли в летные и технические учебные заведения. Свою мечту непременно стать летчиком Илья доверил бывшему в ту пору комиссаром школы Федору Усатому, поведав ему свои злоключения на медкомиссии. Когда пришло время решать, кому быть летчиком, а кому техником, Усатый, внимательно следивший за успехами в учебе «малыша», так прозвали курсанты Финна, добился направления Ильи в одну из приволжских военных школ нилотов, написав в аттестации, что его целесообразно использовать в истребительной авиации.

Прошло два года. Однажды в том военном округе, где служил Финн, проводились крупные авиационные учения. Группа истребителей, в составе которой находился Илья, провела показательный воздушный бой, за которым наблюдал народный комиссар обороны Климент Ефремович Ворошилов. Когда Финна вместе с другими летчиками представили маршалу, тот неожиданно спросил молодого пилота; «Какие у вас планы на будущее?»

— Мечтаю стать испытателем самолетов, — не задумываясь, ответил Илья.

Через неделю Финн был вызван на один из подмосковных аэродромов, где он встретился с Валерием Павловичем Чкаловым. Эта встреча решила его судьбу…

Разговор прервал послышавшийся со стороны моря нарастающий гул моторов.

— «Савойи» к Валенсии идут! Кустов и Финн выжидающе смотрели на комэска. Серов понимал, что не имеет права взлетать с аэродрома,окутанного непроницаемым туманом. Молчал стоявший на крыле командирского истребителя телефон: команды на вылет им не давали.

В районе Валенсии глухо забили зенитные орудия.

От сознания того, что ни они, ни находящаяся на аэродроме Лирия эскадрилья капитана Чиндосвиндо не смогут помешать фашистам сбросить бомбы на Валенсию, Анатолию Серову стало не по себе. В душе командира эскадрильи шла борьба. Он хорошо знал тех, кто стоял рядом с ним на узком, закрытом туманом аэродроме Сагунто. Не беда, что Финн недавно в Испании, — летать он умеет, да еще как. Виктор Кустов — третий месяц бессменный ведомый Серова; в него Анатолий верил, как в себя. И он подал команду:

— По самолетам!

Круто задрав вверх носы своих «курносых», летчики, не отрываясь от приборов, вели их сквозь туманную мглу навстречу противнику.

Томительно тянулось время. На высоте шестьсот метров истребитель Анатолия Серова вырвался к чистому небу. В глаза ударили ослепительные лучи солнца. На мгновение летчик зажмурился. Когда он открыл глаза, то увидел линию горизонта и слева спокойное синее море. А впереди, прижимаясь к верхней кромке тумана, шла девятка трехмоторных машин.

Бомбардировщики летели без прикрытия. Но Серов хорошо понимал, как мало значит его крошка-истребитель против защищенных со всех сторон пулеметными постами «савой». Тем не менее он, не размышляя, бросился наперерез противнику. Вот уже в прицел вписалась крайняя машина. Что за наваждение? На руле поворота бомбардировщика виднелся трехцветный республиканский знак — красно-желто-фиолетовая полоса. Свои? Но это же «савойи»!

Из тумана выскочил И-15 Кустова и открыл огонь по замыкающему бомбовозу. И тут же от флагманской машины отделилась серия бомб. «Вот подлецы!» Серов с яростью обрушился на фашистского флагмана. Вслед за ним противника атаковал Илья Финн.

Беспорядочно бросая бомбы и отстреливаясь, фашисты потянулись к острову Ивиса.

О том, чтобы совершить посадку на Сагунто, не могло быть и речи. Серов решил продолжать патрульный полет. Когда же горючего в баках истребителей останетсяна полчаса, взять курс к Эбро и попытаться сесть в Альканьисе или Каспе. Во всяком случае, они должны пробыть в небе над Валенсией как можно дольше. Серов был уверен, что фашисты попытаются повторить налет. Кивнув своим ведомым, комэск повел их на высоту.

Ровно через тридцать минут со стороны Мальорки и Ивиса появились еще две группы «Савойя-Маркети-81». «Чатос» опять ринулись в атаку. Часть бомб «савойям» все-таки удалось сбросить, но массированного налета республиканские истребители не допустили. А это было главное…

Серову и его ведомым не хотелось покидать небо, но небольшой остаток горючего в баках заставил их задуматься о возвращении на один из своих аэродромов. Скрепя сердце Серов развернулся на северо-восток.

Внизу лежал непроницаемый туман. Ровно гудели моторы. Но летчики понимали, что их успокаивающий гул скоро сменится гнетущей тишиной: стрелки бортовых часов неумолимо отсчитывали время. Несмотря на весь трагизм положения, Серов не жалел, что поднял в воздух с Сагунто своих подчиненных. Если даже они разобьют эти бесценные для республики истребители и сами погибнут, никто их не осудит.

Какой короткой показалась ему в эти минуты прожития жизнь! Что в ней было? Надеждинский металлургический завод, где он работал подручным сталевара… Польская военно-теоретическая авиационная школа, Оренбургская летная школа… Потом прославленная в боях гражданской войны 1-я Отдельная Краснознаменная эскадрилья имени Владимира Ильича Ленина… Дальше — служба на дальневосточных рубежах Родины… Работа в институте, где был собран цвет советской авиации… Все-таки ему есть что вспомнить. Он честно выполнял свой долг.

Вот-вот должен кончиться бензин. Неужели придется прыгать? Нет, надо спасти машины во что бы то ни стало. Его острое зрение уловило несколько разрывов и гуманной пелене. Анатолий всмотрелся. Мелькнули знакомые складки рельефа, изгиб реки. Альканьис! Туман расступился, и летчики увидели прижатый к речному берегу аэродром.

— Откуда вы в такую рань? — здороваясь с Серовым и его ведомыми, спросил встретивший их Александр Гусев.

Анатолий устало ответил:

— Кажется, с того света, Саша.

На следующий день из сообщения агентства «Эспанья» стало известно, что на центр Валенсии фашистам сбросить бомбы не удалось: им помешали республиканские истребители. Но все же пострадали порт и пригород Дель-Грао. Бомбы огромной разрушительной силы разнесли на куски кинотеатр и упали на базарную площадь. К счастью, в этот ранний час людей там не оказалось…