Дождливое утро 7 ноября встало над Сагунто. К сидевшему в кабине истребителя Евгению Степанову подошел Алексей Горохов. Они вдвоем дежурили сегодня на этом маленьком аэродроме, прикрывая от налетов фашистских бомбардировщиков район Валенсии.

— Как думаешь, командир, пройдем мы к Бахарало-су? Так хочется вместе с ребятами праздник отметить.

— Минут через сорок поднимутся облака, тогда и взлетим.

— Сейчас те, кто сегодня над Красной площадью полетит, уже на петле сбора находятся, — вздохнул Алексей.

Евгений взглянул на бортовые часы:

— Да, скоро пробьют куранты, нарком начнет объезд войск…

Не прошло и нескольких минут, как из Валенсии позвонил Федор Усатый:

— Поздравляю с праздником, камарада.

— Спасибо, — Степанов разговаривал, сидя в кабине истребителя, куда ему подали телефонную трубку.

— Звонил я на Бахаралос и Сабадель. Тебе от ребят привет. Спрашивают: не скучно вам вдвоем на Сагунто?

— Скучать не успеваем. Вы лучше скажите, когда встретимся. Второй месяц пошел, как вы в Испании, а толком еще не виделись.

— Разве за вами угонишься, — засмеялся Усатый. — Днем здесь — ночью там. Подожди, приеду…

Второй звонок был из штаба авиации: «В Сагунто вам находиться до вечера — приказ генерала Хозе», — передал дежурный.

Не успел Степанов положить трубку, как в центре летного поля взметнулся огненный столб. Вверх полетели комья земли. Еще разрыв, еще… Стреляли со стороны моря — это было ясно. Но кто?

— К запуску, Энрике!

Рев моторов заглушил звуки рвущихся снарядов. Истребители пошли на взлет. Прорвавшись сквозь полосу разрывов, они круто легли в левый разворот. Впереди блеснуло море.

Набрав высоту, Евгений увидел наконец темные столбы дыма. Фашистский крейсер, идя параллельно берегу, вел огонь из орудий главного калибра по Сагунто и Валенсии.

«Иду в атаку!» — подал Степанов сигнал своему ведомому. Фашисты заметили истребители и открыли заградительный зенитный огонь. Когда до крейсера осталось не более ста пятидесяти метров, летчики нажали гашетки пулеметов. Почти над самыми мачтами Степанов и Горохов вырвали истребители из пике. Полупетля, переворот — и вновь «чатос» устремились на фашистский корабль. Евгений видел, как пули рикошетом отскакиваютот бронированных бортов и плит палубы, как прячется от огня орудийная прислуга.

Летчики понимали, что огонь их пулеметов для современного корабля был комариным укусом, но они продолжали носиться среди разрывов орудийных снарядов и огненных трасс зенитных пулеметов.

Прекратив обстрел побережья, крейсер полным ходом направился к острову Ивиса. Огрызаясь зенитным огнем, он уходил все дальше, в поднимавшийся над морем густой туман.

«Чатос» «клевали» крейсер до тех пор, пока он совсем не скрылся в тумане. Только тогда они повернули к берегу и увидели идущие к району боя «катюши». «Опоздали ребята. Теперь его не найти», — с досадой подумал Евгений. Он еще не знал, что судьба свела его в это утро с «Канариасом» — новейшим быстроходным военным кораблем мятежников. Об этом стало известно только в конце дня.

В этот же утренний час с аэродрома Бахаралос в разведывательный полет ушли Антонов, Ярошенко и Петрович.

Перед вылетом командир патруля подробно рассказал югославу о поведении летчика в разведке.

— Смотри, камарада, — предупредил Антонов своего ведомого, — ни в коем случае не ввязывайся в бой. Наше дело увидеть, нанести на карту, запомнить и доложить результат. Ясно?

— Да, командир! Я знаю, что такое разведка. Правда, на земле, — добавил Петрович.

Полет подходил к концу, когда севернее Уэски на горной дороге появилась движущаяся к линии фронта колонна крытых грузовиков. Одновременно Антонов увидел подходящую в этот район эскадрилью Р-зетов под прикрытием истребителей, которые вел Хуан Комас. Не успел он подумать, что Р-зеты подоспели вовремя, как Петрович взмахом руки показал вниз. Антонов кивнул головой, давая понять ведомому, что он видит автомашины фашистов.

Югослав по-своему понял кивок командира. Переворотом через крыло он оторвался от звена и ринулся на колонну. С первого захода ему удалось поджечь две головные машины. Движение на дороге застопорилось. Снизившись почти до земли, Петрович пронесся над колонной,стреляя из всех пулеметов. В этот момент и подошли Р-зеты. Капитан Алонсо увидел носившийся над дорогой «чато» и, опасаясь поразить бомбами республиканский истребитель, пошел на второй круг. К счастью, увидя Р-зеты, Петрович свечой устремился вверх и как ни в чем не бывало пристроился к Антонову, кружившему вместе с Ярошенко над местом, где их покинул югослав.

— Послушай, Петрович, — сказал ему после посадки кипевший от негодования Антонов, — какая тебя муха укусила над автоколонной?

Лицо югослава выражало полное недоумение. Он растерянно посмотрел на Ярошенко и собравшихся вокруг летчиков.

— Но, командир, ты мне перед вылетом приказывал не вступать в бой с воздушным противником, а перед нами оказался наземный. Когда я тебе подал сигнал, ты согласно кивнул головой. Я понял, что атака разрешена. Разве не так?

— Кивал я тебе, давая знать, что вижу колонну. Петрович пожал плечами:

— Виноват…

— Вообще-то виноватых бьют. Но кто осмелится тебя поколотить?

— Бей!

Антонов, смеясь, обнял друга…

Комиссар Филипп Агальцов с полдня 6 ноября находился в пути. На старом «драгоне» он вместе с Кутюрье и переводчицей Аделиной до вечера успел облетать все аэродромы Центрального фронта, где находились советские добровольцы. Перед наступлением темноты они прилетели на Арагонский фронт и заночевали на Каспе, а на рассвете «драгон» снова вылетел по маршруту Бахаралос — Сариньена — Монсон — Барбастра.

Бахаралос был уже совсем близко, когда у самолета стал сдавать один двигатель.

— Всем надеть парашюты, — приказал командир корабля.

Но Аделина, словно не слыша команды, продолжала спокойно сидеть в кресле.

— Разве тебя приказ не касается? — возмутился Агальцов.

— Да мне ни на одном парашюте подвесная система не подойдет, — спокойно ответила переводчица, не раз попадавшая в подобные истории.

Ее никто не стал слушать; Агальцов и Кутюрье в спешке начали надевать на девушку парашют. Аделина была права: подвесная система действительно оказалась непомерно большой.

— Она же выпадет из лямок, когда прыгнет! — озадаченно проговорил комиссар.

— А я что вам говорила? И не подумаю прыгать, — девушка стряхнула с плеч лямки, в которые свободно могли поместиться две Аделины.

К счастью, усилиями экипажа удалось наладить работу двигателя. Самолет благополучно сел на Бахаралос…

Поздравив авиаторов с двадцатой годовщиной Великого Октября, комиссар передал им приветы от товарищей, сражавшихся в других эскадрильях. Привез Филипп Александрович также дорогие сердцу каждого письма с Родины. Приятным сюрпризом для летчиков были посылки-подарки от маршала Климента Ефремовича Ворошилова.

— Ну, а вы как живете-можете? — спросил Агальцов Антонова, возглавлявшего оставшуюся на Бахаралосе часть эскадрильи.

— Все в порядке. Жаль только — праздник будем встречать не в полном сборе.

— Побережье, Антонио, ночью нужно прикрывать, вот и забрали у вас летчиков. А Серова, командира авиагруппы, даже в Картахену отправили.

— Понимаю. Но вот что нам с Петровичем делать? Всей эскадрильей никак с ним не сладим.

— Что такое?

— Анархист!

И Антонов рассказал об утреннем вылете.

— Нехорошо, нехорошо, — покачал головой комиссар. А тут Антонов еще подлил масла в огонь:

— Только перед вашим прилетом звонили Комас и Алонсо. Сперва с праздником поздравили, сказали, что вечером к нам в гости собираются. Но по адресу моего ведомого отпустили несколько крепких выражений.

Хорошо понимая состояние Петровича, по одному виду которого можно было определить, как он переживает свой проступок, комиссар решил прийти ему на помощь:

— В нашем экипаже тоже есть свои нарушители дисциплины, — громко, чтобы все слышали, сказал он и тут же поведал летчикам, что произошло только что на борту «драгона».

Юную переводчицу в эскадрилье любили.

— Вы ее в наказанье оставьте суток на пять у нас, — посоветовал Антонов.

Эта мысль всем понравилась. Летчики окружили девушку, весело уговаривая ее остаться. Кто-то полез в свои карманы, и через минуту улыбающаяся Аделина держала в руках не меньше десятка плиток шоколада.

— Ну, Аделина, — сказал Антонов, — вот мой тебе совет. После того как съешь весь свой мешок шоколада, поезжай немедленно в Валенсию.

— Это зачем?

— Найдешь там лучшую портниху, пускай она подгонит по твоей фигурке подвесную систему. Разве кто знал, что девочки, которым сподручнее выступать в балете, будут летать на этих проклятых «драгонах»?

— Вовсе он и не проклятый! А что у него иногда барахлят моторы, то в авиации это часто случается, — под общий хохот ответила Аделина.

Когда Евгений Степанов и Алексей Горохов в своих кожаных летных костюмах вошли в ярко освещенную комнату, Горохов не сдержался:

— Вот это да!

Им навстречу шла улыбающаяся Соня Александровская. Подхватив летчиков под руки, она повела их к столу.

— Нас Мартин предупредил: «Забронируйте два места «курносым». Они здесь одни, эскадрилья их далеко, пусть будут как дома», — она указала на середину стола, где действительно стояли два нетронутых прибора.

Евгения и Алексея окружили летчики — здесь, в Валенсии, собрались и добровольцы, и испанцы, чьи эскадрильи базировались в районе города. Всем хотелось узнать подробности боя с «Канариасом».

— Братцы, — взмолился Степанов. — Я обо всем доложил по телефону генералу Хозе. Ничего особенного — обычный боевой вылет.

После ужина к Степанову подошел стройный испанец.

— Лейтенант Бельтран, — представился он. — Разрешите вас спросить, камарада, это сложно — таранить машину противника?

— Таран — не самоцель, камарада, — ответил Евгений, — только крайняя необходимость может вынудить летчика на этот прием боя. В первую очередь истребитель должен владеть маневром и огнем. Мой таран над Барселоной был вынужденным.

— Понимаю. — Бельтран провел рукой по густым черным волосам. — Но все-таки каждый из нас, истребителей, должен быть готов к нанесению таранного удара. Жалко, что в летных школах не учат этому.

Лейтенант налил в бокалы вина.

— Предлагаю тост за ваших товарищей!..Через пять лет Евгений Степанов вновь услышит имя испанца. Летом 1942 года на дальних подступах к Москве Бельтран в течение одной недели нанесет два таранных удара по немецко-фашистским самолетам. «Я поступил так, как «русо пилото» камарада Эухенио в небе моей родины в октябре тридцать седьмого», — скажет он…

На плечо Евгения Степанова легла чья-то рука. Он обернулся:

— Кутюрье?

— Последние сутки Кутюрье. Кончилась моя работа в Испании.

— Как кончилась? — не понял Евгений.

— Сегодня ночью уезжаю. Приказ…

— Приказ, — повторил Евгений. Он знал, что сегодня уезжает на Родину и начальник штаба его эскадрильи Александр Рыцарев. — На вечере хоть побудешь?

— Всего несколько минут. Через два часа уезжаю. До границы машиной, а там…

— Ну что ж, Олег Владимирович, до встречи?

— До встречи, Эухенио.

…Только через тридцать лет в подмосковном городе Железнодорожном вновь встретятся полковники Евгений Степанов и Олег Соболевский.

И, как тогда, тридцать лет назад, Олег Владимирович скажет:

— Салут, Эухенио! Вива Эспаниа!

И, как три десятка лет назад, друзья обнимутся, А потом поедут в Москву, к Софье Михайловне Александровской.

— Салут, София!

— Салут, камарадас! Испания! Далекая и близкая…