Прибытие

В апреле 1552 года большой одинокий парусник плыл на север, по направлению к острову Родос, видневшемуся справа по борту и пылавшему в лучах заходящего солнца. Родос покоился на море, словно длинный орех, протянувшийся с севера на юг. С моря остров казался необитаемым. Возможно, потому что западный берег Родоса не изобиловал хорошими гаванями, в которых можно было бы укрыться от сокрушительного северо-западного ветра, свирепствовавшего над Эгейским морем с весны до осени. В мягком закатном свете проступали заросли деревьев, угрюмые скалы и огромный пустынный пляж.

Матросы ловко управлялись с парусами, и торговое судно с купцами из Генуи продолжало свой путь, несмотря на встречный ветер. Рыцари ордена Святого Иоанна, основанного на Родосе, наняли судно, чтобы доставить на остров боеприпасы и пшеницу. Погрузив оружие, закупленное в Милане, корабль отчалил из Генуи. По пути он сделал остановку в Неаполе и в сицилийском порту Мессины, но только для того, чтобы закупить пшеницу. Корабли, управляемые генуэзскими моряками, легко выдерживали путешествия длиной в месяц, не заходя ни в один порт. Поэтому судно могло спокойно плыть со своим грузом прямо из Мессины на Родос, не останавливаясь на Крите, который принадлежал Венецианской республике.

Главные города Крита находились на его северном побережье, поэтому корабль не мог пересечь эти воды, не привлекая внимания венецианского водного патруля. Чтобы избежать лишних проблем, купцам пришлось сделать большой крюк, обойдя Крит с юга, а затем взять курс на север и направиться к Родосу. Венецианская республика намеревалась поддержать Договор доброй воли с Турцией и сохранить нейтралитет в отличие от рыцарей ордена Святого Иоанна, которые не подчинились требованиям оттоманского султана сдаться и стали готовиться к войне.

На борту корабля в сопровождении слуги находился юноша по имени Антонио — второй сын маркиза дель Каретто, владельца поместья Финаль недалеко от Генуи. У молодого человека были карие глаза и густые темно-каштановые волосы, оттенявшие бледный лоб. Антонио вел себя очень тихо и говорил мало. Это было несколько необычно для столь юного путешественника, но не до такой степени, чтобы бросаться в глаза. На протяжении целого месяца он в качестве почетного гостя делил трапезу с капитаном. Команда корабля и пассажиры-купцы быстро привыкли к этому молодому человеку, который обычно читал либо вглядывался в даль горизонта.

Антонио дель Каретто был одет как рыцарь ордена Святого Иоанна: его одеяние было полностью черным, за исключением белого креста, вышитого на груди; так выглядела повседневная и монашеская одежда рыцарей ордена. Но черное одеяние не могло скрыть возраст этого двадцатилетнего юноши.

Паруса надулись сильнее, и кораблю пришлось сменить курс. Моряки без промедления принялись за работу: корабль, подгоняемый северо-западным ветром, заходил в порт, и, чтобы замедлить ход, нужно было заменить косой парус меньшим и свернуть наполовину прямой парус.

Корабль сделал резкий поворот направо, и стала видна береговая линия, окутанная бледно-лиловой дымкой. Это был южный берег Малой Азии — турецкие земли, простиравшиеся далеко на восток. Как Родос, так и расположенный еще восточнее Кипр оказались на передовой линии, где столкнулись ислам и христианство. Расстояние между Родосом и южной границей Малой Азии составляло не более восемнадцати миль. Порт Родоса — его столица — располагался в самой северной точке острова, поэтому капитан корабля снова повернул направо, чтобы обогнуть мыс, выдававшийся с северного берега.

С наступлением сумерек ветра в Средиземном море утихают. Зная об этом, моряки принялись за дело с утра, когда повеял легкий бриз, и рассчитали движение корабля так, чтобы прийти к острову на закате. В этот час прибывающие корабли осаждали порт Родоса. Подплыв к форту, генуэзский корабль замедлил ход, и экипаж убрал паруса. Крепость, названная в честь святого Николая, защищала гавань, предназначавшуюся для военных галер. Их же судно должно было проплыть мимо — в торговый порт, расположенный дальше.

На крепости Святого Николая развевался флаг ордена Святого Иоанна — белый крест на красном поле. Протяженная дамба защищала военную гавань. На самом верху дамбы точно в ряд стояли ветряные мельницы, их крылья вертелись с приятным жужжанием. На многих островах Эгейского моря ветра использовали, чтобы молоть зерно. Но Антонио родился и вырос под прикрытием гор и не был знаком с сильным северо-западным ветром, который называли «мистраль». Мельницы, выстроившиеся рядами, были юноше в диковинку; однако он был достаточно наблюдательным и заметил, что, расположенные очень близко друг к другу, они защищали прибывающие корабли от ветра.

Парусник отбуксировали в огромную бухту полукруглой формы, окруженную стеной, углубления в которой позволяли лишь ставить суда в док. В этой массивной стене было всего пять открытых ворот, и каждые защищала мощная круглая башня. Берег с мельницами начинался прямо от крепостной стены и уходил вдаль; таким образом, за исключением небольшого водного пути, необходимого, чтобы пропускать корабли внутрь и выпускать их наружу, гавань была почти полностью защищена от ветра.

Здесь стояло на якоре множество судов, начиная от торговых галер, парусных и весельных, и заканчивая небольшими парусниками. Их было так много, что без помощи буксиров не представлялось возможным найти место, чтобы бросить якорь. Корабли были связаны между собой, при этом крупные суда были обращены в сторону моря, а те, что поменьше, — повернуты наружу кормой. Генуэзский корабль вошел в док вдоль первого пирса.

На причалах множество людей деловито загружали и выгружали товар: после захода солнца ворота должны были закрыть. Группа турецких рабов, скованных цепями, вяло тащила огромный мешок мимо местных греков, мимо европейских купцов, которых можно было легко узнать по их длинным одеяниям. Рыцари в броне, красные нагрудники которой украшали белые кресты, торопливо прошли между этими двумя группами.

Антонио стоял на корме корабля и с удивлением наблюдал за происходящим, когда подошел капитан и сказал:

— Вас ждут.

Бросив взгляд вниз на пирс, Антонио увидел двух мужчин, одетых точно так же, как и он.

 

Французский рыцарь

Один из мужчин засыпал Антонио избитыми, но добродушными приветствиями по-итальянски. Он представлял итальянское братство, к которому должен был присоединиться Антонио, и тепло вспоминал времена, когда дядя Антонио, бывший Великий магистр Фабрицио дель Каретто, доживал свои последние годы и по-доброму обходился с ним. Он добавил, что рыцари-итальянцы очень рады приветствовать на Родосе еще одного члена прославленной семьи дель Каретто. Мысль о том, что его считают заменой дяди, вызвала у Антонио усмешку. Между тем второй мужчина просто пристально смотрел на Антонио и заговорил лишь тогда, когда посчитал, что итальянский рыцарь закончил свою речь.

— Меня зовут Жан Паризо де Ла Валетт, — сказал он по-французски. — Я личный секретарь Великого магистра.

Антонио представился, подумав про себя, что этот француз, который был старше его не более чем на семь или восемь лет, казалось, остро чувствовал свою принадлежность к дворянам.

Ла Валетт был худощавым, но при этом высоким и красивым мужчиной, и в его жилистом теле чувствовалась сила. Резко очерченные скулы, хотя все еще излучали молодость, казалось, были выточены острым лезвием и придавали лицу благородство. Блеск узких миндалевидных глаз не угасал независимо от того, на кого смотрел юноша. Его манеры, скорее высокомерные, нежели изящные, однако же, не заставляли окружающих испытывать неловкость. Его высокомерие не выходило за рамки приличий. Даже при первой встрече можно было почувствовать, что этот молодой человек из именитого рода Оверни относился к особой породе. Антонио понял, что перед ним образец «целомудренного рыцаря», который когда-то заслужил хвалу всей Европы, но в Италии встречался уже редко.

— Вам предстоит встретиться с Великим магистром. Завтра утром я приду на итальянский двор, чтобы сопроводить вас, — сказал Ла Валет, после чего повернулся и ушел.

Оставив своего слугу с багажом позади, Антонио последовал за итальянским рыцарем через ворота и попал в город. Улицы, вымощенные мелкими камнями, напоминали небольшие итальянские города. Однако лавочки, которыми были усеяны обе стороны улицы, придавали ей скорее восточный, нежели европейский колорит. Чуть дальше, прямо у выхода на открытую площадь, стояло большое здание, стиль которого был явно навеян готикой, но, возможно, из-за того что оно было построено из песчаника, оно не выглядело западным. Над башнями по обе стороны от входа развевался флаг ордена Святого Иоанна. Это величественное здание служило госпиталем. Рыцари ордена Святого Иоанна в отличие от тамплиеров или тевтонских рыцарей изначально посвятили себя исцелению больных.

На Родосе, как и в Западной Европе, существовала традиция размещать на фасаде здания герб того, кто его построил. На доме итальянских рыцарей, где Антонио предстояло провести первую ночь, парадную дверь украшал герб семейства дель Каретто.

Рыцарские дома — как для итальянцев, так и для выходцев из Оверни, Прованса, Иль-де-Франс, Арагона, Кастилии, Англии и Германии — отличались друг от друга размером и внешним видом, но их внутреннее устройство было одинаковым. Внизу размещались конюшни, оружейный склад, сарай и комнаты слуг. На втором этаже, куда из внутреннего двора вела винтовая лестница, находился зал для собраний, служивший также столовой и окруженный множеством комнат. Это были комнаты рыцарей, в которых им надлежало проживать в первый год их пребывания на острове. Потом рыцарям разрешалось жить в городе. Венчала здание крыша в арабском стиле.

Хотя устройство рыцарских домов было похоже на устройство западных монастырей, здесь царила совершенно другая атмосфера. Рыцари пользовались только самыми изысканными серебряными приборами, на каждом из которых был вырезан семейный герб. Кровати, рядами стоявшие в комнатах, покрывал черный бархат, на каждом покрывале серебряными нитками был искусно вышит семейный герб. Легкие пеньковые простыни зачастую были украшены геральдическими знаками рыцарей.

Антонио был не единственным гостем в итальянском доме в ту ночь. Другой приезжий не отличался знатностью. Он был родом из Бергамо, города на севере Италии, находившегося под властью Венеции. Габриэле Мартиненго был инженером, знающим толк в возведении крепостных стен. Генуэзский корабль, на котором приплыл Антонио, делал короткую остановку в тени пустынного мыса, как раз перед тем как проплыть вдоль южного берега Крита. Единственная цель этой остановки заключалась в том, чтобы встретиться в назначенном месте с Мартиненго, который сбежал с острова на лодке.

Едва голова Антонио коснулась подушки, он уснул здоровым сном молодого человека, совершенно не подозревая, что Мартиненго, которому было уже за сорок, скоро станет его близким другом.

 

Первая встреча

На следующее утро Антонио буквально вздрогнул при виде изобилия красок острова: накануне в сумеречном свете он этого не заметил. Антонио знал, что название Родос означало «цветущие розы», но все же теперь, по прошествии полутора тысяч лет, пышные розы античных времен уже не были столь поразительными. Темно-зеленое поле украшали ярко-красные бугенвиллеи, малиновый гибискус, красный и белый олеандр и желтые лимоны. Белые как снег цветы миндального дерева, наверное, осыпали остров с ранней весны.

Чувствовался легкий ветерок. Ветра, свирепствовавшие в море, стихали в защищенном стенами городе. Небо было таким голубым, что, казалось, если ткнуть в него пальцем, на нем останется пятно; насыщенный зеленый цвет кипарисов резко выделялся на фоне этой синевы. Для строительства на острове использовали местный камень — песчаник, поэтому большинство зданий в городе было нежно-желтого цвета. Каменные стены не были обработаны, но это не делало их грубыми. В общем, перед Антонио был залитый солнечным светом южный остров.

Во времена Древнего Рима Родос стал приютом академии философии, которая была столь же популярна, как и афинская школа. Тиберий, второй римский император, в молодости приезжал на остров учиться, как и Цицерон, Цезарь и Брут. Но получение образования явно не было их единственной целью. Ни один древний народ не чувствовал так красоту природы, как римляне.

Антонио покинул итальянский дом в сопровождении прибывшего Ла Валетта. В то утро вместо короткого черного плаща, который он носил во время морского путешествия, Антонио надел черную рясу длиной до пят, с вышитым на спине белым крестом. Хотя это и была южная страна, рыцарям было предписано облачаться в длинные одеяния. Но ветерок развевал мантии и освежал на жаре.

Вымощенная камнями дорога вела от западной стены госпиталя вверх, к дворцу Великого магистра. Эту дорогу прозвали улицей Рыцарей, так как по обе ее стороны располагались дома рыцарей из разных стран: Италии, Германии, Иль-де-Франса (обычно называемого просто Францией), Испании (где проживали рыцари из Арагона и Кастилии) и, наконец, Прованса. Английский дом был напротив госпиталя, оверньский располагался рядом с верфью. Таким образом, все самые важные здания ордена находились недалеко друг от друга и вокруг дворца Великого магистра.

Взобравшись на самый верх улицы Рыцарей, слева они увидели церковь Святого Иоанна, главную церковь ордена. Напротив находился вход во дворец Великого магистра. Тщательно укрепленные ворота с бруствером наверху были защищены двумя огромными круглыми башнями. Антонио и его спутник прошли через ворота и оказались в коридоре, таком большом, что в нем мог поместиться отряд солдат; дальше виднелся просторный внутренний Двор, залитый ярким солнечным светом. Французский рыцарь миновал лестницу, начинавшуюся слева от входа, и вошел во двор. Антонио последовал за ним.

Внутренний двор был вымощен плоскими камнями. В двух его углах располагались колодцы. В стенах, окружающих двор, были прорублены маленькие узкие окна в западном стиле, но песчаник и арки восточной архитектуры, защищавшие проходы от прямого солнечного света, смягчали грозный вид этого пространства. С одной стороны внутреннего двора прямо на второй этаж вела широкая лестница без перил.

Ла Валетт и Антонио успели подняться на несколько ступенек, когда заметили наверху мужчину. Его фигура в обрамлении арки, поддерживаемой тонкими круглыми колоннами, заставила Антонио инстинктивно остановиться. Мужчина начал медленно спускаться вниз, направляясь к ним.

Его высокая, стройная фигура была покрыта стальной броней, сверкавшей, как серебро. На его нагруднике виднелся белый крест ордена на красном поле. В правой руке мужчина нес шлем, украшенный белыми перьями, а левая рука рыцаря покоилась на рукоятке длинного меча. Облаченный в военное одеяние, он выглядел готовым к бою.

Его волнистые, соломенного цвета, волосы были коротко подстрижены на затылке, чтобы не мешали надевать шлем, на слегка загорелой коже проступал румянец. Насмешливый взгляд серо-голубых глаз был обращен на новичка.

Антонио никогда раньше не видел такого красивого рыцаря. Молодой человек остановился, не дойдя до них четырех-пяти ступенек; его броня перестала греметь. Он повернулся к Ла Валетту и спросил его по-французски:

— Это он новенький?

От такой грубоватой прямолинейности Антонио чуть не рассмеялся, но французский рыцарь серьезно ответил:

— Это господин Антонио, племянник Фабрицио дель Каретто.

Молодой человек с серо-голубыми глазами весело рассмеялся:

— Так ты тоже из тех, кого прислали на замену? Меня зовут Джамбаттиста Орсини. Можно задохнуться, если все время сидеть взаперти в рыцарском доме, так что время от времени приходи ко мне.

Он стал спускаться вниз, оставляя за собой бряцание брони. Антонио обернулся, чтобы посмотреть, как он уходит. Вид тянувшейся за ним длинной рыцарской мантии малинового цвета с вышитым белым крестом надолго остался в его памяти.

Когда они поднялись на самый верх, Ла Валетт остановился, видимо, решив, что настало время говорить. Он устремил свой проницательный взгляд на Антонио и начал так:

— Сэр Орсини — один из непростых членов ордена. Если бы он скрывал свои недостатки, все было бы ничего. Но он открыто насмехается над тремя принципами ордена: бедность, послушание и целомудрие. Однако он член благородной семьи Орсини и имеет сильные связи в Ватикане. К тому же он является потомком пятого Великого магистра. Действующий магистр не может призвать его к порядку, как бы ни хотел.

Ла Валетт не посчитал нужным добавить, что Орсини нет равных, когда речь идет о доблести перед лицом врага; что он бросается в битву, словно обладает даром бессмертия; что даже турки считают его храбрость неслыханной и называют его единственным неверным, прощенным Аллахом.

Встреча Антонио с Великим магистром Филиппом Вилье де Л’Илль-Аданом прошла гладко. Великий магистр был родом из Бретани, из знатной семьи. На вид ему можно было дать лет шестьдесят с небольшим. Через тридцать лет так мог бы выглядеть Ла Валетт. Единственным отличием было то, что двадцативосьмилетний рыцарь из Оверни, казалось, превосходил Великого магистра в упорстве, которое доходило до фанатизма.

Когда Антонио уже уходил, Великий магистр, окинув его отсутствующим взглядом, неожиданно проговорил:

— Сорок лет назад, когда мы отражали нападение турок, ваш дядя был моим товарищем по оружию.

Он имел в виду битву 1480 года, когда рыцарям удалось защитить остров от огромной армии, посланной османским султаном Мехмедом II. Христианский мир восхищался тем сражением. Череда триумфальных побед турецкой армии, начавшаяся с падения Константинополя, была прервана рыцарским орденом, чья слава стремительно взлетела за одну ночь. Фабрицио дель Каретто и Филипп де Л’Илль-Адан были тогда моложе, чем теперь Антонио.

Когда встреча с Великим магистром закончилась, Антонио, простившись с его секретарем Ла Валеттом, проследовал за другим рыцарем через вереницу комнат, спустился по лестнице левого коридора и вышел на улицу Намного сильнее, чем впечатление, произведенное Великим магистром, в память Антонио врезались слова, высеченные на стенах комнат, через которые он проходил: «FERT FERT FERT», что на латыни означает «терпеть». Рыцари на Родосе, подобно Орсини, в основном, казалось, не старались «терпеть» три обета ордена — бедность, послушание и целомудрие. «Что же тогда нужно терпеть? — подумал Антонио. — И как им приходилось это терпеть?»

Антонио вышел на улицу Рыцарей, но не стал спешить. Он немного постоял, стараясь почувствовать под ногами камни, которыми была вымощена дорога.

 

Крестовые походы

В середине IX века, когда Иерусалим все еще находился во власти мусульман, богатый купец по имени Мауро построил здание, которое могло бы служить одновременно госпиталем и странноприимным домом для паломников, пришедших с Запада на Святую землю. Купец был родом из города Амальфи, весьма оживленного в Средиземноморье, даже в сравнении с другими прибрежными городами Италии — Пизой, Генуей и Венецией. Восьмиконечный крест неправильной формы, который позже стал знаком ордена Святого Иоанна, изначально был гербом Амальфи.

Однако в какой-то момент итальянцы, кажется, потеряли контроль над этим братством, которое в то время еще не стало рыцарским орденом, и власть перешла в руки Французов из местечка Прованс. Во времена крестовых походов житель Прованса, известный только по имени — Жерар, умело управлял госпиталем и странноприимным Домом, который основали купцы из Амальфи.

Усилия Жерара были вознаграждены в 1091 году: первый крестовый поход закончился захватом Иерусалима, и теперь, когда город находился во власти христиан, братство, которое выбрало своим покровителем святого Иоанна, могло приблизиться, согласно историческим источникам, к «Святой Гробнице на расстояние брошенного камня» — другими словами, к центру Иерусалима. Спустя четыре года папа римский Пасхалий II официально признал рыцарско-монашеский орден, посвятивший себя богослужению, сражениям и заботе о больных. С того момента братство рыцарей-госпитальеров стало известно как орден Святого Иоанна.

В 1130 году папа римский Иннокентий II пожаловал ордену Святого Иоанна боевое знамя, на котором был изображен белый крест на красном поле. Рыцари решили использовать этот флаг во время сражений, а свое старое знамя с восьмиконечным крестом на черном поле оставить для мирного времени. Иметь боевое знамя было необходимо, так как орден, изначально посвятивший себя исцелению больных, постепенно становился военным. В 1119 году был основан религиозно-военный орден тамплиеров. Затем, начиная с Тевтонского ордена, появившегося в 1190 году, один за другим начали рождаться рыцарские ордены. Христиане, обосновавшиеся в Палестине, захватившие Святую землю, чувствовали необходимость защищать ее с применением силы.

Однако поведение светских воинов было неприемлемо для членов этих орденов, имевших целью объединить ценности монашества и рыцарства. Рыцарям надлежало отказаться от своего мирского статуса и поклясться следовать заповедям монахов: бедность, послушание и целомудрие. Иметь жену запрещалось. По сути, это были воины-монахи.

Несмотря на малочисленность армии, первый крестовый поход закончился захватом Святой земли. Во время второго и третьего крестовых походов как среди крестоносцев, так и среди королей и пап в Западной Европе происходили изменения, и орден Святого Иоанна приобрел еще более воинственный характер.

В средневековой Европе считалось, что у тех, кто посвящал себя защите других, в жилах должна течь голубая кровь. Члены ордена Святого Иоанна всегда носили черные рясы независимо от того, какого цвета была их кровь; теперь они стали четко разграничивать братьев, которые поднимали меч для защиты христиан от неверных, и тех, кто применял знания медицины для исцеления страждущих. Занимавшиеся исцелением больных больше не получали звания рыцаря. Кроме того, к обладателю наивысшего титула ордена, которого раньше называли ректором, стали обращаться как к Великому магистру. Это означало, что орден продолжал свое превращение в военную организацию.

Рыцари ордена Святого Иоанна, превратившиеся из «служителей бедняков» в «воинов-защитников Христа», отстаивали свое право на существование на протяжении двух веков — с 1099 по 1291 год. Борьба за власть приводила к расколам в рыцарских орденах, поэтому будет справедливым заметить, что редко удавалось объединить все силы, но христиане в Палестине не могли обойтись без военной мощи рыцарей. Рыцари принимали участие во всех важных сражениях, и зачастую их героические усилия изменяли ход битвы. Невозможно написать историю крестовых походов, не упомянув об этих братствах.

В то время военную мощь ордена Святого Иоанна представляли около пятисот рыцарей и приблизительно такое же количество наемников. В ордене царила строгая дисциплина, и дух борьбы госпитальеров, отказавшихся от мирских устремлений ради служения Христу, намного превосходил дух плохо организованных крестоносцев в Палестине.

После 1187 года, когда Иерусалим снова перешел в руки мусульман, рыцари, состоявшие в религиозных орденах, оказались единственными, кто мог противостоять фанатизму исламских сил в многочисленных битвах, которые проходили в завершающий период крестовых походов. Приверженцы ислама горячо верили в то, что, согласно воле Аллаха, христиан нужно изгнать в Средиземноморье, и поэтому каждое сражение было частью священной войны. В те времена не король Ричард, а именно рыцарские ордены во главе с иоаннитами, тамплиерами и тевтонцами сражались так, словно у них были львиные сердца.

К тому же рыцарские ордены имели солидную финансовую поддержку, позавидовать которой могли не только те, кто командовал армиями крестоносцев в Палестине, но и короли и феодалы Западной Европы. Можно считать неоспоримым историческим фактом то, что деньги имеют тенденцию скапливаться там, где взывают к религии.

У покровителей религиозных организаций всегда имелись благие причины пожертвовать им деньги, а их семьям не оставалось ничего другого, как только согласиться. В случае со средневековыми рыцарями это было особенно верно: ведь они жертвовали своими жизнями в борьбе с врагами Христа на далекой палестинской земле. В то время это было наивысшим призванием из всех возможных. Так как у членов орденов не было жен, не существовало опасности того, что накопленные богатства будут растрачены. Пожертвования накапливались столько времени, сколько продолжал существовать религиозный орден.

Братства искусно распоряжались состояниями, и они постепенно росли. Орден Святого Иоанна владел землями и деньгами по всей Европе, хотя члены его и не были столь неразборчивыми в средствах, как тамплиеры, которые не брезговали выдачей ссуд под высокие проценты. Рыцарские доспехи своим великолепием не уступали одеяниям королей и лордов в Европе, а крепости иоаннитов были столь величественны, что им завидовал даже правитель Иерусалима. В госпиталях тевтонских рыцарей и ордена Святого Иоанна больные получали белый хлеб и хорошее вино; их обеспечивали бесплатными постельными принадлежностями и бельем.

В этих идеальных условиях рыцари религиозных орденов развили свою интеллектуальную мощь и смелость, что, как говорили арабы, превратило их в «кость, застрявшую в горле ислама». Важное значение этого воинства Христова, конечно, признавали не только в Палестине, но и в Западной Европе; признавали даже враги. Рыцари-монахи были готовы сражаться до последнего человека; их бесстрашие происходило из уверенности в своем предназначении. Период до 1291 года был золотым веком религиозных рыцарских орденов. Без их смелого сопротивления изгнание христиан из Палестины произошло бы намного раньше, на что так сильно надеялся мусульманский мир.

 

Годы изгнания,

В апреле 1291 года огромная армия под предводительством султана Халила окружила двойные укрепления Акры. Спустя двести лет после того, как первая армия крестоносцев завоевала Иерусалим, город, который они назвали Акрой святого Иоанна, был единственным, оставшимся от христианской Палестины. Мусульмане были убеждены в том, что христиане отступили бы к морю, если бы Акра пала; поэтому их атака была весьма свирепой. Северную часть города защищали тамплиеры, в то время как тевтонцы и рыцари ордена Святого Иоанна отвечали за оборону южных стен. Французские и английские воины удерживали восточную часть Акры, а купцы из Венеции и Пизы, разбогатевшие благодаря крестовым походам, защищали западную стену.

Атака была яростной, но христиане, которым не оставалось ничего, как только сражаться до конца, оказали отчаянное сопротивление. Такая ожесточенная битва достойно венчала великую историю крестовых походов. Согласно арабским летописям, «мусульманская армия истребила большинство горожан, буйно мародерствовала и взяла в плен последних жителей города перед крепостным валом. Они сровняли город с землей». Так много христиан стало рабами, что даже за молодую девушку нельзя было выручить серебряной монеты. Как писали арабы, «вся Палестина вновь вернулась в руки мусульман, и берег от Сирии до Египта был очищен от франков. Слава Аллаху!»

Тем, кто был родом из прибрежных итальянских городов-государств и смог вернуться на родину, повезло. Однако двести лет — это много. У тех, кто родился и вырос в Палестине, не осталось дома, куда они могли бы вернуться. Их отступление было жалким: они цеплялись за любую лодку, что попалась им на глаза и могла выдержать натиск бурного моря. Почти все рыцари, оставшиеся на берегу, были истреблены, а из тех немногих, кто выжил после битвы, лишь единицы сумели вынести трехсоткилометровый переход на Кипр. Среди тех, кому удалось спастись, были тяжело раненные Великий магистр ордена тамплиеров и Жан де Вилье, Великий магистр ордена Святого Иоанна. Кипр, завоеванный Ричардом Львиное Сердце за сто лет до этого, стал, хотя и ненадолго, убежищем для христиан, которых отогнали к Средиземноморью.

Когда английский король Ричард I, которого не интересовали долговременные перспективы, практически из каприза завоевал остров, Кипр перешел от Византийской империи к христианам из Западной Европы. Король отдал остров тамплиерам, но их правление было не слишком успешным. Возможно, они были чересчур заняты Палестиной, чтобы тратить силы на Кипр. Они продали остров за 100 тысяч дукатов Ги де Лузиньяну, мелкому французскому дворянину, прибывшему в Палестину. И Кипр принадлежал его семье до 1474 года.

Должно быть, тамплиеры пожалели о своем скоропалительном решении, когда Генрих II, потомок Лузиньяна, разрешил им наравне с другими остаться на острове в качестве беженцев. Даже если беженцам выражают сочувствие, им никогда не рады по-настоящему. Король Кипра, опасаясь, что рыцари отнимут у него власть над островом, не разрешал никому из беженцев владеть землей. В результате рыцарские ордены столкнулись лицом к лицу с самым серьезным испытанием в их истории.

 

Период лишений

Три главных религиозных рыцарских братства — орден Святого Иоанна, тамплиеры и Тевтонский орден, а также различные малочисленные организации, возникшие в Средние века, в основном преследовали одни и те же цели:

— сохранить для христиан Святую Гробницу — могилу Христа, а также Иерусалим, Святую землю, которая окружает могилу, и защищать их от неверующих до воскресения Христа;

— обеспечить безопасность христиан, живущих в этих местах, и паломников, приезжающих в Святую землю;

— заботиться о больных и раненных при защите Святой земли;

— заниматься поисками христиан, попавших в руки врагов и проданных в рабство, и освобождать их.

Но, живя на Кипре, рыцари утратили возможность добиваться этих целей. Они пытались вызволить попавших в рабство христиан, но не много в этом преуспели, так как сами были беженцами почти без средств, а мусульмане, с которыми они имели дело, назначали очень высокие цены. Рыцари отправляли гонцов в Европу, чтобы собрать армию для нового крестового похода, в котором Кипр можно было бы использовать в качестве отправного пункта. Но европейские правители, которые более полувека доверяли рыцарям защиту Святой земли, в тот момент были заняты расширением своего влияния в Европе. Один за другим приходили уклончивые ответы. Западные державы больше не интересовались Палестиной. Беженцам на Кипре оставалось только смириться со своей изоляцией.

Распад рыцарских орденов казался неизбежным. У них осталось лишь два пути: либо найти способ вернуть свое изначальное предназначение, либо приспосабливаться к новым условиям существования и найти для себя новую роль. Вернувшись в Европу, малочисленные ордены просто исчезли, словно вымерли. Тевтонские рыцари посвятили себя завоеванию Пруссии. Самая страшная участь выпала на долю тамплиеров.

Французский король, который настойчиво укреплял свою власть, заметил богатства и обширные земельные владения тамплиеров. Решительно настроенный на присвоение денег и имущества этих рыцарей, король приступил к их истреблению. Их обвинили в ереси и участии в заговорах. Современные историки не могут подтвердить фактов, послуживших для короля поводом выдвинуть эти обвинения, но выдача рыцарями ссуд под высокие проценты и их сделки с мусульманами скорее всего сыграли определенную роль в поисках предлога для уничтожения ордена. Одного за другим рыцарей подвергали пыткам либо сжигали заживо. Когда в 1314 году был казнен Великий магистр, орден прекратил свое существование.

Нет достоверных исторических источников, из которых мы могли бы точно узнать, почему иоаннитам, накопившим большое состояние, удалось избежать подобной судьбы. Некоторые считают, что они сумели извлечь выгоду из политических ошибок папы римского Климента V, который сыграл свою роль в уничтожении тамплиеров. Так или иначе, но рыцари ордена Святого Иоанна сумели лучше приспособиться к новым условиям.

Вынужденные жить на Кипре в качестве беженцев, рыцари-иоанниты вскоре сменили лошадей на корабли. Они стали пиратами, но нападали только на мусульманские суда. Кроме того, они направили свои усилия на содержание госпиталей — дело, которым они занимались с момента основания ордена. Западноевропейские правители, напуганные истреблением тамплиеров, не смели даже пальцем тронуть рыцарей-иоаннитов.

Но независимо от того, совершали ли они удачные пиратские набеги или посвящали себя исцелению больных, оставаясь на Кипре, рыцари-иоанниты зависели от прихотей короля. В конце концов, они были орденом, которому раньше принадлежало множество независимых поместий в Палестине, включая Крак-де-Шевалье — крупнейший оплот крестоносцев, крепость, прославившуюся своей надежностью и великолепием, существующую и по сей день. Иоанниты лучше других осознавали необходимость независимой цитадели, и создание ее стало их основной целью.

Возможность реализовать это стремление представилась совершенно неожиданно, спустя пятнадцать лет после того, как рыцари-иоанниты нашли приют на Кипре. Некий пират из Генуи по имени Виньоли обратился к ним с просьбой принять участие в одном предприятии.

 

Переселение на Родос

Каким-то образом Виньоли умудрился получить у императора Византии, чье государство приходило в упадок, острова Кос и Лерос. Он хотел добавить к своим владениям Родос и захватить все острова в этой части моря. Но ему не хватало военной мощи, чтобы справиться с этой задачей самостоятельно, и он решил убедить рыцарей-иоаннитов, которые преуспевали на том же «поприще», присоединиться к нему. Единственное его условие заключалось в том, что рыцари должны будут выплачивать ему треть годовых доходов с земель, которые им удастся покорить. Фуке де Вилларе, занимавший в то время пост Великого магистра, не раздумывая, ухватился за это предложение.

В первый раз рыцари напали на Родос в 1306 году, но им пришлось отступить под яростным натиском войск, защищавших остров и находившихся в подчинении у Византийской империи, которой по нраву принадлежал Родос. Однако рыцари были настроены решительно, и подорвать их боевой дух было весьма нелегко. В результате нескольких кампаний они захватили остров в 1308 году. Византийская империя выразила возмущение, но протесты государства, не имевшего сил отвоевать остров, были не более чем сотрясением воздуха. Европейцы же безумно радовались, получив новый оплот для крестоносцев. Папа римский даже признал за рыцарями право владения островом.

Неизвестно, сдержали ли рыцари, получив собственную крепость, свое обещание выплачивать генуэзскому пирату треть дохода. Судя по истории этого воинства Христова, весьма вероятно, что иоанниты обманули Виньоли. Кроме того, они были решительно настроены полностью вернуть деньги, взятые в долг в венецианских банках, правда, у них ушло на это двадцать лет. Видимо, рыцари испытывали больший интерес к Венеции, чем к Генуе. Это были два главных соперничающих государства в Средиземноморье. В отличие от Генуи, где правительство избегало вмешиваться в дела отдельных граждан, в Венецианской республике считали: то, что плохо для одного, плохо для всех. Теперь, имея собственную крепость, рыцари не могли позволить себе совершить ошибку и обрести в венецианцах сильных врагов.

В 1310 году рыцари-иоанниты окончательно перебрались с Кипра на Родос. С этого года для ордена началась новая эпоха. Теперь их стали называть рыцарями Родоса. Даже императору Византии не оставалось ничего другого, кроме как признать их неоспоримую власть над островом. Все это происходило в то самое время, когда во Франции ярко пылали костры, пожиравшие тела тамплиеров.

 

Древний Родос

Остров Родос покоится на юго-востоке Эгейского моря и напоминает мяч для игры в регби, который развернули с юго-запада на северо-восток; он находится так близко к Малой Азии, что, кажется, в любой момент его могут проглотить. Вся территория острова составляет менее 1500 квадратных километров. Его длина не более 80 километров, а ширина — не более 38. По всему острову, словно спинной хребет, тянется горная цепь, но лишь одна вершина достигает высоты в 1200 метров. Пахотных земель на Родосе мало.

Идеальные климатические условия острова принесли ему славу еще в древние времена. Температура воздуха в городах никогда не падает ниже 50 градусов по Фаренгейту даже в феврале, самом холодном месяце года, и редко превышает 77 градусов в тени в августе, самом жарком месяце. Если бы температура вдруг достигла 86 градусов даже на открытом солнце, это лето считалось бы по-настоящему знаменательным. Хотя сезон дождей длится с ноября по апрель, здесь никогда не бывает мрачных, затяжных ливней. Дождь начинается внезапно и быстро прекращается.

Средиземноморские ветра постоянно меняют направление, но для морей, окружающих Родос, характерны сезонные ветра. Весной и летом с северо-запада дует мистраль, а осенью и зимой его сменяют юго-восточный сирокко и юго-западный либеччио. Так как в жару дуют холодные ветра, а когда холодает, они становятся теплыми, остров славится мягким климатом. Благодаря многочисленным ручьям, текущим с гор, вода здесь всегда в изобилии. Если на этом зеленом острове чего-то и недостает, так только пшеницы. Но нехватка ее ощущается крайне редко.

Все хорошие гавани сосредоточены вдоль северо-восточного побережья. Главными среди них с античных времен считаются порт Родос в самой северной точке острова и Линдос, располагающийся в середине восточного побережья. На протяжении столетий Родос оставался столицей острова.

Люди не могли не заметить этот райский уголок Средиземноморья. В самых первых летописях, примерно в 1500 году до нашей эры, уже говорится о тех, кто пришел с острова Крит и стал осваивать северную часть Родоса. Подобно другим островам Эгейского моря, Родос разделил все превратности судьбы греческого народа.

Примерно с 800 года до нашей эры выгодное местоположение острова способствовало процветанию здесь важного торгового поселения, подобного ионийским городам, лежащим на западном берегу Малой Азии, — Эфес, Милет и Галикарнас. Греки с Родоса также создали много колоний на Средиземноморском побережье.

Но в отличие от ионийских городов, расположенных на азиатском континенте, остров избежал захвата персами, когда они напали в V веке до нашей эры. Родос направил военные корабли на помощь Дельфийской лиге, возглавляемой Афинами. Даже когда Греция разделилась на Спарту и Афины и Родосу пришлось поддерживать отношения с обеими сторонами, ему удалось в достаточной степени сохранить свою независимость. Но с появлением Александра Македонского, силы которого были очень велики, Родос объединился с Македонией.

Пожалуй, лучшее время в истории Родоса началось после смерти Александра. Тесные торговые связи острова с Египтом привели к такому процветанию, что Родос мог соперничать с Александрией в Египте и Сиракузами на Сицилии. В это время в порту была построена гигантская статуя, известная как Колосс Родосский, — одно из семи чудес света. Это массивное бронзовое изваяние рухнуло во время ужасного землетрясения 227 года до нашей эры, но нет никакого сомнения в том, что на Родосе существовал высочайший уровень развития технологии, известной человеку в те времена. Ведь семь чудес света, в том числе египетские пирамиды, внушали такой благоговейный страх, что никто не мог поверить, будто они были творением человеческих рук.

Народ, живущий на Родосе, прославился своим мастерством. Ника Самофракийская, которая сейчас находится в Лувре, — творение жителя Родоса II века до нашей эры, а хранимый в музее Ватикана Лаокоон считается римской копией родосской скульптуры. Количество произведений искусств в музее на Родосе, носящих печать Древней Греции, позволяет предположить, сколько таких работ было разбросано по земле за две тысячи лет.

Слава Родоса стала клониться к закату в начале новой эры, когда Юлий Цезарь и другие сыновья знатных римских семей приехали на остров учиться. В 395 году нашей эры Римская империя раскололась на восточную и западную половины, и Родос был присоединен к Византии. После этого остров довольно долгое время находился в забвении, но снова напомнил о себе в X веке, когда итальянские торговые суда стали появляться в этих местах. Родос то попадал под прямое влияние Византии, то объединялся с венецианцами, а время от времени был вынужден открывать свои гавани генуэзцам. В целом же богатства этого крошечного острова были неразрывно связаны с Византийской Империей.

 

Приход рыцарей

На острове жило около пятидесяти тысяч греков. Трудно поверить, что ни один из них не препятствовал захвату острова рыцарями-иоаннитами, численность которых составляла одну сотую от всего населения острова и которые придерживались других традиций и обычаев. Бездействие греков можно было объяснить многими причинами, кроме утраты их былой славы.

С подъемом централизованных государств в конце XV века власть стала определяться не количественным перевесом, а качественным превосходством. К счастью, орден все еще был способен сохранять долговременную власть, основанную на этом принципе. Мореплаватели, такие как венецианцы и генуэзцы, были не единственными, кому с помощью небольших групп людей удавалось управлять торговыми поселениями и военными заставами в Дальних землях. Кипрское королевство делало то же самое; так же поступали крестоносцы, пока их не выгнали из Палестины. Рыцари-иоанниты обрели на Родосе крепость, им только надо было подумать, как лучше использовать свое качественное превосходство над местным населением.

Прежде всего следует заметить, что греки Родоса не стали рабами правителей, единственной целью которых была эксплуатация. У рыцарей имелось достаточное состояние. Как только доходы от их владений в Европе стали постоянными, необходимость в средствах, поступающих от жителей Родоса, отпала. К тому же доходы ордена в Европе постоянно росли. Теперь, когда тевтонских рыцарей отогнали к берегам Балтийского моря, а тамплиеров уничтожили, иоанниты остались единственными, способными сражаться с неверными, сочетая рыцарство и религиозную одержимость. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в казну ордена стати поступать пожертвования и наследства верующих. Только иоанниты продолжали вести войну против мусульман на Востоке, и большинство европейцев не задумывалось о том, что рыцари не слишком отличались от пиратов.

Несмотря на то что Родос был захвачен, местным жителям повезло обрести в лице рыцарей близких по духу правителей: по крайней мере они тоже были христианами, к тому же богатыми. Кроме того, рыцари полностью полагались на своих подданных, продолжая выполнять свою главную миссию.

В морях, окружающих Родос, было рассыпано множество островов. Теперь, укрепившись на главном острове, рыцари-иоанниты постепенно стали подчинять себе их, начиная с крошечных и заканчивая относительно крупными островами Кос и Лерос. Орден даже сумел захватить Галикарнас (к тому времени уже называемый Бодрумом), порт на юго-западном мысе Малой Азии. Кроме того, они удерживали главный город в Малой Азии Смирна, пока его не захватил Тимур. Так как рыцари собирались с Родоса нападать на мусульманские корабли, заходившие в эти места, все эти завоевания были абсолютно необходимы.

Они соорудили на захваченных землях сторожевые крепости, в то время как сами острова, тогда еще богатые растительностью, обеспечивали их древесиной для постройки кораблей. Менее чем за полвека рыцари укрепили свою власть в этих местах. На счастье иоаннитов и на беду мусульман, Родос представлял собой шов, соединяющий восходящую турецкую исламскую державу и древнюю исламскую державу Египта. По иронии судьбы власть рыцарей в восточной части Средиземноморья на протяжении последующих ста пятидесяти лет росла прямо пропорционально распространению здесь турецкого влияния.

Падение Византийской империи в 1453 году и захват Сирии и Египта в 1517 году превратили Восточное Средиземноморье во внутреннее море Османской империи, и именно поэтому присутствие еретиков на воде стало причинять беспокойство. Раньше, во время их правления в Палестине, рыцарей называли «костью, застрявшей в горле ислама», теперь их стали именовать «христианскими виперами». Для мусульман остров Родос превратился в змеиное логово.

Эти «виперы», рыцари, ставшие пиратами, научились искусству мореходства у греков Родоса. Неподражаемым в сражении рыцарям-аристократам не хватало уверенности мореплавателей. Возиться с кораблями, которые в их сознании были связаны с купцами и торговлей, считалось для них, как для представителей знати, занятием непристойным. Те, в чьих жилах текла голубая кровь, должны были посвятить себя воинскому делу — высшему призванию человека.

Таким образом, интересы правителей и подданных на Родосе и окружающих островах странным образом совпали. Европейские торговые суда стали привычным зрелищем в портах Родоса. Среди кораблей было много генуэзских, на острове поселилось немало купцов из Прованса и Каталонии. Еврейский квартал также являлся центром торговли. Казалось, Родос начал постепенно возрождаться после долгого периода увядания.

 

Заново отстроить гнездо

Раньше орден Святого Иоанна владел самой неприступной крепостью в Палестине — Крак-де-Шевалье. Город-столица Родос мог гордиться античными сокровищами, но мощность цитадели, которую стали строить рыцари, была невиданной на острове. Возведенный оплот разделили на торговую и военную половины, порты расширили и укрепили. Как и стены крепости, порты должны были соответствовать усовершенствованным орудиям и новой тактике ведения боя, поэтому рыцари бесконечно меняли планировку. Теперь, когда была потеряна Палестина, Родос стоял на переднем крае в битве против ислама, и воинам приходилось постоянно находиться в состоянии боевой готовности.

Для этого необходимо было реорганизовать орден. В период крестовых походов иоанниты уже в значительной степени стали походить на войско, а после переселения на Родос пошли еще дальше в этом направлении. Орден распался на независимые подразделения в соответствии с родными языками рыцарей. Италия, Англия и Германия составляли отдельные группы — «нации». В немецкой «нации» было много отпрысков аристократических семей из южной Германии (тевтонские рыцари, хоть и забрались далеко в Пруссию, все еще существовали). Испанская «нация» возникла как одно подразделение, но вскоре распалась на две: первую составляли выходцы из Кастилии, а также португальцы, а вторую — испанцы из Арагона, Наварры и Каталонии. Первая «нация» стала называться Кастильской, а вторая — Испанской или Арагонской.

Со времен крестовых походов больше всего рыцарей было из числа французов. На Родосе французы разбились на три «нации»: первая — из Иль-де-Франс (называемая просто Французской), вторая — из Прованса, а третья — из Оверни. Количественное равновесие между разными «нациями» сохранялось не всегда, и даже после своего распада на части три французских и две испанских «нации» оставались самыми большими. У каждой «нации» имелся свой дом; среди них выделялись роскошью французские и испанские.

У каждой из восьми «наций» был глава. Вместе с Великим магистром, заместителем Великого магистра и архиепископом Родоса они составляли Капитул, который являлся верховным органом ордена Святого Иоанна, ответственным за принятие решений. Он представлял собой законодательную, исполнительную и судебную власти, объединенные в одно целое: имел право отстранять от службы любого из рыцарей, следил за состоянием владений рыцарей в Европе и управлял населением Родоса и окружающих островов.

Остальные рыцари были ниже рангом, чем члены Капитула. Из них избирались управляющие крепостями ордена, а также капитаны военных кораблей. Когда рыцари достигали преклонных лет и уходили в отставку, в их обязанность вменялось следить за казной, которую орден держал в Европе. Но так как большинство рыцарей почти все время принимали участие в военных действиях, многие из тех, кто жил на Родосе, погибали в битвах, и им не суждено было вернуться домой. Орден часто пополнял свои ряды новичками из Европы, поэтому в основном рыцари, жившие на Востоке, были очень молоды.

Рыцари были родом из знатных семей. Поскольку они являлись членами религиозного ордена, то, подобно монахам, давали три основных обета: бедности, послушания и целомудрия. Конечно, им не разрешалось жениться. На Родосе число рыцарей никогда не превышало пяти или шести сотен, даже перед лицом ожидаемого нападения врагов.

Некоторые рыцари оставались в Европе, ни разу не ступив на землю Родоса, но это были в основном отпрыски наиболее могущественных королевских и аристократических семей. Часто они занимали самые высокие посты — например, кардинала римско-католической церкви. Член семьи Медичи, близкий родственник папы римского Лео X, кардинал Джулио Медичи, который впоследствии стал папой Климентом VII, был одним из рыцарей-иоаннитов, но никогда не видел ни одной битвы с мусульманами.

Рангом ниже были слуги, родосские моряки и врачи в госпиталях. От них не требовалось знатного происхождения или принесения монашеских обетов. Раз в неделю рыцари должны были служить в госпитале, но в те времена мало кто из дворян желал овладеть искусством медицины. Поэтому даже внутри католического ордена, такого как рыцари-госпитальеры, большинство врачей были евреями.

Латынь служила официальным языком ордена, но на собраниях говорили как по-французски, так и по-итальянски. Очевидно, французским языком пользовались, так как было много рыцарей этой «нации». А итальянский язык применяли в связи с тем, что многие инженеры, на которых лежала ответственность за строительство и ремонт крепостей, а также купцы были итальянцами. В доме своей «нации» рыцари, конечно, говорили на родном языке.

 

Госпиталь

Одним из главных видов деятельности ордена был уход за больными (отсюда и название «госпитальеры»). Госпиталь, построенный рыцарями на Родосе, уступал в пышности только дворцу Великого магистра. Традиционно во главе лечебницы стоял начальник одной из трех французских «наций»: Иль-де-Франс, Прованса или Оверни. Глава английской «нации» командовал кавалерией, а глава итальянцев — морским флотом.

Когда-то купцы из Амальфи построили первые госпитали в Палестине для паломников, которые заболевали на Святой земле. С началом крестовых походов появилась еще одна цель — исцелять воинов, раненных в битвах против неверных. После переселения иоаннитов на Родос эти цели сохранились, но несколько видоизменились.

В конце тринадцатого века, когда европейские христиане утратили свой последний оплот в Палестине, паломничество в Святую землю мгновенно прекратилось. Однако вскоре различные европейские государства (начиная с Венеции) стали организовывать групповые паломничества на Святую землю. Хотя мусульманам удалось добиться своей цели и отогнать христиан обратно в Средиземноморье, они не могли отказаться от денег западных паломников. Так как Родос находился недалеко от Святой земли, он оказался удобным местом, где корабли, перевозившие паломников из Европы в Палестину и обратно, могли оставлять заболевших.

В 1489 году к Венецианской республике был присоединен Кипр, и после этого западные корабли всегда стали заходить в его порт. Но на протяжении ста пятидесяти лет госпиталь на Родосе был единственным местом, где захворавшие европейцы могли вдали от дома находиться в настолько безопасных условиях, насколько было возможно, и при этом получать прекрасный уход. Так как среди пациентов были не только простые паломники, но и принцы и другие важные персоны, улучшение качества медицинской помощи дало возможность ордену получать финансовую поддержку Мусульмане разрешили христианам построить в Иерусалиме монастыри, но они использовались только для проживания и были непригодны для ухода за больными.

Другой миссией ордена была защита христиан от неверных.

Рыцари нападали на любой корабль, если предполагали, что он принадлежал мусульманам. Они делали это не только с целью убить или взять в плен экипаж, потопить или присвоить судно, украсть весь груз; так как на турецких кораблях в качестве гребцов обычно использовали захваченных в рабство христиан, рыцари сражались, чтобы освободить этих людей. Госпитальеры считали, что это были воины, попавшие в плен во время праведной борьбы с неверными. Не приходится и говорить, что рыцари, входившие в орден, также имели право на получение медицинской помощи.

Таким образом, рыцарский госпиталь на Родосе являлся не только красивым зданием, достойным восхищения, но и странноприимным домом, обеспечивающим уход высочайшего качества, возможного в то время. Говорили, что с ним могли сравниться только венецианские госпитали. В больнице ордена служили два врача, четыре хирурга и рыцари, которые должны были раз в неделю ухаживать за немощными. В просторной комнате с высоким потолком стояли кровати. Здесь можно было разместить до ста человек. У каждой кровати имелся полог. Пациентам не приходилось складывать личные вещи или багаж на полу. Все вещи размещались в маленьких шкафчиках, расположенных вдоль стен комнаты. Для тех, кто мог передвигаться самостоятельно, имелась трапезная, а в маленькой часовне посреди комнаты каждое утро проходила служба. Кроме того, было семь комнат для отдельного размещения.

Независимо от своих доходов пациенты не оплачивали лечение. Плата не взималась даже за отдельную комнату Кормили всех одинаково и тоже бесплатно. Еда в госпитале была весьма разнообразной по тем временам: белый хлеб, вино, мясо и вареные овощи. Здесь пользовались простынями из пеньки и серебряной посудой, украшенной гербами прославленных европейских домов, предметами, доставшимися по завещаниям умерших рыцарей. Прямо за стенами комнат, расположенных на первом этаже, находился сад, в котором, несмотря на его небольшие размеры, можно было прогуливаться в тени сочной южной зелени. Нет ничего удивительного в том, что госпиталь процветал и его часто приходилось расширять.

Азартные игры в госпитале были запрещены. Не разрешалось и громко разговаривать. Пациенты могли принимать посетителей, но последних было так мало, что они не нарушали покой других больных. Немногие семьи могли позволить себе навестить паломников, захворавших на острове далеко на Востоке, а рыцари, оправлявшиеся от Ран, полученных на поле боя, тоже находились вдали от родных.

 

«Христианские виперы»

Итак, рыцари успешно управляли госпиталем и так же успешно занимались пиратством. С подъемом турок моря, окружавшие Родос, все больше и больше превращались в важнейший морской путь. Корабли, державшие путь в Египет или Сирию, отчаливали из главных турецких портов — Константинополя или Галлиполи — и были вынуждены плыть мимо Родоса. Это был естественный выбор с точки зрения расстояния и особенностей мореплавания. Турки не были ни торговцами, ни удачливыми мореходами, поэтому они всегда старались держаться как можно ближе к берегу. Зачастую они полагались на греческих моряков, которые были под их властью, но даже греки чувствовали себя уверенно только в Эгейском море, где всегда можно было разглядеть очертания островов. Они не могли соперничать с венецианскими или генуэзскими моряками, которые спокойно отправлялись в открытое море. Таким образом, покинув порт, турецкие корабли плыли вдоль своего берега настолько далеко на юг, насколько было возможно, а затем, за неимением другого выбора, направлялись из Эгейского моря в Средиземное. Родос находился точно на границе двух морей, и рыцарям, занимающимся пиратством, скучать не приходилось.

В морях, окружающих Родос, ветра дули в определенном направлении в течение каждого времени года. Из-за этого сохранялась идеальная видимость на дальние расстояния. Поскольку эти воды были продолжением Эгейского моря, глубина здесь была небольшая, поэтому при малейшем ветре поднимались волны. Кроме того, с юга на север тут шло подводное течение. Конечно, это были не самые неблагоприятные условия для турецких судов, но их вели не очень искусные моряки. А кораблями рыцарей управляли местные жители Родоса, знавшие эти воды с детства.

До Трафальгарской битвы, когда корабли стали использовать пушки, морские битвы подразумевали приближение к судну противника, высадку на его корабль и рукопашный бой с врагами. Если удавалось подойти к вражескому судну очень близко, то бой на самом деле ничем не отличался от сражения на земле, а рыцари-иоанниты прославились в рукопашных схватках. Сочетание неистовой отваги и искусного управления кораблем вселяло ужас в сердца турок. Конечно, ничто не может сделать воина сильнее, чем постоянная готовность к битве, а в этом рыцари тоже достигли высот.

Тем не менее рыцари все же не могли сравниться с венецианцами или генуэзцами в вопросах мореходства. Они были гораздо малочисленнее турок или испанцев. Но у иоаннитов не было необходимости контролировать огромные территории. Они плавали по морям, окружающим их остров, и добыча сама шла к ним. Размещая свои крепости в наиболее стратегически удобных точках, они извлекали огромную выгоду из своей территории. В отличие от тех судов, которым приходилось преодолевать большие расстояния, рыцарские корабли могли вернуться домой после однодневного путешествия, что избавляло их от ненужного груза. Вместо этого они могли набить корабль людьми. Будучи в два раза меньше трехмачтовых венецианских галер, рыцарские корабли могли похвастаться таким же количеством мачт. Их быстроходные галеры, развивавшие скорость до 7 узлов, построенные специально для сражений в водах рядом с Родосом, были ядром их морского флота.

И еще одним отличались рыцарские корабли от венецианских и генуэзских. Если итальянские мореплаватели использовали в качестве гребцов своих граждан, чтобы они тоже могли вступить в схватку, то на кораблях ордена в основном гребцами были пленные мусульмане. Поэтому они не сидели на главной палубе, как это было у итальянцев. Соединенные деревянными цепями, эти гребцы помещались в отделении с низким потолком прямо под палубой. Вступая в открытую схватку с мусульманами, рыцари не хотели, чтобы их собственные гребцы подкрались к ним за спиной. Конечно, турки тоже использовали рабов в качестве гребцов, только на турецких кораблях это были христиане.

Как только на одной из крепостей загорался сигнальный огонь, рыцари отправляли с Родоса флот из четырех кораблей, на каждом из которых находился экипаж из ста гребцов, двадцати моряков и пятидесяти рыцарей. Два корабля направлялись к приближавшемуся вражескому судну, проплывали мимо и разворачивались, чтобы атаковать его сзади. Два оставшихся подплывали к добыче спереди. Зажав врага с двух сторон, они подходили к нему настолько близко, насколько было возможно. Подойдя на расстояние вытянутого весла, они обрушивали на вражеский корабль «греческий огонь».

Конечно, турецкие суда не заплывали в эти опасные воды поодиночке. Обычно они плыли флотилией по четыре, пять, а иногда даже по десять кораблей. Получив известия со сторожевых постов, рыцари определяли количество атакующих кораблей. Иногда два корабля сражались с одним вражеским судном, иногда это была битва один на один. Но даже тогда превосходство христиан в искусстве мореплавания и ведения боя наводило ужас на турок. Для них флаг с белым крестом на красном фоне, развевавшийся на самом верху мачты, означал приход дьявола.

Говорят, что «греческий огонь» был изобретен выходцем из Византии. Крестоносцы использовали его еще в Палестине. Это была смесь нитрата калия, серы, аммониевой соли и смолы, но пропорции, в которых соединяли вещества, держались в секрете и не дошли до наших дней.

«Греческий огонь» использовали разными способами. Иногда его загружали в длинную медную трубу, поджигали и направляли на врага — получалось что-то вроде современного огнемета. Кроме того, существовало приспособление, похожее на гранату, — круглые терракотовые сосуды, которые можно было забрасывать на борт вражеского корабля. Используя такой сосуд, можно было сделать бомбу, разместив в ней запал, который оставалось только поджечь. Очевидно, византийцы придумали способ извергать огонь из пастей деревянных животных, которыми украшали носы кораблей, но рыцари-иоанниты не стали заимствовать этот метод. Возможно, они опасались, что загорятся их собственные суда.

Независимо от способа применения как только «греческий огонь» попадал на борт вражеского корабля, который в те времена был практически полностью сделан из дерева, все, начиная от палубы и заканчивая мачтами, было немедленно охвачено пламенем. Повергнув таким образом врага в смятение, рыцари в стальной броне атаковали. И хотя у них не было коней, но тактика боя соответствовала военному духу средневековых рыцарей.

У ордена Святого Иоанна никогда не было огромного флота, но, ведя упорную войну имевшимися в их распоряжении средствами, они извлекали из нее немалую выгоду. Вражеские корабли сжигали, экипаж либо убивали, либо брали в плен, а в обмен на заложников получали огромные выкупы. Так как рыцари грабили турецкие корабли, тем оставалось только надеяться на защиту большой флотилии. Однако Османская империя, которая никогда не была морской державой, не могла направлять конвой с каждым кораблем, которому предстояло пройти этот опасный путь. Рыцари оправдывали свое пиратство тем, что нападали на неверных и освобождали от оков христиан-рабов.

Иногда иоанниты были столь одержимы ненавистью к мусульманам, что у них даже портились отношения с другими христианами. Особенно с Венецианской республикой, которая, будучи торговым государством, придерживалась прагматических взглядов.

Как-то раз один из рыцарских кораблей, часто отправлявшихся в походы, напал на венецианское судно, плывшее вдоль североафриканского побережья. Рыцари не просто отбуксировали венецианский корабль на Родос, но продали в рабство десятерых арабов-пассажиров. Это случилось перед распадом Византийской империи, то есть до падения Константинополя в 1453 году; в то время между венецианцами и турками еще не было конфликта. Когда эта новость дошла до венецианского правительства, оно немедленно отправило с Крита свой флот, так как считало долгом обеспечивать безопасность своих пассажиров независимо от их веры. Венецианцы перегородили галерами вход в гавань Родоса и направили орудия на стены форта, требуя, чтобы рыцари либо освободили арабов, либо вступили в бой. Иоанниты вернули корабль вместе со всеми пассажирами.

Во второй половине XV века Венецианская республика, хотя и неохотно, два раза воевала с турками. Во время мирных перерывов между этими войнами рыцари-иоанниты открыто нападали на торговые венецианские суда. С их точки зрения, христиане, которые вели переговоры с неверными, были еще хуже, чем сами неверные. Именно эта непримиримость позволила им найти оправдание своему существованию в качестве религиозного рыцарского ордена после того, как они потеряли Палестину. Подобное отношение прочно укоренилось не только по религиозным причинам, но и потому, что оно помогало получать земли и деньги. Рыцари шли единственным путем, который им оставался.

В отличие от Венецианской республики ордену Святого Иоанна не нужно было заниматься торговлей. Более того, им удалось выжить именно благодаря тому, что они не торговали. С упадком Генуи рыцари и венецианцы превратились в два лагеря, противостоявшие туркам в Восточном Средиземноморье, и их отношения стали еще более сложными.

Ни один из членов влиятельных аристократических венецианских семей никогда не вступал в ряды ордена Святого Иоанна. Частично это объяснялось тем, что рыцари не признавали знати, занимавшейся торговлей, хотя в орден входили члены семьи Медичи, которые были городскими аристократами, а также несколько генуэзцев. Но главной причиной, по которой среди иоаннитов не было ни одного венецианца, служил запрет правительства республики.

Но для государства, которое жило за счет торговли, как Венеция, не было ничего более глупого или саморазрушительного, чем раздражать могущественного врага. Поэтому Венеция выполняла требования ордена Святого Иоанна в открытую, когда позволяла ситуация, и тайно в других случаях. Рыцари едва ли замечали эти политические игры. Очевидно, идея обмана союзников не приходила им в голову.

 

Мехмед II Завоеватель

Поднимающееся турецкое государство, чье влияние росло с каждым днем, не сидело сложа руки и предоставив рыцарей на Родосе самим себе. После разгрома Византийской империи в 1453 году султан Мехмед II так стремился к господству в Средиземноморье, что перенес свою столицу в Константинополь и объявил себя преемником византийцев. В 1480 году он отправил на Родос стотысячное войско. Орден Святого Иоанна, возглавляемый Великим магистром Пьером д’Обюссоном, сумел выдержать трехмесячную осаду Армия, в которой было не более шестисот человек, если считать только рыцарей, отразила нашествие частично благодаря эпидемии, разразившейся среди турецких воинов; к тому же отсутствие султана привело к разобщенности его командиров.

Это поражение никак не повлияло на боевой дух турок, для рыцарей-иоаннитов победа оказалась настолько важной, что равную ей по значимости можно отыскать только среди событий трехсотлетней давности в Палестине. Тогда им удалось разбить турок, которых не могли победить ни Византийская империя, ни Венеция — королева моря. Для христианского мира победа на Родосе была великим событием. Страны Западной Европы праздновали его так, словно они снова осознали существование рыцарей. Д’Обюссона удостоили звания кардинала, чего никогда не случалось ни с одним Великим магистром в истории ордена. Само собой разумеется, что значительно выросли суммы пожертвований и количество добровольных помощников.

Однако рыцари ни минуты не сомневались, что турки не успокоятся. Следующие сорок лет они потратили на укрепление защитных сооружений острова. Особенного внимания заслуживает итальянец Фабрицио дель Каретто, который занимал пост Великого магистра с 1513 по 1522 год; при нем изменили конструкцию стен так, чтобы они могли выстоять против пушек, главного орудия войны после падения Константинополя. Будучи родом из Италии, в те времена одной из наиболее развитых стран в области технологий, дель Каретто понимал, что век, когда победа достигалась за счет одной доблести, прошел.

Сорок лет прошли для ордена в условиях относительного затишья только потому, что турки тогда не были особенно заинтересованы в Родосе. Баязид, сын Мехмеда II, укреплял огромную империю, которую его отец создал довольно хаотично. Под командованием Селима, внука Мехмеда, туркам удалось захватить Сирию, Аравию и Египет — все те земли, которые они давно желали заполучить. Эти завоевания закончились в 1517 году и позволили туркам — которые установили власть над Меккой — стать духовными лидерами ислама. Восточное Средиземноморье превратилось в их собственное море, и теперь настало время заняться этим шипом — островом Родос.

Две другие крепости, плавающие в этом «внутреннем» море, Кипр и Крит, находились под властью Венеции, тогда могущественной морской державы. На их фоне Родос казался туркам просто островом, который охранял небольшой отряд. В отличие от венецианских островов, жители которых не занимались пиратством, завоевание Родоса турки могли оправдать стремлением уничтожить грабителей. Их противниками выступали вооруженные монахи, высоко несущие над своими рядами крест. С точки зрения исламского правосудия такая причина выглядела вполне обоснованной. Сулейман, занявший трон султана в 1520 году, принял решение покорить Родос.

Учитывая неясно надвигавшееся противостояние с домом Габсбургов, приобретавшим все большее влияние на Западе, молодой султан, должно быть, осознал, что его империя не может больше терпеть рыцарей, «гнезду христианских випер» не место на острове Родос. Спустя год после вступления на трон Сулейман совершил поход в Венгрию и завоевал Белград. Теперь он был готов заняться Родосом.

 

Султан Сулейман I

Султан Мехмед II не являлся основателем Османской империи в полном смысле этого слова: он не создавал что-то из ничего. Тем не менее его можно считать таковым, потому что он разрушил Византийскую империю и показал турецкому народу путь, которым ему следовало идти. Правлению султана Сулеймана, которого впоследствии стали называть Сулейманом Великолепным, предшествовали годы правления Баязида и Селима; таким образом, строго говоря, он не относился к третьему поколению. Но во всех других смыслах Сулейман был этим знаменитым третьим.

Его прадед, Мехмед II, вступив на трон в девятнадцать лет, убил родных братьев, чтобы предотвратить борьбу за власть. Дед Сулеймана Баязид не последовал примеру отца, и в результате Джем, один из его младших братьев, взбунтовался против него. Хотя Баязиду удалось подавить восстание, ему пришлось пережить неприятные минуты, видя, как Джем спасается бегством на Родос.

Великий магистр ордена Святого Иоанна понял, что турки могли использовать факт удержания ими такого ценного заложника в качестве предлога для нападения. Поэтому он отправил Джема к королю Франции. Папа Александр VI (Родриго Борджиа) взял его под свою опеку, считая, что он может послужить щитом против турок. Таким образом, принц стал вести весьма приятную жизнь в Риме в качестве заложника. Само собой разумеется, что Баязид желал совсем другого. Султан отправил папе письмо следующего содержания: «Султан Османской империи, чьи думы полны печали из-за тяжелого положения его брата, находящегося в заложниках, и который считает, что освобождение его от бесконечных дней, проведенных в страданиях, является желанием его собственной плоти и крови, принял решение освободить Джема от страданий этого мира и отправить его в мир иной, несомненно, позволит его душе обрести покой. Мы готовы предложить Вашему Святейшеству 300 тысяч дукатов в знак нашей благодарности в обмен на оказание ранее упомянутой любезности».

Это огромное вознаграждение, практически равнявшееся всему состоянию семьи Медичи, должно быть, показалось Борджиа, который славился расточительностью, весьма соблазнительным. В то же время он хорошо разбирался в политике и знал, что чем дольше удерживают заложника в живых, тем большую цену он приобретает. Поэтому турецкому принцу в изгнании удалось избежать смертельной дозы «яда Борджиа». Однако через несколько лет его заставили сопровождать французского короля, захватившего Италию; по дороге в Неаполь он подхватил малярию и умер.

Возможно, желая избежать повторения такого скандала, следующий султан, Селим, вступив на трон, приказал немедленно убить двух младших братьев вместе с их женами, любовницами и детьми — всего семнадцать человек. У Селима было несколько дочерей, но один сын. Поэтому Сулейману удалось занять трон, не запятнав его кровью.

Сулейман хотел, чтобы с того момента, как он вступил на трон в двадцать пять лет, его знали как человека закона и справедливого правителя. Он получал удовольствие, демонстрируя эти качества при каждом удобном случае. Возможно, он был решительно настроен завоевать Родос, но посылать армию без предупреждения не входило в его планы. В 1521 году он отправил личное письмо Филиппу Вилье де Л’Илль-Адану, который только что сменил на посту Великого магистра Фабрицио дель Каретто.

Сулейман был, несомненно, лучше образован, чем, скажем, Карл из дома Габсбургов, и из-под его пера вышло письмо, прекрасно написанное на латыни. В нем упоминались победы турецких войск и рассказывалось, как они завоевывали прекрасные, сильно укрепленные города и как они убивали жителей и превращали выживших в рабов. В конце письма он обращался к Великому магистру ордена Святого Иоанна, который столько лет прожил с ним по соседству, предлагая присоединиться к нему в праздновании этих побед.

Естественно, Великий магистр понял намеки, скрытые под изящной формой письма. В своем ответе он перечислил победы, одержанные рыцарями голубых кровей над мусульманами, и попросил султана присоединиться к нему в их праздновании.

Сулейман отправил еще одно письмо, намного более откровенное: «Приказываю Вам немедленно сдать остров. Я признаю за Вами и Вашими людьми право забрать с собой ценные вещи».

Дальше в письме говорилось о том, что он позволит рыцарям-иоаннитам остаться на острове, если они пожелают, но лишь при условии, что они станут его подданными. Великий магистр, которому было пятьдесят семь лет, не ответил на это послание.

Была объявлена война.

 

Инженер Мартиненго

Жизнь в доме итальянских рыцарей для Антонио дель Каретто резко отличалась от той, которую он вел в монастыре около Генуи. Те, кто вступал в орден Святого Иоанна, должны были пройти обучение в монастыре. Прежде чем стать «Христовыми воинами», они должны были провести три года в умиротворенной и спокойной обстановке в качестве слуг Господа. Однако обучение Антонио длилось всего один год, так как он был призван советом ордена, расположенным на Родосе, который спешно укреплял свое войско. Даже традиционное обучение, которое должны были пройти все новички, отложили по приказу самого Великого магистра.

Это обучение подразумевало участие в нападениях на мусульманские корабли. Это было неожиданное погружение в настоящее сражение, но оно считалось необходимым. Хотя рыцарей учили искусству боя с детства, немногие из них имели опыт ведения битвы на борту корабля. Их призвание на Родосе заключалось в пиратстве, и им нужно было овладеть этим ремеслом как можно быстрее.

Изначально Антонио должен был выполнять роль переводчика во время переговоров между венецианцем, который прибыл на том же корабле, и руководством ордена, включая Великого магистра. Нельзя сказать, что Великий магистр и главы «наций» не понимали итальянский. Сам венецианец немного понимал по-французски. Однако его разговорный итальянский являлся не диалектом Венеции, а скорее диалектом соседнего Венето. Тот, для кого итальянский язык не был родным, с трудом понимал его, а Великий магистр не хотел упустить ни одного нюанса в речи этого человека. Антонио родился и вырос в Лигурии, граничащей с Францией, и владел как итальянским, так и французским языками. Именно поэтому его выбрали в качестве переводчика.

То, что Великий магистр не желал упустить ни единого слова, произнесенного венецианцем, и дало возможность Антонио понять, что прибытия этого человека незнатного происхождения ожидали с большим нетерпением, нежели прибытия десяти или даже сотни рыцарей. Приезжий родом из Бергамо, венецианского протектората в Северной Италии, был инженером, специализирующимся на строительстве военных сооружений.

Звали его Габриэле Тадино, но знали как Мартиненго — по названию небольшого города, предместья Бергамо, где он родился. Ему было далеко за сорок. Невысокого роста, он, однако, имел крепкое телосложение.

Говорили, что в двадцать лет он служил в венецианской армии. Когда Падую осадили войска Римской империи под предводительством Максимилиана I во время войны 1509 года против Камбрайской лиги — Венеция тогда вела борьбу с несколькими противниками, — Мартиненго принимал участие в обороне города. Спустя три года он служил в передовых войсках венецианской армии, которая напала на Бресцию. Раненый Мартиненго попал в плен и был освобожден через год во время обмена пленными. Как только он вернулся, венецианское правительство назначило его на особую должность командира, в обязанности которого входило проектирование фортификационных сооружений, и он продолжал служить еще в течение трех лет, пока шли бои в Северной Италии.

В 1516 году сенат Венеции направил его на Крит для наблюдения за строительством укреплений. Следующие пять лет Мартиненго руководил сооружением крепостей Грамбузы, Канеи, Сауды, Ретимо, Кандии и Спиналонги, расположенных вдоль северного побережья острова так близко друг к другу, что даже муравей не смог бы пробраться между ними.

Когда приближался шестой год службы Мартиненго на Крите, его тайно навестил молодой француз. Гость представился как Ла Валетт, рыцарь ордена Святого Иоанна, прибывший с Родоса. Затем он приступил к разговору, во время которого венецианский инженер постепенно бледнел.

Ла Валетт привез пожелание Великого магистра, чтобы Мартиненго отвечал за укрепления на острове Родос, но рыцарь не стал приукрашивать положение дел. Наоборот, он объяснил, что нападение турок неизбежно и что, когда это произойдет, обороняющимся придется вести отчаянную борьбу. Он ничего не сказал о военных успехах ордена в борьбе с неверными, просто очень ясно, спокойным тоном объяснил, что орден нуждается в отличном фортификаторе. Этого было достаточно, чтобы пробудить У Мартиненго профессиональный интерес.

Мартиненго провел на Крите долгое время и знал, что султан был, как никогда, решительно настроен уничтожить иоаннитов. Он также знал, что Венецианская республика ясно выразила свое намерение сохранить нейтралитет в конфликте между турками и рыцарями. Губернатор Крита по приказу правительства отказал рыцарям в просьбе предоставить наемников и закупить на острове провиант. Поскольку Мартиненго служил в венецианской армии, принять приглашение ордена означало посмеяться над политикой государства. Он знал, что Венецианская республика ставила собственные интересы превыше всего. Если бы Мартиненго обратился за официальным разрешением, губернатор наверняка отказал бы ему; в то же время не существовало особых распоряжений о том, что инженерам-фортификаторам, имевшим венецианское гражданство, запрещалось оказывать содействие ордену Святого Иоанна. Предложение участвовать в обороне Родоса, которой, казалось, было предначертано превратиться в осаду, задело его профессиональную гордость.

Венецианские инженеры независимо от того, что они создавали — укрепления или корабли, не считали свою работу завершенной, когда были окончены этапы проектирования и строительства. Инженер, проектировавший корабль, отправлялся на построенном им судне в бой и брал на себя полную ответственность за ремонт корабля в пути до и после битвы. Точно так же навыки и умения фортификатора больше всего были востребованы во время осады. Решения, за доли секунды принятые инженером, могли повернуть ход битвы.

Мартиненго не проектировал укрепления на Родосе. Однако инженер, нанятый орденом за три года до этого для проведения крупномасштабной перепланировки, также был гражданином Венеции — делла Скала. Он полностью перестроил защитные сооружениями они считались самыми надежными в Восточном Средиземноморье. Эти укрепления должны были очень скоро перейти в руки Мартиненго. Он только что вступил в период полного расцвета сил, и предложение Великого магистра очень привлекло его.

Кажется, уникальная приманка молодого рыцаря в конце концов сделала свое дело. Мартиненго сказал Ла Валетту, что у него нет другого выхода, кроме как покинуть Крит. Он намеревался дезертировать из венецианских войск. Ла Валетт кивнул, как будто он предвидел эту возможность, и сказал:

— В Канейском заливе вас будет поджидать корабль. Вам нужно добраться до него на какой-нибудь лодке.

Мартиненго ответил, что он мог бы отправиться на лодке из Канейской гавани под предлогом осмотра сооружений на острове Грамбуза. Он решил, что было бы неплохо взять с собой двух помощников, чтобы скрыть свой побег и чтобы они помогали ему выполнять задания на Родосе. Этот план был осуществлен примерно через два месяца. Мартиненго провел много бессонных ночей, переживая, что его замысел может быть раскрыт. Даже если ему удастся бежать, венецианское правительство наверняка будет преследовать его.

В назначенный день Антонио встретился с Мартиненго и двумя его помощниками на генуэзском корабле. Как только стало ясно, что опасность миновала, Мартиненго проспал двое суток, восстанавливая силы после умственного перенапряжения. Однако было то, чего инженер не знал: вскоре после того, как он со своими помощниками оказался на борту генуэзского корабля, из крепости в Канее на восток с гонцом было отправлено сообщение. Получив его, губернатор Крита послал донесение в Венецию.

Секретное донесение от губернатора было адресовано главе Совета Десяти Венецианской республики. В нем говорилось: «Фортификатор Габриэле Тадино из Мартиненго успешно совершил побег».

 

Продуманный план

Выживание Венеции зависело от торговли с другими государствами. Если бы в остальных государствах дело обстояло так же, то международные отношения можно было бы регулировать только с помощью торговли. Однако в действительности все обстояло не так просто. Государства, занимавшие большую территорию, в случае необходимости могли быть самодостаточными, и поэтому им было трудно понять зависимость Венеции от торговли. Так как венецианцы не испытывали угрызений совести, развивая экономические связи с приверженцами других религий, их часто считали беспринципными. Подобная критика была до некоторой степени оправданна, так как мусульмане совершенно ясно дали понять, что собираются вторгнуться в христианские земли. Венеция, таким образом, помогала врагу.

Кроме того, в начале XVI века силу в Западной Европе решительным образом набирали крупные государства, такие как Франция и Испания. Для того чтобы выжить в новой международной обстановке, Венеции нужно было строить свои отношения с другими странами очень осторожно. Ее существование во многом зависело от успехов дипломатии.

Во время осады Константинополя в 1453 году венецианское поселение, расположенное в нем, приняло просьбу императора Византии помочь отразить нападение турок. Венецианцы сражались открыто, под венецианским флагом. Однако сразу после падения Константинополя и последовавшего за этим распада Византийской империи Венеция направила специального гонца к новому турецкому правителю города в надежде восстановить венецианское поселение и возобновить торговые связи. Венецианских граждан, выживших в сражении, заставили заявить, что они сражались по личной инициативе; согласно официальной версии, государство осудило их действия. Тем не менее ни один из венецианцев, погибших в том сражении, не считал свою гибель напрасной, и так оно и было.

Величественная история Восточной Римской империи, длившаяся тысячелетие, завершилась с падением Константинополя. Когда ее место заняла Османская империя, долгожданный перевес в пользу ислама в Средиземноморье стал реальностью. В этой ситуации венецианцы были единственными представителями Западной Европы, кто поднял свой флаг во имя борьбы. Венецианская республика в полной мере использовала этот факт в переговорах с папой и остальным христианским миром, в то же время прикладывая немалые усилия для возобновления торговых связей с турками. Если бы венецианское поселение в Константинополе заняло такую же позицию, как генуэзское, республике не удалось бы выжить. Венеция возобновила торговые связи с турками задолго до Генуи.

Для западноевропейских христиан падение Византии от рук мусульман было печальным событием. Им было нелегко простить Венеции установление дружеских отношений с теми, кто пролил кровь христиан, тем более до того, как эта кровь успела высохнуть. Казалось, изоляция Венеции была неизбежной; однако торговый город не мог себе позволить оказаться отверженным. Венеция избежала этой судьбы благодаря своим гражданам, которые пролили кровь, защищая столицу Византии.

«Бегство» инженера на Родос тоже явилось частью дипломатии Венецианской республики.

Венецианцам не было смысла провоцировать турок, и Республика объявила о своем нейтралитете. Но в этом случае единственной мишенью для Османской империи становился остров Родос, главный оплот ордена Святого Иоанна, напрямую связанного с римско-католической церковью. Если бы Венеция проигнорировала тяжелое положение Родоса, то папа и весь христианский мир осудили бы ее бездействие.

Венеция действительно не позволила ордену запасаться провиантом и вербовать войска на Крите. Эти действия были бы слишком заметны, чтобы скрыть их от гурок. Однако республика не возражала против того, чтобы фортификатор из венецианской армии покинул свой пост и принял участие в защите Родоса. Туркам можно было сказать, что он дезертировал, а европейцам — что так называемый дезертир был вкладом Венеции в эту войну.

Специалист по военным укреплениям был совершенно необходим в случае осады, а Венеция в те времена могла похвастаться самыми передовыми сооружениями в Европе. К тому же Мартиненго был фортификатором высшего ранга на Крите, крупнейшем владении Венеции в Восточном Средиземноморье. Таким образом, его ценность равнялась нескольким кораблям, груженным провиантом или солдатами. Можно даже предположить, что и визит Ла Валетта был хитрой уловкой республики. Венецианцы были вполне способны на подобный шаг, хотя никаких доказательств, подтверждающих это, нет.

Однако Мартиненго считал, что, дезертируя, он рисковал жизнью, и чувство вины за предательство своей республики долгие годы мучило его. Он стал одной из жертв дипломатической стратегии Венеции, пытавшейся обмануть своих союзников, чтобы обмануть врага.

 

Мой дядя-рыцарь

Прием, оказанный рыцарями венецианскому инженеру, полностью противоречил их привычке не считать представителей недворянского сословия за людей. И Великий магистр Вилье де Л’Илль-Адан, и главы всех «наций» имели безукоризненную аристократическую выправку, однако они склонились, чтобы не упустить ни единого слова, произнесенного Мартиненго. Инженер говорил коротко и ясно, как и подобает специалисту, уверенному в своих знаниях, излагая результаты наблюдений, анализируя их и высказывая свое мнение. Антонио должен был переводить все это на французский язык.

Великий магистр доверил Антонио эту задачу не только потому, что молодой человек понимал этот язык, но и потому, что он был племянником предыдущего Великого магистра Фабрицио дель Каретто, который умер, служа ордену. Великий магистр искренне желал, чтобы Антонио почувствовал величие дядюшкиного наследия.

И когда они дошли до обсуждения укреплений, Антонио действительно почувствовал присутствие мужчины, которого он знал только как своего дядю-рыцаря. Юноша виделся с ним всего один раз, когда Антонио было десять лет. Фабрицио возглавлял отряд рыцарей, обеспечивавший безопасность Латеранского Собора, созванного папой Юлием И. Тогда Фабрицио остановился в родовом замке лишь на несколько дней.

Однако в те времена дядя Фабрицио едва ли производил впечатление военного командира. Он держался очень спокойно, словно ученый, и это разочаровало десятилетнего Антонио. Если Фабрицио просили, он описывал рукопашные бои с мусульманскими солдатами, но рассказывал об этих событиях так отстранение, словно они касались кого-то другого. Собравшиеся слушатели, ожидавшие захватывающих историй о приключениях, разочаровывались, даже если они не были маленькими мальчиками с широко распахнутыми глазами.

Когда маркиз, отец Антонио, представил Фабрицио трех своих сыновей, он сказал, что старший сын будет его наследником, а младший пойдет служить в армии. Антонио же, средний сын, последует по пути своего дяди. Рыцарь ордена Святого Иоанна обернулся и с нежностью посмотрел на десятилетнего племянника. Хотя Антонио был еще ребенком, за обедом его усадили рядом с дядей.

В следующем, 1513 году, когда новость об избрании Фабрицио Великим магистром достигла замка, вся семья дель Каретто была поражена. Никто из них и представить себе не мог, что их родственник станет главой одного из самых славных орденов Западной Европы, тем более что им обычно руководили французы. С тех пор как этот пост занимал итальянец, прошло сорок лет. Но то назначение казалось совершенно естественным, так как человек, о котором идет речь, был представителем семьи Орсини, одной из знатных семей Рима. А избрание Великого магистра из маркизов предместья Генуи было совершенно другим делом и рассматривалось как эпохальное событие. Папа даже прислал из Рима письмо с поздравлениями, и избрание дяди Великим магистром целый год служило предметом разговоров в семье.

Со временем об этом вспоминали все реже и реже. Фабрицио дель Каретто занимал пост Великого магистра с 1513 по 1521 год, но в то время не было нападений турок, и поэтому героические истории не доходили до Европы. Даже в родовом замке его имя упоминалось уже не так часто. Оно снова всплыло в разговорах в год его смерти. В то время Антонио было девятнадцать, и он уже носил монашеское одеяние с белым крестом на груди — знак ордена Святого Иоанна.

Теперь, спустя год, Антонио узнал, как его дядя провел восемь лет на посту Великого магистра. Юноша видел крепостные стены, окружающие город Родос, построенные его дядей в то время, когда Европа забыла о нем.

Сердце Антонио было переполнено гордостью, поэтому он не сразу заметил восхищение, сиявшее в глазах Мартиненго, когда инженер поднимался на самый верх укреплений.

 

Городская крепость

В отличие от японских феодальных замков крепостные стены столицы Родоса окружали не только цитадель. Как и во многих европейских городах, стены были построены по периметру всего города, чтобы защитить и обыкновенных горожан.

Дворец Великого магистра, дома различных «наций», госпиталь и оружейный склад располагались в северной части города; эта территория была отделена простой каменной стеной, слишком непрочной, чтобы обеспечить серьезную защиту; скорее всего она служила перегородкой, разделявшей город. Когда говорили о крепости Родоса, прославленной по всему Средиземноморью, имели в виду укрепления, окружавшие весь город.

Протяженность крепостных стен составляла примерно четыре километра, с учетом выступавших частей стен — больше пяти километров. Согласно давней традиции, каждая из восьми «наций» ордена отвечала за определенный Участок сооружений. Рыцари должны были следить за состоянием стен, укреплять их в мирное время и защищать в военное.

Французы из Иль-де-Франс отвечали за участок длиной в 800 метров, который начинался на севере у форта де Найяк, около входа в торговую гавань, тянулся вдоль передней части военной гавани и северной части дворца Великого магистра и затем слегка поворачивал на юг, к воротам д’Амбуаз. Это были одни из двух городских наземных ворот, и назвали их так в честь Великого магистра Эмери д’Амбуаз, который укрепил их три срока назад. У этих ворот были настолько мощные и замысловатые приспособления, что они служили частью защитных сооружений.

За участок в 200 метров от ворот д’Амбуаз до форта Святого Георгия отвечали немецкие рыцари. Этот участок был намного короче территории, занимаемой французами. Разница зависела не от количества людей в этих двух «нациях». Выходившая к морю низменная часть, которую защищали французы, не подходила для нападения, она не подвергалась атакам на протяжении двух веков, прошедших с момента основания крепости на Родосе. Напротив, территория, простирающаяся от ворот д’Амбуаз, представляла собой гористую местность и поэтому была более подвержена нападениям врага.

У ворот д’Амбуаз очертания укреплений менялись; это не ускользнуло даже от неопытного взгляда Антонио. На участке перед воротами ров, окружающий внешние сооружения, был узким, а внутренние стены высоко поднимались над ним. Если бы враг собрался атаковать в этой части, то с высоты зубцов стены нападающие показались бы очень маленькими. Одной из целей возведения оплота было запугать тех, кто подойдет близко, и эта часть укреплений, завершавшаяся дворцом Великого магистра, успешно справлялась с этой задачей. Особенный страх стены внушали тем, кто приближался с моря.

Начиная от ворот д’Амбуаз, внешний вид стен постепенно менялся. Они оставались высокими, но в бруствере появлялись казематы. Эти помещения подходили для лучников или арбалетчиков, но были недостаточно вместительными для пушек. Располагаясь на высоте всего четырех метров, они имели весьма тонкие стены. Ров здесь был глубоким и широким. Через него был перекинут каменный мост, поддерживаемый тремя арками.

Форт Святого Георгия присоединялся к крепостной стене и напоминал восьмиугольник, поделенный пополам. Он находился посредине длинной стены, шедшей почти по прямой линии к югу. За трехсотметровый участок, тянувшийся от этого массивного выступа к Испанскому (Арагонскому) форту, отвечали рыцари из Оверни. Здесь стена была больше десяти метров в ширину, но значительно ниже. Казематы в бруствере тут увеличивались, что позволяло разместить в них легкие пушки. Из стены выступал еще один форт, который вместе с Испанским позволял отбивать врага как с передовых позиций, так и с обеих сторон.

Часть стены длиной в 200 метров между Испанским фортом и Английским находилась под защитой арагонских рыцарей. Ширина рва на этом участке достигала 100 метров, и из него поднималась толстая внешняя стена. Она соединялась с Английским фортом, облегчая доставку подкрепления.

Английские рыцари отвечали за четырехсотметровый участок, тянувшийся почти по прямой линии от Английского форта до форта Коскину. Ров здесь тоже имел около 100 метров в ширину, и в нем была расположена вторая защитная стена. Хотя на этом участке сооружения укреплялись внешней стеной, они были намного более незащищенными, чем внутренняя стена, охраняемая арагонскими рыцарями; ни Английский форт, ни форт Коскину не могли оказать содействие в защите этих 400 метров. Чтобы компенсировать недостатки прямолинейной конфигурации, в этой части стены построили четыре башни. От Английского форта через ров тянулся мост, но им пользовались только в мирное время. Это был подъемный мост, и в случае необходимости его можно было убрать.

Рыцари Прованса отвечали за 500 метров стены между фортом Коскину и фортом дель Каретто. Форт Коскину выглядел массивным и прочным, и в нем находились вторые ворота, ведшие из крепости. Эта часть укреплений не тянулась по прямой линии, однако, для того чтобы компенсировать отсутствие второй стены, здесь располагались три небольшие башни, имевшие либо округлую, либо многоугольную форму.

Итальянцы отвечали за территорию от форта дель Каретто до дамбы, защищавшей восточную часть торговой гавани. На этом участке длиной в 400 метров укрепления состояли из двух рядов, включая внешнюю стену, размещенную во рву. Форт дель Каретто полностью отличался от большинства крепостей: обычно возводили башни необычайной высоты, а форт выглядел приземистым, прижавшимся к земле. Хотя это сооружение было построено за пятьсот лет до наших времен, к нему больше подходит современный термин «бункер», нежели «башня». Так как его стены предназначались в основном для размещения пушек, они тоже были низкими и выглядели непробиваемыми. Это была первая башня такого типа. От восхищения Антонио потерял дар речи, в то время как Мартиненго, будучи профессионалом, чуть не урчал от удовольствия.

Укрепления вдоль границы торговой гавани тянулись на 800 метров и находились под защитой рыцарей из Кастилии. Поскольку турецкий флот, хоть и был большим, уступал по качеству подготовки моряков, это исключало возможность нападения с моря. Главной задачей турецкого флота была доставка войск, поэтому в защите со стороны моря не было особой необходимости, если только речь не шла о блокаде. Принимая во внимание невысокий уровень мастерства турок в морском деле, не было особых причин опасаться подобного поворота. Высокие и тонкие стены, возведенные задолго до появления больших пушек, можно было без особых опасений оставить в их прежнем состоянии.

Кроме того, имелись резервные силы, которые можно было немедленно отправить к этому участку береговой стены, если бы возникла такая необходимость. Этот отряд состоял из рыцарей Кастильской и Французской «наций», защищавших морские укрепления. Командовал резервом сам Великий магистр. Такое распределение сил означало, что резервному отряду предстояло принять на себя главный удар любой атаки.

В тот вечер в просторной комнате с видом на море, расположенной на самом верхнем этаже дворца Великого магистра, ярко горели свечи в большом канделябре из кованой стали. Двенадцать кожаных стульев, расставленных вдоль длинного деревянного стола в центре комнаты, были заняты. Во время осмотра укреплений Мартиненго ничего не предлагал, просто выслушивал объяснения и задавал вопросы. Однако теперь настала его очередь говорить. Осмотр длился до полудня, а потом венецианский инженер до вечера просидел в своей комнате в доме итальянских рыцарей, разрабатывая многочисленные планы.

Великий магистр Л’Илль-Адан сидел во главе ярко освещенного стола, а Мартиненго — прямо напротив. Антонио, как переводчик, сидел слева от инженера, а дальше расположились главы «наций». Слева от Великого магистра сидел его заместитель д’Аль Маре, глава Кастильской «нации». Справа — секретарь магистра Ла Валетт, лицо которого, как всегда, оставалось суровым. Совет ордена Святого Иоанна собрался, чтобы выслушать мнение специалиста.

 

Пушка против замка

— Крепость выглядит даже более величественной, чем я слышал.

Антонио почувствовал, что слова инженера приободрили всех, кто находился в комнате.

Мартиненго продолжал:

— Особенно меня поразило то, как были применены последние технические достижения в тех местах, где ожидается главный удар. Фортификаторы, включая меня, предлагали подобные проекты на протяжении десятилетий, но нигде, даже в Венецианской республике, их не воплотили в жизнь.

Эти слова вызвали прилив гордости у собравшихся. Венеция их не интересовала.

Но Мартиненго все-таки был патриотом и добавил:

— С другой стороны, наша республика владеет многими землями и не может заниматься только одной крепостью.

Венецианские технологии возведения укреплений считались самыми совершенными, поэтому Германия, Франция и Испания с восторгом брали на службу венецианских инженеров. Неудивительно, что рыцари едва могли сдержать свое восхищение, когда один из этих инженеров, к тому же ведущий, одобрил их крепость. Нападение многочисленной турецкой армии неминуемо приближалось, и армии в несколько тысяч, костяк которой составляли шестьсот рыцарей, приходилось полагаться только на крепостные стены.

Падение Константинополя в 1453 году дало толчок началу неизбежных социальных и военных преобразований как на Западе, так и на Востоке. Эти перемены были настолько серьезными, что ознаменовали собой новую эру, но именно поэтому они произошли не настолько быстро, чтобы их результаты можно было ощутить через год или два после этого события. Хотя было несколько человек, которые с болью осознавали необходимость перемен еще до того, как пал Константинополь, но они могли провести эти реформы, только став тиранами и имея в руках абсолютную власть.

Многие уже понимали, что исход битвы за Константинополь решило применение пушек султаном Мехмедом II. Лишь спустя два года после осады итальянский специалист по пушечному делу из Сиенны написал о том, как приспособить военные укрепления к новой эре пушек. В конце XV века Леонардо да Винчи разработал схему крепости, специально имея в виду защиту от пушек; семья известных архитекторов, скульпторов и конструкторов Сангалло также сделала несколько пробных чертежей. Но в силу ряда причин прошло более полувека, прежде чем подобные крепости появились на свет.

Во-первых, одержав победу над Константинополем, Османская империя перенесла военные действия на север, частично из-за ослабления флота. В то время те, кто жил на юге в районе Средиземноморья, не ощущали прямой угрозы со стороны турок. Во-вторых, держава, находившаяся на передовой линии борьбы европейского христианства против турок, — Венеция — имела республиканскую форму правления. В отличие от диктатуры республике требуется определенное время, чтобы обдумать предлагаемые действия. К тому же усовершенствование многочисленных крепостей от Адриатического до Эгейского моря было крупным предприятием, требующим огромных вложений на протяжении длительного времени. Такой вопрос должна была решать вся республика, а не правительство. В это дело должны были быть вовлечены многие. В необходимости такого крупного проекта нужно было убедить по крайней мере половину тех, кто отвечал за выбор политического курса. Однако люди, ответственные за принятие решений, скорее всего не поняли бы важности этого проекта, если бы над большей частью из них не нависла непосредственная угроза.

Таким образом, только в конце XV века венецианские укрепления стали решительно меняться. Сперва Венеция нанимала инженеров в других государствах Италии, но одновременно старалась улучшить собственные технологии. Первым результатом этих усилий стали крепости на островах Кипр и Крит, на самой границе с Османской империей.

Для рыцарей Родоса обстоятельства складывались по-иному. Земли, находившиеся под защитой ордена, не были ни многочисленными, ни столь отдаленными, как земли Венеции: несколько небольших островов, окружающих Родос. К тому же орден был организован иначе, чем республика. Все решения принимали Великий магистр и члены совета, которых было меньше десяти. Зачастую все определялось волей Великого магистра. По сравнению с Венецией, где голос дожа был каплей в море из двух тысяч голосов, орден был чрезвычайно мобильной организацией.

Тем не менее реформы проводились нелегко. Частично это объяснялось тем, что турецкая армия не сразу положила глаз на Родос. Подобно венецианцам, рыцари полностью осознали опасность, только когда она стала неминуемой. В 1480 году, когда Мехмед II неожиданно высадил на Родосе огромную армию, крепостные стены здесь имели еще допушечную конструкцию, как в Константинополе; они тоже были тонкими и поднимались прямо из земли. На центральной стене мог уместиться только один стрелок, а башни находились по углам периметра. Остров тогда выстоял только благодаря пассивности турецких генералов и из-за эпидемии, разразившейся в войсках. Даже французские рыцари, которые считали себя воплощением старого доблестного духа, понимали, что эти стены не выдержат будущих сражений.

Строительство новых укреплений на Родосе началось сразу после битвы, благодаря усилиям д’Обюссона и д’Амбуаза, двух Великих магистров, которые не позволили победе опьянить их. Великим магистрам, которые строили новые защитные сооружения или укрепляли существующие, запрещалось вырезать на них собственные гербы, однако на стенах, выстроенных д’Обюссоном и д’Амбуазом, все еще кое-где можно было увидеть их геральдические знаки.

Построенные ими укрепления стали памятником усердию двух великих людей, но это было пределом возможного для них. Они не смогли освободиться от традиционного видения крепости. Стены Родоса стали, несомненно, прочнее, но это все еще был средневековый замок. Чтобы перестроить его, рыцарям пришлось дождаться прихода итальянца: итальянцы были самыми прагматичными людьми того времени.

Фабрицио дель Каретто занимал пост Великого магистра на протяжении восьми лет — с 1513 по 1521 год. В нескольких источниках указывается, что у него были планы Радикальной переделки крепостных стен, как только он занял свой пост. Но прежде чем он приступил к этой задаче, прошло пять лет — пять лет, которые скорее всего были потрачены на поиск средств. В дошедших до нас учетных книгах упоминаются такие суммы, потребовавшиеся на строительство крепости, что просто глаза на лоб лезут.

Только с третьей попытки Великий магистр дель Каретто смог завербовать фортификатора Базилио делла Скала, которого знали даже в Венеции. Так как турки еще не заявили о своем намерении напасть на рыцарей-иоаннитов, венецианцы не препятствовали тому, чтобы отправить к рыцарям одного из талантливейших инженеров. Венецианская республика не отказывалась помочь ордену, если только это не вызывало проблем на дипломатическом поприще. В результате инженер Скала торжественно прибыл на Родос и провел там три года.

Скала представил поистине революционный план перестроек. Когда французским рыцарям показали его чертежи, многие из них выступили против и заявили Великому магистру дель Каретто, что они не смогут сражаться в столь неприглядной крепости. Предложенные Скалой укрепления полностью отличались от традиционных стен, которые окружали Константинополь. По его плану, нужно было больше рыть, чем строить. Традиционно стены возводились так, чтобы позволить защитникам крепости оказаться гораздо выше врагов; согласно плану Скалы, нападающие и обороняющиеся должны были находиться примерно на одной высоте. Рвы, разделяющие их, также изменились, став намного глубже и шире, чем раньше. Другими словами, каким бы ни был пушечный обстрел, защитники смогли бы удерживать свои позиции. Таким изменениям подвергли береговые стены, которым предстояло выдержать главный удар во время вражеской атаки. А северные и северо-восточные стены, выходившие на военную и торговую гавани, остались практически нетронутыми: их можно было защитить в их нынешнем состоянии, при условии, что нападать будут слабо разбирающиеся в морском деле турки.

Скала не стал разрушать основание старых стен. Вместо этого он сделал их ниже, в результате чего у него появились излишки земли, песка и камней, которые он позже использовал, чтобы значительно увеличить толщину стен. Проходы, расположенные на западной и южной стенах, по всей длине были расширены до десяти метров. Даже толщина внутренних стен в Константинополе, которые считались самыми прочными в мире, составляла не более пяти метров. Тем не менее Скала посчитал нужным укрепить стены еще и с внутренней стороны — за счет контрфорсов, которые представляли собой диагонально наклонные каменные сооружения. За исключением тех мест, где располагались лестницы, все участки стен, которые были под защитой рыцарей из Оверни, Арагона, Англии, Прованса и Италии, были укреплены таким образом. Башни тоже не стали разрушать. Их укоротили, а те, которые являлись стратегически важными, укрепили с помощью камня.

По-итальянски бруствер с казематами обозначался словом «кружево», так как зубцы, расположенные вдоль верха стены, напоминали бахрому кружева. Скала заменил их на «крупное кружево», то есть на «крупный бруствер». Преимущество «крупных кружев» заключалось в том, что, даже попав под пушечный обстрел, они не развалились бы на куски.

Вдобавок ко всему перед участками, которые были под защитой рыцарей из Арагона, Англии и Италии, где ров становился значительно шире, в нем построили внешнюю каменную стену. Находиться дальше от противника было, конечно, безопаснее, но это мешало наносить удар по врагу. Поэтому предполагалось начинать оборону с внешних стен, откуда можно было отступить, если ситуация ухудшится. С внешней стены, окружающей испанский участок, можно было скрыться в Английский форт. Туда же или в форт Коскину в случае крайней необходимости могли отойти войска, защищавшие внешнюю стену перед главной точкой английского участка. Внешняя стена перед итальянским участком вела к форту дель Каретто.

Ров уходил в глубину на двадцать метров и не менее чем на двадцать метров выходил за внешние стены. Таким образом, он был настолько вместительным, что даже турецкой армии, которая наступала «человеческими волнами», было бы нелегко заполнить его. Ширина рва перед Константинополем тоже составляла двадцать метров, но глубина — всего один метр, поэтому его быстро заполнили. Увеличение ширины рва не давало никаких тактических преимуществ, так как после определенной отметки было невозможно вести сражение. Рыцарям-иоаннитам, не имевшим никакой связи с союзниками, нужно было любой ценой избегать длительной осады. Ров на Родосе нельзя было заполнить морской водой, так как уровень моря был очень низким. А углублять ров, чтобы дойти до воды, было небезопасно: это могло привести к затоплению города.

Но возможно, самым значительным изменением, внесенным Скалой, были выступы, известные в военной терминологии как бастионы.

До этого я использовала очень неточный термин «форт» вместо слова «бастион». Бастионы не являются отдельно стоящими сооружениями; форты, согласно словарю, небольшие опорные пункты, построенные отдельно от стен крепости. Проблема заключается в том, что названия Английский бастион или бастион Святого Георгия не подходят для рассказа об осаде, которая произошла в начале XVI века. В своей книге «Падение Константинополя» я называла эти сооружения башнями, но по причинам, о которых я собираюсь рассказать, «бастионы» Константинополя и «бастионы» Родоса разительно отличались друг от друга.

«Бастионы» Родоса выполняли задачи фортов. Если бы они выстояли, крепостные стены тоже могли бы выстоять. Читателю нужно понять, что форты обеспечивали защиту стратегически важных пунктов вдоль стен.

Другими словами, на Родосе не было высоких башен квадратной формы, размещенных через каждые сорок метров, как в Константинополе. Вместо этого из стены на каждом участке, отведенном определенной «нации», выступали огромные форты. Квадратные и высокие башни Константинополя не являлись главным элементом защиты. Единственная разница между стенами и башнями заключалась в том, что вторые были выше и позволяли использовать обе боковые поверхности. А так как башни не считались особенно полезными, их преимуществами во время обороны даже не воспользовались.

В противоположность этому на Родосе многосторонние форты считались неотъемлемой частью укреплений. Поэтому у каждой «нации» был форт. Как только начиналось серьезное сражение, глава «нации» должен был забаррикадироваться в форте и оттуда руководить битвой. Над каждым из этих фортов развевались флаги «наций».

Из одного форта было невозможно удерживать оборону целого участка стены, который мог достигать 200–400 метров в длину. Поэтому примерно через каждые 100 метров размещались форты поменьше. Так как территория, защищаемая сооружением квадратной формы, была ограничена, эти меньшие форты были многосторонними или круглыми.

Ясно, что со всеми этими преобразованиями пришлось согласиться, чтобы компенсировать малую численность рыцарей. На протяжении следующего столетия история возведения крепостей на Западе вращалась вокруг постепенного развития этих бастионов. Фабрицио дель Каретто оставил после себя город, укрепленный по наивысшим меркам, возможным в начале XVI века.

Высказав свое мнение о Родосской крепости, Мартиненго добавил:

— Если бы нам пришлось иметь дело только с пушками, то можно было бы сказать, что эти стены идеальны. Было бы достаточно довести до конца начатые преобразования. Однако нет никаких сомнений в том, что турки будут применять мины. Они пытались использовать их при осаде Константинополя, но в те времена у них не было инженеров по прокладке минных туннелей. Однако сейчас они располагают специальными отрядами, отвечающими за это дело.

Мартиненго не имел в виду, что Скала не принял никаких мер против применения взрывчатых веществ. Так как Мартиненго сам был инженером, он быстро заметил, что Скала уделил внимание этому вопросу. Углубление рва было направлено на то, чтобы помешать врагам выкопать минные ходы под крепостными стенами. Вдобавок Скала велел вырыть траншею глубиной в один метр вдоль основания главной стены с внутренней ее стороны. Это позволило бы обороняющимся определить по звуку, с какой стороны враг ведет подкоп. Правильно определив направление минного туннеля, обороняющиеся могли бы немедленно вырыть встречный ход, чтобы преградить путь врагу. Отогнать тех, кто прокладывает минный туннель, было бы нетрудно, после этого нужно было бы просто взорвать проход. Турки не стали бы снова делать подкоп, после того как его обнаружили.

Предложения Мартиненго по этому вопросу были не более чем усовершенствованием существующей системы. Он объяснил, что траншея глубиной в один метр недостаточно глубока, поэтому нужно будет углубить ее и покрыть сверху досками, словно крышей. Если оставить траншею открытой, она постепенно заполнится песком, землей и камнями, летящими со всех сторон из-за пушечного огня. Тогда она стала бы бесполезной.

Руководители ордена, начиная с Великого магистра, приняли все предложения Мартиненго и решили приступить к работам на следующий день. Они вверяли инженеру надзор за ведением работ и предоставляли ему людей, материалы и деньги, которые он запросит. Хотя в его жилах текла «красная кровь», ему дали право полностью распоряжаться фортификационными сооружениями.

Мартиненго поблагодарил совет, но при этом добавил:

— Какой бы неприступной ни была крепость, время всегда на стороне атакующих.

Рыцари, конечно же, знали об этом и задумывались над тем, как решить эту проблему. Как только они получили от султана Сулеймана I фактическое подтверждение объявления войны, они отправили гонцов в Ватикан и к французскому и испанскому двору с просьбой прислать подкрепление. Но изменения, произошедшие в Западной Европе, оставляли мало надежды на то, что христианские Державы предоставят армию крестоносцев.

Битва при Константинополе явилась ярким примером того, как война может изменить ход истории. Применение пушек привело к пересмотру способов возведения крепостей и тактики боя. Развертывание огромной армии подтолкнуло европейцев к созданию монархических государств. Принимая во внимание оба эти обстоятельства, следует заметить, что осада Родоса в 1522 году была первой войной, ход которой во многом определялся тем, что произошло за семьдесят лет до нее. Но лишь немногие понимали, что происходило на этом южном острове.

 

Римский рыцарь

В тот вечер Антонио дель Каретто освободили от обязанностей переводчика. Как только начиналось осуществление проекта, уже не требовалось обмениваться сложными идеями. Независимо от того, говорил ли Мартиненго на итальянском с примесью диалекта Венето или на ломаном греческом, который он изучил, живя на Крите, или применял свое поверхностное знание немецкого и французского, языковые барьеры не препятствовали продвижению работы.

Тем не менее Антонио все еще не мог принять участия в «пиратском обучении», которое рыцари проходили сразу по прибытии на Родос. Так как орден готовился к нападению турок, каждый корабль был на счету. На самом деле иоанниты уже отменили все свои атаки на турецкие корабли. Суда, над которыми развевался флаг ордена, продолжали покидать порт по утрам и возвращаться вечером, но только для того, чтобы патрулировать окружающие воды. В последнее время было замечено мало турецких кораблей. Мусульмане тоже почувствовали, что военные облака на горизонте сгущаются.

Несмотря на это, жизнь на Родосе кипела. Каждый день в торговый порт заходили бесчисленные корабли, нагруженные провиантом и боеприпасами. В военном порту, где чинили галеры, до заката солнца не смолкал стук молотков. На укреплении крепостных стен задействовали мужчин-жителей Родоса, и работа шла полным ходом. По вечерам, возвращаясь в дом итальянских рыцарей, Мартиненго засыпал мертвым сном — настолько насыщенными были его дни.

Руководители ордена сосредоточились на нерешенных проблемах, а более молодым рыцарям было нечем заняться, кроме как своими еженедельными дежурствами в госпитале. За доспехами и оружием ухаживали слуги, которые приехали на остров вместе с хозяевами. Антонио удивлялся, почему среди многих рыцарей, посвятивших это время оттачиванию мастерства в применении меча или арбалета, не было видно Орсини.

Антонио не видел Орсини с того самого момента, как он повстречал его на лестнице в первое утро во дворце Великого магистра. Вспомнив, как рыцарь приглашал его к себе, Антонио решил навестить этого человека, имевшего несколько скандальную репутацию.

Для Антонио, который недавно прибыл на Родос, найти дом Джамбаттиста Орсини оказалось неожиданно трудной задачей. Многие рыцари-старожилы снимали жилье в той части города, где были сосредоточены дома разных «наций», но Орсини не относился к их числу. Антонио упорно продолжал поиски, пока не нашел нужный дом в квартале, расположенном между итальянской стеной и торговым портом, — настолько далеко от других рыцарей, насколько было возможно. Здесь не проживали даже греки, родившиеся на Родосе. Это место заселяли итальянцы, которые вели на острове дела, и евреи, которых можно было найти в любой точке Средиземноморья.

Дом был небольшим, но удобным. Во дворе было много зелени. В любом месте дома свежие ветра нежно ласкали кожу. Дверь открыл старый слуга, неразговорчивый, но являвший собой пример настоящей преданности. Орсини привез его из своего поместья на севере Рима. Антонио уже встречался с ним в доме итальянских рыцарей.

Каменная лестница дворика вела к крытой аркаде второго этажа, которую грациозно поддерживали круглые изящные колонны. На одну из них, поджидая Антонио, опирался молодой римский рыцарь. Вместо блестящих серебристых доспехов на нем была свободная рубашка, небрежно заправленная в тонкие черные штаны. Антонио с некоторым раздражением постарался не поддаться атмосфере свободного приема.

Римский рыцарь приглашающим жестом указал на стул здесь же, в галерее, залитой солнечным светом. Сам Орсини опустился на турецкий диван, на котором он, должно быть, сидел до прихода Антонио, и вытянул ноги. Поза, в которой он возлежал на диване — на боку, обложенный подушками, с вытянутыми ногами, — напомнила Антонио скульптурные рельефы, которые он видел на могилах этрусков в Италии.

— Я слышал, что тебя освободили от твоих обязанностей. Не скучаешь?

Антонио улыбнулся, а Орсини принял это как ответ. Тут за спиной Антонио послышался какой-то звук, похожий на нежную греческую музыку. Это был чей-то голос. Он обернулся и увидел женщину с кувшином, наполненным любимым напитком всех, кто жил на Родосе, — лимонной водой, смешанной с медом. Эта женщина служила причиной плохой репутации Орсини. Даже Антонио мог определить разницу между женщиной, которая просто пришла с визитом, и женщиной, которая жила в доме. Для рыцаря религиозного ордена, который дал обет целомудрия, послушания и бедности, жизнь с женщиной, конечно же, создавала проблему.

Нельзя сказать, что все рыцари выполняли обеты. Строже всего соблюдался обет послушания. Что касается бедности, то жизнь на Родосе, казалось, сама исполняла этот обет для сынов прославленной европейской знати. По сравнению с жизнью, которую вели их братья в Европе, проводя свои дни при дворе королей и в собственных замках, жизнь на острове, несомненно, была похожа на бедное существование. Женитьба была, естественно, запрещена, но на тайные связи смотрели сквозь пальцы. Однако Орсини был единственным рыцарем, который открыто жил с женщиной.

Она была уроженкой Родоса, женой греческого торговца, который несколько лет назад, отправившись в Константинополь, пропал. На протяжении последних двух лет о ее отношениях с Орсини ходили разные слухи. Семья ее мужа стыдилась женщины, ее больше не жаловали в греческой части города. Антонио узнал обо всем этом несколько позже от собственного слуги. Среди слуг слухи распространялись очень быстро.

Женщина собрала свои густые волнистые черные волосы на шее. Черты ее лица в отличие от лиц итальянских женщин выдавали скорее силу, нежели мягкость. Однако она была стройной и двигалась необычайно грациозно, когда наливала в серебряные кубки напиток из кувшина. В ее поведении не было ничего самоуничижительного или вульгарного. Она знала свое место и вела себя соответственно, но очень естественно, и слабая улыбка, которой она одарила гостя, наливая ему напиток, приободрила Антонио. Она не была юной. Казалось, ей было столько же, сколько Орсини — двадцать пять, насколько было известно Антонио, или даже больше. Дель Каретто был уверен, что никогда раньше не встречал столь естественного союза между мужчиной и женщиной. На смену первоначальной скованности пришло сладкое чувство расслабленности.

После второго визита Антонио стал приходить к Орсини без слуги. Иногда они разговаривали в доме, но зачастую до наступления ночи проводили время на свежем воздухе — в крытой аркаде, как и в первый раз. Почти наступило лето. Гречанка всегда была здесь. Похоже, все дела по хозяйству вне дома лежали на плечах слуги Орсини.

Антонио и Орсини оба были итальянцами и принадлежали к одному классу, поэтому они не испытывали особых трудностей в выборе тем для учтивых бесед. Однако во время третьего визита в какой-то момент Орсини вдруг посмотрел Антонио прямо в глаза и спросил:

— Как ты думаешь, Европа пришлет подкрепление?

Юноша не смог ответить. В итальянском доме говорили, будто войска были уже в пути, но Антонио никак не мог избавиться от легкого чувства тревоги.

— Подкрепления не будет, — сказал Орсини. — Европа не собирается посылать подмогу какому-то южному острову. Нам ничего не остается, кроме как сражаться так, словно нас покинули.

Антонио не смог ничего ответить. Римский рыцарь посмотрел на него, затем перевел взгляд на верхушку кипариса, росшего во дворе, и продолжил:

— Я живу рядом с торговым портом и получаю сведения из первых рук. До меня доходят все новости, прежде чем часть их отсеется по пути из гавани до дворца Великого магистра, а потом до нас. Мы являемся религиозным орденом, признанным папой, и находимся под его прямой юрисдикцией. По правилам, для того чтобы попросить подкрепления, мы отправляем в Рим гонцов. После того как папа выслушает нашу просьбу, он отправляет личное письмо всем королям и принцам, призывая их принять участие в походе, а они, в свою очередь, предоставляют войска, которые объединяются под папским флагом. Армии крестоносцев всегда собирались именно так. Сколько бы в короле ни горел дух крестоносца, как бы ни хотелось ему предоставить войска, он не может выступить в крестовый поход без одобрения папы. Это совсем другое дело, нежели защита собственной территории. Между прочим, — я думаю, тебе уже известно об этом, — папа Лев X из дома Медичи умер в начале прошлого декабря. Этого никто не ожидал: ему было всего сорок пять лет. Ватикан, вне всякого сомнения, впал в панику. Очевидно, кардиналы не задумывались над кандидатурой следующего папы, поэтому прошел целый месяц, пока они смогли созвать тайное совещание. Из-за неподготовленности выборов начался разлад среди самых влиятельных кардиналов. Сколько раз они ни собирались, ни один из них не смог набрать две трети голосов, необходимых, чтобы быть избранным на пост папы. Должно быть, в отчаянии кто-то выдвинул кардинала, который находился далеко и не смог вовремя приехать на конклав. Его считали честным человеком, ученым. Зная, насколько разобщенными могут быть итальянцы, нетрудно представить, что спорившие предпочли проголосовать за иностранца, нежели видеть в качестве избранника своего соперника. Вот каким образом мы, католики, выбрали голландского папу, о котором знаем только, что он был учителем Карла, императора Рима. Но новый папа, который находился тогда в испанских землях, не смог сразу, получив эти новости, отправиться в Рим. Поэтому он все еще в Испании, хотя в феврале этого года сделал свое первое официальное заявление о том, что согласен занять предложенный престол. Одновременно он объявил о том, что перед католической церковью стоят две сложные задачи: борьба с лютеранским движением и объединение христианских государств для создания антимусульманской крестовой армии. Но пока у него нет тиары, официально он не считается папой. Церемония коронации проводится в соборе Святого Петра в Риме, и Ватикану ничего не остается, кроме как лицезреть пока пустой трон. Другими словами, руки Ватикана так и остаются связанными. Кроме того, я слышал, что вопрос о том, каким путем новому папе следует прибыть в Рим из Испании, превращается в проблему. Император Карл говорит, что он хочет отпраздновать успех своего наставника вместе со всеми своими подданными. Поэтому он хочет, чтобы папа отправился из Испании, находящейся под его контролем, по морю и добрался до Нидерландов, которые также находятся под его контролем, а оттуда в Италию через Германию — то есть снова по территориям, находящимся под его контролем. Я думаю, настоящая причина этого заключается в том, что император не хочет подпускать к новому папе своего соперника, короля Франции. Если папа поедет через Францию, он должен будет встретиться с королем. Говорят, что английский король Генрих VIII тоже отправил к новому папе гонца, предложив ему плыть из Испании в Англию, а оттуда в Нидерланды. Французский король Франсуа I, конечно же, советует путь через Францию. Новый папа со своей стороны, очевидно, решил отправиться морем из Испании в Геную, а затем снова морем до римского порта Остья. Этот маршрут позволил бы ему не задеть чувства императора и французского и британского королей. Но он до сих пор не сдвинулся с места, так как Ватикан не имеет флота и не может отправить за ним корабль. В результате католическая церковь даже не знает, когда у нее будет глава. Но даже если бы папа был на месте и всем сердцем желал уничтожить неверных, ты думаешь, это что-нибудь изменило бы?

— Вряд ли, — ответил Антонио. — Лютеранская секта активно действует уже два года с момента отлучения Лютера от церкви. Я уверен, что Ватикан считает сектантов самой серьезной проблемой.

— Да, это так, — сказал Орсини. — Новоизбранный папа никак не может отложить решение этого вопроса. Простой народ ведет себя неспокойно, даже в тех странах, куда еще не дошел протестантизм. Даже если бы такой циник, как я, стал папой, прежде всего я бы занялся этим. Как бы ты на это ни смотрел, турецкий вопрос стоит вторым в очереди. Мы имеем Испанию, объединение которой было достигнуто с помощью брака представителей семей монархов Кастилии и Арагона; Францию, где верховная власть централизована, как нигде более в Европе; Англию, внутреннее объединение которой вышло на первое место после того, как их планы на континенте были расстроены; Германию, где власть избранных принцев сдерживает централизацию; Италию, которая поделена на Милан, Венецию, Флоренцию, Ватикан и Неаполь. Между всеми этими странами раньше существовали странные отношения — не то чтобы равновесие, но никакое другое слово не подходит. Постепенно эта ситуация стала изменяться и скоро изменится раз и навсегда в результате действий турок. Падение Константинополя предоставило турецкому народу наследие в виде территорий, которые раньше принадлежали Византийской империи. Турки извлекли из этого выгоду, и теперь они прижимают Вену на севере, подталкивают Персию на востоке, перебравшись через Тигр и Евфрат, и окружают Красное море на юге. На западе они контролируют Северную Африку от Египта до Алжира. Их государство превращается в великую державу. Западной Европе ничего не остается, кроме как образовывать крупные государства, чтобы достойно ответить на этот вызов с востока. Как только стало понятно, чего требует новое время, появился Карл. Он вступил на испанский престол шесть лет назад, после смерти своего дедушки по материнской линии короля Фердинанда. Карл унаследовал земли в Нидерландах еще до 1516 года, когда скоропостижно скончался его отец Филипп, наследник престола Священной Римской империи. За три года до этого, в 1513 году, умер император Максимилиан. В результате Карл, будучи прямым наследником Габсбургов, стал также править Германией и Австрией. Отсюда ведется отсчет начала его правления в качестве императора Священной Римской империи Карла V и короля Испании Карла I, в чьи владения входит Новый Свет. Карл родился в 1500 году, значит, в этом году ему исполнится двадцать два. Даже если кто-то надеется, что столь крупная держава распадется после его смерти, до этого далеко, если только фортуна не сыграет особенно злую шутку. Нет особой надежды и на то, что турецкий султан Сулейман, которому двадцать восемь, скоро умрет. Французского короля Франсуа I со всех сторон окружают Габсбурги, и его опасения растут. Он взошел на престол в 1515 году, когда ему был двадцать один год, значит, сейчас ему двадцать восемь, столько же, сколько Сулейману. Английскому королю Генриху VIII — тридцать один. Карл, Сулейман, Франсуа и Генрих не только молоды, они все по-настоящему великие монархи. Учитывая все эти обстоятельства, я думаю, что изменения в Европе должны идти ускоренным темпом. В Италии уже столкнулись интересы Карла и Франсуа. Территория от Неаполя к югу стала испанской, но они не могут поделить Милан и оставшиеся земли Северной Италии. К тому же Флорентийская республика полностью находится в тени Франции; ее независимость — просто видимость. В сложившейся ситуации Венецианская республика является последним по-настоящему независимым государством в Италии. Так что столкновение с турками в Восточном Средиземноморье — последнее, чего хотят венецианцы, даже если им придется отстраниться и наблюдать за падением Родоса.

Это общая перспектива развития событий в Европе, в мире, в котором мы родились. Как ты думаешь, кто в подобной ситуации отправит подкрепление на юг, чтобы помочь рыцарям-иоаннитам в борьбе против неверных? Испанцы и французы собрали 50 000 солдат, чтобы воевать друг с другом в Италии. Короли этих двух государств не собираются присылать нам на помощь даже десятую часть этой армии. Единственное, что нам остается, — собрать собственные силы для сопротивления и умереть в бою.

Через месяц Антонио отправился в море.

 

Греческое море

Антонио был в составе отряда, который по приказу Великого магистра должен был провести заключительный осмотр крепостей, расположенных на отдаленных островах ордена. Отрядом из пяти рыцарей командовал Джамбаттиста Орсини. Антонио решил, что попал в состав группы по его рекомендации.

Покинув военный порт Родоса, быстроходная галера взяла курс на запад. Потом они повернули на северо-запад. Эгейское море называли морем многих островов, и оно соответствовало своему названию: едва на горизонте исчезал один остров, тут же появлялся другой. Проплыв более 100 километров, рыцари сделали остановку на Леросе, самом северном острове, принадлежащем ордену.

В форте Лероса постоянно находились пять рыцарей. Родосский отряд должен был забрать их, двадцать греческих солдат и все оружие и амуницию с острова Лерос и доставить на остров Кос, который располагался в пятидесяти километрах к югу В задачу гарнизона, размещенного на Леросе, входило зажигать сигнальные огни, чтобы известить Кос о приближении турецкого флота с юга. Однако форт, расположенный на острове, был недостаточно крепким, чтобы выдержать нападение большой армии. Руководители ордена решили, что будет разумнее переместить гарнизон на Кос.

Галера Антонио и Орсини отправилась на Кос раньше других, до того как была завершена погрузка. Кос был намного больше Лероса, но, как и на Родосе, его защитные сооружения были сконцентрированы в крепости, расположенной на севере острова и выходившей в гавань. Лишь десять километров отделяли эту гавань от западного берега Малой Азии. Воды этого десятикилометрового канала приходилось пересекать всем судам, направляющимся из Константинополя в Египет или Сирию, кроме самых крупных.

Это был настолько важный пролив, что рыцари держались за участок Малой Азии, расположенный напротив острова Коса, более ста лет, хотя это был всего лишь небольшой кусок берега. Бодрум, находившийся в двадцати километрах от Коса, имел лучшую гавань в этих местах, и именно там иоанниты построили свою крепость. Если через воды между Бодрумом и Косом проплывали небольшие мусульманские суда, то ими занимались корабли, расположенные в этих двух гаванях. В случае более крупного флота через острова до Родоса по цепочке доходили известия о приближавшейся добыче. Мусульманские корабли не могли проплыть через родосские воды невредимыми, если только они не находились под защитой военных судов.

Закончив дела на Косе, отряд отправился к Бодруму, своему единственному оплоту на территории Малой Азии. Там была не только самая прочная крепость, но и хорошо укрепленная гавань с верфью, в которой наготове стояло несколько галер. Бодрум являлся второй по важности крепостью ордена Святого Иоанна после Родоса. Он не только был стратегически удобно расположен, но и единственный мог выполнять другую важную функцию: именно сюда со всей Малой Азии стекались христиане, которым удавалось бежать из турецкого плена. Это не было редкостью. Рыцари-иоанниты давали защиту беглым христианам и отправляли их на Родос, прежде чем окончательно вернуть в Европу.

Неожиданно Антонио обнаружил, что они с Орсини были одни, и воспользовался этой возможностью поговорить с ним впервые с тех пор, как они отправились в плавание. До этого Орсини был занят, встречаясь с рыцарями на острове Кос, и эта обстановка не располагала к беседе. Сам Орсини теперь казался другим человеком, не похожим на того, кто так меланхолично разговаривал в открытой галерее своего продуваемого ветрами дома; теперь это был командир, отдающий один приказ за другим. Когда Антонио сказал ему об этом, молодой рыцарь ответил с горькой улыбкой:

— У каждого человека есть право умереть, считая свою смерть не напрасной. И командиры обязаны дать каждому возможность почувствовать это.

После ужина им снова выпала возможность остаться наедине. На этот раз Орсини пригласил Антонио прогуляться по крепостной стене. Крепость Бодрума была построена у входа в гавань, и их взору предстало море, уходившее в темноту ночи. С одной стороны виднелись огни рыболовных судов; некоторые медленно перемещались, Другие оставались неподвижными. Поверхность моря была ровной, как разлитая нефть. Естественно, стоя на стене, они чувствовали дуновение ветра. Вдалеке виднелись небольшие скопления мерцающих огней. Это были огни Коса. Если бы люди с Коса отправили сигнал с помощью этих огней, его можно было бы легко увидеть из этой крепости.

Антонио и Орсини взобрались на самый верх одного из фортов, обычно называемого Английским. За защиту Бодрума по традиции отвечали английские рыцари. Позабыв, что рядом с ним стоит Орсини, Антонио погрузился в свои мысли.

Он думал о том, что Кос, с которого они отплыли в то утро, был местом рождения Гиппократа, отца медицины, а в Бодруме, где он сейчас стоял, родился Геродот, отец истории. В древние времена Бодрум называли Галикарнассом, и немного севернее его находился Милет. Немного дальше к северу располагался Эфес, а еще дальше — древнее место троянской битвы. И если посмотреть на море прямо перед Троей, можно было увидеть остров Лесбос, родину античных лириков.

Молодой человек унесся мыслями в мир Древней Греции. Когда голос Орсини вернул его на землю, он почувствовал себя выбитым из колеи, словно его силой протащили через временное пространство протяженностью в две тысячи лет. Антонио относился к Орсини с симпатией, но ему не нравилось, что тот был недостаточно чутким в подобных ситуациях.

— Покинув Константинополь, турецкая армия пересечет пролив Босфор по направлению к Малой Азии. Оттуда, как мне кажется, они отправятся на юг, пройдя через Бурсу по пути в Смирну. От Смирны они, возможно, продолжат продвигаться на юг, пока не дойдут до Мармариса. Это всего в пятидесяти километрах по морю от Родоса. Скорей всего именно в Мармарисе они остановятся, так как гавань Мармариса находится в самом сердце залива, в котором даже наши быстрые корабли не смогут атаковать их. А турецкий флот, который в основном занимается перевозкой войск, направится в Эгейское море через Дарданеллы. Оттуда они пойдут на юг вдоль побережья Малой Азии, пересекут эти воды перед нами и войдут в гавань Мармариса. Это путешествие более приятное, так что если султан собирается лично командовать армией, он, возможно, предпочтет плавание по морю. В любом случае большие военные суда будут пересекать этот узкий пролив, поэтому, даже если мы будем поджидать их, держа наготове наши пять кораблей, нас просто откинут в сторону. Турецкая армия намеревается захватить Родос, поэтому они, конечно же, не будут тратить время, нападая на небольшие острова. Если Родос падет, любые попытки защитить эти маленькие форты окажутся бесполезными; так что турки просто проплывут мимо Коса и Бодрума. Поэтому держать здесь защитников бессмысленно, особенно сейчас, когда каждый человек и каждое пушечное ядро так нужны на Родосе. Все эти укрепления нужно оставить.

Антонио спросил у Орсини, почему он не высказал все эти соображения Великому магистру.

— Я сказал ему об этом. Великий магистр ответил: «Мы не можем позволить, чтобы над островами, которые наши предшественники, жертвуя своими жизнями, защищали на протяжении стольких лет, развевался мусульманский флаг». Хотя моя идея не была отвергнута совсем. Когда приказы Великого магистра дошли до рыцарей на островах, они тут же приказали своим людям немедленно отправиться на защиту Родоса. В конце концов, если осада будет длиться два месяца, даже доблестные французские рыцари оценят подкрепление в количестве тридцати человек.

Пораженный Антонио спросил, действительно ли осада может длиться так долго. На что Орсини ответил:

— Нам повезет, если она затянется всего на два месяца. Я сильно в этом сомневаюсь.

 

На восток

Через два дня рано утром их галера отправилась в море. По пути в Кас, который находился примерно в ста километрах дальше на восток, им предстояло проплыть мимо Коса и Родоса. Форт Каса являлся самой восточной крепостью рыцарей. Другими словами, им принадлежали моря от Лероса до Каса.

Пока Антонио вглядывался в даль с кормы корабля, в утреннем свете появился древний Галикарнас. Среди холмов прямо над гаванью юноша разглядел остатки полукруглого театра, каменные ряды мест для зрителей, расположенные амфитеатром и обращенные к морю. Был ли этот театр построен во времена греков или римлян? В любом случае в древности эта часть Средиземноморья процветала во всех смыслах слова.

Антонио вспомнил, что когда-то это место называлось Ионией; оно стало местом рождения философии. Спокойный утренний свет окутал города, расположенные вдоль этого небольшого водного пространства, которое мог пересечь даже маленький парусник. Юноше казалось невероятным, что когда-то эти поселения выступали средиземноморскими рынками и центром цивилизации.

Антонио очнулся от своих мечтаний о древнем мире и увидел, что Орсини успел вернуться и смотрел на него через решетчатое окно капитанского мостика. Во взгляде молодого римского рыцаря читались удивление и ирония. Антонио, который был младше Орсини на пять лет, почувствовал разочарование оттого, что снова не мог поделиться своими мыслями с товарищем. Орсини, казалось, понял это по лицу Антонио и постарался отвлечь его:

— Ты знаешь, остров Кас можно назвать тюрьмой рыцарей-иоаннитов. Туда в изгнание отправляют тех, кто совершает преступление или нарушает правила ордена. Там нет застенков, но служба на таком маленьком удаленном острове сама по себе является наказанием. Однажды меня тоже отправили туда. Хотя я не проявлял особого раскаяния, не прошло и полгода, как Великий магистр сдался и отозвал меня обратно. Мужчины, живущие сейчас на острове, не из тех, кто будет соблюдать правила… Это веселая компания.

Антонио, сам того не желая, рассмеялся: он знал, что в действительности Орсини отозвали обратно на Родос не потому, что Великий магистр сдался. В то время папой был Лео X, мать которого была из рода Джамбаттистов; таким образом, Орсини приходился ему родственником. Кардинал Джулио, который, как и папа, относился к роду Медичи, был рыцарем-иоаннитом. Хотя Джулио не жил в монастыре, не скрещивал меча с мусульманами, Великий магистр не мог проигнорировать его письмо в защиту Орсини, поскольку там высказывались пожелания папы. Таким образом, Орсини провел в изгнании лишь шесть месяцев — половину своего срока.

Однако Орсини был не просто отколовшимся от большинства. Он обладал великим талантом, который рано или поздно должен был быть признан. Это особенно относилось к ордену рыцарей-иоаннитов, которым приходилось постоянно быть готовыми к войне. По сравнению с мирными временами возможности получить признание и повышение появлялись быстрее и чаще. И назначение Орсини командиром отряда, проводившего заключительный осмотр крепостей, служило тому подтверждением.

Кас был настолько близко расположен к южной оконечности Малой Азии, что рыцари, казалось, не смогли бы подойти еще ближе к вражеской территории. От материка их, возможно, отделяло не более пяти километров. Из одного из фортов, расположенных на острове, огни противоположного берега были видны настолько четко, что их можно было сосчитать.

Орсини привез приказ от Великого магистра, чтобы все покинули остров. Так называемого врага на противоположном берегу представляло несколько деревень. Даже если в их обязанности входило удерживать контроль над морем, держать на острове двадцать рыцарей не имело смысла — только в качестве наказания. В последнее время турецкие корабли не появлялись, и рыцари устали от безделья. Они пришли в восторг, получив возможность вернуться на Родос, и быстро собрались. На этом осмотр крепостей заканчивался. Теперь оставалось только вернуться на Родос.

Покинув остров, их галера отправилась на запад. Однако дул очень сильный западный ветер поненте, и хотя их корабль славился своей быстротой, сейчас он плыл очень медленно и фактически мог продвигаться, только поворачивая налево и направо. Положение косых парусов, развернутых на трех мачтах, приходилось постоянно менять, поэтому моряки были заняты, а капитан не мог ни на минуту покинуть свой мостик. Так что у Антонио и Орсини было предостаточно времени, чтобы поговорить наедине.

 

Исчезающий класс

Антонио дель Каретто и Джамбаттиста Орсини были родственниками, хотя и дальними. Орсини имели родственные отношения с семейством Медичи, а Маддалена, дочь Медичи, вышла замуж за Франческетто Чибо, племянника Иннокентия VIII, который был папой за четыре срока до этого. Отцом Маддалены был не кто иной, как Лоренцо Великолепный, фактически правивший Флорентийской республикой; кроме того, девушка была младшей сестрой Лео X, предыдущего папы.

Кроме Франческетто, у папы Иннокентия VIII была племянница Теодорина, которая вышла замуж за состоятельного генуэзца по имени Усо ди Маре. Перетта, мать Антонио, родилась от этого союза. Она вышла замуж за Альфонсо дель Каретто. Таким образом, Орсини и Антонио имели родственные связи через Медичи и Чибо, которые представляли собой два влиятельных итальянских рода конца пятнадцатого века.

Однако Орсини почему-то долго смеялся, когда Антонио объяснил ему все это.

— Если это считается иметь родственные связи, — сказал он, — тогда семья Орсини приходится родней каждой семье, которая хоть немного известна.

Антонио, казалось, был обижен. Чтобы утешить его, Орсини добавил:

— Ты думаешь, что цели, ради которых создавались союзы посредством браков, до сих пор имеют какое-то значение? Я так не думаю. До настоящего времени создание сети родственных отношений способствовало сохранению независимости наших семей. Отныне все будет по-другому. Союзы посредством браков будут иметь место, но только для того, чтобы обеспечить нашим семьям существование под властью монархов. Разве один из дель Каретто не стал недавно маркизом?

— Да, мой отец Альфонсо получил этот титул от императора Максимилиана I, — сказал Антонио.

Орсини продолжил:

— Несколько ветвей рода Орсини получили титулы графов и маркизов, но главная ветвь все еще просто называется баронами или сеньорами. Нас еще не причислили к аристократии, но это всего лишь вопрос времени.

Кстати, спустя тридцать восемь лет основная ветвь семьи Орсини получила титул герцога.

Антонио знал историю чрезвычайно влиятельной семьи Орсини. Если собрать все известные семьи в Италии, то род Орсини не только вошел бы в первую пятерку, но мог бы поспорить за первое место. Семья дель Каретто даже рядом не стояла. После двенадцатого века двумя главными семьями Рима считались Колонна и Орсини. Семье Колонна принадлежали земли к югу от Рима, семье Орсини — к северу от города. Эти две семьи были известны своими постоянными конфликтами. В тринадцатом веке, когда началась борьба между гвельфами (сторонниками папы) и гибеллинами (сторонниками императора), семья Орсини присоединилась к гвельфам, а семья Колонна примкнула к гибеллинам, что увековечило их противостояние. Для череды пап главная забота всегда заключалась в том, как построить отношения с этими двумя влиятельными семьями, представителям которых порой доводилось самим занимать пост папы. Так как оба эти рода традиционно стремились к заключению брачных союзов с влиятельными семьями по всей Европе, иностранные папы или папы родом из неизвестных семей прилагали отчаянные усилия, чтобы наладить с ними отношения.

Медичи изначально были купцами, но когда они решили добавить к своему богатству знатность, то подобрали своему старшему сыну пару из рода Орсини. Это было тем более оправданно, что во все времена представители семьи Орсини или семьи Колонна служили кардиналами в Ватикане. Таким образом, даже если папа не был их родственником, обе семьи имели потенциальных кандидатов на пост главы католической церкви. Желая получить выгоду от особой власти папы, королевские и знатные семьи приветствовали союзы с этими двумя родами. Единственным исключением была венецианская аристократия, защищавшая свою независимость, воздерживаясь от браков с представителями знатных семей других государств.

Невозможно определить, какая из этих двух римских семей была более удачливой в установлении связей с Ватиканом и влиятельными родами Европы, но Орсини преуспевали в установлении связей с рыцарскими орденами.

Примерно в то же время, когда семья Орсини стала направлять своих представителей в орден Святого Иоанна, род Колонна сблизился с тамплиерами. Но в начале XIV века рыцари-тамплиеры исчезли, а орден госпитальеров продолжал свою историю, и род Орсини пустил в нем глубокие корни. Во второй половине XV века представитель этой семьи даже стал Великим магистром.

На этом попытки рода Орсини проникнуть во все коридоры власти не закончились. Многие представители семьи по мужской линии устремились в армии Италии и других западноевропейских стран в качестве наемников. Поскольку в те времена существовал обычай нанимать на службу военных командиров, имевших собственные войска, то занимались этим в основном те ветви рода, которые имели собственные земли и были частично независимыми. Большинство из них уже не носили фамилию Орсини, а взяли себе в качестве имен названия своих владений: граф Трулли или граф Петриано. Если бы глава основного рода стал наемным командиром, то весь клан был бы связан с Ватиканом, королем Неаполя или любым другим господином. Разные же ветви семьи наслаждались полной свободой при заключении и разрывании контрактов. Для нанимателей это было весьма удобно. В те времена наемная практика являлась прибыльной. Семья Колонна тоже использовала эту дорогу к власти — еще одна арена, на которой обе семьи выступали в качестве соперников.

Однако когда папой стал Александр VI, решительно настроенный усилить свою власть, даже чрезвычайно влиятельный род Орсини пережил период заката. Хотя семьи Орсини и Колонна владели обширными территориями, но эти земли были расположены в папских провинциях. Александр VI, из рода Борджиа, решил, что единственный способ упрочить папскую власть — разделаться со всякой семьей, имевшей достаточно власти для беспрепятственного проявления своей воли. Для достижения этих целей он поставил своего сына Чезаре на соответствующую должность. Семьям не повезло вдвойне: Чезаре был непростым молодым человеком. Семья Орсини оказалась на грани вымирания, когда двум влиятельным представителям их рода вынесли смертный приговор, а кардиналов Орсини приговорили к тюремному заключению. Сам Джамбаттиста, хотя и стал в конечном счете рыцарем на Родосе, провел свои ранние годы в изгнании. Он родился как раз тогда, когда армия Борджиа окружила его родовой замок.

Однако в 1503 году неожиданное падение рода Борджиа позволило семье Орсини воспрянуть духом. Им удалось восстановить свои связи и влияние в Ватикане с помощью брака представителя их рода с дочерью следующего папы, Юлия II. После этого папой был Лео X — ребенок Клариче Орсини, которая посредством брака вошла в семью Медичи.

Это было известно всем; далее Антонио, родившийся в прибрежном замке рядом с Генуей, был наслышан об этом. Он считал неоправданными мрачные настроения Джамбаттисты, учитывая, что он был прямым потомком семьи Орсини, над которой, казалось, всегда светило солнце. Когда Антонио сказал об этом, молодой рыцарь рассмеялся. Словно обращаясь к младшему брату, он стал терпеливо объяснять:

— Именитые правящие семьи Венеции и Флоренции — особый случай. Их называют дворянскими, но у них нет титула. Дворяне, чья власть сосредоточена в их поместьях, делятся на герцогов, маркизов, графов и баронов. Эти титулы раздавали Византийская империя и монархи других европейских государств. Герцоги сперва являлись главными помощниками императоров и королей. Они отвечали за правление и военные дела в своих провинциях. Титул графа давался тем, кто выполнял те же самые обязанности во франкских землях, хотя они отвечали за меньшие территории. Жившие на окраинных землях назывались маркизами, что означает «стражи границы». Принимая во внимание происхождение этих титулов, нетрудно понять, что только титул барона, означавший «свободный человек», не подразумевает необходимости находиться в подчинении у императора или короля. Бароны имели собственные земли, собирали налоги, отправляли правосудие, а некоторые даже имели право чеканить монету. Эти бароны должны были отдавать только часть собранных податей правителю — императору, королю или лорду.

В северных и центральных частях Италии, которые находились под властью семьи Лонгобардо, было много графов и маркизов; а на юге правили бароны. Вы — дель Каретто — маркизы, а мы — Орсини — бароны. Но среди дальних ответвлений моего рода много графов. Как на севере, так и на юге Италии до XIV века бароны занимали совершенно другое положение, нежели придворная знать. Лорды были бедны, а бароны, занимавшие, как подразумевалось, более низкую ступень лестницы, были богаты.

Задумывая отправиться на войну, король мог созвать баронов, живущих на подвластной ему территории, но он не мог заставить их сражаться. Это всегда решалось личным соглашением. Если монарх нарушал договор, то барон не только имел право покинуть поле боя, но и мог развернуть свое войско и сражаться против короля. Такое положение дел сохранялось в Южной Италии довольно долго, даже после XIV века. Там высшим органом власти был совет баронов, созываемый дважды в год. Человек, который руководил советом, не был ни более выдающимся, ни более влиятельным, чем остальные; он был просто первым среди равных. У нас сохранились клятвы, которые давали бароны тех времен своим монархам, весьма забавные: «Каждый из нас, баронов, столь же достойный, как и ты, а когда мы собираемся вместе, мы достойнее тебя. Мы клянемся быть верными, но это зависит от того, насколько ты будешь уважать наши наследственные права и привилегии. Если ты будешь пренебрегать ими, то наша клятва верности потеряет силу». Все бароны громко проговаривали эту клятву нараспев перед своим господином. Конечно, лордам это не нравилось! Королям, стремившимся установить сильную централизованную власть, такая ситуация, должно быть, казалась анархией. Постепенно стремление подавить баронов становилось все сильнее, но бароны догадались об этом и начали еще тверже отстаивать свои права. В конечном счете конфликт вылился в известное восстание баронов 1460 года — войну между неаполитанским королем Ферранте и баронами из его земель. Ферранте победил. Одна ветвь семьи Орсини приняла участие в той битве и потерпела неудачу. В мире, в котором мы живем, больше нельзя распевать забавные клятвы. Где бы мы ни находились, невозможно избежать волны централизации. Только в Риме положение дел несколько иное. Если правители других государств могут завещать свой трон наследникам, то папа не может. Папа в Риме меняется, а бароны остаются. Тем не менее, даже если знатные семьи Орсини и Колонна благодаря стечению обстоятельств смогут сохранить свою власть в Риме и на окружающих его землях, какой в этом толк? Колонна практически являются подданными Карла, что вполне естественно: наемник не может служить монарху, не став его подданным. Моей семье также не удастся избежать этой волны централизации власти. Мы станем подданными какого-нибудь правителя, который даст нам титулы, а взамен заставит нас защищать маленькую территорию, которая принадлежит нам только на словах. Бароны — свободные люди — исчезнут, а имя Орсини выживет, только если получит место среди придворной знати. Точно так же на смену рыцарям приходят пешие воины. Появление пушки изменило природу битвы. Когда-то бароны завоевывали уважение людей и право управлять территорией, защищая ее жителей от внешних врагов. Передав эту роль монархам, бароны больше не могут выступать в роли хозяев. Мы с тобой оба рыцари ордена Святого Иоанна, в который принимают только тех, в чьих жилах течет голубая кровь, а кроме того, мы оба дворяне, теряющие свои сеньоральные права. Нам особенно не повезло: мы последние представители исчезающего класса. Разве это не ирония судьбы, что нам предстоит сражаться с турками, армия которых стала сильнее за счет применения пушек и людских масс? Вымирающему классу всегда приходится погибать, сражаясь с теми, кто приходит на смену.

Антонио почувствовал, что его заставили посмотреть в лицо действительности. Семья дель Каретто, не настолько влиятельная, как Орсини, владела отвоеванной ими землей около Савойи, рядом с Генуей, на протяжении четырехсот лет. Однако последние сто лет они уже не могли оставаться равнодушными к битвам, которые бушевали между великими державами, окружающими их. Иногда они примыкали к правителям из династии Сфорца Миланского герцогства, иногда выступали союзниками Генуэзской республики. А тридцать лет назад они были вынуждены либо определиться со своими предпочтениями, либо подвергнуться угрозе вымирания рода. Именно тогда Альфонсо, отец Антонио, стал подданным императора Священной Римской империи и получил титул маркиза. Антонио вдруг позавидовал французскому рыцарю Ла Валетту, в пристальном взгляде которого юноша не заметил ни малейшего сомнения в его принадлежности к дворянству.

Приближался конец путешествия, и гребцы на галере Антонио и Орсини заработали с новой силой. Остров Родос, появившийся на горизонте, казалось, увеличивался в размерах с огромной скоростью. Когда Антонио наконец увидел остатки Акрополя Линдоса, о котором он столько слышал, галера неожиданно повернула на север. Обычно таким путем — вдоль побережья острова к его столице — следовали корабли, прибывающие с востока. Под древними греческими колоннами, сияющими белизной на вершине Линдосского холма, находился один из фортов, принадлежавших ордену. Антонио подумал, что, возможно, он никогда не будет там служить.

Прямо перед тем, как войти в порт города Родос, судно снова изменило курс. Над дальним краем города поднимался дым. Должно быть, горела большая территория, так как дым застилал полнеба. Антонио заволновался о том, что могло произойти, но слова Орсини позволили ему вздохнуть с облегчением. Рыцарь объяснил, что, готовясь к нападению врага, орден сжигал весь урожай на полях и даже дома, находившиеся вне крепостных стен. Нужно было очистить от деревьев территорию, где должен был разместиться враг.

— Жаворонки, должно быть, напуганы, потеряв свои гнезда, — заметил Орсини.

Услышав это, Антонио улыбнулся. Стоял июнь. Обычно сражения проходили с весны по осень. Не было никакого сомнения в том, что Великий магистр получил известия о наступлении турецкой армии.

 

Приближающаяся туча войны

Даже генуэзским и венецианским купцам, которых орден часто осуждал за то, что они ставили торговлю превыше всего, пришлось в конце концов осознать, что теперь, когда между исламом и христианством назрел явный конфликт, им придется оказать поддержку единоверцам. Они были католиками, то есть западными европейцами. Однако от других христиан, таких как греки или армяне, относившихся к православной церкви, нельзя было ожидать подобной перемены настроения. Протестанты также оставались равнодушными к происходившему. Немецким и голландским купцам еще предстояло освоить Средиземноморье. Поэтому если кто и мог сообщить новости ордену, так это купцы-католики из Западной Европы.

Они всегда вели торговлю независимо от религиозных убеждений партнеров. Останавливать корабли при каждой туче войны, нависшей над Восточным Средиземноморьем, означало бы разориться. Если только их собственная страна не вела войну, их корабли заходили в турецкие порты. Таким образом, у ордена рыцарей-иоаннитов не было недостатка в тех, кто доставлял сведения, когда схватка с турками стала неизбежной. В этом заключалось одно из преимуществ религиозного ордена. Им не надо было засылать собственную разведку, они могли использовать западноевропейских купцов для получения чрезвычайно подробной информации о размерах и передвижениях турецких войск.

Турецкий флот, намереваясь захватить Родос, собрался в водах недалеко от Константинополя (Стамбула), столицы Османской империи, первого июня 1522 года. В одном из источников упоминалось семьсот кораблей, но европейские купцы сообщили рыцарям, что кораблей чуть более трехсот. Если учесть обычный размер турецких флотилий, цифра триста кажется более вероятной.

Флотом командовал пират Курдуглу. Турки не имели серьезного опыта в морской войне, и их флот был не слишком организован, поэтому, когда наступало время ведения серьезных военных действий, адмиралом обычно назначали корсара. Курдуглу погрузил на триста кораблей десять тысяч солдат и отправился к Дарданеллам через Мраморное море. На борту каждого корабля было относительно немного людей, так как главная цель флотилии заключалась в транспортировке пушек и другого оружия для осады.

Примерно в то же самое время на азиатской стороне пролива Босфор завершила свои сборы армия. Ее численность равнялась 100 тысячам; особенно важным был отряд минеров, собранных из православного греческого населения Балкан, захваченных турками. Султан в сопровождении всех своих визирей присоединился к колонне солдат, покидающих европейский континент.

Однако этим численность врагов не ограничивалась. Из Сирии и Египта, покоренных турками пять лет назад, должны были отправиться двести кораблей со ста тысячами солдат. Эта армия была в два раза больше той, которая принимала участие в нападении на Родос сорок лет назад. Такие силы против острова, который был размером с горошину по сравнению с огромной Османской империей, — насколько же решительно был настроен двадцативосьмилетний султан Сулейман! Он собирался уничтожить «логово христианских випер» раз и навсегда.

Флот покинул Константинополь первого июня и, пройдя через Дарданеллы, сделал короткую остановку на острове Лесбос, чтобы пополнить запасы. Дальше на пути до Родоса турки могли рассчитывать только на остановку в порту Смирны. Рядом со Смирной находился остров Хиос; хотя он был объявлен нейтральным, фактически принадлежал Генуе. От Малой Азии Хиос отделяло всего десять километров. Триста турецких кораблей, одновременно пересекающих пролив, практически закупорили его. Хиос замер, пока мимо проплывала мусульманская армия.

Дальше начинались территориальные воды ордена Святого Иоанна. Однако турки были прекрасно осведомлены о малочисленности рыцарей на отдаленных островах ордена. Хотя в морском сражении один на один турки оказывались в невыгодном положении, но флотилия из трехсот кораблей представляла собой серьезную силу. Возможно, для того чтобы размяться, Курдуглу решил попытаться захватить остров Кос, что не входило в планы султана. Однако рыцари гарнизона крепости оказали неистовое сопротивление. Поняв, что победа достанется нелегко, Курдуглу быстро прекратил осаду, и его флотилия снова взяла курс на юг. Двадцать шестого июня первые турецкие корабли показались недалеко от Родоса.

Меньше чем через месяц в порт Мармариса прибыла основная часть солдат, отправившихся в путь примерно в то же время, что и флот, и двигавшихся через Малую Азию. Они шли вдоль западного побережья по собственным землям, поэтому им не надо было беспокоиться о возможных столкновениях с местными жителями. Они не стали заходить в Бодрум, находившийся на самом краю полуострова, в стороне от их маршрута. Атаковать там рыцарей было бы потерей времени и людей. Если падет Родос, то за ним последуют Кос и Бодрум. Присутствие султана означало, что его планы будут выполнены до конца, и стотысячная армия успешно собралась, почти без потерь, в порту Мармариса. Флот должен был доставить пушки, оружие и порох на Родос и вернуться в Мармарис за армией.

Рыцари-иоанниты тоже не собирались зря терять людей. Турецкий флот подошел к Родосу с северо-запада, миновал вход в гавань и, обогнув остров, остановился у песчаного пляжа примерно в пяти километрах к югу. Рыцари не делали никаких попыток помешать туркам, пока они выгружали свои многочисленные пушки и осадные орудия. Численность врага, включая моряков, составляла десять тысяч. Количество защитников крепости Родоса — шестьсот рыцарей, примерно полторы тысячи наемников и три тысячи годных к военной службе местных жителей.

Рыцари не оказали никакого сопротивления даже после того, как турецкий флот, успешно выгрузив оружие и провизию, стал курсировать между Мармарисом и Родосом, перевозя армию. Триста кораблей представляли собой огромную силу. Чтобы избежать блокады на море, рыцарям нужно было сделать все возможное, чтобы их суда уцелели. Весь июль, пока усиливались северо-западные ветра, жители Родоса укрепляли защитные сооружения, которым предстояло выдержать неизбежную осаду. Все это время они наблюдали за передвижением турецких кораблей, перевозивших солдат; вражеские суда проходили прямо мимо плавучих заграждений из железных цепей толщиной в человеческую руку, которые перекрывали вход в военную и торговую гавани.

Для Антонио это был первый опыт защиты крепости и первое сражение с турками. Он удивился, что население острова, казалось, увеличилось в два раза. Так казалось потому, что на улицах и площадях стало намного больше людей. В город пришли те, кто раньше жил за крепостными стенами и чьи дома и поля были сожжены. Эти люди привели с собой домашний скот, овец, кур и даже собак. В результате гул, доносившийся из южной части города, был такой громкий, словно на рынке проходили народные гулянья.

Наблюдая за босоногими детьми, гонявшимися за собаками и курами, Антонио не мог поверить, что осада неотвратима. Эта суета еще не достигла северной части города, где были сосредоточены здания ордена, но днем ворота в тонкой стене, отделявшей половину, где проживали рыцари, от половины, которую населял простой народ, были открыты. Время от времени попадалась заблудившаяся овца, за которой гнался ребенок, одетый в лохмотья. Антонио не мог сдержать улыбки, видя изумление на лицах детей, наблюдавших за рыцарями. На этих людей скоро должна была напасть огромная армия неверных, но они продолжали вести прежнюю жизнь. И когда Антонио думал о том, что его собственная жизнь может закончиться в двадцать лет, воспоминание об этих сценках спасало его. В свободное время он часто ходил в церковь, находившуюся в той части города, где жил простой народ, но не для того, чтобы молиться. Обе церкви, и католическая, и православная греческая, стали временным приютом для беженцев.

Однако ночью атмосфера становилась напряженной. Все ворота были закрыты. Перед домами рыцарей, госпиталем, оружейным складом, дворцом Великого магистра ярко горели факелы, чтобы можно было легко заметить любого подозрительного человека. В другой половине города, где проживал простой народ, освещать черные как смоль улицы было нечем, кроме факелов, которые горели всю ночь и озаряли священные статуи в нишах зданий. По улицам ходили дозоры, состоящие примерно из двадцати солдат. На протяжении почти месяца действовал приказ, согласно которому все заведения должны были закрываться на закате, включая таверны, чьи факелы обычно горели до глубокой ночи.

Великий магистр все еще ждал хороших вестей от гонцов, которых он послал полгода назад с просьбой о помощи; теперь он решил снова отправить гонцов во все уголки Западной Европы. Испанские рыцари поехали к папе и императору Карлу, а французские — к королю Франции. Еще двое должны были собрать рыцарей ордена, раскиданных по всей Европе. Им предстояло распространять новости об угрозе, нависшей над главным оплотом ордена, а также приказ об общей мобилизации. В их задачу также входило достать как можно больше пороха и провианта и отправить на Родос. Назначенные рыцари пустились в путь на быстрых легких галерах. Они незаметно покинули гавань ночью, и турки никого не остановили.

Однако летом 1522 года Западную Европу волновали другие проблемы. Будущий папа плыл на корабле, направляясь к месту своей коронации в базилике Святого Петра в Риме. Адриан VI был выбран на этот пост 9 января, но покинул Испанию только 8 июля. Его корабль прибыл в гавань Генуи 17 июля, а 28 августа — в портовый город Остья. Церемония коронации проходила 31 августа. Папе удалось добраться до Рима, не приняв ни одного из «любезных предложений», сделанных ему императором Карлом, французским королем Франсуа I и английским королем Генрихом VIII, и при этом не оскорбив их.

Из-за этой задержки до самого сентября папа не мог произнести перед кардиналами свою вступительную речь, касающуюся курса церкви. Ожидалось, что Адриан VI затронет только два вопроса: объединение христиан в борьбе против турок и протестантское движение в Германии. Новый папа, несомненно, намеревался заручиться поддержкой европейских королей, чтобы решить эти две главные проблемы, стоящие перед христианским миром. Однако сами короли интересовались только междоусобными войнами.

Будучи императором Священной Римской империи, Карл правил Германией и Нидерландами. Как королю Испании, ему принадлежали эта страна и Новый Свет. В качестве яблока раздора для него и французского короля Франсуа I выступала Италия. Однако сражение, произошедшее около Милана в апреле того же года, выявило превосходство Карла. Французский король покинул Милан, и власть над Генуей перешла от Франции к Испании. Так как до этого Испания получила в Южной Италии Неаполь и Сицилию, борьба между Францией и Испанией за Италию, по крайней мере временно, завершилась в пользу Испании.

В июне английский король Генрих VIII вступил в союз с Карлом. В июле английская армия под командованием герцога Суффолка высадилась в Нормандии. Было немыслимо, чтобы Франция, управляемая мудрым королем и владеющая самыми плодородными землями в Европе, легко сдалась Габсбургам, и она оборонялась.

Прибыв в Европу с известием о высадке турецкой армии на Родосе и обратившись за помощью, гонцы из ордена Святого Иоанна привели королей в смятение. Все европейские монархи признавали орден в качестве «последнего оплота христианства в Восточном Средиземноморье», но в любые времена связь между словом и делом в лучшем случае непрочная.

После прибытия на Родос султана Сулеймана I турецкая армия была готова начать военные действия.

 

Палаточный город

Турецкая армия была разделена на шесть полков. Так как расположение войск было определено заранее, понаблюдав за их передвижениями с крепостных стен, можно было убедиться, что для армии в 100 тысяч человек они были весьма четко организованны.

Полк, которым командовал Пири-паша, расположился на ровной площадке вдоль рва перед той частью крепостных стен, за которую отвечала итальянская «нация». Перед укреплениями, где находились рыцари из Прованса, разместили свои палатки войска Казим-паши. Солдаты Мустафа-паши разбили лагерь напротив участка, который защищали английские рыцари, в то время как воины Ахмед-паши расположились напротив рва и крепостной стены, за защиту которых несли ответственность рыцари из Арагона. Войска Аяз-паши были резервными, хотя их лагерь был разбит напротив участка немецких рыцарей, он находился относительно далеко от рва. Агла-паша командовал пятнадцатитысячным войском янычар, расположившихся напротив участка, за который отвечали рыцари из Оверни, шатер же султана был поставлен на самой высокой точке — на холме напротив арагонского участка крепостной стены. Янычары, служившие личной охраной султана, всегда располагались рядом, чтобы быть начеку.

Распределение сил турок точно указывало защитникам крепости, на какие участки придется главный удар. Четыре визиря должны были руководить атаками на участках Италии, Прованса, Англии и Арагона — в точности как предсказывал восемь лет назад Великий магистр Фабрицио дель Каретто. Он активно укреплял именно эти участки крепостной стены, и теперь они представляли серьезное препятствие для турецкой армии. Но если за семьдесят лет, прошедших после падения Константинополя, в строительстве крепостных стен был сделан огромный рывок вперед, наука о штурме таких цитаделей тоже не стояла на месте.

Шатер султана отличался столь пышным убранством, что все остальные на его фоне выглядели убого. Он намного превосходил представления европейцев о палатке. Каждый его дюйм отливал таким золотым блеском, что казалось, он был покрыт не одним, а несколькими слоями золота. Внутри шатер был разделен на несколько помещений и должен был ничем не уступать по комфортности дворцу Топкапи. Единственное, чего недоставало, — гарем из трехсот прелестных девушек, томящихся в саду, полном тюльпанов. Турки считали любое сражение против неверных священной войной, которую вели, служа Аллаху, и никогда не брали с собой женщин. Сияющий шатер Сулеймана был виден из любой точки Родосской крепости.

Шатры визирей, хоть и уступали ему, тоже бросались в глаза своим великолепием.

Шатер Пири-паши, поставленный напротив укреплений итальянского участка, был обильно украшен золотой вышивкой на зеленом фоне и напоминал шикарный атласный дамаст. Узоры, вышитые серебром на синем шатре Казим-паши, размещенном перед прованским участком, отражали солнечный свет. Потом шел шатер Мустафа-паши, расположенный напротив англичан. Женитьба на младшей сестре султана позволила ему иметь шатер с золотой вышивкой на красном поле. Походное жилище Ахмед-паши, находившееся перед арагонским участком, было украшено серебристой и фиолетовой вышивкой на небесно-голубом фоне. А высоко на холме стоял шатер султана, над которым красовался золотой полумесяц.

Палатки командиров тоже были красивыми, хотя не имели золотой или серебряной вышивки. Солдатские палатки землистого цвета заполняли все пространство между редко встречающимися яркими пятнами. Из башни дворца Великого магистра было видно, что лагерь противника покрыл всю землю, насколько мог видеть человеческий глаз. Необъятная армия численностью в 100 тысяч воинов превратилась в ужасающую реальность.

Рыцари провели последние июльские дни, наблюдая за тем, как враг размещал мортиры и пушки на отдаленных берегах рва. Мортиры имели форму округлых чаш, а их огромные дула были направлены слегка вверх. Стволы пушек имели внушительную длину, а их дула хотя и были несколько меньше, но смотрели прямо на рыцарей. Один только вес этих орудий затруднял постройку платформ, на которые их надо было установить. Турецкие солдаты работали молча, совершенно не обращая внимания на рыцарей. Кое-где расстояние между крепостными стенами и противоположным берегом рва, где находились турки, составляло сорок метров, что превышало дальность полета снарядов и стрел. Хотя рыцари и разместили в фортах пушки, но турки не были столь глупы, чтобы работать на линии огня.

На закате последнего дня июля в Английский форт пустили стрелу с письмом, на котором стояла печать султана. Послание немедленно отнесли Великому магистру Л’Илль-Адану, который пригласил в тот вечер всех рыцарей в сад своего дворца. Великий магистр сам зачитал письмо вслух. В нем говорилось: «Несмотря на то что я три раза увещевал Вас сдаться, я так и не получил разумного ответа. Поэтому я, Султан Сулейман, завтра утром на рассвете начну военные действия».

Свернув письмо, Великий магистр сказал:

— Мы снова встретим врага так, как подобает ордену Святого Иоанна.

Это означало, что все рыцари, облачившись с головы до пят в броню, выстроятся утром на крепостных стенах и будут поджидать врага.

Сулейман тоже наслаждался проявлениями достойного поведения и тем самым напоминал благородных иоаннитов. Обе стороны проявляли рыцарский дух, когда это было удобно, и незамедлительно отказывались от него, если это было неудобно.

 

Начало осады

Первого августа, как и предупреждал султан, началась осада Родоса. Первые залпы, сделанные скорее для проверки пушек, чем с более серьезными целями, были направлены на итальянские стены, а затем по очереди на провансальский, английский и арагонский участки. С противоположной стороны в лучах утреннего солнца на крепостных стенах, сверкая серебром, выстроились шестьсот рыцарей, полностью облаченных в доспехи. Броня иоаннитов слегка различалась в зависимости от достатка семьи. Однако всех рыцарей объединял белый крест на красном поле, украшающий их нагрудники и плащи. Наконечники копий блестели на солнце. Над каждой «нацией» развевался ее флаг. Великий магистр Л’Илль-Адан неподвижно стоял на самом верху арагонской стены, словно бог-хранитель, окутанный облаком дыма от пушечных выстрелов, а за ним, словно в противовес шатру султана, развевалось знамя ордена Святого Иоанна.

Это зрелище, казалось, подорвало отвагу некоторых турецких солдат. Рыцарь, одетый с головы до ног в стальную броню, оказывал большее психологическое давление на врага, нежели простой солдат. Орден, выстроившийся на крепостных стенах, показался турецким солдатам гораздо больше, чем просто шестьсот человек.

Облаченные в доспехи рыцари были настоящим воплощением Средневековья, но они могли проявить всю свою мощь и мобильность только на поле битвы, где можно передвигаться верхом на коне. Сражаясь на стенах, они мог ли проявить свое мастерство лишь наполовину. Однако их вид действовал на врагов устрашающе. Несомненно, этим храбрым рыцарям было нелегко стоять, не шелохнувшись, посреди дыма и пушечных залпов, но турецкая артиллерия еще не пристрелялась, поэтому жертв пока практически не было. Только много дыма.

В результате перестройки крепостные стены Родоса стали толще, но не выше. Таким образом, и защищающиеся, и атакующие находились по обе стороны глубокого и широкого рва примерно на одной высоте. Рыцари стояли немного выше; эта разница была тщательно рассчитана.

Внешний край стен был на той же самой высоте, что и насыпь, но по мере приближения к внутреннему краю стены постепенно становились выше. Со стороны казалось, что стены имели небольшой наклон. Это уменьшало силу прямого попадания пушечного ядра почти наполовину. И главная крепостная стена, и внешняя, обращенная к врагу, имели легкий наклон по отношению к основанию.

В те времена и из мортир, и из пушек стреляли округлыми камнями. Поэтому степень разрушения зависела от силы удара. Так что если защитники крепости могли ее уменьшить, пушки им были не так страшны.

К тому же на Родосе те места, куда вероятнее всего должны были попасть пушечные ядра, например, ров или внутренняя часть крепостных стен, были покрыты слоями мягкой земли. И тяжелые каменные снаряды просто впечатывались в насыпь, а вместо осколков поднималось облако пыли.

Если стены были очень высокими и тянулись на большое расстояние, как в Константинополе, артиллерист мог обычно добиться точного попадания. А на Родосе, где тяжелые огнестрельные орудия были примерно на той же высоте, что и мишени, единственный урон, который можно было ожидать, зависел от веса ядер. Это помогло уменьшить страх защитников крепости перед хваленой турецкой артиллерией. Простой народ, солдаты-наемники и рыцари — именно в такой очередности — почувствовали, как их настроение поднялось. Жизнь в городе была столь оживленной, что, казалось, люди забыли, что город в осаде, и даже дети стали верить, что смогут пережить эту угрозу.

Случай, произошедший через несколько дней, только укрепил их дух. Турецкая флотилия под командованием Курдуглу отвечала за блокаду с моря, однако попытки захватить форт Святого Николая, возвышавшийся между двумя гаванями, закончились неудачей. Сорок лет назад форт был главной мишенью турок; на этот раз битва шла на суше, а единственной задачей флота было поддерживать осаду. Однако пока существовал этот форт, полная блокада обеих гаваней была невозможна. Как только двадцать пять французских рыцарей и пятьдесят солдат, защищавшие форт, замечали турецкий корабль, они стреляли из пушек. Маленькие деревянные корабли турок от прямого попадания разваливались на части. Не имея опыта в морском деле, завоеватели пытались обойтись непрочными суденышками.

Даже когда им удавалось избежать пушечных ядер, им все равно приходилось опасаться горящих стрел защитников крепости. Турецким морякам еще предстояло научиться маневрировать, чтобы оставаться вне досягаемости. Кроме того, они не могли бросить якорь, так как воды вне гавани были довольно глубокими. К тому же летом мистраль дул особенно сильно. В результате небольшой оплошности турок ветром прибило к гавани. Один из кораблей врезался в заграждение и был захвачен. Рыцари допросили экипаж и добыли ценные сведения.

Вражескому флоту не удалось удержать блокаду, несмотря на то что он состоял из трехсот кораблей, но нельзя сказать, что турки понапрасну тратили время на море. Большинство судов почти каждый день курсировало между Родосом и Мармарисом. Они доставляли провиант для стотысячной армии. Хотя питание в турецкой армии пользовалось дурной славой, сытно накормить сто тысяч ртов уже само по себе было подвигом. Жителям острова приходилось ввозить пшеницу даже в мирное время. Родосцы разводили овец, но пастухи нашли убежище в городе. А те, кто жил в отдаленных местах, были заранее предупреждены орденом и укрылись в горах. К тому же все колодцы и ручьи вокруг крепости были засыпаны, чтобы враг не смог воспользоваться ими. Турецкой армии ничего не оставалось, как только доставлять провиант по морю.

Однако Сулейман, казалось, предвидел это. Если турецким кораблям удавалось добраться до Мармариса, все, начиная от воды, муки, баранины и кончая порохом и пушечными ядрами, было готово к погрузке. На пополнение запасов тратилось очень мало времени.

Сулейман предпочел отправлять корабли за пятьдесят километров по морю, нежели рассредоточивать своих солдат по горам в поисках воды и пшеницы. Встречный ветер по дороге в Мармарис не препятствовал продвижению судов. А попутный ветер на обратном пути помогал добраться до Родоса даже кораблям, груженным пушечными ядрами. Пополняя запасы с собственной территории, а не ожидая повиновения от местных крестьян, двадцативосьмилетний султан проявил умение трезво мыслить.

Руководители ордена не предусмотрели такой возможности. Они ожидали, что турки будут пополнять запасы продовольствия на Родосе, как это было в 1480 году. И рыцари думали, что если им удастся сдерживать турок достаточно долго, у тех кончатся запасы. Тогда вспыхнут болезни, и врагу не останется ничего, кроме как прекратить осаду и отступить. Но, принимая во внимание план Сулеймана, такой исход был невозможен. Напротив, чем дольше будет тянуться осада, тем больше страданий выпадет на долю защитников крепости.

Рыцари незамедлительно собрали совет, чтобы решить, как отрезать туркам путь в Мармарис. Главы английской и итальянской «наций» предложили нападать на турецкие корабли, отправляющиеся в Мармарис, когда они будут сражаться с встречным ветром. Военным флотом ордена по традиции командовали рыцари из этих двух стран.

Однако сведения, собранные разведывательными кораблями, разрушили эти планы. Турки, казалось, ожидали нападения и отправлялись в путь в сопровождении примерно двадцати судов. Рыцари поняли, что для осуществления их плана надо собрать все свои корабли, включая те, что находились на Косе и в Бодруме.

Тем не менее английские и итальянские рыцари были настроены решительно. Французы выступили против; Иль-де-Франс, Прованс и Овернь категорически не принимали никакой план, по которому нужно было покинуть Кос и Бодрум. Страсть французов к захвату территорий и нежелание отказываться от них, очевидно, играли немалую роль в том, что французские рыцари состояли в ордене.

Поэтому турки продолжали пополнять свои запасы морским путем, не встречая никаких препятствий. Но орден по крайней мере мог гордиться тем, что ему удалось сохранить связь со своими фортами на Косе и в Бодруме, и даже с Линдосом на Родосе, несмотря на триста кораблей неверных.

 

Сила в численности

Султан Сулейман не пал духом, видя безрезультатность обстрела стен. Он считал, что наступление в августе не принесло победы, так как пушки были расположены немного ниже, чем нужно. Началась работа над возведением платформ для орудий. Этим деревянным платформам предстояло не только выдержать вес пушек, но и противостоять силе их отката. Турки не желали приостанавливать военные действия на то время, пока менялось положение орудий, поэтому на несколько дней они сосредоточили свое внимание на участках Германии и Оверни, которые было не так-то просто обстрелять.

Перепланировка Фабрицио дель Каретто почти не затронула эти стены. Они были очень высокими, а казематы — очень узкими для пушек. Но глубина и ширина рва была такой же, как везде, поэтому здесь обстрел вызвал не больше разрушений, чем в других местах. Однако одно ядро все-таки частично пробило стену.

В середине августа платформы для пушек были сооружены. Выглянув наружу, защитники крепости увидели ровно приподнятый строй вражеских орудий. В середине лета над Родосом дули северо-западные ветра. И хотя иоанниты уничтожили все деревья и дома за стенами крепости, чтобы ничто не могло дать туркам тень, у врагов под ногами была земля, а не камни, которые отражают жар палящего летнего солнца. Поэтому даже когда температура была за восемьдесят, ветер уменьшал зной.

Даже приподняв свои пушки, турки не смогли увеличить количество удачных попаданий. Сулейман решил чаще стрелять. Их запасы пушечных ядер и пороха постоянно пополнялись, так что с этим проблем не возникало. Естественно, чем больше выстрелов они делали, тем больше было попаданий. Первые разрушения стали заметны на внешней стене английского участка. Но турецкая армия не могла начать штурм, пока не пересечет ров. К тому времени количество жертв со стороны обороняющихся равнялось одному рыцарю и нескольким наемникам, защищавшим внешние стены Английского форта. Эти потери не охладили боевой пыл осажденных. Как раз наоборот.

В последний августовский день в гавань Родоса, невзирая на блокаду турок, приплыл корабль из Неаполя. На нем было всего четыре рыцаря и несколько наемников, но они доставили порох. Корабль был снаряжен и отправлен итальянской «нацией» ордена Святого Иоанна, и сам факт его прибытия обрадовал защитников гораздо больше, чем то, что он привез. Приход корабля свидетельствовал о неэффективности блокады и вселял надежду, что Европа не покинула Родос. Султан, напротив, был в ярости. Услышав эту новость, он приказал привязать Курдуглу к корабельной мачте и сечь до тех пор, пока по его обнаженному телу не потечет ручьями кровь.

 

Осень

В сентябре ставка турок на превосходящую численность и запасы стала приносить плоды. Защитники, кроме обстрела из пушек, ожидали мин под землей. Так и произошло.

В данном случае термин «мина» не обозначает взрывное устройство, которое срабатывает, когда на него наступают. Речь идет о туннелях, которые прорывали под крепостными стенами и в которые помещали взрывчатку. Турецкая армия пыталась использовать мины при взятии Константинополя, но в то время она не имела достаточно умелого отряда, который смог бы прорыть туннель точно к нужному месту. Однако их империя разрасталась, и в нее попали Балканы; турки стали использовать инженеров из многочисленных серебряных рудников. Туннель должен был проходить подо рвом двадцатиметровой глубины. Рыть его надо было начинать на значительном расстоянии: защитники крепости не должны были заметить большую группу рабочих, делавших подкоп.

Третьего сентября под внешней стеной, защищавшей Английский форт, турки подорвали первую мину. Одновременно они усилили артиллерийский огонь. Впервые с начала осады захватчикам удалось пробраться в ров и начать наступление. На краю рва стоял Мустафа-паша и отдавал приказы. Треть внешней стены была снесена, обнажились земля и туннель шириной в целых два метра. Защитники скрылись за внутренними стенами крепости, собираясь подпустить турок, которые пробирались через обломки камней, как можно ближе, чтобы обстрелять их из луков и арбалетов. Французские и кастильские рыцари поспешили англичанам на помощь.

В тот день Мустафа-паша бросил в атаку все свое войско из двадцати тысяч человек. Хотя оборонявшихся было в десять раз меньше, но рыцари жили в состоянии постоянной боевой готовности. Воины, закаленные в битве, неустрашимы. Первая значительная атака турецкой армии закончилась на закате отступлением врагов. Потери турок составили около двух тысяч человек, в то время как со стороны ордена погибли только три рыцаря и несколько подорвавшихся на мине.

Защитники крепости поняли, что необходимо срочно принимать меры, чтобы не допустить повторения. Ведь врагу удалось прорыть туннель шириной в два метра, а они ничего не заметили. Срочно был осуществлен план, заранее придуманный инженером Мартиненго. Женщинам, детям и старикам раздали придуманный им инструмент. Это было гениально простое устройство: обтянутый тонкой овечьей кожей барабан, с которого свисали шарики из пробки. Если этот барабан приложить к стене траншеи, вырытой вдоль внутренней части стен, он улавливал малейшие звуки, доносившиеся из-под земли, и усиливал их за счет того, что кусочки пробки ударялись об овечью кожу. Короче говоря, это были примитивные ультразвуковые датчики, и население города с удовольствием принимало участие в поисках подкопов. Вскоре стало очевидно, что особенно острый слух у детей.

Таким способом только в сентябре осажденные обнаружили двенадцать мин. Прорывая собственные туннели навстречу вражеским, они успешно избавлялись от взрывчатки, до того как ее пускали в ход. Турецкая армия рыла туннели днем, когда гремела артиллерия, но защитники крепости могли заниматься этим и по ночам. Идея Мартиненго соорудить над внутренним рвом крыши не только спасала детей от пыли, поднимаемой ядрами, но и имела еще одно достоинство, более важное: крыши приглушали грохот взрывов, и было легче обнаружить, где враг рыл новые туннели.

Однако удалось обезвредить не все турецкие мины. Пушки врагов к середине сентября делали до ста выстрелов в день. На каждый участок крепостной стены, который защищали рыцари из Италии, Прованса, Англии и Арагона, ежедневно обрушивалось до двенадцати выстрелов из мортир. Урон, нанесенный внешней крепостной стене, которую защищали Арагон и Англия, был особенно сильным — из-за разрушений там нельзя было больше никого размещать.

Тем не менее у защитников все еще оставалось пять фортов, и там они могли ввести в действие новое оружие, которое с успехом отгоняло солдат, атакующих стены. Это был новый вид «греческого огня» — примитивный огнемет в виде длинной трубы, извергающей пламя. Недостатком этого изобретения было то, что его нельзя было использовать длительное время, но наготове все время были новые огнеметы. Как только турецкие солдаты — в легком обмундировании, без стальных нагрудников — попадали в огонь. Для них все заканчивалось.

Защитники крепости продолжали отважно сражаться, но им не удавалось получить точные сведения о врагах — самое трудное, когда приходится сражаться, будучи полностью отрезанным от внешнего мира. Руководство ордена прекрасно знало о происходившем в лагере турок до их высадки на берег, но после того, как они полностью закончили все приготовления в конце июля, иоанниты не получили абсолютно никаких сведений. Совет обсуждал пути решения этой проблемы.

Кто-то заметил, что нельзя отправлять местного грека в лагерь противника, и все согласились. Вряд ли грек, да еще вынужденный подчиняться рыцарям, выберет смерть, если его схватят. К тому же существовала вероятность того, что он станет двойным агентом. В турецкой армии служило много греков, все они были подданными Османской империи. С точки зрения языка и этнической принадлежности грек был бы идеальным шпионом, но рыцари решили отказаться от этой идеи. Однако европеец подвергался большому риску быть обнаруженным из-за внешности.

 

Проникновение в лагерь врага

В конце концов совет решил отправить в разведку двух рыцарей-итальянцев. Один был дворянином из Южной Италии, из Пулии, бывшей колонии Греции. У итальянца был классический греческий профиль, смуглая кожа, темно-карие глаза и черные волосы. Мало кто стал бы сомневаться, что он грек. Немаловажно было и то, что он бегло говорил по-гречески.

Вторым рыцарем был Орсини. Никто не сомневался, что, если его схватят, он умрет, но не скажет ни слова. К тому же всем были известны его бесстрашие и ненависть к туркам. Великий магистр с уверенностью заявил, что Орсини не вернется, пока не увидит все, что можно, и ничего не упустит. Но отправлять молодого рыцаря из Рима на это задание было опасно. Его соломенные волосы, серо-голубые глаза и светлая кожа, которая становилась слегка красноватой от солнца, выдавали в нем европейца.

Когда Орсини сообщили об этом решении, он радостно улыбнулся и тут же отправился домой. Через час он снова появился в зале совета. Те, кто его увидел, были удивлены. Этот рыцарь из высших кругов римской аристократии преобразился в простого грека. Его мягкие волнистые волосы превратились в темные, но выгоревшие. Красноватая, слегка загорелая кожа почернела. Серо-голубые глаза не изменились, но теперь они только усиливали впечатление, что он был греком из Причерноморья. Одежда, которую он непонятно где достал, придавала ему вид простой и грубый. Рыцарь превратился в матроса с греческого корабля. Маскировка Орсини произвела на всех сильное впечатление, и совет без колебаний доверил ему важное задание. Однако среди врагов ему надо было хранить молчание, так как он не умел свободно говорить по-гречески. Все разговоры должен был вести рыцарь из Пулии.

Небольшая лодка с двумя переодетыми рыцарями тайно покинула гавань в середине ночи. На веслах сидели шестеро греческих моряков, которые давно служили ордену. Эти люди отвечали за важное и трудное задание. Высадив обоих рыцарей на восточном побережье, они должны были продолжить свой путь на юг к Линдосу, где им предстояло провести два дня, а потом ночью вернуться на то же самое место, куда они доставили рыцарей, чтобы незаметно вернуть их на Родос. Гребцы тоже были одеты простыми греками. Над лодкой, однако, развевался турецкий флаг.

С каждым днем обстрелы, казалось, становились сильнее. Турки не только увеличили количество пушек, но и сократили промежутки между выстрелами. Внешняя стена Испанского форта превратилась в груду песка и камня, и только треть внешней стены Английского форта уцелела. Но главные крепостные стены все еще не были разрушены, и ни один вражеский солдат не сумел перелезть через них. Пока эти стены не пострадали от мин, но никто не сомневался, что турки продолжали рыть туннели. Половина внешней стены итальянского участка, которая долгое время стояла нетронутой, теперь была разрушена миной.

Совет ордена собрался во дворце Великого магистра. В ту ночь должны были вернуться рыцари, отправленные в лагерь противника. Однако ожидание затянулось. Сгорели все свечи, и их заменили новыми, а пара так и не вернулась. Среди тех, кто в ту ночь ждал Орсини, был Антонио, который дежурил на итальянском участке стены. Во всех комнатах итальянского дома, отправившего двух своих представителей на опасное предприятие, далеко за полночь горели свечи.

 

Добытые сведения

Вторые свечи почти догорели, когда рыцари наконец появились. Они оба так перепачкались, что им не требовалась маскировка; они чуть не валились с ног от усталости. Орсини начал с объяснения причин задержки: им с трудом удалось сбежать из лагеря рабочих. Так как разведчики не взяли с собой оружие и были бы заметны среди солдат, они добыли инструменты и смешались с рабочими. Это дало им возможность наблюдать за врагом.

Говорил в основном Орсини, который в ордене был выше по рангу, чем его спутник. Рыцарь из Пулии вступал только в том случае, когда Орсини просил его подтвердить сведения или совет задавал ему вопросы. Несмотря на усталость, Орсини рассказывал о своем подвиге очень спокойно, словно его совершил кто-то другой, и время от времени улыбался и даже негромко смеялся.

Рыцарям удалось проникнуть незамеченными в лагерь противника и присоединиться к рабочим, которых бесцеремонно разбудили на рассвете. Эти люди были родом из разных мест и, естественно, не могли общаться друг с другом. То, что Орсини не говорил по-гречески, а его спутник не знал турецкого, никого не насторожило. Принимая во внимание размеры Османской империи, это было абсолютно нормально.

Оба рыцаря провели первый день, сооружая временный док на песчаном пляже. Это была попытка починить существовавшее прежде сооружение, основание которого обвалилось. Рабочие должны были начинать работу, едва забрезжит рассвет, и только на закате могли вернуться в свои убогие палатки, чтобы передохнуть. Их кормили только хлебом, водой и вареными овощами. Мясо и фрукты им не давали. Большинство рабочих, занятых на строительстве, были привезены из земель, находившихся недалеко от реки Дунай. Днем турецкие солдаты следили за тем, как они выполняют работу, ночью они тоже не имели никакой свободы. Отряды турок каждую ночь патрулировали их палаточный лагерь, расположенный на побережье. Похоже, им приходилось принимать меры, чтобы предполагаемые подданные не сбежали.

На второй день, перед самой перекличкой на рассвете, рыцарям удалось пробраться в лагерь Мустафа-паши, разбитый напротив Английского форта. Там они присоединились к рабочим, выкапывавшим минный туннель.

Вход в него начинался почти в ста метрах от края рва. Рабочие рыли туннель сперва вниз, а затем по прямой горизонтальной линии по направлению к крепостным стенам. Орсини доложил, что попытаться подсчитать общее количество туннелей, сооружаемых турками, было слишком опасно. Однако оба рыцаря могли с уверенностью сказать, что только в направлении английского участка шло десять подкопов. Один из них, похоже, был направлен к форту, от чего даже Орсини бросило в холодный пот. Враг, столкнувшийся с неприступной цитаделью, задуман взорвать ее всю, вместе с фундаментом.

Услышав это, Великий магистр повернулся к Мартиненго, что послужило для рыцарей сигналом сделать паузу. Мартиненго тут же положил на стол лист бумаги и стал чертить линии. Он предложил одновременно прорыть два туннеля — один из арагонского участка, а второй из английского. По его расчетам, эти два туннеля пересекутся с турецким прямо перед Английским фортом. Пока Мартиненго заканчивал свой чертеж, никто не проронил ни слова.

Он передал лист Ла Валетту, секретарю Великого магистра. Больше не требовалось никаких инструкций. Один из слуг Ла Валетта немедленно помчался в дом итальянских рыцарей и отдал чертеж двум помощникам Мартиненго. Инженеры, принимавшие участие в оборонительных действиях во время осады, всегда имели людей и инструменты, предназначенные именно для подобного рода непредвиденных обстоятельств, и план немедленно начали приводить в исполнение. Великий магистр Л’Илль-Адан знал, что так будет, поэтому облегченно вздохнул, как только чертеж покинул пределы зала. Орсини продолжил свой рассказ, время от времени обращаясь к товарищу с просьбой подтвердить что-то.

 

Непредвиденный поворот событий

Когда на второй день на закате их работа подходила к концу, перед рыцарями замаячила перспектива провести ночь в лагере рабочих. Они решили бежать до того, как закончится трудовой день.

Толкая тележку, груженную землей, они пересекли вражеский лагерь перед арагонским участком, прошли мимо шатра султана и дошли до участка перед оверньской стеной, где размещались янычары. Рыцари оставили тележку и примкнули к рабочим, занимавшимся возведением платформы для пушки.

Согласно приказу, ночью палатки рабочих в этой части лагеря должны были освещаться. Разведчики стояли недалеко от того места, где турецкая армия сосредоточила свои силы, и даже палатки рабочих были поставлены рядом с передовой линией. Рыцари увидели в этом прекрасную возможность изучить расположение турецких войск и пробрались в одну из палаток, находившихся ближе всего ко рву. Высунувшись наружу, словно стояла невыносимая жара и им нужно было освежиться, они стали наблюдать за происходившим.

Около полуночи Орсини заметил, как прямо перед ним в темноте над фортом Святого Георгия блеснула какая-то вспышка. Он обратил на это внимание своего товарища, и за второй вспышкой наблюдали уже две пары глаз. Это повторилось еще пять раз с одинаковыми интервалами. Кто-то подавал турецкой армии сигналы с самого верха форта. Они еще немного подождали, но вспышек больше не было. Между ними и рвом находилась палатка Агра-паши, командира янычар. Рыцари увидели, как из палатки выбежал турецкий солдат и помчался к шатру султана.

Среди них был шпион. В стенах крепости Родоса был вражеский лазутчик. Узнав об этом, все члены совета застыли на месте.

Орсини перешел к рассказу о том, как они провели весь следующий день, пытаясь выбраться из турецкого лагеря. В конце концов они добрались до отдаленного места встречи на берегу, где их подобрала лодка, и они вернулись в порт Родоса. Но никто не слушал. Все были заняты мыслями о том, что в их ряды проник шпион. Когда рыцари закончили свой рассказ, Великий магистр рассеянно проговорил:

— Молодцы.

Нужно было немедленно принимать меры. Для расследования этого дела Великий магистр сам назначил рыцаря. Это было нехарактерно для Л’Илль-Адана, который всегда интересовался мнением глав «наций», даже если он уже принял решение. Но сейчас Л’Илль-Адан не думал о том, что для него характерно и что нет.

Вести расследование он поручил английскому рыцарю, сэру Уильяму Норфолку. Это был командующий флотом ордена, и поэтому он присутствовал на совете. Никто не возражал против его кандидатуры.

Норфолк был заслуженным рыцарем, прожившим на Родосе много лет. Конечно, он говорил по-гречески и весьма сносно владел турецким. Он выучил язык, когда был гребцом на галере, после того как его взяли в плен и продали в рабство. Накопленный им опыт позволил ему также легко находить общий язык с мореплавателями Родоса. Они относились к нему с большим уважением. Немыслимо было даже предположить, что член ордена будет посылать противнику секретные сообщения, поэтому Л’Илль-Адан хотел, чтобы расследование началось с греческого населения острова.

Великий магистр наказал всем присутствующим, чтобы они не проронили ни слова о том, что обсуждалось этой ночью. Нужно было соблюдать чрезвычайную осторожность.

Рыцари разошлись по своим постам, когда первые лучи рассвета уже пробивались через окно, выходившее на море.

 

Вулкан в море

С приходом на этот южный остров осени наступил третий месяц осады. Первые три дня после совета принесли с собой невиданное количество пушечных ядер. Обстреливали крепостные стены, защищаемые Италией, Англией, Провансом и Арагоном, всю южную часть цитадели. Теперь мины часто взрывались в темное время суток. Защитники крепости больше не могли обходиться малочисленными ночными дозорами.

Мины доставляли много хлопот. Независимо от того, насколько хорошо рыцарям удавалось обнаруживать туннели, противник отвечал на это рытьем новых. И защитники крепости просто не успевали их обнаруживать, поскольку враг превосходил их численностью. К тому же во внутренний ров, который помогал обнаруживать и обезвреживать мины, теперь сыпались камни и земля, потому что его крыша к этому моменту уже была основательно разрушена. Находиться там детям стало небезопасно. Да и в любом случае барабаны Мартиненго уже не имели особого смысла: из-за взрывов мин даже по ночам было невозможно обнаружить ни малейших признаков рытья туннелей.

Трехдневная атака ужаснула не только население крепости, но даже тех, кто находился за пределами Родоса. Рыцари, защищавшие Кос и Бодрум, отправили корабли, чтобы получить сведения о происходившем. Наблюдавшие с моря сравнивали Родос, окутанный дымом и гремевший от постоянных взрывов, с вулканом, неожиданно поднявшимся из моря. За три дня на защитников обрушилось полторы тысячи пушечных ядер и двенадцать мин было успешно взорвано.

Все ожидали, что после этого турки пойдут на приступ.

Как правило, турецкая армия всегда так действовала. Она начинала с сокрушительного обстрела, чтобы разрушить фортификационные сооружения. Одновременно турки рыли туннели для мин. Когда мины начинали взрываться, артиллерия усиливала огонь. И когда крепость была достаточно обработана, турки шли в решительную атаку. В те времена, когда даже Карл, самый могущественный монарх Западной Европы, мог собрать лишь двадцать тысяч человек, только султан Сулейман, имевший сто тысяч воинов, мог действовать в такой последовательности.

Эти три дня перед главной атакой обычно использовались для того, чтобы набраться сил. Всех, кроме артиллеристов и инженеров, солдат освобождали от их обязанностей. Нужно было только наточить оружие. Солдаты должны были отдохнуть душой и телом, насколько это было возможно; они должны были соблюдать пост. Во время подготовки к решительной атаке дух солдата становился непоколебимым — иначе это не был исламский воин. Война против неверных считалась священной и давала возможность получить благословение Аллаха.

Однако в любые времена треть солдат в турецкой армии не были мусульманами. Большинство из них составляли православные греки, живущие под турецким игом. Турки и не ожидали от этих людей, что, прежде чем отдать свою жизнь Аллаху, они испытают духовный подъем, но им тоже надлежало поститься эти три дня.

Греки знали без специальных объяснений, что ожидалось от них, как только начнется штурм. Они должны были составить первую волну атаки. Это тоже было принято в оттоманской армии.

 

Приступ

24 сентября до восхода солнца в турецком лагере раздались звуки флейт и барабанов. Музыка начала звучать перед Английским фортом и быстро распространялась вокруг укреплений Прованса, Италии и Арагона. Это был сигнал к наступлению, и приступ должен был начаться практически у всех крепостных стен, выходивших на сушу. В течение предыдущих двух месяцев турки провели пять атак, но каждый раз наступление шло лишь на одном из участков. Сегодняшний день ознаменовался первым общим штурмом.

По всему городу зазвонили колокола, призывая защитников занять свои места. В ответ на этот резкий звук не только рыцари и солдаты-наемники, но и защитники из числа жителей города поспешили к своим боевым постам. Кастильские и французские рыцари, отвечающие за участки стены, обращенные к морю, двинулись на помощь к тем, чьи участки выходили на сушу. А их места занимали экипажи европейских купеческих судов, которые застряли в гавани.

В тот день появился золотой шатер поменьше, его было легко заметить с крепостных стен. Он находился на платформе перед фортом Коскину, точно в центре участка. Отсюда султан собирался следить за ходом битвы. У края рва на великолепных арабских скакунах ожидали четыре визиря, которые должны были командовать войсками. А на самом верху крепостной стены рядом с огромным боевым флагом, на красном поле которого был изображен белый крест, появился сам Великий магистр.

Первыми в наступление пошли христианские нерегулярные части. На протяжении двух последних месяцев они рыли туннели и сооружали платформы для пушек. Теперь у них не было выбора — только идти вперед; они выглядели так, словно их выталкивали из рва прямо на поле боя. Позади них на дне рва находились янычары с обнаженными мечами, готовые прирезать любого, кто попытается повернуть назад.

Пушки умолкли. Слышались только громкие голоса наступающих, но было непонятно, то ли это были боевые призывы, то ли крики ужаса. Атакующие заполнили ров необыкновенно быстро и стали просачиваться через проломы во внешней стене. Но они продолжали наступать только потому, что идти назад было страшнее, чем продвигаться вперед. Те, кто добрался до стен, приставляли лестницы и пытались взбираться по ним. Те, у кого не было лестниц, карабкались по стенам, как ящерицы.

Защитники ответили на это расчетливо и безошибочно. Они не могли позволить себе тратить понапрасну боеприпасы или людей, поэтому им приходилось подпускать вражеских солдат как можно ближе, прежде чем разделаться с ними. Воины, защищающие форты, почти лежали ничком, опрокидывая бесконечных врагов.

Когда солнечный свет наконец согрел все вокруг, нерегулярным войскам было приказано отступить. Они отошли, оставив позади себя почти три тысячи трупов. Затем, не медля ни минуты и даже не убрав тела погибших и раненых, в атаку ринулась вторая волна воинов. На этот раз наступали регулярные турецкие войска. Штурмуя стены, они использовали не только лестницы, но и другие приспособления. Однако как только турки цепляли что-нибудь за стену, защитники крепости тут же поджигали это из огнеметов. Против этих регулярных войск рыцари также применяли что-то вроде ручных гранат маленькие терракотовые сосуды, наполненные взрывчаткой. Обычно турецкие солдаты не носили стальную броню и поэтому были практически беззащитны перед пламенем. Даже боевым товарищам приходилось уворачиваться от солдата, чье тело превращалось в огненный клубок.

Тем не менее это была регулярная армия султана, и турки не действовали безрассудно. Их сила была в согласованности действий и дисциплине. К тому же сама их численность — пятьдесят тысяч воинов подавляла защитников крепости.

Новость о том, что над Испанским фортом водрузили вражеский флаг, быстро разошлась по всей крепости. Великий магистр поспешно отправил к форту резерв, в то же самое время до него дошли новости о том, что на итальянском участке идет рукопашная схватка с врагами, которым удалось взобраться на стену. Рыцари, спешившие туда-сюда, заполнили десятиметровый проход на стене. Турки, вероятно, заметили брешь в обороне между Английским и Испанским фортами. Именно туда они направили пятнадцатитысячное войско янычар, которые присоединились к двадцатитысячному войску Мустафа-паши.

Повсюду шла битва, но самый яростный бои разгорелся на участке, который подвергся атаке янычар.

Будущих янычар силой забирали в возрасте семи-восьми лет из христианских земель, находившихся под турецким господством. После того как их обращали в ислам, они жили коммуной и вместе занимались военной подготовкой. Им не разрешалось заводить жен или иметь собственные дома. Они подчинялись только Аллаху и его представителю на земле — султану. Сила янычар заключалась в их уникальной психологии: не имея родителей и собственных семей, они были привязаны только к султану, а в фанатизме превосходили самих турок. Не являясь мусульманами по рождению, они испытывали сознательную потребность постоянно доказывать, что они истинные мусульмане. Их фанатизм сильно действовал на турок, когда они сражались с христианами.

Сражение в тот день длилось больше шести часов. В результате рыцарям удалось отстоять крепость, но, когда противник отошел, ров был полон трупов. Говорили, что потери турок составили десять тысяч, в крепости было триста пятьдесят убитых и пятьсот раненых. Среди последних был Антонио дель Каретто.

Пока солнце еще освещало ров, турки уносили убитых и раненых. Рыцари не выпустили в них ни одной стрелы. Независимо от того, где они находились — на крепостных стенах или в фортах, после такой яростной битвы ее участники лежали не шевелясь, словно мертвые. Никто не праздновал победу.

В своем шатре султан Сулейман разразился гневом; шестеро командиров стояли перед ним на коленях, низко опустив головы. В неудавшейся атаке султан обвинял Мустафа-пашу. Сулейман считал себя справедливым правителем. Ему было только двадцать восемь лет, он всегда чувствовал себя неловко, поэтому поступал предельно осторожно. Тем не менее он был уверен, что этот штурм должен был принести ему победу. Но несмотря на два месяца медленной и целенаправленной подготовки, при войске, в двадцать раз превосходившем силы защитников, удар, который должен был стать смертельным, закончился жалким промахом. В этот момент Сулейман, всегда прилагавший огромные усилия, чтобы проявлять спокойствие в общении с другими, кажется, вспомнил, кому принадлежала абсолютная власть в Османской империи. Мустафа-паша был его главным визирем и зятем, но это не освобождало его от ответственности за поражение.

Сулейман приговорил Мустафа-пашу к смерти. А когда Казим-паша призвал султана к милосердию, сказав, что приговор очень суров, он тоже был приговорен к смерти.

Остальные командиры, дрожа от страха, тоже попытались возражать. Они заявили, что наступление сорвется, если Казима, самого старшего и опытного визиря, и Мустафу, главного визиря, казнят. В конце концов эти доводы подействовали на Сулеймана. Он оставил Казима на его посту, а Мустафу понизил до должности правителя Сирии. Паша должен был покинуть Родос утром следующего дня, уведя с собой двадцать кораблей. В войске Мустафа-пашу сменил уроженец Греции по имени Ибрагим, который был на год старше Сулеймана и являлся его близким помощником. Должность главного визиря пока пустовала, но спустя год этот самый Ибрагим будет бороться за нее.

 

Рана

Антонио дель Каретто стрелял из арбалета по вражеским солдатам, карабкающимся по стене, как вдруг из ниоткуда появилась стрела и угодила ему в плечо. Стальная броня защитила его, но не уменьшила силу удара, и он пошатнулся. Враг воспользовался этим. Турецкий солдат, перебравшийся через стену, прыгнул на Антонио. Кинжалом турок ударил Антонио в пах с правой стороны. Жгучая боль пронзила всю нижнюю часть тела юноши, но ему некогда было думать об этом; прямо над узкой прорезью его стального шлема нависло лицо врага. И Антонио увидел отблески солнечного света на кончике кривой турецкой сабли. Он подумал, что ему пришел конец. Стальная броня приносила пользу, если ее владелец двигался, но когда он терял подвижность, вес и сложная конструкция доспехов только ухудшали положение. Броня была практична в битве на расстоянии, но не тогда, когда враг повалил тебя.

Антонио думал, что турок отрежет ему голову, но вместо этого враг замер и упал. Антонио еще не успел прийти в себя, а кто-то уже тащил его по проходу форта и дальше вниз по внутренней каменной лестнице. Только когда раненый оказался довольно далеко от стены, он узнал голос человека, приказывавшего солдатам отнести Антонио в госпиталь. Это был Орсини.

В госпитале было так много раненых, что их разместили даже во внутреннем дворике. Тем не менее Антонио нашли место в крытой галерее, возможно, потому что он был в рыцарской броне. Там он по крайней мере был защищен от солнца, которое, несмотря на осень, пекло безжалостно. Один из докторов, совершавших обход, подошел к нему. К этому времени тяжелую броню Антонио уже сняли, и кровь, текущая из открытой раны, оставила темные пятна на крагах. Доктор приказал разрезать краги и стал перебинтовывать рану. Потом Антонио ничего не помнил, наверное, из-за потери крови. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на кровати в отдельной комнате госпиталя, а рядом с ним стоит его слуга с тревожным выражением на лице. Нижняя часть тела Антонио была практически парализована из-за резкой боли. От жара он бредил и едва мог связно выражать свои мысли.

Он думал о своей матери Перетте. Она все еще была молода; когда он родился, ей было только восемнадцать лет. Черты ее лица не были особенно красивыми, но тем не менее ее считали привлекательной. Она была образованной женщиной и позаботилась о том, чтобы Антонио рано начал учиться. Но главное — она была олицетворением самой жизни. Она освещала комнату, просто войдя в нее. Маркиза дель Каретто была украшением генуэзского общества, и даже ее горничные гордились своей госпожой.

У нее было три сына. Первенец Джованни был на год старше Антонио. А Марко родился через два года после него. Хотя мать не выделяла любимчиков, но постоянно держала около себя Антонио, самого красивого и спокойного из трех сыновей. Он иногда смущался, чувствуя сладкий и нежный запах матери; но если он на какое-то время лишался его, ему чего-то не хватало. Антонио никогда не скучал по отцу или братьям, но временами не мог отделаться от тоски по матери. Это была даже не эмоциональная пустота, а скорее физическая.

Когда Орсини пришел проведать его, почти наступил вечер. Услышав бряцание брони, Антонио открыл глаза и улыбнулся, увидев на пороге своего друга. В левой руке, облаченной в стальную перчатку, рыцарь держал шлем. Он прошел мимо слуги, который почтительно удалился, и подошел к кровати. Орсини преклонил колено, чтобы быть как можно ближе к Антонио.

— Доктор сказал, что рана несерьезная, — улыбался Орсини, всматриваясь в лицо друга. Он не успел умыться перед тем, как пришел сюда, и поэтому был вымазан грязью и кровью. Сладкий и острый запах пота Орсини окутал Антонио; он ничего не ответил, взглянув на друга с надеждой.

Улыбка сошла с губ римского рыцаря, но ее след остался в серо-голубых глазах. Он протянул правую руку без перчатки и слегка дотронулся до лба Антонио. Он пригладил волосы раненого, помедлил немного и встал; его броня снова зазвенела.

— Я вернусь завтра, — сказал он и вышел из комнаты. Под стихавшее бряцание брони Антонио погрузился в умиротворенный сон с таким блаженством, какого никогда еще не испытывал.

 

Мартиненго выбывает из строя

С наступлением октября атаки турок усилились. Общие штурмы уже перестали быть редкостью и проводились раз в десять дней. Отдыхать защитникам было некогда. Дни, мчавшиеся со скоростью стрел, проходили в попытках справиться с артиллерийскими обстрелами и минами. Защитники могли теперь только восстанавливать обрушившиеся участки. Если бы они остановились и задумались, насколько эффективно это было, то от отчаяния, возможно, сдались бы.

Жители города продолжали помогать ордену. Они все еще помнили тот страх, который испытали, когда турецкая армия только пришла. У рыцарей и населения был общий интерес, поэтому все участники сражения, включая наемников, полностью сосредоточились на битве. Женщины Родоса собирали материалы, необходимые для починки стен и фортов, а мужчины занимались самой починкой. Принимая во внимание всю тяжесть ситуации, надо признать, что эти люди выполняли свою работу с удивительным спокойствием. За все ремонтные работы отвечал Мартиненго, поэтому его ранение нанесло особенно серьезный удар защитникам крепости. Когда Великий магистр услышал эту новость, он даже побледнел.

Одиннадцатого сентября после полудня вражеская стрела попала Мартиненго в правый глаз. Инженер не носил тяжелый шлем: он мешал ему проводить осмотры и отдавать приказы.

Антонио, который уже мог ходить, опираясь на трость, был в коридоре, выходившем во внутренний дворик, когда на первый этаж вбежала группа людей, несшая раненого. Антонио не мог разглядеть его со второго этажа. Так как этого мужчину внесли очень стремительно и все доктора, занятые другими ранеными, срочно бросились к нему, Антонио предположил, что это был рыцарь очень высокого ранга. Не теряя ни секунды, они отнесли его по лестнице в отдельную комнату на втором этаже. Юноша заметил, что руки и ноги мужчины не защищены броней, и подумал: странно, что ведущий рыцарь носил только нагрудник. Затем его осенило: возможно, это венецианский инженер, с которым он прибыл на этот остров. Сам Великий магистр Л’Илль-Адан, взгляд которого был еще суровее, чем обычно, в сопровождении нескольких рыцарей незамедлительно отправился в эту отдельную комнату. К тому времени весь госпиталь уже знал о ранении Мартиненго. Вместо правого глаза у него теперь было кровавое месиво. Доктора заявили, что этим глазом он видеть не сможет, но по крайней мере его жизнь в безопасности.

Инженер, простой житель Венецианской республики, проявил такую силу духа, что поразил даже самых знатных представителей голубой крови. Именно Мартиненго, а не Великий магистр уверил рыцарей, что его ранение не является непреодолимым препятствием для работы; уже на следующий день он превратил свою палату в кабинет.

Пока инженер лежал в кровати и его лицо было наполовину забинтовано, один из помощников постоянно сидел рядом с ним, делал чертежи и записывал указания Мартиненго. Второй помощник следил за выполнением этих заданий. Как только что-то рушилось, в госпиталь посылали гонца. Комната Мартиненго была самой оживленной; Антонио наблюдал за всем этим с благоговейным трепетом и восхищением.

Однако несмотря на невероятную силу воли Мартиненго, его ранение имело неблагоприятные последствия. С каждым днем бреши в стенах становились все больше. Разрушения, причиненные арагонской стене двадцатого октября, были столь серьезными, что в некоторых местах из-за нехватки камней и мешков с песком ее пришлось укреплять с помощью наспех возведенного деревянного забора. Когда турки тут же сожгли этот забор, жалкое состояние крепости стало весьма очевидным. Их усилия оказались напрасными, и Мартиненго оставалось только стиснуть зубы.

Разрушения накапливались и намного превосходили тот объем работ, с которым мог справиться Мартиненго из своей палаты. Положение защитников крепости еще более осложнилось, когда расследование дела о шпионаже пошло в неожиданном направлении.

 

Изменник

Секретное расследование, проводившееся английским рыцарем Норфолком, наконец настигло свою жертву двадцать шестого октября. Под подозрением находились несколько человек, но в итоге виновный был пойман с поличным, когда пытался со стрелой отправить туркам письмо.

Изменником оказался врач-еврей из госпиталя. С тех пор как евреи потеряли свою родину и рассыпались по земле от Восточного Средиземноморья до Западной Европы, к ним везде относились как к чужестранцам. С их стороны было разумно заниматься профессиями, которыми они могли зарабатывать себе на жизнь, даже если их преследовали и изгоняли, оставив им только одежду в которой они были. Поэтому образование в еврейских семьях сосредоточивалось на интеллектуальных занятиях, таких как медицина. Если несколько поколений посвящают себя одному делу, то есть шансы, что среди них вырастут настоящие таланты. Если бы в Средние века и в эпоху Возрождения из рядов врачей убрали евреев, то практически некому было бы занять их место. Так происходило и в христианских, и в мусульманских землях.

Изначально у ордена Святого Иоанна было две главные миссии — медицина и военное дело. Сами рыцари занимались военным делом, а медицину оставляли другим. Нет никаких сведений о том, что представители дворянских семей Западной Европы стремились к медицинской практике. Единственное исключение составляла Венеция, где принадлежность к знати определялась богатством торговца, а не владением поместьями. В общем, не было ничего странного в том, что все доктора были евреями, даже в госпитале рыцарского ордена, гордившегося своей христианской миссией. Еврейским врачам платили за их знания и умения; никто не придавал особого значения их вере. Не допускать врача к работе из-за того, что он был евреем, означало бы закрыть все госпитали.

Тем не менее насколько бы талантливым ни был еврей, ему никогда не поручили бы военных заданий. Ему не доверяли по одной простой причине: у него не было родины, за которую он был готов умереть. Рыцари ордена Святого Иоанна никогда не делились с врачами сведениями о состоянии военных дел.

Тем не менее записка, прикрепленная к стреле, содержала большую информацию, начиная от размеров пороховых складов и заканчивая количеством действовавших пушек. Безусловно, доктору кто-то помогал. Под пытками он выдал другого заговорщика и настаивал на том, что сам был не более чем посыльным. Он просто выполнял приказы другого, передавая сведения врагу. Он назвал этого человека: Диаз.

Диаза задержали и немедленно подвергли пыткам. Он был португальским слугой главы кастильской «нации» Андреа дель Маре, который уступал по рангу только самому Великому магистру. Едва Диаза начали пытать, он признался в том, что относил письма еврейскому доктору. Однако он сообщил, что делал это, выполняя приказ своего хозяина, и заявил, что ничего не знал о содержании писем.

Руководители ордена побледнели. Шпион был одним из них. Более того, он был первым заместителем Великого магистра, посвященным во все решения совета. Само присутствие рыцаря в ордене Святого Иоанна подразумевало его честь как дворянина и его миссию, его призвание очистить мир от неверных. То, что такой человек мог секретно передавать сведения врагам Христа, повергло рыцарей в состояние отчаяния, гнева и глубокой печали.

Дель Маре арестовали двадцать восьмого октября и привели в самый высокий зал форта Святого Николая — крепости, выступавшей в море. Там португальского рыцаря допросили, но он не произнес ни слова. Что с ним ни делали, включая пытки, не могло заставить его нарушить молчание. Видимо, он знал: что бы он ни сказал, не помогло бы ему, поэтому он не сказал ничего. Не было ни мольбы, ни отрицания вины. Когда привели Диаза, чтобы он повторил свое признание в присутствии хозяина, дель Маре просто сказал:

— Ты трус.

Показаний против дель Маре становилось все больше. Кто-то вспомнил, что когда ему доверили командовать флотом вместе с нынешним Великим магистром Л’Илль-Аданом — тогда они оба были рыцарями среднего ранга, — они часто спорили по вопросам тактики. Кроме того, дель Маре выступал серьезным соперником Л’Илль-Адана на пост Великого магистра. Кто-то признался, что слышал, как, потерпев поражение на выборах, дель Маре сказал: «Л’Илль-Адан будет последним Великим магистром, который занимает Родос». Даже в его повседневном поведении было что-то, что люди находили неприятным. Он был надменным, и его не очень любили.

Тем не менее против него не было вещественных улик. Однако его беспрерывное молчание раздражало рыцарей, измученных осадой. Третьего ноября совет единогласно приговорил всех изменников к смерти. Доктора и слугу должны были повесить, а рыцаря — обезглавить.

Четвертого ноября во дворе перед дворцом Великого магистра приговор был приведен в исполнение. Дель Маре умер последним. Он умер, не получив христианского благословения, отказавшись от предсмертных обрядов. Он ничего не сказал до самого конца.

Не все члены ордена согласились с решением совета. Никто не высказал никаких возражений, но некоторые рыцари сомневались в виновности дель Маре. Одним из них был Орсини. Когда он пришел навестить Антонио, юноша, убедившись, что они были одни, спросил друга об этом. Молодой римский рыцарь посмотрел на Антонио, помолчал, а потом просто ответил:

— Я не знаю.

Головы изменников, обращенные к врагу, свисали со стены форта Святого Георгия, с того места, откуда они посылали свои донесения. Их тела четвертовали и сожгли. Источников, из которых мы могли бы узнать о реакции турок, не сохранилось.

На Родосе должен был начаться сезон дождей.

 

Смерти во славу Христа

В ордене Святого Иоанна не имело значения, как умер рыцарь — в битве или от болезни, сохранились ли его останки, — его имя официально не вспоминали. Все, что оставалось в записях, — количество рыцарей, призванных Христом в определенный день. Исключения делали для Великих магистров и других рыцарей высокого ранга; их уход из жизни часто фиксировался. Эти вести сообщали их семьям, а иногда в их честь даже возводили памятники. Однако это не являлось официальной политикой ордена, а скорее было последней данью уважения друзей и родственников. К тому же такие жесты обычно откладывали до мирных времен и никогда не занимались этим в военное время, если только развязка конфликта не казалась неизбежной. Даже сегодня на Родосе сохранилось несколько памятников, посвященных рыцарям. Некоторым рыцарям повезло, что после их гибели память о них была увековечена таким образом, а многим не повезло.

Для монашеских орденов была характерна традиция анонимности. Она происходила из идеи о том, что нужно посвятить всю свою жизнь службе Богу, Христу. Умереть за Господа и оставить запись со своим именем считалось богохульством. Душа должна была отказаться от своего имени, став слугой Бога, и, естественно, остаться безымянной после смерти.

Когда умирал рыцарь, серебряные блюда, на которых были выгравированы гербы влиятельных европейских семей, красиво вышитые простыни — все это отдавалось в госпиталь. Со временем эти предметы изнашивались, становились непригодными. А вместе с ними навсегда исчезали все следы их прежних владельцев.

Даже количество людей, погибших в определенный день, часто записывали в книги ордена неточно. Рыцари, несомненно, не считали ведение архивных записей важным делом. Такие записи ведут, думая, что они пригодятся в будущем. Чем большее значение им придается, тем подробнее ведутся записи. Итальянские города, такие как Венеция, Генуя и Флоренция, оставили самые подробные и точные записи своего времени. Хотя они, конечно, не стремились помочь историческим исследованиям последующих поколений, этим государствам, чья экономика основывалась на торговле, было важно добыть самую последнюю информацию. Они поняли, что для этого необходимо тщательное и аккуратное ведение записей и их надежное хранение. Они даже записывали то, что на первый взгляд было не важно.

А орден Святого Иоанна питал равнодушие к подобным экономическим принципам. Рыцари жили за счет пожертвованных им владений, прибыли, получаемой от этих владений, и доходов от пиратства. Члены ордена были аристократами, гордившимися своей голубой кровью. Они не старались раздуть свои ряды, вербуя всех без разбора. Добавьте к этому монашеский закон отказываться от своего имени. Единственная возможность отследить путь отдельных членов ордена — это найти личные записи, которые могли оставить рыцари.

Орден состоял только из дворян, в большинстве своем — феодалов. Даже в заранее подготовленной битве на определенном участке, где сражается весь орден, невозможно точно установить, сколько рыцарей погибло на поле брани или даже сколько рыцарей выжило. Если бы только в сражении приняли участие венецианец или флорентиец… Но мужчины из торговых государств, подобных этим, не могли стать рыцарями. Мартиненго родился возле Бергамо, относившегося к Венецианской республике, но не был настоящим венецианцем. Антонио дель Каретто был родом из дворянской семьи, жившей недалеко от Генуи. После этих двух людей осталась их личная переписка, которая не столь надежна, как подробный отчет венецианского доктора о защите Константинополя.

Записи, даже оставленные неумышленно, свидетельствуют о мыслях о будущем. А это означает некое здоровое состояние духа. Рыцари святого Иоанна были, возможно, из тех, кто отказался от этого качества с самого начала.

В ноябре с каждым днем атаки турок становились все яростнее. Хотя в Риме уже короновали нового папу Адриана VI, ему все еще не удалось созвать совет кардиналов полностью. В городе разразилась эпидемия чумы, и кардиналы спасались бегством в свои поместья. Папа остался в Риме, но никто не желал оказывать поддержку папе неитальянского происхождения. Монархи Западной Европы, занятые междоусобными войнами и интересовавшиеся только собственными успехами, предпочли бы видеть папский трон пустым.

Примерно в это время на Родос с Крита тайно прибыла помощь от Венеции. Даже объявив о своем нейтралитете, венецианцы все же отправили торговое судно с провиантом. Это воодушевило защитников крепости, но тот же самый корабль доставил плохие новости.

В ответ на призыв ордена о помощи англичане снарядили и отправили корабли, груженные боеприпасами. Возле Иберийского полуострова корабли попали в шторм. Боеприпасы и английские рыцари, посланные в качестве подкрепления, погибли в море. Ни о каких других кораблях, которые были бы уже в пути либо отправились на помощь недавно, не было слышно.

Двадцать второго ноября инженер Мартиненго наконец-то вышел из госпиталя и после шестинедельного отсутствия вернулся к сражавшимся. Однако разрушения укреплений Родоса были слишком серьезными, и его возвращение уже не играло большой роли. Раны Антонио тоже затянулись. Вернувшись в бой, он увидел, что враг придвинулся к внешней стене и вел обстрел с новых позиций.

 

Народные волнения

Как в Средиземноморье, так и в Европе зима считалась неподходящим временем для сражений. Хотя в Средиземноморье зимой обычно не было снега, но шел дождь. С другой стороны, весной, летом и осенью было сухо, но возникала опасность эпидемий чумы. Не раз случалось так, что из-за чумы прекращали важную осаду. Но сражаться под дождем было еще хуже, так что войны почти никогда не продолжались с наступлением зимы.

Рыцари возлагали все свои надежды только на это. Придут дожди. С юга и юго-запада будут дуть ветра, а моря станут неспокойными. Так как доставлять боеприпасы из Малой Азии на Родос будет труднее, артиллерийский обстрел утихнет. Турецкая армия пострадает от нехватки провианта. Обеспечить питанием будет нелегко. В конце концов им придется вернуться в Малую Азию до весны, оставив только флот, чтобы удерживать блокаду Во время этой передышки защитники крепости могли бы восстановить фортификационные сооружения и даже получить подкрепление.

Однако двадцативосьмилетний Сулейман был решительно настроен довести это дело до конца. Он, казалось, прекрасно осознавал положение противника. Кроме того, климат на Родосе был на самом деле довольно мягким. Если запастись терпением, то даже грязь, образовавшаяся в результате сильных дождей, в конце концов высохнет. К тому же защитники крепости тоже будут страдать от дождей. Турецкой армии придется прилагать немало усилий, чтобы сделать устойчивыми платформы для пушек, а защитники столкнутся с трудностями при восстановлении крепостных стен. Учитывая урон, нанесенный турками за четыре месяца, с августа по ноябрь, человеческие жертвы среди защитников и разрушение укреплений, командиры султана единогласно поддержали его решение покончить со всем этим раз и навсегда. Таким образом, турецкая армия была настроена продолжать кампанию.

Непрекращающиеся ежедневные атаки заставили рыцарей понять, что турки решили остаться. Ближе к концу ноября в гавань прибыли корабли с рыцарями и наемниками с Коса, Линдоса и из Бодрума. Великому магистру наконец пришлось заставить их вернуться домой. Он больше не мог скрывать приближение краха. Хотя в Европу отправляли по два корабля в месяц с просьбами о помощи, пока в ответ на это были обещаны только два корабля из Неаполя.

Даже во время редких периодов сильных дождей туркам ничто не мешало взрывать мины. После ливней восстанавливать стены было особенно тяжело. Жители Родоса уже не могли делать это самостоятельно; и рыцарям, и наемникам приходилось помогать им, а это лишало их отдыха между сражениями.

Турки, взятые в качестве пленных, сообщили, что количество смертей на их стороне превысило пятьдесят тысяч человек. Защитникам все же удалось сократить число турецких воинов за счет слабых, но нескончаемых струек крови. Осада длилась уже пять месяцев, если считать с июля, когда город перешел к обороне. Четыре месяца прошло с первых залпов. Столь длительная осада, особенно когда в укрепленном городе оставались мирные жители, была таким редким явлением, что никто не мог припомнить других примеров. Еды было припасено впрок на год, поэтому проблема голода еще не стояла. Однако уже не хватало боеприпасов. Кроме того, сказывалась психологическая усталость, особенно когда стало ясно, что турки решили продолжать сражаться зимой. Сила воли населения была словно струна, натянутая до предела и готовая порваться.

Вечером двадцать девятого ноября во время штурма — никто не мог бы сразу сказать, сколько их было за эти месяцы, — в город залетела стрела с письмом из вражеского стана. Это было послание от Сулеймана, адресованное простым жителям Родоса, в котором их призывали сдаться. Если они продолжат оказывать сопротивление, то, когда город падет, их убьют.

Четвертого декабря генуэзец с белым флагом вышел из турецкого лагеря и спустился в ров перед оверньским участком; он обратился с просьбой поговорить с Великим магистром. Глядя вверх на Л’Илль-Адана, который появился на стене, генуэзец сказал, что султан призывает их достойно сдаться, чтобы сохранить жизни горожан. Великий магистр ответил очень кратко:

— Уходи!

Шестого декабря генуэзец появился снова, на этот раз прося разрешения доставить письмо другому генуэзцу по имени Маттео, который был среди осажденных. Солдаты, находившиеся на крепостных стенах, откликнулись на его просьбу, но письмо, отправленное со стрелой, предназначалось не Маттео. Это было адресованное Великому магистру письмо от султана, содержание которого ничем не отличалось от устного обращения двумя днями ранее. Л’Илль-Адан не стал на него отвечать.

Восьмого декабря албанский наемник покинул форт Святого Георгия, который был ближе всего к врагу, и перебежал в турецкий лагерь. Позже он появился у дальнего края рва и крикнул, что у него письмо для Л’Илль-Адана от Сулеймана. На этот раз защитники крепости даже не передали послание. После этого всем, кто находился на стенах или фортах, было запрещено разговаривать с любым представителем вражеского лагеря.

Однако мирные жители испытали потрясение. Пока султан делал попытки договориться с Великим магистром, боевые действия не прекращались. Артиллерийские обстрелы и минные взрывы стали ежедневными. На стенах не прекращались рукопашные схватки.

Гражданское население Родоса можно было разделить на три группы: европейское католическое меньшинство, греческое православное большинство и некоторое количество евреев. Среди католиков были генуэзцы, торговцы из Франции, Испании и Венеции. Хотя, строго говоря, они принадлежали к европейцам, большинство из них относилось к семьям, которые прожили на острове более ста лет и торговали отсюда с Востоком. Они были сильнее связаны с Родосом, чем с родиной. Однако, подобно грекам и евреям, они не разделяли с рыцарями их готовность умереть за остров.

Жители Родоса охотно помогали обороне. В конце концов, рыцари защищали их от мусульман. Теперь, когда эта защита стала сомнительной, необходимость поддерживать иоаннитов отпадала. В те времена способность правителей защитить подданных лежала в основе их взаимоотношений.

К тому же греки и евреи Родоса, казалось, неожиданно вспомнили, что на землях, которые находились во власти необъятной Османской империи, жило огромное количество их собратьев. О султане Сулеймане говорили как о монархе, который всегда держал слово и избегал неразумного насилия. Все это способствовало тому, что родосцы постепенно склонялись к тому, чтобы сдаться. Влиятельные жители города заявили об этом настроении местного населения греческому православному епископу.

Вечером девятого декабря, пока на улице бушевал шторм, во дворце Великого магистра собрался совет. В тот вечер здесь присутствовали не только постоянные члены совета, но и католический архиепископ, греческий православный епископ и два представителя от населения. Одним из них был грек, крупнейший землевладелец на острове. Второй мужчина по имени Милези был родом из Бергамо. Он поселился на Родосе в ранней молодости и на протяжении последних десяти лет служил ордену. Он объезжал в Европе разные поместья, принадлежавшие ордену, и собирал причитавшийся иоаннитам доход. Он продавал награбленное рыцарями-пиратами и оплачивал строительство новых галер; он даже закупал обмундирование и пшеницу. Он знал все об их внутренних делах, и поэтому на его практичность можно было рассчитывать. Возможно, именно из-за его присутствия собрание в тот вечер проходило в приглушенных тонах, хотя можно было ожидать горячих споров.

Греческий православный епископ рассказал о чувствах народа. Если рыцари будут настаивать на своем отказе сдать город, то городские жители сами вступят в переговоры с султаном. Милези добавил, что жители настроены решительно и их не удастся переубедить. Он сказал, что, возможно, предложение султана достойно сдаться также означало, что тем, кто захочет покинуть остров, позволят это сделать. У него самого не было желания оставаться на Родосе под властью турок. В этом вопросе Милези представлял настроения другой части европейцев, которые давно проживали на острове.

Только один человек настаивал на том, чтобы сопротивляться до конца, — это был Ла Валетт из Оверни, секретарь Великого магистра. Доказывая свою правоту он говорил о том, что выжить, сдав Родос, означало бы отказаться от смысла существования ордена.

По своей структуре орден рыцарей-иоаннитов был похож на папское государство. Великого магистра выбирали открытым голосованием большинством голосов. Однако, будучи избранным, Великий магистр получал абсолютную власть. В этом смысле его роль отличалась от роли дожа Венецианской республики, который зависел от мнения большинства до того, как был избран, и после этого. Хотя рыцари принимали участие в обсуждении, в конце концов им приходилось подчиняться решению Великого магистра. И если у магистра было сильно развито чувство ответственности, его ноша становилась особенно тяжелой.

Некоторое время Л’Илль-Адан размышлял в тишине. Никто не проронил ни слова. Затем он заговорил. Не затрагивая прямо две противоположные точки зрения, он призвал к объективному и тщательному анализу возможностей обороны и шансов получения помощи извне. Только после того как эти вопросы будут достаточно изучены, он вынесет свое решение. На этом собрание закончилось. Казалось, что шторм заметно поутих.

Рыцарям-иоаннитам пришлось столкнуться с выбором, который не вставал перед ними на протяжении двух веков. Единственной целью их ордена была борьба с неверными. Если они хотели оставаться преданными своей миссии, они должны были погибнуть на поле боя. Проигнорировать желание простого народа и продолжать сражаться до последнего человека. Выжить, заключив договор с мусульманами, значило позорно сдаться, что было немыслимо с того самого момента, как они превратили Родос в свой дом. Раньше рыцари время от времени встречались с турками в мирных условиях, чтобы договориться либо о поставке пшеницы, когда на Родосе был плохой урожай, либо об обмене пленными. Эти взаимоотношения никогда не вызывали у них чувства долга перед врагом.

Перед рыцарями-иоаннитами, которые всегда презирали Венецианскую республику, замаячила перспектива стать похожими на венецианцев. Орден осуждал Венецию, когда она подписала мирный договор с турками; венецианцы считались подлецами, готовыми продать христианскую веру ради прибыли. Занимаясь пиратством, рыцари не проводили разницы между венецианскими торговыми судами и турецкими кораблями: в обоих случаях они конфисковывали товар и держали пассажиров в плену, возвращая их только за выкуп. Мусульмане и те, кто заключал с ними договор, даже христиане, были в равной степени врагами Христа. Теперь, если только иоанниты не принесут в жертву самих себя, они сами станут такими же. Они вспомнили, что остались единственным религиозным рыцарским орденом. Люди, живущие для того, чтобы вести войну с исламом, больше ни о чем думать не могли. Спасать жизни простых людей являлось делом второстепенной важности.

Неизвестно, знал ли султан о волнениях в городе, но он продолжал писать письма. Двенадцатого декабря на мосту перед воротами, что вели в форт Коскину, появились два турка, очевидно, высшего ранга. Они объявили, что у них письмо от султана. На протяжении всей осады ворота были плотно закрыты, но теперь защитники приоткрыли их, чтобы выпустить двух рыцарей, которые могли бы встретиться с посланниками. Турки передали рыцарям письмо, и те вернулись в крепость. Ворота быстро заперли так же крепко, как до этого.

Великий магистр прочитал послание и созвал совет. На этот раз не было представителей населения и греческого православного священника, но присутствовали заместители глав всех «наций».

Л’Илль-Адан полностью зачитал совету письмо султана. Сулейман обещал, что члены ордена и любые жители, желающие покинуть остров, смогут это сделать при условии, что крепость будет сдана. Если они продолжат сопротивление, то, когда город падет, все будут уничтожены. Затем доложили о количестве провианта и боеприпасов. Продовольственных запасов хватало еще на несколько месяцев, а боеприпасов — меньше чем на месяц.

Хотя не было принято никакого твердого решения, но, судя по общему настроению совета, его члены склонялись к тому, чтобы сдать город.

 

Предложения о мире

Великий магистр решил предложить трехдневное перемирие. Он выбрал двух посланников: рыцаря из Оверни, который, как считалось, лучше всех говорил по-гречески, и Орсини, поскольку многие турки высшего ранга владели итальянским благодаря их тайным сделкам с торговыми городами-государствами Италии. Сам султан Сулейман хорошо говорил по-гречески и понимал по-итальянски. Хотя, когда было принято решение, стояла глубокая ночь, эту новость немедленно сообщили турецкой армии. Их ответ о том, что они примут посланников, был получен той же ночью.

На следующий день, тринадцатого декабря, двое рыцарей вышли через ворота д’Амбуаз, которые до этого были закрыты пять месяцев, и проследовали в турецкий лагерь. В то же самое время племянник Ахмед-паши вместе с другим высокопоставленным турком вошли в крепость через ворота Коскину. Турецких заложников отвели в помещение над воротами Коскину, где их должны были держать до возвращения рыцарей. Посланников от ордена пригласили в шатер одного из визирей Ахмед-паши, которому было поручено выступать в качестве доверенного лица султана в переговорах о сдаче крепости. Паша оказал рыцарям утонченное гостеприимство, хотя он и находился в более выгодном положении, представляя сторону, которая почти выиграла сражение. Казалось, он был очарован Орсини. Когда переговоры уже закончились, паша задержал рыцарей допоздна, прежде чем позволить им удалиться в гостевые покои.

Посланники узнали много нового во время ночной беседы. За эти четыре с лишним месяца потери турок составили более сорока четырех тысяч человек. Почти столько же погибло от болезней или несчастных случаев. Туркам удалось взорвать 53 мины и выпустить 83 тысячи артиллерийских снарядов. Даже Орсини, который всегда был образцом спокойствия, не мог не выказать удивления, услышав эти цифры. В качестве единственной причины, по которой они, неся такие потери, продолжали осаду, турецкий визирь назвал присущее султану упрямство. Другими словами, если бы султан лично не руководил осадой, она могла бы уже закончиться.

Члены совета незамедлительно собрались, чтобы изучить условия мира, которые привезли с собой Орсини и второй рыцарь. Если крепость будет сдана, Сулейман обещал строго придерживаться следующих договоренностей:

1. Рыцари-иоанниты имеют право забрать с острова все, что они захотят, включая священные предметы, боевые знамена и священные статуи.

2. Рыцари имеют право покинуть остров со своим боевым снаряжением и личными вещами.

3. В случае если ордену не хватит собственных кораблей, чтобы вывезти все эти предметы, турецкий флот предоставит столько кораблей, сколько потребуется.

4. Всем будет дано двенадцать дней, чтобы подготовиться к отъезду.

5. На это время турецкая армия отойдет от крепости на одну милю.

6. В этот период все крепости ордена за пределами Родоса должны сдаться.

7. Всем жителям Родоса, желающим покинуть остров, будет разрешено свободно сделать это в течение трех последующих лет.

8. Тех, кто решит остаться, на пять лет освободят от обязательного налога, которым облагают всех лиц нетурецкой национальности, живущих на территориях, подвластных туркам.

9. Всем христианам, оставшимся на острове, гарантируется полная свобода вероисповедания.

10. Вопреки традиции Османской империи детей христианских жителей Родоса освободят от принудительного набора в войска янычар.

Совет уже стал склоняться к решению о сдаче. Греческие жители приветствовали вторую часть соглашения с ликованием. Даже седеющие рыцари-ветераны считали, что обещания, данные в первой части списка, особенно первое и второе, позволяли им сдаться, не запятнав свою честь. Однако Великий магистр, казалось, был еще не готов принять решение. Примерно в то же время еще один венецианский корабль с Крита, груженный боеприпасами, тайно пробирался в гавань. Обсуждение затянулось, и период прекращения военных действий истек прежде, чем было принято решение. Поэтому двух турецких заложников выпустили обратно через ворота Коскину. В свою очередь, турецкая армия вернула двух испанских рыцарей.

Тем не менее турки ждали еще один день, прежде чем возобновить обстрел с таким ожесточением, как будто они полностью забыли о мирных переговорах. Однако число мужчин из местных жителей, которые отозвались на призыв помочь в сражении, стало заметно меньше, чем четыре дня назад.

Обстрел продолжался и семнадцатого декабря. В тот день с Крита пришел еще один небольшой корабль. На этот раз он доставил письмо от итальянской «нации» ордена. В нем говорилось, что два корабля из Неаполя, на которые возлагал свои последние надежды Великий магистр, еще не начали снаряжаться; было неизвестно, когда они отправятся в путь.

 

Гибель

Восемнадцатого декабря яростная атака, первоначально направленная на наполовину разрушенную арагонскую стену, перешла в наступление по всем направлениям. Однако после неудавшихся мирных переговоров атаки приобрели совершенно другой характер. Теперь турки продолжали обстрел даже после того, как их собственные войска были отправлены на взятие стен. Они не переставали стрелять, даже если их солдаты получали удар со спины и разлетались в стороны.

В бой пошли янычары, поэтому Великий магистр приказал рыцарям отовсюду поспешить к арагонскому участку, где шло самое тяжелое сражение. Итальянцы отправили десять рыцарей, включая Антонио и Орсини. Великий магистр сам появился на стене, командуя резервом. Арагонский участок был единственным местом, где врагу удалось подобраться вплотную к защитникам крепости. Если бы враг нанес им поражение здесь, то существовала серьезная опасность захвата всего города.

Наступил полдень, но битва продолжалась. Ров был заполнен телами турецких солдат, на которые наступали янычары, пробираясь к остаткам разрушенных стен. Когда огнестрельное оружие, луки и арбалеты оказались неприменимы, в ход пошли мечи.

Наступал вечер. Стена получила прямой пушечный удар там, где разворачивалась рукопашная битва. В одно и то же место одновременно угодили два снаряда. Камни и мешки с песком тут же превратились в клубы пыли. Антонио подбросило в воздух. Когда пыль улеглась, несколько его товарищей и враги остались неподвижно лежать среди грязи и камней. Броня с правой руки юноши слетела. После такого мощного удара опустилась странная тишина.

Антонио встал, нетвердо держась на ногах, и вспомнил, что в правой руке у него был меч. Клинок приземлился в десяти футах от хозяина. Антонио направился за ним. Только добравшись до меча, он подумал об Орсини. Антонио вспомнил, что стоял рядом с ним, когда его друг ловко расправился с двумя янычарами. Юноша постепенно приходил в себя, и его голову стали наводнять ужасающие образы.

Он больше не мог думать, мог только карабкаться на стену, превратившуюся в гору развалин. Он нашел Орсини в десяти ярдах. Левая половина его тела была завалена камнями. Орсини слегка кивнул, когда Антонио позвал его, и юноша бросился к нему.

Антонио начал откапывать своего друга. В сторону один за другим летели камни.

Он старался двигаться как можно скорее, потому что Орсини быстро бледнел. Глаза его были закрыты. Груды камней раздробили нижнюю часть его тела до позвоночника, а погнутая стальная броня впилась в тело. Даже после того как Орсини был освобожден из-под руин, лужа крови все продолжала увеличиваться.

Антонио почувствовал себя абсолютно беспомощным. Ему оставалось только снять броню, сдавливавшую тело его друга. Когда это удалось сделать, Орсини еще дышал, но конец был близок. Антонио снял шлем Орсини и двумя руками осторожно держал его голову. Друг на миг открыл глаза и увидел, что на него смотрят. Левая половина его рта слегка скривилась в усмешке. Для тех, кто его знал, она была выражением его безграничной доброты; а незнакомые ошибочно принимали ее за насмешку. Именно с таким выражением на лице ушел из жизни римский рыцарь в возрасте двадцати пяти лет.

Временное затишье нарушили крики с обеих сторон. Антонио осторожно опустил голову друга на землю и замахнулся мечом на врага. Впервые за пять месяцев военных действий он почувствовал, как в нем закипает ярость — против турок и против самой судьбы.

Битва закончилась с заходом солнца. Турецкая армия отошла подобно отливу, оставив убитых на поле боя. Тела турецких солдат, остававшиеся на стенах, сбросили в ров. Защитники крепости унесли тела своих товарищей в город. Слуги омыли убитых рыцарей, одели их в доспехи и выложили в ряд в церкви Святого Иоанна. Этот ритуал оставался неизменным. После того как архиепископ проведет мессу, тела рыцарей будут преданы земле в крипте под церковным полом. На эту похоронную мессу пришли все иоанниты, которые смогли. Антонио был среди тех, кто стоял вокруг тел, лежавших на полу.

Он не слушал, как архиепископ читал молитвы. Он просто смотрел на мертвое тело Орсини, лежавшее в трех футах от него. Губы Орсини, которые всегда излучали слабое розовое сияние, теперь были бледны. Но Антонио почувствовал, как это розоватое сияние медленно возвращалось прямо на глазах.

Антонио вспомнил то время, когда он находился в госпитале. Однажды ночью во время прерывистого лихорадочного сна он почувствовал, как что-то слегка коснулось его шеи. Испугавшись, что это может прекратиться, если он проснется, Антонио позволил этому продолжаться. Он знал, кто это был. Или, скорее, он надеялся, что это был именно тот человек, и не хотел шевелиться.

Губы Орсини задержались на шее Антонио, затем спустились вниз к его груди, а затем все прекратилось. Антонио попытался заговорить. Но прежде чем слова вырвались наружу, их сдержал страстный поцелуй. С того дня привязанность между двумя молодыми людьми, одному из которых было двадцать, а другому — двадцать пять, становилась все глубже. Это был первый опыт Антонио этой прекрасной стороны жизни.

Теперь юноша стоял в церкви, крепко сжимая в левой руке какой-то предмет. Он тайно снял его с шеи Орсини, когда слуга омывал его тело. Это было распятие. Антонио был единственным, кто знал, что Орсини никогда не снимал этот крест. Распятие, инкрустированное двумя рядами небольших рубинов, Орсини дала его мать, провожая его на Родос. Орсини было тогда двадцать, а она умерла меньше чем через два года после его отъезда. Антонио украл это распятие не для себя; был человек, которому он собирался его отдать.

После похорон Антонио не вернулся в дом итальянских рыцарей. Он пошел по боковой улице, которая вела вниз, в город. Дверь дома Орсини была плотно затворена. Казалось, никого не было дома. Тем не менее Антонио с силой постучал в дверь железным кольцом, укрепленным на ней. Вскоре дверь открылась, и перед ним появилась гречанка. Антонио понял, что она уже знала о смерти Орсини. Возможно, ей сообщил его слуга. Суровое лицо не выдавало того, что было у нее на сердце, а глаза, казалось, не знали слез. Тогда Антонио вдруг понял, что он тоже не плакал.

Он молча протянул ей распятие. Она так же молча взяла его. Никто из них не проронил ни слова, и она закрыла дверь.

На следующий день, девятнадцатого декабря, как обычно, начался штурм. Рукопашная схватка теперь распространилась на английский и итальянский участки. Великий магистр взял на себя командование и оставался абсолютно невредимым. Люди начали верить, что его защищал Бог.

На итальянском участке враг сконцентрировал свои усилия на форте дель Каретто. Обе стороны сражались только мечами. Через три часа напряженной борьбы рыцари заметили одинокую фигуру в броне, перегородившую тропинку от внешней стены к нижней части башни. Толпа вражеских солдат должна была вот-вот сокрушить воина.

Это было сродни самоубийству, но позвать его назад было невозможно. Двери у основания форта были плотно закрыты, и никто не мог понять, как ему удалось выйти. Да и пушечная пальба была настолько громкой, что рыцарь не услышал бы их голоса. Они не знали, кто это был.

Вскоре турецкие солдаты окружили рыцаря, в руках которого теперь было копье. Оно взлетело в воздух, когда враги повалили воина. Мужчины на башне инстинктивно закрыли глаза. Когда толпа турецких солдат рассеялась, тело осталось неподвижно лежать на земле.

В тот день сигнал окончания наступления прозвучал неожиданно рано, сразу после полудня. Как только враг отошел, рыцари, защищавшие итальянскую стену, поспешно открыли засов на воротах и бросились к погибшему воину. Когда Антонио вместе с другими подняли тело, шлем рыцаря упал на землю. Увидев его лицо, все окаменели. Лицо, обрамленное густыми черными волосами, вне всяких сомнений, принадлежало женщине. Антонио сразу узнал ее. Остальные рыцари, казалось, тоже узнали, но никто не сказал ни слова. Когда они стали снимать тяжелый нагрудник, на землю упало небольшое рубиновое распятие.

 

Сдача крепости

В тот вечер Великий магистр заявил о своем решении сдать крепость и принять условия султана. Это решение тут же было передано турецкой армии.

Двадцатого декабря один рыцарь и два представителя гражданского населения вошли в турецкий лагерь, чтобы подтвердить соглашение. Турки остановили наступление, а их солдаты стали очищать ров от тел погибших. Их никто не обстреливал.

Двадцать первого декабря обе армии договорились об установлении пробного трехдневного перемирия. Для гарантии перемирия защитники крепости отправили в турецкий лагерь двадцать пять рыцарей и такое же количество мирных жителей. С турецкой стороны четыреста янычар сложили оружие, прежде чем их впустили в город.

Как и в предыдущий раз, переговоры велись в палатке Ахмед-паши. Защитников крепости представляли два рыцаря и два мирных жителя. Как только султан дал ясно понять, что он не намерен отказываться от предложенных ранее условий, переговоры закончились без дальнейших церемоний. Документ о сдаче был подписан в палатке Ахмед-паши. От лица турок его подписал Ахмед-паша, а от лица защитников — занявший место казненного дель Маре рыцарь из Оверни, назначенный заместителем Великого магистра. Соглашение вступало в силу двадцать пятого декабря.

Однако в тот вечер над городом нависла угроза. Четыреста янычар стали грабить дома мирных жителей. Даже безоружные, они все же были отборными воинами турецкой армии. Великий магистр не стал посылать против них своих рыцарей. Вместо этого он обратился к султану, сообщив ему, что перемирие было нарушено. Султан приказал немедленно отозвать янычар. Когда турки покинули крепость, двадцать пять рыцарей и двадцать пять жителей Родоса вернулись в город. Ночью турецкая армия отступила и разбила лагерь, как и было обещано, на расстоянии одной мили от города.

Утром двадцать шестого декабря дворец Великого магистра тайно посетил гонец от Ахмед-паши. Он доставил Л’Илль-Адану приглашение посетить султана. Великий магистр ответил согласием.

В тот день, облаченный с головы до пят в броню, отливавшую серебром, верхом на коне он пересек каменный мост, который вел от ворот д’Амбуаз к турецкому лагерю. За Великим магистром, тоже верхом, следовал молодой французский рыцарь Ла Валетт с огромным боевым знаменем ордена Святого Иоанна — белый крест на красном поле. За ним в более скромной одежде ехали главы восьми «наций» в сопровождении молодых рыцарей. В эту группу включили Антонио. Нагрудники всех рыцарей были расписаны белыми крестами на красном поле, а разноцветные перья, прикрепленные к гребням их шлемов, развевались на ветру. Красные мантии Великого магистра и его войска из восемнадцати человек были вышиты белыми крестами и почти закрывали крупы их лошадей.

Турецкие солдаты провожали эту великолепную свиту удивленными взглядами. Они были поражены, что враг, выдержавший пятимесячную осаду, мог появиться в столь свежем, величественном и достойном виде, словно только вчера прибыл из какого-нибудь европейского порта. Они ожидали увидеть грязных, поверженных, но выживших противников, которые въедут в турецкий лагерь с опущенными головами. Турки инстинктивно отошли, уступая дорогу рыцарям, пока те ехали к сверкавшему золотом шатру султана.

Ахмед-паша и Ибрагим, верный помощник Сулеймана, ждали их перед шатром, чтобы поприветствовать. Рыцари спустились с лошадей, и Ахмед-паша пригласил их войти. Изнутри шатер выглядел еще больше, чем они себе представляли. Казалось, в нем был центральный зал, окруженный маленькими комнатами. В центре зала сидел Сулейман на низком стуле, выложенном серебром. Как только султан увидел, что вошел Великий магистр, он тут же встал, чтобы поприветствовать его.

 

Победитель и побежденные

Двадцативосьмилетний правитель турок был высоким человеком с благородной осанкой. Османская одежда, не имеющая воротника, зрительно удлиняла шею, но шея Сулеймана, хотя, возможно, и была длинной, не отличалась стройностью. В довершение ко всему, его тюрбан из белого шелка был довольно тяжелым, поэтому при росте выше среднего он казался слегка сутулым, что придавало ему дружелюбный вид.

Многослойный тюрбан прекрасно дополнял его узкое лицо. Огромный орлиный нос был типично турецким. Усы, все еще небольшие из-за молодости их хозяина, придавали ему скорее утонченный, нежели суровый, вид. У султана были большие черные глаза, полные жизни, излучающие тепло и доброту.

Одежда Сулеймана была скорее шикарной, нежели красивой. Его парчовый камзол, доходивший ему до пят, был обильно расшит золотыми нитками. Пуговицы на бархатной зеленой рубашке были сделаны из золота с удивительным мастерством. Изумруд размером с яйцо украшал белый тюрбан.

Антонио был потрясен. В детстве он слышал, что турки — варвары, поэтому не ожидал увидеть такое зрелище. Но молодому европейцу предстояло быть еще более ослепленным тем, что должно было вскоре развернуться перед ними.

Султан предложил Великому магистру сесть и сам опустился на один из низких стульев. Рыцари выстроились позади Великого магистра, а три визиря — Ахмед-паша, Казим-паша и Пири-паша — слева от султана. Ибрагим стоял справа. Один из рыцарей переводил речь Великого магистра с французского на греческий. Большинство турецких визирей — и, вне всякого сомнения, Ибрагим, который был греком, — понимали по-гречески. Сам султан говорил по-гречески.

Он клялся Аллахом, пророком Мухаммедом и черным камнем Мекки, что сдержит все обещания. Рыцари услышали в клятве неверного ту же искренность, которую они бы ожидали услышать в клятве христианского рыцаря. К тому же молодой султан добавил, что если двенадцать дней окажется недостаточно для подготовки к отъезду, он даст им больше времени. Великий магистр ответил, что, хотя он глубоко признателен за это предложение, у него нет намерений без особой необходимости затягивать сборы.

Любой разговор между победителем и побежденным не может долго длиться в дружеском тоне. Когда эта короткая беседа подошла к концу, султан посмотрел прямо в глаза Великому магистру и сказал:

— Я выиграл. Несмотря на это, я испытываю настоящую грусть, что вы и ваши последователи, столь отважные и честные, вынуждены покидать ваш дом.

Л’Илль-Адан взглянул на молодого победителя, но не смог ничего сказать от переполнявших его чувств. Сулейман подарил каждому рыцарю красный бархатный свиток. Восемнадцать рыцарей вернулись в крепость через ворота д’Амбуаз.

Двадцать девятого декабря Сулейман прибыл в крепость Родоса, заранее известив об этом Великого магистра. Султана, восседавшего на коне, окружал почетный караул из ста янычар. Из визирей только Ибрагим сопровождал его, когда он въехал в крепость через ворота Коскину. Султан доехал только до торговой гавани, не пытаясь попасть в ту часть города, известную под названием Шато, где находились дворец Великого магистра и дома рыцарей.

Возможно, из-за чувства полной безопасности, которое он испытывал, будучи владыкой огромной империи, смешанного с состраданием к побежденным, его первый приезд в крепость отличался от обычного въезда завоевателя. Молодой султан уведомил своих солдат, что любое недостойное поведение по отношению к побежденным будет строго караться. Его приказ был выполнен в точности.

 

Отъезд рыцарей

Работа по погрузке на корабли вещей тех, кто покидал остров, придала торговой гавани деловой вид, которого она не имела на протяжении последних шести месяцев. Из мирных жителей пять тысяч решили примкнуть к отъезжавшим. Однако лишь немногие из них знали, где им поселиться. Рыцари были в таком же положении.

Им нужно было по крайней мере пятьдесят кораблей, чтобы перевезти пять тысяч человек вместе с багажом. В крепости, находившейся в осаде шесть месяцев, столько не было. Суда, предоставленные турками, нужны были для тех, кого не смогли разместить на кораблях из Генуи, Венеции и Марселя. Турки обещали довезти их только до Крита, принадлежавшего Венецианской республике. Все хотели попасть на родосский или европейский корабль, создавая в порту суету и давку.

Военная гавань тоже была забита, но по другой причине. У рыцарей было мало личных вещей, поэтому их погрузка не заняла много времени. Но поскольку иоаннитам было важно, чтобы все знали, что они сдались с честью, они пытались погрузить все свое оружие и снаряжение. Турки не позволили им взять с собой только пушки.

Имелись еще святыни, вывезенные орденом из Палестины. Рыцари и святыни делили одну и ту же судьбу с того момента, когда их вынудили покинуть Святую землю и основать новый дом на Родосе. Как и рыцарям, святыням негде было покоиться, пока не будет найдено и обжито новое место. Сокровища ордена Святого Иоанна: правая рука святого Иоанна, которая хранилась в великолепном серебряном сосуде; обломок креста, на котором был распят Иисус Христос; два шипа из венка, который надели на Христа перед его распятием; мощи святого Евфимия; множество древних святых икон — погрузили на «Санта-Марию», флагманский корабль, на котором должен был плыть Великий магистр.

Погрузив сокровища, оружие, боевые знамена и личные вещи, рыцари стали переносить на корабли раненых. Те, кто мог идти, опирались на плечи своих товарищей. Тех, кто не мог передвигаться, несли на носилках. В последний день декабря все приготовления были завершены. Корабли должны были отплыть на следующий день, первого января.

Утром в день отбытия Великий магистр посетил султана. Сулейман приготовил для них официальные бумаги, которые гарантировали всем, кто уезжал, безопасное и беспрепятственное путешествие по территории Османской империи. В тот день Великий магистр и султан провели больше времени вместе, нежели в прошлый раз. Позже Л’Илль-Адан характеризовал Сулеймана как «рыцаря в полном смысле этого слова».

Первого января 1523 года ветер был обжигающим, но небо — синим и безоблачным. Пики горной цепи — хребта острова Родос, — должно быть, были покрыты снегом.

Рыцари стали садиться на корабли в военной гавани. Торговая гавань была забита судами, на которых развевались генуэзские, венецианские и французские флаги; первая волна жителей, покидающих остров, с вечера ожидала отплытия на борту одиннадцати кораблей. Оставшимся беженцам предстояло отбыть на турецких кораблях, как только они закончат приготовления, и следовать за теми судами, которые уходили в этот день. Те, кто отъезжал, и те, кто пришел их проводить, нехотя обменивались прощальными словами.

Сулейман оказался достаточно деликатным человеком и проследил, чтобы в военной гавани не было турецкого флота. Рыцарей провожали немногие, так как члены ордена не имели на острове семей или родственников. Иоанниты молча садились на корабль. Антонио прихрамывал на правую ногу. Кинжал турецкого солдата задел кость, и, хотя рана полностью зажила, хромота осталась. Все рыцари, которые могли ходить самостоятельно, облачились в тот день в походную одежду.

Двадцать пять кораблей ожидали в военной гавани: одно крупное судно, четырнадцать небольших одномачтовых галер, три большие двухмачтовые галеры и семь боевых трехмачтовых фрегатов. На них рыцарям предстояло покинуть остров. Флот выглядел скудно, учитывая, что он хозяйничал в этих морях на протяжении двухсот лет. Правда, рыцари отдали несколько кораблей отъезжающим местным жителям, и еще десять судов считались ненадежными. Никто не мог сказать, как они поведут себя во время длительного морского путешествия, поэтому в конце концов было решено оставить их.

Флагманский корабль «Санта-Мария», на котором разместились Великий магистр и архиепископ, был боевым трехмачтовым фрегатом, значительно более крупным, чем шесть других похожих кораблей. Под командованием английского рыцаря сэра Уильяма Уэстона флагман вывел из гавани караван судов. Из крепости Родоса послышался звон церковных колоколов. Кто в них звонил — неизвестно.

На мачте каждого корабля, покидавшего гавань, развевалось на ветру боевое знамя ордена рыцарей-иоаннитов с белым крестом на красном треугольном поле. Щиты рыцарей, тоже с белыми крестами на красном поле, были расставлены вдоль бортов кораблей, а позади них стояли рыцари, держа наготове копья. Это было традицией ордена: так рыцари отправлялись в бой. Пока корабли проплывали, их сопровождал шум ветряных мельниц, стоявших на дамбе.

Когда флагманский корабль проходил мимо форта Святого Николая, под защитой которого находилась военная гавань, из крепости послышались пушечные выстрелы. Сулейман приказал устроить салют. Вглядываясь в Родос, удалявшийся от них, рыцари не могли вымолвить ни слова. На палубах стояла абсолютная тишина.

Они покидали древний остров Цветущих роз, который был их домом на протяжении двухсот лет. В ответ на звон колоколов и пушечный салют на корме «Санта-Марии» затрубил рог. Жалобный звук его становился все выше и выше, улетая далеко в море.

Антонио, новичок, который провел на острове меньше года, и Мартиненго, который даже не был рыцарем, чувствовали ту же боль, что и все. Никто не мог оторвать глаз от Родоса, пока он исчезал на горизонте.

Первым местом стоянки был порт Канеа на западном берегу Крита. Венецианская республика, которой принадлежал Крит, предложила несколько зданий в Канеа в качестве временного пристанища для беженцев. Кроме того, венецианцы разрешили разместить больных и раненых в местном госпитале. Куда после этого направиться рыцарям, было неизвестно.

С «гнездом христианских випер», построенным столь смело во внутреннем дворе Османской империи, наконец полностью разделались. Хотя эта победа была достигнута ценой огромных жертв, гурки считали, что вознаграждение было намного больше. Теперь в путешествие из имперской столицы Константинополя в отдаленные Сирию и Египет, как и паломничество в Мекку на Арабском полуострове, можно было отправляться, не боясь подвергнуться нападению по дороге.

Правда, одному молодому и особенно ядовитому «виперу» удалось сбежать благодаря проявлению рыцарского духа, который был очень высоким среди французской аристократии. Но в то время двадцативосьмилетний победитель этого не заметил.

 

Годы скитаний

Великий магистр Л’Илль-Адан стал проявлять настоящий талант руководителя организации именно после того, как орден превратился в кучку беженцев.

Европейцы, временно поселившиеся в Канеа, стали постепенно уезжать в свои родные земли, а большинство греков с Родоса устроились на Крите или других островах Эгейского моря. Таким образом, рыцарям удалось избежать испытания, выпавшего на долю Венецианской республики, когда турки покорили Албанию и нужно было обеспечить кров для огромного потока беженцев. Единственная проблема заключалась в том, что им нужно было найти государство, которое бы приняло их как орден, а не отдельных рыцарей.

Сначала Великий магистр был занят мыслями о том, чтобы собрать армии Западной Европы и попытаться отвоевать Родос. В течение трех месяцев, проведенных на Крите, он беспрестанно отправлял гонцов в Рим, прося папу оказать содействие. Папа Адриан VI был честным человеком, но он не имел политической силы; ему нужно было созвать совет кардиналов, чтобы решить этот вопрос. Медичи, один из кардиналов, являлся членом ордена; у него была определенная политическая власть, но, отказавшись сотрудничать с царствующим папой, он остался во Флоренции, посылая оттуда неопределенные ответы на мольбы главы церкви.

В апреле орден переехал в Мессину на Сицилии. Поскольку Крит принадлежал Венецианской республике, а венецианцы вели себя с турками осторожно, они не желали оказывать гостеприимство рыцарям слишком долго.

Но пребывание рыцарей в Мессине тоже было недолгим. Мессина принадлежала испанскому королю. Губернатор Сицилии, подданный короля, выступал против того, чтобы рыцари основали здесь свою крепость. Ордену пришлось переезжать с места на место вместе со своими святынями и боевыми знаменами: в Геную, Ниццу и Витербо в Центральной Италии. За это время Л’Илль-Адан даже навестил правящих монархов Европы, не уставая призывать к крестовому походу, чтобы вернуть Родос. Однако короли не испытывали особого восторга от его предложения.

В 1527 году, спустя пять лет после падения Родоса, произошло важное событие. Армия императора Священной Римской империи Карла, короля Испании, напала на Рим, где восседал папа, сожгла и разграбила город. Рим явно был не в состоянии думать о крестовом походе против турок. Рыцарям ордена пришлось признать, что нужно оставить любые надежды на возвращение на Родос. Они стали обращаться к монархам Западной Европы с просьбой о новом месте. Они просили Сицилию, часть Сардинии, затем часть Корсики; в качестве последнего прибежища они даже подумывали об острове Эльба. Но ни один из этих планов не был реализован.

 

Мальтийские рыцари

В 1530 году Карл вспомнил, что в его владениях находилось три средиземноморских острова: Мальта и два других. Он подумал, что может отдать эти острова рыцарям; был подписан договор, согласно которому рыцари обязались каждый год выплачивать дань. Однако пока остров находился в руках ордена, рыцари считались подданными Испанского королевства. Им поручили напасть на Триполи в Северной Африке.

Из этого ясно видно, как Карл намеревался воспользоваться орденом. Он собирался править всей Северной Африкой, включая Алжир и Тунис, и хотел, чтобы рыцари защищали его торговые суда от мусульманских пиратов (известных под именем пиратов Барбароссы), которые наводили на всех ужас. Османской империи не хватало власти на море, и поэтому они наделили пиратов властью на суше и в портах Северной Африки при условии, что в случае необходимости они предоставят турецкому флоту свои корабли.

Если бы рыцари обосновались на Мальте, в Западном Средиземноморье, то они уже не могли бы заявить, что находятся на передовой линии в борьбе с неверными, как это было на Родосе. Они бы просто превратились в мальтийских сторожевых псов Карла, имея в качестве врагов только пиратов.

Великий магистр прекрасно это осознавал. Но если бы он отказался от Мальты, неизвестно, когда и где им удалось бы основать новую крепость. Причиной дальнейшего существования ордена могло быть просто избавление от пиратов, но все же это была причина. Чтобы сохранить орден, им было важно получить крепость и цель.

В 1530 году, восемь лет спустя после их изгнания с Родоса, орден закончил переселение на Мальту.

Однако условия, существовавшие на острове, повергли рыцарей, привыкших к древнему острову Цветущих роз, в состояние отчаяния.

Климат был суровый. Практически весь остров представлял собой неплодородный горный хребет, а зимняя стужа и летняя жара были одинаково невыносимы. Остров являлся волнорезом, а его население едва превышало десять тысяч. Почти все его жители были безграмотны и говорили на диалекте арабского из-за близости Северной Африки и арабского правления около пятисот лет тому назад. Небольшая часть обедневшего населения, которую можно было отнести к высшему обществу, состояла из потомков испанцев, управлявших Сицилией. Они немного говорили по-испански, по-итальянски и по-французски. Короче говоря, на Мальте рыцарям не стоило ожидать мягкого климата, буйной растительности и томительно-сладкого благоухания восточной цивилизации, которые были в изобилии на Родосе.

После переезда несколько рыцарей из каждой «нации» покинули орден. В качестве оправдания они заявили, что на Мальте лишились смысла существования их ордена. Стать гончей Карла было ниже их рыцарского достоинства. Ла Валетт, который высказывал те же мысли на Родосе, настаивая на продолжении сопротивления, остался в ордене. Возможно, в его памяти отпечатался образ турецкого победителя, которому было столько же лет, сколько и ему.

Великий магистр Л’Илль-Адан умер на Мальте спустя четыре года после переезда. Примерно в это же время на острове стали происходить изменения.

Если на Родосе были строения, сохранившиеся с византийских времен, на Мальте приходилось строить все заново. Прибыв на Родос, они пользовались обнаруженными строениями, но со временем и ростом возможностей иоанниты стали расширять, перестраивать и переоборудовать эти строения, чтобы возвести самую прочную крепость в Средиземноморье. Совершить такой подвиг на Мальте, где не было ни одного древнего или средневекового строения, было невозможно. К тому же, с точки зрения рыцарей и согласно здравому смыслу тех времен, нельзя было представить себе жизнь без какой-либо крепости. Возможно, единственным достоинством голого Мальтийского острова было обилие бухт, глубоко вырезанных среди зазубренных скал. Если над ними достаточно потрудиться, то они могли бы превратиться в прекраснейшие порты Средиземноморья.

Рыцари стали укреплять этот участок земли, на котором никто не жил. Как и в былые времена, планировкой и надзором за выполнением работ занимались итальянские фортификаторы. Рыцари решили сделать это место, которое до сих пор оставалось безымянным, своей столицей. Когда умер Л’Илль-Адан, работа по возведению крепости была в самом разгаре, но Великие магистры, пришедшие после него, придерживались его взглядов и делали все возможное, чтобы достроить крепость. В 1557 году, спустя двадцать семь лет после переезда на Мальту, фортификационное сооружение на заливе было наполовину готово. Для этого понадобилось по очереди укрепить все восемь полуостровов, выходивших в залив. Теперь у ордена было меньше средств, чем раньше, поэтому строительство затянулось.

Инженер Мартиненго, покинувший остров вместе с рыцарями, не участвовал в возведении укреплений на Мальте. Это не значит, что пути его и рыцарей разошлись. После того как орден покинул остров, Мартиненго, которому приходилось носить на правом глазу черную повязку после ранения на Родосе, был посвящен Л’Илль-Аданом в рыцари. Это, конечно же, было наградой за его службу, однако посвящение в рыцари человека, у которого не было ни капли благородной крови, было беспрецедентным. Мартиненго находился среди рыцарей, посетивших двор Карла, чтобы договориться о передаче Мальты, что является доказательством его активного участия в жизни ордена в годы скитаний.

Тем не менее, вместо того чтобы самому отправиться на Мальту, он порекомендовал других инженеров, которые потрудились в полную силу. Карл попросил Мартиненго остаться в Испании и нести службу в качестве инженера крепостных сооружений. Он отвечал за строительство бастионов в крепости Сан-Себастьян, которая стала первым укреплением подобного рода в Испании. Позже он вернулся в Италию, где руководил расширением и ремонтом крепостей в Павии, Генуе и Неаполе. Вместе с другим инженером его даже отправили в Голландию, в Антверпен, следить за планировкой защитных сооружений города.

Мартиненго умер в Венеции в 1544 году. Он всегда считал, что родина не одобрила его тайный отъезд на Родос. Сохранилось письмо, которое он написал своему брату, датированное октябрем 1522 года, до того как Родос сдали туркам. В нем он тревожился о том, как венецианское правительство отнеслось к его самовольной отлучке, а также подробно описал артиллерийские обстрелы и минные ходы турок.

 

Месть

В 1557 году на смену умершему Великому магистру ордена Святого Иоанна выбрали Жана Паризо де Ла Валетт. На Родосе он был молодым рыцарем, но когда его избрали на этот пост, ему было уже шестьдесят три. Говорили, что «никто не мог превзойти его в чистоте помыслов», что он «олицетворял собой неиспорченную душу Гаскони». Даже в свои шестьдесят он обладал телом, похожим на закаленную сталь, и неунывающим духом. Он был единственным, кто все еще хотел уничтожить неверных, особенно турок, которые изгнали орден с Родоса.

Спустя восемь лет, после того как он стал Великим магистром, ему наконец представилась возможность осуществить свои планы. В 1565 году турки отправили огромные силы на захват Мальты. Сулейман все еще был султаном. Теперь его величали Сулейманом Великолепным, ему было за семьдесят, и его нога редко ступала на поле брани. Он поручил осаду Мальты своему помощнику; сам он никогда не покидал стен своего украшенного тюльпанами дворца Топкапи в Константинополе. Ла Валетту было столько же лет, сколько и Сулейману, тем не менее он лично возглавил свои войска. Теперь, спустя сорок три года после победы, одержанной Османской империей над рыцарями-иоаннитами, они должны были поменяться ролями.

Весной 1565 года турецкая армия покинула Константинополь и отправилась на Мальту. Хотя количество кораблей разных размеров — две тысячи, — возможно, преувеличено, но Средиземное море впервые увидело такой огромный флот, который перевозил около 50 000 солдат. Командиром был назначен Мустафа-паша, тот самый, чья атака во время осады Родоса провалилась и которого понизили в должности и отправили в Сирию. Последующие успехи в войнах против Персии и Венгрии позволили ему восстановить свое имя и положение. Сулейман назначил его главнокомандующим в этой операции, чтобы дать паше возможность отомстить ордену рыцарей-иоаннитов за прошлое унижение.

Среди защитников было 540 рыцарей, тысяча испанских солдат и 4 тысячи наемников и мальтийских жителей. При защите Родоса их силы были примерно такими же. Но Ла Валетту теперь был семьдесят один год.

А вот турки на Мальте утратили многие преимущества, которыми они пользовались на Родосе.

Прежде всего теперь их было вполовину меньше, чем тогда. К тому же на Мальте они не могли ожидать пополнения из Сирии или Египта. В предыдущей кампании они просто пересекли Малую Азию, а затем совершили короткий пятидесятикилометровый бросок из Мармариса на Родос. На этот раз весь их путь — свыше 1600 километров — пролегал по морю. Такое расстояние было трудно осилить далее с одними солдатами, но им приходилось везти также и припасы: пушки, ядра, порох и даже провиант. И все это нужно было доставить за один раз. В прошлый раз суда, пополняющие запасы, постоянно курсировали между Мармарисом и Родосом. В мальтийской кампании это было невозможно.

Конечно, Северная Африка была частью Османской империи. Однако султан вверил эту территорию пиратам Барбароссы, поэтому она не была под его непосредственной властью. Поэтому организовать доставку припасов на Мальту из Туниса, ближайшей точки Северной Африки, было невозможно.

В-третьих, рыцари укрепили несколько полуостровов, чтобы обеспечить защиту Мальты. Турки не могли сконцентрировать все свои силы в одном месте, как это было на Родосе. Защитники разделились, и нападающим пришлось сделать то же самое, хотя турки не были особенно сильны в тактике боя. Турецкая армия строилась по принципу массового применения силы, и перераспределение войск нанесло туркам больший урон, нежели ордену Святого Иоанна. Ла Валетт обнаружил, что одновременное ведение боя в двенадцати разных точках усиливало преимущества рыцарей.

В-четвертых, Мальта находилась рядом с Сицилией, которая в то время принадлежала Испании. Там правил Филипп II, сын Карла, которому не нравилось, что турецкая армия появилась на территории, граничащей с его собственной. Как только Османская империя решила захватить Мальту, Великий магистр обратился к испанскому королю с просьбой о помощи. Король пообещал прислать 16 000 человек. Ла Валетт сказал, что поверит королю только тогда, когда увидит солдат: в случае победы турок на Мальте самые большие потери понес бы испанский король.

Сражение началось в середине мая, после того как турки высадили на остров последние части своей армии. Они атаковали с яростью, какой иоанниты не видели даже на Родосе. Однако главное преимущество защитников заключалось в том, что в крепости не было ни одного местного жителя — только воины, которые забаррикадировались изнутри. Как бы ни складывалась ситуация для защитников, им не надо было думать о перемене настроения мирных жителей. Удержатся ли защитники вместе или нет, зависело только от воли Великого магистра. А он отличался железной силой воли.

Конечно, играло роль и то, что, если бы Мальта была потеряна, рыцарям некуда было бы идти. Ла Валетт проигнорировал предложение Мустафа-паши о заключении мира на условиях, которые были даже выгоднее, чем предложенные на Родосе. Несомненно, «виперы», потерявшие свое огромное гнездо на острове Родос, хотели отомстить тем, кто их его лишил. Они были готовы защищать свое новое логово до конца, даже если бы им пришлось погибнуть. Когда Мустафа-паша отрезал голову схваченного рыцаря и использовал ее в качестве пушечного ядра, то в ответ Ла Валетт послал вместо ядер головы нескольких турецких солдат.

Шестого сентября, когда наступил четвертый месяц осады, прибыло восьмитысячное войско, отправленное губернатором Сицилии. Это была только половина обещанного Филиппом II, но поскольку осада ни к чему не привела, а турецкие войска несли тяжелые потери, этого было достаточно, чтобы подорвать боевой дух турок и заставить их подумать о прекращении осады. Говорят, что турки увезли с собой в три раза меньше людей, чем прибыло их на Мальту. Мустафа-паша, на котором лежала ответственность за поражение, ужасался при мысли о том, какое наказание готовит ему Сулейман, но султан отнесся к этому исходу дела с удивительным спокойствием. Возможно, сказывался возраст Сулеймана и Мустафы.

Неизвестно, знал ли Сулейман, что человеком, заслуживавшим наибольших похвал при защите Мальты, был французский рыцарь, которого он дважды встречал во время осады Родоса. Если знал, то, возможно, пожалел о своем благородном поведении в прошлом. Сулейман Великолепный умер спустя всего год после этого.

Ла Валетт прожил еще три года. Он умер в 1568 году, проведя остаток жизни в занятиях по восстановлению и укреплению крепостных стен, получивших серьезные повреждения. Великий магистр подготавливал их к следующему нападению турок.

С течением времени крепость около гавани стала столицей Мальты. Ее назвали Валетта, и она до сих пор носит это имя, хотя орден рыцарей-иоаннитов покинул остров, когда его захватил Наполеон. Мальта стала собственностью Франции, а позже — Англии. Сейчас это независимая республика, но название столицы так и не изменилось.

 

Другой путь

Антонио дель Каретто не стал членом Мальтийского ордена, как стали именовать орден Святого Иоанна. После отъезда с Родоса он разделил с рыцарями тяготы скитаний, но потом ушел из ордена. Так же поступили несколько других рыцарей; кроме того, оправданием Антонио служила хромота. В подобных случаях в ордене не задавали много вопросов.

Спустя шесть лет после того, как Антонио покинул Родос, умер его отец, маркиз. Вскоре та же участь постигла старшего брата Антонио, Джованни, а его мать Перетта снова вышла замуж. К тому времени Антонио уже отрекся от рыцарского звания и ушел в монастырь. Он выбрал судьбу простого монаха. О его жизни в монастыре сохранились лишь обрывочные сведения, но, кажется, он описал защиту Родоса. Эти документы сохранились в монастыре рядом с Генуей. Позже Антонио покинул монастырь и больше туда не вернулся.

Второй брак его матери широко обсуждался не только в семье покойного маркиза дель Каретто, но и по всей Генуе, потому что ее новым мужем стал известный адмирал Андреа Дориа. Генуэзский аристократ Дориа был не адмиралом флота, а скорее капитаном группы наемников-мореплавателей. Вместе со своей командой он зарабатывал на жизнь, сражаясь за любого правителя, у которого было достаточно денег, чтобы нанять их. В те времена командиры-наемники на суше не были редкостью, но он был лучшим капитаном на море. То он выступал за папу римского, то за короля Франции. Когда его перестали устраивать условия службы у короля Франции, он перешел к его сопернику, королю Испании. Когда он женился на Перетте, ему было за шестьдесят, но он был крепким мужчиной и дожил до девяноста четырех лет. Испанцы и французы, которым не хватало опыта ведения сражений на море, прозвали его «волком-одиночкой» и — более уничижительно — «акулой». Дориа выполнял их задания и получал доход, предоставляя услугу, которая пользовалась большим спросом. Он был проницательным человеком и по-настоящему сведущим в вопросе зарабатывания денег, даже если это подразумевало сделки с мусульманскими пиратами.

За годы службы наемником он сколотил огромное состояние. Его связи с влиятельными людьми позволили ему достичь такого политического влияния, которого не удавалось достичь ни одному генуэзцу. Другими словами, Перетта, мать Антонио, выбрала себе в качестве второго мужа высокопоставленного человека. Их брак вызвал много слухов, но сам Антонио не был склонен плохо думать о выборе своей матери. Чувственные женщины любят мужчин, обладающих властью. Сам Антонио не стал выбирать для себя тропу благосостояния и власти, но он обладал достаточной широтой взглядов, чтобы не осуждать тех, кто пошел этой тропой. Его мать была женщиной, которая получала удовольствие от жизни. Антонио не составляло труда поверить, что его мать на самом деле любила эту старую ловкую средиземноморскую акулу, и эта мысль вызывала у него усмешку.

Антонио пошел по другому жизненному пути, нежели его брат Марко, который стал приемным сыном Андреа Дориа и выбрал дорогу военного капитана. Покинув монастырь, Антонио направился в мусульманские страны Северной Африки. Сначала он поехал в Тунис в качестве простого монаха, имея при себе лишь рясу.

В его миссию не входило распространение учения Христа. Он просто хотел заботиться о благополучии христианских пленников в мусульманских землях. Крепости пиратов находились в Тунисе и Алжире; они держали своих пленников в лагерях, которые назывались «банями». Пленников отпускали на волю за выкуп; в противном случае их продавали в рабство. Те, для кого не находился покупатель, доживали свою жизнь в этих «банях». Антонио вступил в европейский религиозный орден, организованный для того, чтобы доставлять выкуп, собирать средства для тех, кто не мог заплатить, а также ухаживать за больными и ранеными среди содержавшихся под стражей.

Дата смерти Антонио неизвестна. Став монахом, он отказался от своего имени и умер безымянным. На закате его дней Антонио звали просто «хромым монахом».

 

Орден Святого Иоанна сегодня

В июне 1798 года орден рыцарей-иоаннитов был изгнан с Мальты Наполеоном, направлявшимся в Египет. Желание покорить остров возникло у Наполеона как каприз, но рыцари не стали сопротивляться.

12 июня Наполеон сам вошел в Валетту. Даже он не смог сдержать благоговейного трепета, который вызывал этот устрашающий и изумительный город-крепость. Позже он писал: «Мальта продержалась бы не более 24 часов. Стены бы выдержали наш огонь, но рыцарям не хватало силы духа».

В 1814 году, после падения Наполеона, остров Мальта стал собственностью Англии. Значительно позже в результате Второй мировой войны он смог добиться независимости. Тем не менее герб Мальты до сих пор украшает восьмиконечный крест ордена Святого Иоанна, а столица продолжает носить имя Валетта. Крепость, построенная орденом, до сих пор служит прекрасной морской базой, на которую на момент написания данного труда имеют виды НАТО, Советский Союз и Ливия.

Изгнанные Наполеоном, рыцари в третий раз после крестовых походов были вынуждены стать беженцами. Покинув Мальту, они провели некоторое время в Москве. По какой-то причине царь решил стать защитником ордена еще до падения Мальты. Тем не менее рыцари вернулись в Катанию на Сицилии. В 1826 году они переехали в Феррару в Северной Италии. Спустя несколько лет снова переехали, на этот раз в Рим, после того как один из членов ордена пожертвовал им здание в этом городе. Там и по сей день располагается штаб-квартира ордена Святого Иоанна, соседствуя с бутиками дизайнеров на виа Кондотти, одной из самых модных улиц Рима. Подобно Ватикану, орден — суверенная организация прямо в центре Италии. Он выдает собственные номерные знаки и выпускает собственные почтовые марки, которые можно использовать, чтобы отправить письмо из штаб-квартиры в некоторые страны.

Действующий Великий магистр является семьдесят седьмым по счету и руководит командой из восьми тысяч рыцарей. Большинство из них женаты, так как больше никто не дает обетов бедности, послушания и целомудрия.

Тем не менее важно отметить, что орден (который сегодня официально именуется Суверенным Военным орденом госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского Родоса и Мальты) не просто сохранился как реликвия. Он продолжает оставаться активной организацией. Крестоносцы исчезли, но вторая задача ордена, а именно — медицинская практика, остается в силе. Внимательный глаз заметит их причудливо изогнутый белый крест на красном поле на зданиях больниц, исследовательских центров и на каретах «скорой помощи». Они продолжают жить в резиденциях в зависимости от страны, откуда они родом. Они рыцари нашего века.

Надо заметить, что им больше не нужно иметь дворянское происхождение. Это требование, возможно, утратило свою актуальность, когда прекратились войны против неверных. Орден Святого Иоанна, созданный девятьсот лет назад в Иерусалиме купцом из Амальфи, вернулся к своей первоначальной миссии.