Подруга матери, тётя Вера, приняла меня хорошо. Накормила с дороги обедом, и только потом спросила, чем я собираюсь заниматься.
— Куда думаешь поступать?
— Не решил ещё, — промямлил я. — В технический — не хочу.
— В гуманитарный поступить сложнее. Конкурсы кругом велики. Готовиться надо.
Если бы я сам этого не знал!
— И всё-таки, к чему лежит душа?
— В МГУ, на факультет журналистики! — выпалил я.
— Высоко забираешь, — улыбнулась тётя Вера. — Ну, а публикации у тебя есть? Печатные работы? Победы в олимпиадах, или в каких-нибудь конкурсах?
По моему лицу тётя Вера поняла, что всего этого, увы… и в помине…
— Ну, а пишешь ты… хотя бы грамотно?
Мать, конечно, натаскивала меня по русскому языку! Но я… я же старался, в школе, не получать пятёрок! Чтобы меня не дразнили ботаником или маменькиным сынком, то-есть, училкиным сыном!
— Грамотно… — тихо ответил я тёте Вере.
Призрак журфака медленно таял вдали.
— Ты, Вася, извини меня за нескромный вопрос, — продолжала тётя Вера. — Как обстоят твои финансовые дела? Хватит ли у тебя денег, заплатить хотя бы за один семестр? Ведь ты же, как я понимаю, не гражданин России? Тебя не примут на бютжетное отделение, даже если ты сдашь экзамены на все пятёрки. Разве что в пед.?
Господи! В пед.! Надо было прехать в Москву, чтобы поступить в пед.!
— Надо узнать, принимают ли в пед. не граждан России, на бесплатное отделение, — продолжала тётя Вера. — В пед., на литфак. Пойдёшь по маминым стопам. А захочешь писать — кто тебе запретит. Михаил Васильевич Гоголь литературного института, или журфака МГУ не заканчивал. Ты съезди туда. Адрес-то знаешь?
Господи! По маминым стопам! О-о-о…
— Я подумаю, — промямлил я. — Я съезжу. Адрес знаю, у меня в справочнике всё есть.
Нет, а чего я хотел?
Я конечно, хотел бы, чтобы кто-то сильный и большой взял бы меня за руку, и привёл бы под светлые своды самого умного, самого чистого, самого (не побоюсь этого слова) престижного университета. Чтобы он, этот большой и сильный, широким взмахом руки открыл бы мне блестящую, радужную перспективу моего умственного и духовного развития… мою благородную миссию помощи всем людям Земли, и даже (не побоюсь этого слова) переустройства этого мира по каким-то благородным, не знающим лжи и боли критериям!!!
Эко я завернул! Однако, в каждой шутке есть доля шутки. А я привык шутить с самим собой. Почему?
Потому, что мне противно, (и всегда было противно) шутить ниже пояса. Хотя я и так шутил, и анекдоты рассказывал. Чтобы не выделяться.
А те шутки, что рождались в моей голове, чаще всего умирали, не увидев света. Кто бы мог посмеяться им вместе со мной? Разве что мать… Но я прикидывался и перед ней…
У меня было много приятелей, но не было друзей. Таких друзей, которым не надо было бы объяснять своих шуток…
Как там мать говорила? «Умные — на вес золота»? На вес, на вес…
Интересно, а я — умный? Или прикидываюсь?