Добить во мне «училкиного сына» старалась и официантка Лена.
Здесь бы надо вкратце рассказать о моих отношениях с женским полом. Именно вкратце, потому что все отношения можно было бы описать одной строкой. Более того — одним словом.
Только я не буду говорить, каким.
В школе у меня, как и у большинства людей, была первая любовь. Её звали Мила. Милка… Я млел и страдал, я рисовал её профиль на последних листах каждой из своих тетрадей.
Безуспешно!
В нашем классе было несколько группировок. Как я ни пыжился, как ни прикидывался, но войти в группировку «продвинутых» не мог.
Во первых, все знали, чей я сын. Во-вторых, естественно, денег у меня не было. Я так и не научился курить, мне было противно надираться. Я даже не попробовал в школе никаких колёс, а поскольку не курил — не попробовал и травки.
А Мила была из «продвинутых». Ещё в десятом она начала встречаться с Костиком. Они и не скрывали, что занимаются сексом.
Моя же любовь была, как можно догадаться, платонической и неразделённой. Мила даже не ссмотрела в мою сторону.
Уже будучи на втором курсе, я встретил мою Милку. Она была к тому времени замужем (не за Костиком) и катила перед собой коляску.
Мы поболтали о школьных деньках, и разошлись в разные стороны. Я тогда зашёл в кафе, около нашего института, и заказал себе сто грамм коньяку. Такой, понимаете ли, сделал мужской заказ. Я мужественно влил в себя почти все сто граммов: но на последнем глотке случайно вдохнул и закашлялся. Дурацкий коньяк попал мне в нос, и я долго приходил в себя после этого.
Мужчиной я стал в институте, после одной вечеринки, где я случайно перебрал с алкоголем, и съел какую-то таблу, подсунутую мне приятелем. Моя партнёрша, видимо, тоже не поняла, с кем она оказалась наутро в одной постели.
Но мы с ней сделали хорошую мину при плохой игре. Мы немного повстречались после вечеринки, стараясь доказать самим себе, что мы «не просто так», «не спьяну», а как люди. Ну, не по любви, то хоть по симпатии.
Она была хорошая девочка. Оля. Такая же, как я. Её мама была не училкой, а детским врачом. Но любви у нас не получилось. И мы расстались если не друзьями, то приятелями.
И никому не выдали своей тайны, никому…
Мы оба прикидывались…
Официантка Лена оказалась старше меня на три года. Она была разведена, и её дочери уже исполнилось пять лет.
За дочерью присматривала бабушка, так как Лена кормила семью. Не только в переносном смысле — кормила, а и в прямом — просто еду привозила домой.
Частенько мы с Леной ехали ко мне после смены, балдели, отсыпались, ели её еду (то- есть, еду из нашего ресторана), пили вино, привезённое оттуда же.
Не знаю, что Лена нашла во мне. Она могла бы так проводить время и с Саней, и с Лёхой, и с Митей.
Как меня потом просветили, Лена спала до меня и с первым, и со вторым, и с третьим.
Но нам было хорошо вместе.
Лена называла меня «мальчик мой», «мой дурачок», «лапуля», и всегда просила рассказать ей что-нибудь. И я рассказывал. Например, пересказывал «Мёртвые души».
Как она смеялась!
И почти плакала, когда я персказывал «Героя нашего времени»… Да, конечно. Бедная Бэлла… бедная княжна Мери…
Я, конечно, не могу ручаться, что мои рассказы были очень близки к оригиналам. Но Лена шептала мне на ухо, что никогда, и ни с кем ей не было так хорошо, так легко и спокойно…
У нас не было иллюзий — ни у неё, ни у меня. Мне ничего не надо было от этой женщины, кроме того, что есть.
Она не хотела женить меня на себе — уж слишком я выглядел для этой цели неподходящей кандидатурой.
Если между людьми есть симпатия… если между людьми всё честно — разве это, само по себе, не повод к наслаждению?
Есть наслаждение сексом? — Да.
Есть наслаждение едой? — Да.
Есть наслаждение вином? — Да.
Есть наслаждение отдыхом? — Да.
А вот есть наслаждение честностью? — Да.
Конечно, да. Если бы только не этот червячок… Не этот училкин сын, который шепчет по ночам из своего угла, куда, казалось, он загнан навеки…
Он шепчет что-то типа: «Любовь… не прелюбодействуй…» Более того — он осмеливается произнести: «Целомудрие…», «Воздержание…»
Да елки палки! Когда же это кончится!