Уже более десятилетия новые преобразователи России исправляли крестьянство. Они учили его, как ему жить, воспитывать детей, пахать, и сеять, водить скотину, поднимать сельское хозяйство на «небывалую высоту». Гигантская пропагандистская машина призывала это делать путем натравливания «бедных» на «богатых», «красных» на «белых» — во всеобщем побоище, когда бы брат пошел на брата, сын на отца и отец на сына, иными словами, гнала и гнала крестьянство к краю последней степени одичания и озверения, Никакое настоящее не признавалось, а только будущее. И ради этого последнего расхищалось, портилось, растрачивалось все нажитое народом и его крестьянством за века. За десятилетие небывалой замятни, смуты и порухи было растрачено народное «добро» на десятки — на сотни миллиардов рублей. Но то была только прелюдия к главному, великому погрому крестьянства. И как ни лгали, как ни ловчили, как ни изворачивались, как ни подступали к тому «великому делу», — оно не получалось, оно расстраивалось, разбиваясь об одну вековую крепость, которой издавна окружало себя крестьянство. Этой крепостью пока еще оставалась семья, живущая в собственном доме, со своим нравственно-духовным миром, куда не всякому дано заглядывать. В этой-то крепости — кирпичике крестьянского мироздания, сокровенном ядре его невидимой жизни — веками творился мир молитвы, надежды, кротости, милосердия, братства и неустанного труда, Ибо каждый крестьянин знал, что семья есть первый, естественный и в то же время священный союз, в который человек вступает на основе любви, веры и свободы. Он в нем научается первым совестным движениям сердца и поднимается от них к таким формам человеческого духовного единения, как Родина и Государство. Потому-то в семье — первооснова Родины! Потому-то семья — первоначальная, исходная ячейка духовности. Потому-то каждый истинный крестьянин доподлинно знал, что духовный кризис в народе наступает тогда, когда поражается эта ячейка духовности, Действительно, однажды поколебленная в семье, эта духовность начнет слабеть и вырождаться во всех человеческих отношениях и организациях, И нет ничего страшнее такой беды в народе! Это-то и понимали духовно одаренные крестьяне и берегли семейный очаг, как зеницу она. Злоба, ненависть, насилие, бушевавшие вокруг а городах и мутившие разум их жителей, разбивались о стены крестьянских обителей. Это-то и бесило новых творцов российской истории, вызывало у них страх незавершенности задуманного дела. Надо было любой ценой взять эту крепость для того, чтоб управлять душами людей, чтоб погрузить во тьму бесовщины последний нравственно-духовный оплот народа — его крестьянскую семью. А потому надо было разобрать тыны и заборы деревенских усадеб, распахнуть двери их домов, войти в них, снять святыни из красных углов, загнать семью в общий барак, и не только ее, но и домашних животных — в общий загон. Разгром крестьянской семьи — одного из священных устоев государства — и ее хозяйства был разрушительным ударом по фундаменту. Цель была архипростой: каждый намек на совесть или совестный акт (у самого себя или у других) должен встречаться затаенной иронией или издевательством, — и тогда идея добра, добродетели стала бы человеку ненавистной и отвратительной.

Злобный вихрь смуты ворвался в семейные обители — святая святых крестьянского мира. Именно в них оберегался с величайшим благоговением детский мир — будущее Родины. И никто еще не описал того, что творилось тогда в детских душах, которые веками хранил семейный очаг, защищая их от такого бесовского неистовства. Миллионы детей не понимали, что происходит вокруг, что творят взрослые: и пришлые, и свои доморощенные, местные. Никто больше не учил детвору тому, что семья священна и неприкосновенна — по крови, духу и имуществу, что она — самостоятельное творческое единство, что надо ради нее соблюдать семейную взаимопомощь, любовь и солидарность, что, тоже ради нее, нужно проявлять духовный характер — в самостоятельности и верности, научаться творчески беречь и обходиться с имуществом и землей, подчинять начала частной собственности семейной целесообразности, применяя для этого высочайшее искусство. Крестьянские дети не понимали: почему два священных первообраза — чистой матери и благого отца — растаптываются, почему авторитет родителей попирается? У родителей, отцов и матерей, была отнята возможность приобщать своих детей к духовному опыту, к свободе, к воспитанию личного характера, к ведению хозяйства, к творению будущей семьи, прочного счастья и общественного благополучия, то есть к становлению их восприемниками созидания cвоей Родины и своего Государства. Некоторые крестьяне видели, как государство и его правители превращали их посредством «экспроприации» и «конфискации» в стадо зависимых и беззащитных рабов. Та же участь была уготована и их детям. И понимали, что на место государства, как защитника их духовной жизни, творческой самостоятельности и самодеятель-ности, пришло нечто такое, что не берегло все то священное, ради чего можно и должно любить свой народ, бороться и погибать за него, — сущность Родины, которую стоит любить больше себя, а если нужно, то и умереть за нее.

И не вскрыли бы мы полноты сущности коллективизации, если бы не коснулись еще одного зловещего в ней явления. Крестьянин никогда не отделял себя от тех саврасок, карек, игренек, гнедков, воронков, соловкоз, тех буренок, пеструшек, красуль, кто только и мог создавать ему изобильное хозяйство, кто давал ему материальный достаток, кто придавал ему смысл и радость бытия. Крестьянствование и есть полнокровный мир основанных на любви, радостных, осмысленных взаимоотношений человека и животных, И вот этот мир и был предан небывалому за всю его историю насилию, издевательству, надругательству.

Суровой и мрачной стояла Россия. Она все более становилась похожей на пустыню — духовную, нравственную, материальную, а «преобразователей» жизни захлестывал океан нового варварства. Великой болью отзывалась трагедия крестьянства в умах и сердцах мыслящих людей Отечества. Первый из первых — Александр Васильевич Чаянов, который, может быть, глубже других понимал всю гибельность намечаемых мер по коллективизации. Еще в 1927 году он пытался направить ее в другое русло, чтоб спасти крестьянство. Чаянов предложил план постепенного кооперирования («кооперации коллективизации») — в ходе сравнительно медленной эволюции приложить особые усилия на создание производственных форм. В связи с чем незамедлительно был объявлен мелкобуржуазным профессором, противником социалистического строительства в деревне. Аграрники-марксисты, возглавляемые Л. Н, Крицманом, торопились обосновать классовое расслоение деревни и опасность «кулака», по сути, крестьянского семейного хозяйства. В 1928 году под натиском аграрников-марксистов Чаянов лишается поста директора Института сельскохозяйственной экономики. Теперь с ним уже не считались, его систему определения оптимальных размеров сельскохозяйственных предприятий просто-напросто отбросили, а в декабре 1929 года Сталин назвал крестьянскую и сельскохозяйственную теорию Чаянова антинаучной. Ярославский, Сулковский, Дубровский, Ужанский и другие связали «чаяновщину», «кондратьевщину», «сухановщину» с правым уклоном, «вредительством в сельском хозяйстве». 21 июля 1930 года А. В. Чаянов был арестован за принадлежность к мифической трудовой крестьянской партии. Репрессиям подверглись все, кто его поддерживал гласно или негласно, в том числе ближайшие соратники, выдающиеся ученые сельского хозяйства — Н. Д. Кондратьев, А. Н. Челинцев, Н. П. Макаров. «Вредителей в сельском хозяйстве» искали во всех градах и весях: и находили, и арестовывали, и расстреливали. В тюрьмах, лагерях оказывались ученые-аграрники, агрономы, экономисты, сельские умельцы и мастера, отборные крестьянские хозяева. Лучшая в мире агрономическая наука была разгромлена. Злобствование смутьянов и ненавистников крестьянства достигло апогея: замечательные поэты есенинского круга — Н. А. Клюев, П. В. Орешин, С. А. Клычков, А. А. Ганин, В. Ф. Наседкин, Я. П. Овчаренко (И. Приблудный), П. Н. Васильев и другие были репрессированы и погибли, как и сам С. А, Есенин, за крестьянскую долю.

Шел 1930 год. При ЦК РКП(б) было создано «постоянное совещание» по работе в деревне, в которое вошли Н. М. Анцелович, К. Я. Бауман, А.С. Бубнов, М.И. Калинин, Г.Н. Каминский, Н. К. Крупская, В.В. Птуха, А.П. Смирнов, М.М. Хатаевич, Н.М. Шверник, Я.А. Яковлев. Какие задачи возлагались на это «верховное совещание», точно неизвестно, но то, что ни один из этих «верховных» деятелей не знал крестьянства, бесспорный факт! Впрочем, уничтожителям знаний и не требовалось, нужна была лишь классовая нетерпимость.

В крайкомах, окружкомах и районах создавались боевые штабы для осуществления операции по раскулачиванию и выселению из деревни «контрреволюционных элементов». Штабам было предложено одну часть крестьян ликвидировать полностью, а другую сохранить, но превратить в бессловесную рабсилу, согнав ее в общины-колхозы, то есть, по сути, в лагеря особого типа. И уничтожение, и сселение, и коллективизацию крестьян надо было закончить на Нижней и Средней Волге, Северном Кавказа осенью 1930 го. да, в других зерновых районах — осенью 1931 года. В важнейших зерновых районах подлежало ликвидации 52 тысячи, а выселению в отдаленные места с конфискацией имущества — 112 тысяч хозяйств. Остальные «кулацкие» хозяйства изгонялись за пределы коллективизированных селений.

Сибирский крайком принял встречные планы по темпам коллективизации на 1930 год: по западным округам увеличение на 36 процентов, по северо-восточным—на 19. Сплошная коллективизация должна была закончиться в Новосибирском, Барнаульском и Славгородском районах к 1 октября 1931 года, а в Бийском, Каменском, Кузнецком, Красноярском, Канском — к 1 октября 1932 года. Боевой штаб по борьбе с крестьянством в Сибирском крае действовал быстро и решительно. Общее количество переселяемых на новые земли семей, за вычетом сгоняемых семей на дальний Север, было определено в 50 тысяч. Но комбеды вместе с активистами колхозного движения энергично выявляли «врагов строительства социализма», то есть тех, кто не хотел идти в рабство. И потому планы коллективизации в этом крае перевыполнялись. В Новосибирском округе по плану надо было раскулачить 3800 хозяйств, а махнули 4760.

Средневолжский крайком и его боевой штаб, руководимый Менделем Марковичем Хатаевичем, постановил: к 5 февраля 1930 пода (в течение месяца!) ликвидировать в деревнях «активные контрреволюционные и антисоветские элементы» в количестве 3000 душ и выселить за пределы коллективизируемых районов 10 тысяч семей. А всего здесь было предложено уничтожить, выселить, ограбить, разорить 25 тысяч семей. Но этот погром крестьянства на Средней Волге был осуществлен в более широких масштабах, чем намечалось по плану.

В Центрально-Черноземных областях планы экспроприации крестьянства и его коллективизации также были с лихвой перевыполнены. На 25 мая 1930 года здесь было изгнано более 8900 семей и переселено внутри области еще 30 тысяч душ. Северный крайком ВКП(б) предложил в кратчайшие сроки ликвидировать первую категорию «кулаков» в количестве, не превышающем 1500 хозяйств (?!). Как видим, заранее была подготовлена разнарядка, по которой предусматривалась ликвидация крестьян путем расстрела или заключения их в концлагеря. Члены семей делились на две категории — трудоспособных и нетрудоспособных. Первые изгонялись в северные необжитые районы, а вторые сселялись на худшие земли (чаща всего на болота) того же района. И опять разнарядка: раскулачивание крестьянских хозяйств не должно превышать 3,5 процента общего числа хозяйств. Такого история России еще не знала — стариков и детей отнимать от сынов и дочерей, отцов и матерей! Указывались и сроки конфискации имущества: по первой категории — к 20 декабря, по второй и третьей — к 20 марта. Райисполкомы передавали вклады, конфискованное имущество и средства производства в колхозы в качестве взноса бедняков и батраков с зачислением в неделимый фонд колхозов, эти же источники использовались для погашения долгов государству и кооперации. Коллективизация и уничтожение крестьянства в Северном крае отличались особенно быстрыми темпами. Например, в Вологодском округе уже к маю 1930 года отчетная цифра достигла более 52 процентов.

Все чаще звучало по всем селам и деревням: «Не пойдешь в колхоз — кулак!»

Или: «Мы делаем кулаков на пленумах сельских Советов как нам надо!» Грабеж, насилия и издевательства над людьми охватили всю многострадальную Россию. Все это выдавалось за успехи коллективизации, которыми гордились, о которых рапортовали руководители: Нижегородской области — Жданов, Ленинградской области — Киров, Северо-Кавказского края — Андреев, Сибирского края — Эйхе, Средневолжского края — Хатаевич, Нижневолжского края — Шеболдаев, Центрально-Черноземной области — Варейкис, Казахстана —- Голощекин, Московской области — Бауман, Украины — Постышев и Чубарь, Белоруссии —- Гай и многие другие.

Среди руководителей особенно выделялся цареубийца Шая Исаакович Голощекин, соратник Свердлова, Белобородова (Вайсбарта), Войкова, Юровского. В 30-е годы он громил крестьянство Казахстана, возглавляя боевой штаб по ликвидации «кулачества». Известный террорист В. Л. Бурцев говорил о нем: «…участник многих экспроприации, человек, которого кровь не остановит, палач жестокий, с некоторыми чертами дегенерации…», Голощекин развернулся с большим размахом: сотни тысяч крестьянских семей и скотоводов-казахов были расстреляны, сосланы в лагеря. Есть сведения, что там сгублено до трех миллионов русских и казахов, но число это требует проверки.

Эти активные вдохновители и строители нового сельского мира, собравшись на XVI съезд ВКП(б), проходивший в разгар коллективизации летом 1930 года, бурно поддержали лозунг Сталина «О сплошной коллективизации сельского хозяйства и ликвидации кулачества как класса». Съезд горячо приветствовал доклад Кагановича, в котором говорилось «о социалистическом переустройстве сельского хозяйства и ликвидации кулачества как «класса» и доклад Яковлева-Эпштейна. «Преобразователи» России учили с трибуны, как сеять и жать хлеб, как распределять урожай, как изгонять «кулаков», как понижение качества обработки земель компенсировать увеличением посевных площадей, как крестьянину превратиться в палаточного рабочего, как сделать корову «фабрикой молока». И никакого дела им не было до страданий отцов и матерей, сестер и братьев, сыновей и дочерей, стариков и старух, детей и подростков, которые миллионами шли на заклание ради осуществления их бредовых идей, шли на Север с Украины, Дона, Поволжья, Кубани, центральных черноземных областей, — с юга Сибири и Казахстана на болотный, холодный север Нарымского края. По Енисею, Оби, Иртышу, Белой, Волге, Каме, Сухоне, Северной Двине, Печоре тянулись на Север баржи-тюрьмы, забитые людьми как скотом. Еще и в наши дни очевидцы помнят, как каждый день в течение мая—октября 1930 года мимо Ростова Великого гнали под конвоем по дороге партии ссыльных крестьян по 80—100 человек в каждой и как за ними шли две-три повозки, подбиравшие умерших. Голод и болезни неумолимо косили несчастных, и немногие доходили до Вологды, а тем более до Котласа и Архангельска. Трупы валялись по обочинам дорог. Слезы и стон неслись по всем трактам и рекам. Местные жители, видя это, обливались слезами, но под страхом расстрела не смели подходить к гонимым, голодным и холодным. Власть заклеймила изгоняемых крестьян прокаженными и навсегда объявила их вычеркнутыми из памяти народной как злейших врагов. В одном Спасо-Прилуцком монастыре (Вологда), превращенном в пересыльный лагерь, погибли только от тифа десятки тысяч крестьянских душ. В наши дни, спустя 50 лет, мы сполна расхлебываем изуверство, совершенное над крестьянами!

Погром крестьянства происходил по плану комиссий Яковлева-Эпштейна и Молотова-Скрябина. От месяца к месяцу росли и расползались, проникая во все уголки сельского мира, грабеж имущества, передел земли, злоба и зависть, подслушивание и доносительство. Всесоюзный староста М. И. Калинин называл все это прививкой крестьянству, абсолютно необходимой для здорового развития колхозного организма. Но можно ли было построить благополучие одних за счет горя и страданий других?

По имеющимся публикациям в нашей научной печати, за 1930—1931 годы экспроприации подверглось более 569 тысяч хозяйств. Не меньшее количество хозяйств «самораскулачилось», бросило свои насиженные усадьбы и политую потом землю, бежало в города, переселилось в другие районы, пополняя рабочий люд лесной промышленности и строек. В одном только селе Бугры Новосибирского округа из 400 дворов более 300 сами ликвидировали свои хозяйства! А по всей стране? Так что план, намеченный комиссией Яковлева-Эпштейна по ликвидации полутора миллионов крестьянских хозяйств с 7—3 миллионами душ, был с лихвой перевыполнен. А там, где коллективизация шла туго, где крестьяне еще как-то сопротивлялись насилию, объявлялись высшие чины государства. Прежде всего неукротимый Каганович, выезжавший на Украину, в Воронежскую область и Западную Сибирь. И где бы он ни появлялся, насилие над крестьянами достигало невиданного размаха. К осени 1932 года крестьянство Северного Кавказа, Поволжья, Дона и Украины было обескровлено до такой степени, что хлебозаготовки здесь провалились. Для исправления дела туда были направлены полномочные чрезвычайные комиссии. На Украину выехали Молотов со своими подручными, а на Северный Кавказ — Каганович, прихвативший с собой Микояна, Чернова, Шкирятова, Юркина, Ягоду. Десятки тысяч семей с Украины были отправлены в лагеря и расстреляны. Каганович и его «опричники» приказали выселить на Север всех жителей 16 крупных станиц — Полтавской, Медведковской, Урупской, Башеевской, Темиргоевской, Пашковской… И здесь десятки тысяч семей крестьян-казаков были обречены на лагеря, голод и смерть. Большая часть Кубанского края после нашествия орды Кагановича была парализована, ограблена и запустела. Станицы были заселены беднейшим людом из Нечерноземья. Идеи Свердлова и Троцкого 1919 года по ликвидации казачества рьяно продвигал в жизнь их соратник Каганович в 1932 году. Видимо, за эту «великую заслугу» он был вскоре назначен заведующим вновь созданного сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП(б).

Время шло, но погром крестьянства не стихал. Был придуман новый предлог— «кулаки» творят «подкулачников», а последние разлагают окружающее население. Те и другие — основное препятствие колхозному движению! С помощью политотделов МТС и совхозов — детища Кагановича — выискивали «скрытых кулаков и подкулачников», конфисковывалось их имущество, а самих «врагов» сгоняли в лагеря или расстреливали.

По сути это был геноцид целого народа. Даже те сведения о коллективизации, которые недавно привели в «Правде» (26 августа и 16 сентября 1988 года) В. П. Данилов и Н. П. Тепцов, заставляют содрогнуться: ведь за цифрами стоят живые люди, наши соотечественники, старики и дети, слезы, горе и неисчислимые страдания.

За десятилетие, с 1917-го по 192? год, было экспроприировано 1,3 — 1,4 миллионов крестьянских и около 900 тысяч казачьих хозяйств, а спустя пять лет, к 1932 году, вместе с казачьими хозяйствами — уже 3,5—3,8 миллиона, имевших 18— 19 миллионов душ. Но экспроприация крестьянских хозяйств не стихала и полыхала и в 1933 году. Остановимся на этом году и подведем итог.

Как мы видели, в селе Елиново на Алтае только в 1929—-1931 годах было ликвидировано более 20 процентов крестьянских дворов, а в соседнем селе Коргон — около 25. То же и в других селах и деревнях Сибири, Поволжья, Вологодской области и Урала. А на Дону и Кубами было экспроприировано более 50 процентов казачьих хозяйств. Что стало с Терским, Уральским, Сибирским, Астраханским, Оренбургским, Забайкальским, Семиреченским, Амурским и Уссурийским казачеством и его хозяйствами — сведений мало. Но одно несомненно — они были также разгромлены в не меньшей степени. Потому не будет преувеличением сказать, что к 1933 году коллективизация, начавшаяся еще в 20-е годы, учинила погром более 25 процентов всех крестьянских хозяйств, или более 6 миллионов дворов, имевших самое малое 30 миллионов душ, а с учетом экспроприированных казачьих хозяйств, раскинувшихся от Дона до Уссури, — намного больше. Цифра 6 миллионов крестьянских дворов примечательна! Припомним, что к началу 1917 года 5,8 миллиона дворов подали заявления на выход из общины. Как было их не приметить зачинщикам и смутьянам еще до 20-х годов, а потом, после 20-х, комбедам и их активистам, — и не взять их заблаговременно на учет. И когда пришла горячая пора расправы, всех их, столыпинцев, не только рубанули под корень, но и выкорчевали! Все десять пет неустанного труда П. А. Столыпина, его соратников по усовершенствованию и укреплению крестьянского строя пошли прахом.

Первые концлагеря и спецпоселения изгнанных крестьян появились еще задолго до сплошной коллективизации, но с весны 1930 года они стали множиться по всей обширности Сибири, Крайнего Севера и Урала. Поручением СНК СССР от 1 апреля 1930 года были созданы целые переселенческие управления и руководимые ими спецокруга, для которых были выделены тоже специальные земельные фонды — около 1,3 млн. гектаров, в том числе в Западной Сибири 710 тысяч и в Казахстане — 615 тысяч гектаров, Например, в Северном крае переселением «кулацких семей» руководила специальная краевая комиссия в составе Комиссарова, Щипрона и Мотина (опять тройка!). По плану этого переселенческого управления надо было для начала построить 94 поселка-лагеря — по 520 семей в каждом.

Было ясно, что сосланные крестьяне рассматривались как бессловесный скот, который насильно гонят и расставляют на кормежку и работу, да еще приучают к досмотру друг за другом. А когда изобрели еще один вид душегубок — «великие стройки», такие, как «Большая Волга», «Беломорбалтканал», «Канал имени Москвы», — сотни тысяч крестьян попали в лапы лагерных палачей, которых пригрел Гершель Ягода — ставленник Свердлова. Подручными Ягоды были Агранов — Сорензон, Берман, Раппопорт, Коган, Фирин, Френкель, Сольц, Успенский, Жук и другие, безымянные могилы в окрестностях этих строек, в которых лежат сотни тысяч (а может, и миллионы?) замученных крестьян,— свидетельство злодеяний этих палачей. Мелькают в печати сообщения о том, что более 100 тысяч лагерников строили только канал Волга—Москва, создававшийся ради того, чтобы сделать столицу портом пяти морей. После осуществления этой бредовой идеи — завершения канала — газеты писали, что за «хорошую работу» и после «успешного перевоспитания» было «освобождено» около 50 тысяч человек. А где остальные? Никто не считал жертвы крестьянства при сооружении Рыбинского водохранилища и ГЭС. А в результате—гигантская экологическая катастрофа общеволжского масштаба! Все «великие стройки» кончились полным крахом и лишь расширили пределы экологического преступления.

При сооружении только одного Рыбинского водохранилища была убита богатейшая житница страны — Молого-Шекснинская низменность, издавна звавшаяся Северной Украиной. Здесь под пустынную воду ушло более 500 тысяч гектаров плодороднейших сельскохозяйственных и лесных земель, 740 сел и деревень и два городка, среди них древнейший ярославский град Китеж — Молога. Из этих поселений было изгнано более 150 тысяч жителей…

Полный список погромщиков и палачей еще предстоит раскрыть народу. На Северном Кавказе от ОГПУ насильничал Фридберг. Пилер — в Средней Азии, Круковский — в Узбекистане, Раппопорт — в бывшем Сталинском крае, Заковский (Штубиц) — в Западно-Сибирском крае, Дерибас — в Дальневосточном крае, Золин — в Казахстане, Райберг — в Северном крае, Соколинский — в Винницкой области, Карлсон — в Харьковской, Нельк — в Смоленской, Блат — в Западной, Реденс — в Московской, Драбкин, Литвин и Шапиро — в Ленинградской, Райский — в Оренбургской, Балицкий — в Киевской (все — уполномоченные ОГПУ). В ряду тех же палачей были видные работники ОГПУ—НКВД тех лет — Трилиссер, Мейер, Кацнельсон, Курмин, Вуль, Рюмин, Рыбкин, Гродисс, Формайстер, Розенберг, Минкин, Кац, Шпигельман, Патер, Дорман, Сотников, И, Иванов, Юсис, Гиндин, Зайдман, Вольфзон, Дымент, Абрампольский, И. Вейцман, М. Вейцман, Б. Гинзбург, Баумгарт, Е. Иогансон, Водарский, Абрамович, Вайнштейн, Кудрин, Лебель, Гольдштейн, Госкин, Курин, Иезуитов, Никишов и другие.

Сколько в тех лагерях, спецпоселениях, тюрьмах и душегубках погибло крестьянских душ? Из 3,5 миллиона «кулацких семей», насчитывавших около 17 миллионов крестьян от старых до малых, не менее половины угодили в концлагеря и спецпоселения в отдаленные районы, где их погибло около 7 миллионов душ. Вместе с избитым казачеством число жертв социального эксперимента составило около 11—12 миллионов. И корчилась в страшных судорогах бесхлебья Россия. Она уже не только не жила, но умирала от небывалых издевательств и пыток. Но без роздыха работал «Экспортхлеб», руководимый Давидовым-Сульфсоном. Сколько умерло тогда крестьян? Помалкиваем! Прорывается в печати цифра в 7 миллионов душ, погибших в муках голода.

И после XVII съезда ВКП(б), проходившего в начале 1934 года и признавшего «громадные победы социализма в нашей стране» (из вступительного слова Молотова на съезде), начался новый этап коллективизации и наступление не единоличника. Сталин на съезде заявил: «Дальнейший процесс. коллективизации представляет процесс постепенного всасывания и перевоспитания остатков индивидуальных крестьянских хозяйств колхозами», Бухарин клял себя за преступления перед партией и рабочим классом в том, что он шел «против чрезвычайной и заостренной борьбы, которая потом вылилась в лозунг ликвидации кулачества как класса.,, против решительного курса на переделку мелкого крестьянского хозяйства…». Жданов на том же съезде предложил покрыть Волгу электростанциями, а Киров восторженно говорил о «Беломорбалтканале»: «Такой канал, в такой короткий срок, в таком месте осуществить — это действительно героическая работа, и надо отдать справедливость нашим чекистам, которые руководили этим делом, которые буквально чудеса сделали». (И ни слова о сотнях тысяч погибших и замученных здесь людей палачами из ЧК, о которых уже шла речь!)

С июня 1934 года начался погром последних крестьянских хозяйств, еще не охваченных пожаром коллективизации. Тогда насчитывалось 9 миллионов личных крестьянских хозяйств (35 процентов всего крестьянского населения), обрабатывавших 15,7 миллиона зерновых посевных площадей (около 15 процентов всех площадей). Эти хозяйства составляли золотой фонд страны. К 1937 году все они были в основном ликвидированы: одна часть крестьян была загнана в колхозы и совхозы, другая — выслана в различные спецпоселения, а какая-то часть — скрылась и пополнила города, промцентры и стройки. Жертвы крестьянства в тот период составляли многие миллионы. Вспомним, как в августовские жатвенные дни 1937 года брали на Алтае по этой «линии» отборных хлеборобов прямо со жнеек. И то же делалось по всей многострадальной России. Так за 20 лет завершился тотальный погром крестьянства. А что означают эти страшные слова?

Крестьянство — это соль народа, его плоть, ядро его души и духа. И что же сталось с этими солью, ядром? Прошло 23 года после 1917-го, а прироста населения не произошло. А где те 400 миллионов жителей России, которые в 1913 году прогнозировались демографами на 1985 год (чего так боялись тогда западные обозреватели)? Минул 1985 год — и вместо 400 миллионов ныне государство насчитывает лишь 280. Недостает ни много ни мало 120 миллионов душ! А коренные жители — русские, становой хребет всего Отечества? К тому же 85-му году их должно было быть, по прогнозам, не менее 260 миллионов душ, а имеем, по переписи 1979 года, около 137 миллионов. Огромная, горькая и печальная недостача! А что сказано об азиатских пространствах, которые заполнялись Переселенческим управлением,— нынешние Алтайский и Красноярский края, Читинская, Амурская, Иркутская, Кемеровская, Омская, Курганская, Тюменская, Актюбинская, Восточно-Казахстанская, Кокчетавская, Кустанайская, Павлодарская, Северо-Казахстанская, Семипалатинская, Целиноградская, Тургайская области? В канун революционных событий там уже проживало 23 миллиона человек, а в 1979 году лишь около 26 миллионов. Более чем за 40 лет прибыло населения всего 3 миллиона! Видим, что и на азиатских землях народ фактически не прирастал.

О внутренних причинах замятни сказано было много, а о внешних — только мельком. Но, как бывает в истории, эти силы действуют рука об руку.

В Копенгагене незадолго перед нашей небывалой смутой был создан «Институт по изучению последствий войны», где была провозглашена идея о том, что «ключ к будущей мировой истории лежит в разгроме исторической России». Тот «институт» организовал и возглавлял международный торговец и банкир — шулер Израиль Лазаревич Гельфанд-Парвус — он же Молотов, который вместе с Троцким разжигал смуту в С.-Петербурге в начала века. А сокрушение исторической России было невозможно без погрома ее крестьянства и разорения ее сельского хозяйства. И для того были использованы и международная пропаганда, и террор государственных деятелей и верных долгу соотечественников, и финансирование смуты, и слияние двух фронтов — внешнего и внутреннего — в один фронт. И успех был достигнут: именно наше крестьянство попало не только в большую отечественную замятию, но и в мировую. Только с 1902 по 1912 год террористами «от революции» было зверски убито около 1000 представителей власти, занимавших ведущие посты в государстве и его правоохранительных органах, и более 1200 из них ранено. И сторицей окупились зарубежные капиталы, вложенные в раздувание в России такой замятни, которая вылилась в небывалую смуту и погром. Ясно, что ограбление Отечества и особенно его вековых народных святынь, всего его культурного наследия, начатое е 20-е годы и потянувшееся на десятилетия, являлось лишь способом обогащения тех международных политических авантюристов и финансовых заправил, которые знали, зачем они делают замятню и смуту в России. Вспомним: по Брестскому миру Россия, кроме потерянной территории, должна была заплатить Германии контрибуцию в 6 миллиардов рублей. Выплатила, как известно, около 1 миллиарда — частью зерном и другими товарами, частью золотом, которое потом ушло на уплату Германией контрибуции странам Антанты. А откуда брались огромные средства на подготовку и проведение многих революций в других странах? Как в 1914 году втянули Россию в войну, чтобы помешать ее историческому развитию, так сорок лет она и продолжалась, не стихая, охватывая всю страну, все населенные веси и грады. И как тут не вспомнить пророчество Ф. М. Достоевского, высказанное героями его романа «Бесы»: «…чрез разные подкидные листки иностранной фактуры, сомкнуться и завести кучки с единственной целию всеобщего разрушения, под тем предлогом, что как мир ни лечи, все не вылечишь, а срезав радикально сто миллионов голов и тем облегчив себя, можно вернее перескочить через канавку… к исполнению великой задачи». И в сорок лет действительно поднажали и срезали эти сто миллионов голов! Народное тело государства, разлагаясь, сгорело, как на гигантском костре, в социальной смуте, во всеохватном погроме, в уму непостижимых растерзаниях и в небывалой по ожесточенности войне. В том сорокалетнем лихолетье именно крестьянство испытало на себе все ужасы травли, гонений и убийств, которые оно не знало за всю историю Родины.

Историческая Россия испила горькую чашу смертельного напитка, от которого она с трудом выздоравливает. Ныне она, протирая глаза, видит все ужасы погружения ее — некогда нравственно-духовной и правдоносной, Могучей и богатой— в пропасть бездуховности и безнравственности, бесправия и нищеты. Она но только видит, но и глубоко осознает, как пытались и еще пытаются использовать ее как колонию, разворовывая ее ресурсы, стремились и еще стремятся грабить ее народ, растаскивать ее культурное наследство, т. е. господствовать над ней во всех отношениях. Вот чем для России обернулось то, что она и ее народ пренебрегли опасностью внешних разрушительных сил.

Более 400 лет Россия стояла непоколебимо, избегая и не допуская земской и всенародной смуты, которой могли бы воспользоваться ее ненавистники. Но вот в XX веке она позволила сделать и то, и другое. И это второе ее историческое наказание за беспечность, забвение законов нравственно-духовной жизни, за нелюбовь к Родине и Отечеству. Это последнее планетное событие, случившееся с Россией, как и первое, происшедшее с ней в ХШ веке, чрезвычайно грозно и судьбоносно для ее будущего. И хватит ли у нас мужества, воли, терпения, знания, упорства, чтобы вывести Россию из той небывалой в ее истории грозы? Надо вывести, ибо вместе с закатом России рухнет весь мир, созданный за последние почти 2000 лет Христианской культуры. Потому, пока не поздно, пора остановить великую замятню духовно, нравственно, физически, законно, государственно, повсеместно, как хотите, и начать с того, с чего качали в середине XIX века, с чего начал П. А. Столыпин и его сподвижники, с чего пошел бы А. В. Чаянов и его соратники. Два-три года, может быть, пять лет нам отпущено, чтоб поправить дело.