Ширанкова Светлана
Внутреннее гетто
Абонент временно не…
А за окном сегодня понедельник, тринадцатое, осень, год все тот же, и хлеба нет, и кот наплакал — денег, и голубь на балконе корчит рожи с апломбом утонченного гурмана над крошками позавчерашней булки. Нам к завтраку под соусом тумана предложены дворы и переулки, желток вкрутую сваренного солнца, холодный кофе в чашечке фонтанной. Моя тоска заливисто смеется мобильником из впадины кармана: да что случилось? Ничего, ей-богу, сезонное, должно быть. Не волнуйся. Мне надоело скользкую тревогу, как бусину, гонять по нитке пульса, в такт паузам выстукивать морзянку, глотая слов отвергнутых обрезки — подпорченную временем приманку на незаметной, но привычной леске… Забудь. Со мной всегда и все в порядке. Слепая рыба в озере пещерном, я не гожусь в лососи и стерлядки — служить столу парадным украшеньем, а что крючок в губе и кровоточит — от этого, поверь, не умирают. Послушай, я замерзла, между прочим, забыла шарф — наверное, в трамвае, и хочется глинтвейна под гитару, и поцелуя — с привкусом надежды… Не сможешь? Что ж, арриведерчи, caro. Нет, не сержусь. Звони. Мой номер прежний.
Лунная трасса
Собирайся, уходим. Как раз подходящий момент
Для того, кто не хочет прощаться и врать, что вернется —
Там на лунную трассу пролили горчащий абсент
И теперь поджигают лучом отсыревшего солнца.
Допивай свой ликер из бессонниц, страстей, полумер,
Оставляй за спиной и врагов, и любимых, и судей.
Нас крылатый таможенник выпустит в ночь, за барьер,
Где стирают беспошлинно линии жизней и судеб.
На ладонь положу двадцать семь недоверчивых лун,
Двадцать семь расстояний до неба, до чуда, до смерти,
Постою у дверей, докурю, прислонившись к стеклу —
И курьеру отдам нашу память в измятом конверте.
Это дьявольски больно — свобода от старых имен,
Забытье иероглифы шрамов рисует на теле.
Мне талоны на счастье сегодня принес почтальон
И бессрочную визу до вечности. Что ж, полетели?
Пла де ла Сеу. Вид справа
Видишь каменные чаши, где вином пьяны фонтаны —
В них купают тротуары запыленные ладони.
В туго стянутом корсете площадь — чопорная дама —
Голубей и рыжих кошек уходящим летом кормит.
Равнодушно глядя в лица оживающих мистерий,
Драпирует солнце складки на готическом соборе.
Подойди — и горстку счастья хриплый колокол отмерит.
Не хватило надышаться? Это осень… слишком скоро.
Гнезда химер
В этом городе временем выстланы стены и скверы,
На готических шпилях — обрывки несбывшихся снов.
До утра их растащат на гнезда седые химеры —
К холодам и химерам, и ангелам нужно гнездо.
Кошка-осень, свернувшись в клубочек на вычурной крыше,
Рыжей лапой цепляет за сердце: куда же ты? Стой!
Нам горгульи и чайки любовь напророчили — слышишь? —
И теперь подвенечный наряд вышивают крестом.
Ухожу навсегда, извини. Мне уже неуютно —
И вино не пьянит, и безвкусен зеленый прибой.
Мне свободу любить отсыпали на вес, поминутно —
Я потратила все подчистую на встречу с тобой.
На ходу примеряя привычное серое утро,
Как потертые крылья (служебные! на дом не брать!),
Возвращаюсь к себе, от себя отрекаясь как будто,
Оставаясь на вычурной крыше дотла догорать.
Пятый сезон
У тебя в мечтах — корабли, у меня — пустыня и зной,
И слепяще-черный самум выжигает небу глаза.
Не болит (почти не болит) грубый шрам от вырванных снов:
Их кладут в просоленный трюм, выполняя чей-то заказ.
На салфетке в летнем кафе я рисую абрисы дней,
По линейке — слишком прямых, от руки — изломанных в хлам.
В винегрет чужих атмосфер покрошили воздух моей,
Это осень — локтем под дых, это с бритвой к горлу — зима.
У меня, увы — снегопад, у тебя — каштаны в цвету,
Безымянный пятый сезон по прогнозам будет суров.
Ты уже не хочешь назад, я… да нет, и я не приду,
Память выел жидкий азот. Время вышло, либе. Log off.
День серебряных иллюзий
В день серебряных иллюзий
Даже ангелы беспечны.
В чью-то жизнь влетаю юзом —
Глупо, ветрено, навечно.
Web сентябрьских паутинок —
Рвутся ниточки коннекта,
Восьминогие админы
В кратком отпуске до лета,
Перепутаны домены,
Письма к дьяволу уносит…
В день предсказанной измены
На двоих — вино и осень.
Губы треснули в улыбке.
Слушай, я… да что тут скажешь.
Тихо ноет дура-скрипка
В надоевшем антураже,
И заткнуть бы — только нечем.
Вечер в цвет спитого чая.
Это ведь недолго — вечность.
…Что же ты не отвечаешь?
Немного о вампирах
Далеко, далеко… докричаться — нелепая блажь,
Это голод всего лишь, безумный неистовый голод.
До мигрени банально: камин, "Божоле де Виляж"
Да еще собеседник — нахален и дьявольски молод.
Жидкий холод в крови не разбавить дешевым вином.
Я прошу, опустите манжеты на тонких запястьях.
Вы, мой друг, начитались романов… ах, это кино?
Слишком просто для правды и слишком красиво для счастья.
Мне приснилось сегодня, что я… впрочем, незачем врать.
Сны остались с другой стороны пограничного пункта.
Вы напрасно так рветесь в мою ледяную кровать,
Там тоскливо, поверьте, и даже вдвоем неуютно.
Вам изящная смерть представляется в смутных тенях:
Незаметный укус в пароксизме любовного пыла.
Но, увы, мне не нравятся трупы в моих простынях,
Это глупо и грязно (в том случае, если бы было).
Мне уже не смешно, извините, я лучше пойду —
И порок, и наивность давно вызывают икоту.
Я которую вечность живу в персональном аду,
Где сакральная надпись горит на железных воротах.
Тот, кто мог отогреть мои пальцы… не будем о нем.
Мне плевать на сочувствие и на грошовую жалость.
В раскаленную клетку засунули сердце мое,
И оно прогорело в золу. Ничего не осталось.
Билет до Вавилона
Как бесконечно пропахшее плесенью "здесь"…
Все самолеты — по кругу в небесном загоне,
Куплен со скидкой билет на просроченный рейс,
Сахаром память в кофейном безумии тонет.
Всякому овощу свой персональный пакет:
Сердце — налево, а боль упакуйте отдельно.
Все города одинаковы — в них тебя нет,
И безразлично, в котором от скуки отельной
Дохнуть, зайдя в одноместный привычный тупик —
На табурет возле стойки заштатного бара,
Где, зажимая в горсти обеззвученный крик,
Кто-то невидимый тщетно терзает гитару.
Дай сигарету, приятель, а лучше — стакан!
Бог, говоришь? На экскурсию или по делу?
Что же ты так безнадежно-бессмысленно пьян?
Да, понимаю, и мне самому надоело
Лямку тянуть на постройке чужих миражей —
Розовость стекол чувствительно режет ладони,
Так что ни секс, ни коньяк не спасают уже…
Ладно, до встречи. Меня заждались в Вавилоне.
Бабочка в ладонях
Твоя любовь —
Бабочка в ладонях ветра.
Сможешь удержать?
Стемнело. Снег. И — бабочка в ладонях.
Иди вперед,
Пусть город в декорациях картонных
Вмерзает в лед.
Под грузом ноября озябли плечи,
Кусает шарф.
Насколько невозможным будет вечер —
Тебе решать.
На пять восьмых заученного такта
(Шаг — выдох — вдох)
Безумия глухое пиццикато
Лабает бог,
Ломая мироздание фальцетом —
Куда, вернись!
Хотелось вверх, да только крыльев нет, и
Придется вниз.
Там в колесо (сансары, не рулетки)
Монетку брось,
А можно душу, если нет монетки,
И — понеслось:
От мух к творцам, от счастья до агоний —
Рискни, сыграй!
…и смерти нет, и бабочка в ладонях —
Твой пропуск в рай.
Тот, кто внутри
Нежность.
Горькая, врастающая
щупальцами под кожу,
гибкий стебель бамбука,
разрывающий мироздание на атомы.
Тот, кто живет внутри меня,
боится чужого прошлого.
Впрочем, он еще маленький,
сейчас вот сидит заплаканный,
сжавшись в дрожащий комочек —
звереныш. Глазастый, взъерошенный,
доверчивый как-то по-глупому,
без смысла, навскидку, по запаху.
Что ему там почудилось, в твоих ладонях?
Не спросишь ведь,
да и какая разница —
сейчас они пахнут страхами
с вяжущим привкусом жалости,
близкой разлукой, осенью.
Мы все решили заранее,
а для него — неожиданность
в горло отточенным лезвием,
что разлюбили и бросили,
и даже, возможно, заслуженно.
Не смей утешать — он выдержит,
умирать приходится каждому,
и хорошо, если быстро, но…
Уходи, зачем же ты тянешь —
сейчас он сорвется с привязи,
мне все труднее его оттаскивать.
Дверь подъезда — ружейным выстрелом.
Нежность — это все, что осталось.
Тот, кто внутри, никогда не вырастет.
Город мертвых
Этот город не вытравить ветром из жил —
Не помогут ни сера, ни огненный град.
Он вцепился корнями в изнанку души,
Замыкая пентаклем кольцо автострад.
Он уродливо щерится пастью трущоб
И гнилым безразличием дышит в лицо.
Не кривись — неужели не понял еще? —
Это здесь ты хоронишь своих мертвецов.
Зацветает в каналах забытая боль,
Вечер пачкает памятью строгий мундир…
Ты однажды устанешь сражаться с собой
И подаришь мне ключ от одной из квартир,
Хорошо бы в мансарде. Матрас на полу,
В незакрытые окна — настойчивый дождь.
Как прекрасен твой город в начале разлук!
Ты уходишь? Прощай. Ну, чего же ты ждешь?