3 декабря, утро

Адэр пошла вынуть из сушилки что-нибудь чистое, чтобы одеться и идти в школу. И увидела, как мать бестолково бродит по гаражу. Мама ходила туда-сюда, на каждом круге в точности повторяя свои движения. Как мышь, зациклившаяся на лабиринте, когда лабиринт уже убрали.

– Привет, мам! – оживленно произнесла Адэр и нагнулась, чтобы открыть сушилку. Она сложила сюда одежду только вчера вечером, и вещи были еще теплыми. Голые ноги под ночной рубашкой стыли на бетонном полу.

Мама не отвечала. Адэр выпрямилась, быстро на нее глянула и зевнула. Но зевок был притворным, лишь бы скрыть ощущение дезориентации, которое хлынуло на Адэр, пока она смотрела, как мать ходит по кругу снова и снова. Мама доходила до папиной полки со снаряжением, дважды касалась ее рукой, качала головой, разворачивалась и шла через весь гараж, огибая кучу ящиков со старым, изломанным оборудованием для спуска под воду. У стены мама останавливалась, протягивала руку, дотрагивалась до пыльной пластмассовой панели и говорила:

– Периметр. Кто-нибудь, пожалуйста. Периметр. Объем. Кто-нибудь.

– Мама?!

Мама ее словно не слышала. Она уже снова шла к полке со снаряжением. Дважды ее коснулась, покачала головой, развернулась и пошла к дальней стене. Дотронулась до нее.

– Мама!

И по-прежнему никакого ответа. Мама шла к полке. Дважды ее коснулась.

– Периметр. Пожалуйста.

У Адэр сжалось сердце: знакомое чувство. Так же было, когда срывы были у папы. Может, и у мамы нервный срыв? Неужели вся семья дефективная? Вдруг и ее когда-нибудь обнаружат бродящей по кругу в гараже? И она тоже будет касаться стен и бормотать всякую чушь?

Вдруг у нее за спиной распахнулась дверь, Адэр даже подпрыгнула.

– Отправляйся в школу, Адэр, – скомандовал отец, торопливо проносясь мимо. Он подошел к маме, обнял ее и что-то прошептал ей в ухо. Мама стала вырываться, заколотила руками, но потом вдруг обмякла и едва не повалилась на пол. Папа подхватил ее, она выпрямилась, увидела, что Адэр на нее смотрит, и положила руку на плечо отцу.

Они обнялись. Потом мама сказала Адэр:

– Нехорошо, что ты застала нас за нашими играми.

Теперь и папа, и мама смотрели на Адэр. А потом у обоих появились отвратительные ухмылки.

Адэр попятилась, развернулась и бросилась бежать к кухонной двери. Родители смеялись ей вслед.

Дрожа, она остановилась в кухне и прислушалась.

– Перезагрузка? – В кухне голос отца звучал глухо.

– Перезагрузка, – жизнерадостно и спокойно ответила мать.

Адэр пошла к себе в спальню и стала переодеваться. Плакать она начала на стадии надевания носков – левый остался ненатянутым. Так она и сидела – согнувшись, руками ухватившись за край носка, голова уткнулась в колени, рыдания сотрясали все тело.

Мимо проходил Кол. Он приостановился, заглянул в открытую дверь и уставился на Адэр.

– Что это ты, как раздолбайка, нюни распустила?

Спросил грубо, но Адэр знала: он дает ей понять, что беспокоится о ней. Она заставила себя прекратить рыдания.

– Я не знаю. Не знаю, как объяснить. С мамой и папой что-то не так.

– Ты что! У них все отлично. Они, наконец, стали проводить вместе много времени, как раньше. Ты что, совсем чокнулась? Да они в упор друг друга не видели до того, как…

Адэр впилась в него взглядом.

– До чего?

– Не знаю. Наверно, до того, как снова стали вместе.

– Ты не замечал, они ничего странного не делали? Или, может, почувствовал, как будто они… ну, не знаю… как будто им промыли мозги, или они вступили в какую-нибудь секту, или еще что-нибудь такое…

– Ни в какой они не в секте. Сектанты детей тоже туда тащат.

Адэр взяла в руки туфли и тупо на них уставилась.

– Ну да. А что, если и они захотят?

– Захотят чего?

– Ну, чтобы мы – тоже.

Кол чуть не зарычал от раздражения:

– Тоже – что?

– Мама так странно вела себя в гараже, потом папа заставил ее остановиться, потом они сделали вид, как будто это что-то вроде ролевой секс-игры, ну или что-то в этом роде.

– Ух ты! Значит, они снова стали заниматься сексом! Черт тебя подери, не лезь ты не в свое дело! Адэр, ты что, совсем дура? Откуда, ты думаешь, ты появилась на свет? Если они опять сблизились, ну, там, интим и все дела, это же хорошо!

– Ты не понимаешь! А я не знаю, как объяснить. То есть ты бы мне не поверил.

– Ты знаешь, что ты хочешь сделать?

Адэр поняла, что он и правда злится. Голос его стал тусклым и невыразительным, он пытался сдержаться, закрывшись для окружающих, как делал всегда. Кол продолжал:

– Ты, уродка, собираешься все испортить. Они начнут, типа, стесняться. Ты заводишься, потому что они раз в жизни больше уделяют внимания друг другу, чем милой крошке Адэр. Вот ты и бесишься. И собираешься помешать им сблизиться. Так что лучше заткнись! Оставь их в покое! Иначе они разведутся.

Он круто развернулся и вылетел в холл.

Адэр думала: Дело не в них. Дело во мне. Может, спросить Лэси. Или поговорить с психологом в школе… Но на этом все. Лучше заткнуться, потому что, скорее всего, это у меня что-то с психикой.

И она наконец натянула левый носок.

3 декабря, позднее утро

– Как же мы переедем, пап? – спросил Ларри.

Они как раз садились в фургон. Гундерстон вставлял ключ в зажигание, а Ларри устраивался рядом, застегивая ремень безопасности.

Ларри снова спросил:

– Я серьезно, пап. Час назад мы сидели себе дома, и все было отлично. – Тут он замолчал и подумал – пусть не отлично, но – дома. Потом продолжал: – И тут началась эта свистопляска – срочно, конец света! Я так ничего и не понял. То есть я считаю, это глупо. Они что, собираются платить за нас в отеле?

– Собираются.

– Но почему? Почему нам надо переезжать? Гундерстон пожал плечами.

– Потому что… Там на кладбище утечка токсических веществ, ну или что-то в этом духе. Из трубы на кладбище.

Ларри подумал: кладбище.

Он не упоминал о том, что произошло в эту ночь. Куда делся Бадди. Не говорил ни о чем таком, раз они потащили его к врачу. Этот зараза-доктор намекнул, что, если он не перестанет говорить такие вещи, они могут его куда-нибудь запереть.

Ларри ждал, пока отец заведет машину. А тот все сидел и мрачно смотрел на Ларри – долгим, необычным взглядом. Отец редко смотрел на людей прямо.

А потом вдруг быстро отвел глаза.

Ларри хотелось сказать отцу нечто важное, но он не мог придумать, как это важное сформулировать. Из-за лекарств голова совсем не соображала. Наконец он произнес:

– Слушай, может, сначала позвоним маме, а потом поедем?

– Это же временно. Я сообщу ей, что мы несколько дней поживем в отеле. На нашей улице все куда-нибудь уезжают. Но это… временно.

Ларри посмотрел на отца внимательней, пытаясь определить, что именно в нем изменилось. На самом деле папа вдруг перестал интересоваться разговорами об играх – ни о «Стар треке», ни о «Звездных войнах», ни о Гарри Поттере, ни о «Гражданской войне», ни о ролевых играх. Он перестал смотреть канал НФ – во всяком случае, до тех пор, пока Ларри его не спросил, почему он не смотрит. Отец сразу ответил:

– Конечно, я посмотрю с тобой.

Но дело не только в этом. Как будто стоишь на солнышке, а тебе кажется, что находишься в глубокой тени, – вот как Ларри себя чувствовал. Вещи перестали ощущаться такими, какими им положено быть.

Ларри решил, что прекратит принимать таблетки. Он и сам не понимал, почему так решил, но знал: чтобы обдумать все как следует, надо иметь свежую голову.

Но, может быть, мне надо их принимать? Может, со мной действительно что-то не в порядке, – думал он.

Люди во всех соседних домах выносили вещи на улицу, совали их в машины, готовились в дорогу. Но из Квибры никто не уезжал. На углу стояли пожарные машины с эмблемой «Пожарный департамент Квибры». Пожарники уже объяснили людям, что эвакуированные должны оставаться где-нибудь поблизости. Теперь они молча наблюдали за сборами из окон пожарных автомобилей. Да, нужно эвакуироваться, но недалеко. Из-за каких-то медицинских тестов необходимо быть рядом. Позже им сообщат все подробно, «когда все будет готово».

Отец включил наконец зажигание, и они уехали, двинулись к пансиону над китайским рестораном в Старом городе.

Ларри хотел, чтобы вернулась мать.

Чтобы вернулась собака.

Чтобы вернулся отец.