До войны, когда Патриция Нильсон была маленькой девочкой и жила в Коннектикуте, она любила вместе с родителями уезжать в Нью-Йорк на целый день. Особенно она любила участок пути, проходивший по Манхэттенскому шоссе Вестсайда мимо гигантских океанских лайнеров, стоящих в гудзонских доках, когда с них спускались пассажиры, прибывшие из Европы, или поднимались американские пассажиры, следовавшие на континент.

На обратном пути она часто видела прекрасные океанские суда ночью, когда их иллюминаторы сверкали как звезды, а на самых верхних палубах светились их имена, подобно большим театральным вывескам. Время от времени ей доводилось наблюдать полуночные отплытия, когда такси и большие лимузины выстраивались внизу под доками, пассажиры и носильщики толкали багажные тележки, пытаясь одновременно со всей толпой подняться на борт судна, и музыка плыла над шоссе.

Когда разразилась война, лайнеры один за другим исчезали от причалов, пока не осталась одна лишь «Нормандия». Патриция приходила полюбоваться на нее каждый раз, когда попадала на Манхэттен, потому что красивый корабль напоминал ей о беззаботных мирных днях.

«Если мой отец проезжал мимо "Нормандии" быстрее, чем пятнадцать миль в час, — вспоминала Патриция, — я громко протестовала». «Нормандия» уже стала своего рода символом для всего семейства Нильсонов.

«В тот день, когда "Нормандия" загорелась и опрокинулась, мы поехали посмотреть на нее. Никто точно не знал, что с ней случится и как скоро, поэтому хотели попрощаться с ней.

Как только мы завернули под мост, то сразу увидели ее громаду, лежащую на борту, а когда подъехали ближе, то заметили, что брандспойты продолжали поливать ее, пар и дым поднимался в прозрачное небо. Казалось, что мы подъехали к ней так близко, что могли коснуться ее.

Мое сердце разрывалось лишь от одной мысли, что это большое, красивое существо, такое высокое, гордое и величественное, лежало в дыму и грязи, смертельно раненное. Оно выглядело таким больным и беспомощным, и таким ужасным, что я заплакала и плакала, плакала…»

После трех автокатастроф на шоссе Вестсайда комиссар полиции Валентайн установил дощатый забор возле головной части причала, оградив его от внимания пассажиров и водителей, проезжавших мимо автомобилей. Но несколько первых дней после пожара «Нормандию» могли увидеть все желающие.

По сообщению «Нью-Йорк таймс», на следующий после пожара день на прилегающих улицах собралось около 30 тысяч зевак. Полиция, солдаты с винтовками и моряки теснили их к тротуару на восточной стороне 12-й авеню.

Тысячи конторских служащих, придя в то утро на работу в небоскребы Манхэттена, обнаружили, что из их окон превосходно видел несчастный океанский лайнер. «Это похоже на Эмпайр-стейт-билдинг, медленно раскачавшийся и упавший боком на улицу», — писал Джон Маклейн в «Джорнал-америкэн».

«Нормандия» покоилась на левом борту, подобно колоссальному киту, выбросившемуся на берег. Она лежала в доке наискось, из наполовину замерзшей воды торчал обнаженный бок судна. Огромные трубы каплевидной формы, которые когда-то поднимались выше эстакады шоссе, теперь были на одном уровне с водой, и их нижние ободки отделяло от грязной ледяной корки лишь расстояние в две-три ладони. На всеобщее обозрение раскрылось бульбообразное основание знаменитого носа.

Обширный, покатый бок парохода, грязный и серый, был испещрен царапинами. Трап с вычурной надписью красного цвета — торговой маркой «Френч Лайн» — лежал на голой стали по миделю судна, так и оставаясь прикрепленным одним своим концом к пассажирскому входу. Уродливо и неуклюже из воды поднимались два ее громадных четырехлопастных бесполезных теперь винта.

Внутри «Нормандии» царил невообразимый хаос. Проходы были до отказа забиты различным мусором, а в некоторых скопились груды тяжелого оборудования и легковесных переборок. Грязь начала просачиваться через открытые иллюминаторы, заполняя собой каюты и коридоры. Мебель, инструментальные ящики, спасательные жилеты и другие предметы бесцельно поплыли в коллоидном месиве.

По мере того как судно опрокидывалось, проходы превращались в норы, а шахты лифтов — в проходы. Сложный распределительный щит, установленный на стенах машинного отделения «Нормандии», теперь оказался «кверху ногами». Шикарные красные театральные кресла, привинченные к полу, висели сбоку. Двигатели и генераторы были более чем наполовину погружены в отвратительную грязную воду, уровень которой в машинном отделении поднялся за день почти на два метра.

Громадное судно покоилось на ложе из грязи, похожей на своеобразный суп. Но примерно на трети пути вниз от носа по направлению к корме под грязью се удерживал скалистый уступ. Этот уступ появился во время дноуглубительных работ перед первым рейсом «Нормандии», семь лет назад.

Приветственные и праздничные речи того великого дня давно забылись, «Нормандия» была неподвижна, как смерть. В больницах лежали 229 офицеров и служащих ВМФ США, а также 283 рабочих-контрактников, получивших увечья и ожоги.

«Было повреждено не просто судно, — писала «Нью-Йорк таймс». — На другом берегу океана людям, вероятно, придется умирать, так как помощь не сможет теперь добраться к ним вовремя. Расследование должно быть непреклонным».

На правительственных чиновников всех уровней, но прежде всего на президента Рузвельта, обрушился шквал сердитых писем и телеграмм. «Вначале Пёрл-Харбор, а теперь "Нормандия"; первое — катастрофа, обернувшаяся для нас войной, а второе — мрачная трагедия огромного масштаба, — телеграфировал президенту один из потрясенных американцев. — Неужели это дело, за которое, как вам кажется, Америка будет проливать свою кровь и горевать»?

Автор передовицы «Таймс» привел более сентиментальные аргументы: «Требуется усилие воображения для осознания того, что огромный корпус некогда гордого судна лежит теперь в Гудзоне у основания 48-й улицы и не оскорбляет нас. Его вид ранит человеческий глаз и сердце».

«Ощущение было такое, как будто сердце разорвалось у меня в груди», — вспоминал много лет спустя В.И. Юркевич. Возле горящей «Нормандии» он встретил Ле Юэда, бывшего капитана лайнера, который привез с собой несколько опытных трюмных машинистов из бывшей команды, натренированных для действия в подобных случаях. Оба они неотлучно находились при агонии своего судна, и оба стали свидетелями его трагической и бесславной гибели — случай едва ли не единственный в истории кораблестроения.

На следующий день Юркевич устроил в своей нью-йоркской конторе небольшую пресс-конференцию, на которой объяснил главные технические причины гибели «Нормандии», совсем недавно рекламируемой как «непотопляемое» судно, и дал четкие ответы на три основных вопроса, волновавших прессу.

Почему огонь распространился так быстро?

— Потому, — ответил Юркевич, — что во время переделки были удалены необходимые водонепроницаемые переборки, и пожарная система корабля была отключена и частично даже разобрана. Большое количество свежей краски на борту также способствовало распространению огня.

Почему судно перевернулось?

— Балластные отсеки двойного дна не была заполнены; слишком большой вес воды накопился на верхних палубах надстройки и не был обеспечен ее быстрый сток.

Почему электрическое освещение вышло из строя во время пожара?

— Электрогенераторы судна, по всей видимости, не работали, а питание поступало с берега. Когда начался пожар, береговое электроснабжение было либо отключено, либо произошел обрыв, что сыграло роковую роль: без электропитания не могли сработать герметичные двери с электроприводом, сигнальная и спринклерная система также обесточились.

Эти четкие и ясные ответы Юркевича косвенным образом подтвердили официальную версию. 11 февраля 1942 г. газета «Нью-Йорк геральд трибюн», подводя итоги трагедии у причала «Френч Лайн», писала, что из 2200 рабочих погиб 1 и пострадали 206, из них 96 тяжело, и подозрений на диверсию нет. «Халатность сыграла на руку врагу с такой же эффективностью, как диверсия», — утверждала газета.

Каждый утренний выпуск новостей о катастрофе «Нормандии» сводился к вопросу о том, что или кто устроил пожар. Сообщалось, что генеральный прокурор Нью-Йорка Фрэнк С. Хоган и адмирал Эндрюс уверены, что непосредственной причиной стала небрежность сварщика. Тем не менее слухи о диверсии распространились но всему нью-йоркскому побережью, но всему городу и стране так же быстро, как огонь охватил «Нормандию».

Некоторые радиокомментаторы предлагали возложить ответственность на французов, преданных правительству Виши. Об этом говорил и журналист Эндрю Пирсон в своей колонке «Вашингтонская карусель». Барнетт Херши, комментатор радио WMCA, сказал: «Неофициальные представители Виши, путешествовавшие туда и обратно в мирное время, часто заявляли, что "Нормандия" никогда не будет работать на США, как это делал "Левиафан " в последнюю войну. Ни один из них никогда официально не комментировал это заявление, ограничиваясь лишь улыбкой».

В ответ на общественный протест правительство, как обычно, начало расследования, которых было проведено шесть от разных ведомств: ФБР, ВМФ, Белый дом, Сенат, отдел пожарной охраны Нью-Йорка, контора генерального прокурора Нью-Йорка. Расследования преследовали практически одну и ту же цель: возложить всю вину на других, предпочтительно на какого-нибудь подлого «иностранного диверсанта».

Диверсию подозревал и сам Рузвельт. «Дорогой Фрэнк, — писал он министру военно-морского флота на утро следующего после пожара дня, — сообщите мне, было ли разрешено на "Нормандии" работать иностранцам»?

Нокс передал запрос президента Гуверу, но ФБР уже начало тщательное изучение личных дел всех, кто был во время пожара на борту «Нормандии». Близкое изучение списков служащих «Робинса» показало, что в них значились 119 неблагонадежных человек. Их подвергли тщательному опросу и изучению, как и 30 человек с подобным же прошлым, работавших на различных субподрядчиков. Ни один из них не был в салоне к началу пожара, и их оставили в покос.

ФБР также тщательно изучило и обстоятельства самого пожара, который воссоздали 12 февраля на Бруклинской военной верфи. В складском помещении с высоким потолком была установлена стальная колонна, очень похожая на ту, с которой работал Деррик. Вокруг нее разложили несколько тюков со спасательными жилетами из той же партии, которая была на «Нормандии», и на таком расстоянии, на котором они лежали в салоне в тот злополучный день. В декорацию принесли похожий рабочий инвентарь Деррика и его бригады — горелка, металлический щит, кусок асбестового листа. Затем привели Деррика и всех, кто работал в главном салоне в день пожара — всего 24 человека, не считая федеральных агентов. На всякий случай поблизости поставили пожарную машину ВМФ.

ФБР дало Деррику «зеленый свет», и он начал резать колонну. Несмотря на все защитные меры, от горелки летели искры, и некоторые даже «перепрыгивали» за два щита и попадали на тюки со спасательными жилетами. Тут же вспыхнул огонь.

Все, кто были на складе, отреагировали на пожар так же, как на судне. Они набросились на него с голыми руками и куртками, пытаясь оттащить полыхавшие тюки от тех, которые еще не загорелись. Но огонь распространялся с поразительной быстротой. В конечном счете не на шутку разыгравшийся пожар залили из брандспойтов с машины. Еще немного — и пришлось бы вызывать городских пожарных.

После того как огонь был потушен, федералы по отдельности допросили каждого из двадцати четырех свидетелей. Все были согласны с тем, что пожар на «Нормандии» и его реконструкция были идентичны. Одновременно с этим техническая лаборатория Федерального бюро в Вашингтоне исследовала образцы спасательных жилетов, взятые с судна в ночь пожара. Их подвергай всем возможным экспериментам, о которых химики могли только помыслить, и все же им не удалось обнаружить никаких чужеродных воспламеняющихся материалов ни на поверхности, ни внутри жилетов.

Лайнер, входивший в первую тройку крупнейших и быстроходнейших судов мира, в самый разгар войны был выведен из строя. Судно, способное принять на борт почти целую стрелковую дивизию, погибло от пожара как раз тогда, когда американское военное командование испытывало огромную нужду в войсковых транспортах. Что же это было — халатность или диверсия? А может быть, и то и другое одновременно — намеренная халатность? При всей очевидности, обстоятельства гибели «Нормандии» по-прежнему таят в себе немало загадок.

«Куин Мэри» успешно переоборудовали и использовали для транспортировки войск, в то время как «Нормандию» просто погубили. Почему се, так же как и «Мэри», не отправили для конверсии в Австралию, а стали перестраивать в США? Может быть, это сделали изоляционистские силы или «пятая колонна», чтобы оказать давление на президента Рузвельта?

Историю гибели «Нормандии» нельзя понять, если рассматривать события в отрыве от сложной политической обстановки начала Второй мировой войны и от того своеобразного и даже щекотливого положения, в котором находилась тогда американская дипломатия. Вот что спустя много лет писал известный советский кораблестроитель Владимир Васильевич Смирнов, невольно ставший свидетелем событий тех лет:

«В годы войны мне как работнику Государственной закупочной комиссии в Вашингтоне довелось довольно подробно ознакомиться с обстоятельствами гибели "Нормандии": в работах по ее подъему участвовало девять советских водолазов, обучавшихся в США. Кроме того, в Комиссии часто бывал В. Юркевич, выполнявший некоторые работы для Отдела морских заказов.

Рассказывая о событиях февраля 1942 г., он с горечью говорил, что американцы намеренно погубили "Нормандию", и для многих знакомых с делом людей такое объяснение в те годы не было откровением. Потом события мировой войны отодвинули гибель "Нормандии" на задний план, и только в середине 1960-х годов в западной прессе вдруг начали появляться всевозможные "диверсионные версии". <…>

Но все эти версии как времен войны, так и более поздние, направлены к одному — сокрытию правды о гибели французского лайнера. А правда эта состоит в том, что по политическим мотивам правительству США необходимо было избавиться от "Нормандии", для этой цели был избран безотказный метод — намеренная халатность».

Если внимательно изучить все обстоятельства возникновения пожара, становится ясно, что было сделано буквально всё необходимое, чтобы он произошел и имел катастрофические последствия.

Избавляясь от ненужной к этому времени «Нормандии», американское правительство убивало сразу нескольких «зайцев»: освобождалось от быстроходного судна (на возврате которого продолжали настаивать вишистская Франция и фашистская Германия), расчищало простор для послевоенного превосходства над европейскими пароходствами, рассчитывая на огромные прибыли от него, а также восстанавливало значение СШЛ на внешнеполитической арене. Если предположить такую вероятность, многое встает на свое место. Например, становится ясно, почему пожар произошел именно в процессе переоборудования, а не до него и не после выхода судна в море.

Если бы «диверсия» была проведена до начала перестройки судна, это еще раз продемонстрировало бы несостоятельность американской стороны в деле организации охраны береговой линии и портов. «Намеренная халатность», случись она после окончания преобразования или в момент нахождения судна в море, привела бы к гибели нескольких тысяч человек и судна, полностью готового к выполнению своих боевых задач, что также чрезвычайно невыгодно сказалось бы на репутации американских военных.

К сожалению, до сих пор не удастся документально подтвердить ту или иную версию гибели замечательного лайнера, безусловно, вписавшего одну из лучших страниц в историю торгового мореплавания. Большинство важнейших документов, проливающих свет на эту тайну, хранится в строгом секрете в американских архивах, и их исследование и сопоставление — дело будущего. Возможно, тогда нам удастся узнать всю правду о сложных хитросплетениях событий военных лет. И, кто знает, может быть, тогда станут очевидными ответы и на другие вопросы, до сих пор стоящие перед историками.

При всей своей величине и значимости катастрофа «Нормандии» доминировала в заголовках газет всего несколько дней. К этому моменту США воевали менее трех месяцев, и каждый день получали все более неутешительные новости. Лежащая на своем борту, у причала № 88, «Нормандия» служила поразительным напоминанием уязвимости США.

Предварительные работы по спасению судна начались фактически на следующее после пожара утро. Капитан Симмерс попросил компанию «Мерритт, Чепмэн & Скотт», самую крупную судоподъемную фирму Америки, немедленно убрать с «Нормандии» всё ценное, что можно было бы извлечь без особых трудностей, и определить точное положение судна.

На рассвете вторника 10 февраля к корме «Нормандии» подошел и стал на якорь буксир «Корэжиус» компании МЧ&С. На корпус лайнера вскарабкались рабочие, прозондировали глубины и замерили обгоревшую надстройку. В конце причала ошвартовались баржи МЧ&С, одна из которых была загружена пиломатериалами (для сооружения различных трапов и помостов), а другая — водолазным оборудованием.

На следующий день капитан Уильям А. Салливан, наблюдатель за спасательными работами от ВМФ, передал «Мерритту, Чепмэну & Скотту» детальные требования по их организации. Салливан был ведущим специалистом флота США по подъему затонувших судов.

Рабочие МЧ&С удалили с «Нормандии» всё, что смогли, и приступили к срезке се труб. Это стало первым шагом к финалу. Если будет решено разобрать судно на металлолом, начинать следует с труб. Если же его будут поднимать, трубы и даже надстройка подлежат сносу, ибо они означали лишний вес, преграду к восстановлению плавучести. К третьей неделе февраля три гигантские трубы «Нормандии» были срезаны и вывезены на переплавку, как и большая часть двух ее искусно продуманных расщепленных дымоходов.

Салливан приказал спасателям срезать надстройку «Нормандии», включая красиво изогнутую переборку мостика и прекрасные террасообразные кормовые оконечности. Это подразумевало разборку палуб, стен и потолков самых известных и внушительных общих помещений: зимнего сада, театра, курительного салона первого класса, главного салона, ресторана-гриль. Решение не сильно повлияло на изменение первоначальных планов: ведь еще до пожара Вашингтон почти задержал отплытие «Нормандии», чтобы удалить всю надстройку.

Док заполнили рабочие с горелками, и многие из них были на этот раз в скафандрах. Им пришлось буквально ползти на коленях по тонким и шатким переборкам, которые были на самом деле стенами, а не полом. С каждым шагом они рисковали наступить на дверь, которая могла распахнуться, открывая провал в мрачную неизвестность. Один из рабочих ступил на переборку со стеклом, закрашенным серой краской. Стекло под его весом лопнуло, и рабочий провалился, словно в шахту лифта, упав на расположенный в 20 метрах внизу коридор. Другой открыл дверь, оказавшуюся над его головой, и в луче карманного фонаря увидел огромный стальной сейф, повисший в воздухе: он не упал только потому, что зацепился одной ножкой за электропровод.

Пока рабочие срезали надстройку «Нормандии», она загоралась множество раз, как только искры от горелок попадали на мусор, пробковую опалубку или на изоляционные материалы. Но теперь все были готовы к огню: за работами наблюдали 14 отставных профессиональных пожарных Нью-Йорка под руководством отставного же батальонного комиссара.

Альфред Хичкок, снимавший в то время фильм «Диверсант» (Saboteur), удачно использовал в нем вид «Нормандии», на которой еще сохранилась часть надстройки. ВМФ США счёл это косвенным обвинением в собственной небрежности, которая привела к саботажу на судне, и приказал вырезать проход из нескольких готовых копий фильма. На этом оборвалась короткая карьера «Нормандии» в художественном кино.

Флот предпринимал первые необходимые шаги к подъему «Нормандии» или по ее разборке на металлолом, а ФБР делало вид, что пытается отыскать доказательства диверсии на «Нормандии», хотя всё свидетельствовало против этого. Тем не менее федеральным агентам удалось развернуть весьма бурную деятельность.

«Ниточки» появлялись в конторах ФБР сотнями — письма, телефонные звонки, телеграммы. Агенты тесно сотрудничали и с осведомителями. Любительские кинофильмы со съемками пожара ФБР обрабатывало и изучало точно так же, как и ленту Запрудера после убийства Кеннеди в 1963 г.

Подвергались допросам преступники и авторитеты преступного мира, дипломаты, иностранцы, международные путешественники, профсоюзные лидеры, портовые грузчики — любой, кто вообще мог что-либо знать.

Как обычно бывает в подобных случаях, десятки людей звонили с заявлениями, доносами и неопределенными сведениями, которые, по их разумению, были действительно зловещими. Другие осведомители утверждали, что среди рабочих на «Нормандии» были члены Ирландской республиканской армии (ИРА), фалангисты и фашисты.

Дошло даже до того, что несколько информаторов просили обратить внимание агентов на комиксы, в которых участвует персонаж по имени Нормандия (это была симпатичная девушка). Один из постоянных читателей этих изданий указал, что за неделю до пожара на картинках появились такие слова, как «порт», «пожар» и «диверсия».

Другой осведомитель сообщил о предсказании, которое сделал один астролог, — «Нормандия» загорится еще до отплытия. А стюардесса «Американ эрлайнз» сообщила, что один из пассажиров сфотографировал судно с борта самолета за несколько дней до пожара.

В ФБР организовали несколько занимательных интервью с высокопоставленными чиновниками. Возможно, самым интересным из них стала беседа с адмиралом Эпдрюсом. Он был «доволен» возможностью ответить на все вопросы, касающиеся пожара, которые ему задавал федеральный агент.

В нью-йоркской тюрьме «Даннемора» бандит Лаки «Счастливчик» Лучано полагал, что знает больше всех. Он думал, что это его дружки-гангстеры устроили пожар на «Нормандии» в рамках сложной схемы освобождения его из тюрьмы. Конечно, мафия могла бы хорошо продумать и подготовить подобный акт, но даже беглое изучение сохранившихся документов о пожаре и опрокидывании судна показывает, что ни он, ни какой-нибудь другой преступник не имели никакого отношения к этому событию. Однако «итальянская» версия пожара на «Нормандии» до сих пор остается не опровергнутой и не подтвержденной до конца.

Каждое из шести расследований, начатых после трагедии «Нормандии», шло по разным путям и пришло к различным результатам. 21 апреля Военно-морская следственная комиссия, которую контролировал контр-адмирал Лейхи из ВМФ, объявила о результатах. В них значилось, что пожар был вызван исключительно «грубой небрежностью и чрезвычайным нарушением правил здравого смысла рабочими "Робинс драйдок & репэйр компани". Обучение пожарных наблюдателей <…> было поверхностным. Не было обнаружено никаких свидетельств в пользу диверсии». Суд рекомендовал предъявить «Робинсу» иск за причиненный ущерб, но соответствующий пункт в контракте «Робинса» ограничивал его ответственность суммой в 300 000 долл.

Суд также сделал некоторые довольно неприятные замечания в адрес Брукса и Скотта, провозгласив: «Брукс по своей собственной вине не был полностью информирован о работах на судне, представлявших серьезную опасность возникновения пожара, и недостаточно способствовал усилиям комиссии по обнаружению очага пожара, оповещению и борьбе с огнем». Скотта же обвиняли в том, что он недостаточно информировал Брукса о состоянии дел на борту судна, что мешало тому исполнять в полном объеме свои обязанности, касающиеся обеспечения безопасности.

Министр ВМС Нокс, который решал, что делать с рекомендациями суда, занял прямо-таки отеческую позицию по отношению к этим двум офицерам: «Они не сумели принять адекватные меры по обеспечению безопасности "Нормандии", но, из-за смягчающих обстоятельств, на них не будет наложена никакая дисциплинарная ответственность на данный момент», так как отчет суда будет предоставлен последующим комиссиям по назначению, которые и будут решать вопрос о дальнейшем продвижении этих офицеров по службе.

«Двое несчастных младших офицеров получили "черную метку" в свои послужные списки, — комментировала «Нью-Йорк геральд трибюн». — Никто не заклеймил министерство ВМС, департамент ВМФ, командующего третьим военно-морским округом или кого-либо еще, ответственного за это особо ценное судно; никто не следил за соблюдением надлежащих предосторожностей, за тем, чтобы офицеры и команда были обучены по тревоге приступать к своим обязанностям. Вместо этого продолжают отмывать истинных виновников».

А что же с попустительством тылового адмирала Адольфуса Эндрюса? Он не упоминался следственной комиссией, так как политических вопросов она старалась не касаться, а это была уже политика. Но и он не остался в стороне. Сенат отложил принятие решения по его судьбе до публикации решения суда. В марте Эндрюса освободили от всех штабных обязанностей и направили на борьбу с германскими подлодками у восточного побережья. Капитана Комана перевели вначале в Вашингтон, а затем назначили на должность командира на один из флагманов тихоокеанской флотилии.

Но была ли это диверсия со стороны Германии? Видимо, нет. Ведь Германия, как уже было замечено выше, надеялась заполучить «Нормандию» через правительство Петена. Но даже если фашистская агентура в Нью-Йорке и решила уничтожить гигантский пароход, какой ей был смысл делать это во время стоянки в порту? Значительно большего эффекта немецкие агенты могли достичь, если бы подожгли «Нормандию» во время первого рейса, когда на ее борту было бы несколько тысяч американских солдат.

Расследованием этой версии пожара занялся подкомитет палаты представителей, в итоге согласившись с военно-морской следственной комиссией, заявив, что «нет никаких свидетельств, подкрепляющих широко распространенную теорию о возникновении пожара из-за действий вражеских агентов или предателей, хотя возможностей для диверсии было предостаточно». Но подкомитет не согласился с ВМФ в оценке действий Брукса и Скотта, отмстив, что Брукс, «исходя из своих возможностей, предпринял искренние и все возможные усилия для защиты судна, но столкнулся с трудностями из-за недостатка опытного персонала и способных помощников. Он не виновен ни в каком нарушении и не может быть обвинен ни в чем серьезном». Скотт «был слишком уверен в служащих "Робинса". Это — скорее ошибочное суждение следствия, чем нарушение».

Следующее расследование, санкционированное пожарной охраной, безусловно, должно было состояться. Департамент поздравил сам себя с быстрой победой над огнем и снял с себя ответственность за опрокидывание судна. Комиссар Уолш заявил, что 90% воды, закачанной на «Нормандию», «слилось за борт». От чего же перевернулся лайнер?

Расследование генерального прокурора Нью-Йорка добавило совсем немного к тому, что уже было известно. После того, как Хоган с двадцатью помощниками допросили около семидесяти свидетелей, был сделан вывод: «Свидетелей диверсии нет. Халатность отлично сыграла на руку врагу».

«Америка», самый близкий эквивалент «Нормандии», за всю войну доставила более 450 000 человек в различные зоны боевых действий, пройдя при этом расстояние, эквивалентное протяженности четырнадцати кругосветных путешествий. «Нормандия» смогла бы сделать больше, если бы не горелка Клемента Деррика.

Вопрос о «Нормандии» оставался открытым. Что можно сделать с корпусом такого огромного судна? Оставить его лежать в доке как визуальное напоминание об американской небрежности? Разрезать на металлолом, переплавить и превратить в новое оружие войны? Или каким-то образом восстановить? Выбор зависел от ряда факторов: американских военных нужд, отношения общественности и пропаганды, технических трудностей, ресурсных приоритетов, морали.

Имелось также и личное мнение Рузвельта. Его мать часто путешествовала на «Нормандии», и поэтому он проявлял к ней сочувствие и интерес, о чем узнал мэр Нью-Йорка Ла-Гуардиа, когда встретился с президентом 12 февраля для обмена мнениями о катастрофе: «Я рассказал о пожаре и спросил его мнения. Он взял карандаш с бумагой и в ответ нарисовал борт судна с разделением на отсеки, пояснив, каким образом молено будет организовать откачку».

Американская общественность тоже требовала поднять лайнер. К Салливану поступило более 5 тысяч предложений по организации спасения, половину которых отправили конгрессмены, сенаторы, губернаторы, члены кабинета и морские чиновники всех уровней.

Одно из полученных Салливаном писем пришло не от кого иного, как от Владимира Юркевича. В это время он занимался проектированием кораблей для корпорации «Пасей & Джонс» в Велмингтоне, штат Делавэр, и одновременно с этим работал консультантом в судовом отделении Военного департамента.

Юркевич сказал, что знает все о спецификациях «Нормандии» и уже разработал план по подъему «Парижа», опрокинувшегося при почти идентичных обстоятельствах в апреле 1939 г. Салливан пригласил его в Вашингтон. Перед отъездом у русского иммигранта интервью на тему способа подъема «Нормандии» взяла «Нью-Йорк тайме».

«Прежде всего, — спокойно ответил Юркевич, — закрыть находящиеся под водой 2 тысячи отверстий — лацпортов, иллюминаторов и дверей. Потом для увеличения сопротивления давлению воды нужно укрепить главную палубу. В это время можно начать откачку воды из корпуса. "Нормандия" постепенно начнет поднимать свой борт. Затем в отдельные балластные танки нужно закачать точно рассчитанный объем воды. Тогда судно постепенно начнет возвращаться в вертикальное положение». Владимир Юркевич оценил продолжительность этой работы приблизительно в пять месяцев.

При содействии многих экспертов Салливан изучал вопрос подъема весь февраль и март. Салливан утверждал, что «Нормандия» может быть спасена. Да, она того стоила. Её корпус в прекрасном состоянии, часть оборудования также уцелела. Да, это будет самой крупной и наиболее трудоемкой операцией по спасению, но она даст возможность создать судоподъемные школы, что станет большой ценностью для американских военных моряков.

В итоге был выработан план спасения, по существу, предложенный Юркевичем: водолазы сделают корпус водонепроницаемым, затем откачают из него воду и позволят естественной плавучести поднять судно в вертикальное положение. 21 мая президент Рузвельт дал свое восторженное одобрение этому плану, и после полудня того же дня ВМФ объявил о намерении поднять «Нормандию».

В Нью-Йорке русский иммигрант Владимир Юркевич чувствовал себя единственным ребенком, избежавшим наказания.