Среда 29 мая 1935 г. в Гавре выдалась теплой и солнечной. В воздухе витало без труда уловимое нетерпение: величайшее судно мира было готово отправиться в свой первый коммерческий вояж: событие, к которому готовились семь лет. Ошвартованная у нового причала, «Нормандия» сверкала под солнечными лучами; ее черно-бело-красную окраску недавно обновили к отплытию.
Снятие «Нормандии» с якоря было намечено на 17:00, но множество рабочих все еще находились на борту, устанавливая подпорки в ее кормовой части в надежде уменьшить вибрацию, прикручивая фарфоровые умывальники в каютах первого класса, укладывая черные каучуковые напольные плитки на Прогулочной палубе, подключая электропроводку в се огромных общих помещениях и т.д.
Как управляющий «гостиницей "Нормандия"» главный эконом Виллар лично проверял каждую каюту. Его сопровождала «летучая бригада» плотников, маляров, электриков и слесарей, которые устраняли мелкие недоделки и сообщали о более глобальных проблемах другим рабочим.
У Виллара было меньше проблем с каютами туристского и третьего классов, так как там было меньше работ но оформлению, чем в каютах первого класса. Кроме того, незавершенные каюты в этих классах не играли особой роли, так как места в них на первый рейс были забронированы менее, чем на треть. Рабочие останутся на борту на время рейса и всё доделают.
Другое дело — каюты первого класса. Они представляли собой лицо судна. Более того, почти все они были забронированы на оба направления. Работы в них следовало завершить полностью.
Самые большие трудности заключались в водопроводе — традиционная головная боль первого рейса. Виллар выяснил, что особенность этой проблемы на «Нормандии» состояла в отсутствии раковин в большинстве номеров первого класса. Он собрал всех водопроводчиков, каких смог найти, и просто сказал, что вес раковины должны быть установлены к полудню дня отплытия. Сотни раковин были прикручены на свои места лишь за несколько часов до того, как пассажиров пригласили на борт.
За день до отплытия, то есть 28 мая, Виллар завершил свою инспекцию. Среди последних осмотренных им кают был номер «Трувиль», выбранный для путешествия мадам Лебрен первым рейсом лайнера. Оправдались худшие тревоги Виллара: ничего не было готово. Не были завершены стены и потолки, не собраны шкафы, а в ванной вообще не было кранов. Виллар немедленно — и это было мудро — загрузил работой свою «летучую бригаду». Ко времени приезда мадам Лебрен, примерно через 30 часов, все гвозди были на месте, краска высохла.
Еще до восхода солнца 29 мая команда «Нормандии» начала занимать свои посты, что было непросто, так как планы судна для команды еще не были напечатаны. Этот процесс продлился до 11:00. В полдень из Парижа прибыл специальный поезд, высадивший пассажиров на перрон Морского вокзала. Среди них был и русский кораблестроитель с женой. Вот как Ольга Юркевич напишет об этом в своих воспоминаниях «Первым рейсом на "Нормандии"»:
«Я невольно волновалась, когда специальный поезд подвозил нас по вновь проложенным путям к заново выстроенной в Гавре специально для "Нормандии " пристани. Целая армия кинооператоров и фотографов расположились вдоль баллюстрады и всех перил деревянной лестницы, ведущей с железнодорожного перрона на верхний этаж: пристани, откуда по широкому крытому трапу пассажиры перевозились на самый корабль.
При подходе поезда к месту назначения, защелкали аппараты, заработали камеры синема и мы уже поднимались по лестнице, запечатленные в сотнях снимков, которые нам так и не суждено было увидеть. У входа нас встретили бойкие шассёры, в красных узких курточках и круглых шапочках набекрень, как у любого первоклассного отеля на Риволи.
Один из них отобрал у меня саквояж и повел нас по бесконечным коридорам к середине корабля, где между отделением для туристов и каютами первого класса приютилась и наша каюта. "Как раз против центрального пожарного поста ", — с удовлетворением в душе заметила я».
Надо сказать, что на первый рейс «Нормандии» места забронировали около 1700 пассажиров, что практически равнялось половине вместимости судна. Минимальная цена билета для пассажира первого класса составила 275 долл., максимальная — 1400 долл. Пассажиры туристского класса платили по 138,50 долл. за внутреннюю каюту и на 2,50 долл. дороже за каюту с иллюминатором. Билеты для собак стоили по 20 долл., в то время как билеты для кошек и птиц в клетках стоили по 5 долл. каждый.
В списках пассажиров значились звезды сцены, экрана и коммерции — сливки общества 1935 г. Возможно, наиболее интересной персоной стал махараджа Капуртала, один из принцев Северной Индии. Махараджу сопровождал его второй сын, секретарь, слуга, камердинер и персональный повар-индиец, который путешествовал вместе с ними повсюду. Махараджа забронировал номер «Довиль», находившийся через холл от апартаментов мадам Лебрен. На борту, кроме Марселя Оливье и Анри Кангарделя, были Жан Дюнан и Макс Энграи в окружении своих же произведений. Парфюмер Жан Пату одарил каждого из пассажиров первого класса духами «Нормандия» в стилизованных под корпус лайнера флаконах в стиле ар-деко. Был здесь и восьмидесятилетний Жак Калл, путешествовавший в 1883 г. еще ребенком на борту La Normandie (первый пароход КЖТ с этим именем).
Однако, кроме «груза» пассажиров, «Нормандия» везла и кое-что еще. В специальном хранилище под присмотром двадцати вооруженных охранников находились 29 млн. долл. в золотых слитках, которые не были подарком Америке. Фактически, Франция неохотно расставалась с этим золотом — оно было частью металла, массированно изымаемого у французских банков. Причиной подобному изъятию послужил многомиллионный дефицит бюджета и всеобщая потеря доверия к экономической стабильности страны.
На борт «Нормандии» поднялись многочисленные журналисты почти от каждой страны Западной Европы, стремившиеся в мельчайших подробностях сообщить миру обо всем, что могло произойти во время первого рейса. Они постоянно осаждали представителей «Френч Лайн», капитана Пюнье и всех других, кто мог официально сообщить, будет ли «Нормандия» пытаться завладеть «Голубой лентой».
Однако они напрасно задавали этот вопрос, ответ был одним и тем же: «Нет, мы не будем бороться за рекорд. Возможно, мы сделаем это в одном из последующих рейсов. В этом рейсе мы планируем поддерживать нормальную коммерческую скорость». Конечно, это было далеко от правды. Все, кто был связан с «Нормандией», желали её победы в борьбе за «Голубую ленту» для Франции, которая никогда ею не обладала. Но никто не хотел искушать судьбу, заостряя на этом внимание.
Как ни старалась КЖТ, рабочим не удалось в полной мере навести на судне порядок к выходу в первый рейс. Отыскав свою каюту (предположительно, это была Внутренняя каюта № 398 на палубе «А»), Ольга и Владимир Юркевичи обнаружили в ней полнейший хаос:
«Кабина наша, залитая электрическим светом, была завалена неожиданными предметами: свертками обоев, кипами постельного белья, ремнями для подтягивания чемоданов, спасательными поясами, какими-то ведрами с красками и кистями и даже аспираторами в ящике. Вот как принимала пароходная администрация своих первых гостей. Из любопытства я заглянула в соседнюю каюту — то же самое.
Полы в коридорах были замараны, грязны и даже кое-где в невыметенных стружках. По-видимому, гигант не успел окончательно подготовиться к своему первому рейсу. Появился чрезвычайно любезный гарсон и успокаивающе заторопился вынести всё лишнее, навести надлежащий порядок.
Только после приборки я смогла отдать себе окончательный отчет в утонченной красоте отделки и изящном убранстве. Стенки обиты несгораемой прокладкой под полированную светло-кремового тона палисандру. Постели прикрыты нежно-зелеными покрывалами; красивая пуафез с комодом для белья в стиле модерн разделяет низкие модные кровати. Пол кабинки обит светло-серым тонким бобриком, посреди которого разложен еще более тонкий и мягкий коврик; на нем расположились круглый стол и комфортабельные палисандровые кресла с такой же нежно-зеленой обивкой. У стены — шкаф с внутренним зеркалом во всю его длину, но в шкафу еще не готовы тренгли и не на что вешать платья.
В уборной не хватает стаканов, а кабина душа не имеет отделяющей ее от умывальной прорезиненной занавески. Дверной замок в кабину также не действует и выданный вам от нее ключ бесполезен.
Все это приспосабливалось уже в пути, и только на третий день нашего путешествия мы получили надпостельные лампочки, которые также не были своевременно ввинчены. Правда, надо отдать должное нашему гарсону, который старался изо всех сил, чтобы привести поскорее нашу каюту в порядок. <…>
Незаконченность и беспорядок давали чувствовать себя всюду на этом нарядном гиганте и несколько портили импозантное впечатление…»
Самолеты, переполненные фото- и кинорепортерами, кружились над трубами и палубами «Нормандии», словно чайки, желавшие присесть на лайнер и уплыть вместе с ним в океан. Крики провожающих с причала сливались в единый гул, достигавший верхних палуб корабля.
В 4:00 пополудни, за час до официального времени отплытия, всех посетителей и провожающих попросили сойти на берег. Минуло уже 17:00, но «Нормандия» оставалась на причале из-за задержки, вызванной большим объемом американской почты, поступавшей из почтового отделения Гавра, которую необходимо было погасить еще до погрузки на судно. Автомобильный лифт, грузоподъемностью 5 т, продолжал грузить в трюм автомашины пассажиров, которые въезжали внутрь корпуса через обширный бортовой лацпорт между палубами «С» и «D».
Наконец в 18:19 в сопровождении истерично свистевших суденышек, гудевших самолетов и визга толпы, гигантская масса «Нормандию) величественно отвалила от причала с помощью буксиров «Титан», «Урсус» и «Минотавр». Родственные ей «Иль де Франс» с «Парижем», а также «Манхэттен», принадлежавший «Юнайтед Стейтс Лайнз», приветственно ревели своими горнами, но серия гудков, вырвавшихся из узких и глубоких горнов «Нормандии» и заставивших воздух вибрировать, затушили все окружающие звуки.
После того как буксиры отошли в сторону, лайнер медленно вышел из гавани порта в сгущавшиеся над каналом сумерки. Лоцман сошел на катер, и «Нормандия» отправилась к месту своей первой остановки — Саутгемптону.
На борту судна пассажиры и обслуживающий персонал пытались найти нужный им путь и освоиться на судне. В основном порядки здесь мало изменились со времен бунинского «Господина из Сан-Франциско», но каждый пассажир получил буклет с большим количеством иллюстраций и информации.
Так, информационный буклет первого класса инструктировал пассажира о том, как отдать свой билет стюарду, взять ключ от каюты из ящика гардеробного стола, и требовал ознакомиться с инструкцией на двери каюты о правилах соблюдения безопасности, в которой значился номер спасательной шлюпки и рекомендации по пользованию спасательным жилетом.
Буклет также советовал пассажиру встретиться с главным стюардом ресторана, чтобы заказать столик, и связаться с главным палубным стюардом на Прогулочной палубе, чтобы зарезервировать палубное кресло.
Необходимо заметить, что между 7:00 утра и 10:00 вечера можно было позвонить в электрозвонок, нажав красную кнопку, чтобы вызвать стюарда или, нажав зеленую кнопку, вызвать горничную. Однако после 10:00 вечера рекомендовалось не вызывать прислугу звонком, а звонить в ночную службу по телефону.
В буклете детально описывались мероприятия и услуги, начиная с самой важной, как многие считали, заботой на судне: то есть с еды и питья. Еде действительно отводилось особое место. Вот как описывает это О.В. Юркевич:
«День начинается одеванием и едой, продолжается переодеванием и едой и кончается переодеванием и едой. <…>
Приходилось по традиции океанских пароходов переодеваться три раза в день. С утра — спортивный костюм или платье, после завтрака — послеобеденное, выходное, к обеду — бальное, вечернее. <…>
Гурманы могли вполне насладиться. Еда обильная, безграничная, совершенная и изысканная, со всей тонкостью и оригинальностью американской кухни. На все вкусы, на разнообразные требования. Утром брэкфест, в котором предоставляется всё на ваш выбор. Можете даже плотно пообедать сутра при желании. К 10 с половиной часам на пон-де-променад лениво развалившейся в удобных лонгшезах публике разносится бульон в огромных чашках с разнообразными сандвичами и сухариками. В 12 и в 1 час — завтрак в две очереди из шести блюд, при этом вы имеете право заказывать себе и вне меню — бесплатно. Я сознаюсь, пользовалась этим только для зернистой икры. В 4 часа — мороженое, чай и кофе с кексами, сдобными булочками, кренделями, печеньем и всевозможными сандвичами в неограниченном количестве — был бы аппетит.
В 7 и 8 часов вечера — обед. Опять <…> обед, с тонкими бордосскими винами и всяческими деликатесами с прекрасной сервировкой и со всегда свежими благоухающими цветами на столах. Надо особое умение — сохранить в течение четырех с лишним суток в совершенно свежем виде эти цветы, погруженные на пароход еще во Франции».
К этому остается добавить, что вина и другие напитки предлагались на судне везде и в любое время.
Информационное бюро занималось такими вопросами, как обмен валюты, аккредитивов и дорожных чеков. Оно также обеспечивало хранение ценностей в сейфах, паспортное обслуживание и работу бюро находок. Услуги секретаря оплачивались из расчета 1 долл. в час. Биржевые котировки из Нью-Йорка, Лондона и Парижа вывешивались на доску объявлений возле информационного бюро. Они также печатались в иллюстрированной судовой газете L'Atlantique, которая бесплатно доставлялась под дверь каюты каждое утро, и, помимо различных новостей, сообщала о расписании дневных мероприятий, графике обедов, пройденном расстоянии и прочих событиях из жизни на борту «плавучей Атлантиды».
Па Солнечной палубе «Нормандии» имелась навигационная и коммерческая радиостанции, а также радиотелефонная станция для связи пассажиров с городами Франции, Великобритании и США во время рейса. За 5,40 фр. можно было послать радиограмму в Нью-Йорк. Скачки (судовой вариант; в ход шли картонные лошадки и кости), матчи по боксу и фехтованию, турниры по бриджу, триктрак и лото, шахматам и шашкам — всё это предлагалось пассажирам одновременно и на протяжении всего времени рейса. Карточные колоды можно было купить у стюардов в холле, курительном салоне или ресторане-гриль.
Уроки плавания проводились за 1 долл. каждый. Спортивный зал за бассейном был открыт с 7:00 утра до 1:00 дня и с 2:00 дня до 7:00 вечера. Но промежуток времени между 10:00 утра и полуднем было зарезервирован исключительно для дам. Проводились занятия боксом и фехтованием по предварительной записи. Имелись четыре палубных теннисных корта на Солнечной палубе, а на Прогулочной палубе, защищенной от ветра, имелись теннисные столы. В каждом рейсе проводились состязания по пинг-понгу, и победителю вручался приз.
Те, у кого любимым видом спорта была охота, могли оттачивать свое мастерство в тире на Прогулочной палубе, по левому борту, за скромную плату в 35 центов за десять выстрелов из пистолета, винтовки или револьвера. Можно было пострелять и в глиняных голубей на Шлюпочной палубе — десять «птичек» за 1,35 долл. Соревнования по стрельбе проводились в обоих тирах, и в последний день путешествия победителям вручали призы.
В театре «Нормандии» с 15:00 до 18:30 без перерывов демонстрировались фильмы. У пассажиров оставался еще час, чтобы успеть переодеться к обеду. Прически и маникюр можно было сделать в филиале модного парижского салона «Калу».
Ежедневно в часовне «Нормандии» служили мессу. Здесь также проводились и протестантские службы по заявкам, поданным главному эконому. (В следующую зиму на судне будет устроена небольшая синагога.)
Небольшой симфонический оркестр ежедневно играл в главном салоне с 4:00 до 5:00 дня и с 8:30 до 9:30 вечера. Через 15 минут их место занимал танцевальный оркестр, игравший в главном салоне до полуночи, а в ресторане-гриль — до того момента, пока не удалится последняя пара танцующих.
Игроки могли держать пари на «скачках» или на любых других спортивных мероприятиях, проходивших днем. Они могли принимать участие и в одном из карточных сражений, что было типичным для роскошных лайнеров. Или участвовать в соревнованиях по скоростному бильярду и каждый день к полудню бегать к конторе эконома, чтобы узнать результаты предыдущего дня.
Единственное, чего нельзя было делать на «Нормандии», по крайней мере без сопровождения, — это переходить в помещения других классов. «Положения компании, — гласила специально вывешенная табличка, — запрещают переход пассажиров из одного класса в другой. Пассажиров любезно просят не требовать получения этой привилегии и оставаться в пределах границ того класса, в котором была забронирована посадка».
Понимая, что человеческое любопытство неутолимо, «Френч Лайн» мирилась с этой неудобной аксиомой и организовала ежедневные экскурсии по судну для пассажиров всех классов. Пассажиры туристского и третьего классов могли получить представление о блеске первого класса, посещая церковные службы или показы кинофильмов.
Естественно, что некоторым пассажирам туристского и третьего классов, желавших проводить свободное время в окружении пассажиров первого класса, этих возможностей не хватало, поэтому они изо всех сил старались пробраться в запретную зону. Некоторым это удавалось.
Пока пассажиры «Нормандии» любовались ее великолепием, газетные репортеры на борту телеграфировали домой, передавая кучу заметок, статей и отчетов, большинство из которых содержали одни лишь восторженные отклики.
Гладко скользя по поверхности Ламанша на средней скорости 26,67 уз. — очень быстро по сравнению с любым другим лайнером, — к 23:10 того же дня «Нормандия» прибыла к месту первой своей остановки — Саутгемптону. В связи с этим небезынтересны замечания Ольги Юркевич о почтовых марках. Как выясняется, в спешке КЖТ не успела подумать и об этом:
«Перед Саутгемптоном все бросились разыскивать открытки, чтобы отправить привет своим близким еще из Европы. Многие собиратели марок особенно просили чиркнуть им открытку с маркою [и штемпелем] первого рейса "Нормандии", но открыток администрация парохода не заготовила и, если у вас не имелись свои собственные открытки, то вам предлагалась марка в 1 фр. 50 с., так как 90 с. марки также не существовало. Конечно, публика недоумевала и возмущалась. Сам адмирал Биго не мог достать открытки для мадам Лебрен. На пароходе решили заставить публику писать только письма».
Руководство «Френч Лайн» приняло решение, что «Нормандия» никогда не будет подниматься по каналу Саутгемптон-Уотер до Океанского дока и терять на этом каждый раз шесть драгоценных часов — для этого на пути из Гавра приходилось обходить опасную мель Брэмбл. Чтобы не обходить эту мель по каналу Торн, «Нормандия» швартовалась на достаточно глубокой воде в бухте Кауз-Роудз неподалёку от мели Мавер-Бэнк, расположенной между городками Кауз и Райд острова Уайт. Место стоянки располагалось всего в 11 милях южнее доков саутгемптонского порта, однако английским пассажирам приходилось добираться до неё на тендерах по каналу Саутгемптон-Уотер.
Тысячи любопытных, собравшихся вдоль побережья Портсмута и острова Уайт, были вознаграждены захватывающим зрелищем. Когда в 23:15 «Нормандия» показалась в поле зрения, они увидели ровные ряды иллюминаторов, мерцавших вдоль её бортов. Хитроумное отраженное освещение заставило светиться даже ее громадные черно-красные трубы. А её имя, выложенное из огромных светящихся букв на Солнечной палубе, было видно уже издали.
Как только лайнер встал на якорь, к нему подошли «Гритингс» и «Кэлшот», два маленьких тендера, которые должны были доставить к лайнеру садившихся на него пассажиров и забрать желающих сойти на берег. Из громкоговорителей одного из них слышалась «Марсельеза». «Нормандия» ответила на приветствие английским национальным гимном «Боже, храни короля».
По этому случаю «Гритингс», который имел вполне подходящее для этого случая имя, доставил на борт мэра Саутгемптона, человека небольшого роста, в очках, облаченного в красивый костюм, с тяжелой золотой цепочкой. Он прибыл, чтобы поприветствовать судно официально. «Кэлшот» доставил свежую партию пассажиров.
После краткой церемонии мэр вернулся на «Гритингс» в окружении представителей прессы, которые спешили на берег, чтобы телеграфировать информацию о необычайном размере «Нормандии» (больше, чем лондонская Пиккадиллисеркус) и мощности (она производила ее больше, чем лондонское метро в час пик). Около 300 гостей КЖТ отбыли на «Кэлшоте» и в 3:07 утра «Нормандия», залитая лучами всех прожекторов порта, убрала якорь и под управлением английского лоцмана направилась в сторону маяка Нидлз.
Через 8 часов 45 минут «Нормандия» прошла маяк Бишоп-Рок на корнуолльских островах Силли. Это самая западная оконечность Англии в 409 км от Саутгемптона и точка начала или окончания дистанции, на которой, как на мерной миле, суда боролись за рекордные скорости Атлантики. «Француженка» прошла этот короткий участок со средней скоростью в 30,17 уз. — темпом, достаточно высоким для завоевания «Голубой ленты», если бы этот теми удалось удержать. Конечно, никто, даже ее грозный главный механик Жан Азар, не знал, может ли «Нормандия» поддерживать такую скорость. Один журналист телеграфировал в Нью-Йорк:
«Её постоянство было действительно замечательным. Если остановиться на открытой палубе и повернуться лицом к бризу, который порождался движением, или посмотреть на быстро исчезающие "барашки" на поверхности волн, то можно было убедиться, что вы несетесь со скоростью нью-йоркского такси. Вообразите себе Эмпайр-стейт-билдинг, оторвавшийся от земли и устремившийся вдоль Пятой авеню со скоростью 34 мили в час, и вы представите себе, что значит "Нормандия"».
К концу ночи пассажиры туристского и третьего классов, чьи каюты располагались ближе к корме, поняли, что им предстоит необычный рейс. Они стали главными жертвами вибрации корпуса судна, которая была настолько сильной, что многие переселились в каюты, расположенные ближе к носу.
К счастью, практически все, кто «имел значение» для репутации «Нормандии» — в том числе пресса, — занимали каюты первого класса. Репортеры, конечно же, слышали о вибрации, но немногие испытали ее «на своей шкуре». Кроме того, всем было известно, что вибрация для новых судов — явление ожидаемое.
Репортеров больше занимала скорость. Вибрация, возможно, и заслуживала абзаца статьи, но «Голубой ленте» отводились целые полосы. «Нормандия» стартовала превосходно. Сразу после полудня пятницы, 31 мая, в середине вторых морских суток, Ричард Рейган, корреспондент «Нью-Йорк геральд трибюн», радировал следующее сообщение своей газете:
«С борта парохода "Нормандия " (в море), 31 мая. По результатам покрытия 744 морских миль за первые сутки рейса, новый французский суперлайнер претендует на мировой рекорд. В один шестичасовой промежуток с 10 вечера вчерашних суток до 4 утра сегодняшних, несмотря на сильное волнение и усиливающийся ветер, его средняя скорость составила 31,5 узла».
Чего Рейган не знал — фактически этого не знал никто на борту, кроме командования, — что в 7:00 утра произошла небольшая поломка одного из конденсаторов правого борта. Его удалось починить лишь к 12:15 дня 1 июня. В течение этого времени средняя скорость «Нормандии» упала до 28,07 уз. Пока механики занимались ремонтом, на борту весело и с выпивкой отмечали дневной рекорд «Нормандии».
В тот полдень мадам Лебрен формально открыла ресторан-гриль (плотники наконец-то его завершили) и той же ночью отправила в США радиограмму о том, что на борту был отпразднован День памяти павших в гражданской войне. «Я никогда не забуду священный долг перед павшими героями, который всецело разделяю с Соединенными Штатами», — сказала она.
Во время обеда команда Азара завершила ремонт конденсатора, «Нормандия» вновь стала набирать темп движения и к ночи шла уже со средней скоростью 30,2 уз., задействовав лишь 128 000 л.с. (при расчетной мощности в 160 000 л.с.).
На следующее утро капитан Пюнье информировал прессу о том, что он намерен повысить скорость после входа в Гольфстрим. «Мы не будем пытаться в этот рейс достичь предела, — сообщил он корреспондентам, — но мы с легкостью побьем все рекорды».
Так или иначе, но германские корреспонденты сочли это ошибочным. На следующий день газеты по всей Германии вышли с ликующими заголовками на первых страницах: «Владельцы "Нормандии" признали невозможность перекрытия трансатлантического рекорда скорости».
Склонность Германии к занижению достоинств «Нормандии» не была сюрпризом. В то время трансатлантические рекорды скорости принадлежали только судам из двух фашистских стран: Италии, чей «Рекс» установил рекорд западного перехода в 4 суток, 13 часов 8 минут на средней скорости в 28,92 уз., и Германии, чей «Бремен» установил рекорд восточного перехода, его показатели примерно на час и на один узел уступали «Рексу».
На закате кажется, что пароход держит курс прямо на солнце. Как только его розовеющий диск приближается к горизонту, на палубы высыпают пассажиры — провожать день. Закаты в океане как праздник. Кажется, будто в этот час небо и океан демонстрируют все великое богатство красок и тонов, из которых создан прекрасный облик нашей планеты. А если еще теплый вечер, да покойная вода за бортом! Ни на каком ином виде транспорта — только на корабле — могут быть вот такие минуты ощущения близости к природе, минуты, которые наполняют чувством покоя и душевного равновесия.
В 10:00 вечера того же дня в судовом театре прошел fete de bienfaisance с участием французской писательницы Габриэль Сидони Колстт, на котором вниманию публики были представлены две короткие пьесы. Затем в главном салоне состоялось выступление артистов варьете, а в полночь в ресторане-гриль были танцы в сопровождении джаз-оркестра Крайслера.
На утро следующего дня, воскресенья, вездесущая мадам Лебрен посетила первую службу в церкви «Нормандии», которую проводил католический архиепископ Уильям Кугаш из Нью-Йорка. Судовая церковь была заполнена до отказа, и некоторым пришлось стоять в холле, что было весьма необычно, так как в среднем менее 15% пассажиров роскошного лайнера посещали воскресные службы. Остальные предпочитали нежиться в постелях, приходя в себя после греховных эскапад субботней ночи.
В этот же день шоколадный фабрикант Менье, ветеран-инвалид Первой мировой войны, пригласил Владимира Юркевича и его жену на коктейль в приватный бар. Здесь Юркевичей представили морскому министру Уильяму Бертрану, который, несмотря на очередное падение кабинета, еще сохранял свой пост до возвращения во Францию. Они были также представлены адмиралу Бито, и, кроме того, «дочери и белль фий президента Лебрен, — как писала об этом Ольга Всеволодовна. — Министр горячо благодарил моего мужа за исключительный успех его изобретения, адмирал Биго прочувственно пожимает руку и представляет все новым и новым присутствующим. Это было первое официальное признание заслуг инженера Юркевича, тщательно замалчиваемое из коммерческих соображений широкой французской прессой». Кроме того, в официальном списке пассажиров первого класса Владимир Юркевич значился директором опытного судостроительного бюро «Пеноэ» (Directeur du Bureau d'Etudes des Constructions Navales des Chantiers dc Penhoet).
Что до «Нормандии», с ее прекрасными двигателями, то она установила новый рекорд суточного перехода за 25 часов, завершившихся в воскресенье 2 июня: пройденное расстояние составило 748 миль на средней скорости в 29,92 уз. Между ней и «Голубой лентой» не оставалось ничего, кроме нескольких сотен миль открытого океана. Но вскоре пришлось столкнуться с действительной угрозой, которой опасался капитан любого судна, — плотный туман над Гранд-Бэнкс.
Пюнье смело отреагировал на это. Используя радио для определения расположения других судов относительно «Нормандии», он приказал дать судну полный ход. По его мнению, ни одно из судов не было достаточно близко, чтобы хоть как-то угрожать «Нормандии». Он также был уверен, что судну не грозила опасность айсбергов, потому что «Нормандия» держалась летнего (южного) курса, где в это время их не встречали. Поэтому громадный французский лайнер со свистом несся сквозь туман, не снижая скорости даже на долю узла. Он должен был прибыть в Нью-Йорк следующим утром, в понедельник, и Пюнье хотел добраться туда как можно раньше.
Перед рассветом следующего дня парижская контора КЖТ радировала Пюнье и просила пройти маяк Амброз до 11:30. Это была конечная точка, расположенная на Восточном побережье, после прохождения которой скорость «Нормандии» будет учтена и принято решение о том, поставлен рекорд или нет. КЖТ хотела, чтобы капитан подождал, так как новый нью-йоркский причал будет не готов к ее приему до 15:00. Снизить скорость «Нормандии», чтобы вписаться в график докования? В се первом рейсе? В погоне за «Голубой лентой»? Это было не в характере Пюнье. Так что «Нормандия» продолжала держать темп. Она неслась к Америке с наивысшей скоростью, которую только смогла развить за весь рейс: 31,69 уз. — 58,69 км/ч.
В 7:35 утра 3 июня над «Нормандией» пролетел крошечный самолетик. Его пилотировал Билл Кливленд, летчик, нанятый «Нью-Йорк джорнал», который позже напишет:
«Сегодня на восходе солнца я встретился с новой владычицей морей "Нормандией" на расстоянии 125 миль от берега, где были только я и она. Вокруг не было других самолетов, так что я предположил, что вы можете доверить мне стать первым, кто поприветствует огромное судно, а также первым, кто заснимет её прибытие.
Что это за судно и как оно шло по воде! Я пролетел прямо над курсом, который проложила для меня "Френч Лайн" — узкий след "Нормандии ". Затем я внезапно увидел то, чего не видел никогда, — подо мной океан выглядел серебряным зеркалом, и на этом зеркале кто-то прочертил паром полосу, длиною в 10 миль.
Этот плюмаж был следом судна, а затем показалось и оно само, похожее на иллюстрацию с футуристского плаката. Я ненадолго снизился, чтобы посмотреть на него с близкого расстояния. Осмотрел палубу за палубой; все они были пустынны в столь ранний час.
Но меня заметили некоторые моряки в ярко-синих, как в мюзик-холле, униформах, а офицеры с ходового мостика ответили мне резким свистком. Этот морской монстр внизу ревел так, что его было слышно даже сквозь гул моего собственного мотора.
Я развернулся и пролетел вдоль левого борта, готовый фотографировать. Затем я взмыл и пустил в ход свою камеру. Первый снимок запечатлел голые палубы. Но они не остались пустыми надолго. Свист и мой ревущий мотор заставил выбежать на палубу толпу стюардов в ярко-красных жакетах. А затем из своих кают начали выскакивать пассажиры, некоторые из них были полураздетыми. Они кричали и махали мне — шляпами, носовыми платками, шарфами, всем подряд.
Я сделал все снимки, которые можно было использовать в газете, развернулся и направился домой. Возвращаясь, я пролетел мимо пары других, только что вылетевших самолетов. Я махнул им хвостом и полетел дальше».
Первым человеком с Североамериканского континента, заметившим «Нормандию», стал Джерри Берк, член команды прибойной шлюпки Береговой охраны, который находился на дозорном посту острова Фэр. Когда судно достигло маяка Амброз, находящегося в двенадцати милях от берега Лонг-Айленда, он увидел его в бинокль еще до 11:00 и крикнул другого караульного. Эта небольшая группа вместе наблюдала, как «Нормандия» приближалась к победной финишной точке.
Через две минуты после 11:00 «Нормандия» прошла маяк Амброз. Она преодолела расстояние в 2907 миль от маяка Бишоп-Рок, последней точки британских берегов, за 4 суток 3 часа 2 минуты на средней скорости 29,98 уз. Да, свершилось! Громадный французский лайнер стал теперь обладателем «Голубой ленты» Атлантики, по крайней мере в западном направлении.
Элли Рогард, пассажирка этого достопамятного рейса, рассказала о своих впечатлениях:
«Когда "Нормандия " достигла маяка Амброз, я была на палубе и наблюдала за происходящим вместе с группой других пассажиров. В следующий миг "Нормандия " заревела своим горном так, будто она присоединялась к нам. Это был невероятный миг. Судно казалось почти живым».
Благодаря предусмотрительности и оптимизму некоторых неизвестных служащих парижской конторы КЖГ, экипаж «Нормандии» смог по этому случаю одарить пассажиров сувенирами. Почти сразу после того, как судно прошло маяк Амброз, стюарды раздали пассажирам небольшие значки с изображением «Нормандии». Каждый значок был украшен маленькой «Голубой лентой».