Солнце медленно вставало из-за горизонта, освещая просыпающийся посёлок. На белые железобетонные стены домов пролились первые лучи. Засверкали стёкла в окнах, разбрасывая затейливые блики на проезжую часть и оставленные, никому не нужные укрепления, которые так и не понадобились защитникам Солнечного.

На быстро светлеющем небе, перечёркнутом на востоке тонкой белой полоской инверсионного следа какого-то самолёта, плыли нежно-розовые облака. День обещал быть чудесным, вот только меня это ничуть не радовало. Обессиленный, словно выжатый лимон, я сидел в открытом заднем люке «Карателя» и тупо пялился в предрассветное небо.

Прошедшая суббота выдалась по-настоящему адской, хотя проблемы начались ещё позавчера, почти сразу же после стычки с уже экс-командующим, носившим фамилию Габриэлов. Закрутилось всё даже не из-за этой моей выходки, о драке мне и не напоминали, а из-за того, что я устроил ранее на полигоне.

Турки, как оказалось, выкатили комиссии наблюдателей какие-то откровенно идиотские претензии, обвинив меня в мошенничестве, манипуляциях с иллюзорной техникой и применении какой-то там усыпляющей наркоты. Танчики, оказавшиеся немецкими довоенными «Leopard-2», какой-то там турецкой «глубокой модификации», по мнению принимающей стороны, просто не могли быть так легко уничтожены, а потому они потребовали полной считки данных с моего чипа, подозревая в читерстве.

Я, честно говоря, не знал, что это, но судя по тому, какие контрпретензии наши имперские дипломаты выкатили османам, грудью встав на мою защиту, – ничего хорошего от добрых подданных султана мне не светило. Так что вполне логично было узнать, что это за «считка данных» и чем она мне грозит.

Грем охотно разъяснил своему любознательному ученику, а заодно и остальной нашей группе, за исключением так до конца и не очухавшейся Касимовой, а также отсутствовавшей Бельской, что «считывание чипа» крайняя мера, применявшаяся всего считаное число раз за всю историю игры. Структурная внутренняя матрица чипа, как оказалось, имела несколько разобщённых блоков, вязь которых работала по принципу «оперативной памяти» компьютера, а также резервного «временного» хранилища, где в течение некоторого периода времени скапливалось множество данных, собранных с носителя.

При процедуре «считывания» чип извлекался из тела, что уже само по себе выбивало человека на месяц-полтора из «Большой Игры», так как он просто не реимплантировался, и следовало подготовить новый. И с помощью определённых устройств комиссия получала всеобъемлющий доступ к совершенно разнообразной информации по носившему его ранее человеку: от реально совершаемых действий, параметров возможностей, воспоминаний, интимных моментах, потаённых мыслей и вплоть до отголосков его подсознания за последние семь дней.

Естественно, что представителей османов наши послали далеко и надолго. Тем более что после короткой и ожесточённой дискуссии их аргументация свелась к тому, что: «Этого не может быть, потому что быть не может никогда». Уполномоченный с русской стороны вообще заявил, что таким образом турки стараются отвлечь внимание от двух куда как более важных инцидентов, а в частности – попытки изнасилования подданной Его Величества и нападения на полигон неизвестных гомункулоидного происхождения, ответственность за которое целиком и полностью несёт принимающая сторона.

Американцы, которые в этой игре были кураторами, конечно, хотели бы тоже наложить лапу на данные о новом «русском Иване» с такими незаурядными возможностями, но были вынуждены выказывать незаинтересованность и подтвердили необоснованность претензий осман. Что, впрочем, не помещало представителю янки намекнуть, дескать: «Если вдруг молодой человек действительно захочет снять с себя все подозрения разом, то в порядке личной инициативы…»

Молодой человек в моём лице, уже осведомлённый о том, что именно предлагают сердобольные господа – не хотел, а потому вопрос в кратковременной перспективе был исчерпан. Собрав возможный максимум информации, группа дознавателей, занимавшаяся нападением и предшествующим ему действиям в «Большой Игре», с полигона благополучно свалила. Взаимные упрёки и прочие тёрки, вкупе с разбирательством инцидента и сопутствующими выводами были перенесены на более высокий уровень, в Консорциум Наций, где почти всю ночь с пятницы на субботу, а также следующие сутки происходил второй акт Марлезонского балета.

Что, впрочем, не означало, что меня оставили в покое и дали как следует отдохнуть. Ночью я плохо спал, меня мучили кошмары, в которых Наставник, стеная и обращаясь ко мне по имени, тянул в мою сторону руки, то сгорая в море испепеляющего его огня, то разлагаясь в кислоте, то просто поднимаясь из могилы, в то время как плоть его осыпалась прахом. Он что-то хотел от меня, но я не понимал и никак не мог помочь ему. Так что я практически не выспался, а утром прибыли новые люди, в задачи которых входили вопросы уже иного характера.

В частности, нерешённым оставался вопрос статуса раненого огненного мага, поднимавшийся на срочном ночном заседании Консорциума. И вот здесь тоже всё оказалось совсем не «слава богу».

Йишик, как звали подстреленную девицу, была рабыней некого Сулеймана Язеджи, по прозвищу «Ифрит», и статус её в «Большой Игре» для нас и для османов был разным. Так, по нашим правилам, данная девушка была кем-то вроде «наёмника», а потому находилась у нас в качестве военнопленной, и отдавать её туркам никто не собирался. По понятиям же противоположной стороны, она была вещью, которую мы «украли» у её хозяина на поле боя. Представители Блистательной Порты требовали незамедлительно вернуть её хозяину и, в случае отказа – грозились новыми судебными тяжбами.

Правда, обо всём этом я узнал позже всех. Вытерпев с самого утра несколько очередных допросов уже новой комиссии, облечённых на этот раз в форму «разговора по душам», я снова с головой погрузился в ад «бумажной» работы. Рапорты, рапорты, уточнения и ещё раз рапорты – вот что в первую очередь потребовали от меня наши доблестные власти, стоило мне появиться в Солнечном. Что видел, что слышал, что делал, почему так делал, как так у меня получилось и что именно, как кто на это прореагировал. Пришлось досконально, пошагово вспоминать всё, что происходило, а так как сознание моё было подёрнуто дымкой энергетического опьянения, я вынужден был постоянно погружаться в глубокую медитацию и по секундам восстанавливать всё, что ускользало от моего плавающего сознания.

Потом то же самое потребовали представители первой комиссии. И вот теперь история повторялась, но уже по каждому случаю отдельно. К вечеру, когда работа была закончена, а от одного только взгляда на ученический планшет меня начинало откровенно подташнивать, появились новые данные, и меня опять вызвали к следователям. В этот раз дело касалось найденной нами малышки, о которой турецкая сторона была сразу же проинформирована и изначально была проигнорирована.

Наши медики, из Русской Миссии, осматривавшие девочку, внезапно заявили, что она – не совсем человек. Белобрысое чудо, найденное Касимовой в нашем блиндаже, по их предварительному заключению, было – проявленной «Ипостасью». С силами, подходящими по классификации под магическое существо названием: Nix Virgo, то бишь «Ледяная дева». И вот только после этого вопрос её принадлежности внезапно сильно заинтересовал и даже взволновал османских представителей.

«Ипостасью» называли тех крайне редких людей-магов, внутри которых воплотилась некая сущность, с которой они сосуществовали во взаимно выгодном симбиозе. Чаще всего она выступала этаким «фильтром» между чакрами и самим человеком, пропуская сквозь себя потоки моря Сансары и деформируя их на своё усмотрение, но в отличие от «Одержимых», не паразитируя на носителе. Человек оставался самим собой, со своими мыслями, страстями и желаниями, приобретая только некоторые черты своего симбионта.

Турки тут же заявили: «Это наш ребёнок! Это мы потеряли! Немедленно передайте его нам!» На что наши вежливо послали их на три буквы, вплоть до окончания следственных действий. Представители султана, которых до этого момента совершенно не интересовала судьба девочки, попытались было возмутиться, заявили о похищении несовершеннолетнего, но сели в лужу, когда их попросили предоставить хотя бы её внешнее описание.

Дело в том, что за прошедшие сутки из шести– семилетней малышка превратилась в восьми-девяти, после чего процесс взрывного роста резко замедлился. Османы же об этом не знали, и вполне естественно их требования посчитали попыткой присвоить себе потенциальную «Ипостась», отдавать которую без каких бы то ни было доказательств имперские власти не собирались. Тем более что девочка совершенно не понимала ни русский, ни турецкий язык, как, впрочем, и английский, немецкий или греческий, на тестировании которых настояли американские наблюдатели.

В общем, насколько я понял, это дело так же было направлено в Консорциум Наций, где у османов потребовали предоставить неопровержимые доказательства османо-турецкого подданства ребёнка. Регистрационные документы, а также родителей или любых других лиц, которых наш найдёныш опознает как знакомых. Потому как в данный момент единственными, кого она воспринимала, были Лена и я, и пока я был занят писаниной, только в присутствии более-менее оклемавшейся Касимовой девочка позволила врачам осмотреть себя.

Тяжело вздохнув, я глотнул слегка остывший кофе из одноразового стаканчика и поставил его под кресло рядом с собой. Сегодня ночью мне опять снились кошмары про Наставника. Чувствовать себя «человеком» мне помогала только открытая шестая чакра, которую я уже даже не закрывал, благо по какой-то причине более не пьянел, в то время как на более низком уровне чувствовал себя так хреново, что жить не хотелось. Более того, вчера, перед сном, во время очередных экспериментов со своим новым состоянием я упал в обморок при открытой третьей, и больше пробовать нечто подобное мне не хотелось.

Впрочем, удалось кое-что выяснить. Если мой общий уровень силы при открытой Аджне был неотличим от того, что я чувствовал с ней месяц назад, то неведомым мне образом более низкие чакры резко просели. Некая сосущая боль, появляющаяся прямо за сердцем, как будто полностью поглощала потоки других чакр. Даже шестнадцать потоков гортанной Вишуддхи, пятой чакры человеческого организма, исчезали без следа… в то время как девяносто шесть лепестков следующей я чувствовал целиком и полностью.

Была у меня крамольная мысль, пойти подальше на полигон и врубить Сахасрару – седьмую, теменную чакру… проверить, как идёт ток её девятисот семьдесяти двух потоков. Но как-то решил не рисковать, а лучше по возвращению в колледж обратиться за помощью к врачам. Или сразу к самому герцогу Сафронову…

– Сяду? – спросил Пётр, приближение которого я почувствовал заранее.

– Валяй, – ответил я.

Парень устроился рядом, поставив перед собой на землю мятую пластиковую бутылку, заполненную мутной коричневатой жидкостью. Какое-то время мы сидели молча, а затем чукча сказал:

– Нам присудили техническую победу. По радио объявили.

– Правда? – спросил я чисто для того, чтобы поддержать разговор. – Что ещё сказали?

– Да больше ничего, к новостям из Либерократии перешли, – ответил он. – Здесь единственная трансляция, которая нормально ловится, кроме турецких, идёт с какого-то американского корабля.

– А наши? – я удивлённо посмотрел на него.

– Вчера работали. А сегодня с утра скрипят и хрипят, – вздохнул он. – Сеть, кстати, тоже отсутствует.

– Ты английский знаешь?

– Угу…

– А я нет… – я опять уставился на горизонт. – Читать могу вроде, а на слух не воспринимаю.

– Это… – Пётр замолчал и продолжил только спустя минуту: – Спасибо.

– М-м-м? – я даже не посмотрел на него, думая, что он говорил про бой с огненным магом.

– За то, что… тогда. В первый раз. Не уничтожил меня. Ты же мог?

– Мог, – ответил я, вздохнув. – Но обещал не делать.

– Вот…

– Ты мне тогда сказал, – напомнил я, – что проиграл только потому, что я не сражался в полную силу.

– Я… – парень опять замолчал. – Должен же я был что-нибудь сказать.

– Лишь бы ляпнуть?

– Можешь считать так, – он поморщился. – Даже зайцу хочется оправдаться за то, что он попался волку. Или… как там у вас, русских, говорится: «Плохому танцору пол мешает?»

– Не прибедняйся, – я легонько ткнул его локтем. – Боец ты неплохой. Очень неплохой. Просто на силу свою слишком полагаешься.

– Я так привык… – ответил он.

– Ну так отвыкай. Всегда найдётся кто-нибудь сильнее. По себе знаю. – Я повернулся к нему. – Как там твоя Гюльчатай? Ты же навещал вчера девчонку в госпитале?

– Угу. Дырку зарастили, но она ещё очень слаба.

– Понравилась? – я хитро посмотрел на парня.

Он какое-то время помолчал, а затем вздохнул и отвернулся, всем своим видом показывая, что не намерен развивать эту тему. Пётр, хоть я его и знал очень недолго, не производил впечатление влюбчивого человека, и вот надо же… запал на довольно невзрачную, на мой взгляд, девчонку, да к тому же турецкую рабыню. Парень, которого, в отличие от меня, не стали обременять повторной бумажной работой, по рассказам Касимовой, провёл вчера весь день у её постели, да и сейчас, похоже, только-только вышел из госпиталя.

Причём, как мне показалось, подобные чувства у нашего «шамана» возникли в первый раз в жизни и были для него самого большой неожиданностью. Уж больно смущённым и растерянным выглядел наш чукотский «Ромео» и мило краснел, глядя на свою турецкую «Джульетту». Вот только было похоже, что девушка вовсе не разделяла внезапно вспыхнувшей в иностранце страсти. Она просто лежала в своей постели, словно кукла, глядя по большей части в потолок, и почти никак не реагировала на окружающих.

Когда Йишик очнулась и, по мнению врачей, была в состоянии дать показания, меня тоже пригласили в палату, вроде как на очную ставку, так что я имел возможность наблюдать за бесплодными попытками следователей получить от рабыни внятный ответ хотя бы на один из имеющихся у них вопросов.

Складывалось впечатление, что эта огненная магичка просто-напросто не умела нормально говорить. Девушка, внимание которой удалось привлечь только после упоминания имени Аллаха и её хозяина Сулеймана Язеджи, вроде как понимала, что ей говорят, и даже как-то оживилась, однако на всё упорно повторяла только своё имя, а затем выдавала какую-нибудь произвольно взятую строчку из Корана, так, словно бы это могло удовлетворить интерес дознавателей.

На Петра, тоже присутствующего при этом, она даже не смотрела, хотя парень даже периодически порывался взять её за руку, впрочем, один из турецких представителей тут же посоветовал ему этого больше не делать. Так что, по словам Леночки, отлёживавшейся вчера большую часть дня в соседнем временном боксе и, собственно, раскрывшей мне глаза на странное поведение парня: «Этот эскимос просто сидел рядом с её кроватью и тихо что-то подвывал! Я не уверена, но, походу, он пел! Только я такого странного языка никогда не слышала!»

Сама она, кстати, тоже чувствовала себя не очень хорошо. Как я понял из объяснений одного из следователей, во время нападения на полигон, чёрно-белые распыляли некое неизвестное вещество, имеющее свойства «негатора». Оно воздействовало на чакры, на некоторое время полностью блокируя возможности магического «вздоха», вызывая нечто похожее на «арканную астму», из-за которой заклинатели не могли получить доступ к морю Сансары и соответственно управлять потоками.

В общем-то, именно по этой причине я тогда и не мог задействовать магему «Волшебной пули», в то время как воинские способности продолжали работать безотказно. С Ленкой же, хоть она и была самым настоящим воином, произошло следующее. Когда нападающие ворвались в лагерь, она находилась в блиндаже вместе с белобрысой малявкой, и появление незнакомых мужчин на пороге землянки застало её врасплох. Поэтому она не успела среагировать, когда чёрно-белый засадил снаряд с негатором прямо ей в грудь. Броня выдержала попадание, однако лёгкую в общем-то девчонку отшвырнуло к дальней стене, заодно угостив ударной дозой мерзко пахнущего газа, от которого у неё случился аллергический шок, и она потеряла сознание.

Правда, непонятно было, как находившаяся в том же помещении малышка не попала под влияние отравляющих паров и смогла не только заморозить вход с двумя чёрно-белыми, но ещё и осталась в сознании, также надышавшись этой гадости. Впрочем, врачи, осматривавшие девочку, только разводили руками. Было, конечно, предположение, что её защитила сосуществующая с ней Ипостась морозного существа, а в дальнейшем негатор просто потерял свои свойства, под воздействием низких температур. Впрочем, всё это были только теории, подтвердить которые или опровергнуть было возможно только после того, как специалисты тщательно изучат захваченные нами трофеи.

А вообще Касимовой, можно сказать, повезло. Клин, как говорится, клином вышибают. Лёжа в бессознательном состоянии в промороженном помещении, она надышалась ледяного воздуха и сильно простыла, что, видимо, и нейтрализовало аллергическое воздействие газа. Казалось бы – банальное совпадение, которое между тем, похоже, спасло Ленке если не жизнь, то как минимум возможность оставаться «воином».

Естественно, что девушка сильно простудилась. Уже в Солнечном у неё поднялась температура и начался сильный жар. Врачи опасались, что она заработала воспаление лёгких, однако вроде бы всё обошлось, а с остальными неприятностями, как и с сохранившимися последствиями аллергической реакции современная маджи-медицина, вкупе с мастерством целителей, справилась за полдня. Впрочем, выпускать Ленку из госпиталя никто не спешил, опасаясь возможных осложнений, а потому, к её неудовольствию, проваляться в койке ей предстояло ещё как минимум два-три дня.

– Слушай, а кто такие «лица го-мун-ко-ло-ид-но-го происхождения»? – после нескольких минут молчания, по слогам выговорив незнакомое слово, спросил меня Пётр.

– Гомункулы, – ответил я ему и, поймав непонимающий взгляд, пояснил: – Биороботы. Искусственно созданные или выращенные существа с человеческой внешностью, чаще всего запрограммированные на выполнение какой-то конкретной задачи. Никогда не слышал об «Аргентинском деле»? В школе не рассказывали?

– Нет, – он отрицательно покачал головой.

– А нам говорили, правда, давно. Так что пришлось немного «позептить» с планшета, освежить память Интернетом. Короче. Жил в этой южноамериканской стране такой профессор по фамилии Крауфорд, сделавший в тогда ещё США нехилый капитал во время Первой Магической войны, на продуктовых спекуляциях. Поле того как всё устаканилось, на его делишки обратили внимание компетентные органы, однако сидеть и дожидаться, когда за ним придут, мужик не стал и бежал из страны. Власти Либерократии думали, что он обосновался где-то в Африке, и искали его там, а он тем временем, прикупив расположение аргентинских чиновников, с комфортом обосновался в глухих, трудно проходимых джунглях, отгрохав за несколько лет для себя натуральную ультрасовременную крепость. Фактически же оседлал точку силы, на руинах каких-то древних развалин, а затем ударился в «науку».

– Он был одарённым?

– Нет, обычным человеком, – я потёр переносицу, – наверное, поэтому власти Либерократии и не особо усердствовали в его поисках.

– Но всё же нашли?

– Нашли – через десять лет. И притом по чистой случайности. Профессора ненамеренно сдал один из индейцев, племя которых поклонялось ему как богу. Он нарушил какое-то из многочисленных табу и сбежал в ближайший большой город. Там увидел американца-журналиста и, приняв его за Крауфорда, бросился ниц, повторяя его имя. Мужик посчитал это за забавное проявление Карго-культа и указал в очерке о своём путешествии, а уже на следующий день давал показания агентам ЦРУ.

– Так этот профессор делал у себя в крепости гомункулов?

– Нет. Гомункулы как таковые появились позже. Профессор же в своих лабораториях в компании таких же ренегатов, как он, занимался выведением идеального мага, используя как генный материал жителей аборигенных племён и похищенных подданных аргентинской короны. Дело было поставлено на широкую ногу, у учёного оказались тесные связи с криминалом, вот кое-какие наработки и утекли в «мир», ну а американцы все захваченные технологии спешно засекретили и объявили сезон охоты на всех, кто был связан с деятельностью Крауфорда и не оказался у них в руках. Поняв, что запахло жареным, вся эта братия рванула искать убежища, слив попутно информацию, что собственно и вызвало в итоге грандиозный международный скандал. Американцам тогда чуть было вендетту всем миром не объявили, вот они и были вынуждены поделиться.

– Ну а эти… гомункулы?

– Одна из неудачных разработок профессора, – ответил я. – Которая попала в руки вначале аргентинским криминальным боссам, а затем растеклась по всему миру. Официально создание искусственных людей запрещено решением Конклава Наций и строго карается во всех цивилизованных странах, однако мафиозных воротил это не останавливает. Хотя… лично я думаю, что сами бы они развитие идей профессора не потянули, так что что кое-где подобные болванчики разрабатываются на вполне государственном уровне.

– А где, например?

– Возможно, в Китае, – я посмотрел на Петра. – Мне тут наш ректор рассказал кое-что о наших косогла… м-м… извини, азиатских соседях, что они творят с людьми на фактически легальном уровне. У меня волосы дыбом встали. После такого эти товарищи вполне могли поставить производство «биороботов» на поток, всего лишь прикрываясь пугалом в виде триад.

– М-дам… – парень на какое-то время задумался, и ещё минут пять мы просидели молча. – Слушай… Ефимов.

– Да?

– Я вот что тебя хотел попросить…

– Валяй.

– Поучаствуй со мной в камлании, – он пристально посмотрел на меня и, прежде чем я дал ответ, быстренько пояснил: – Хочу вызвать одного очень вредного духа и испросить у него за Йишик!

– Хм… я смотрю, ты серьёзно на неё запал… – я нахмурился и покачал головой: – Пётр, её ведь всё равно придётся вернуть. Не нравится это тебе, мне или кому-то ещё, но она по местным меркам – чужая собственность. Даже если её сделают на время нашей военнопленной, то после войны её всё равно заберут…

– Знаю, – резко ответил мне чукча. – Не дурак. Поэтому я убью её хозяина, и она станет свободной!

– Опа! – тут я даже удивился. – Пётр, а не круто ли ты взял? Уж не хочешь ли ты уговорить духа, чтобы он прихлопнул этого Сулеймана?

Парень промолчал, и я понял, что попал в точку.

– Так ты поможешь мне или нет? – насупился Пётр.

– А как? Я же камлать не умею, – усмехнулся я. – И бубен ни разу в руках не держал. Максимум, на что способен – кувалдой в рельсу постучать. Только, боюсь, на это скорее не духи слетятся, а злые соседи.

– Не мели чушь! – огрызнулся шаман. – Этот дух уважает и боится сильных охотников. Ты русский – сильный. Куда сильнее меня. Келе увидит тебя и не станет вредить мне, а будет слушать мои слова и…

– Погоди-ка… – прервал я его, увидев, как встрепенулись вдруг мерно прохаживающиеся неподалёку осназовцы, установленная над зданием штаба сирена пару раз немелодично, но громко рявкнула. – Что за дела?

– А ХЗ… – сказал Петр, глядя, как мимо нас пронеслась группа из десяти курсантов, а затем посёлок ожил, словно разворошённый муравейник.

Поднявшись, мы с Петром переглянулись. Побудка сегодня не планировалась, играли мы в «армию» или нет, но мы оставались простыми учащимися, пусть и военной кафедры, а потому после всего случившегося взявший на время в свои руки бразды правления преподавательский состав объявил выходные на период работы следственных групп для личного состава, не задействованного в обязательном дежурстве. Так что это я, мучимый кошмарами, встречал раннюю зорьку на свежем воздухе, да Пётр, томимый проснувшимися чувствами, вынашивал планы по ликвидации конкурента, а большинство всё ещё мирно дрыхло, досматривая самые сладкие сны.

Разбуженные звуковым оповещением курсанты, кто уже одетый по форме, а кто и нет, выходили на улицы Солнечного, потягиваясь и зевая. Никто особо не торопился, потому как на боевую или какую бы то там ни было тревогу всё это не тянуло, а скорее напоминало случайное включение баззера, разворошившее дремотное царство.

И всё-таки что-то происходило. У дальнего выезда из посёлка на полигоне суетились осназовцы, раздавая какие-то приказания дежурным курсантам, после чего те быстро принялись разгонять начавшую было собираться толпу. Другие сотрудники одиннадцатого отдела быстро рассредоточивались по периметру города. Кто-то куда-то бежал, а через несколько секунд из дежурной части стали выбегать второкурсники в полной броне и при оружии.

– Вот что, Петя. Иди-ка ты в казарму и приоденься, – ткнул я парня локтем. – Что-то мне вся эта суета как-то не нравится…

– У меня другой одежды с собой нет, – хмуро произнёс парень, оглядывая свой комбинезон, заменивший ему истрёпанную в бою с огненной магичкой форму.

– Тебе что, – я нахмурился, – броню не выдали?

– М-м… нет, – ответил он и отрицательно качнул головой. – Я попросил ректора перевести меня на военную кафедру, он согласился, и меня сразу же перебросили сюда.

– Но ты же одет был в… – я вдруг вспомнил, как сам бегал какое-то время на занятия в обычной форме колледжа. – Ну да, её ж на заказ долго делают.

– Да, мне сказали… – шаман кивнул. – А ту, что порвалась, мне со склада выдали. Пойду, схожу за оружием.

– Иди, – я залез в кузов и принялся быстро навешивать на себя то, что осталось от комплекта бронепластин после всех случившихся за последнее время перипетий.

Вновь оказавшись на улице, я закрыл двери броневика и хотел было пойти, посмотреть, что там случилось, когда на глаза мне попался Грем, быстрым шагом вышедший из здания штаба. Подбежав к нему, я зашагал рядом, параллельно поинтересовавшись, что собственно случилось.

– У нас незваные гости, – коротко ответил мне он, а затем резко остановился, осмотрел меня с ног до головы и, хмыкнув, покачал головой.

В этот момент нас нагнала Инга Ивановна и остальные преподы с первого и второго курсов, от групп, участвующих в первой игре с Сабанджи. Честно говоря, я в первый раз видел их всех вместе. Привык к тому, что перед глазами постоянно мелькает парочка-другая знакомых лиц, и даже как-то немного удивился огромной толпе человек в семьдесят, которая сейчас направлялась к въезду в город.

Почему-то именно сейчас, глядя в спины этих взрослых мужчин и женщин, я как-то в первый раз за всё это время задумался о масштабах «Большой Игры», а заодно провёл в уме нехитрые вычисления и тихонько присвистнул. Да, я знал, что курсантов в Турцию перекинули порядочное количество. Из пятидесяти групп только нашего года полных здесь было тридцать пять, а если так задуматься, то если в среднем в каждой человек по тридцать, то получается, что всего на первом курсе военной кафедры учится тысяча четыреста семьдесят человек, плюс наша группа из пятнадцати особо одарённых. Вот я вдруг и задался вопросом: «А сколько же всего народу обучается в Пятом Магическом?»

– Чего застыл? – вернул меня в реальность голос Грема. – Ты идёшь?

– А… мне можно? – задал я, по-моему, самый дурацкий вопрос, на который только был способен, и немедленно получил ответку.

– Ты бы в другие моменты почаще это у себя спрашивал, не влипал бы постоянно во всякие неприятности, – хохотнул Фишшин и резко посерьёзнел. – Пойдём, герой, посмотрим, кого там нелёгкая принесла.

К Солнечному медленно приближалась цепочка из пятнадцати блестящих под лучами солнца легковушек. Приказ рассыпавшихся и занявших позиции для стрельбы осназовцев остановиться, сделанный на турецком и английском языках через громкоговоритель, машины проигнорировали, но после предупредительной очереди в воздух головной автомобиль колонны затормозил, и остальные тут же прекратили движение.

Двери отворились, и из них стали вылезать хмурые мужчины в чёрных брюках и такого же цвета бронежилетах поверх белых рубашек, сжимающие в руках автоматические винтовки. Я тут же заметил, как напряглись окружающие меня преподы, обменивавшиеся короткими фразами. Но бойцам одиннадцатого отдела КГБ было не до игр в дипломатию, а потому пущенные вдоль хода колонны пулемётные очереди по обеим сторонам дороги и приказ не покидать автомобили, переданный через матюгальник, загнали гостей обратно в салоны.

– Сплошь «двоечки» и «троечки»… – услышал я голос, принадлежавший высокому седому мужчине с бородкой-эспаньолкой.

Впрочем, я и сам это видел.

– Ну и что это всё значит? Не нравится мне всё это, – хмуро глядя на застывшую цепочку машин, пробубнил себе под нос Грем. – Вот что, Ефимов. Если что-то закрутится, в бой не вступать. Это приказ. Как понял?

– Так точно, – ответил я, глядя, как открылись задние двери головного автомобиля и из него вышли двое мужчин.

Один из них, молодой, чуть старше меня, с холёным лицом и маленькими чёрными усиками, был одет в явно дорогой двубортный пиджачный костюм и носил на шее «железный» галстук третьекурсника. Он брезгливо поморщился, посмотрев на пыль, немедленно осевшую на его остроносых, начищенных до зеркального блеска ботинках, и тихо сказал что-то своему сопровождающему.

Тот выглядел победнее, хотя тоже явно был не из простых. Высокий, статный, с хорошо развитой грудной мускулатурой, мужчина лет сорока с ятаганом у пояса почтительно склонился, выслушав слова юнца, после чего они вместе медленно и не торопясь направились в нашу сторону. Метров за двадцать они остановились, и парень что-то сказал.

– Склонитесь перед светлым ликом паши Сулеймана Язеджи, чужеземцы, ибо он почтил вас своим присутствием!

Естественно, что никто и не подумал выполнять подобное требование. Хотя и смешков, которые можно было бы ожидать в такой ситуации, не последовало. Все педагоги были предельно серьёзны, собранны и явно не расположены к шуткам над зарвавшимся юнцом.

«Помяни чёрта, и он появится!» – подумал я, рассматривая парня, которому так и хотелось насадить на голову шапочку «феску», уж больно стереотипно выглядел этот осман.

Последнему явно не понравилось то, что комитет по встрече не проявил к его персоне должного почтения. Искривив тонкую, явно подведённую бровь и поджав уголок рта, парень презрительным взглядом окинул собравшихся и выдал почти шёпотом длинную речь, которую высокий, судя по его лицу, воспринял чуть ли не как божественное откровение. После чего, тщательно подбирая слова, перевёл её на русский.

Если сократить этот по восточному витиеватый, насыщенный эпитетами и восхвалениями своего хозяина и угрозами в адрес его врагов спич, то сводилось всё к следующему тезису: «Я пришёл забрать свою собственность!» Всё остальное была пустая и никому не интересная болтовня. Про меч, украденный, а не выбитый из рук, обещание многочисленных кар и в том числе прославления самого Сулеймана, которые, похоже, вставил его спутник по собственной инициативе, так как говорил он ещё дольше своего хозяина.

Вперёд вышел Василий Петрович, учитель первой группы второго курса, который на время этого этапа игры выполнял функции руководителя педагогического состава. Крепкий ещё старик, отставной гвардии генерал, с очень суровым, по словам его курсантов, характером, хмуро осмотрел гостей с ног до головы, после чего, не вдаваясь в дискуссию, потребовал немедленно покинуть территорию полигона.

Юнец взорвался возмущённой тирадой, и переводчик в этот раз заговорил, не дожидаясь её окончания.

– Паша Сулеман оскорблён вашим недостойным поведением! – завил высокий, после чего что-то сказал парню, и тот сплюнул себе под ноги. – Вы не проявляете достойного его статусу уважения! Он называет вас собаками и будет жаловаться его светлости султану Исик Хану, властителю Дома Османа, Султану султанов, хану ханов, предводителю…

– Заткнись, пока я тебя не пристрелил, – спокойным голосом оборвал его тираду Василий Петрович, от чего переводчик побелел, покраснел и чуть было не схватился за ятаган. – Ты сейчас назвал «собакой» графа Российской Империи, подданного Его Величества, кавалера ордена Святого Георгия первой степени. Уже этого достаточно для того, чтобы уничтожить и тебя и зарвавшегося засранца.

– Награды и титулы гяуров – ничего не значат для подданного Султана султанов! – гордо заявил через переводчика парень. – Я требую, чтобы мне вернули мою собственность!

– Ты, – генерал особо подчеркнул это обращение, – можешь требовать всё что угодно. Девушка, решением Консорциума Наций, считается нашей военнопленной. На этом разговор закончен.

– Но… – возмутился было высокий, но поймав взгляд Василия Петровича, осёкся.

– Если у вас всё ещё есть желание с кем-то пообщаться, то вы можете сделать это в рамках «Большой Игры», с человеком «своего уровня», – добавил вдруг старик и усмехнулся, а затем повернулся к нам. – Грем, давай-ка сюда своего парнишку. Это же он там дел наворотил?

«А вот это уже было обидно… – подумал я, даже не собираясь двигаться с места. – Мало того что меня сравнили с этим уродцем второго уровня, так ещё и…»

– Василий Петрович, – Грем отрицательно покачал головой. – Давайте вот без этих ваших фокусов! Игра приостановлена, так что, при всём уважении, разбирайтесь с нарушением сами. Либо посылайте своих «парнишек», а моего ученика – извольте не приплетать.

– Короче, – генерал словно бы проигнорировал реплику Грема. – О нарушении регламента будет поставлено…

– Иа все равно забрать свой вещь! После чего наказать вас, – произнёс вдруг юнец на русском, а затем внезапно хлопнул в ладоши и прокричал что-то на своём.

Его голос, многократно усиленный магией, пронёсся над Солнечным. В центре посёлка что-то громко ухнуло, и через пару секунд между нами и Сулейманом приземлилась Йишик, одетая в одну только больничную пижамку, мазнув по земле вырывающимися из раскинутых в стороны рук струями голубоватого пламени.

С боков к замершей девушке тут же рванула пара осназовцев, то ли для того, чтобы прикрыть её, то ли наоборот – всех остальных уже от самой турчанки. Сулейман криво усмехнулся, словно победитель над только что проигравшим противником, который до этого бахвалился, что уделает его всухую. Как-то в одно движение оказавшись возле Йишик, он рывком содрал с шеи девушки ошейник «заменитель чипа».

– Рузске сабаки. Вы познаете силу Аллаха! – схватив девушку за плечо, он развернул её лицом к нам и что-то добавил на своём языке.

Йишик вскинула голову и попыталась что-то сказать, но получила пощёчину. Сулейман тряхнул её, словно собака тряпку, и снова проорал что-то непонятное, но явно гневное. Девушка всхлипнула, и прежде чем кто-либо что-либо успел сделать, вокруг них взвилось пламя. Секунду они простояли объятые пылающим ореолом, а затем презрительная улыбка наглого юнца сменилась гримасой чудовищной боли, и воздух разорвал дикий крик.

Казалось, сейчас огонь должен был погаснуть, но нет, его цвет сменился сначала с красного на оранжевый, потом пожелтел, затем посинел. Всё это заняло не более трёх секунд, но за это время парень превратился в подхваченную ветром горстку пепла. Между нами и ошарашенным переводчиком осталась стоять лишь Йишик. Глаза девушки, казалось, остекленели, по лицу текли слёзы, она слегка покачнулась, а затем и вовсе упала в обморок.