Виктор ШИРОКОВ

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

1974 - 2001

1974 год

Никогда не писал дневников: откровенности, что ли страшился или мнимости тех двойников, в чьем обличии вдруг бы явился.

Понимаю сейчас - избегал полуправды, неверного слова; тех зеркал, что округлей лекал корректируют облик былого.

И не раз в скоротечном письме признавался жене или другу в том, что всплыло мгновенно в уме, не накинув раздумья кольчугу.

А сейчас сожалею о том, что не вел заповедной тетради; может, прозы подвинулся б том...

Смысл - он есть иногда в маскараде.

И пройдясь повзрослевшей рукой по наивным смешным откровеньям, вдруг поймешь, что обязан строкой груде старого стихотворенья.

3.01.74

ИСТИННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ С ПОЭТОМ

Проснуться в 4 утра, засесть в промерзшей кухне строчить канцоны; созвать метафор Учредительный съезд, до дыр заносив армейские кальсоны.

Занозы рифм подарить бумаге, пускай потомок хирургится, не ведая, что от хохотовой тяги с тех же кальсон отлетели пуговицы.

А все потому, что засел писать о метафоре Маяковского и вдруг представил читающего пса - склеротичного профессора московского.

Выкатив глаза, заострив кадык, он вылизывает строчек паутину, вываливая утробный рык: дык... Далее продолжать противно.

Догадается ль проф, какие ассоциации роились по-весеннему в моей башке, пока я как какая-нибудь цаца устраивался покудахтать на стерильном горшке?!

Вернусь за любимый, локтями вмятины оставлю на крышке письменно-кухонного.

Застегнутый, бывало, строчил мятные стишки - сейчас выдаю ухарные.

Сижу, прикрыв животом стыд, голубеют дырявые флаги.

Три пуговицы - три сестры - треугольником подле написанной бумаги.

15.01.74

М.С.

Снежный саван к лицу непоседам.

Говорлив крематориев дым.

Я твоим оказался соседом, синим пламенем оба горим.

По пустынной и гулкой столице биллиардные катим шары, многоруки, умны и столицы, не пугаясь бессмертной игры.

А поскольку в заветной светелке карнавальные свечи горят, я останусь колючею елкой, ты примеришь рябины наряд.

9.02.74

НА ВЫСЫЛКУ А.И.СОЛЖЕНИЦЫНА

Печально над Пушкиным небо.

Опять фонари не горят.

И словно в бездонные недра ушел металлический взгляд.

Но скажешь ли, что безучастен сейчас он к стихии людской; вне споров, удач и несчастий навек вознесен над толпой?!

Затем ли все шире дорога к нему, и по ней мы идем, что скрыта живая тревога за этим обветренным лбом?!

В любую эпоху и эру поэт не страшится свинца.

К барьеру, к барьеру, к барьеру - доносчика и подлеца...

Пока не окончена дума, пока ещё тесно в груди...

И вечности черное дуло, как слава, ещё впереди!

17.02.74

Вот и приехал. И пришел к своим мечтам, к своим святыням. и нас не разлучить отныне...

А все же счастья не нашел.

Слиняли краски. Обветшал державный град, мой дом огромный.

И я бреду, опять бездомный.

Себя, как мальчика, мне жаль.

Ему хотелось так найти свое особенное слово.

Измучен немотою снова, назад не нахожу пути.

24.03.74

ЛИХОБОРСКОЕ ПОСЛАНИЕ Л.Ю. И Ко

Обиженно завидуя природе, рискнувшей выбрать лучшее из двух, ты мне не пишешь... В некотором роде ты прав, но в то же время сердцем глух.

Когда трава ночная величаво вдруг раскрывает легкие свои, едва ли это значит то, что мало пространства - мху, вниманья и любви четвероногих, спящих сном глубоким, размеренно цедящих СО/2...

Размолвки происходят ненароком, но так легко рассориться, едва задето мнимое достоинство натуры...

Я не впаду в деепричастный плен, но тотчас сообщу, что бабы - дуры, будь то Эвтерпа, Клио...Список лень продолжить. Отвечай, прислать ли книжку с автографом, мой пермский армянин, иль ты решил, что это будет слишком,

Синайская гора среди равнин?

Как там друзья? Кому гремят литавры?

Кого окутал скопческий туман?

Небось забыли? Думали, на лаврах почил... А то принял духовный сан

Загорской лавры?...Дорогие, дудки!

На Первомай примчаться к вам хочу.

Испить винца. Отведать жирной утки.

Затеплить несгоревшую свечу мечтаний наших... Отвечай скорее.

Боюсь молчанья с некоторых пор.

Все тянет в рифму подписать: кореец. ан как на грех коверкаю: Виктор.

13.04.74

Осталась на губах пыльца волшебного цветка Надежды...

Как странно! - я не ведал прежде подобной чуткости лица.

То явь была иль сон случайный?

Прикосновеньем потрясен, я убеждал себя вначале, что это был, конечно, сон.

Но тотчас вспомнил предсказанье, ту карточную ворожбу, атеистическим сознаньем испытывая к ней вражду.

Сбылось! - зачем я заставлял раскидывать по кругу карты?

Передо мной разверзся кратер, и я на облаке стоял.

И птицы свили хоровод, и миг столетьем обернулся, и съежился в минуту год, и невредимым я проснулся.

Сбежал с воздушного крыльца, на службу зашагал прилежно...

Печального цветка Надежды легко стирается пыльца.

21.04.74

Ты в городе, сосцами башен вскормившем каменных волчат.

Его звериный облик страшен: здесь много ходят и молчат.

Здесь свет неоновой рекламы мертвящим падает дождем; и ни одной Прекрасной Дамы здесь не отыщешь днем с огнем.

А ночью, в каменные норы загнав усталые тела, смердят священники и воры, благие выполнив дела.

И тень великого поэта, качнув кудрявой головой, напомнит лишний раз, что спета их песнь, что жизнь лишь сон пустой.

25.04.74

ИСПОРЧЕННЫЙ СОНЕТ

Не писал стихов сто лет.

Закрутила бытовщина.

Я ж глава семьи, мужчина; даром, что к тому ж поэт.

Пустяки слепить сонет.

Только что за чертовщина, лезет в рифму матерщина, золотого слова нет.

Много ль проку на бумаге без конца царапать знаки?

Их прочтет ли кто-нибудь?

Лишь завмаги нынче маги.

Саго поважнее саги.

В век ракет на колымаге хлопотен и долог путь.

17.06.74

Каждой фразе предшествует мысль, колыхнувшая стенки сосудов; и не может наш бедный рассудок предсказать неожиданный смысл нашей речи... Затем ли, что ей, неразомкнуто слившейся с духом, тяжко с телом, безгласным придурком, и тошнее - совсем без костей...

Каждой фразе предпослана тень наших славных и грешных деяний; и, наверно, из всех одеяний это самая верная сень.

Да святится союз и союз!

Фраз и личности. Слова и дела.

Нет ни звездному свету предела, ни бессонному шепоту муз!

8-14.07.74

Н.О.

Поздней ночью - к Ларисе! К Ларисе! - по размытому мартом снежку...

В слюдяном разварившемся рисе поскользнуться легко сапожку.

Поздней ночью по улице гулкой, где лишь ветер плечист и речист, страстотерпица тащит придурка, он прилип, как березовый лист.

Поздней ночью - как вымерли - в доме, только лифта гуляет кадык.

Сей летающий гроб похоронит - на минуту - последних живых.

Поздней ночью пришедших с игрою, разрушителей дивного сна.

Но Лариса простит и откроет, и плеснет на дорожку вина.

Поздней ночью, метро разрывая ледяное пространство тоски, два бездельника, два попугая тщатся мыслей слепить черепки.

Поздней ночью все души в полоску, их несходство наветов страшней.

И в Филях ты поправишь прическу, в Лихоборах я сброшу кашне...

На рассвете едва ли поверю в снежный обморок, в лунный вояж...

Неужели две сонных тетери поднимались на пятый этаж поздней ночью - к Ларисе, к Ларисе...

И в стандартные двери стуча каждый был друг от друга зависим, негодуя, смеясь и ворча.

И тяжелого неба десница вместе с шуйцей широкой земли не давали в темнице тесниться и к бессмертному свету влекли.

10.04. - 24.07.74

ИГРА "ПОЙМАЙ РЫБУ"

А.Ш.

Картонный аквариум полон воды и рыб в фантастических латах; и радость ребенка за эти труды совсем не ничтожная плата.

Махая подковкой - магнитным крючком, тащи за губищу Удачу; но что же по сердцу елозит смычком и душу терзает в придачу?!

Наверное, это азарта резьба, а, может, предчувствие фальши: бумажная долго ль протянет губа, а дальше, а дальше, а дальше?!

Не ты проиграла, не я обогнал в наиневозможном улове; и долго картонкой ребенок играл, и Море шумело в обнове.

Как веруют дети в удачу свою!

Но с удочкой сросся и ты бы, не зная, что завтра сметут чешую бумажной диковинной рыбы.

И выбросят в мусор смешной водоем, и больше ни разу не вспомнят, как глотку целительно жег йодобром, смыв накипь засиженных комнат.

У логики взрослых законы свои!

Но есть преотличное средство, добавив к рассудку немного любви, вернуться доверчиво в детство.

Вглядись же! Аквариум полон воды и рыб в фантастических латах; и радость ребенка за эти труды совсем не ничтожная плата.

21. - 30.07.74

Вдруг заболели уши у меня.

Я долго маялся, пока не догадался заткнуть их ватой. Целый день спокойно ходил один, лишь приглушенно слыша движенье жизни...Шорохи казались мне музыкой, шумы совсем исчезли.

Воздушные шары так опадают, когда шутник иголкой их проткнет.

Так вялая резина на ветру беззвучно парусит, напоминая о бренности... Но на верху блаженства я вдруг подумал: "Что если придется головоногим вкрадчивым моллюском всю жизнь прожить, мечтая лишь о пище, о сне да тишине... Затычки прочь я выбросил. Сверлом вонзилась боль, и тотчас же, голубушка, притихла.

Биенье жизни гулко захлестнуло меня своей упругой полнотой.

18.08.74

Чашечка кофе в кафе "Марс".

Жизнь на Голгофе не жизнь - фарс.

Хочешь, не хочешь - держи форс, выпятив мощный торс.

Круг повторяется - круг крут.

Крепче, седок, обхвати круп.

Помни, что подешевел креп, случай давно слеп.

В рифму сказал - получай балл.

Не угадал - покидай бал.

Скажут потом: "Человек был, не умерял пыл".

Чашечка кофе в кафе "Марс".

Жизнь для поэта порой - фарс.

Если всерьез, то - свивать трос весь из шипов роз.

2.09.74

ПЬЯНКИ НА ТАГАНКЕ

Ах, эти пьянки на Таганке

И эти споры двух Россий, где словно бледные поганки бутылки винные росли.

Какие здесь сверкали строки!

Шел стихопад. Стиховорот.

И если речь текла о Блоке, никто не доставал блокнот.

И как я встряхивал упрямо свой чубчик, ежели порой

Твардовского и Мандельштама стравить пытались меж собой.

( Поэты в том не виноваты, что на цитаты разодрав стихи живые - на канаты их шлют для утвержденья прав).

Не помню доводы лихие.

Однообразен был финал: меня очередной вития, не слушая, перебивал.

Опять бряцали именами, друзей и недругов громя.

Мне кажется сейчас - с тенями сражалась только тень моя.

Ее бесплотные усилья достойны слова лишь затем, что те же слабенькие крылья у антиподов вечных тем.

И если я пытаюсь снова тебя отстаивать, Мечта, то это значит - живо слово, каким освящены уста.

Затем порой и грязь месили, учили наизусть тома, чтоб осознать, что мы - Россия, что жизнь - История сама.

24.09.74

Без устали мотают люди истории большой клубок; и шар земной обмотан будет витками огненных дорог.

Но ты мне помнишься иначе, ещё не начат спор веков, и умеряет пыл горячий ладонь прозрачных родников.

И что-то папоротник шепчет доледниковое, свое; и ветер тихо гладит плечи, и птица без конца поет.

Я знаю: шум твоих заводов надолго пенье заглушил; и вместо небосвода сводов бетонных этот мир вкусил.

Крапиву жгучую бичуя, искоренив чертополох, не сразу человек почуял, что быт не этим дик и плох.

К чему преследовать огнями растений дикую орду?

Их выкорчевывать с корнями - себе отыскивать беду.

Стоят столбы - посланцы света, топорща мертвое литье; но если будет вся планета бетонной, что житье-бытье?

Пускай дома - дворцы, как в сказке.

Но если и репей исчез, и вместо горок - на салазках мы падаем по скатам рельс...

История - она пытлива.

Она рассудит: что и как.

Но ты живешь нетерпеливо, мой современник, маг бумаг.

Ты даже мельницы старинной крыло не хочешь сохранить, а что до свечки стеаринной, то предпочел вольфрама нить.

Тому нисколько не перечу.

Прогресс на то он и прогресс, но неужель на гуттаперчу бездумно мы сменяем лес?

Какой он - лиственный иль хвойный, с грибами или без грибов - но он живой. И с ним спокойней, чем в царстве каменных столбов.

Пока ещё на ветках шишки, и есть, где побродить пешком, и даже косолапый мишка нам не по Шишкину знаком...

Я все о том же: о природе, где все бездумней и тесней, а значит, в некотором роде о нашем с вами естестве.

Понятно, человек - не птица.

Он смеет. Строит. Царь и бог.

Он на деревьях не гнездится, а для зимовки жидок стог.

Но размышляя над итогом своих свершений и проказ, не нужно быть царем и богом, вот старшим братом - в самый раз.

Без устали мотают люди истории большой клубок; и шар земной обмотан будет витками огненных дорог.

Сложны не те уже задачи.

Пока не кончен счет веков, пусть нам умерит пыл горячий ладонь прозрачных родников.

30.09.74

ИЗ ЦИКЛА "ЧЕРНЫЕ СТИХИ"

Призываю немилость Господню.

Я хотел бы скорей умереть, чтоб не мучиться в этом Сегодня, захороненный Прошлым на треть.

Что мне нового Завтра разводы?

Нефтяное пятно на реке?

Если влажные черные своды будут бархатно льститься к руке.

И еловый распластанный ящик поплывет, как священный ковчег, чтоб питаться одним Настоящим, чтобы с Прошлым проститься навек!

8.12.74

ДВА СОНЕТА

1

Я барабаню рифмами давно.

Терзаю слух. Порою множу слухи.

И во Вселенной скромное окно я ковыряю, словно мальчик в ухе.

Рассеянно. Мечтая о кино.

О новом прапрадедовском треухе.

И тихо ткется жизни полотно.

Жужжит веретено подобно мухе.

Откуда я? Кто я? Да все равно беззубой обезумевшей старухе.

Вот нож взяла - обрезать нитку, но задумалась: "Что за жужжанье в ухе?"

Вот так я продлеваю жизнь мою.

А с виду - о забвении молю.

8.12.74

2

Мне холодно, хотя объемлет жар.

Так двуедин озноб. Зачем утроба страшится праха, не приемлет гроба, предпочитая Вечности угар.

Распорядилась мудрая природа, чтоб человек бездумно, как Икар, стремился к Солнцу; продолженья рода чтоб не стыдился, даже если стар.

Так вот она, хваленая Свобода!

Перед тобою - не алтарь, а - бар; и если у тебя священный дар, то выбирай забвенье для народа.

Но осторожно: сменится погода, и удостоят длинных узких нар.

8.12.74

Хочу заснуть, переборов озноб.

Мне жаль свой чистый и высокий лоб. что колотиться без толку о стенку!

Чтобы убрать Безвременья сугроб, бульдозер жалок, если сядет жлоб за руль, а мой собрат воспомнит Стеньку...

Хочу, чтобы пригоршнями, горстьми, не чувствуя себя в пиру гостьми, таскали холод времени ночного...

Тогда б гордился, что знаком с людьми, и сна не призывал бы, черт возьми!

И вывернул бы из-под сердца слово...

8.12.74

Как я ничтожен, жалкий шарлатан!

Ведь я, как все, хочу набить карман, и, намотав учености тюрбан, продать дороже песенный дурман!

8.12.74

Я не вымучиваю строки о самой всесоюзной стройке; мне ни к чему ночной кошмар некрофилических видений!

Ведь я - не гений, не Евгений, и ничего из откровений не напечатает Семар.

8.12.74

Больной Бессонницы поносом, ну, как я не остался с носом, когда торжественный вопрос пытался ухватить за нос?!

8.12.74

Сочинял. Вставал. Писал.

И опять в постель валился.

И заснул. Ну, как фискал мне под утро не приснился?!

9.12.74

НАОБОРОТНОЕ

Еду в троллейбусе.

Город - один бесконечный бессонный вокзал.

Всюду рекламы горят и торчат циферблаты: сверить спешите часы!

Мчится троллейбус по кругу, дорога - моделью вселенной, S, перевернутая горизонтально, змеится.

Может быть, SOS?

Мчатся троллейбусы, словно планеты вокруг догоревшего солнца.

Центростремительной силой в сиденье я вжат, а центробежною силой меня подмывает, как мячик, выскочить не на своей остановке и вспять повернуть...

Где он, вокзал, с которого в детство возможно вернуться?

Все циферблаты - безглазые мутные лица; стрелки, вращаясь назад, по тараканьи усаты.

Наоборотный язык так же не нов, он освоен неоном, в небо летят телеграммы бессонной Земли...

Я возвращаюсь домой с площади трех самых шумных вокзалов.

Пусто в подъезде.

Ящик почтовый раскрыт, дверка свисает языком запыхавшейся гончей.

Лестница тянет к звонку.

Тараторит с женой телевизор.

Чай разогрет.

На столе ждет завершенья письмо...

15.12.74

1975 год

ПЫЛЬНАЯ БАЛЛАДА

Молчу. Один. Перед листом бумаги как будто перед совестью своей ответ держу. И не меняю флаги.

И белый - не взовьется, хоть убей!

Не сдамся ни тоске, ни скуке, ни позору быть притчей во языцех земляков...

Я из родной избы повымел столько сору, что пыль набилась в легкие стихов.

Я так восторженно орал мальчишкой песни, бездумно гирями бумажными играл; звал стихопад; потом стихообвал чуть не прибили тем исход чудесней.

Мне - 30. Волос хоть и поредел, но нет тонзуры. Голос мой не жидок.

И столько впереди серьезных дел, и столько не раздаренных улыбок!

Мне тесен ворот истин прописных, и ногу жмет башмак знакомых улиц; и я спешу на поиски весны, и не хочу, чтоб мы с ней разминулись.

Весна, весна! Скудеет государство без золотого таинства любви; и если на бегу ты обознался - одну весну на выручку зови.

Пыль на зубах скрипит, и скряга-случай боится медный фартинг золотить; и ветреная туча рвет солнца не раскрученную нить.

В глазах темнеет. Липовую оголь, весна, зеленой влагою насыть!

Русь-тройка, как тебе молился Гоголь!

Нельзя, родившись здесь, Отчизну разлюбить!

Я сетовал на городишко свой, на то, что с каждым днем друзей теряю; что сам не свой, когда одни и те же бредни повторяю.

Бегом отсюда, больше - ни ногой - твержу себе, и в отпуск - рвусь обратно...

И понимаю: нет, я - не чужой, и кислотой разлук не вытравить родимые мне пятна.

Мой город, сохрани мой легкий след - не мраморной доской - вниманием к лит. смене; дай побарахтаться в газетной пене, и раз в десяток лет здесь вырастет поэт...

Привет, привет! Отхаркивая пыль, сбегаю к Каме по натруженным ступеням.

Как хорошо, что я не стал степенней; и как река, не утихает пыл!..

Катись, река! Далеко-далеко.

Впадай, как в сердце, в яростное море.

И мне б хотелось песенной строкой до сердца дотянуться вскоре.

Мне - 30 лет. Растет моя семья.

Еще не написал я главную из книжек, не побывал в Нью-Йорке и в Париже, но позади студенчества скамья.

Мой город, верь, я пронесу твои обветренные пыльные штандарты и - враг стандарта - на безликих картах я нанесу оазисы любви.

Прощай, прощай! Пусть долго не увижу но ты - как брат, с тобой в боренье я живу, чтоб воплотить мечтанья; ты мне ближе, чем то, что окружает наяву.

Моя страна, шестая часть земли, я не боюсь в признанье повториться: ты голосу Провинции внемли, провидцы происходят из провинций!

Коров рязанских льется молоко и пермские работают заводы.

Моя любовь лишь часть твоей заботы, твоей реке струиться далеко.

И если я песчинкою мелькну во временном круговороте, спасибо материнскому окну, где первый луч согрел и озаботил.

Спасибо первым ласкам, синякам, спасибо нескончаемым ушибам, врагам спасибо, а моим друзьям воистину несчетное спасибо!

7-8.01.75

МИФИЧЕСКИЕ ВРЕМЕНА

В долине Тигра и Евфрата земля раздорами чревата.

Здесь часто брат ходил на брата опустошительной войной.

Сегодня вдумчивый историк поведает, как храбр и стоек был каждый; как безмерно горек был путь ... Конечно, в мир иной!

В долине Тигра и Евфрата земля находками богата: монеты, бусы из агата, щиты, сосуды, письмена, гробницы, женские гребенки, мечи, игрушки для ребенка - сработаны искусно, тонко в мифические времена.

В долине Тигра и Евфрата земля ничуть не виновата в том, что и нынче брат на брата нередко искоса глядит.

А так, как каждый храбр и стоек; и легче разрушать, чем строить, вполне возможно, что историк через столетье разъяснит:

в долине Тигра и Евфрата земля находками богата: монеты, диск от автомата, противогаз, бутыль вина, транзистор, женская гребенка, часы, игрушки для ребенка, засвеченная фотопленка - мифические времена!

12.01.75

Признаюсь вам - я долго был рабом...

О нет, я не ворочал камня глыбы и не носил цепей, не бился лбом, как поначалу вы решить могли бы.

Я не знавал капризов госпожи и не был пленником одной известной страсти, что заставляет поступать в пажи и стариков сплошной козырной масти.

Раб вдохновенья, я десяток лет гордился этой сказочной судьбою, но как-то понял, что заслуги нет в словах, не продиктованных собою

Дарованное свыше - не позор, но мне сейчас куда дороже стала способность отличать от соли сор, в руде заметить крапинки металла.

И я жалею, что не испытал всех потрясений сумрачного быта, чтобы воскликнуть: "Гляньте, кем я стал!

А кем я был?.. Все мной самим добыто!"

20.04.75

Я наблюдать за дочерью люблю: вот моет кукол; вот к столу присела; вот парус нацепила кораблю и в таз с водой его пустила смело.

Пусть хлещут брызги. Вытерла. Опять взялась за кукол. Стала наряжаться.

О Боже, если хлопотунья в 5, то что же будет в 10 или в 20?!

Себе спокойной жизни не сулю.

Судьба не стелет мягкие паласы.

И с каждым днем тревожнее ловлю в её лице знакомые гримасы.

Так хмурит брови в ярости жена.

Так сам я иногда сжимаю губы. перемешал же как-то Сатана все наши выраженья и причуды.

Я проклинаю дьявольскую смесь характеров...Но жизнь летучей дыма...

Аукнут: "Где ты? Жив ли?"

"Вот я - здесь!" - отвечу взглядом дочери любимой.

20.04.75

Как лес не мыслится без эха и радуга - без вешних гроз, так и в припадке бурном смеха нет разрешенья кроме слез.

И глядя, как дитя родное безвольно корчится у ног, опротестуешь все земное и то, что сам ты - полубог.

Но сдаться не спеши, невесел, мол, ты бессилен, как кизил - блюдет природа равновесье душевных и телесных сил.

И тот же самый человечек, дай срок, вберет в себя миры, когда не будет покалечен разладом внутренней игры.

17.08.75

ВЫБОР

А.Ш.

Напрасно женщине служить ты будешь, став постылым.

Любви притворной крест носить ей явно не по силам.

И чашку трудно удержать, когда устали руки её несчетно вытирать в бесплодном рвенье муки.

Ты приноси вино и фарш, дивя хозяйской прытью, но будет прорываться фальшь в прорехи общежитья.

И как-то, слыша за спиной глухой усталый голос, ты вдруг поймешь, что ты - чужой, что чашка раскололась.

Что собирать на центр стола её осколки тщетно; что трещина давно была, продляясь незаметно.

Что прочным клеем ПВА не все соединимо; что ты ли прав, она ль права все мнимо, мелко, мимо...

И выбор, право, не велик каким путем расстаться: расстались вы в далекий миг, не стоит вновь стараться...

17.08.75

АВТОПОРТРЕТ

Мне - 30 лет.

Родился в победоносном 1945-м, ни разу в жизни не видел родного (живого) отца и до 25-ти не подозревал об его существовании.

Лгу - иногда бывали предчувствия.

Окончил среднюю школу № 43, пермский медицинский институт, половину спецординатуры, служил врачом в/ч 75624, затем закончил оставшуюся часть ординатуры и - одновременно - первый курс Литинститута.

Днем работал глазным хирургом и писал по ночам стихи.

Сколько их рождалось и умирало в сознании не исчислить, на бумагу занесены несомненно худшие.

Чаще рифмовал на ходу, без клочка бумаги и огрызка карандаша под рукой.

Жил в Перми, Тбилиси, Чебоксарах, Таллинне

(в последних трех не подолгу - зато по долгу), в Москве.

Женат с 22-х лет, счастлив в браке, дочь - ровесница моего заочного литературного образования - появилась ровно через 3 месяца после моего очередного дня рождения.

Не знаю, совпадают ли наши группы крови

(увы, знаю, они не совпадают), как идентично это мистическое число 19, но мне хотелось, чтобы совпали наши духовные группы, и я смог бы передать ей со временем хотя бы частицу так называемого "жизненного и духовного" опыта.

Некоторым друзьям я казался воплощением честолюбивого Трудолюбия и Разума, себе же представляюсь лентяем и недотепой.

Люблю книги, хотя с каждым годом читаю все меньше, глубже ли - другой вопрос, на который трудно ответить.

Люблю жену, дочь, покойную бабку Василису Матвеевну, несколько отчужденно люблю мать, чту и жалею отца, которого и сейчас (про себя) не могу называть отчимом.

Не мыслю себя вне литературы

(стихи, переводы, рецензии, дай Бог, когда-нибудь проза), хотя если что и удалось в этой жизни - это исцеление от физической слепоты

200-т больных катарактой, когда занимался хирургией.

Вряд ли помогу кому-то прозреть духовно

( а хотелось бы, честно признаюсь).

Помню и повторяю: "Врачу, исцелися сам!"

Надеюсь прожить долго и счастливо

(т.е. испытав в полной мере душевную и жизненную чересполосицу, которая столь необходима для полнокровного творчества, но труднопереносима каждым из нас).

Обретал и терял друзей, лучший друг - Анна, мое живое ненаписанное стихотворение, мое сердце, моя совесть...

Каждодневно учусь у неё бескорыстию и терпению, честности и справедливости...

Я, вроде, ничего не написал о своей эпохе, людях нашего времени

( "макси" или "мини", "дудочки" или "клеш"), соседях по коммунальной квартире, мечтах и разочарованиях, весе и росте, форме ушей, очках и ботинках, любимой "полевой" сумке и содержимом карманов, но мои современники без труда дорисуют портрет обычного человека второй половины ХХ века и подивятся, насколько он неотличим от них самих.

Всякие несхожести и несообразности будут отметены.

Другими, возможно, будут цифры, имена и даты, останется нетленной голая человеческая суть, которую и призван выразить автопортрет.

13.12.75

1976 год

Швейцар считает серебро, ладони тусклым звоном грея.

"Мол, не дождаться брадобрея", - помаргивает мне хитро.

Неужто в мире все старо, как эта жалкая ливрея?!

Цифирью лязгает табло, один из компонентов стресса.

Нет никакого интереса глазеть на пыльное стекло.

Неужто неизбежно зло и даже - двигатель прогресса?!

Конечно, можно возрыдать о том, что Русь сгубила бритва; и новомодная молитва, быть может, попадет в печать

(сулит такую благодать умов редакторских ловитва).

Но я "как все". И дам "на чай" кусочек лунного металла.

В словах порою проку мало.

"Привет, товарищ! Не скучай!"

А то, что сердце умолчало, мелькнет во взгляде невзначай.

28.05.76

Из цикла "ЧЕРНЫЕ СТИХИ"

1

И я мечтал о невозможном, и мне хотелось в вихре лет оставить ясный и тревожный, и празднично-веселый след.

Но шли года, и жизнь тянулась, как вол в грузнеющем ярме; когда на миг душа очнулась - сидел я по уши в дерьме.

И чем сильней ко свету рвался, тем глубже увязал в грязи; капкан испытанный попался: теперь лежи и кал грызи.

Повсюду фальшь; везде трясина; и нет спасения во мгле; я не оставлю даже сына на этой воющей Земле.

Ну что ж, я в мир пришел, безродный; изгоем жил и в срок уйду, чтоб утолить позыв голодный

Земли в горячечном бреду.

В последних судорогах оба познаем мировой озноб меня родившая утроба и безотказный вечный гроб.

2

Когда придет пора держать ответ перед судом собравшихся пророков, спасения не жду; прощенья нет вместилищу столь мерзостных пороков.

Я лгал и крал, блудил и убивал, не почитал святых и лицемерил; все сущее бесовской меркой мерил, и мне заказан райский сеновал.

Все перечислю смертные грехи; введенный в искушение большое, вдруг вспомню : есть с в я т о е за душою - про черный день есть черные стихи.

Я в них свой век ничуть не очернил, лишь все цвета расставил по заслугам; и Бог простит за это фальшь и ругань и выдаст в ад мне скляночку чернил.

Чтоб изредка средь смрада и огня в какой-нибудь землянке под Зарайском вдруг рифма вырывалась из меня о чем-то чистом, неземном и райском.

20.06.76

ВОЗВРАЩЕНИЕ

1

Проснуться. Выглянуть в окно: куда как голо.

Все позади, в д а в н ы м - д а в н о, семья и школа.

Безлюдны пермские дворы перед рассветом.

Природы скудные дары разрыты ветром.

И ты сегодня одинок.

Продут. Продулся.

Но все-таки не сбили с ног.

Ты встал. Обулся.

Привычно к выходу идешь, находишь в ы х о д.

Уже больших удач не ждешь, тем паче выгод.

Ты мужество растишь в себе не подчиняться течению, слепой судьбе, чинам и святцам.

И тем тяжеле взгляд н а з а д, набрякли веки.

Ты ничего не знаешь, брат, о человеке,

который на тебя глядит из тьмы былого.

Он ничего не говорит.

Молчит. Ни слова.

А ты забрался за а л т а р ь, ценя искусство.

Но в этом тайны н е т как встарь; и всюду пусто.

2

На подоконнике торчит цветок алоэ.

Он вроде бы довольства щит и страж покоя.

Самоуверенный цветок.

Что ж я набычен7..

Да он посажен в чугунок.

Тем необычен.

И этот маленький штришок меня забросил куда-то в детство...Словно шок.

Мне снова 8.

Гудит огонь. Искрит ... Лови...

Открыта печка.

И замирает от любви мое сердечко.

Как искры, жгутся в кулаке цветные стекла.

А мама варит в чугунке картошку, свеклу.

Так вот с чем связан ты, дружок!

Узлы тугие.

Как долговечен чугунок!

А мы какие?

3

Кто бы думал, что чреваты обнаженностью своей возвращение в пенаты, пересмотр былых идей?!

Ничего не изменилось: тот же дом и тот же сад, но терзает вашу милость каталог былых досад.

Просыпаешься от страха, что мешал своей судьбе; снова ощущенье краха, оттого не по себе.

Вспоминаешь поминутно, как ты что-то упустил; и опять на сердце смутно, словно не хватило сил.

Но зато на старом месте ярче прежние мечты; ты опять с друзьями вместе новые торишь мосты.

Что ж, в таком противоборстве утешителен итог: крепнут воля и упорство, исчезает гонорок.

Над самим собой смеяться приучаешься слегка и не думаешь бояться, что валяешь дурака.

4

Любимая! Я всякий раз тебя уверить не умею, что женщина пленяет нас незащищенностью своею, что все мужчины испокон защитники и рудознатцы, что слишком мало значит сон, раз в нем с тобой не повстречаться.

А ты спокойна и горда, ты не нуждаешься в опеке, и бешеных страстей орда смешна тебе в двадцатом веке.

Ты говоришь: "Иди, проспись!

Защитник тоже мне нашелся.

И не ходи вокруг, как лис.

На мне свет клином не сошелся.

Ищи себе других подруг охочих до мужской заботы.

А я уж как-нибудь...без рук...

И вообще оставим счеты".

Но это все - слова, слова...

А не уйти от женской доли.

И вижу я, как ты слаба, моей сопротивляясь воле.

Как смотришь, веря и любя, готова подчиниться ласке, забыть, перебороть себя...

Но это все не для огласки.

13.08.76

Пермь

Московского разлива "Саперави" грузину не в диковинку, а я им запиваю вымыслы о славе и прелестях земного бытия.

Сухой восторг покалывает десны, коронок поскрежетывает сталь...

Мечтать о счастье никогда не поздно, а пропитого никогда не жаль.

2.09.76

Улан несет свои мудэ через тайгу в Улан-Удэ.

Не сибиряк, а сибарит, в седле, как в кресле, он сидит.

Ах, если б ведал братец Жан про состоянье каторжан, то он не крался б, как пират, к безвестным дочерям бурят и много б раньше расплескал излишек сил на спины скал...

30.09.76

Улан-Удэ

КЯХТИНСКИЙ ТРАКТ

Пески заметают мои следы от Кяхты к Улан-Удэ.

"П - и - т - ь!" - они просят. Воды, воды! - их золотой орде.

Они засыпали сотни рек, выпили тьму озер; а тут идет себе человек, его не догнать позор.

Дорога шевелится. Поперек бегут песчаные змейки.

Все норовят прошмыгнуть между ног.

Ловить их руками не смейте.

Не слышен юркой песчанки укус; был человек и нету.

Лишь у дороги вырастет куст, сил наберется к лету.

Меня легко обогнал бензовоз, гремя обрывком цепи.

А я неподвижен, я словно прирос к неласковой этой степи.

Сквозь целую вечность дошел до скалы, одетой в лишайник и мох.

Гляжу: надо мною парят орлы, и сам я парень не плох.

Если не сдался горючим пескам, столько миль отшагал, что ступни, как влитые, пристали к носкам.

Гипсовым каждый стал.

В угол поставишь - не упадут три ночи и три дня.

И только тогда победит уют, когда добавить огня.

Чтобы от печки березовый жар заново переродил, выпей черемуховый отвар и набирайся сил.

Уже позади Ново-Селенгинск.

Отстал Гусиноозерск.

И снова кругом песчинок писк и бесконечный порск.

Снова сопки готовят сеть, боясь ненароком спугнуть.

Ты начинаешь для смелости петь, продолжая свой путь.

Здесь двести и триста лет назад не уцелеть одному.

Осмеливался лишь конный отряд идти из страны в страну.

Здесь чаеторговля давно велась.

Здесь гнали отары овец.

Здесь крепла русских с монголами связь, с китайцами, наконец.

Намного позже Суэцкий канал

Запад связал и Восток;

И мощным деревом сразу стал нового века росток.

Но Кяхтинский тракт не утратил друзей в эпоху великих событий.

Работает неповторимый музей, без выходных открытый.

Лет через тридцать мне бы взглянуть на эту бурятскую степь и повторить восторженный путь, не уставая петь.

4-17.10.76.

Кяхта - Улан-Удэ

1977 год

Сегодня сердце каждого честного человека - счетчик Гейгера.

20.08.77

ПОЛЕМИЧЕСКОЕ

Барокко - не порок.

И я не вижу прока отстаивать порой в поэзии барокко.

Но кое-кто не раз с гримасой ортодокса твердил, что хлебный квас питательнее морса.

Усматривал резон в спасительной рацее, мол, вреден нам озон латинского лицея.

Мол, за народ болит ретивое, и косо следил: кто индивид патлатый? Что за космы?

Рычал: "Космополит!"

А клички нет страшнее.

Когда подобный тип, как с ним сидеть в траншее?!

Уж космос покорен, а все его корежит...

Явись к нему Харон, он и его - по роже.

"Откель и кто таков?

Сомнительное имя.

Средь здешних мужиков не встретилось доныне".

Не буду докучать сопоставленьем стилей.

К чему права качать!

Меня-то окрестили.

20.08.77

Чего мне хочется, друзья?

Совсем не воли и покоя.

Мне чувство ведомо другое, хоть вслух кричать о нем нельзя.

Лишь изредка, наедине с самим собой в укромном месте задумываюсь я о чести поэтом быть в родной стране.

И кочевая жизнь моя вдруг предстает случайным благом, а зла ком непременно злаком, и в том значенье вижу я.

Нам должно сдвинуть тарантас, застрявший в редкостном болоте...

Нажмем-ка по своей охоте, авось да вывезет Пегас!..

21.08.77

1978 год

Переполненный автобус мчит по скользкой колее; и Земля скрипит, как глобус, на ракетном острие.

Примостившись на подножке я с другими вместе мчу.

В запотевшее окошко что-то высмотреть хочу.

Эх, поездить бы беспечно, на сиденье развалясь, чтобы стекла бесконечно не захлестывала грязь.

Но по-прежнему автобус мчит по скользкой колее; и Земля скрипит, как глобус, на ракетном острие.

3.01.78.

В ОЧЕРЕДИ

Город мой, моя столица, мишурой своей маня, многорука и столица, спросит как-нибудь меня:

"Сыт ли песенной отравой?

Как проводишь жизнь свою?!"

В очереди не за славой, за сосисками стою.

31.03.78

О, леденящий душу звук!

Чем это вызвано - ветрами или касаньем чьих-то рук - стекла позвякиванье в раме?..

Во сне, с метелью заодно, с усмешкой каверзно-дремотной

Ночь плющит безразмерный нос, словно пенсне, придвинув окна.

З1.03.78

1979 год

ЛУГ

На лугу - Шереметьевки близ - я внезапно подумал о сыне...

Здесь сосняк молодой и осинник, как подростки, стыдясь, обнялись.

Я представил, как рядом идет, как он лезет бездумно в болото; и ещё несказанное что-то потянуло вперед и вперед.

Я увидел шеренги могил, расположенных друг против друга.

Среди этого адского круга я один о спасенье молил.

Я увидел провалы глазниц, что распяты на ржавых прицелах.

Кто задумался, есть ли мицелий у людских бесконечных гробниц?!

Кто, впадая в воинственный раж, за гробами шел, как за грибами?

Шевелил я беззвучно губами:

"Неужели сын тоже мираж?!"

Оглядевшись, я понял: кругом не могил чернота, а окопы.

И опять неподвластное что-то подтолкнуло - скорее пойдем...

Солнце выше. Пора и домой.

Да грибов не прибавилось в сумке.

...Тридцать лет, как единые сутки, размотались. Клубок непростой.

Я заметил: окопы одни поровнее и глубже...Напротив - поразмытей... Наверно, полроты в обороне стояло в те дни.

А враги, представляю, все прут.

Блиц-пехота; а может, и танки.

...А сейчас тут маслята растут, сыроежки, но больше поганки.

20.07.79

ХРУСТ

Памяти В.Г.

Наверное, был безутешен вписавший в новейший завет о том, что бывает повешен на нерве спинальном поэт.

Не знаю, насколько по-русски себе уготовить венец, но близких своих перегрузки сломали немало сердец.

Так в зале хрустальная люстра нужна, чтобы ярко светить; и часто сжигает искусство людей как вольфрамову нить.

Пиши ж посветлей, полуночник!

Спеши осветить пол-Земли...

Лишь хрустнет впотьмах позвоночник, когда достают из петли.

27.07.79

Л.В.

Вышел я в поле однажды розовощеким юнцом, а возвращаюсь - от жажды пыльным серя лицом.

Плоть ли моя возопила, дух ли неслышно пропел:

"Где она, тайная сила?

Равновеликий удел?"

Что от Земли и от Неба требуешь: "Благослови!.."

Черного-черного хлеба.

Светлой-пресветлой любви.

28.08.79

1980 год

К душе моей, охваченной страданьем ночной тревоги и дневной тоски, приходит пониманье с опозданьем,

(хотя слова бегут вперегонки), что звездная распахнутая карта и времени бурливая река давным-давно направили в фарватер характер и следят издалека; что, зная нахождение порогов и рассчитав заране звездопад, взыскуют подведения итогов и никогда не приведут назад.

17.01.80

Возвратился. На час залетел в город детства, в родные пенаты.

Наконец-то его разглядел.

Отрешился от прежних понятий.

Шпиль собора совсем обветшал.

Краски зданий вконец отлиняли.

Только воздух, которым дышал...

Только необозримые дали...

19.07.80

НОЧНАЯ РАДУГА

Хочу я вчувствоваться в мысль, чтобы - бессмертная - она собой связала глубь и высь, мне - смертному - во всем верна.

Ночная радуга, гори!

Соединяй игрой огня край догорающей зари со светозарной кромкой дня.

Искрящей мысли светопад по указующей кривой соединяет невпопад два полушария порой.

1974 - 19..7.80

НА БЕГУ

Было холодно. Я без пальто поспешал вдоль чугунной ограды; да и что изменяет порядок, если жизнь словно цирк-шапито сквозняку изначально подвластна

( рвется запросто жесткий брезент!), это в юности - приз и презент; тряска - чем не лекарство и ласка.

Было холодно не оттого, что бежал одинокий и сирый - дух боялся словесных усилий непременно представить его в виде куце подстриженных строчек, перевязанных бантиком рифм...

Пусть браним мы себя и корим, но ещё неприглядней подстрочник...

И в ознобе тревоги слепой я пиджак запахнул поплотнее.

Продолжайся и длись эпопея.

Если певчий, то мерзни и пой!

12.05.74 - 19.07.80

ЗИМНЕЕ

От тех ли судеб, от других ли - мгновенно я заново слеп - от новорожденной Юдифи, зовущей кровавый рассвет.

Прииди в мое государство - молю - и повергни стопой...

Ты скажешь: "Забрал бы ты дар свой! ведь мы же простились с тобой.

Взгляни, как повсюду метели изъяны земли замели...

И только ночные мотели чернеют ещё изнутри".

15.10.80

Не скрипи ты про скрипичные ключи.

Подыши-ка лучше запахом мочи городской, с пивною пеною, ночной, где асфальт переливается парчой...

Демон, Бог ли, но уже не человек - за прилавок ты протягиваешь чек, чтоб подобием Кастальского ключа вдохновиться, снова нервы горяча.

Завтра вновь на службу, снова надо лгать.

Так и жизнь пройдет, всего-то недолга...

15.10.80

1981 год

ПЕРЛ

Труд копиистов не в почете.

Пусть он неистов и упрям.

Но в рам ракушьей позолоте нет места блеклым именам разжиживших юдоль Далилы, размноживших глаза святых, как будто рамой отдалили сон мертвых ото сна живых.

Другое дело - толкователь, интерпретатор вещих снов, поэт, ученый иль ваятель: пусть стар сюжет, да выбор нов!

Иной подход. Иная мета.

Как будто выхвачен из мглы изгиб старинного сюжета сквозь современности углы.

Прожектор времени всевидящ, но что - как новый полимер ты синтезироваться выйдешь, перл - в век могучей НТР?

1975-19.07.81

ОТКАЗ

Отказываюсь! Больше встреч не будет... Продолжай свободно игру бровей, ресниц и плеч...

Живи, с кем хочешь, как угодно.

Лети по улицам, кося надменно шаловливым глазом, как расшалившийся рысак, узду сорвавший с коновязи.

Пусть солнце в выцветшем зрачке, как в тусклом зеркале играет...

И - обожгись на новичке, который сразу оседлает.

19.07.81

УЗОР

Ф.И.

Причудливый узор камней на побережье.

Смотри, смотри в упор, протри очки, приезжий!

Здесь моря витражи колышет ветер странствий.

Не так ли наша жизнь пестра в непостоянстве?

Не так ли каждый час дробит, шлифует душу, как море без прикрас обгладывает сушу?

Швыряя голыши, гремя о гальку галькой, волна взбежать спешит на каждый холмик жаркий.

Бессмысленный напор, но им и создается причудливый узор, хранящий с жизнью сходство.

Вмешаться не берись, верь в предопределенье.

Не блажь и не каприз - прилив, отлив...Сцепленье

раскрученных планет.

Космические всплески.

Непознанный секрет механики вселенской.

Но внятен стал прибой с его прибрежной пеной, как разговор с собой о чем-то сокровенном.

Глухой и ровный шум невидимых насосов.

Ответный рокот дум на множество вопросов.

А если будет смыт узор шальной волною, тем очевидней смысл в согласье быть с судьбою.

6.08.81

Гульрипши

ВИД С МОРЯ

Гульрипши...К названию прислушиваюсь...Соловей как будто вьет стальною нитью соло.

И, крыльями махая, из ветвей летит стремглав трепещущее слово.

На солнце зеленеет моря гладь и переходит в синь у горизонта.

Как хорошо подальше заплывать и вглядываться в берег зорко!

Садов густая зелень и лесов окутывает мантиею горы.

Немного в жизни сладостных часов, когда с самим собою не в раздоре.

Белеет слева зданьями Сухум, вдоль моря выгнутый, как половинка лука.

Стреляй в меня, не целясь, наобум, приятельница давняя, разлука!

Я столько раз прощался и страдал, влюбленный в города, как в женщин.

И драгоценных слов металл бросал в года, как в воду, боль уменьшив.

Сейчас совсем другой исход, мне ясен поворот событий.

Я верю: будет новый год лететь по заданной орбите.

И я ещё не раз с женой и с дочерью сюда приеду...

И будет черноморский зной над грустью праздновать победу!

Веселый, загорелый и худой, кивая головой непоседелой, я встречусь с черноморскою водой и обниму её умело.

Плыви, плыви! Смывай печалей груз.

Над опасеньями своими смейся.

Здесь чувств и мыслей сладостный союз ещё не раз затронет сердце.

Еще я съезжу и в Зугдиди, и в Батум, в Тбилиси, может, напоследок...

Куда влечет свободный ум, как завещал вольнолюбивый предок.

И трепетная флейта Гюль-муллы, когда-то тешившая персиянок; и моря изумрудные валы ещё не раз разбудят спозаранок.

А позже, проследив по карте след метаний, поисков и странствий, пусть кто-нибудь вздохнет: "Ведь был же белый свет хорош в своем непостоянстве!"

А вечером гуляет молодежь и, плечи загорело обнаживши, вдруг повторит сквозь хохот и галдеж:

"Гульрипши!"

За это и люблю тебя, страна, и потому несет стальная птица туда, где черноморская волна о берег не устанет биться.

Я этот шум подслушал и несу как в сердце шорох крови...

Наверное, вступил я полосу незатухающей любови.

Не прекращайся, яростный прибой!

Не бойся о скалу разбиться!

Как нужен спор с судьбою, и с собой, и с равнодушьем очевидца!

Преодолеть разноречивость сред и выстоять, и настоять на праве самим собою быть на склоне лет и не бездельником в державе.

Запомнится не местное вино, а - речи, где одна сквозит забота о мире...Единение одно людей братает - их работа.

И пусть запомнит на прощанье взгляд не только рыночные фрески, не только море и соседний сад, но взгляд ответный, радостный и резкий.

9.08.81

Гульрипши

ТЕАТР

Вот и я узнал, как видно, цену благородству, дружбе и любви...

Что ж, давай, закончим эту сцену, жизнь моя, скорей антракт зови!

В том антракте - перестук бутылок, бутерброды, гомон, женский смех...

Самому себе смотрю в затылок, он, увы, такой же, как у всех.

Очередь покорно разойдется, чтоб опять вглядеться в новый акт, веря: побеждает благородство; понимая: всюду важен такт.

Почему же, веря в провиденье, мы в быту не ищем красоты, разрушая хрупкие виденья в жизнь не воплотившейся мечты?

3.09.81

РАБОТА

Перепачканы руки в чернилах, я фломастер опять заправлял...

И юлит, как в ладонях обмылок, мысль, что вот он - бесславный финал.

Но подул ветерок из фрамуги, и подумалось: "Жизнь хороша!

Что ж, работа пусть пачкает руки, оставалась бы чистой душа..."

3.09.81

Я от бабушки слышал:" Говеть ещё надо, а ты - разговелся..."

Мне казалось: всем надо гореть, чтобы ярче рассвет разгорелся.

Атеист, отрицал я посты:

"Эка невидаль - голод не тетка!"

А у бабушки речи просты, не прикажет, а выскажет кротко:

"Мол, ты Бога, милок, не гневи.

Чай крещеный и причащенный...

Надо верить и жить по любви, чтобы умер, всем миром прощеный".

Вижу нынче: разъевшийся люд жаждет голода, чтоб исцелиться.

Вижу, как под заборами пьют, искажая гримасами лица.

Неужели никто не сказал им, что надо за совесть работать, что бессонный подземный вокзал соберет с них подушную подать?!

А вот бабушка так далеко, ей осталось - молчать да поститься...

Я б спустился - но так глубоко, хорошо хоть досталось проститься.

3.09.81

Очень часто меня обижали.

И при том - ни за что, ни про что.

Я бы все позанес на скрижали, только вряд ли кто это прочтет.

Все обиды мои - обыденка.

Так - заноза, осиный укус.

Хватит строить большого ребенка.

Выбрал гуж, так держись и не трусь.

Перемелется жизнь. Разойдется.

Пролетит через сито годов.

И обиды считать не придется - то-то взвоешь - во веки веков.

4.09.81

Благословлю врага!

Пусть хлещет против правил, но - песнь мне дорога, он петь меня заставил.

Он изрыгнул хулу времен палеолита, а я пою хвалу ему за жизнь гоплита.

За то, что не дает расслабиться, забыться; за то, что каждый год приходится с ним биться.

Пусть я не победил, но и - непобежденный...

За тренировку сил врагу - привет соленый!

3.10.81

БРАТ

В электричке, летящей в Загорск, я раскрыл припасенную книжку; и увлекся виденьями мозг, хоть постукивал поезд с одышкой.

И уже заоконный пейзаж перестал отвлекать мои взоры, пересел я в другой экипаж, пересек временные просторы.

Я Случевского перечитал; обнаружил нежданное сходство и сродство наших душ идеал, опечаленный темой сиротства.

Веком старше, неназванный брат, был он так же строптив и раздвоен, видел ад, ненавидел разврат, но не воин был, так же не воин.

Лишь с бумагою наедине он бывал иногда откровенен, и вещал о всемирной вине, и душою вставал на колени.

Бился лбом, поднимался угрюм, правде вновь отдавался всецело; хоть шаманил порой наобум, но пытался найти панацею.

Верил он в воскресенье души, верил истово в жизнь после смерти; а стихи его впрямь хороши, почитайте и сами проверьте.

7.10.81

ЮРОДИВЫЙ

Когда юродивый бормочет вам непонятные слова, он тоже высказаться хочет, болит дурная голова.

Кипит святое вдохновенье, бурлит ручей больных речей; но всем дурное откровенье, как прицепившийся репей.

Когда же дурня увенчает пророческим венком молва, толпа с восторгом повторяет все непонятные слова.

И в них находит откровенье, и будущее зрит в речах, и даже тенью подозренья не осквернит огонь в очах.

А через день опять готова кричать привычное: "Ату!"

Другое царственное слово влечет столикую толпу.

И вот уже пророк развенчан судьбы безжалостной рукой, и только шутовской бубенчик звенит насмешкой день-деньской.

19.10.81

СТИХИ О СЫНЕ

1

Сон-сын, сын-сон, ветром ночи принесен, темной мысли в унисон колыбельный звон.

Сын-сон, сон-сын, я с тобою не один; среди жизненных руин мой ночной рубин.

Сон-сын, сын-сон, именем не наречен, тихо спи во мгле времен, смерти обречен.

Сын-сон, сон-сын, нежно плачет клавесин; грозди пламенных рябин между злых осин.

Я до смерти обречен слышать с четырех сторон сумасшедший перезвон: сон-сын, сын-сон!

27.10.81

2

Я Бог-отец, мой сын убит, и где могила неизвестно.

И мать безвинная скорбит, и пленный дух взывает к мести.

Какие мерзкие скоты!

Кругом Содом, кругом Гоморра...

Стихом о пользе красоты здесь прополаскивают горло.

Они взялись и за меня, они распнут меня охотно, цепями ржавыми гремя

(потом покроют позолотой).

Я мог бы мигом покарать сонм просвещенных негодяев, чтоб стала гробом им кровать, чтобы о мщенье догадались.

Но время покарает их надежною рукой железной, им не бывать среди живых и месть моя здесь бесполезна.

Они же заживо мертвы, хрипя в блевотине привычно.

А вы? Со мной согласны вы?

Мне, впрочем, это безразлично.

Я Бог-отец, мой сын убит, а где могила неизвестно; и это горше всех обид, и вне законов кровной мести.

27.10.81

ХАЛДЕЙСКОЕ ЗАКЛИНАНИЕ

Кто ты такая, ведьма? Кто тебе позволил это словосочетанье, когда опять в немыслимой борьбе вдруг возникает вновь очарованье?

Твои уста отравою горчат, смерть по следам твоим шагает часто...

Ты - ведьма, я - в невинности зачат, и оба мы - две стороны злосчастья.

Ты - ведьма, я схвачу твой жаркий рот, схвачу язык твой, огненные очи, и ноги, и коленей изворот, и руки, чтоб связать их темной ночью.

Пусть лунный бог сожжет тебя огнем и да низвергнет в черную пучину!

А я пребуду в благостыне днем...

О, ведьма, сгинь навечно, присно, ныне!

20.11.81

ФОРМУЛА УСТАЛОСТИ

Вчера я рыгал от любви изобилия - так сильно "любили"!

Сегодня рыдаю: Забыли! Забыли!

Как будто зарыли.

А завтра - кто знает - какая оказия, быть может, и горе постигнет abrasion, и буду я снова шататься, обласканный продажными глазками!

О, Боже! Возьми у меня половину наполовину, оставь мне навеки печальную мину, пусть пес не покинет!

Друзья изменили,

Талант - в изоляции

Да нет девальвации!

И слово покорно наденет ошейник, идя на прогулку; и критик-мошенник из подворотни прогавкает гулко.

Я вывел сегодня усталости формулу, пока неоформленно, что мало создать, надо много страдать, страдаю упорнее!

Стихи не писались, глаза не смотрели, а главное - чувства стирались.

И мысли старели, лукавили.

Но кончилось бремя заемных пророчеств, и я отвергаю как пошлости почесть, есть вера, а главное

Я вынесу больше и фальши, и - площе; и лозунгом выйдет однажды на площадь стихов моих новых заглавие!

30.11.81

Гнилая осень и зима гнилая...

И за окном опять собаки лают, их будоражит каждый силуэт, по всей округе снова света нет.

Лишь освещен один плакатик скромный, что экономика должна быть экономной, и что во имя будущих побед совсем неплохо поубавить свет.

4.12.81

МАТЕРИНСКОЕ ПИСЬМО

Написала мне мать письмо.

Вновь меня во всем укоряла.

Мол, ничто не пойдет само.

Мол, сыночек, успехов мало.

Хоть и дожил до сорока, своего заповедного срока,

Но нужна ли твоя строка?

Что стрекочешь ты, как сорока?

Долбишь клавиши день-деньской.

Ждешь, пождешь от критики реплик.

Сыт по горло, поди, тоской.

Понапрасну одежку треплешь.

Возвращался б скорей домой.

Как соседи кругом, трудился.

Повстречался с какой вдовой да сошелся али слюбился.

Жил бы дружно, своей семьей, шелестел бы кроссворд в газете, отдыхал бы весь день седьмой, если б слушал всегда советы.

И ещё попросила прислать чаю, сыру, немного масла...

Что я ей могу написать?

Что ещё ожидаю счастья, что советы все трын-трава; никому они не помогут.

Если взяли стихи права, то затягивают, как омут.

И пошел я купить билет, и месил декабрьскую слякоть, чтобы сбросить вериги лет и, как мальчик, опять поплакать по несбывшемуся вчера, не свершившемуся сегодня...

Не притворство и не игра этих слез порыв благородный, этот простонародный жест, брызги смахивающий ладонью.

И не надо напрасных жертв, блудный сын не смирен юдолью.

Не согбен я ещё в кольцо.

Ничего, что слегка поплачу, да не прячу свое лицо, как и душу свою не прячу.

Не шуршу в уголке тесьмой, бандероли не шлю, как прежде.

Написала мне мать письмо.

Все мы долго храним надежду.

12.12.81

Ты живешь мгновеньем длинным, жизнь прекрасная моя.

Чистишь зубы "Поморином" и мечтаешь про моря.

А потом спешишь скорее на работу, в институт; каждый день на день стареешь, так с тобой хозяин крут.

Вдоль стальных трамвайных линий мы с тобой сам-друг бежим ранним утром, утром зимним, утром сизо-голубым.

22.12.81

Что предскажет, что сулит спутанность ладонных линий?

Принимаю "эринит", тем спасаюсь от Эринний.

Словно когти сердце рвут на невидимые части, а ещё цыганки врут про невиданное счастье.

Значит, в чем-то виноват...

Приоткрой, Зевес, завесу...

Сердце в тысячи карат бриллианта больше весит.

Я по городу иду.

Что вокруг не замечаю.

У эпохи на виду встречу славе назначаю.

22.12.81

ГОЛУБОЙ АЭРОПЛАН

А.Б.

Однажды ночью в исступленье зверском мне рассказать хотелось о Каменском...

"Кому бы это надо? Ну, кому?" - так думал я, и лишних слов не тратил, и на машинке не стучал, как дятел, поскольку света не было в дому.

Я был тогда варягом деревенским, гостил на даче у друзей, в избе, вернее...Что мне о своей судьбе вдруг размышлять, тем паче о Каменском?!

Он был, как говорят, поэт "не мой", хоть я молчал об этом, как немой.

А ночь была темна и молчалива, хотелось - нет, не балыка и пива, а дружеской бессонной болтовни, когда слова - не стертые монеты, когда свергаешь все авторитеты, когда сверкают истины огни.

Но, право, я заговорил красиво, то бишь неточно...Как бы красоту той ночи передать мне? На лету звезды мелькнувшей вспышка осветила мне жизни воплощенную мечту; то, что я в людях восхищенно чту.

За русской печью на диване старом дышал хозяин - нет, не перегаром, поскольку мы не привезли вина - дышал, наверно, чаем и вареньем, бурчал сквозь сон - морочили виденья, как говорил я, ночь была темна.

С ним рядом - я воображал неловко - спала жена (ей утром снова в путь), и было нетактично заглянуть в её такую милую головку; обычно наши споры об искусстве во мне рождали тягостные чувства.

Я думал, что за годом год проходит, и н и ч е г о во мне не происходит, одни и те же мысли крутят круг; меж тем как совершенствуется явно и прозу пишет все сильней подавно её неподражаемый супруг.

Перечитал строфу, и стало грустно, какой-то лед в словах; рокочет речь, но постоянно в ней картавит желчь; и та вода, и то же, вроде, русло, но вместо ожидаемой картины живой реки - комок болотной тины.

А, впрочем, ночь воистину была не говорлива вовсе, не бела, и ходики на стенке не шуршали, и мыши не скрипели по полам, и сумрак с тишиною пополам затушевали прочие детали.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Явилось утро громким разговором за русской печью ( с тыльной стороны

Я, в миг один досматривая сны, очнулся вдруг охальником и вором, и от стыда - как в стынь - затрепетав, вмиг понял, что в прозреньях был не прав).

Друзья мои, как водится, п р о щ а л и с ь.

Наказы. Просьбы. Умиляет малость того, что указует в людях связь.

Не надобно особенных материй, вот разговор о гипсе и фанере, а жилка вдруг на шее напряглась.

Я вышел к ним, отекший и лохматый.

О чем-то буркнул. В сторону отвел глаза. Присел за небогатый стол.

Опять в окно скосился виновато и швыркал чай, заваренный н е т а к, себе внушая, что и чай - пустяк.

Чай выпил. Застегнул рубашки ворот.

Мы вместе с Аней возвращались в город,

А Ленька оставался дня на три - читать, писать... В журнал сдавалась повесть, а я в избе забыл нарочно пояс, чтоб не копилась сумрачность внутри.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не стану излагать весьма подробно суть утренней беседы. По всему мы попрощались. В утреннюю тьму мы с Аней вышли. Было неудобно идти на поезд. Утлый катерок нас на соседний берег поволок.

Там ожидали городской автобус, наверно, с ночи, топоча и горбясь, четыре тетки в шелке и резине; ватага босоногих огольцов, поодаль - козы, несколько коров, и - в промежутке - сумки и корзины.

И тут меня кольнуло...Нет, не сон и не в подкладке скрытая иголка; кольнуло острие иного толка, попало в резонанс и в унисон.

Я, вспоминая процедуру эту, вдруг потянулся и достал газету.

Она уже на сгибах пожелтела, вся пропылилась; ну да то - полдела, а дело в том, что спутница моя там поместила скромную заметку на ту же тему; случай сводит редко шальные рифмы, праздники кроя.

Итак, среда, тому назад немало,

(в газетном сердце вырвана дыра), я подсчитал: уж года полтора лихое время вспять перелистало, излишним любомудрием горя и лишнего немало говоря.

Мы были в Троице. Хорош сентябрь на Сылве!

Так тяжело не говорить красиво, когда сквозь ярко-голубой туман, разлившийся осенним половодьем, летит к тебе в любое время года с тех пор старинный дом-аэроплан!

Дом тоже голубой. Снаружи странный, он изнутри - добротная изба, и посредине - печь, над ней - труба; распахнуты объятьем стены-страны, где каждая исписана страница, и боязно ступить-пошевелиться.

Сей странный дом, сей дом-аэроплан сегодня под музей поэта сдан, а был ему когда-то просто домом; давал гостям немедленный приют; взмывал со взгорья над рекою; крут в своем полете странно-невесомом.

Так вот мой сон, мой странный разговор с самим собой той ночью до рассвета.

Как повернулась матушка-планета, что свой затылок вижу я в упор! Так вот зачем летел в Сухум, в Тифлис - чтоб в Троице глядеть с балкона вниз.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зачем, когда вошли в обыкновенье лирические эти отступленья, но, к слову, снова хочется сказать, что я - земляк с Василием Каменским, хотя знаком с его рывком вселенским - увы, не лично! - лишь через печать.

Каменский, впрямь сын разлюбезной Камы, поэт и авиатор, футурист, художник, набросавший жизнь-эскиз, охотник, расстрелявший жизнь, как драмы, не раз мелькал мне, словно солнца луч, из-за житейских непролазных круч.

Живя в Перми с рождения, и я мечтал о вечных тайнах бытия, и я в Тифлис стремился и в Москву, открыл "субботники" у Евдоксии, но приступы тогдашней рефлексии усиливали робость и тоску.

Мечта была бесплодною мечтой, я разве смог бы на вдове жениться, вдруг дом продать и вскорости разбиться на самолете в Польше, холостой; мотор доставить в Пермь и сделать катер, тут надобен Василия характер.

Я как-то съездил с женщиной одной в ту Троицу холодною зимой; осматривал останки колокольни, был в церкви, послонялся по селу, и робкий неумелый поцелуй, наверно, с месяц отравлял покой мне.

К Каменскому - приехал наугад, кружа его дорогами крутыми, вдруг вспоминая ветреное имя;

(так в рифму здесь - столичный верхогляд), попал в его заветный дом-музей, всмотревшись вновь во всех его друзей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рассеивался голубой туман.

Поскрипывал наш дом-аэроплан.

С ажурных крыльев - книжных стеллажей - пыль осыпалась в яростном полете...

Нежданно очутиться в переплете и - выйти в Жизнь без всяких сторожей!

Покинуть этот милый дом-музей, вернуться в гвалт, в бессонную столицу, пожать беду и радости сторицей и обрести взаправдашних друзей, чтоб на рассвете в голубой туман взмывал твой голубой аэроплан.

29.12.81

1982 год

Вновь я проснулся, в детстве как будто - зимнее утро, зимнее утро...

Выбелил окна росписью иней, воздух меж стекол солнечно-синий.

Сразу от сердца отхлынула смута - зимнее утро, зимнее утро...

Сразу неробко ступил на крылечко, выбежал тропкой к взгорку над речкой.

Спрыгнуть готов, пусть высоко и круто - зимнее утро, зимнее утро...

В сердце - доверье, звонкие трели...

Рядом деревья заиндевели.

Ветки, как стропы синь-парашюта - зимнее утро, зимнее утро...

Мороз под пиджак, словно сталь - наждаком...

А я как кержак весь оброс куржаком.

Немногословного счастья минуты - зимнее утро, зимнее утро!

4.01.82

ТВОРЧЕСТВО

Проснуться ночью. Высохли чернила.

За стеклами луна опять бела.

Собака, та, что в полночь жутко выла, притихла; может, даже умерла.

Скорей к столу. Включить ударом лампу.

Бумагу испещрить карандашом.

Найти в проекте снова неполадки.

Начать сначала. Скомкать все потом.

А за окном заря уже светлеет.

Снег бел, что сахар. Прямо в чай клади.

И лампа не горит уже, а тлеет.

И сердце жжется угольком в груди.

Смешались на бумаге буквы, цифра; а рядом профиль, на жену похож.

И вдруг опять, как фокус в старом цирке, очнулся и задвигался чертеж.

И завитушки, что венчали профиль, внезапно в схему полностью легли; и, выпив в пятый раз бразильский кофе, вдруг различить модель свою вдали.

В зените - солнце. Выключена лампа.

Задвинут в угол сложенный пюпитр.

И человек на стуле виновато, как слушатель в концерте, сидя спит.

10.01.82

НА СОЛНЦЕПЕКЕ

В стакане - золотистое вино.

Оно, как солнце, обжигает губы...

В твоей квартире пусто и темно.

Как людно и как солнечно в Цхалтубо!

Смеяться разучились зеркала.

Со временем стареет амальгама.

За гладкою поверхностью стекла змеятся трещины, как от порезов шрамы.

Река Риони отразит верней подвижность черт, знакомую улыбку.

Плыви, купайся, тень среди теней; пускай другой обнимет стан твой гибкий!

А я, давнишней болью оглушен, стою на солнцепеке... С опозданьем обвит, как дерево змеящимся плющом, вернувшимся ко мне воспоминаньем.

7.03.82

Опять похолодало.

Хоть день горит светло, да только проку мало.

Опять не повезло.

Не пробежишь аллейкой в испуганную тишь.

На узенькой скамейке часок не посидишь.

Опять вползает скука в заснеженный простор.

Беременная сука заходит в коридор.

Ей только бы согреться.

Хоть чуточку тепла.

И я с холодным сердцем все не найду угла.

Вчерашнее прощанье нейдет из головы.

Предчувствуя заране, все знали мы, увы!

Но так хотелось счастья, хоть чуточку тепла.

Казалось, в нашей власти не разлучать тела.

Но ты идешь по Минску, а я в лесном кругу черчу тебе записки ботинком на снегу.

А впереди маячит шумливая Москва, где ничего не значат вчерашние слова.

7.03.82

ДУХ И ТЕЛО

Объяснения. Потери.

Каталог былых побед.

Я одною меркой мерил

20 лет и 30 лет.

Дух мой, юношески стройный, в горний воздух воспарял.

Как быка - меж тем на бойню гнал - телесный матеръял.

И сошлись парадоксально тело старца, дух юнца в новой страсти, и печально ждали славного конца.

Что же, дева поглядела на меня через очки.

Разглядела только тело, дух не виден сквозь зрачки.

И со смехом убежала вмиг в заснеженную даль.

Тело бедное лежало.

Дух измученно летал.

Так живу, мой друг, отныне; и раздвоен, и распят.

Так пришли ко мне унынье и расплата из расплат.

Но и деве той не лучше.

Облетает юный цвет.

И её сомненье мучит: тело есть, а духа нет.

7.03.82

Каролищевичи

Заснеженные сосны.

Послушай пять минут:

Поют они, как кросна; видать, дорожки ткут из снега и метели, из синей тишины...

Им помогают ели, усердия полны.

И ты, идя обратно дорогою судьбы, оставишь, вероятно ненадолго следы.

7.03.82

Четыре часа утра.

А день мой ещё не начат.

Не кончилась ночь утрат.

Откуда мне ждать удачи?

Великие города безмолвно лежат во прахе.

Несущихся лет орда меня пригвоздила к плахе.

И сломан уже кадык.

Саднит болезненно локоть.

И кляпом торчит язык, наверное, в правом легком.

Пытаюсь открыть глаза...

Глотаю прокисший воздух.

А память летит назад, но поздно вернуться. Поздно.

Единственная моя, окутай меня сияньем.

Дозволь мне дождаться дня, чтоб умер, как россиянин.

Чтоб глянул на свет в окно и веки прикрыл, доверчив.

Пусть будет потом темно оставшуюся вечность.

31.01.82.

ЗЕЛЕНОЕ ЭХО

Недавно мы с дочкой, гуляя в лесу, видали в кустах золотую лису.

Она на прощанье махнула хвостом и скрылась мгновенно во мраке лесном.

Когда я наверх поглядел, как в оконце, увидел в прогал краснобокое солнце.

Когда по тропинке пошел напрямик, наткнулся на синий-пресиний родник.

Когда мы под вечер домой побежали, то черные тени повсюду дрожали.

И только белела на небе луна, как чудная лампа, сиянья полна.

И долго звучало порою ночной зеленое эхо прогулки лесной.

6.04.82

ВОЗЛЕ ШОССЕ

1

Вот и зажил я возле шоссе: дом - как дом; только странное дело - вечно что-то в квартире шумело, в придорожной моей полосе.

Был я поутру трезвый как все.

Зубы чистил и брился умело; только что-то все время шумело, не являясь в открытой красе.

Дверь я войлоком облицевал, щели все проложил поролоном, но по-прежнему шум неуклонно налетал, словно горный обвал.

Я в аптеке беруши купи.

Я завязывал шапку-ушанку.

Бился шум, словно мячик о штангу и до мозга - насквозь - проходил.

Жизни шум, нестареющий шквал, пролети по скудеющим жилам.

Вот и стал я почти старожилом, не желая - в "десятку" попал.

2

Вот сижу я, склонясь над столом.

Был отцом я, и сыном, и мужем; только вряд ли кому-то я нужен...

Все, что было, осталось в былом.

Я, конечно, гожусь на подхват: принести, отнести, расстараться...

А вот, что я не Фет иль Гораций, это слишком заносишься, брат!

Вот твой рыночный диапазон - от укропа до свежей картошки; если хочешь, рифмуй понарошку и глотай аммиак, как озон.

Не стесняясь заезженных слов, на автобусе езди беспечно и не думай, что жизнь бесконечна для таких безупречных ослов.

Тело будет потом сожжено, разбегутся поспешно родные и, быть может, помянут чужие, если выставят внуки вино.

Так беги, не жалея подков, бей асфальт заграничным копытом; путь твой многими вдосталь испытан и завещан во веки веков.

3

Есть, как видишь, бутылка вина.

В холодильнике - вот - "Цинандали".

Жизнь прожили мы, проворковали, не считая, что это - вина.

Перед кем и потом за кого? - виноватим мы дальних и близких; можем штилем высоким и низким, только много ли проку с того?

Холодильник легко распахну.

Переставлю на холод бутылку.

Сам себя щелкану по затылку и отправлюсь к ночному окну.

Все улажу, что мне суждено.

Промелькнут обывателей лица.

С телевизором вряд ли сравнится бесконечное это кино.

Бог ты мой, я забыл про вино!

Впрочем, завтра оно пригодится, там - позавтракать, опохмелиться...

Да и вам-то не все ли равно...

4

Что бездарней ночного ума, коль с душой в постоянном разладе

(знать не знает о новом раскладе и давно не страшится письма?!)

Подсказала бы летняя мгла, что с надеждами вышла накладка; да и так уже вовсе несладко чаепитье родного угла...

Шел бы лучше, с порядком знаком, прямо в банщики иль в коновалы, чем шататься весь день, где попало, и без толку молоть языком.

Чтоб, прогнав безрассудную стынь, исцелять всех собак беспородных; так пристойно весьма и подробно применяя на деле латынь.

А пока, дорогой, засыпай и с утра потихонечку трогай, раз закаялся лунной дорогой закатиться прямехонько в рай.

15.06.82

БАЛЛАДА О КУСКЕ МЕЛА

Меня покамест спасают ноги.

А то порою хоть криком кричи.

Григорий Павлович, дед мой строгий, вчера опять меня палкой учил.

Привык ни за что надо мной изгаляться: и эдак не эдак, и то - не то.

Попробуй старого не бояться, когда он мозоль от битья натер.

А, впрочем, вчера я страдал за дело, и совести справедлив укол: я взял без спросу кусище мела и аж на семь частей расколол.

А мел - ведь это такое богатство.

Даром его никто не дает.

Я этим мелом - "Равенство", "Братство" - вывел вчера на створках ворот.

Выходит все поделом. Ан каюсь: слова надо мной захватили власть.

И я стыжусь, но не зарекаюсь, что больше мел не смогу украсть.

22.07.82

БАЛЛАДА РАЗЛУКИ

Я навестил её. Она была бледна немного. Заспанные глазки глядели хмуро, Вся её фигура топорщилась, хотя была кругла.

Вот парадокс: та ж комната и та ж кровать, знакомый стол и книжек полка, в бараньих завитушках та же челка - другой прием и чувств другой этаж.

Как будто не она, не голубой невинный взор, а серые стальные глаза глядят - как пули нарезные готовы грянуть из стволов в упор.

О, Господи! Зачем я шел сюда, зачем ещё с полночи собирался.

Усы равнял. В обновки наряжался - неужто ради свары и суда?!

Я ей пытался что-то говорить.

Я спрашивал усердно о здоровье.

И чувствовал всем сердцем, всею кровью: все бесполезно, надо уходить.

Грешила не презрением она, но - равнодушьем. Всматривался снова я: что в ней грешного, святого?

Опухли губы (может быть, со сна?)

На шее справа рубчик (от подушки?), а там как будто склеен завиток - и все же упрекнуть ни в чем не мог

( ещё вчера приветливой) подружки.

Мы ссорились наивно и смешно.

Претензии друг другу излагали, какие-то пустяшные детали, которые и помнить-то грешно.

Я повторял уже в который раз, что виноват, что пьян был, что исправлюсь.

Просил простить и уповал на жалость, но понял вдруг, что не любим сейчас.

Что все слова бессмысленны, что все сегодня бесполезны уговоры, что надо прекращать пустые споры и не крутиться белкой в колесе.

Я сдался. Попытался пошутить.

Обнять её - хотя бы на прощанье, мол, в знак прощенья или обещанья - и вынужден был тихо отступить.

О, неужели тридцать дней назад я сам не раз от ласки отбивался, порою с облегчением прощался, был передышке в встречах даже рад!

Что с ней? Другой мужчина? Вроде, нет.

Она со мной пока ещё правдива.

Притом она всегда нетерпелива и не утерпит дать прямой ответ.

Итак, приятель, подведем итог: ты доигрался, вот и разлюбили тебя, а узелок не разрубили, щемит ещё на шее узелок.

Ты вспомни, как ты сам её учил плыть по теченью, не терять рассудка.

Все - шутка, вот и получилась шутка, но жутко, что не помнишь сам причин.

Ведь ты уже настроен был на взлет, на поклоненье каждому поступку.

Да, братец. Жизнь с тобой сыграла шутку, а ты, небось, хотел наоборот?!

Вперед-вперед, верней, назад-назад; шагай сейчас, голубчик, восвояси и, боль свою сомненьем приукрасив, спеши пополнить цикл своих баллад.

Она была честна. С неё пример возьми и честен будь в своем притворстве, не состязайся с недругом в притворстве, а мимо посмотри, суров и смел.

Быть равнодушным вовсе нелегко, когда на сердце непогодь бушует, но, друг мой, одесную и ошуюю ещё так много разных дураков.

Не уподобься им. Иди вперед.

По-прежнему верши упрямо дело.

Еще одна баллада отболела, и, может быть, она её поймет.

И будет день, когда она к тебе - больному - без звонка войдет с цветами; и все, что скажет, сохранишь ты в тайне, передоверив отвечать судьбе.

25.07.82

Все темнее и злее осенние ночи.

Полногрудо луны забытье.

В темноте среди тысяч людских одиночеств незаметней мое.

Солнце пепел оставит от долгих пророчеств.

Радость утро прольет.

На свету среди тысяч людских одиночеств неприглядней мое.

6.09.82

Пора отдать себе отчет, что время вспять не потечет, что жизнь предъявит строгий счет бездельнику и плуту; и прав, бесспорно, будет тот, кто нес сквозь годы груз забот, нес каждую минуту.

12.09.82.

БЕЛАЯ НИТЬ

Вновь теснимый желанием странствий, я воочью увидел Восток, где над жгучим от соли пространством в небе плавится солнца цветок.

Поначалу влекли саксаулы, синью звонкой томил горизонт и казалось навеки уснули эти степи, как перед грозой.

Надвигалась жара, и сушило даже губы от зноя порой, но трава эту землю прошила, словно небо сшивала с землей.

И хлопчатника первые всходы дали новому чувству толчок, и ростком шелестнул через годы повернувшийся к свету Восток.

Я увидел: прошли меж рядами хлопкоробы - собрать урожай, чтобы белыми чудо-горами выше к солнцу подвинулся край.

Словно русские скирды вставали, в небо прямо взлетали стога...

Этот хлопок белей не едва ли, чем зимой по России снега.

И хоть было вначале неловко от горячки нахлынувших слов, эти фартуки, полные хлопка, эти руки воспеть я готов.

Мне казалось, что я понимаю перекличку людей и полей, знать, недаром сейчас вспоминаю эти взгляды старух и детей.

Хлопок стал драгоценной поклажей, мне отныне его не забыть; вот и время не рвущейся пряжей тянет памяти белую нить.

И когда на глухом полустанке вдруг ударят с разлету снега, я навстречу пойду без ушанки, пусть скользит на морозе нога.

Не почувствую холода дрожи, снова чувства настигнет обвал...

Это - хлопок, скажу я, быть может, это хлопок - в России - нагнал...

И колючие белые осы, остывая в моих волосах, это хлопок - шепнут мне без спроса, это хлопок, забудь о снегах...

И тогда, подуставший от странствий, я опять унесусь на Восток, где над жгучим от солнца пространством в небе плавится солнца цветок.

27.09.82

НЕПРЕРЫВНОСТЬ

Уходит жизнь. Обыденно. Нелепо.

На перебранки. Ссоры. Пустячки.

А ты хотя бы раз взглянул на небо, тряпицей чистой протерев очки?

Взгляни на облака или на тучи, что придавили низкий горизонт; и, может, этот взгляд тебя научит в иных событьях находить резон.

А, впрочем, речь совсем не о природе поступков наших, фокус ведь не в том, чтоб стать другим иль оказаться в моде, иль не прослыть беспечным болтуном.

Как мне порой хотелось научиться открытости, беспечности в себе, чтоб быть во всем не просто очевидцем, передоверив отвечать судьбе.

Как в книгах я искал не просто тайну, а корень тайны, некий интеграл; и вот сегодня увенчал случайно трюизм, быть может, лаврами похвал.

Ну, что ж, взгляну и я разок на небо, как смотрят на кривые зеркала, чтоб убедиться до чего нелепо вся жизнь моя бездумная прошла.

Сниму очки и, близоруко щурясь, уставлюсь, размышляя, в пустоту; и в памяти всплывет сквозь хмурость юность, как будто в ливень - дерево в цвету.

Пусть ветер рвал доверчивые ветви, пусть осыпалась розовая цветь, но этот образ мне верней ответит, зачем необходимо сердцу петь.

Да, отцвело и накренилось древо; да, и плодов покамест не видать, но эти ветви обнимали небо, хоть не могли о встрече рассказать.

И пусть уходит жизнь... Во все лопатки пускай бежит, на части не деля, на верх и низ, делитель и остатки, как неразрывны небо и земля.

21.10.82

1983 год

РОЗЫ

Один сквозь сад иду в тиши.

Устали ноги.

Как эти розы хороши и как убоги!

Казалось бы - спеши, пиши.

А что в итоге?

Как эти розы хороши и как убоги!

Необязательность души

Тревожит многих.

Как эти розы хороши и как убоги!

Один всю жизнь копил гроши.

Другой - дороги.

Как эти розы хороши и как убоги!

А все-таки живи, греши,

Плати налоги...

Как эти розы хороши и как убоги!

7.06.83

НАДЕЖДА

Я понял цену дружбе и любви: тогда хорош, когда дела в порядке; и никого на помощь не зови, когда лежишь, как в детстве, на лопатках.

Я ошибался в жизни много раз и все равно не накопился опыт; и как принять сиротство напоказ, коль сердце в ребра кулаком колотит.

И я пытался быть таким, как все; шуршать как мышь своим кусочком сала...

Но как бы жизнь на дыбном колесе меня ни распинала, ни ломала,

Я говорю заветные слова, я в полный рост иду, подняв забрало, на проходимцев, ибо тем права святая тень, что только жизни - мало.

И надо не сдаваться, и суметь, отстаивая в драках идеалы, все тем же чистым пламенем гореть, а не тянуть надежней одеяло.

Мне - 38, возраст не такой, чтоб упиваться ранней сединою.

К чертям покой! Пусть будет под рукой родимое пространство ледяное.

Я обречен сражаться до конца.

Врагов моих пускай не убывает.

И только свет любимого лица в моих метаньях силы добавляет.

Я знаю: дом отцовский не сгорел, хотя и продан новым постояльцам; и мой удел, как дедовский надел надежно подчинен упрямым пальцам.

Я верю: материнская рука опять, как в детстве, боль мою утешит; и каждая строка черновика когда-то будет вещей, не поспешной.

Тогда - вперед, разбрызгивая грязь, по сыроватым пажитям апрельским; туда, туда, где ласково светясь желтеет солнца шар над перелеском.

Через косые резвые дожди ветрам навстречу, радуясь и плача; и вглядываясь, что там впереди, надеяться азартно на удачу.

19.04.83

УГЛИЧ

Воспоминанья, крытые соломой.

Кто ухватился, тот себя не спас.

И смотрит вновь с расчищенной иконы нерукотворно-рукотворный Спас.

Мы говорим о подлинном и мнимом.

По Угличу проходим, все в снегу...

Ах, что ты шепчешь, милая Марина?

Я не Димитрий, но и я солгу.

Ах, милая пленительная полька, как глаз твоих неистов малахит!

Смежила веки (вековала сколько?

А ретивое до сих пор болит...)

Слежался снег. Скрипит под каблуками.

По Угличу проходим, все в снегу.

И колокольный звон плывет над нам, и наша дочь смеется на бегу.

Но почему тревожно так и знобко?

Что нам сулит в столице месяц март?..

Заметена ночной метелью тропка.

Поленница лежит колодой карт.

Раскиданы колючие созвездья.

Непредсказуем поздний гороскоп.

И снег летит такой же бесполезный, и наметает времени сугроб.

8.03.83

БАЛЛАДА О СЧАСТЬЕ

Привалило дураку счастье.

Аж не знал он, дурень, что с ним делать.

И давай крошить его на части.

Бестолково. Глупо. Неумело.

Думал он, что счастье безгранично; что ещё не раз оно привалит.

Не Господь, а сам себя отлично наказал. Сейчас живет в развале.

Нажитое все пошло прахом.

День-деньской сидит в развалюхе.

Сам себе стирает рубахи.

Сам себе дает оплеухи.

Непонятное что-то бормочет.

И не ждет ни от кого участья.

Только не озлобились очи.

Может, все же не ушло счастье?

6.06.83

Мне сказали - "Твой камень - рубин".

Знать, платить мне и выпало кровью за неистовство темных глубин, взбудораженных новой любовью

Потому мне и люба заря, что я пойман в небесные сети, когда Землю в наследство даря, мать меня родила на рассвете.

Потому и жалею закат, когда солнца желток окровавлен; ибо к свету я шел наугад и от лунной опеки избавлен.

И под знаком любви и беды прожил я свои лучшие годы, и рябин огневые следы я воспел как зарницы свободы.

Может быть, я ничтожен и мал.

Может, духом нестоек и хрупок.

Дай мне, Боже, твой солнечный лал, твой карминово-огненный кубок!

Чтоб исполнился главный завет, мост меж прошлым и вновь предстоящим; и в конце испытания свет я верну вместе с огненной чашей!

10.06.83

РЯЗАНСКИЙ МОТИВ

Н.Н.

Все-все повторяется, в Лету не канет: прогулка, походка и девичий локоть...

Ты тоже читаешь любимой на память весеннего Фета и зимнего Блока.

Ты тоже идешь по вечерней Рязани, ныряя внезапно тропинкой под горку.

И звезды знакомо мигают глазами, и тянутся руки к полыни прогорклой.

Летит полушалком рязанское небо, когда ты подругу закружишь коварно.

Все так же у церкви Бориса и Глеба растут в беспорядке полынь и татарник.

Все-все повторяется полночью летней, и ты ещё глуп, очарован и молод; и как угадать, что с зарею рассветной войдет в твою жизнь повзросления холод.

Что время сотрет в твоей памяти Трубеж надежней, чем прежде срывали татары; и то, что любил ты, не только разлюбишь - разрубишь, чтоб ввек не встречаться со старым.

И город, воспитанник князя Олега, в есенинских святцах явившийся миру, вдруг станет далек, словно лик печенега, разрубленный вкось беспощадной секирой.

Развеются чары пленительной ночи;

Солотча, Ока - что ни час - все далече.

И только ещё не погасшие очи при солнечном свете напомнят о встрече.

И все же не раз, просиявши глазами, чтоб смыть одинокость, схватившись за локоть, прочтешь, повторяясь, надеясь на память весеннего Фета и зимнего Блока.

31.12.83

1984 год

Людей природа, в сущности, одна: как ни ряди врожденные инстинкты, сквозь оболочку хорошо видна звериная повадка и косинка.

Срывается муштрованная речь.

Не справится иному с хищным взглядом. и в лесть горчинкою вползает желчь, готова обернуться страшным ядом.

Есть у меня знакомый толстячок.

Сластена. Буквоед. Завзятый книжник.

Как злобно он сжимает кулачок, когда с усмешкой говорит о ближних!

Его уж точно медом не корми, дай посудачить о чужих ошибках; и влажных губ облизанный кармин кровавит откровенная улыбка.

Как точит зависть бедного порой, а я его подтравливаю тихо...

Что ж, в Риме говорилось (Боже мой!):

Homo sum - humani nihil...

11.04.84

ТРИ ЧАСА ОЖИДАНЬЯ

Три часа ожиданья - это много иль мало?

Жизнь меня обнимала, ломала и мяла, жизнь меня волокла, как котенка, вперед - день за днем и за годом мелькающий год.

Я взрослел, понемногу в привычках менялся, обминался, а все же пока не ломался; я за жизнью волокся трусцой и шажком и портфелем махал, словно мальчик флажком.

Было много мечтаний и много надежд; я себе устанавливал новый рубеж, уставал, отставал, и винил, и винился, и порой сознавал, что вконец обленился.

Жизнь прощала меня и, жалея, ласкала...

Три часа ожиданья - это много иль мало?

Электричка трясется на стыках, как бричка.

В срок стремится успеть, долететь электричка.

Через ливень, сквозь зелень и высверки дач мчится солнцу навстречу залогом удач.

Я трясусь в такт её нескончаемой тряске, я влеченью сейчас отдаюсь без опаски, я спешу на свиданье с надеждой своей; мой полет все быстрей, встречный ветер сильней;

Заоконная зелень сочней, зеленее...

Неужели я тоже сейчас молодею?

Далеко позади шум и гомон вокзала.

Три часа ожиданья - это много иль мало?

Скорость въелась в меня, как дурная привычка.

Вспыхнуть жарко стремится последняя спичка.

Сигаретка бикфордно чадит-догорает.

Расставаться со мною рассвет не желает.

Набирает свою светоносную силу, чтоб взбодрить приуставших, болезных и сирых.

Полустанки минуя, летим оперенно.

Вон калека неспешно бредет по перрону.

Он наверно забыл, как томиться и мчаться; повязали его добротой домочадцы; чувство скорости жизнь беспощадно украла.

Три часа ожиданья - это много иль мало?

Может, жизнь моя вся до сих пор ожиданье, с каждой новой весной прежних чувств оживанье; ожиданье любви, ожиданье удачи; и я жить не могу, не умею иначе.

Ветром новых поездок лицо ожигаю, ожидаю свершенья, опять ожидаю.

Все мы, люди, комочки разбуженной плоти, в бесконечном полете, в вседневной заботе.

Воплощая мечты, говоря торопливо, мы в любви объясняемся нетерпеливо.

Почему ты в ответ до сих пор не сказала, три часа ожиданья - это много иль мало?

30.06.84

Люблю твое лицо мадонны: из-под слегка припухлых век взор грациозно-полусонный, где вызов небу не померк.

Улыбку (с ней и черт не сладит) и чуточку курносый нос, твои распущенные пряди наивно вьющихся волос.

Простосердечную небрежность, недооформленную стать; и нежность, нежность, нежность, которую не передать.

Да что там нос, глаза и пряди, весь водопад твоих волос, когда б сказал, что в быстром взгляде прочесть однажды довелось!

31.06.84

Я не хочу обманывать тебя, мучительно я прошлому ревную; вновь ослеплен и днем бреду вслепую сухую кровь рассудком торопя.

К чему твердить про некий идеал, про то, что так хотелось к изголовью склоняться утром с чистою любовью, которую всю жизнь свою искал.

Я знаю, время успокоит кровь и вместо небывалого блаженства оставит только жажду совершенства, которой и является любовь.

Я не молю ещё побыть со мной, но знаешь, как, расправив с хрустом крылья невидимым сознанию усильем, вдруг тянется одна душа к другой!

31.06.84

ОБМОЛВКА

Проясняет истину враз оговорка или обновка...

Вновь размолвка промежду нас.

Неужели она надолго?

Без тебя жизнь моя - дрянцо.

Стоит ли говорить подробно.

Пред глазами - твое лицо.

Каждый взгляд как удар под ребра.

Чудо-родинка на губе.

От обиды едва не плачу.

Что я значу в твоей судьбе, если все-таки что-то значу?

21.09.84

БИЛЬБОКЕ

Не смешную погремушку и не перстень на руке - подарю тебе игрушку под названьем бильбоке.

Красный шарик на бечевке.

Знай, подбрасывай - лови.

Нужно капельку сноровки и немножечко любви.

Что слова? Резону мало.

Не прикажешь и в стихах, чтобы чаще вспоминала наши встречи впопыхах.

Может, слишком я доверчив, но мне кажется порой: ты моим играешь сердцем, тоже тешишься игрой.

9.08.84

СОН ВО СНЕ

Ночная тишина глуха, как вата.

Лишь изредка её перерезает далекий свист больших электровозов, ножом консервным вспарывая сон.

Я в комнате один. В привычном кресле устало разместилось тело. Снова умчались мысли в дальние пределы, где можно пробежаться босиком.

За окнами накрапывает тихо осенний дождик. Ветер рукоплещет вовсю шальными ветками деревьев, роняя побуревшую листву.

А в памяти моей не меркнет солнце, лежит спокойно гладь пруда Святого, где лилия белеет невесомо.

Я к ней спешу подплыть, слегка коснуться, чтоб осознать, что все это не сон.

Веселый воздух резво и покато скользит по свежевымытым плечам.

Свет солнечный струится, как из лейки.

Двоится зренье, и тебя я вижу всю в ореоле радуги цветной.

Ты проплываешь, юная русалка.

Струится водопад волос неслышно.

Слова твои крадет гуляка-ветер, и только эхо вторит, искажая сиюминутный смысл всевечных фраз.

Давно пора мне в комнату вернуться, отставить кресло в сторону и тут же тебе по телефону позвонить.

Но сон во сне, как неотвязный призрак, как мириады разноцветных радуг, слепит и снова смешивает зренье.

Я пробужденья жду. Далекий свист ночных электровозов убеждает, что не остановима жизнь, что нужно инерцию движенья сохранять.

А, может, память этому порука, и сон не просто отдых, дань покою, а тот же бег в немой стране мечты?

11.10.84

Не раз, бессонницей измучен, в сердцах я говорил себе, что как просвет бывает в тучах, бывают радости в судьбе.

Что все имеет назначенье: цветок, и стебель, и зерно; что жизни бурное теченье перстом подправить не дано.

Что надо внешне хладнокровней держаться к вящей славе сонь, куда достойней перед ровней явить свой внутренний огонь.

Но сон смыкал надежно вежды касаньем ласковой руки; и все тревоги, все надежды казались утром далеки.

Другие мучили заботы.

Манили новые края...

Спроси себя: а все же кто ты на перепадах бытия?

Из тьмы и света мир твой соткан; и как бы ни был ты учен, а дух твой словно в гибкий кокон на время в тело заключен.

Цени ж игру воображенья, где все условности тесны.

Сумей за миг до пробужденья единым махом выпить сны.

4.11.84

Фрунзе

Люблю восточного базара неунывающий азарт.

Еще судьба не досказала, не разложила мятых карт.

И вот торговец сладкогласный тасует цены и слова.

А солнце не жалеет красок, и медом пахнет пахлава.

Мир рынка всюду одинаков, но здесь вольготно и светло.

И я, как записной гуляка, ловлю последнее тепло.

4.11.84

Фрунзе

Слова твои, не ахай и не охай, найдут признанье позже, может быть, как свет звезды немыслимо далекой, что продолжает, и сгорев, светить.

Но что мне отсвет отгоревшей жизни, что ореол священного огня, раз нет меня? Нет нужды в пышной тризне, раз выбрал ночь и не увижу дня.

29.11.84

1985 год

ЗОЛА

Чего мне ждать? На что надеяться?

На то, что все-таки поймут и перепеленают сердце, и выбросят обиды жгут.

Все время - деньги, деньги, деньги! - а я, как нищий на углу, устал молиться и тетенькать, и дуть на чувств своих золу.

Из пепла не возникнет пламя, из безысходности - любовь, и только память, только память ещё мою согреет кровь.

Когда чредой пройдут виденья, я оценю ли грез размах?

Души не меряны владенья, и я здесь подлинный монарх.

Хочу - люблю, хочу - караю, и в сновиденческом огне не к раю, к дедовскому краю хотелось быть поближе мне.

Чтобы из мглы вечерней свита и предзакатного огня, всех этих грешных духов свита не ополчилась на меня.

О, да не буду близким в тягость!

Уйду, пока не надоел, навеки в край, где плещет радость за установленный предел.

На то нам и дается слово, чтоб светом выхватить из мглы две-три щербатинки былого и - не разворошить золы.

31.08.85

КОРАЛЛ

Ты прав, знаток любви, Стендаль, кристаллизируется чувство и обретает сердце даль, в которой без любимой пусто.

Течет по жилам чудный ток искрящихся переживаний.

Благоуханна, как цветок, любовь, а ты - всего желанней.

О, только б находиться близ, навек не прерывать мгновений; любая прихоть, твой каприз и полноправны, и священны.

Омытый зрением двойным, мир предстает в красе нетленной.

О, только б с ней; о, только б с ним навек не прерывать мгновений.

И как бы рок ни покарал, одно спасенье - сердцу вверься, любовь особенный коралл, растущий по законам сердца.

30.09.85

Дочери - 15 лет.

Джинсы. Модная прическа.

А в глазах - тревожный свет, характерный для подростка.

Сотни, тысячи проблем сложностью своей пугают.

Что там Брэдбери и Лем, здесь фантастика другая.

Поражаюсь каждый раз неприступности задачи.

Опыт взрослых - не указ.

Да и как ещё иначе.

Открывает новый мир дочь моя, кончая школу.

Не разученный клавир, а - дорогу в звездном поле.

Дочери - 15 лет.

Не споткнется ли дорогой?

Утром я смотрю ей вслед с очень родственной тревогой.

30.09.85

Ты помнишь: вечер, мой мундир и шум вокзала?

"Любовь изнашивается до дыр", - ты мне сказала.

Любовь изнашивается, как ткань.

Рано иль поздно.

Не плачь, не плачь. Ах, перестань!

Взгляни на звезды.

Что в бесконечной глубине горят беспечно.

В том очистительном огне пребудем вечно.

4.10.85

НОЧНАЯ СКАЗКА

Я люблю сиянье солнышка.

С ним надежней и вольготней.

И видны при нем до донышка чердаки и подворотни.

Ночью жутко: всюду гномики

( в лунном свете - голубые), сжав в руках покрепче ломики, мерят улочки кривые.

Ничего себе подросточки, мышцы вовсе не из ваты; тренированные косточки, лишь умишком щупловаты.

Ходят-бродят, уши домиком, ищут, что лежит похуже.

Вся мечта - немытым ломиком жахнуть исподволь снаружи.

Омерзительны их хитрости, их подпольные секреты.

Вот бы разом напрочь вытрясти их душонки, их кастеты.

Извести б гвардейский выводок, честным людям нет проходу.

Может, солнце все же выведет их на чистую на воду.

Встань же, круглое и красное, разгони всю темь собою, пусть над нами снова властвует только небо голубое.

11.12.85

ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ

Читаю Кочеткова.

Тяжелая судьба.

Но живо, живо слово и рифма не слаба.

Не потускнел твой гений, от времени не стих.

Сквозь толщу потрясений к нам твой прорвался стих.

"Баллада о вагоне" взлетит под потолок.

По всей стране в ладони твой первый сборник лег.

Избегнув катастрофы, вернулся ты домой; и эти чудо-строфы поднял над головой.

При людях - мягкость, робость.

Зато душа - стилет.

И вечно рядом пропасть, коль истинный поэт.

В клуб надевай манишку, и сам себе не лги.

Пусть чешут кулачишки бессонные враги.

У них одна забота - стереть бы в порошок.

Ведь бездари охота сказать: "И ты - не Блок!"

Но сгинут - сдохнут гады. Наступит Страшный Суд.

И все твои баллады читателя найдут.

На то и ищем слово, стирая пот со лба.

Читаю Кочеткова.

Завидная судьба.

14.12.85

Спит дочь моя. Так только в детстве, откинув одеяло, спят.

Спокойным сном легко согреться, забыться от пустых досад.

Пускай скребут под полом мыши.

Пускай скрипучая кровать.

Но можно мелкого не слышать и самому себе не лгать.

На чистом личике - ни тени.

Ни сожалений. Ни утрат.

Ах, дети, сверстники растений!

Недаром слово есть "детсад".

Я б тоже врезался с подушку, чтоб длилось чудное кино.

Пускай гоняет ветер стружку.

Шумит, кружась, веретено.

Пусть за окном бушует вьюга.

Спать от ненастья вдалеке.

Обняв подушку, словно друга.

Бесхитростно. Щекой к щеке.

25.12.85

ВЕРХНЕВОЛЖСКАЯ НОЧЬ

Черны деревья вкруг турбазы.

Сплошные черные стволы.

И ветерки свои рассказы плетут уже из-под полы.

Все на виду. Полоска света прижата крепкими дверьми.

И только старая газета шуршит в посылке из Перми.

Погас фонарь над главным входом.

Лишь аварийный "светлячок" предупреждает: за народом накинут до утра крючок.

Напрасно вызывают к Волге девчат бродяги-сквозняки.

Ночного эха недомолвки им будет слушать не с руки.

Напрасно редкие машины стирают шины на шоссе.

Одни сосновые вершины готовы с ними пить глясе.

Пусть лунной ложкой смешан кофе из снега, сумрака и льда; лишь главные ворота профиль сумеют повернуть сюда.

И только на заре, процежен сквозь марлю редкую оград, напиток будет взбит железом ломов, ободьев и лопат.

Когда окрестная обслуга начнет свой утренний бедлам, тот кофе разопьет округа с вином рассвета пополам.

И распахнув входные двери навстречу вилкам и ножам, опять не вспомнит о потере толпа приезжих горожан.

В столовую за сменой смена влетит, и каждый будет рад светло-коричневой подмене; всегда понятней суррогат.

Займут людей поездкой долгой, экскурсионною гульбой...

И только Волга, только Волга останется сама собой.

25.12.85

ДОРОГА В ГОРОДНЮ

Мы утром вышли в ранний путь...

Дорогою окольной внушал я дочке, что взглянуть пора на колокольню; что церковь красит Городню с пятнадцатого века; что стыдно спать пять раз на дню, когда ты не калека.

Не соглашалась ни за что идти в селенье дочка, дубленка будто решето не держит ветерочка.

Ее пугал не холод зим, когтящий лютым зверем, а то, что в книжный магазин я заглянуть намерен.

Она читала мне мораль, мол, сед, а все туда же: полночи белый лист марал и стал чернее сажи.

Потом готов сидеть полдня над старой книжкой Блока, а ей - ни слова, хоть родня; ей очень одиноко.

Была турбаза в декабре забита стариками, одни деревья в серебре девчонок завлекали.

Хотя б подружку в свой заезд,

Аленку иль Сюзанну, то был бы общий интерес взамен сплошных терзаний.

Что мне ответить? Чем мне крыть подобные запросы?

Не пара рук, тут пара б крыл могла обезголосеть.

Из-под сапог летела пыль.

Был уголь здешней метой...

Я по дороге ей купил пирожное, конфеты...

Была дорога далека.

К тому ж с шоссе ни шагу.

Сейчас легко с черновика на белую бумагу перенести путь с грузом пут под леденящим ветром, когда машины рядом рвут тугие километры.

О, как же ныла и кляла мою страстишку дочка!

А я молил: вот до угла, потом до бугорочка дойди... И встанет Городня веселыми домами, и оба-двое мы, родня, пройдем меж их рядами.

Так и случилось...Важен пыл не только для таланта, но - цель достичь. И я купил словарик музыканта.

Потом, куда душа звала, давным-давно не в ссоре, прошли мы к церкви, что была, конечно, на запоре.

Сверкали златом купола, и небо было чище над скромной тропкой, что вела на местное кладбище.

Там бомж и протоиерей, крестьяне и солдаты лежали рядом; их тесней объединяли даты.

Они одни видали сны, в верховье Волги жили...

Мы тоже веточку сосны на холмик положили.

За описанье не берусь обратного маршрута; но приоткрылась дочке Русь хотя бы на минуту.

Я думаю, что поняла она (я, впрочем, тоже): дорога - к Родине вела, пугая бездорожьем.

И надо не бояться зим, идти с открытым сердцем, найдется книжный магазин, где можно отогреться.

Найдется красное крыльцо, где не важна монета; найдется красное словцо не только для привета.

26.12.85

ПЕС И КОТ

Новогодняя быль

1

Еще не начало смеркаться, ещё под крышами натек, как будто мог декабрь сморкаться в огромный носовой платок.

Начало мало эстетично, но вся зима была больна, и было ей глотнуть привычно стакан рассветного вина.

И было вдоволь аспирина, что растолченный в порошок, слежался снегом по низинам и шел на вынос хорошо.

Предновогодняя шумиха совпала в нашем доме с тем, что со зверьем хлебнули лиха мы в духе общих перемен.

Был быт налажен и устроен, в дому царил философ-пес, и он был дьявольски расстроен, когда котенка я принес.

О, это целая новелла, как кот нашелся, как везли, как дотащили неумело и чуть себя не подвели.

Так вот: котенок черн, как сажа, черней, чем ночью небосвод, был главной дочкиной поклажей, предметом споров и забот.

Его нашли мы в Верхневолжье под полночь в смешанном лесу; и вновь символикой встревожен держу я время на весу.

При общей дьявольской окраске котенок был безмерно мил.

Его создатель без опаски на шейку бантик нацепил.

Был бантик бел, и тоже белым мазнули брюшко, и легко подушки лап покрыли мелом

(а может, влез он в молоко).

Так вот: безжалостной рукою судьбы (моей!) кот вдвинут в дом; и флегматичный от покоя пес начал понимать с трудом, что столь обжитое пространство как пресловутая шагрень имеет свойство уменьшаться и каждый час, и каждый день; что ни кусок сейчас - то с бою; что ласку следует делить с пришельцем; что само собою кот будет драться и дерзить.

В самом спокойствии кошачьем есть вызов приземленным псам - им не дано соприкасаться так с небом, спринт по деревам.

Собаки скроены иначе, у них особая стезя, свои служебные задачи, а их описывать нельзя.

Едва ли кто так будет предан владельцу, так снесет пинок, и жить не перейдет к соседу, хоть там повышенный паек.

И вправе требовать вниманье к себе ответное...Но мы свои внезапные желанья исполнить все-таки вольны!

Так вот: был мною кот на равных введен в наш дом под Новый год, а это было столь недавно, и что ещё произойдет.

Какие новые страницы своей рукой напишет жизнь; повествованье наше длится сквозь временные рубежи.

Здесь стоит вспомнить о подмене одной коллизии другой; одно и то же время в темя нам дышит и ведет рукой; но мы не думаем об этом и вводим в круг своих забот того, кто будет их предметом, неважно пес он или кот.

2

Меня давно тревожит елка, ведь это главное звено в чреде событий, кривотолков; ведь ею все завершено.

Она как острая иголка сшивает дни в единый год; с ней весело, хотя и колко, а без неё - наоборот.

Как, где обычай мог родиться, я не отвечу, не готов; но самой главной из традиций считаю проводы годов и встречи новых лет; за далью чтоб ждал меня грядущий день; чтоб не морочила печалью опять новелла про шагрень.

И как тут обойтись без елки! её колючества смелы.

Ее не ставят втихомолку и не дают из-под полы.

Смолистая, она упряма и не меняет запах, цвет, укрась её хоть грудой хлама, справь самый модный туалет.

Ее новаторство - в стремленье остаться лишь самой собой и - между строчек - посрамленье удобной липы городской...

Вся - из лесу, вся - первозданность, колючая - не приручить; и стройность - не пустая странность, кто скромен - не велеречив.

Ее подвески, бриллианты, колье, что в несколько рядов, всего лишь точные гаранты бесценности её плодов.

Ель не нуждается в елее или чтоб служка глазом ел; и чем смолистей, тем смелее...

Вам каламбур не надоел?

Мне нужно сделать передышку в рассказе. Скоро Новый год.

Тетрадь - за пазуху, под мышку...

И где там, как там пес и кот?..

31.12.85

1986 год

ПЕРСОНАЖ

Вот он - я, смешной и пылкий, книгочей и дуролом; я - с шипучею бутылкой; я - за письменным столом; я, живущий в ус не дуя; я, подстриженный под ноль; не сказавший слова всуе и разыгрывавший роль.

То в сандальях, то в ботинках, то в кирзовых сапогах; разодетый, как картинка, и в последней из рубах.

Перед взором словно фото годы, месяцы и дни; прерываться неохота: персонаж-то мне сродни.

С бесконечным интересом длю воскресное кино.

Только за парадным лесом есть ли дерево одно, то, которое покажет, чем душа моя жива, ведь она одна и та же, как ни разнятся слова.

Жизнь свою перелистаю, то-то воли дам рукам и стихов крылатых стаю разгоню - аж к облакам...

22.03.86

ВДРУГОРЯДЬ

Л.Ю.

Славно все же бывает на свете - вспоминается то, что забыл...

Я вдругорядь товарища встретил, словно в юность фрамугу открыл.

Мы полвечера с ним говорили про обиды давнишние, но чай не пили и кофе не пили, и не пили сухое вино.

Черт ли выкинул это коленце или ангел убавил вину...

Показал он мне сына-младенца, поглядел я на третью жену.

Чуть заметил, не трогая, книги; и растрогали нас не стихи, а какие-то давние миги и нелепые наши грехи.

Я бубнил про наветы и сплетни, он талдычил, что надо худеть, чтобы новое тысячелетье без одышки легко одолеть.

Мне за сорок, ему скоро сорок, а мы вроде болтливых сорок о приятелях давних и спорах раскричались, забывши про срок.

Между тем кукарекнула полночь, мне пришлось собираться домой; друг и тут деликатную помощь оказал, проводив по прямой.

Лишь в автобусном коробе гулком понял я, что который уж год я петлял по глухим закоулкам, избегая веселый народ.

Я лелеял нелепую хмурость, ею близких своих изводил, потому что боялся за юность, знать - ушла, а вернуть нету сил.

Что же, есть хоть осьмушка столетья, чтобы встретить достойно конец века, чтоб наши взрослые дети с уваженьем сказали: "Отец".

Впрочем, это не главное, если воплощаются в слово мечты, остаются пропетые песни и пройденные вместе мосты.

Пусть прокатится гулко столетье, словно обруч, гремя о настил...

Я вдругорядь товарища встретил, но о главном ещё не спросил.

11.05.86

На Палихе актриска жила.

Впрочем, может быть, нынче актриса...

Помню, как провожал до угла.

Помню влажное имя - Лариса.

Помню, яблони жадно цвели.

Помню пышные перья заката.

Помню, белые клипсы легли на большую ладонь виновато.

Помню тихую-тихую ночь.

Помню долгие-долгие речи.

Помню, было, казалось, невмочь расставаться в преддверии встречи.

Помню, как обжигалась ладонь о ладошку, чтоб позже ночами жег невидимый миру огонь, на бессмертный вопрос отвечая...

Шорох платья, и стук каблуков, и руки улетающей промельк, розовеющий край облаков...

Но вот что разлучило - не помню.

7-17.05.86

Пляж, где радости нет умолку.

Все попарно и все в обнимку.

Сосен сдвоенные иголки, точно женские "невидимки"

3.08.86

Говори со мной о многом.

Говори, как сверкает над отрогом край зари; как просеян звездным ситом лунный свет; как бывает ненасытен голод лет; как бывают безрассудны игроки; как рассудку неподсудны две руки...

3.08.86

МЕТАМОРФОЗЫ

Дирижеру Джансугу Кахидзе

Рояль, откинув черное крыло, присела, далеко не отлетая.

Уродице трех лапой повезло: её пригрела человечья стая.

Летучая чудовищная мышь, в провинции ты реешь и в столице, то жмешься к полу, то впотьмах летишь многопудовой птеродактилицей.

Наездник твой, кудесник, что комар, так тонок на корриде в черном фраке.

Твой писк, твой крик наивен как кошмар бегущего по лесу в полном мраке.

О, как суставы по ночам скрипят, отпотевая грузной древесиной!

Клавиатуры вытянутый ряд зубопротезен, хоть оскал крысиный.

Надежен панцирь щитомордовой шкатулки, музыкальной черепахи, когда лежишь, повернута порой кверх брюхом, вся - во прахе и на - плахе.

Но если твой наездник, твой факир, вдруг извлечет нам Брамса или Листа, рояль, ты сразу - прелесть, ты - кумир, в мгновенье это все мы роялисты.

Так не стесняйся, яростней топырь свои копыта оркестрантам в лица; пусть дирижер вспорхнет, как нетопырь; он - твой сообщник, человеко-птица.

Рояль, всегда с тобою рядом жаль бесхвостого котенка пианино; ни веса, ни осанки; лишь эмаль зубов двуцветна да оскал крысиный.

О, если бы сыскался крысолов, что всех бы вас сорвал из обиталищ и заманил игрой волшебной в ров, я был бы среди вас, как ваш товарищ.

Как вы малоподвижен и тяжел, на уверенья, как и вы, доверчив; и так же мне опасен произвол красивых женщин, если в сердце вечер.

Рояль, лети как глянцевитый жук или ползи как Божия коровка;

Мне больше заниматься недосуг сравненьями и вообще неловко.

Шумит оркестр: гудит виолончель, как чайки перепархивают скрипки, а ты - в углу, вертится карусель и без твоей праящерской улыбки.

Тебя забыл заезжий дирижер, наездник твой в гастрольной лотерее.

Рояль, рояль, без струн, как без рессор, скакать накладнее и тяжелее.

Втяни же в брюхо куцее шасси и вырули на летную дорожку...

О, как ещё летают по Руси чудовища в прозрении сторожком!

9.08.86

Цвета соли с перцем волосы, губы солнцем сожжены...

Не бывает слаще голоса разъединственной жены.

Пусть она отменно выложит, как и в чем ты виноват; но зато поправит выжженный на плечах твоих халат.

Но зато позволит нежиться на кровати день-деньской, и полна морскою свежестью, не тоскою городской.

9.08.86

Пицунда

ДИАЛОГ

Говорила о новой работе, как сменить сапоги и пальто; а мне слышалось: "Кто ты мне?", "Кто ты?",

"Неужели друг другу никто?".

Был пейзаж за окном безотраден.

Моросил затянувшийся дождь.

От незримых царапин и ссадин сердце слабое кинуло в дрожь.

Но выгравшись в сюжет диалога, я острил, что зима не страшна, что не вижу достойней предлога, чем укрытые снегом дома.

Ледяная колючая сказка нам милей, чем осенняя пыль.

Даже ветра случайная ласка подымает алмазную пыль.

Если только не думать при этом о квартплате, еде и тепле; если жить, словно малые дети на бездумно-волшебной земле.

Но прорех ещё жизненных много, и заботами полнится дом; и врывается в ткань диалога нескончаемый дождь за окном.

19.10.86

Кто-то, кажется, Кафка, сказал о том, что повторялось тысячекратно: человек потерян в себе самом безвозвратно.

Но ведь можно построить себя, как дом, если нравственно ты не калека...

Человек потерян в себе самом, важно найти в себе человека.

21.10.86

АРТЕФАКТ

Незабываемы практические занятия по анатомии: все мы, первокурсники, что-то препарировали, тщательно выделяя каждый нерв, каждый сосудик, каждое мышечное волоконце...

И вдруг резкий голос педагога

( чуть ли не Бога) возвещал: "Артефакт!" ( т.е. игра природы, ошибка природы; то, чего быть не должно, но изредка случается).

Поэзия - артефакт реальности, зыбкая игра воображения, и все-таки она существует, поэзия!

21.10.86

Ты, помнится, меня спросил о жизни, явно, между прочим.

Своим распределеньем сил ты был, конечно, озабочен.

Ты продолжал свой марафон.

Бежал. Подпрыгивал, как мячик.

Что я? Всего лишь общий фон.

Обыкновенный неудачник.

А как живу? Да все пишу.

То громче кажется, то тише.

Спрессовываю жизнь свою в упругие четверостишья.

24.12.86

1987 год

КАК БАБОЧКА

Неумолим к мечтам возможностей предел.

Не помню, кто сказал про пальцы брадобрея...

Я прожил эту жизнь не так, как я хотел.

Пусть к дочери судьба окажется добрее.

Уходит день и час, и не остановить мгновенья, и нельзя надеяться на случай.

Сердца соединить едва ли сможет нить взаимности простой, когда ты невезучий.

К тому ж узка стезя, я пробовал, друзья, пролезть бочком в ушко, да только застреваю...

Кто муж, а не дитя, тот знает, что нельзя, раздваиваясь, жить, любовь в себе скрывая.

Двойное бытие прекрасно на словах.

Как радуга зимой слепит двойное зренье.

Но бедная любовь тотчас потерпит крах, не выдержав тоски двойного притяженья.

Я локон отверну, как кокон разверну...

Знакомое лицо, как бабочка, взовьется...

Я верю, что ещё сумею и верну на крылышки пыльцу с волшебной позолотцей...

21.01.87

ЕЩЕ

Прекрасно юное Еще, когда, не зная правил, ещё под небосвод плечо бездумно не подставил.

Когда по радуге гулял бездомно и бездымно, когда души не оголял и рифмовал невинно.

Еще я водки не распил с очередным иудой, ещё не пущен на распыл был гений в пересудах.

Я как в колодец загляну в расплесканную юность.

Я полететь готов ко дну, лишь бы мечта плеснулась.

О, где ты, давнее Еще, где кулаки не сбиты, где дышат в спину горячо вчерашние обиды.

Я меньше сделал, чем хотел, чем мог, замечу гордо, когда б не цепь бездушных тел и ханжеские морды.

И все же звонкое Еще не растерял я в склоках.

Оно, раскручено пращей, ещё взлетит высоко.

Еще не заблужусь в лесу привычек, впрямь не промах, вновь ворох песен принесу, как в мае цветь черемух.

Так славься, зрелое Еще, когда противу правил под небосвод свое плечо ты радостно подставил.

З.02.86

Мне пишется не в кабинете среди разостланных бумаг, а на закате и рассвете лишь на ходу, где весел шаг.

В метро, в трамвае, в электричке, где жизнь сама против длиннот.

Пишу порой огрызком спички на коробке, а не в блокнот.

Мне дышится не углекислым коктейлем; нужен ли резон, чтобы вобрать в стихи и в мысли грозой процеженный озон?!

В лесу, на поле и у речки, а не среди зеркальных зал я подобрал свои словечки, на нитку ритма нанизал.

3.02.86

Жизнь, ты спроси про мои три заповедных желанья...

В детстве хотелось любви.

В юности - просто вниманья.

Зрелость наморщила лоб.

Видно, боится прогаду.

Белый некрашеный гроб стал почему-то в усладу.

Если же, впрочем, сожгут - пепел пусть сразу развеют...

Столько обиженных ждут там, где и молвить не смею.

Вот что снедает меня.

Вовсе не жажда признанья.

Только б частицей огня в общее кануть сиянье.

3.02.87

В ИРКУТСКОМ МУЗЕЕ. ГОДЫ СПУСТЯ

В Иркутском музее совсем малолюдно.

Здесь не был лет десять, вот встретились вновь.

Жилось мне несладко. По-всякому. Трудно.

Работа. Учеба. Стихи и любовь.

Иду, не спеша, по квадратам паркета.

Мне эта коробка музея тесна.

На улице лето. Сибирское лето.

А я все ищу, где былая весна.

Давно ли с путевкой ЦК комсомола спешил в агитпоезд и ездил на БАМ.

Где были времянки и гомон веселый - сегодня уютно добротным домам.

Какие события грянули в мире!

За век прокатилось четыре войны.

"Портрет неизвестного в синем мундире" все так же спокойно глядит со стены.

Мы тоже пройдем как безвестная поросль, и повесть о жизни вместится в строку; но совесть людская есть главная новость, и мы у грядущего вряд ли в долгу.

Потомки отыщут записки, портреты.

Рассудят пристрастно, что "Против", что "За"...

И кто-то пройдет, не спеша, по паркету и глянет внимательно всем нам в глаза.

7.07.87

ПАРИТЕТ

Когда ХХ век клониться стал к закату, взамен обычных вех что дал он виновато?

Не вольный труд в тиши и многих чад крестины - безверие души и жизнь без благостыни.

Не светлую мечту о красном воскресенье, а - пробки на мосту и гонки опасенья.

Достигнут паритет двух стран вооружений, и промискуитет стал нормой отношений.

22.07.87

ВЕРНОСТЬ ЧУДУ

А, знаешь ли, о чем я буду писать стихи?

Мне чудятся везде, повсюду твои духи.

Твои раскинутые руки.

Твои глаза.

Твои заклятья о разлуке все три часа.

Твой голос и твоя улыбка.

Твой сноп волос.

О, как же память цедит зыбко!

То бровь, то нос.

Детали. Случаи. Фрагменты.

Овал лица.

Не исчезают сантименты и жгут сердца.

Пусть не стареет верность чуду, пускай стихи - вот эти - пронесут повсюду твои духи.

6.12.87

1988 год

БОЛЬНАЯ БАЛЛАДА

Средь тленья, гниенья, распада приходится строить и жить.

А муза сказала: "Не надо, нельзя о дурном говорить!

Дружок, веселись до упаду, тяни наслаждения нить..."

Но я ей ответил, что надо всегда обо всем говорить.

Тянулась больная баллада.

Баланда успела остыть.

Вновь шепотом муза: "Не надо, нельзя о дурном говорить!

Забудем видения ада и будем друг друга любить..."

Но я задолдонил, что надо всегда обо всем говорить.

Дыханье устало от смрада.

Изнанка успела прогнить.

А муза твердила: "Не надо, нельзя о дурном говорить!

Подумаешь тоже досада, что вирусам хочется жить..."

И хмуро я буркнул, что надо всегда обо всем говорить.

Пока нет житья от разлада и есть на свободу запрет, покуда нельзя без доклада в чиновный войти кабинет, пока дорогая награда отнюдь не для лучших венец, покуда не снята осада с наивных и честных сердец.

Претит суета и услада и хочется в голос завыть среди исполинского ада, в обжорстве явившего прыть.

И даже средь райского сада, увы, не сумею забыть, что надо, что надо, что надо всегда о больном говорить.

25.01.88

СУДЬБА

Ежели мы примем за искомое вдруг существованье насекомое, каждая певучая строка будет стрекотать наверняка.

Если окружат нас как флотилии чешуей покрытые рептилии, и тогда стихотворенья ток скажет: "Человек не одинок!"

Если спросят, что приму охотнее - жизнь растения или животного, то отвечу: лишь судьбу свою, тем живу и потому пою.

4.01.88

СНЫ

Почему-то ночью стали сниться радужные человеко-птицы.

Я не раз твердил себе растерянно:

"А живет ли человек-растение?"

Руша настроенье беззаботное, думал: "Есть ли человек-животное?"

Наконец вставал вопрос-итог:

"А бывает человеко-бог?

Человеко-бык?" Опять по кругу гнал сомнений крошечную вьюгу.

Застревали мысли, как осколки:

"Людо-змеи? Человеко-волки?"

Сон прогнав, навек лишив покоя, главное во мне проснулось: "Кто я?"

4.01.88

ПРАВО НА ИМЯ

В.Х.

Век в имени сияют Рим и лев, веленья миру выписаны грубо, и до сих пор рыдают нараспев о солнце обмороженные губы.

Бел хлеб, - я говорю, - но мил лимон, и как года догадкою не мерьте, все так же молод синий небосклон и перевертень не боится смерти.

Алмаз в родстве с пылающей землей, а трос не может быть второго сорта; пусть мусор в голове сжигает зной и разумом наполнена реторта.

Пускай копыто опыта полно, но Мефистофель промахнется снова; заведено судьбы веретено, зане девиза нет превыше слова.

Нам гласных гласность в настоящий миг важнее, чем согласие согласных; поэт - не гид, он производит сдвиг в природе горней, что куда опасней.

Нет реверанса вычурности в том, чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке; и мот словес вернется в отчий дом и с модою не раз сыграет в прятки.

Пусть видит каждый, кто душой не слеп: сейчас над поэтическим престолом взошли его навеки молот, серп; и Хлебников нас обступил простором.

14.02.88

ЗИМОГОР

Мне - 42. Когда б - температура, я умер бы от страха в тот же миг, но жизнь - конвейер, портится фигура; и вот уже я не мужик, старик.

Большой привет! Смените интересы.

Смотрите телевизор, черт возьми!

Там тоже есть и метры, и метрессы, и много восхитительной возни.

Возьмите побыстрее ноги в руки и сдайте на анализ вашу мысль, и не пилите сук, поскольку суки поддерживают на мизинцах высь.

Я, видно, из породы скупердяев, боюсь считать остатние года; и нет ни слуг, ни подлинных хозяев, лишь расплодились горе-господа.

Им нравится веселое молчанье, им хочется надежнее сберечь волынки иностранное звучанье и балалайки скомканную речь.

Гудит апрельский ветер за стеною, фрамуга выгибается дугой; и я захвачен возрастной волною, я словно тот же, но уже другой.

И все мои баллады кочевые трассируют, что жизнь одним права, ведь не склонилась на упрямой вые шального зимогора голова.

Итак, вперед, не признавая порчи, не занимая лучшие места; очередной апрель раскроет почки и скоро брызнет свежая листва...

23.03.88

ВОСЕМЬ С ПОЛОВИНОЙ

Причудливая цепь ассоциаций: печаль снаружи и любовь внутри; и если чист ты - нечего бояться, садись на место и кино смотри.

Текут воспоминания ребенка.

Стегает бич взаимных укоризн.

Порою рвется старенькая пленка, она длиною с прожитую жизнь.

Друзья. Враги. Наставники. Соседи.

Ученики. Любовницы. Жена.

Те заняты едой, а те - беседой.

И всем судьба воздаст свое сполна.

Смотрю кино, как будто жизнь листаю.

Туман в глазах. Скорей очки протри!

Я - не герой, так что же повторяю:

"Как грешен я! Мне скоро сорок три".

Зачем страшны мне жалкие угрозы раскрепощенных кино-героинь, и псевдоромантические слезы горьки, как настоящий героин?!

Наверно в том и кроется отвага, чтоб, зная участь, не бросать руля и не спускать перед бедою флага, все вынести и вновь начать с нуля.

5.06.88

ДАЛИ - 88

Остр ли скальпель грядущих идей, хрупок череп столетий - не знаю...

Толковище картин и людей.

Бесконечная пытка глазная.

Сатурналий круговорот.

Андрогина немое моленье.

Черной вечности траурный грот.

Рана-рот в ожидании мщенья.

Пьер Ронсар, Гете, Лотреамон, чьи стихи - детонатор рисунка.

Шум и блеск авангардных знамен.

Культуризм изощренный рассудка.

Как бы ни было чувство старо, удивление гонит на паперть.

Тавромахии злое тавро обожгло благодарную память.

Нас не зря по углам развели, золотой Аполлон и Венера.

Восковая фигура Дали - восклицательный знак интерьера.

24.04.88

ТЕЛЕГРАММА

"Всей трассе полета дожди моих слез" - пришла от тебя телеграмма.

Так вот он, ответ на проклятый вопрос: комедия жизнь или драма.

Так вот почему мы боимся летать и топчемся часто на месте; и солнце не любим, приучены лгать друг другу, не помня о чести.

Но знай, что рокочет над озером гром во тьме беспробудно-кромешной; зовет телеграмма; и дождь за окном как наш разговор безутешный.

Не буду твердить про банальную грусть, что в небе дыру залатаю...

Я солнца палящих лучей не боюсь и сердцем к тебе улетаю.

11.07.88

Не любитель я гостиниц, но когда в отъезде долгом, номер - сладостный гостинец; блажь, повенчанная с долгом.

Здесь не страшен поздний вечер: засмоливши сигарету, кофе заварив покрепче, славно развернуть газету.

И легко перелетая мыслью за последней вестью от Берлина до Шанхая, от кораллов до созвездий,

Славно верить в то, что вечен твой уют, заливчик света, между тем, как этот вечер весь сгорел, как сигарета.

12.07.88

ЗОНА

Я в комнате один. За окном - Кисловодск.

Орет какие-то песни радио.

И полон виденьями давними мозг, и память усталую душу радует.

Я получил сегодня письмо из далекого дома на берегу Камы.

Ах, если бы сердце могло само побежать и обнять, кого хочет руками!

Но жизнь безжалостна. Жизнь права.

Она уводит юнцов из-под крова.

Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.

Ах, родители, дорогие родители!

Вы все старитесь в ожидании.

Вам бы спеленать и держать в обители сына, не думая об его желании.

А сын меж тем давно повзрослел.

У него самого уже дочь совершеннолетняя.

Никому не известен его удел, а вы продолжаете тихо сетовать...

Но я не могу по-другому жить.

Я не желаю по-вашему.

Меня схватили Москвы этажи золотые слова вынашивать.

О прошлом годе я вас навестил.

Прошел по местам своей юности.

О, сколько же нужно душевных сил, чтоб выжить в таежной угрюмости?!

Я вспоминаю ушедшие дни: как раки ползли по угорам бараки; как много было хмельной родни и редкий праздник случался без драки.

Мой дядя Романов, Устинов второй в гудящем застолье куражились часто.

Не мог я понять своей детской башкой, что это - замена мужицкого счастья.

Я слушать песню без слез не могу:

"Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу..."

Где вы, дядья, со своими заботами?

Где ты, любимая бабка моя?

Вечно работала через силу.

Что получила ты, Бога моля?

Снег засыпал твою могилу.

Есть ли над ней хоть какой-то крест?

Хоть бугорочек цел над тобою?

Небо, российское небо окрест, непередаваемо голубое...

Я не забыл твой суровый урок.

Как не уросить ты просила.

И на распятьях случайных дорог жизнь не распяла меня, не сломила.

Я, помню, играл в городки и в лапту.

За хлебом бегал в какую-то "зону".

И только недавно понял и чту, какого в детстве хватил озону...

Ведь я с рожденья был сослан в места, где выжить было великое благо; где парусом белым манила мечта, плутая в бухтах архипелага ГУЛАГа.

Какие плуты встречались в пути!

Профессиональные архиплуты.

И то, что удалось уцелеть, уйти, сбросить с рассудка и с сердца путы

Чудо! Счастье! И пусть моя дочь сегодня не сетует на неудачи, на то, что отец мало смог превозмочь; и нет у него ни машины, ни дачи.

Я почти 30 лет "отбыл" там, куда телят не ганивал пресловутый Макар; и весь свой пыл вынес из "заключения" раннего.

Иным покажется пафос смешным, каким-то таким надуманным; а мне все горек юности дым, то Сталиным тянет, то Трумэном...

Ломала, корежила жизнь судьбу.

Вырос я свилеватым, как пихта.

А кто-то про ранние морщины на лбу или заметит, мол, слишком тих ты...

Не надо зондировать. Я не стих.

Во мне не угасла заветная фронда.

И даже этот изломанный стих гласит, что создатель не просто член Фонда.

"Изыдьте!" - кричу из последних сил:

"Членистоногие! Членисторукие!".

Пусть в храме останутся те, кто любил, кто вырос под присмотром суровой старухи.

И кто не боится, что нынешний смотр выявит нутро и мурло перекрашенное...

Утро построит из солнечных сот новые невиданные башни.

Не будет больше ужасных зон.

Зон молчания. Зон страха...

И одним из самых тяжелых зол будет незнание Чайковского или Баха.

Затем и живу, и сердце лечу в Кисловодске богатырским нарзаном.

Затем обратно в Москву полечу, раздумьями века терзаем.

Не нужно бояться высоких слов, когда они истиной чувств обеспечены.

Не нужно дверь запирать на засов и засыпать беспечно.

Сегодня в движении вся страна.

Ширится зона стыда и страдания.

Так пусть продлится моя страда, зона радости и рыдания.

Жизнь безжалостна. Жизнь права.

Она уводит детей из-под крова.

Ведь растет и растет трава, не боясь серпа тупого.

18.07.88

Как высоко прямо в толще обрыва ласточки делают гнезда свои!

Значит, над бездной быть можно счастливым, если есть крылья взаимной любви!

22.07.88

ВСТРЕЧА

Провинциалочка в столице - такое чудо, черт возьми!

Разговорись - вернет сторицей зазря потраченные дни.

Ты, снова молод и доверчив, плыви асфальтовой рекой, покуда синеглазый вечер прощально не махнет рукой.

Плыви, рифмуя "нежность - снежность", не чувствуя обычных пут...

В Ижевске есть такая свежесть!

Так очи в Глазове цветут!

Учи листвы язык зеленый, освободясь от зимних дрем, весной удмуртской удивленный, воскресшим сердцем умудрен.

23.04.88

1989 год

ДОМ ПОЭЗИИ

Александру Амвросьевичу Лужанину

Евгении Эргардовне Пфляубаум

Чтобы встретиться - надо расстаться.

На юру. На ветру. Поутру.

22-32-18

Я когда-нибудь вновь наберу.

Загудит телефонное чудо, и в копилку просыплется медь.

"Здравствуй, Виктор! Куда и откуда?

Мы хотим на тебя посмотреть".

И опять на такси я проеду мимо Свислочи, славной реки.

И опять мы затеем беседу, дорогие мои старики.

Я прочту вам стихи, если можно.

Я обследую книжный развал.

Мне представить сейчас невозможно, что когда-то у вас не бывал

Как бы ложь под меня ни копала, как бы враг ни палил из фузей, есть на улице Янки Купала дом поэзии верных друзей.

Как бы годы ни стали меняться, в лютый холод и в злую жару

22-32-18 я когда-нибудь вновь наберу.

9.04.89

Минск

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Какая жизнь! Какой уют!

К чему нам давний спор!

Во всех киосках продают

"Герцеговину Флор".

Табак отборен и душист.

Все гильзы на подбор.

Бери, закуривай, артист,

"Герцеговину Флор".

Но что темнеешь ты с лица?

Какой - такой укор?

Неужто все же есть грязца в "Герцеговине Флор"?

И в гильзах - порох, не табак, и все твои дела - "табак", поскольку ты - слабак и цепки удила.

И помнится тяжелый ус и жирный - жирный дым; и если даже ты не трус, то - жалкий подхалим.

Держись за жизнь и за уют, на заверенья скор.

Недаром всюду продают

"Герцеговину Флор".

Недаром...И смиряя нрав, припомни, коль учен, предупреждал тебя Минздрав?

Предупреждал о чем?

14.07.89

УЗЕЛОК

Никого не надо заводить.

Ни жены. Ни кошки. Ни собаки.

Невозможно с ними разделить боль утраты...Между тем, однако, тянется живое вечно жить.

Радость даже в венах колобродит, под руку толкает - расскажи миру о любви круговороте.

День вскипает ворохом цветов.

Сумерки сулят галлюцинаций всполохи. Я, кажется, готов, милая, с тобою обменяться нежною структурою души, зрячей осязательностью кожи; только ты подробней опиши, чем мы в узнавании походи.

Может быть, бессмертия залог в том, что, не пугаясь укоризны, завязался встречи узелок и его не развязать при жизни.

28.10.89

ПЕЧАЛЬНАЯ ШАРАДА

Почему заливают оловом чело века?

Шар земной так похож на голову человека.

Кто-то шамкал, а кто-то шаркал и дошаркался.

Душ Шарко оземь души шваркал.

Кто хитрей - по норам попрятался.

Палачи, как хирурги, шарили, кость, пробив беззаботно.

Сразу оба нужны полушария для работы.

Даже капля воды старается обратиться в единый шар.

Разгорается, разгорается всевозможных страстей пожар.

Лем роман написал, как живется человеку с разрезанной спайкой.

Человечество ссорится, расстается...

Зэк свыкается с пайкой.

Но ведь опыты не над мышами.

Надо миру единство спасти.

А мышление однополушарное может к гибели привести.

Человечество мое шалое, есть хоть капля надежды на дне?

Ну, встряхни же двумя полушариями и подумай о завтрашнем дне!

29.10.89

СОН

Закрой глаза и приснится сон, как звон гитарной струны, что наши сердца поют в унисон, и оба мы влюблены.

Ты можешь сменить золотое кольцо, но душу тебе не сменять, и вечно будет родное лицо звездою в ночи сиять.

Забудь усталость, забудь тоску, судьбы исполинский гнет...

Как нежный локон прильнул к виску!

Как дразнится алый рот!

И в чудном сне мне приснится сон, как звон гитарной струны.

Там наши сердца поют в унисон, друг в друга мы влюблены.

29.10.89

1990 год

Мне не выжить одному - пес и кот в моем дому.

Кот все тот же, а терьер не избегнул высших мер.

Где ты, милый керри-блю?

По тебе порой скорблю чтобы меньше было зол, чудо-коккера завел.

Он и скачет, и рычит, и по-умному молчит.

Коккер-скоккер-спаниель из заморских из земель.

Хвастать можно, не греша: чемпионы США - прадед, дед и сам отец; так что пес мой молодец.

Если б тут же знать верней, а каких я сам кровей?

Я - скорей приблудный кот.

Но об этом в свой черед.

22.04.90

Шумеры. Греки. Копты. Иудеи.

Славяне. Персы. Римляне... Не раз

cultura agri и cultura Dei сплетались в хороводе вещих фраз.

Поэт - antheos...В первохристианстве явился нам священный символ крест, где плоть распята в зыблемом пространстве, а дух сияет далеко окрест.

Не каждому пройти путем крещенья, чтобы душой воскреснуть во Христе; и я прошу у каждого прощенья, невидимо распят я на кресте.

Путь от Содома к песенной Голгофе прошла моя безбожная душа; и отразился пусть не лик, а профиль среди страничек, сходство доверша.

Так на пути словесном к совершенству, пройдя сквозь тартар, сквозь тартарары, вдруг ощутишь, что приобщен к блаженству, то Дух Святый явил свои дары.

Дух неподвластен силе и закону.

Судим одним критерием креста.

Поэзию нельзя свести к канону.

Она как совесть. Если есть - чиста.

10.06.90

1991 год

КОНЦЕРТ

Михаилу Плетневу

В бойком муравейнике оркестра все Гармонии подчинено; и смычки, и струны, даже чресла - музыки колючее звено.

Весело работают суставы.

Скромно сухожилия хрустят.

Снова пестрой публике по нраву инструментов яростный парад.

Как улитки, вздрагивают скрипки.

Словно ель, гудит виолончель.

Бьет ударник, как стрелок, навскидку, попадая постоянно в цель.

Тонкие невидимые нити к слушателям тянутся сейчас.

Новая симфония в зените, как в полете вспыхнувший фугас.

Воздух снова звуками расколот, как ударом звонкое стекло.

Зло вползает как могильный холод, и добро ничтожно как тепло.

Новые выдавливай рулады.

Шепотом предсмертным прохрипи.

Только не лишай меня услады видеть свет в заснеженной степи.

Только не мешай отдаться ласке призрачно-чарующей руки.

Говори со мною без опаски и развязке близкой вопреки.

Говори о подлинном и мнимом, повторяй без устали стократ то, что произносят херувимы, то, что пилигримы знать хотят.

2.05.91

БАХЧИСАРАЙ

Открылась древняя столица, диковинный Бахчисарай.

Здесь жаром пышет черепица.

Здесь чувства хлещут через край.

На стенах терпкие узоры.

Горит витражное стекло.

Забыты древние раздоры и неразгаданное зло.

Что там поэты, музыканты, любой задор, любой талант, когда лихие экскурсанты свой пьяный высадят десант?!

Мила одна им только тема.

Их смех стократно отражен.

Их занимает смысл гарема.

Число наложниц или жен.

И только такт экскурсовода удержит в рамках, так сказать, размах заезжего народа, спешащего найти кровать.

Но как же трепетно и чисто то чувство, что пронять смогло не выспавшегося туриста и от брюзжанья отвлекло.

Слезинку скорбную уронит фонтан Бахчисарайский...Вновь расскажет, как в слезах хоронит хан отгоревшую любовь.

Убого дикое убранство, но как роскошен обиход, где расширяется пространство и день в себя вмещает год.

12.04.91

Дождь. Испарина. Усталость.

Время, вставшее стоймя.

Алость. Впалость. Малость. Жалость.

И дома, дома, дома.

Между прочим, в каждом слове есть невидимый улов.

Хорошо увидеть внове то, что радостней обнов: старый парк. Свою аллею.

Влажный в трещинах асфальт.

Что люблю и что жалею.

Ничего, что быль фальстарт.

Главное - пусть льется влага

"эль" родного языка.

Это благо, благо, благо ныне, присно, на века чувствовать свое призванье; знать, что истово люблю эту землю; и признанье с земляками разделю.

Кто здесь зритель? Кто художник?

Краски, чьи и чьи слова?

Только дождик, дождик, дождик да зеленая листва...

28.07.91

ПРОТИВОРЕЧИЕ

В темном вагоне, летящем в туннеле, мы очутились случайно вдвоем.

Дьяволы пили и ангелы пели, две половинки боролись в одном.

Не понимая божественной цели, чередования света и тьмы, соприкоснуться и то мы не смели, грешной беседою теша умы.

Жар возникал, доходящий до стыни; дыбился чувства невиданный вал.

Голос алкал обнаженной латыни.

Голого факта рассудок желал.

Но проиграла бесовская сила.

Хлопнули две половинки двери.

Жизнь беспощадной косою скосила цвет не расцветший, кори - не кори.

Дар обретает полет в повторенье.

Творчество крепнет с собою в борьбе.

Каждый из нас остается в творенье и погибает, замкнувшись в себе.

3.10-1.12.91

за 1992-93 годы не отобрал

(см. "Слюни Аполлона")

1994 год

Из безысходности, отчаяния стихи слагаются нечаянно.

Парят неслышным дуновеньем, несомы рифмы опереньем.

Я часто думаю о том, что стихи - незримых духов почта.

Ушедших душ - к живым посланье, перстов воздушное касанье.

Когда ж внезапно немота нам опечатает уста,

Фортуна, будучи слепою, вдруг повернется к нам спиною,

тогда ищи в себе вину и помни истину одну:

"Храни достойное терпенье; пройдет, как тучка, невезенье,

и снова радостное солнце заглянет в душу, как в оконце.

Польются сладостные звуки наградой за былые муки.

Хрустальной рифмы звонкий кончик аукнется, как колокольчик.

Чтоб позже, отзвучав, тихи хранились в памяти стихи".

17.05.94

МУЖСКИЕ СТИХИ

Простые мужские слова.

Не знаю, как им научиться.

"Сова" или, скажем, "ca va" понятнее мне, чем "горчица".

Я суффиксы долго ищу.

Приставки с трудом подбираю.

Все чаще молчу и грущу.

Бумагу совсем не мараю.

Эх, сплюнуть легко б матерок и цыкнуть обломанным зубом, чтоб шел по спине ветерок, а встречные маялись зудом!..

Ан нет, изначально чужой, не выучив полного Даля, бреду, как побитый вожжой...

Вы в "ГУМе" меня не видали?

Где очередь, там я - в конце.

К тому же почти безработный.

И только очки на лице сияют пока беззаботно.

К чему этот птичий язык, его не воспримет столица, когда, оттопырив кадык, харкать не могу научиться.

В метро на ходу не блюю и нагло не ссу под забором, и с пенным осадком струю не мерю бессмысленным взором.

Наверно природа права.

Со мною не надо водиться.

Простые мужские слова. на пенсии б им научиться.

3.06.94

1995 год

Мне кажется: черные тени, что следом за нами идут, не длинные руки растений, а - души погибших в аду.

Они поджидают сторожко усталости жертвенный миг.

Недаром змеятся дорожки и лунный кривляется лик.

И ветер уныло недаром поет в придорожных кустах, чтоб сердце искало радаром того, кто от страха устал.

Забытое стадное чувство трусливо толкает на бег, но я подбодрюсь безыскусно:

"Смелее, живой человек!

Неважно, что там за спиною, что ночь накрывает крылом, со страхом сражайся и с тьмою и к цели спеши напролом".

8.02.95

О, Боже, мне прости витийство!

Молю: "Спаси и сохрани!"

Душе грозит самоубийство: бесцельно прожигаю дни.

Не мыслю - только существую в погоне жалкой за куском.

Но как я выбрал жизнь такую, страстями высшими влеком?

Как незаметно спился, сбился на стоптанную колею, и каплей в лужу тихо влился, забыв назначенность свою?

Но есть, есть пламя под золою.

Рука усталая тверда.

Я верю, что отрину злое,

И - вспыхнет новая звезда.

26.05.95

ДВА ИЗМЕРЕНИЯ

Хорошо под крышей слышать чудо-музыку дождя, и немного погодя пить вино под крепкой крышей.

А - тому, кто под дождем, кто тревогами колышим, кто мечтает быть под крышей?

Мы его не подождем?

Только музыку дождя вряд ли слышит мокрый путник.

Он другую песню крутит, за дорогою следя.

Он мечтает о тепле, о вине под крепкой крышей, чудо-музыки не слыша на расхлябанной земле.

Да и тот, кто за вином коротает ночь беспечно, так не может бесконечно жить, в бездействии слепом.

И опять как смена вех, крышу мы на дождь меняем; сути мы не изменяем, многопланов человек.

Кто под крышей непрестанно, кто-то мокнет под дождем...

В измерении своем каждый счастлив, как ни странно.

31.07.95

Малеевка

ИНВАЛИД ВОВ

Изменятся времена.

Забудутся даты салютные.

Но тлеет под сердцем война.

Жгут памяти муки лютые.

Ведь я - инвалид ВОВ.

Война меня покалечила.

Всегда к обороне готов.

Добавить к этому нечего.

А то, что не видел отца и жестко воспитан был отчимом, гласит: не бывает конца войне... И помимо прочего в сердцах торжествует боль от нищеты, от усталости.

И бой, бой с самим собой не кончится даже в старости.

Конечно, я - индивид, есть камелька оригинальности.

Но прежде всего - инвалид, что всех инвалют банальнее.

И в этот победный год я счастлив одним скорее: что выжил среди невзгод, как выиграл в лотерее.

22.08.95

1996 год

КАЩЕЙ

И что трясусь я, как Кащей, в библиофильском постоянстве?

Ведь книга - вещь среди вещей,

"кирпичик" в мировом пространстве.

Неповторимость столь мала.

Она - тиражна и серийна.

Зачем же во главу угла её все ставлю я стабильно?

Пей по утрам интестопан.

Оставь колеблемый треножник.

Дочь по моим пошла стопам: она и критик, и художник.

Вот почему я не грущу.

Не прячусь за авторитеты.

Для дочери уже ищу я всяческие раритеты.

И если побранит жена за бесконечные растраты, оправдываюсь: "Чья вина, что снова не дают зарплаты?"

Не просто вещь среди вещей, мне книга - как корабль для странствий; и вновь трясусь я, как Кащей, в библиофильском постоянстве!

ПОБРАТИМЫ

"Гром" и "морг" - слова-побратимы и рифмуются наоборот.

"Грот" и "торг" вполне обратимы, только сходства наплакал кот.

"Рис" и "сир" - такое же сходство приоткрою и укрощу.

"Рим" и "мир" - сияет сиротство.

"Ром" и "мор" - беды не прощу.

Забывается слова подкладка.

Жизнь изнашивается как ткань.

А когда нам бывает несладко, говорим мы: "набат" и "табань".

Эй, приятель, прости заморочку!

Так же двигай по жизни плечом; и, держась за ушную мочку, памятуй, говоришь о чем.

23.04.96

1997 год

БРОДЯЧИЙ СОНЕТ

Я себя не люблю: прожил жизнь понарошку - всем подай, принеси, и убраться изволь.

А талантов-то было - как фигурок в матрешке.

Почему же под старость - чудовищный ноль?

Ночь меня допекла - пробирайся сторожко.

Разгулялись братки, перекатная голь.

Лист опавший лежит, словно смятая трешка, обещая напрасно дармовой алкоголь.

Я отвешу поклон полуночной природе.

Я спасибо скажу шаловливой листве.

Пусть я репу не рыл на родном огороде и граблями не ерзал по старой ботве, я давно растворен в равнодушном народе, словно сахар - в воде, как плотвичка - в Неве.

6.10.97

ЭПИГРАММА

В стихах Сержантова одно я вижу благо - ведь жопу подтереть всегда нужна бумага.

А то, что напечатаны стишата, бумага в том ничуть не виновата.

16.11.97

РОМАНИЧЕСКОЕ

Роман, романчик, несмышленыш, мой первенец, любимец мой, ты как зареванный звереныш со сфинксовою головой.

Ты ушки истово топыришь, ты бодро носиком сопишь.

Ты ничего уже не стыришь, но и обиды не простишь.

Вобрав в себя мои полвека и чтенье нескольких веков,

Ты, между прочим, не калека, а многих сплав черновиков.

Когда, кому, упавши в руку, как вовремя созревший плод, избавишь, может быть, от скуки, а то вдруг и - наоборот.

Я до сих пор и сам не знаю, какой чертенок подтолкнул родить тебя...Что ж, хата с краю!

Кричите, други, караул!

16.12.97

1998 год

ИЗ МАЛЕЕВСКОЙ ТЕТРАДИ

ВИСЯЧИЙ МОСТИК

Жизнь начиналась, вроде, просто...

Но вот покинут отчий дом, и мы по подвесному мосту, качаясь в пустоте, идем.

Гуляют под ногами планки, почти разбитые в щепу.

Жизнь показала нам с изнанки пугающую высоту.

Спасибо, подвесной висячий малеевский разбитый мост, где раскорячено, незряче мы шли, не поднимаясь в рост,

За наставленье-испытанье, мол, крепче за руки держись, за тонкое напоминанье, какая трепетная жизнь!

27.07.98

СОЛНЕЧНЫЕ СКУЛЬПТУРЫ

Как дебелы и как крепки солнце пьют со всех сторон эти гипсовые слепки разметавшихся матрон.

Уцелев в бессонной рубке, ведь с Прокрустом не шути, бабьи жалкие обрубки так мечтают расцвести,

чтобы новой красотою, летний проведя ремонт, вновь произвести собою сопряжение времен.

Не сменяю на коврижки, наблюдая дотемна: руки, плечи и лодыжки привлекательны весьма.

И помаргивая скупо, разливая злато-морс, солнце как заправский скульптор лепит ноги, лепит торс.

27.07.98

ЖИЗНИ РАДУЖНЫЙ ПУЗЫРЬ

Безмятежная погода.

Солнце светит. Нет дождя.

Водка есть чуть-чуть для взвода, но немного погодя.

Вновь ты чем-то недоволен, вновь подумал, обормот:

"Супчик, вишь ты, пересолен, пересахарен компот.

Отвратительны газеты, книги, видеокино".

Что ты хочешь? Где ты? С кем ты?

Не с природой заодно.

У тебя своя природа, свой замес и свой завод, и в любое время года вечно мучишься, урод.

Недоволен ты, по сути лишь собой и потому, други, вы не обессудьте, быть позвольте одному.

Хоть в каморке, хоть в кладовке, хоть за шторкой на печи.

Вот и все твои уловки.

Кирпичи - не горячи.

Горяча и буйна совесть, как в бутыли сжатый хмель.

Ты почувствовал, готовясь, что за тридевять земель окромя ядрена мата уготовлена тебе непосильная расплата за расхлябанность в судьбе, за смешки, за небреженье, за надежду; дескать, стыд совершит преображенье; пусть тебя оборонит от ночного приговора света алчущей душе и несмывного позора на последнем вираже.

Вот и все. А вы - погода.

Дескать, солнце, не дождит.

Что ж, в любое время года будет повод для обид.

Мой герой себя обидел тем, что эгоистом жил, наконец возненавидел то, что истово любил.

Молит он не о спасенье,

Божьей милостью храним, а о том, чтоб воскресенье не осталось днем одним.

Чтоб в недельной круговерти, одиночество ценя, он порой мечтал о смерти, самого себя виня.

Там, где вовсе нет погоды, солнца нет и нет дождя, все уснем как часть природы, чтоб немного погодя может быть, очнуться, плотно шевельнуться ввысь и вширь, чтобы вновь возник и лопнул жизни радужный пузырь.

1.08.98

ИЕРОГЛИФ СУДЬБЫ

Уж не славы взыскуя, не утлой поживы, я ещё поживу в вертограде зеленом, у речки, где ивы гомонят наяву.

За окном разжужжалась не шалая пчелка, воет мотопила.

Сразу вспомнилась хитрая рыжая челка...

Что она наплела?

Что она говорила, Офелия, фея?

Чушь какую несла?

В давней речке мелькнула, закатно алея, только тень от весла.

Только отзвук речей, только тихое эхо беспричинных смешков.

Я ещё не доплыл, я ещё не доехал до летейских мостков.

Я ещё поживу, напрягусь, не расслышав смысл, но звук сохраня.

То ли "елочкой", то ли же "крестиком" вышит иероглиф огня.

Следом катится рериховский иероглиф - в виде двух запятых.

Он напомнит боренье головастиков долгих, как мне били под дых.

Как когда-то давно пацаном романтичным

(все равно пацаном), я пусть нехотя дрался, бранился цинично и травился вином.

Иерархия образов прежде, до смысла выжигает нутро.

Это было до Ельцина, до Гостомысла.

До кино и метро.

Это было и снами уйдет, чтобы снова вспыхнуть в жизни другой.

Я тянусь, чтоб расслышать последнее слово и - коснуться рукой

рыжей челки, а может быть ивовой пряди, может, тени весла.

И ознобно заметить в неумершем взгляде, как смеется весна

в вертограде зеленом, у речки, где ивы гомонят наяву.

И не все ли равно несчастливым, счастливым; главное - что живу.

Пусть обрубком, калекой, пускай инвалидом, просто частью ствола.

Перепилен. Бывают такие обиды, что там мотопила.

Я ещё не доплыл, я ещё не доехал до летейских мостков.

Но все ближе и громче давнишнее эхо.

И я к встрече готов.

1.08.98

МИТТЕЛЬШПИЛЬ

П.А.Николаеву

Играя в шахматы с профессором, а уж тем паче с академиком, считайте лучше ваши акции, а то бишь шансы на успех; обзаведитесь-ка процессором, а может даже личным медиком, чтобы потом в иной редакции вас не послали б, как на грех.

Итак, мой друг, играя в шахматы с научным вдумчивым работником, с литературоведом, в частности, держите ушки поострей; он так разделает, что ахнете, что вдруг упретесь в подлокотники, поняв, что избежать опасности не выйдет, этот тип умней.

Сильней, хитрей, пообразованней, выносливей - такие качества, такое превосходство явное, как ты, дружочек, ни крути; уж в голове дыра озонная, уже душонка в пятки прячется, кровь стынет в жилах; ну, а главное - назад не отыскать пути.

А академик хмыкнет радостно, стишок прочтет - опять по случаю, оглянется на женщин с гордостью и вмиг фигуру заберет; а у тебя на сердце гадостно а ты себя одернешь, мучая, и славно, если все же с твердостью подвинешь пешечку вперед.

И эта слабая пешулечка, такая крохотная пешечка, совсем фигурка никудышная, возьмет и вырвется в ферзи; и вот уже мечты граммулечка, надежды слабенькая свечечка, молитва никому не слышная, помогут...Миленький, дерзи!

Дерзай, замурзанный, запуганный, дебютов не учивший в юности, играть всерьез не собиравшийся, но не чуравшийся проказ, привыкший к проигрышу, к ругани, но вынырнувший из угрюмости, и все-таки вконец не сдавшийся и выигравший в первый раз.

Дрожите, бедные профессоры; и трепещите, академики!

У вас соперник есть нешуточный и первооткрыватель дат; он смотрит в будущее весело, туда поедет он на велике, стихописуя круглосуточно, достоинств тайных кандидат.

5.08.98

ВЕРЛИБР

Боксер любил боксировать со своей тенью.

Однажды, особенно удачно ударив, он послал её в нокдаун.

Тень отлежалась.

С трудом поднялась.

Обиделась и ушла.

Навсегда.

2.11.98

Треть жизни провожу во сне, а две - в пустых мечтах.

Ах, до чего вольготно мне!

Живу во весь размах.

Забыв про долларовый курс, падение рубля,

Всегда смеюсь, войдя во вкус...

А плакать что ли, бля?

Когда навеки я усну, последняя мечта: чтоб все же встретили весну осенние уста.

Чтоб улыбнувшись, мол, удал, и спину не согнув, я как живой в гробу лежал, к о с т л я в о й подмигнув.

1.12.98

1999 год

СЛОН И СЛИЗНЯК

"Мимо меня проползают слизни с глазами статуй в саду..."

Борис Пастернак

Со слизняком затеяв разговор, слон поражен его был самомненьем:

"Да я...да мне...да с некоторых пор ко мне киты относятся с почтеньем.

Когда б я плавал, был бы тоже кит, но не хочу, привык к земле по жизни.

Горжусь, что я вульгарный паразит, как все мои предшественники слизни.

Зато Камю и Сартра я читал, мне Хайдеггер мировоззреньем близок; я обожаю человечий кал и пью мочу, поверьте, без капризов.

Вы в самолетах жрете аэрон, вгрызаетесь в творенья Массолита, а я залез в свой костяной гондон, он - лучшая моя самозащита.

Мне Пушкин - бог, я тоже накропал две-три строки о сексе понаслышке; пусть кто-то скажет, что талантец мал, но кайф и драйв зато всегда в излишке.

Да, я - слизняк, я не такой, как вы, зато король среди окрестных слизней, и мне плевать на жителей Москвы, погрязших в рыночной дороговизне.

Зато я без работы проживу и накропаю, может быть, романчик, где выведу на славу всю Москву, загнав героев голых на диванчик.

Поверьте, мне и премию вручат, я сразу стану членом Слизне-клуба; а то, что нет ни деток, ни внучат, мне наплевать, зато целее зубы.

Вы думали, у слизней нет зубов?

Есть и ещё какие! Мысле-зубы.

Мы ими объедаем дураков, вздымая для завесы грязи клубы.

Такой я слизень. Просто красавец.

Завидуйте же слизневому счастью.

Жаль, что на этом сказочке конец.

Я о конце лихом мечтаю часто..."

Слон не дослушал слизневый разнос.

Считайте, что из зависти, из мести над ним слоновью ноженьку занес и без раздумий раздавил на месте.

15.02.99

Выдернули, как овощ с грядки. В другую грядку пересадили. В помощь

Бог тебе! По порядку надо бы рассчитаться: номер какой ты? Первый или уже четвертый?

Нервы заныли, нервы...

Впрочем, какого черта дерзнули, святотатцы?

Не вычисляй, где лучше.

Ты же, брат, лежебока.

Глубже заройся, глубже и не кусай свой локоть.

Ишь ты, какая цаца, коли назвался груздем, лезь в кузовок без вздоха.

Не поминай о грусти, лупит под дых эпоха.

В тон ей ламбаду сбацай.

27.06.99

Какие ветреные дни - сквозят навылет.

А по ночам огни, огни...

Слова ковыльны.

Седины Вечного огня.

Любви седины.

Ты стала ветром для меня,

Осколком льдины.

Я плыл и плыл, пока опять не затерялся.

Хотел обнять, хотел назвать...

Немым остался.

18.08.99

Мой друг, ты что-то говорил о подчиненности судьбе, а как же быть с размахом крыл и звездным знаком на губе?

Как быть? Совсем не просто "Быть или не быть?" - вот в чем вопрос.

Иначе следует убить в самом себе зачаток гроз.

Зачаток звезд. Убить звезду, источник света и любви?

Навеки утопить в пруду надежды зыбкие свои?

Привесить к ним смертельный груз.

Ату, на дно их! Способ прост.

Зачем тебе подарок муз, мерцание данайских гроз?!

Грохочет бочка Данаид.

Хрустит прокрустова кровать.

Но снова, жалкий индивид, пишу в заветную тетрадь.

А как же быть с размахом крыл и подчиненностью судьбе?

Мне кажется, что я открыл мечты росток в самом себе.

5.08.99

Я открываю себе новую в жизни страницу.

Сколько я их открывал, чтобы тотчас же забыть.

Но почему-то опять возникало внутри вдохновенье.

Я начинал вновь и вновь... Вновь говорить о себе.

31.10.99

Опять русальничал. Охальничал.

По-комсомольски. По-начальничьи.

Жена вкатилась как ОМОН.

Я беспартийно вышел вон.

31.10.99

СТИХИ 1968 ГОДА

(Нашел обрывок записи)

Кому-то, братцы, Лорелея и бурный Рейн, а мне на выбор: лотерея или портвейн.

Ночные мысли каменисты.

Часы - века.

А мне на выбор: в коммунисты или в з/к.

20.11.99

2000 год

Млечный путь... Как дорога легка!

Пробеги, начинающий бог, не теряя пакет молока,

Ариадны бесценный клубок.

Но вмешался безжалостный быт, не сдержала поклажи рука.

Развалилась страна, и забыт треугольный пакет молока.

22.03.00

ЖРЕБИЙ

"Блаженный жребий. Как мне дорога унылая улыбочка врага!

Люблю я неудачника тревожить,

Сны обо мне мучительные множить

И теневой рассматривать скелет

Завистника, прозрачного на свет".

Владимир Набоков "Безумец"

1

Биармия, куда я вброшен был по прихоти безжалостного рока, не признавала жалкого оброка случайными нарезками судьбы.

Ей нужен был весь полностью пирог, она ждала туземную покорность, а я не мог ответить на огромность её в ночи затерянных дорог.

Сквозь смрад и дождь на торжище пустом, обманутый внезапным совпаденьем, сов. баловень, сов. трутень во владенье не мог принять я свой наследный дом.

Где доживает мать свои лета, где крошки прежних замыслов столь жалки...

Нет, лучше мыкать горе в коммуналке, чем рифмовать опять "мечта тщета".

Биармия, твой данник вновь в бега настроился, он отгрызает ногу, в капкан защелкнутую, рвется он к итогу: то ль свечка Богу, черту ль кочерга...

2

Мой Рим, мой Кремль, мой северный венец спешат с ухмылкой варвары примерить; а я наивно продолжаю верить в слепое притяжение сердец.

Рога трубят, скорей вгрызайся в плоть, ценой потери выиграй сраженье, а если неизбежно пораженье, смирись - такое повелел Господь.

Язычество задвинуто в леса и накрепко вмуровано в овраги, и если ты воспомнишь об отваге,

Эдип, твой жребий - выколоть глаза.

Не стоит лицезрения разор и варварская радостная рожа...

Что ж, шествуй слепо, все, что будет позже, не сузит твой духовный кругозор.

Биармия, ты будешь мне родней на расстоянье; жест прими прощальный.

Еще не раз я вздрогну болью давней, уколотый хвоинкою твоей.

14.04.00

СОНЕТ ЭТОЙ КНИГЕ

Я с запозданьем книжечку прочел:

"Сто поэтесс серебряного века".

Но оказался сборничек - калека, творений не зажегся ореол.

Издательский понятен произвол: открылась женской лжи и страсти Мекка, для страждущих больница и аптека, да трех мужчин средь авторов нашел.

Никулин, Брюсов и Багрицкий то ж вошли на равных в женскую сюиту; что ж, трансвеститства манит колея.

И составители всадили нож в свою идею ясно и открыто.

Подумай, друг, где масочка твоя?

2.07.00

Увы, ты с каждым днем брюзглей и старше, на импортных взопрев окорочках; приветливые бедра секретарши напрасно отражаются в очках.

Уныло прикандален к диалогу с такими же делягами, как ты, все чаще ты взываешь к Богу, к Богу, увы, страшась последней темноты.

26.07.00

СОЙКА

М.Л.

Был полдень. Я лежал на койке.

Лишь книгу старую открыл, как вдруг услышал крики сойки и стук в стекло, и шорох крыл.

Проголодавшаяся птица с балкона колотилась в дверь; она хотела поделиться со мной одною из потерь.

Бездумно прежняя жиличка явила ветреную прыть, кроша то хлебец, то яичко, и вот - сумела прикормить.

Но час настал. И съехав резво, жиличка канула во мглу; а птица пьяно или трезво мне барабанит по стеклу.

Она круглит привычно глазки и не предчувствует беды.

Она привычно хочет ласки и хоть какой-нибудь еды.

Ей невдомек, что тоже брошен любимой женщиной, лежу на койке. Каждый стук мне тошен и шарканье по этажу.

Отстань, назойливая птица!

Я не гожусь тебе в друзья.

Мне остается лишь напиться, раз убивать себя нельзя.

Повсюду ложь. Весь мир - помойка.

Ответа нет, как ни зови...

Зачем же снова я, как сойка, жду возвращения любви.

5.08.00

Малеевка

Закрываю глаза - и немею.

Сжатый в кокон, лечу наугад.

Ничего изменить не умею.

По рукам расплескался закат.

Снова крутит и оземь бросает.

Беззащитен, взываю во мгле.

Но объятия не разжимает тот, кто правит людьми на земле.

Неразъемна борцовская хватка.

Припечатан, лежу на спине.

Но ещё не готов без остатка раствориться в нахлынувшей мгле.

И опять открываются веки,

Боль на миг отпускает виски.

Оставаясь калекой навеки, только чудом разжал я тиски.

6.08.00

Малеевка

СТАРОЕ ФОТО

Забавный человечек.

Ни низок, ни высок.

Пилотка, как кузнечик, свисает на висок.

Со звездочкой пилотка, не с бройлером-орлом.

И дует песню глотка, понятно, ни о чем.

13.08.00

ИГЛЫ МГЛЫ

Как же злы, хвои уколы!

Горы и долы иглы мглы жалят и жгут, не жалея.

Тениста аллея.

Злее и злее укусы минут.

Ласки секунд приторно липки.

Совести пытки душу секут.

Лучше ответь, милая хвоя, ждать ли покоя?

Времени плеть встретит ли снова муками слова завтра и впредь?

Иглами мглы ныне и присно жалит капризно замять золы.

Злобный сугроб воспоминаний.

Эхо желаний.

Радости гроб.

Узел судеб.

Смертная маска.

Снежная ласка.

Гибельный хлеб.

Лжи леденец.

Бренная влага шепчет, что благо сшибка сердец.

Дескать, милы демоны ночи.

Жалить охочи иглы мглы.

Я одинок.

Жажду покоя.

Пермская хвоя - лучший венок для неуда - чника и для героя.

А за горою встретит звезда.

Сдвинут столы тени и боги в славном чертоге.

Вечность в итоге.

Иглы мглы.

20.08.00

Ненавижу состояние сытости, величание женщины блядью, картографирование закрытости, вышивку крестом и гладью.

Обожаю состояние невесомости, черемуховые холода и карие глазки, отсутствие черты оседлости и древнерусские сказки.

Ненавижу - обожаю...Этой парадигмою опьянен похлеще водки и пива.

Мозгами двигаю, ногами дрыгаю, догадайтесь с трех раз - чему альтернатива?

25.08.00

Слоится воздух над огнем свечи.

Венчается раб Божий и раба...

О, как прикосновенья горячи, когда толкнет в объятия судьба!

Домой вернетесь мужем и женой, венчанием соединив сердца...

Нет-нет мелькнет над вашей головой палящий отсвет Божьего венца.

24.09.00

Храм Сергия Радонежского на Таганке

Рассвет в оконце брызни, взломай льдяную тишь...

В калейдоскопе жизни ты стеклышком дрожишь.

Встаешь простоволосо, плеснешь в обводья глаз.

Веселый знак вопроса венчает твой намаз.

Работница, гулена, тихоня, егоза, на кромке небосклона летунья-стрекоза.

Я если что умею - испытывать судьбу, вращать, вращать быстрее подзорную трубу, где все сомненья тают, где славен жизни сор, где стеклышки слагают таинственный узор.

Выкидывай коленца, обламывай полы, рви сердца заусенцы, льдяные иглы мглы.

27.11.00

Что о житье-бытье?

Пусть ты не шерамыга, давай, давай уе...

Быстрее ножкой двигай.

Есть т ы и есть о н и, кто драть тебя охочи во все ночные дни, во все дневные ночи.

Надвинешь канотье.

Бумажник что булыга - давай, давай у. е.

Быстрее ручкой двигай.

Великая страна, и ей равновелики и Бог, и сатана, и прочих граждан лики.

27.11.00

В воде стеклянный дом невидим, как в воздухе - сторонний газ; так посторонние обиды невидимы для наших глаз.

Мне рыночная перспектива давно обрыдла и претит, а вот любому парт. активу лишь разжигает аппетит.

Спроси себя, мол, бедный рыцарь, что делать? Где спасенье, где?

А надо постараться скрыться, исчезнуть, как стекло в воде.

28.11.00

2001 год

Надо ли было метаться и рифмовать наугад, чтобы пружинно попасться в лаокооновый чад?

Юбка. Колени в колготках.

Тщетно - зови, не зови - сорокалетняя тетка мне говорит о любви.

Бывшей. Сгоревшей до срока в невыносимом чаду давних взаимных упреков, тщетно взывавших к стыду.

К совести. Зряшное дело - мерить рассудочно страсть.

Только не знает предела либидо сладкая власть.

Жить надо тихо и кротко, ротик закутав в платки, чтоб сквозь чужие колготки не замечать ноготки.

6.01.01

Среди дряхлеющих собак сам, постаревший словно псина, курю слежавшийся табак и нянчу призрачного сына.

Мертворожденного. В ночи не выдохнувшего проклятье всем тем, кто гычет, как сычи, мол, все мы сестры или братья.

Век умер, веками прикрыв глаза гноящихся иллюзий, чтобы прорвавшийся нарыв, как шар бильярдный ухнул в лузу.

Век тоже выдохнуть не смог последнее благословенье, чтобы неправедный итог возвысил наше поколенье.

Глядит луна, собачий глаз, на немоснежную долину, на домы, на безгласных нас, на шелушащуюся псину, решившую: "И я - герой, и должен зваться человеком"...

А туча, тешучись игрой, спешит прикрыть луну, как веком.

8.01.01

ВЫБОР

Не плачь, не ной, что невезучий, что вечно - горе от ума; ведь и у самой черной тучи всегда есть светлая кайма.

Всегда есть выбор между светом и сонным искушеньем мглы, но как же поступить с советом, чьи обрамления светлы,

а суть черна? Чернее тучи, черней вороньего пера; и лишь коварным сладкозвучьем высоким помыслам сестра.

Как поступить? Ведомый верой, иди и да спасут тебя среди огня и жгучей серы слезинки Божия дождя.

Ведь Тот, кто за тебя оплакал, невыносимо отстрадал, плевелы отделит от злаков и явит горний идеал.

Иди за Ним, храним обетом.

Неважно, что дела малы.

Но сделай выбор между светом и сонным искушеньем мглы.

12.01.01

ШУТЛИВЫЙ НАКАЗ

Прощание устройте в ЦэДээЛе, поставьте в малом зале скромный гроб, чтобы в буфете пьяницы галдели, а дух мой, гений, возвышался чтоб.

Придут коллеги - помянуть сквозь зубы.

Придут калеки - жизнь пережевать:

"Мол, все - ништяк, раз мы не дали дуба.

Ушел Широков - что переживать...

Он был смешон в мальчишеском азарте: прочесть, освоить и переписать, путь проложить по исполинской карте литературы...Тьфу, такая мать!

Дурак, он не носил, как мы, кроссовки, а также, блин, втянулся в странный кросс; он был чужим в любой хмельной тусовке и потому свалился под откос".

Меня едва терпели "патриоты", а "либералы" думали: "изгой".

Моя душа не знала укорота, впал навсегда я в творческий запой.

Придут Калькевич, Кроликов и Чаткин.

Жох-Жохов попеняет земляку, что он оставил новый том в начатке, не дописав о родине строку.

О, Пермь моя, мой Молотов забытый, сиренью мне ты упадешь на гроб; пять лепестков казарменного быта, звезда эпохи, памяти сугроб!

Повесь доску на пригородной школе, отметь мои былые адреса, где книги грыз и куролесил вволю, дав пылкой страсти в сутки полчаса.

А что до окружающей столицы, я ей - песчинка, в ухе козелок.

Как Б.Л.П. из певческой больницы я вынес в синь с бельишком узелок.

Пускай его размечет свежий ветер, и зашуршат страницы, как снега; и мой читатель вдруг случайно встретит единокровца и добьет врага.

Сержантовы Майоровыми стали, а кто-то Генераловым возник; и вечен бой; он кончится едва ли, но будет жить мой Гордин, мой двойник.

Он рюмку водки за меня пригубит, да что там - литр он выпьет за меня; и пусть его за это не осудит оставшаяся кровная родня.

Мой дух, мой гений мне закроет веки, в свой час отправив тело на покой...

В космической шальной библиотеке моя страница машет вам рукой.

20.03.01

Лет в 17 из сломанной лейки я слезами наполнил фиал.

94 копейки я за Надсона томик отдал.

Получал отовсюду уроки, не страшась изменений в судьбе.

Евтушенковской "Нежности" строки я нахально примерил к себе.

Как паук паутину из пуза я выматывал строки свои; что ж, советская рыхлая муза научила продажной любви.

По газеткам сшибал гонорары.

Как нужны 3-4 рубля!

Рифмовал: комиссары - гусары; и цвела под ногами земля.

А сегодня стихи издаются лишь за кровные, лишь для друзей...

Отольются, ещё отольются наши слезки; пальнут из фузей.

Нет, я вовсе не рвач и не нытик, а немалой частицею врач, составитель, прозаик и критик, журналист и, конечно, толмач.

Подытожу, откуда богатство, на своих и чужих не деля.

Евтушенко и брат его Надсон, книжки их не дороже рубля.

3 .09. 2001

* * *

И в расцвете весеннего дня, и зимой леденяще-кинжальной иглы мглы не кололи меня, лишь хвоинка какая ужалит.

Ждать недолго. Порвется струна.

Полминуты повоют собаки.

Русь-Россия, родная страна, только ты и спасешься во мраке.

Только ты. Позабыв обо мне, нарожаешь веселых поэтов, чтобы мгла растворилась в вине огнезарно-кровавых рассветов.

Как мы жалки под старость, голы, нищебродны, смешны и убоги...

Отыскали меня иглы мглы на последнем житейском пороге.

5.12. 2001

ТАЙНА

"...наша слепота - расплата

За то, что, зрячие, не зрим?"

Фазиль Искандер

"Куда, бля, делась русска нация?

Не вижу русского в лицо"

Фазиль Искандер

Как отпущение грехов, как пропуск в мир чужого счастья, ты новых попросил стихов, хоть знал, что их пишу нечасто.

И сам установил предел - ближайшее же Новогодье, ещё гневливей передел, мол, нынче лакомы угодья.

Что ж, удивительный ты мой, я просьбу выполню, конечно, получишь мой ответ немой, столоначальничек беспечный.

Я тоже бесом обуян воглубь запрятанной гордыни...

Ты любишь пить, так будешь пьян, увековечен, присно, ныне.

Не кольриджевский персонаж, ведь не смешлив, не худосочен, попал ко мне на карандаш, хоть юркая козявка очень.

22.12.2001

БАЛЛАДА О МУМУ

"- Что это? - спросишь. - Зависть, мой сын, религия всех калек.

И нелюди никогда не простят того, что ты - человек".

Фазиль Искандер

Честность давно уже не в цене.

Тургенев о том же писал.

Он возвестил о всемирной вине, жалея собачий оскал.

Какой неожиданный поворот!

Удивительна всякая страсть.

Безумен вовсе не идиот, лжива любая власть.

А если в руки дан поводок, не стоит сочувствия ждать.

Однако судьбы повернется виток, взвоешь, йогова мать.

Станешь, юродивый, на юру креститься на ранний закат.

Об этом слова я не подберу.

Мать твою, сам виноват.

Умылся собственною слюной, друга легко предав.

А что с того, что тоже немой?

Какой заскорузлый нрав!

У нашего времени старый резон: слабак попался - топи.

Охотно выталкивай за горизонт.

Крепись. Клевещи. Окропи.

Может, ты православный иль обрезанный иудей, ернически подмечу: ползет гниль, глазу она видней.

Отрекшись от юности, от страны, умудрившись потерять честь, много ль ты выиграл, в свете луны ароматно решив присесть?

Помощь таким, как ты, не нужна.

Ответит небесная высь - дымом, дождем... А твоя вина ахнет: Муму, отзовись.

22.12.01

НОВОГОДНЕЕ

Уже и век иной... От прежних - ни следа.

На первый и второй рассчитаны года.

Порадуют игрой кремлевские часы.

2002-й - серьезные весы.

Еще добро и зло уравновешены.

Темно или светло... Мужчины... Женщины...

Прочти и перечти цыфирь наоборот.

О, до чего учтив странноприимный год!

Что ж, праздник не впервой по всей честной Руси.

2002-й, спаси и пронеси!

24.12.01

* * *

Плачу. Плачу. Плачу.

С усердьем очевидца.

Врачу и палачу.

Никак не расплатиться.

Ни доллар и ни рубль, увы, не всемогущи.

Ты забытья хлебни.

Глотни летейской гущи.

26.12.2001

* * *

Всё пропил я: силу, здоровье, любовь и мятущийся ум; нередко платил я и кровью, такой удалой толстосум.

Случайно оставил удачу.

Впадая порой в забытьё, живу я на мелкую сдачу.

Я, видно, достоин её.

26.12.01

* * *

Несмотря на женины старанья, не умею аккуратно пить.

Как в первостатейном ресторане, во сто крат приходится платить.

Хуже сук, душою трижды суки, обирают бравые менты.

Вот она, последняя наука!

Вот пример гражданской правоты!

Сколько раз я проходил сквозь это, но не понял, не уразумел.

Водка с неумелой сигаретой - сладостный и действенный коктейль.

Почему ж тогда я безутешен?

Что взываю к Божьему суду?

Осознай, что многократно грешен.

Сам виновен. У себя краду.

28.12.01

* * *

2002-й.

Так что же он сулит зеркальною игрой: две двойки и нули?

Дурная голова, ты прешь к концу, скуля...

Пойми, как дважды два, не жизнь, а - два нуля.

28.12.01

* * *

Как мне хочется выпить лекарство и мгновенно навеки заснуть, чтоб не видел, как в темное царство продолжается гибельный путь.

Чтоб не чувствовать тень Немезиды в двух шагах за своею спиной; чтоб изжить, позабыть все обиды; дверь захлопнуть, закрыться стеной.

И поверьте, себя не жалею; жалко дочь, ещё больше жену - обездолить кончиной своею, увеличив свою же вину.

Что ж я пожил; и все-таки глухо свет надежды меня веселит; а душа как щенок лопоухий льнет к прохожим и тщетно скулит...

28.12.01

* * *

В снах - себя узнаю по затылку.

Настигаю удачу свою.

Собираю пустые бутылки.

Как прожить в либеральном раю!

Собирается всё, что посеял, всё, что пропил и что потерял...

Ах, Расея, Расея, Расея, зря ль вынянчивал свой идеал!

28.12.01

ЗВУКИ НЕБА

"Он покупает звуки неба, он даром славы не берет".

Ф.И. Тютчев

Сполна прошел я курс науки.

Почти с отличьем аттестат.

Умею слышать неба звуки и гул подземных канонад.

В пещеру превратил обитель.

От книг темно в ней, как в бору.

Живу, как завещал Учитель, и даром славы не беру.

И если не дают - не надо.

Я полон гордости другой: есть, есть высокая награда, неукоснительный покой.

Я заплатил всей жизнью цену, чтоб заглянуть за окаём, чтоб ощущалось неизменно, что всё - в тебе, и ты - во всём.

Жаль, остается лишь мгновенье, и кану в черную дыру.

Прости меня, стихотворенье.

Ты выживешь, а я умру.

28.12.01

* * *

Очистимся страданьями? Не знаю.

Обидами, как копотью, покрыт.

В груди - не сердце, а дыра сквозная.

Сжигает душу бесконечный стыд.

Проходит день за днем и год за годом

В немыслимом горячечном чаду.

Исхода жду, испуганный исходом.

Страшусь беды, стократ пройдя беду.

Общения с собратьями столь редки.

Веду одной лишь памяти дневник.

Оторванный листок от крепкой ветки, лечу стремглав; бесценен каждый миг.

28.12.01

* * *

Какие-то слова поймал, прости, Господь, но протестует ум и недовольна плоть.

Слова - не серебро, но чистые почти, коль ты их записал. Жаль, слово не в чести.

Сегодня лишь дела нужны; и в этом суть, что смог ты отыскать, что смог ты зачерпнуть.

Поймал ты судака или галоши гниль...

Живи, живи пока. Смерть ещё хуже. Гиль.

29.12.01

* * *

Как же быстро проходит время!

Человечья жизнь коротка.

Я мечтал говорить со всеми, а молчал и валял дурака.

Я хотел заработать денег.

Честно. Чисто... Ограблен не раз.

Ну и кто же мой современник,

Соплеменник и высший класс?

Парадокс нынче правит в доме.

Я избит, как простой алкаш.

Мой грабитель стоит на стрёме, низколобый, словно Челкаш.

Ничего не хочу. Не желаю.

Правит мафия. Слава - дым.

Пусть собаки вослед полают.

Мне не скучно с собой самим.

Сам себе и отец, и предок, сам себе и сын дорогой.

Я ещё покучу напоследок.

Водки выпью глоток, другой.

Новогодье передо мною.

И покорна руке строка.

Что я хнычу? Чего я ною?

Впереди века и века.

30.12.01

* * *

Обидели и расписался в бессилии... Совсем щенок.

Еще б с испугу обоссался, и краше б выглядеть не мог.

Что ж, мой удел другим наука, как пить, как петь, взыскуя благ...

Но, боже мой, какая скука жизнь в пошлый превращать кабак!

Где все равны в известной тяге к спиртному, к женской ли красе; где все сплошные доходяги, пусть и не братья во Христе.

О, если б мог я обменяться со строгим юношей судьбой, чтоб власть чужих галлюцинаций не тяготела надо мной!

Чтоб жил, как автомат, исправно; как манекен - лишь от и до; чтоб в доме было всё исправно, как у Полины Виардо.

Простите точной рифмы шутку, имел в виду я, что имел!

Под Новый год запечь бы утку, и никаких сакральных дел.

Ни тел астральных, прочих фобий; конечно, никаких ментов.

Быть кем-то из чужих подобий, - вы спросите. - Всегда ль готов?

Да никогда. Самообманно я не желаю доживать.

Пускай убого, глупо, странно, но лишь бы - сопереживать.

30.12.01

* * *

Ю.П.

Ты был прав, помянув про бумажник, многомудрый талантливый друг...

Вот и я стал гуляка и бражник; нечем, видно, заполнить досуг.

Как же хочется мне устраниться, сбросить с жизни условностей сеть, стать другим... Так подбитая птица, ковыляя, всё хочет взлететь.

Как же хочется мне раствориться в зыбком мареве радужных слов и не знать, где проходит граница между смыслом и обликом слов!

Вот за это, мой друг, и страдаю, и не рву надоевшую нить; протрезвев, я незримо рыдаю, но готов за порывы платить.

Пусть копейки остались в кармане, пусть на "скорой" отправят к врачу, пусть опять кто-то злобный обманет, я себе изменять не хочу.

30.12.01