– Не похожи но внешности на тех, что были… А хороши… Очень хороши! Русские, русские юнкера…

На лице старого генерала засветились одновременно тихая грусть о не возвратном ушедшем, и рожденная мудростью прожитой жизни радость, радость при виде будущего, идущего ему на смену. Этот генерал был Петр Николаевич Краснов, принимавший в северной Италии, в городе Толмеццо, парад юнкерской казачьей школы.

Две сотни юнкеров проходили перед ним церемониальным маршем в тесно сомкнутом строю, крепко соприкасаясь плечами, локоть к локтю, держа винтовки на изготовку.

– Крепкие, крепкие казаки подрастают…

Генерал П. Н. Краснов был неправ, называя колонну этих юнкеров казаками. Природных казаков в ней было меньше половины, а остальные – российские добровольцы, теми или иными путями вырвавшиеся из-под пяты давившего их социализма. Но не ошибся он в том, что увидел и подтвердил их крепость, крепость молодых тел и юного, устремленного к борьбе духа. Через два месяца после парада те же самые юнкера той же школы, плечом к плечу, локтем к локтю, но без оружия стали железной стеной, защищая своею грудью молившихся священников, женщин и детей в долине Дравы, близ города Лиенца, в страшный не только для русских людей день, но трагический для всех тех, в ком еще живет и горит хоть малая искра совести.

Английский израильский батальон разбился об эту стену, и, чтобы прорвать ее, пришлось бросать гранаты. Мало осталось в живых от этой русской молодежи, виновной лишь в том, что она хотела жизни для самих себя и своей родины.

Мало осталось из тех, что были в тот день в долине Дравы, но немало их, таких же юных и сильных, так же стремящихся к борьбе, живет и крепнет на порабощенной родине.

Иностранные и русские зарубежные газеты сообщили на днях, как об очередной сенсации, о бегстве из-за Железного Занавеса семнадцатилетнего Валерия Лысикова, сына полковника советской оккупационной армии, ученика советской школы в Карлхорсте. Он выступал уже но радио, давал интервью журналистам, которых поразило, главным образом, бегство не достигшего еще совершеннолетия юноши и его явное отталкивание от коммунизма.

Но зерно этого факта, как мне кажется, большинство из них просмотрело. Дело не в том, что почти еще мальчик осмелился пойти на риск опасного для него побега. В этом удивительного нет. Романтика и юность неразрывны, главное же в Валерии Лысикове – его упорство в стремлении вырваться из-под советской пяты, сила, обосновавшая это стремление, которую действительно трудно было бы предположить в характер семнадцатилетнего юноши. Ведь побег ему удался только при повторной попытке. Кроме того, при свидании с родителями после побега двухчасовые уговоры их на него не подействовали, хотя, как свидетельствуют журналисты и сам Валерий и его мать плакали при этой встрече. Важно и то, что никаких внешних побудителей к побегу в данном случае не было: Валерий Лысиков не имел никаких прегрешений против советской власти, за которые ему угрожала бы кара; у него были прекрасные отношения с отцом и матерью, дружеская среда в школе, обеспечения, сытая жизнь в оккупированной Германии, словом, перед ним широко открывались двери в «радостную советскую жизнь». И всё же он ушел. Ушел только потому, что, как сам он сказал: «Я хочу жить!».

Читая сообщение об этой его фразе, я вспомнил многих студентов тех советских вузов, в которых я преподавал лишь двенадцать лет тому назад, доверявших мне, от которых я также не раз слышал ту же фразу, чем тоже не раз сообщал русскому зарубежью в моих статьях и книгах.

Валерий Лысиков подтвердил мое глубокое убеждение в том, что современная русская подсоветская молодежь решительно и безоговорочно отталкивается от социалистической доктрины в любой ее форме. Отталкивается от нее именно потому, что по праву молодости всеми фибрами своей души, всеми каплями своей крови хочет жить, а не прозябать в тусклой сумеречной духоте социалистической казармы, в которую загоняют эту молодежь все виды и формы марксизма.

Было бы смешно требовать от Валерия Лысикова и десятков миллионов его сверстников каких-либо не только твердых, но даже в какой-то мере оформленных политических убеждений и устремлений. Ведь он воспитан так, что не имеет решительно никакого представления о каких-либо иных социально-государственных формах, кроме социалистических. Сам себя он назвал анархистом, но тут же сознался, что ни он, ни его товарищи по школе не знают, что такое анархизм. Очевидно, они избрали себе эту кличку, вкладывая в нее лишь значение протеста против коммунизма.

Тем не менее, сообщения Валерия Лысикова чрезвычайно интересны и при всей скудности его сжатых фраз они рассказывают о многом. На вопрос о том, как отнесутся к побегу его товарищи по школе, Лысиков бесхитростно ответил, что большинство ему позавидует и лишь немногие будут порицать, да и то высказываясь в официальном порядке, т. е. принудительно, а в душе и они не сочтут его врагом народа и родины. Столь же бесхитростна и его характеристика отношения к коммунистам современной русской подсоветской молодежи. Коммунисты в их глазах консерваторы, представители отжившего поколения и последователи отжившей идеи.

– Они являются выразителями старого, отжившего… Не понимаю молодежи, не хотят уступить ей дорогу, не дают ей жить. Нового они не видят… цепляются за старое. Их обещаниям никто уже не верит.

Сказано просто, быть может, даже грубовато, но основная мысль вполне ясна: новое поколение освободилось от гипноза социалистических идей, под которым пребывали их деды. Социалистические идеалы, пленяющие еще многих в западном мире, окончательно утратили свое очарование для русской молодежи. Она хочет нового. Каково будет это новое, она сама не знает и не может знать. Всё, что угодно, но только не социализм!

Процесс, происходящий в настоящее время в сознании многомиллионных масс российской молодежи, мне рисуется, как нарастание целинных пластов над окончательно сгнившими идеологиями предреволюционной эпохи. Каковы эти пласты по своему содержанию, мы, конечно, сказать еще не можем, потому что они и сами не выкристаллизовались, не определились. Мы не можем предугадать того, что произрастет на этой целине, но наша, народных монархистов, обязанность заготовить семена наших идей, чтобы высеять их на этой почве, на этой невзметанной нови не только грядущих, но уже вступивших в жизнь поколений российского народа.

Эти поколения хотят быть полноценными личностями, хотят предоставления им возможности к раскрытию себя полностью, без каких-либо социалистических или псевдодемократических ограничений. Такие возможности может им обеспечить только наша доктрина, доктрина совместного творческого труда, единства в нем власти монарха и мнения народа. Формы этого гармоничного сочетания двух исторических стихий мы должны отыскать и оформить здесь.

«Наша страна», № 274,

Буэнос-Айрес, 21 апреля 1955 г.