Вечером Ника, взяв картонную коробку из-под обуви, положила в нее шкатулку, накрыла крышкой и пошла к Михуце. Но дома его не оказалось. Куда он мог уйти? Ника собралась было уходить, как вдруг заметила, что один из кустов в глубине сада подозрительно раскачивается. Неожиданно над ним взлетела рогатина.

Ника подошла к кустам. Кто мог чуть свет раскачивать кусты? А главное — зачем? Конечно же, это мог делать только Михуца! Он любил забираться в заросли и что-то искать в их мрачной глубине.

— Михуца, — попросила Ника, — выйди на минуточку.

— Отстань, — донесся голос из кустов.

— А чего ты там делаешь?

Над кустом снова взлетела рогатина и на миг показалась пилотка Михуцы.

— Змеюк ловлю.

— А зачем?

— В аптеку сдам. У них знаешь яд какой? Мертвяк подымается.

— Михуца, выйди.

— Полезай сюда.

— Хитрый! Я боюсь…

— Тогда отлипни.

— Михуца…

— Шла бы играть с Анной-Марией.

— Она на улицу не выходит…

— Почему?

— Не знаю.

— А ты узнай.

— Меня в дом не пускают.

— Подружка, называется!

— А со мной ты не хочешь водиться?

— Отлипни.

— Не хочешь, значит. — Ника понизила голос: — А давай меняться… Гляди, что у меня есть…

— Что? — крикнул Михуца. — На что меняться? Покажи.

— А вот. — Ника открыла картонную коробку.

Ветви кустов стремительно раздвинулись. К Нике вышел Михуца. На его правой руке была большая боксерская перчатка. За спиной на земле, завязанные марлей, стояли две трехлитровые банки из-под томатного сока. В них извивались ужи.

— Подумаешь, ужи, — разочарованно сказала Ника. — Возьми, — и протянула Михуце шкатулку. — А мне перчатку дай.

— На кой мне шкатулка? — Михуца поправил на руке перчатку.

— Медаль тут, — шепотом сказала Ника, оглядываясь.

— Медаль? — Михуца в смущении потер нос огромной перчаткой. — Какая?

— Старинная.

— А на кой тебе перчатка?

— Сдачу давать, — честно призналась Ника. И, помолчав, добавила: — Если полезете.

— Ишь ты, сдачу. — Михуца на миг засомневался, стоит ли совершать обмен. — Ого! — Но искушение было слишком велико. — Ладно, валяй. Разберемся. Только гляди — без обману.

Михуца протянул ей перчатку, а Ника — шкатулку.

— Чтоб мои глаза на четыре стороны разлетелись. — Она плюнула на ладонь и ударила по ней ребром другой ладони: — Вот так! Если обману.

Прижимая к груди перчатку, она побежала домой.

— Психованная какая-то, — сказал с досадой Михуца, вытирая глаза кулаком…

А Ника, вбежав дома в сарай, надела перчатку и стала довольно умело наносить частые удары по мешку с песком, подвешенному к потолку…

Дома Михуца попытался открыть шкатулку гвоздем. Но она почему-то не открывалась. Странно! А ведь он точно помнил — в каком-то детективе по телевизору говорили — что любой замок можно открыть обыкновенным гвоздем.

В комнату заглянул Димка.

— Эй, — сказал он, не веря своим глазам. — Ты откуда шкатулку приволок?

— А что?

— А то, что я ее вчера одному человеку отнес.

— Ты? — Михуца сел на кровать.

— Я.

— Это сюр, — сказал Михуца и запнулся. — Забыл слово… Там еще что-то колючее есть… Это сюршп… — Он почесал в затылке. — Ага, вспомнил, сюршприц!

— «Сюр» да еще «шприц»! — захохотал Димка. — Не слишком много? — и покачал головой. — А еще философ!

Михуца насупился.

— Опять обзываешься?

— Сюрприз. Понял? Сюр-приз. Неожиданность.

— Верно, — обрадовался Михуца. — Вспомнил.

Но Димка почему-то не разделил его радости.

— Шутки в сторону, — сказал он хмуро. — Где взял шкатулку?

— А мы с Никой махнулись. — Михуца шмыгнул носом. — Я ей перчатку за медаль отдал.

— Медаль?

Михуца потряс шкатулку.

— Говорит, тут медаль…

— Понятно. — Димка ядовито усмехнулся: — Ну-ка дай.

Михуца уронил шкатулку. Она открылась. На пол упал сложенный вчетверо лист бумаги и этюд на жести.

Михуца сжал кулаки. Где же медаль? Ну погоди, вруниха! А еще клялась. Все лицо слюной забрызгала. Ого!

Присев на корточки, Димка поднял листок. Михуца заглянул через плечо. Но Димка тут же прикрыл записку ладонью.

— Стоп, — сказал он строго. — Читать чужие письма не положено. — Положив в шкатулку листок и квадратик из жести, он встал. — Завтра же отнесу Кайтану. — И небрежно бросил шкатулку на подоконник.

Наступила ночь. Михуца с Димкой легли спать. В открытое окно веял влажный ветерок, неся с собой запах воды, корней, прибитой дождем пыли. Приторно-сладко пахло акацией.

Михуца долго лежал с открытыми глазами, пока не показалось ему, что все вокруг куда-то плывет.

Плыли серые дороги по земле, струились синие травы, вытекали из земли в небо зеленые круглые болотца деревьев, кишащие листьями, словно рыбами; плыла темной шелковой тканью река, покачивались звезды, словно белые лодки в океане; плыла куда-то Михуцына кровать с желтым пятном луны на красном одеяле. Плыли неясные шорохи и что-то снежное, бесформенное в углу комнаты. Михуца привстал на локте.

— …И пришел Кащей Бессмертный. — Димка закутался в простыню и крался с кочергой в руке по комнате. — И принес в кровать Михуце…

Михуца, заметив фигуру в простыне, замер.

И сразу все остановилось: замерзли звезды в небе, окаменели деревья, река стала огромной лентой бугристого гранита, улетучились запахи…

Но в этой морозной пустыне вдруг обозначился шорох.

Михуца резко повернул голову. И все перед глазами снова пришло в движение. В окно лезла чья-то осторожная рука — длинные растопыренные пальцы. Вот она нашарила на подоконнике шкатулку…

— A-а-а! — завопил Михуца, упав на кровать.

В тот же миг Димка, не помня себя, хватил кочергой по подоконнику. Шкатулка упала на пол, за окном охнули, послышались быстрые шаги.

Димка включил свет. Поднял шкатулку. Закутанный в простыню, встал с постели Михуца.

— Письмо унес! — вскрикнул Димка, бросаясь к окну.